СЕМЬ ИСКУССТВ

“Скупой” Мольера был освистан 7 февраля 1823 года потому, что в пьесе был сын, непочтительно относившийся к отцу. Получается, что ирония и сатира автора оценены не были. Но еще более вопиющим стал случай в 1822-ом году, когда солдат, стоявший на часах в театре, увидев, что Отелло собирается убить Дездемону, выстрелил и ранил актера в руку. Этот солдат поверил в реальность действия, таково было его сознание.

Алла Цыбульская

ТЕАТРАЛЬНАЯ ИЛЛЮЗИЯ И РЕАЛЬНЫЙ МИР

Театральная иллюзия как преображение жизни

Когда произносят или пишут слово иллюзия в обычной жизни, имеют ввиду заблуждение. Питать иллюзию, это впадать в ошибку.

Театральная иллюзия — это нечто совершенно иное. Власть драматического действия в театре ведет зрителя к тому, чтобы верить в реальность происходящего на сцене. Время изображаемых на сцене событий и время действия театральной пьесы неодинаково. Однако публика переживает его как реальное. И это уже само по себе явление иллюзии, создающее магию театра. Этой иллюзии подчиняются высоко просвещенные люди, и испытывают под её воздействием минуты счастья. При этом публика знает, что она присутствует в театре на представлении искусства, а не при подлинных событиях.

Задолго до открытия К.С. Станиславским закона “четвертой стены” Стендаль в своем исследовании “Расин и Шекспир” писал: “Первое условие драмы заключается в том, что действие происходит в комнате, одна стена которой удалена магической палочкой Мельпомены, и заменена партером. Действующие лица не знают, что публика присутствует”. (Собрание сочинений в 15-ти томах, том 7-ой, стр.93 Библиотека “Огонек” издательство “Правда” Москва, 1959 год.)

На всякий случай напоминаю, что Мельпомена — муза трагедии, одна из девяти муз в окружении Аполлона.

Впечатления от трагического зрелища возникают от волнения в душах зрителей, правда, нужно еще иметь душу, способную к сильным душевным движениям, и тогда вы оказываетесь под властью магии театральной иллюзии. Отличие искусства драматического от эпического в том, что в театре действие совершается на ваших глазах, вы с трепетом подчас ожидаете, чем завершится диалог двоих, и разрешиться он должен в вашем присутствии, вы верите в появление и уходы персонажей, которых успеваете полюбить или возненавидеть… Вы, сопереживая, проживаете с ними судьбы героев…Подчас трудно рассказать, как в реальной жизни кто-то вас мучает. На сцене через короткие фразы можно понять, что убить можно не только единым взмахом клинка, выстрелом, или ядом, но мелкими булавочными уколами изо дня в день… Нам становится воочию очевидно, что вымысел опирается на правду, что беда в виде лжи, клеветы, предательства может обрушиться и на нас! И тогда в игре актеров, которым выпадает задача воплотить свои чувства, могут звучать не только интонации обычной спокойной речи, но и импульсивность, приподнятость аффектации! Это прорываются чувства протеста против незаслуженных страданий и обид. И не нужно их принимать за высокопарность и выспренность. В мгновенья больших волнений не только на сцене, но и в жизни человек плачет и кричит… Театр позволяет обнажать душу. И в эти мгновенья, когда на сцене герои живут воображаемыми треволнениями, в зале мы все оказываемся во власти театральной иллюзии.

Маленькие дети, впервые попав в театр, полны желания защитить попавшего в беду героя или героини, они из зала подсказывают персонажам на сцене кому-то не верить, не попасть в ловушку. Взрослые зрители аплодируют актеру или актрисе, а не поступкам его персонажей.

Степень эстетической подготовленности зрителя проявляется именно в оценке искусства актера.

Мне приходилось быть свидетелем того, что аплодисменты публики возникали в ответ как одобрение нравственных проявлений персонажей. Например, на Бродвее я увидела мюзикл “Рэгтайм” на музыку Стивена Флаэрти по роману Э.Л. Доктороу. Я была очарована охватом картины нью-йоркской жизни в начале 20-го века, со всеми классовыми, расовыми противоречиями, и поднявшейся над ними высокой человечностью.

Но зааплодировала я, когда герой сел на воображаемый табурет к воображаемому роялю и изобразил игру на нем. Это был великолепный пластический этюд! Между тем, публика аплодировала ближе к финалу, когда белый расист, осознав свою неправоту, протянул руку для дружеского пожатия угнетаемому им прежде негру (в начале 20-го века еще не было слова афроамериканец). Во втором случае аплодисменты были вызваны одобрением морального поступка. И это говорило о хорошем правильном взгляде публики, осуждающем расизм, но не о проявлении художественного вкуса. И тут имеется существенная разница между откровением искусства и бытовой оценкой… Получается, что к искусству нельзя относиться с позиции морали. Хотя искусство всегда отстаивает её художественными средствами. Я обращаюсь вновь к Стендалю, упоминающему, как в двух случаях люди в зале неадекватно воспринимали происходящее на сцене. “Скупой” Мольера был освистан 7 февраля 1823 года потому, что в пьесе был сын, непочтительно относившийся к отцу. Получается, что ирония и сатира автора оценены не были. Но еще более вопиющим стал случай в 1822-ом году, когда солдат, стоявший на часах в театре, увидев, что Отелло собирается убить Дездемону, выстрелил и ранил актера в руку. Этот солдат поверил в реальность действия, таково было его сознание. Оно обнаруживало неспособность проникнуться иллюзией, воображением, его мышление относилось только к бытовой реальности.

