Понимаю, что шекспировские ноты не были специально заложены поэтом в партитуру. Да и ни о каком сравнении речь не идёт. Просто Время и его роль в жизни человека — одна из основных тем всемирной поэзии и поэтому часто звучит в стихах Михаила Матушевского.
«ЕДИНОЖДЫ УСПЕТЬ СКАЗАТЬ…»
(Заметки после чтения стихов Михаила Матушевского)
Есть поэты, которые сразу смазывают «карту будня». Их стихи потрясают неожиданными метафорами, образами, вызывающими озноб. Они сразу погружают читателя в то состояние, которое и заставило написать данное стихотворение.
Автор стихов, с которыми я провела много часов, к ним явно не принадлежит.
А «много часов» и сложились из желания понять, чем же притягивают эти стихи. Почему некоторые из них хочется сразу перечитать, хотя многие строки запоминаются сразу:
«Потеря безысходностью конечна».
«Возможность всё ещё жива в намёке,
а завершённость точно знает сроки».
«Живущим в сумерках блэкаут не грозит».
«Приоткрытая дверь — это равно туда и обратно».
И хотя обилие афоризмов иногда как будто держит автора ещё какое-то время в плену заданного им ритма, но каждый из них создаёт зримый, даже осязаемый образ: «потерям вслед беспомощны слова», «у разбитой памяти острые края.»
А иногда делает обычный предмет символом, и потому относится не к отдельно взятой стране и даже не к определённому веку: «шинель любая похоронна.»
Сегодня, когда в Украине и в Израиле извещением-похоронкой или стуком в дверь в семью приходит горе, эта краткая форма несущего печаль прилагательного входит в сердце иглой.
Михаил Матушевский никогда не жил и не учился в Украине. Его доисторическая — абсолютно русский город Самара, но поэт заканчивает одно из стихотворений, в котором упоминаются «Луцк и Мариуполь, Сумы и Ирпень, «словами на украинском: «не пробачу их».
В этих городах «обрамленье ветра — дыры рам двойных,» а «жжённые скелеты городов — графики военной беспощадный штрих».
Но это картины и наших городов и кибуцев на севере и юге.
Вы когда-нибудь связывали выражение «нет на свете» с обычным примером на вычитание или математическим равенством?
Нужно быть поэтом, чтобы увидеть, что «означает» нет на свете,/нас на свете меньше есть.»
В нашей маленькой стране это особенно ощутимо.
Не нужно заглядывать в биографию, чтобы понять, что стихи написаны человеком, для которого физика и математика не остались в школьном здании.
Стихотворение «Второе начало,» давшее название третьему сборнику поэта, подтверждает это.
Часть больше целого. Из прежних новостей
об этом свете — горсть прожитых дней,
как раритеты, пользуются спросом,
поскольку остальные под вопросом.
На остановке чудного мгновенья
пустой автобус направлялся в парк.
Билет — пятак, а осень — просто так
к ногам роняла позолоченную жесть
прошедшего, ну и того, что есть.
Пусть вас не смущает замедленная съёмка всплывающих из памяти картин, и текст, больше подходящий прозе, потому что это безусловная лирика.
«Всегда» надёжней, но скучнее «иногда,»
плащей касалась воздуха слюда,
случайность встречи — музыка с листа —
несовершенна, сбивчива, чиста.
Впадая в Мендельсона, нотки марша
На белых шариках дрожали флёр д’оранжа,
терялась в лёгкой дымке остановка.
Часть больше целого, хоть повторять неловко
и ни к чему. В системе доказательств
напрасна мысль и даже quantrum satis,
счастливых дней не боле, чем минут.
Мгновений одуванчик — раз и сдут!
Возможность всё ещё жива в намёке,
а завершённость точно знает сроки…
Моего университетского курса латыни, к счастью, хватило на перевод:
«Сколько достаточно,» «достаточное количество.»
Конечно, можно было написать «Даже ВДОВОЛЬ счастливых дней не боле, чем минут.»
