©"Семь искусств"
  январь 2025 года

Loading

Он первый в России задал вопрос: почему онкологических больных облучают рентгеном, а не ускоренными протонами, преимущества которых в лучевой терапии очевидны? Гольдин вложил в протонный пучок свою душу. Не знаю, как обстоит дело сейчас. Ускоритель в ИТЭФе сгорел, говорят, нарочно подожгли. Должен был войти в строй протонный пучок, кажется в Боткинской, но вошел ли он в действительности — я не знаю.

Михаил Шифман

ЗАМЕТКИ СТАРОГО ФИЗТЕХА

(продолжение. Начало в № 11/2024 и сл.)

Учителя, которых я знал

На Физтехе собрали выдающийся преподавательский коллектив, наверное, лучший в Советском Союзе.        Как и в любой империи, научные силы были в основном сосредоточены в Москве, причем во всех областях физики и смежных с ней наук, например, химической физики или прикладной математики. Разумеется, и в американских университетах можно встретить педагогов-виртуозов, даже зачастую Нобелевских лауреатов. Говорят, что Стивен Вайнберг, один из создателей Стандартной модели[1], принадлежал к этой категории. Но, как правило, они разбросаны по разным университетам, в то время как у Физтеха был неисчерпаемый ресурс всего московского мегаполиса. Как, я уже упоминал, в США семинары и лабораторные занятия на младших курсах ведут аспиранты, изредка — пост-доки.

Поскольку я только что рассказал кое-что о Владимире Борисовиче Берестецком, начну-ка я с него.

ВБ родился в Харькове, в городе, который дал жизнь многим другим известным советским физикам и математикам. Учился в школе при заводе «Серп и молот». В 1932 году перебрался в Ленинград, где продолжил работу на заводе и одновременно, по вечерам, учился на рабфаке. После этого поступил на физико-механический факультет Ленинградского политеха. В 1937 года его взяли на работу в знаменитый Ленинградский физтех, где за пять лет до этого трудился Ландау.

Про свои студенческие годы ВБ иногда рассказывал историю про «арестометр» — так его называли между собой студенты:

«В коридорах [университета] висела галерея портретов профессоров, которую студенты называли между собой «арестометром». [В 1936 г.]        началось исчезновение портретов. Исчезнет портрет — исчезнет профессор. Еще исчезнет портрет — еще исчезнет профессор. Шкала была линейной. Наконец, прибор зашкалило: все портреты были сняты[2]».

Во время войны ВБ отправили на один из оборонных заводов, где он работал сначала инженером, а потом заместителем главного конструктора[3]. Вскоре после войны ВБ переезжает в Москву, где его пригласили во вновь созданный ИТЭФ (тогда еще ТТЛ–3). Именно в это время он вливается в группу Ландау, в которой уже состоял давний ученик Ландау Исаак Яковлевич Померанчук. Еще в 1930-е годы Померанчук работал в Харьковском физтехе, которым тогда руководил Ландау. В 1946 году Померанчук был назначен заведующим теоротдела ИТЭФа. По-видимому, именно он привел туда ВБ. Я никогда не видел Померанчука, поскольку он умер в 1966 году, но еще в 1970-х в ИТЭФе оставалось много следов его деятельности. Позднее кабинет, в котором работал Померанчук (а после него Берестецкий), был назван «мемориальным кабинетом Померанчука». После смерти Померанчука, его сменил ВБ. Я пришел в ИТЭФ неоперившимся птенцом, но даже мне было видно, что в теоротделе ВБ обладал непререкаемым моральным и научным авторитетом. При нем ссоры и обиды, которые всегда возникают в большой семье после смерти родителей, не разгорались в открытое пламя, он умел сглаживать острые углы. Он казался скромным и вдумчивым, умел слушать и понимать, и всегда был доброжелательным. Говорил тихим голосом, не спеша и не возбуждаясь.

ВБ не был самым выдающимся учеником Ландау, но его работы были широко известны, а некоторые результаты вошли в учебники, например, теорема о противоположной внутренней четности фермионов и антифермионов. ВБ (в соавторстве с Ахиезером) написал огромную монографию «Квантовая электродинамика», которая на протяжении многих лет была лучшей книгой по этому предмету. Поразительно, что помимо физики, он писал и беллетристику.        Иногда он запирался на час–два в своем кабинете-пенале, и все знали, что он обдумывает новый рассказ. Пожалуй, лучшая его новелла — «Байгурская школа»[4]. Она открывается следующей фразой: «Хорошо в 50 лет иметь прошлое, не вызывающее желание забыть его». Я думаю, что написал это о себе.