В современном театре в Америке пресловутые правила политкорректности ведут к разрушению власти театральной иллюзии. Скажем, с некоторых пор Отелло перестали выпускать на сцену в гриме мавра. Все великие трагики драматического и оперного театра изображали Отелло чернокожим. Вдруг кому-то пришло в голову, что выход актера в таком традиционном виде может быть оскорбителен и восприниматься как расистский. Поэтому солист Александр Антоненко, исполнявший партию Отелло в опере Верди, выходил на сцену не загримированным и было странно видеть его не только белое лицо, но и белые руки… Такая же претензия была высказана Анне Нетребко, исполнявшей партию Аиды в одноименной опере Верди… Дескать, она проакцентировала гримом экзотический образ эфиопской принцессы… А в каком же облике можно выходить в этой партии? В облике северянки Сольвейг?

Принуждать к отказу от национального колорита, это отнимать театральную иллюзию у публики, лишать театральное представление его родовой черты. Да и чем может быть унизительно сходство китайца с китайцем? А ведь при новейших постановках “Щелкунчика” все очарование путешествия героев в экзотические страны ныне лишены чарующей окраски национальных этнических танцев… Не пойму, какая идеология потребовала бескрасочности на сцене во имя приверженности постулатам, вызывающим в памяти мрачный образ Савонаролы… И к какому оскудению может привести пресловутая “отмена культуры”…

Искусство остается прекрасным, и все попытки вторжения в него догматических ограничений терпит поражение. Искусство в высшей точке своего совершенства обращено к высокой нравственности, но никогда не навязывает узость суждений, не бывает назидательным. Почему привлекательны сложные сомневающиеся, ошибающиеся герои, а не сугубо положительные? Потому, что в последних нет внутренних противоречий, они лишены конфликта. Только зрелище душевной борьбы вызывает трепет в театре. И способы её раскрыть могут быть самыми разными. Что такое режиссерский прием? Примеров миллионы…

Начинаю вспоминать. Вот всплывает в памяти короткий эпизод в давнем спектакле “Блондинка” по киносценарию А.М. Володина, поставленном как пьеса в филиале московского театра имени Маяковского режиссером Камой Гинкасом. Героиню с колоссальным драматизмом играла молодая Ирина Розанова, она испытывала испепеляющую любовь к человеку, который то приманивает её, то отталкивает, и эти неопределенные отношения длятся долго, и она все надеется, что он останется с ней. Героя её всепоглощающей любви играл Эммануил Виторган. И вот ближе к финалу, когда в ней еще живет надежда, что после долгого отсутствия он вернется к ней, она решается пойти сама к нему. Проходит по авансцене половину пути, и останавливается, увидев, как из противоположной стороны навстречу выкатывается детский мячик. Он катится, катится, и останавливается у её ног… И она, ошеломленная, не ожидавшая открывшейся внезапно ей реальности, замирает. Зрители не видят того, что за кулисами, где воображаемая дверь квартиры, в которой для героини нет места. Но становится ясно, что там за дверью живет он, её любимый со своей женой и маленьким ребенком. Показывать их необязательно. Выкатившийся мячик сказал все. Поставил точку. Объявил о безнадежности. Это была театральная иллюзия, обнаружившая крах надежд героини. Её талантливо сочинил режиссер.

Из более давних воспоминаний… В ленинградском театре оперы и балета имени С.М. Кирова, ныне вновь Мариинском театре еще до Великой Отечественной войны шла постановка режиссером Н. Смоличем “Фауста” Гуно. Никогда и нигде я не видела на сцене того чуда, что было сотворено в одной сцене. Спектакль шел много лет, и я видела его в начале 70-х годов прошлого века. Когда Зибель, влюбленный в Гретхен, поет свою арию “Расскажите вы ей, цветы мои”, по сюжету злое волшебство Мефистофеля заставляет увядать цветы, к которым прикасается рука юноши. Как это материализовать на сцене? В том незабываемом спектакле Зибель бродил среди зеленых кустов, покрытых сиреневыми цветками. Вдруг в одно мгновенье кусты начинали клониться, и никли. Не знаю, какими трюками декоративного искусства можно было это осуществить, но художница — декоратор спектакля Валентина Ходасевич создала картину, от которой рождалось сильнейшее впечатление, как будто на ваших глазах осуществлялась воля рока. Это театральная иллюзия, как и описанная предыдущая, была предметной, выразительной, зримой.

Прошло почти полвека. Я пришла в Мариинский театр на постановку “ Фауста”, осуществленную творческой группой из Франции. Акт за актом я прослеживала, как из образов оперы испарилась их душа… С самого начала сцена напоминала кладбище, где под могильной плитой с именем Гретхен лежала та, кто пока еще в школьной форме и с рюкзаком за спиной шла как осовремененный подросток Гретхен. Никаких иллюзий. Просто публике давали понять, чем закончится история. Знаменитая сцена в саду Марты, когда обычно две пары — Марта и Мефистофель, Гретхен и Фауст прогуливаются друг за другом, была лишена атмосферы обольщения, которой не сумела противостоять юная девушка…Волшебный балетный акт “Вальпургиева ночь”, в которой в старом Кировском театре покоряли лучшие танцовщики, полностью была купирована. Все очарование, все таинство, все волшебство исчезло. Без театральной иллюзии мир театра утрачивает свою магию.