Перевод верный, вот только поэт так написать не мог.
Спасибо фанатизму С. Карно!
Вторым Началом так предрешено:
тепла всё меньше, но всё больше часть
сожжённого и брошенного в пасть,
в оскал бездонной топки бытия.
Часть нас с тобой, любимая моя,
в дыму листвы сожженной. Не жалей
вмиг устаревший ворох новостей.
Живёт лишь то, чему пропасть нельзя —
часть этой боли или даже вся.
Мне, абсолютному гуманитарию, пришлось воспользоваться ГУГЛом, чтобы узнать, кто такой С. Карно и что этот французский физик и инженер такое открыл, что заслужил похвалу поэта. И я нисколько не пожалела нескольких минут потраченного времени, потому что как психолог получила очень важную подсказку.
Оказывается, он «создал теорию, в соответствии с которой превращение тепла в энергию невозможно без двух источников тепла с различными температурами.»
Да и сама формулировка, по-моему, звучит скорее поэтично, чем научно.
Тот же гуманитарий во мне из закромов памяти моментально извлёк и ритм сонетов Шекспира в переводе Маршака и частое обращение английского гения к понятию «время.»
Мы видели, как времени рука
Срывает всё, во что рядится время…
Понимаю, что шекспировские ноты не были специально заложены поэтом в партитуру. Да и ни о каком сравнении речь не идёт. Просто Время и его роль в жизни человека — одна из основных тем всемирной поэзии и поэтому часто звучит в стихах Михаила Матушевского.
Стареют вещи, дом, любимые стихи,
счастливый шар вчерашней лотереи,
кора деревьев с запахом трухи,
песок, земля и небо — всё стареет.
«Уходит время птичьим клином,/ сливаясь с памятью и дымом…»
Как по-разному, оказывается, можно показать Время и его восприятие:
«Извне четыре четверти окна/ переполнялись временами года,»
«Время, куда ты гонишь?»
Не потому ли «консервируется время,» что оно «входит внутривенно» в нас? Это и есть наша память. Она хранит даже то, чему свидетелями мы быть не могли:
Значит, не встречу больше
я никогда, увы,
папиных всех из Польши,
маминых — из Литвы.
********************
Время тикает, катится, мчится,
уходя, возвращается вспять,
забывается, тянется, длится,
чтобы в реку свою же нырять.
Время рвётся, латает прорехи,
тает струйкой песочной легко,
Нас к себе приручая навеки,
или мы приручаем его?
Время судит, прощает и учит,
знает цену безоблачных лет,
под мелодию Besame Mucho
всё меняет щелчком кастаньет,
безучастно считает потери,
сладко шепчет: не всё решено,
время лечит, отметив те двери,
где потом убивает оно.
Время неостановимо, и даже «в автокатастрофе не обрывается время,/ но останавливаются чьи-то часы.»
Мгновенна вспышка ужаса в мозгу,
таким бессильем согнуты колени,
Что и заплакать толком не могу,
теряя звук родных местоимений.
Но есть место, где время всё-таки застывает между двумя датами.
пылью окрашен и выжжен,
моря застывший настил…
Тесно на кладбище ближнем
от пережитых могил.
Камешки с краю пристрою:
доченька, мама, отец,
кажется стала святою
эта земля наконец,
с прахом, с избытком любовей,
всё остальное-враньё,
как же пружинит под хвоей
мёртвая хватка её!
Но не только родными «именами искрит оголённая память» поэта.
Это — пуля, это —дети,
это — жизнь, а это — смерть,
означает «нет на свете»,
нас на свете меньше есть.
Это —нож, в это — птица,
это — смех, а это — тьма.
Фото — здесь живые лица,
не сошедшие с ума.
Тут погром и тут суббота,
как спасенья выбор куц!
Это — жители Сдерота,
это «Беэри» — кибуц.
Это дети… Это солдаты. Это врачи, спасающие этих детей и раненых солдат. Только одни говорят на иврите, а другие українською мовою.
«Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей,» — писал Фёдор Михайлович Достоевский.
Мы хорошо знаем все имена этого дьявола, размножившего себя на принтере, заряженном кровью убитых и замученных им, хотя все его копии объединяются словом «фашизм.»
Утюжит мову мат чужой страны,
и оттого напев её печален,
что натяженье лопнувшей струны
ещё звучит, как имя брата — Каин.
Только ли для говорящих «українською мовою» Россия стала чужой страной?
Я не был в Киеве, но знаю — там темно.
В Москве я был, и там ещё темнее.
Снимается важнейшее кино
с названьем: «СВО. Последний день Рассеи.»
Это о бывшей родине, давно лежащей в коме: «Ух! Как темнеет часто на Руси,/как хорошо, что мне туда не надо.»
Михаил Матушевский репатриировался в 1990 году —
Не куда, а откуда изъят и влеком,
с будоражащим воздухом вместе,
и к подошве прилипшему слову «погром»
перед списком евреев в подъезде.
************************************
Звёзды, пространства, миры,
люди, народы, нации.
Папа и две сестры —
трое спаслись их двенадцати.
Вера, безверье, грехи,
Тора, псалмы, заклинания.
Трудно писать стихи
В Польше, Литве, Германии.
Улица, город, страна —
дышится здесь иначе.
Храма Второго стена,
та, где стою не плача.
Уже в другом веке осталась прежняя жизнь и «странно увидеть в масштабе, /уменьшенном резко,/ знакомую местность, себя и людей на перроне/ у рельс молчаливых, натёртых разлукой до блеска.»
Ничего из прежней жизни не забыто. И новое пространство кажется уже обжитым.
Но эта маленькая страна учит «обживать,» познавать пространство собственной души: способны ли мы «узнать неземного себя.»
Не все из нас, стоящих на перронах разных городов той огромной страны, оказались хорошими учениками. У кого-то не хватило терпения. И…любви.
Я сдаюсь тебе, город, сдаюсь —
это самое верное средство
с неразрывною крепостью уз
и, конечно, ключами от сердца.
В белом камне светящийся жар,
воздух, тая прозрачно струится,
замыкая в невидимый шар
и века, и молитвы, и лица.
Не идут, а восходят к тебе,
Уменьшаясь, как строчка пунктира,
здесь распахнуты вровень судьбе
двери даже не Храма, а мира.
Сень олив в Гефсиманском саду
и любовью и светом прошита,
он дробится, рисуя звезду,
на стене в древнем граде Давида.
Вновь воронкой влечёт высота,
даже если не веруешь в чудо,
ни в надёжную тяжесть креста,
ни в спокойную мудрость Талмуда.
Лишь любя эту землю, любя,
от неё оттолкнувшись взлетаем,
Чтоб узнать неземного себя,
Чтобы выдохнуть: Ерушалаим.
Многие стихи Михаила Матушевского очень музыкальны. И не только те, которые так и обозначены словом «романс.» Поэтому я не удивилась, услышав, что известный композитор Дина Сморгонская услышала в стихотворении Михаила Матушевского мелодию баллады. Ею написана музыка и ещё к нескольким стихотворениям поэта.
Текст одного из лирических стихотворений поэта с эпиграфом из Окуджавы «Жизнь короче, чем надежда,/ но длиннее, чем любовь,» просто не мог остаться не замеченным композитором:
Чудом вынырнешь со дна, а мотивчик наготове,
хоть сложился он не сразу, и поётся не всегда.
Не длинней и не короче — жизнь равняется
любови,
отраженья их взаимны — точно небо и вода.
Забывая обо всём, в мирный день или военный
на двоих деля дыханье, или множа всё на два,
Они слиты до конца, как в прививке внутривенной,
проступая, голубея, словно небо и вода.
Кто из них кого спасёт в день военный или мирный,
или вдруг погибнут оба, без записки и следа,
лишь мотивчик прозвучит, на три четверти, старинный,
бесконечный, словно небо, и прощальный, как вода.