На кафедре теорфизики Физтеха ВБ с 1947 года, а в 1955 году был назначен заведующим этой кафедрой. Воспоминания студентов о лекциях Берестецкого на Физтехе можно прочесть в сборнике Карлова «Они создавали Физтех»[5]. Я приведу небольшую цитату из эссе Барашова:

«Набор курсов [по теоретической физике] нам читал Владимир Борисович Берестецкий […] Спокойный, очень уравновешенный человек, часто задумывавшийся перед тем, чтобы написать на доске очередную формулу — таким он нам запомнился внешне. А читал он лекции так, подходил к доске, задавал себе и нам вопрос, начинал рассуждать с мелом у доски и, сделав ряд выкладок, как-то незаметно, походя, получал результаты, обводя их в рамочки. […] В итоге у нас на глазах рождалось то, что считается высокой наукой. Это было обучение размышлением, а не сухое аксиоматическое изложение материала. […] Часто вспоминается и, исчезнувшая теперь, особенность экспериментов по теоретической физике, которые проводились так. В актовом зале «дирижабельного» корпуса весь курс с 9:00 и до 13:00 решал несколько вариантов экзаменационных задач, которые ВБ лично сочинял на наших глазах, перешептываясь с коллегами, а потом записывал на доске. Не позже 13:00 студент должен был положить вместе с зачеткой свою письменную работу на рояль, стоявший на сцене зала. С 13:00 до 14:00 обед. […] После обеда — устный экзамен. Экзаменатор берет твою работу с рояля, и начинается ее обсуждение, завершаемое беседой по прослушанному в семестре курсу. Итоговая оценка одна. Положительный бал был возможен только при наличии более или менее достойной письменной работы».

Закончить этот раздел я хочу почти анекдотической историей, которую поведала дочь ВБ — Юлия Берестецкая:

«В самом начале существования ИТЭФа к папе подошел Померанчук и сказал:

— Володя, нам надо организовать партийную организацию, должно быть как минимум три человека. Вы не хотите вступить в партию? 

Папа ответил:

— Чук, на следующий день после Вас.

Так он никогда не стал партийным…»

Лев Лазаревич Гольдин (1919-2003)

Гольдин читал первокурсникам на Физтехе курс общей физики[6]. Я до сих пор помню его глуховатый голос. Он часто покашливал и был единственным лектором, пользовавшимся микрофоном. Но это неважно. Важно, что Гольдин был выдающимся лектором, его лекции вдохновляли. Я слушал их, раскрыв рот. По воздействию их можно было сравнить только с Феймановским курсом, который я читал и перечитывал перед сном. Гольдин был старейшим профессором кафедры общей физики. Я чувствовал, что он страстно любит физику.

Вспоминает анонимный бывший физтех[7]:

«После письменного экзамена профессор Гольдин проводил консультацию. В самом конце консультации у него спросили, как надо было решать одну из задач, в которой требовалось определить период колебаний какой-то сложной системы. По-честному, надо было написать дифференциальное уравнение, описывающее поведение этой системы, решить его и таким образом найти период. Гольдин счел этот подход длинным и неинтересным, к тому же, время, отведенное на консультацию, уже истекло. Он сказал, что задачу можно решить из соображений размерности, то есть записать размерность всех величин, определяющих поведение системы и сгруппировать их таким образом, чтобы получились секунды. Получившаяся формула и будет ответом.

Нам, на консультации, в первый момент показалось, что Гольдин над нами издевается, настолько неправдоподобно просто, даже примитивно, он получил решение. Кто-то из студентов спросил:

— А коэффициент?

— Тот, кто чувствует физику, понимает, что здесь должна быть единица, деленная на два пи!

Кто-то еще спросил:

— Такое решение было бы принято на экзамене?

— Да, если кто-нибудь из вас написал такое решение, оно будет засчитано.

Такой подход был очень характерен для Льва Лазаревича».