Мне было жаль, что французы, ставившие французскую оперу, оставили в ней только преступление и наказание…

В постановках режиссера Римаса Туминаса вся ткань действия выстроена на иллюзиях. К примеру, на сцене театра имени Вахтангова в спектакле “Улыбнись нам, Господи”, созданном на основе двух романов Григория Кановичюса, герои условно в дороге, в повозке, сложенной из домашнего скарба, и запряженной лошадью. Но они стоят на месте. А ощущение движения дают идущие им навстречу случайные путники. Персонаж, который воплощает Юлия Рутберг, — козочка. Она словно сошла с шагаловских полотен и воплотила дух еврейских местечек времен черты оседлости. Кисти её рук сложены в позицию, при которой кажутся копытцами, одна нога тоже словно в башмачке — копытце, другая провисает, и получается прихрамывающая походка… Образ??? Еще какой художественной силы!

А в последнем предсмертном спектакле Римаса Туминаса, осуществленном в израильском театре ГЕШЕР, “DON’T LOOK BACK” — “Не оглядывайся” — на основе пьесы Ануя “Эвридика”, актеры труппы из этой пьесы ждут поезда на платформе, позади которой вокзальная площадь и большие часы, они уже слышат шум его приближающихся колес, вот-вот они поедут на свои гастроли, но ожидаемый поезд никогда не приходит… Они ждут напрасно… И это тоже существование во власти иллюзии, призрачности… Иллюзия в жизни рассеивается, в театре остается, держит в своей власти. Иллюзия создается властью режиссера, властью художника — декоратора, властью актера, властью драматурга. Режиссер Римас Туминас был волшебником в сотворении театральных иллюзий…

Призрак отца Гамлета — разве это не иллюзия, созданная гением Шекспира, и будоражущая театр и зрителей 500 лет?

Я собираю впечатления за многие годы, и одно за другим вспыхивают в моей памяти.

В спектакле Марка Розовского в его театре у Никитских ворот шел спектакль по роману В. Гроссмана “Жизнь и судьба”. Главу “Последнее письмо” исполняла Вера Улик. Письмо матери из гетто накануне страшной гибели. Сдержанно, сухо, бесслёзно произносила актриса свой душераздирающий текст. Она переживает ужас происходящего, испытывает холод в жилах, предчувствуя предстоящую гибель, и при этом она видит ясным взглядом всех обреченных рядом. Тёмные её глаза прожигали. Она словно запечатлевала картину трагедии, и описывала как стойких, так и слабых. Она приподнималась над неизбежным страхом перед своей судьбой, и видела всех вокруг, как мог бы видеть их человек, находящийся в безопасности. Она шла к своей погибели, и жалела не себя, а всех, в ком открывала героические черты своего народа… Актриса представила не только жертву нацизма, но крупную масштабную личность, героическую по своей сути.

Вера Улик передавала сильнейший драматизм переживания своей героини, создав иллюзию того, что вы присутствуете рядом с нею.

Спустя годы уже не в Москве, а в Бостоне я побывала на представлении другой инсценировки этой главы романа в исполнении актрисы Комеди Франсез Катрин Сами. Это была внешне совершенно другая женщина, очень худенькая, с убеленными сединой волосами, светлыми внимательными глазами, и можно было наслаждаться, даже не зная французского языка музыкой её голоса в декламации.

Душу она не бередила. В ней был призыв к справедливости. Но не было ничего, чтобы вызвало мои слезы, как они непроизвольно лились на спектакле Веры Улик.

Но вот неожиданная находка, выражающая мощь трагической темы, которая завершала спектакль Катрин Сами… Вдруг за её спиной на стене появлялись по одному отсветы трепещущих поминальных свечей, число их множилось и множилось, и этой театральной иллюзией художник спектакля создавал колоссальный мемориал погибшим в огне Холокоста…

Можно по-разному. Годы прошли. Я помню.

В 1990-ом году в Москву на гастроли были привезены из Гамбурга две ослепительные постановки хореографа Джона Ноймайера — “Пер Гюнт” на музыку А. Шнитке и “Сон в летнюю ночь” на музыку Ф. Мендельсона. Выдающийся хореограф в обеих постановках расставлял тайные знаки, и они также являлись плодами театральных иллюзий.

В “ Пер Гюнте” все было неожиданно, начиная от музыки Альфреда Шнитке, новой, другой, непривычной для тех, кто сросся с божественными мелодиями Э. Грига…

Действие было перенесено по времени, и Пер представал как знаменитый актер Голливуда. На занавесе вспыхивали в огнях рекламы: PER AS SPARTAK, or PER AS ODYSSEUS…

Изображаемая съемка происходит на берегах Нила. В огромном количестве занята массовка. Все сверкает яркими красками… И в этом победном торжестве героя охватывает жгучая тоска по матери Озе, по нищему детству, по природе родной северной Норвегии…

Свет в своем разноцветье вдруг меркнет. Пейзаж становится тускло серым. Потом зимним. И по кругу сцены идет статная женщина — его мать Озе, и везет детские саночки, и в них он — маленький… Воплощение самых сильных и лучших чувств героя — его любовь к матери переданы сменившейся мизансценой, возникшей силой воображения Пера, его воспоминанием и мечтой, это и было воссоздание на сцене театральной иллюзии!

Много лет спустя, в 2018 ом году в Гамбурге я пришла на постановку Д. Ноймайером балета “НИЖИНСКИЙ”. Один из эпизодов происходил, когда великий танцовщик был уже болен, и он представал надломленным в окружении стоящих поодаль и трепещущих о нем сестры Брониславы Нижинской и жены — Ромолы. И вдруг опять точно воскрешаемые в воспоминаниях и для него появляются саночки… Какая перекличка… И побеждающему жизнь богачу Перу, и теряющему жизнь вдохновенному артисту Вацлаву Нижинскому оказываются нужны бедные вещи из прошлого, из раннего еще неосознанного детства… Опять театральная иллюзия!