Неразборчиво звуча, но с надеждой в каждом слове,
как в заигранной пластинке, хрипловат припев простой,
не длинней и не короче — жизнь равняется любови,
надышавшись, захлебнувшись небом и живой водой.
Думаю, это не случайная и не последняя встреча композитора и поэта. У них, как мне кажется, похожее всматривание в жизнь и в то, что она несёт миру, нашей стране и отдельному человеку.
Это заметки, впечатления, а не литературоведческий анализ поэтических текстов Михаила Матушевского. Как правило, такая форма текста вызывается достаточной близостью восприятия природы, каких-то значимых событий и откликов на них.
Но это понимание возникает в процессе и особенно после прочтения текста. И если такие совпадения не случайность, невольно обращаешь внимание на то, какими инструментами пользовался поэт, чтобы заострить мой слух и зрение.
Скорее всего я не остановилась бы на различных способах обращения автором к цитатам из чужих текстов, если бы это значительно не усилило бы воздействие стихов Михаила Матушевского на читателя.
Два стихотворения из последней (пятой) книги «Вчерашний день, отложенный на завтра.»
Февраль достал. Стирая память
о днях, что въелись наизусть,
благими строчками динамит
упрятав ненависть под грусть.
Достал! В пролёте разве гривна?
Повисший лестничный пролёт.
Страна — кровящая рябина.
В пролёте жизнь — и день, и год.
К зиме, чернея, зреют груши
Мария, Секуи, Дюшес…
Они такие же снаружи,
как прежние из этих мест,
где, глядя мёртвыми очами,
кто брошен так, а кто зарыт
и не случайно, не случайно
стихи слагаются навзрыд.
«Февраль. Достать чернил и плакать…» — и дважды повторенный тот же глагол «достать», но не просто в переносном значении, а окрашенный горькой иронией.
И следующая строфа построена на таком же противопоставлении прямого и переносного значений:
пугающая графика повисшего от взрыва лестничного пролёта и «в пролёте жизнь — и день, и год».
От прежней жизни — «к зиме, чернея, зреют груши.»
Они «из тех же мест,/ где, глядя мёртвыми очами, /кто брошен так, а кто зарыт…»
И возникшее в памяти пастернаковское «как обугленные груши, с деревьев тысячи грачей сорвутся» делает эту картину ещё страшнее.
И так подходит сравнение страны с «кровящей» — истекающей кровью рябиной, что не сразу замечаешь, что нет в русском языке такого причастия.
И понятно, почему «не случайно, не случайно стихи слагаются навзрыд».
В другом тексте аллюзия к седьмой строфе стихотворения А.С. Пушкина «Осень» придаёт строкам оттенок горького сарказма и усиливает скорбь и гнев.
Но между этими двумя текстами, как мост, как математический знак приближённого равенства между войной в Украине и войной, начавшейся резнёй 7 октября 2023 года в кибуце Беэри, поэт помещает:
«Вот картина — простенькая рама,/ и палитра пасмурно-осенняя,/а войдёшь… подробности романа,/ или сжатый гул стихотворения.//Вот ворота, двор, стекла осколки,/ в общем, ни двора и ни кола…»
Эти стихи находятся в разделе последней книги с красноречивым названием «В раме выбитых небес.» А название всей книги понятно сегодня каждому живущему и в Израиле, и в Украине: «Вчерашний день, отложенный на завтра».
Унылая пора! Приснятся ли убитым,
в багрец и золото укутанные Климтом,
Адель, Юдифь…Садовые качели,
уже не нужные наследникам Рахели,
исчезнувшим с войной в небесных брешах,
по стенам репродукций обгоревших,
и под деревьями, где падают помело,
на обведённый кровью контур тела.
Очей очарованье! — это вряд ли…
Растерзанную плоть и ту украли!
Привычен дикарю не бог, а дьявол,
чтоб смерть любил, калечил и дырявил!