 

Лев Лазаревич Гольдин

Лев Лазаревич Гольдин

Гольдин начинал курс по общей физике со следующего вопроса: «Почему человек и другие животные не могут получать энергию, необходимую для жизнедеятельности, потребляя напрямую горячую воду (скажем 45–50℃), и выбрасывая “отработанную” холодную (скажем 36℃)? Ведь теплоемкость воды весьма велика и, казалось бы, это наилучший способ энергоснабжения. Кто хочет ответить?»

В человеческом смысле Гольдин был «наш человек»[8], человек с редкой гражданской мужественностью. В марте месяце 1956 года на общем партийном собрании ИТЭФ, посвященном итогам XX съезда КПСС тов. Гольдин Л. Л. занял политически ошибочную позицию, выразившуюся в защите отдельных участников собрания, выступавших с антипартийными заявлениями, а также воздержался при голосовании резолюции партийного собрания, одобряющей итоги XX съезда КПСС[9], за что решением Ленинского РК КПСС, подтвержденным КПК ЦК КПСС, был исключен из рядов КПСС. Представьте себе, чем грозило исключение из партии в 1956 году. Об этом эпизоде в ИТЭФе вспоминали десятилетия спустя. Об этом я еще расскажу.

В 1970 году, попав в ИТЭФ, я встретил Гольдина снова. Никогда не пропускал его семинары. Он был по-настоящему увлеченный человек. Ускоритель протонов, построенный в ИТЭФе (прототип ускорителя в Протвино), был детищем Льва Лазаревича. Он участвовал в расчетах, пропадал на строительстве до глубокой ночи, выверяя точность установки магнитов. В 1980-х, когда ускоритель ИТЭФ устарел для научных проектов по физике элементарных частиц (для 1980-х его энергия была слишком мала), Гольдин взрастил второго «любимого ребенка» — протонный пучок для облучения раковых больных. Эта тема возникла в Институте не случайно. В 1965 году заболел раком Исаак Яковлевич Померанчук. Он первый в России задал вопрос: почему онкологических больных облучают рентгеном, а не ускоренными протонами, преимущества которых в лучевой терапии очевидны? Гольдин вложил в протонный пучок свою душу. Не знаю, как обстоит дело сейчас. Ускоритель в ИТЭФе сгорел, говорят, нарочно подожгли. Должен был войти в строй протонный пучок, кажется в Боткинской, но вошел ли он в действительности — я не знаю.

В 2016 году, в Церне, я встретился со знаменитым итальянским физиком Уго Амальди, тоже большим энтузиастом протонных пучков в лучевой терапии. В 1992 году Амальди основал и возглавил фонд TERA, основная цель которого использование протонных пучков для лечения онкологии. В то время он работал над предложением о строительстве ускорителя для терапии рака для стран юго-восточной Европы. Узнав, что я из ИТЭФа, первым делом он меня спросил, знаю ли я Льва Гольдина. Потом добавил:

«Помещение нашему фонду предоставил ЦЕРН, я за свою работу ничего не получаю, но на меня работают 12 молодых человек, физики и инженеры, в основном из Италии, которым я плачу из своего гранта. В начале и середине 1990-х годов я пытался привлечь в свой проект Дубну и ИТЭФ, но сотрудничество это заглохло, так и не начавшись всерьез. Сейчас во всем мире в крупных госпиталях действуют 60 протонных медицинских пучков, и ежегодно входят в строй 12 новых. Как жаль, что Гольдин не дожил до наших дней…»

На Физтехе Гольдин проработал 45 лет, а в ИТЭФе — 50. Выйдя на пенсию, он переехал к детям, в Америку[10]. Я помню, в 1997 (или 1998) году он приезжал в университет Миннесоты с циклом лекций о протонной терапии раковых больных. Семинарский зал был забит не только физиками, но и медиками, включая онкологов из знаменитой клиники Майо в Рочестере.

Виктор Борисович Лидский (1924-2008)