Иллюзиями был полон “СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ”. Распорядитель танцев в синем фраке появлялся с букетом алых роз. Роль его заключалась в исполнении бального ритуала. Но во втором акте он уже появлялся как волшебное существо — Пэк, окропляющий колдовской росой две пары влюбленных, что приводило к тому, что их чувства оказывались обращены не к своим партнерам, а к чужим. И взрывалось таинство неконтролируемых и неподвластных логике и разуму стихийных влечений… В них высвобождалась раскрепощенная чувственность…

Какая неожиданная истина открывалась в природе человека видением хореографа Дж. Ноймайера! А в финале, когда все возвращаются во дворец на бал, когда все вновь составляют первоначальные дуэты, тот же распорядитель танцев на мгновенье выдает себя, напоминает о том, что было то, что было… Внезапным жестом он выхватывает на мгновенье из спрятанного за полой синего фрака пылающие красные розы! Было!

Тайный знак? Загадка? И то, и другое. И апофеоз театральной иллюзии.

Ярким знаменем, органным голосом, рвущейся отчаянной болью социального протеста была актриса театра на Таганке Зинаида Славина. В театре царила и другая замечательная актриса — Алла Демидова, изысканная и утонченная, сдержанная и холодноватая. В моем восприятии трагический взрывной темперамент Зинаиды Славиной, прорывавшийся в её сценических страстях, пробирал зрителей до дрожи, и достигал ни с кем не сравнимой силы воздействия. Она мало снималась в кино. Она не могла и может быть, не умела общаться в интеллектуальной среде. Но, когда она выходила на сцену, она сжигала себя. Послушайте на ютубе, как она читает А. Вознесенского или О. Бергольц… — “Так не стихи читают, так сердцем кричат”, — сказал о ней мой незабвенный друг. И после многих лет, когда я не решалась приблизиться к ней, я отважилась. Мне очень хотелось ввести её в концертную жизнь московской государственной филармонии, где я работала как лектор-театровед. Зинаида Славина дала согласие выступать со своей композицией “Женщины от Софокла до наших дней”. Моя задача была предварить словом о ней, и введением в образы, которых она будет представлять. Программа состояла из выбранных ею монологов. Эта актриса никогда не хотела щадить себя. Если она выступала, все её силы, все ресурсы были брошены с беспощадностью к своим душевным силам. Но как переключаться от монолога Медеи Еврипида к монологу Коломбы Ануя? Как создать театральную иллюзию выходящих на сцену одной за другой разных героинь? Она это делала очень просто. Закончив один монолог, поворачивалась к залу спиной, накидывала на плечи или на голову, шаль, платок, шарф, и представала другой. И каждый раз была другой. Прежними оставались только сверкающие как угли темные с застывшей болью глаза…

А потом мы выходили на улицу, шли по ул. Горького, вновь ставшей Тверской ныне. Вокруг была толпа, и в ней все женщины казались нарядными, весна, все в голубом и розовом… А мы обе — она — звезда театра на Таганке и я в скромном статусе лектора — театроведа МГФ в чем-то незаметном, темном… — “По-моему, хуже нас одетых женщин нет в Москве”, — произносит Зина. И мы обе, отключившись от театральных иллюзий, видим себя в реальном мире. Зарплата артистов не академических театров была минимальной, у неё при звании народной артистки Российской Федерации тоже была маленькая. А ведь она везла на своих плечах весь репертуар! Моя зарплата тоже копеечная. А тут еще наступили голодные 90-е годы. Но ни она, ни я не променяли бы свой род занятий на какой-либо другой, более солидно оплачиваемый.

Дорогая Зиночка, могла ли я представить себе, что вдали от тебя буду оплакивать твой уход из жизни и так горевать… Лучше о тебе, чем написал Вадим Гаевский в своей книге “Флейта Гамлета”, не написал никто. И я даже не пытаюсь. Я с великой благодарностью думаю о тебе, и вижу твоего Азазелло, твою Шент Те и Шуи Та, твою Катерину Ивановну, твою горьковскую Мать, твою Пелагею, твой голос, когда ты читаешь “Бьет женщина” А. Вознесенского, твою госпожу Арну из телевизионной постановки В. Смеховым “Воспитания чувств” по роману Флобера…Если бы я могла верить в то, что твоя проникнутая любовью и состраданием душа жива, и парит где-то высоко, мне было бы легче… Но чуть-чуть легче мне стало, когда на-днях прочла давнее интервью с Владимиром Высоцким, где на вопрос о том, кто его самая любимая актриса, он ответил: Зинаида Славина.

На оперной сцене Ленинграда в театре оперы и балета имени С.М. Кирова, ныне вновь переименованном в Мариинский театр, была выдающаяся певица Ирина Богачева. Её меццо-сопрано звучало по-альтовому в нижнем регистре и легко, крылато взмывало в высокий. Её роли-партии требовали драматического исполнения, и она была всегда большой актрисой. Из всего её репертуара сейчас назову Марфу в “Хованщине” Мусоргского. Апофеозом была сцена, в которой она пела арию “Силы потайные”.