Оставшихся в живых рентгеновские снимки,
где в левом подреберье сердце в дымке
чуть живо, дочка, мама ль, сестра —
их вновь не выкроить из целого ребра.
Не мгла волнистая —небесный рокот ночью
и вспышки, и удары мести точной
на клумбах Газы расцветают пышно,
их под землёй (с надеждой) тоже слышно.
Природы увяданье…Так совпало,
что и щита лучи обвисли шестипало
и набирают ход обратный, спятив
столетия осенних циферблатов.
Перечитывая стихотворения Михаила Матушевского, я вдруг поймала себя на ощущении, будто читаю личный дневник человека, начатый где-то в самом начале 60-х прошлого столетия. И дочитала до записи, оставленной недавно, которая начинается словами «чудом вынырнешь со дна»…
Правда, читаю с разрешения Автора.
А кто, как и что узнает и поймёт не только о жизни оставившего эти «записи», а о времени и странах, которые вросли в его судьбу, зависит от читающего.
«Не дописана книга. Что будет в последнем стихе?»…
Хорошо, что до «последнего стиха» далеко. Хорошо, что новые стихи тревожат аналогиями и аллюзиями, которые будят память, соединяют столетия:
Море, ветер, край земли.
Горизонт измазан йодом
и рифмуется «вдали»
с философским пароходом.
Термин «философский пароход» появился только через семьдесят лет после события в статье философа, физика, математика и богослова С.С. Хоружия.
1922 год оказался милосерднее 2024?
В 2002 Городницкий напишет в «Последнем пароходе:
«Ни историки, ни философы/Революции не нужны.»
Но сегодня нет ни философских пароходов, ни философских самолётов: их убивают в тюрьмах или в самом счастливом случае обменивают на тех, кто по какой-то причине варварам нужнее.
Не потому ли «муз не слышно в хороводе —/живы, вроде, но молчат,/ места в строчках не находят»?
Не потому ли так ноет «место в сердце, где игла/ входит вглубь, по-миллиметру»?
Это у меня, читателя, возникают эти вопросы.
Михаил Матушевский не публицист, он пишет только о том, что хранится в его сердце. Словосочетание «память сердца» растащили на названия десятков книг десятки разных авторов, но поэт пишет о знании сердца, с которым человек рождается:
Ни букв, ни слов, ни темноты пробела,
А только звуки, запахи растенья.
До старости мы дети, вот в чём дело,
Но сердце — сердце знает всё с рожденья.
Может, только поэты и могут извлекать знания из собственного сердца?..
Эссе о соотношениях временных планов и паралеллелях в стихах Михаила Матушевского меня очень впечатлило и глубиной анализа поэтического материала, и прекрасным эмоциональным изложением, добротно проиллюстрированным цитатами из стихов поэта, и актуальностью затрагиваемой в нем проблематики для современной жизни и происходящих ныне событий. Причем этот анализ проводится не только в непосредственном содержательном плане, но учитывает различные глубинные подтексты и коннотации и тд, а также затрагивает замечательный образный строй языка поэта, богатый тропами, аллюзиями, метафорами и другими фигурами речи. Я давно с удовольствие читаю стихи Михаила Матушевского, его творческое совершенствование происходило как бы перед моими глазами, но многие скрытые аспекты творческого развития поэтического дара остаются за горизонтами непосредственного восприятия текста, и такой необычный, тонкий и детальный их анализ для меня лично имеет большую ценность. Большое спасибо за этот материал.
В рецензии затронута тема «время в языке поэтов», которой был посвящён целый доклад на недавней конференции «Урания» в жунале 7 искусств. Вот и сравнивайте понятие «время» в стихах современного поэта 21 века Михаила Матушевского с понятием»время» в стихах поэтов от Гомера до Бродского: «Относительная частотность упоминания леммы «время» в языках выдающихся поэтов разных эпох».
https://urania.7iskusstv.com/?p=464