После развода родителей Лидский остался с отцом и мачехой. Его мать жила отдельно и умерла в Минском гетто в 1942 году. В начале войны его призвали в Красную Армию и отправили в военную разведывательную школу. После окончания — на передовую. В 1943 году получил офицерское звание. Войну он окончил в Праге в 1946 году. После демобилизации поступил на мехмат МГУ. Лидский вспоминал, что изучение математики на младших курсах далось ему нелегко, поскольку за годы войны школьные знания этого предмета были в значительной степени утеряны. Тем не менее его рекомендовали в аспирантуру под руководством Израиля Моисеевича Гельфанда. Однако в это время (1951 год) волна антисемитизма, запущенная Сталиным в 1948 году, достигла пика. В аспиранты Гельфанда его, разумеется, не взяли. С трудом ему удалось устроиться преподавателем в инженерный техникум. Диссертацию в МГУ он защитил экстерном-заочником. Научные результаты Виктора Борисовича широко известны. Не буду их обсуждать, поскольку не являюсь специалистом в этой области. Скажу только, что в спектральной теории несимметричных матриц и несамосопряженных операторов существует теорема Лидского, а метод суммирования рядов Фурье по корневым векторам несамосопряженных операторов, который Лидский назвал методом Абеля, теперь называют методом Абеля–Лидского. К сожалению, на Западе работы Лидского по теории упругости и гидроупругости недооценены. Это и неудивительно; лишь один раз советские «органы» разрешили Виктору Борисовичу выступить на международной конференции за границей, да и то — только в Румынии. Лидский стал преподавать на Физтехе в 1954 году, а закончил почти полвека спустя.

Виктор Борисович Лидский

Виктор Борисович Лидский

Я прослушал его замечательные курсы по матанализу, теории функций комплексных переменных и уравнениям математической физики, и трижды сдавал ему экзамены, что само по себе было удовольствием. Его лекции были понятны «сразу». Как лектор Лидский считался человеком-легендой. Где-то через пять минут он увлекался, и доски ему не хватало. Из поколения в поколение физтехи передавали друг другу вот такие «лидские» истории:

«…Он сказал, что в физике все функции непрерывны и всюду дифференцируемы… «А это не функция, а…, — он поводил в воздухе рукой в поисках слова и выкрикнул, — а патология какая-то». Он настолько рассердился на нарисованную на доске “патологию”, что ударил по доске кулаком с такой силой, что с нее посыпался мел».

«…Виктор Борисович расстроился из-за ответа студента на экзамене и, чтобы успокоиться (экзамен уже заканчивался, и в Актовом Зале, где он проходил, уже почти никого не оставалось) бросился к роялю, стоящему в углу зала, сердито сыграл какую-то классическую пьесу и только потом вернулся к несчастному экзаменующемуся».

«…Он выбирал в зале какую-нибудь девушку (обычно девушки ведут записи более аккуратно), которая должна была по его просьбе напоминать ему номера формул и параграфов, и говорил ей: “Вы будете моей параграфиней”».

«Объясняя на лекции по рядам, как запомнить число квадратный корень из 2, он дословно говорил: “Все просто: сопоставим каждой цифре слово из этого количества букв и получим, например: Я НЮРА Я ДУРА ДА Я ВСЯ СОШЛА С УМА…” Что и означает 1,4142135…»

«Рассказывали, что он во время войны был разведчиком. И однажды, возвращаясь с задания в немецком тылу, вывел свою группу, пройдя через цепь немецких солдат, переговариваясь с ними по-немецки».

«Сдавать экзамен Лидскому — это праздник какой-то; если студент чего-то не знает, он сам объяснит тут же, а когда увидит, что студент наконец-то понял, радуется вместе с ним и ставит оценку, соответствующую не состоянию дел на начало экзамена, а состоянию на конец, то есть хорошую».

Вот что рассказывает о Викторе Борисовиче Лидском Павел Верблюденко[11]:

«Курс уравнений матфизики у нас на третьем курсе читал замечательнейший человек — В.Б. Лидский. Он же и семинары вел. Его отличал не только высочайший профессионализм. Этот человек обладает сказочным чувством такта и уважения к своему собеседнику. […] И ни разу, даже в самых позорных для нас ситуациях, Лидский не высказал нам ничего хлесткого и обидного. Он априори полагал, что мы любим и хотим изучить его предмет как можно глубже. Стиль общения этого редкостного человека сделал свое дело. Студентам было просто стыдно до глубины души и жутко неловко обидеть этого человека, не доучив чего-то или, не решив задание, просрочить сдачу. СА никогда не пылал страстью к высшей математике (во всяком случае, это никак не проявлялось), а тут случилось чудо. Нет, уравнений матфизики он не освоил как надо, но проникся к Лидскому очень теплыми чувствами. На четвертом этаже около кафедры высшей математики висела доска с портретами преподавателей. Так вот, СА дважды воровал с нее фотографию Лидского на память. Дважды, потому что первую выклянчили другие поклонники».