До того момента схимница, раскольница Марфа Ирины Богачевой, сдержанная и строгая, сковывала себя. Но в момент ворожбы, таинства, приверженности к старообрядчеству она взывала к мистическим явлениям голосом, кантиленой, экстатикой так, что казалось сейчас снизойдет чудо… Это была создаваемая исполнительницей магия театральной иллюзии…

О Вас, замечательная Ирина Петровна, думаю тоже с великой болью в сердце. В жизни Вы всегда проявляли великодушие. На сцене — величие. Я любила Вас, Вашу чудесную дочь Леночку Гаудасинскую, которую узнала еще ребенком, впоследствии она достойно продолжила в роли концертмейстера Вашу концертную деятельность, уважала Вашего мужа-оперного режиссера Станислава Гаудасинского. Мне было интересно и приятно быть у Вас в гостях. Жестокая болезнь унесла одного за другим каждого из вас… Моей мечте прийти на Ваш концерт с цветами уже не сбыться…

Если меня спросят почему я больше упоминаю спектакли прошлого, то отвечу, что и в спектаклях нынешних дней я испытываю силу воздействия театральных иллюзий. Но я не могу не воздавать дань тем, кто остается для меня незабвенными.

Ошеломлением было для меня исполнение Сондрой Радвановски на сцене Метрополитен-опера роли-партии Елизаветы в опере Верди “Роберто Деверо”.

Излишне говорить о том, что эта партия трудна вокально, и требует колоссальных голосовых ресурсов, какими щедро наделена великолепная певица. Её лирико-колоратурное сопрано окрашено драматизмом. В одной из её арий есть поразительный момент душевного откровения, признания, когда закончив петь, Сондра Радвановски замирает, глаза её заполняются слезами, в ней горечь отказа от женственности — цена, заплаченная за власть… Движение души выражено голосом, но и всем внешним преображением… Актриса и певица не боится разоблачения героини, она сознательно предстает в облике, уродующем лицо… Только, что она была в своем пышном облачении, взбитом рыжем парике, знакомом по её портретам, и вот она снимает этот парик, и под ним обнажается увеличенный вдвое гримом лоб, над которым свисают жалкие седые пряди… Представленная у себя в будуаре без свидетелей она уродлива и страшна… И эту уродину и страшилу становится безмерно жаль…Ведь жестокость Елизаветы осталась известной, но силой своего проникновения в тайные струны её души, актриса создает театральную иллюзию образа, очеловечив его…

Во время пандемии — этого колоссального общественного потрясения для всей планеты и живущих на ней людей — Метрополитен-опера показывала в интернете streaming — спектакли прошлых лет. Даже, если бы я жила в Нью Йорке, в таком количестве я бы никогда их не увидела. В каждой постановке прошлого несомненной была сценическая культура, верность эпохе, историческим деталям, историческим костюмам, понятиям чести, ритуалу поведения, и отсюда возникало чувство правды и логической обоснованности поступков героев. Все это великолепно соединялось с мгновеньями театральных иллюзий.

А какие иллюзии могут возникнуть, если действие “Лючии ди Ламмермур” Доницетти перенесено из эпохи, описанной Вальтером Скоттом, из дворца, где живут знатные люди, в автослесарную мастерскую? Такое осовременивание только разрушает власть театральных иллюзий… Я не всегда восстаю против подобных переносов времени, но тогда нужно суметь соединить концы с концами, которые как правило в таких случаях не сходятся. Стремление упростить сюжет, приблизив его к современному зрителю, идущему в театр в кроссовках, приводит к его оскудению.

По поводу “Князя Игоря”, поставленного Д. Черняковым в Метрополитен-опера, долго не умолкали споры. В этой постановке также были совершены реконструкции во времени. Но они несли глубокий смысл. На основании сюжета о поражении князя Игоря режиссер выстроил действие, простирающееся в 20-ый век, в гражданскую войну, в быт и приметы разрушений всех последующих лет и всех последующих войн… И я даже примирилась с отказом режиссера от знаменитых Половецких плясок — украшения всех предыдущих постановок оперы, созданного К. Голейзовским. Бывают случаи, на мой взгляд, когда в репертуарах оперных театров могут быть одновременно и на выбор старая каноническая постановка оперы и новая, открывающая иные смыслы… Трудность однако неизменно в том, чтобы любая идея постановщика была раскрываема на основе партитуры композитора…

Все эти вспышки-воспоминания — мой багаж, моя жизнь, они со мной, они не остались в прошлом. Но как они далеки от нынешнего реального мира…

Реальный мир как искажение жизни

Я начинала писать эту статью с обращения к Стендалю. Мне оказалось необходимым адресоваться к нему и сейчас. Едва ли в литературе найдется аналог той обвинительной речи, которую произнес Жюльен Сорель в романе “Красное и черное” на суде обществу.

Мы живем во времена обвинительных речей в судах тех, кого в России бросают в тюрьмы за высказывания в защиту правды и произносимых разоблачений масштабной пропагандистской лжи, называя их “иноагентами”.

Мы живем в эпоху, когда мир меняется на глазах. Мир раскололся. Люди принимают черное за белое, а белое за черное.

За выход с плакатом НЕТ ВОЙНЕ в России бросают людей в тюрьмы. Родители и дети расходятся в оценке событий, и отчуждаются друг от друга.

Друзья размежёвываются, расстаются из-за приверженности одних к нынешней политике руководства, ведущего войну в Украине, и голосу совести, сердца, состраданию к жертвам у других.

Разорваны связи между людьми близкими, соединенными общими интересами.

Толпы демонстрантов в Европе и Америке несут плакаты в защиту народа Палестины, не помня, что народ Палестины напал на народ Израиля, и Израиль вынужден защищать себя. Мир сошел с ума.