Семен Соломонович Герштейн (1929-2023)

Семен Соломонович жил в Протвино, где по проекту, выполненному в ИТЭФе, в 1967 году построили ускоритель на энергию 70 ГэВ (на протяжении нескольких лет эта была самая высокая энергия, достигнутая человечеством). Потом на западе появились намного более энергичные ускорители, а в Протвино дальнейшего развития не происходило. Правда, в 1983 году появился амбициозный план построить ускоритель на 3000 ГэВ. Его назвали УНК — ускорительно-накопительный комплекс. Работы велись на протяжении 11–12 лет, за это время Советский Союз распался, и проект закрыли, так и не завершив его, из-за нехватки средств. Что там происходит в данный момент — не знаю. Но это я отклонился в сторону. Итак, Семен Соломонович жил в Протвино, на юге Московской области, а лекции читал на Физтехе. Дважды в неделю он приезжал на институтской машине в Долгопрудный, чтобы прочесть лекцию по квантовой механике. В то время дорога занимала два с половиной часа, не меньше. Туда-обратно 5 часов. По-моему, геройский поступок. Лекции он читал вдохновенно. Квантовая механика для начинающих, которую Семен Соломонович читал на втором курсе, вообще нелегкий курс. Слишком много ситуаций и концепций, не согласующихся с нашим повседневным опытом. Я помню, как он объяснял эффект туннелирования:

«Предположим, что вы идете по тропе, которая вдруг упирается в крутую горную гряду, а энергии, чтобы карабкаться вверх, у вас не осталось. Совсем. В изнеможении ложитесь на тропу. В классической физике на этом ваш поход закончен. На другую стороны гряды вы не переберетесь. Другое дело в квантовой механике. Если вы пролежите очень долго, вы-таки можете проснуться на другой стороне гряды. Человеку нормальных размеров пришлось бы ждать дольше, чем время жизни вселенной, а вот если бы вы были квантовой частицей…»

Теория квантового туннелирования под барьером в задаче об альфа распадах радиоактивных ядер была разработана Георгием Гамовым в 1928 году, когда он был в Геттингене. Что и говорить, блестящая, нобелевская работа (но премию он не получил). Долгие годы имя Гамова у нас вообще не упоминалось, поскольку в 1933 году он с женой уехал на Сольвеевский конгресс в Брюссель и больше в Советский Союз не вернулся. Правда, глава под заголовком «Теория Гамова» год–два назад появилась в новой книге Зельдовича и др. Вот к ней мы сейчас и перейдем.

В те времена обычно мои конспекты лекций были довольно лаконичны. Но лекции Герштейна я записал как можно подробней. Более того, летом во время каникул, я перепечатал мой конспект на пишущей машинке (пять экземпляров под копирку), получилось 200 страниц. Один подарил Семену Соломоновичу, один оставил себе, а три остальных давал друзьям для подготовки к экзамену.

Семен Соломонович Герштейн на лекции

Семен Соломонович Герштейн на лекции

В дальнейшем я много раз встречался с Семеном Соломоновичем уже не в качестве студента, а для обсуждения разных научных вопросов[12]. Его жизнь и научная карьера была весьма впечатляющей. Он начал ее в самом начале 1950-х учителем физики в сельской школе, в глухом углу московской области. Другой работы после окончания МГУ он найти не смог. Догадайтесь, почему! По ночам занимался теорфизикой и постепенно сдавал теорминимум Ландау, один экзамен за другим. Живой свидетель и участник самых славных страниц советской теорфизики. Близко знал буквально всех — от Ландау до Понтекорво, от Померанчука до Берестецкого, от Боголюбова до Логунова. И его все знали. Почему-то научные журналисты его не жаловали и не спешили взять у него интервью. А теперь уже поздно… Кстати, его первой женой была племянница Ландау, вот как все переплелось.

Родился Герштейн в Харбине, русском анклаве в Китае, который Сталин в 1946 году передал Мао. Его семья вернулась в Советский Союз и прямиком в ГУЛАГ. Вырастила его бабушка.

В первой своей научной работе (совместно с Зельдовичем) Герштейн открыл фундаментальный закон сохранения в слабых векторных взаимодействиях, аналогичный закону сохранения электрического заряда.

Опять-таки, совместно с Зельдовичем, Герштейн установил верхний предел массы мюонного нейтрино, когда об этом никто и мечтать-то не мог. Отсюда выросла наука, которая сейчас называется astroparticle physics.