Вечные понятия добра и зла поменялись местами. После 2-ой мировой войны казалось, что человечество поняло, какой это ужас, и больше не станет прибегать к кровавому способу разрешению международных конфликтов. Прошло 80 лет. Вокруг полыхают войны. Россия ведет чудовищную войну в Украине, по сути, осуществляя геноцид украинского народа. В страшном сне это невозможно было себе представить. Даже в ту пору, когда идеология правящей верхушки была достаточно жестокой. Ныне нет общественных сил, которые бы остановили это кровопролитие уже три года. Многие выдающиеся деятели литературы и искусства покинули страну, отказываясь быть молчаливо согласными с нынешним режимом. Но, если писатель может творить, пребывая где бы то ни было, актер может существовать творчески только в стихии своего языка, адресуясь к своему зрителю. И вовсе не потому, что невозможно выучить другой язык. Выучить при профессиональной актерской памяти можно. Невозможно выразить то, что дано на своем родном языке адресовать своему зрителю, с которым общая жизнь, общие беды, общие поводы для смеха. И заведомо, обрекая себя на скитальчество, на потерю статуса, актеры, чьи души и гражданственная совесть восстают против бесчеловечия войны, покидают свою страну, театры, в которых занимали ведущее положение. Они совершают героический поступок. На первый план выходит обостренное чувство гражданской совести. Назову Чулпан Хаматову, Анатолия Белого, Александра Феклистова, Александра Филиппенко, Оксану Мысину, Дмитрия Назарова, Ольгу Васильеву, Артура Смольянинова… Без своего дома — театра “Современник” осталась мужественная маленькая Лия Ахеджакова… И вместо уважения они получают оскорбительные отзывы, их называют предателями. Так понимают их решения народные массы. Воистину, добро и зло поменялись местами. Их не чтут как выразителей гуманности, а осыпают оскорблениями… Покидают вынужденно Россию и режиссеры, чьи имена из-за их антивоенной позиции снимают с афиш: Дмитрий Крымов, Кирилл Серебренников, Юрий Бутусов…Всего три дня назад вписала сюда его имя, а сегодня день начался со страшного сообщения о его трагической смерти, несчастном случае, унесшем в море его жизнь. А мне все кажется, что его сердце не вынесло жестокости происходящего…

Когда в 2019 ом году был закрыт “МЕМОРИАЛ”, стало ясно на какой путь отказа от трагического своего прошлого стала страна, и к чему это может привести. Привело. Все мировые катастрофы связаны между собой.

В России наступило время, когда, повторю, невинных людей бросают в тюрьмы за дискредитацию российской армии в то время, как произнесённое — чистая правда, которую власти скрывают, и вот эти героические люди произносят в судах последнее слово. Каждая речь — явление высоты духа, проявление интеллекта и логики, личное мужество. Слово произносят незаурядные люди как Иван Вырыпаев, Алексей Горинов, Женя Беркович, журналистка Алла Гутникова, много еще в России светлых людей! Поражают меня умом и мужеством журналистки — женщины. Доведена была до полного отчаяния журналистка из Нижнего Новгорода Ирина Славина, совершившая акт самосожжения еще до начала так называемой “Спец. операции”. Холодеет кровь в жилах, когда думаю о похороненной в Киеве 27-милетней журналистке Виктории Рощиной, оказавшейся в русском плену, и подвернутой адским пыткам…Тело несчастной молодой женщины было отдано с изъятыми мозгом и глазницами… О такой средневековой жестокости мир еще не слышал…

Потрясением для меня становится, когда на суде говорят мальчики, отказывающиеся быть мобилизованными! Они еще не учились, они не формировались в культурной среде! Но у них ничто не застит ум и сердце! И один из них произносит: “Кому нужна эта война?” Это сказал на суде 17-тилетний Егор Балазейкин, осужденный на 6 лет заключения за отказ идти убивать на войне…Подобная участь и у Сергея Гридина… Что с ними случилось потом я не знаю. Как о сенсации упоминает о них FaceBook единожды, и впоследствии эти герои исчезают во мгле тюрем… Мне до боли жаль их и их матерей!

А в это время другие актеры шагают в ногу в марше с посылаемыми в Украину русскими, бурятами, северо-корейскими, и прочими солдатами. Эти массы не являются носителями русского языка. Едва ли их лексика пополнена чем-то кроме мата. Но как реакция на их преступное жестокое, варварское поведение в Украине, жители страны отвергают русскую культуру. И общество, состоящее из благополучных людей, у которых забот только о “жемчуге покрупнее”, осуждает их за сносы памятников русским выдающимся деятелям искусства. Да, возможно многие из этих людей не слишком образованы, чтобы ценить то, что дорого нам, боготворящим русскую литературу и культуру. Но украинцам сейчас, когда каждый день на их глазах гибнут взрослые и дети, и не только на полях сражений, но и в домах или около дома, не до того, чтобы разбираться. Девушка, рискуя, под обстрелом едет из Киева, и везет корм домашним животным в приюте за городом. По пути она оказывается под налетом, и гибнет… Сколько таких невинных жертв, я со счету сбилась. Все летит в смерть на глазах украинцев… Попробуйте пережить это, и не спешите судить, господа! Закончится война, тогда можно будет подумать и о просвещении. Смотрю интервью, которое Ксения Собчак берет у Михаила Шемякина. Оба в спокойном благополучии. Окружены роскошью. И рассуждают. — “Безобразие”, — говорит Шемякин, — “что памятники Пушкину в Украине сбрасывают”… Мне не менее, чем им обоим дорог Пушкин. Только сейчас больно не ему. Больно многострадальным людям в Украине.

В шоке я, когда красивая хорошая актриса Алена Яковлева, и когда остро характерная актриса Татьяна Васильева, и когда талантливый музыкант Светлана Безродная в своих интервью что-то заявляют про “наших мальчиков”, которые воюют, и напоминают им они лица мальчиков из 1941 года… Лица мальчиков из 1941 года — это лица юных защитников своей страны, на которую напали. Лица мальчиков из 2022 года и дальше — это лица убийц по контракту или по доброй воле, которые явились в чужую страну, чтобы грабить, насиловать женщин и девочек, издеваться над фермерским скотом, убивать. Не по военным объектам бьют, по мирному населению. Это одобряют своими одиозными взглядами известный актер Дмитрий Певцов и талантливый актер Владимир Машков, нынешний глава Союза театральных деятелей России. В отличие от своей дочери Марии — молодой актрисы, отказавшейся идти по пути отца. Для такого поступка тоже требуется мужество. Ведь это индивидуальный протест. Мировое общественное мнение не требует прекратить это бесчеловечие.

Драматургии, посвященной нынешнему времени, еще не пришлось высказаться. Художественного отображения происходящего в первой четверти 21 -го века пока нет.

Израиль подвергся жесточайшему нападению сил не только ХАМАСА, но и примкнувших к нему жителям Газы. Кому сочувствуют люди в Европе и во многом в Америке? Жителям Газы, которых умелая исламистская пропаганда делает жертвами голода, в то время, как никакого голода там нет. Никто из тех, кто за Палестину, не тревожится об участи остающихся заложников… тех немногих, кто еще пока жив, но находится в адских условиях. По всему миру поднялась новая волна антисемитизма.

Когда над головами подвергающихся военным атакам людей нет бомбардировок, а теперь явились новые орудия массовых убийств — дроны, шахеды, в периоды затишья все-таки они продолжают ходить в театр. Во время войны работает Национальный Театр Оперетты Украины. Работает и в Израиле театр Гешер.

Мы спасаемся театральными иллюзиями, помогающими видеть надежду и свет, справедливость и любовь. Я уверена, что в моменты сопереживания героям на сцене люди становятся добрее и лучше. Почему-то вспоминаю рассказ Бабеля “ДИ ГРАССО” о гастролях великого итальянского трагика в Одессе. О финале рассказа, когда по окончании спектакля растроганная жена одного из бандитских воротил города, заметив обездоленного мальчика, им был автор рассказа в детстве, говорит мужу: “Верни мальчику его часы”! Это значит, что пребывая под воздействием театральных иллюзий, люди могут меняться… Но это также относится к сфере душевных движений. Если меня спросят о конкретной пользе этого явления, я отвечу, что она тут ни при чем.

Одно замечательное наблюдение по поводу природы человека и его уровня сознания я обнаружила в давней постановке Бостонской Лирической Оперы режиссером Мари Зиммерман оперы Филиппа Гласа “Эхнатон”. Произведение воскрешает времена правления рано умершего египетского фараона Эхнатона и его супруги Нефертити. Музыка словно кружит и кружит, ввинчивая слушателей в воронку, вращение в которой постепенно завораживает. Это первое осмысление природы мирозданья. На сцене неведомым образом передана атмосфера жары в пустыне и прохлады от источника воды, похожего на бассейн… Медленно движутся персонажи, отрешенно звучат их голоса…

Публика проводит с ними, разделяя их участь и судьбы почти три часа, и выйти из-под власти происходящего трудно. Между тем, завершается вся история прошлого тем, что из нынешнего времени появляются гид и туристы, и вся воссозданная иллюзия прошлого разрушается, а когда эта группка уходит, обнаруживается камень или плита с надписью типа “Здесь был Вася”. Знакомо? Вот так часто на территорию возвышенного входят люди с грубой примитивной душой. Музыка этого произведения Филиппа Гласа дала другому режиссеру — Ф. Макдермотту сотворить иные театральные иллюзии при постановке в Метрополитен-опера. Мириады огней, эквилибристы, жонглеры и канатоходцы в радужных цветах костюмов заполнили сцену, и под ту же музыку, под которую в предыдущей постановке ощущалась жара песков пустыни и прохлада источника воды, совершалось иное сверкающее сценическое действие, воссоздающее мир древнего Египта, также завораживающее и прекрасное…

Влияют ли благотворно на сознание людей театральные иллюзии? Если да, то они влияют на тех, кто, увы, бессилен в реальном мире противостоять злу. В нынешнее время выявилось вдруг, что даже среди просвещенных в искусстве, рафинированных людей очень многие остаются на позициях согласия с властью, развязавшей в России кровавую войну в Украине. В какой еще войне, описанной в истории, сидящие в тюрьмах за уголовные преступления люди, за спинами которых убийства даже матерей и близких, могли быть выпущены, чтобы отправиться на войну, и там по уже открытому счету садистических преступлений их продолжать с полным правом? Их выпустил Пригожин, смерть которого спустя короткое время и после его мятежа, удивить никого не могла. Там привычно расправляться с неугодными. А население умелой пропагандой убеждают, что преступления российской армии в Буче, Ирпени, Бахмуте и других городах Украины — явления постановочные. Пропаганда утверждает, что не было преступлений. Рука убитой женщины с покрытыми красным лаком ногтями — это иллюзия. Это подстроено. Нет, не иллюзия. Это страшный мир реальности в 21-ом веке.

В Украине гибнет молодое поколение, защищающее свою землю, гибнут пожилые люди, гибнут те, кто не может вовремя получить онкологическое лечение, гибнут несчастные страдальцы — домашние животные… Реальность — это разрушенные дома мирного населения, это катастрофа Каховской электростанции с затоплением, в котором гибли двуногие и четвероногие. Сейчас — это трагедия в Херсоне, откуда жители спасаются, но не могут спасти своих подопечных. Стон идет оттуда с мольбой помочь бросаемым животным на погибель…Мир не требует остановить это преступление, продолжающееся три года.

В Израиле гибнет молодое поколение защитников родины, в страданиях под пытками остаются заложники, нападение на Израильских жителей 7 октября 2022 года со средневековыми по жестокости убийствами израильтян заснято, и от вида этих зверств журналисты теряют сознание… Мир не обеспокоен пролитой кровью, не уступающей ужасам Холокоста…Где человеческие сердца? Где разум? Где воздействие культуры, цивилизации, искусства?

4 августа 2025 года в Америке по RTN продемонстрировано видео, заснятое самими хамасовцами, на которых два молодых израильтянина-заложника, похожих на два скелета. Истощенные, истерзанные в темном туннеле они роют себе могилы. От них самих остаются только глаза с застывшим страданием. Мир сочувствует им? Мир требует их возвращения? Нет! Мир требует прекращения войны в Газе, сочувствуя убийцам.. Мир не содрогнулся, когда под песни, пляски и смех палестинцы возвратили гроб с останками убитой молодой женщины, которые оказались к тому же подмененными, матери, у которой убили двух недавно рожденных мальчиков… Мир ратует за государство Палестину, которое можно приравнять к объявлению уничтожения государства Израиль…А в Украине погибшие и искалеченные дети, которые свою оставшуюся жизнь будут ходит на протезах или носить протезы вместо рук… Но мир не желает думать о том, что война против Израиля началась нападением хамасовцев и мирных (да, да) мирных жителей Газы, соседей, с которыми была дружба. И эти соседи действовали со средневековой жестокостью, не просто убивая, а отрезая головы, насилуя, взрезая животы беременных женщин, сжигая израильтян в кибуце и во время музыкального фестиваля. И теперь мировое сообщество, молодые демонстранты по всей Европе и Америке требуют, чтобы Израиль прекратил защищать себя.

Мне трудно вести привычный образ жизни, идти в театр, размышлять о постановках, зная, что в это время людей убивают, несчастных неповинных животных — тоже жертв войны убивают. Пропаганда исламофашизма — работает превосходно, попадая в мозги, не умеющие мыслить. Искусство никогда еще не сталкивалось с такой силой зла. Театр собирает меньше людей по количеству, чем это могут делать стадионы. И, следовательно, меньшее количество людей может осознавать, где правда и справедливость. В нынешнем реальном мире понятия поменялись местами. Повторю: самые природные связи оказались разорванными. Матери спокойно отправляют сыновей на войну, готовые получить за их гибель денежные вознаграждения. Доказательства? Беседы Кати Гордеевой с ними наYouTube. Когда было подобное? Раскол в отношении к тому, кому сочувствовать, происходит между друзьями и между соседями, и внутри семей.

Столкнулась ли я лично с проявлениями антисемитизма, возникшего как неожиданная волна в Америке? Да, на днях. Я сидела на скамье у океана. Неожиданно ко мне приблизился молодой человек вполне пристойного облика и предложил закурить. Я ответила, что не курю. Его реакция была такой: “Да, я знаю, Вы тут недавно кого-то просили не курить”. Значит, он пронаблюдал меня. Значит, предлог заговорить был выдуманный. Зачем ему завязывать разговор с незнакомой немолодой женщиной? А вот зачем. Он понял, кто я по национальности, что я еврейка, хотя моя внешность вполне интернациональна. Испанцы меня принимают за испанку, итальянцы за итальянку. Он выявил мою природу. И стал высказываться так, что не сразу я смогла его остановить. Остановила ли? Итак, он сообщил, что Израиль убивает людей в Газе, морит их голодом, а евреи никого не любят, кроме себя. Далее, я попыталась спросить его известно ли ему о нападении Хамаса и людей Газы на жителей Израиля 7 октября 2023 года? О страшных злодеяниях ими содеянных? Он ответил, что общее число погибших израильтян меньше общего числа погибших в Газе. Он не беспокоился ни о тех пытках, которым подверглись израильтяне, ни о заложниках, доведенных до истощения и смерти… Говорить с ним было, как со стеной. Стеной, которую хорошо настроили в каком-нибудь Университете, и плоды этого “просвещения” попали на хорошо удобренную вековыми предрассудками почву. Пытаться просветить его сознание было бесполезно. Я жестом указала ему конец разговора.

Мир объединяется в требовании создать государство Палестина, вынося тем самым смертный приговор Израилю. Зло откровенно побеждает.

Так как воздействуют театральные иллюзии на реальный мир? На такого предубежденного и пронизанного злобой человека — никак. И таких много. Они опасны. Но есть другие люди, к счастью! И они отзовутся. Я обращаюсь к ним. Придите в театр и прочувствуйте, что преподнесенная художественно информация, которую вы пробежали глазами в газете или получили через документальный кадр, вдруг схватит вас за горло, вызовет боль и сострадание, и вы будете воспринимать её не в общем новостном потоке жестокостей, уже не задерживающих вашего внимания, а как пронзительная трагедия, вызывающая слезы. Это происходит благодаря светлым усилиям людей театра — актеров, режиссеров, художников. И я надеюсь, я очень надеюсь, что силы добра, любви, великой человеческой способности к состраданию сможет отстаивать своим великим искусством Театр.

«Чуть мерцает призрачная сцена, Хоры слабые теней, Захлестнула шелком Мельпомена Окна храмины своей…» // О. Мандельштам