Семен Соломонович был пионером в мюонном катализе термояда. К сожалению, до сих пор он (термояд) не реализован. Последнее воспоминание: в 2013 году я готовил к печати книгу о Ландау и его учениках, в которой, среди прочих, две статьи, написанных Герштейном. В том же году ИТЭФ присудил мне премию Померанчука. Семен Соломонович был в Москве на церемонии вручения премии. Мы обнялись и сели в уголок, поговорить о том о сем. Как водится, начали с обсуждения научных новостей, потом перешли к его статьям в моем сборнике. Меня интересовал один общий вопрос, затронутый Герштейном. Перед тем как распрощаться СС сказал:

«А знаете, Миша, ваш конспект моих лекций, который вы мне подарили 45 лет назад, до сих пор стоит у меня на книжной полке. Время от времени мой взгляд на него падает, и я думаю, а не сделать ли мне из него книгу. Но вряд ли, уже не успею…»

Он прожил еще 10 лет, до 94-х.

Первый Ректор (1962-1987) – Олег Михайлович Белоцерковский (1925-2015)

Читатель спросит и совершено справедливо: «Если Белоцерковский был назначен ректором в 1962, а Физтех существует как отдельный институте с 1951, почему он — первый ректор?» Слово «ректор» происходит от латинского rēctor «правитель, руководитель» и латинского же regere «править, управлять». Во всей континентальной Европе, включая Российскую империю, закрепилась многовековая традиция титуловать ректором высшее должностное лицо (руководителя) университета[13]. Исторически сложилось, что ректоров выбирают, а не назначают. Большевики это традицию игнорировали, по крайней мере в отношении институтов. Лишь в 1961 она была восстановлена по инициативе Хрущева. Первым главой Физтеха был генерал-лейтенант авиации Иван Федорович Петров — он именовался директором. До Физтеха Петров руководил Летно-исследовательским институтом.

Отец Олега Михайловича — Михаил Наумович Белоцерковский, родился в бедной еврейской семье в городе Александрия бывшей Херсонской губернии и начинал свое образование в хедере[14]. Позднее он перебрался в г. Ливны Орловской губернии, где женился на дочери местного купца Лизе (Елизавете Алексеевне) Инютиной. Оба выбрали нелегкую стезю преподавателей. До 1917 года Михаил Наумович преподавал математику в школе А.К. Залесской в Москве, где в 1913 году вышло его пособие «Сборник алгебраических уравнений с решениями и объяснениями каждого типа». В 1922 году стал первым директором Ливенского педагогического училища. Там же преподавала и его жена. При техникуме работала образцовая школа, в которую в должное время и отправился учиться мальчик Олег.

Олег Михайлович получил блестящее образование, хотя и не сразу. В 1938 году Белоцерковские перебрались из Ливен в Серпухов, где Олег увлекся модным тогда авиамоделированием. Олегу было 16, когда началась война. Добровольцем он отправился на трудовой фронт в город Вязьму. «…Совершенно другая жизнь. Голод. Но нас жалели, и все же чем-то кормили. Стрельба. Спали в сараях. Рыли окопы…» Олег заболел дистрофией[15], был признан негодным для службы в армии и вместе с семьей был эвакуирован в Уфу, где он продолжил образование в вечерней школе. В 1942 году поступил в авиационный институт, там же в Уфе. После возвращения из эвакуации Олег перевелся в Бауманское училище, где и проучился до 1947 года. Уровень преподавания там его не устраивал. Тут прошел слух об организации ФТФ МГУ. Олег перешел с четвертого курса Бауманки на второй курс ФТФ. Так он попал на Физтех и оказался в числе его первых выпускников.

Первый и последний выпуск Физико-технического факультета МГУ, 1952 г.

Первый и последний выпуск Физико-технического факультета МГУ, 1952 г. Олег Белоцерковский в верхнем ряду второй справа. Архив Музея истории МФТИ

Научная карьера ОМ была звездной. После Физтеха он сразу же попал в Математический институт им. Стеклова, а затем — в Вычислительный центр Академии наук. Когда в Институте прикладной математики был создан небольшой отдел академика О.М. Дородницына, перешел туда младшим научным сотрудником, продолжая обучение в физтеховской аспирантуре. Не углубляясь в подробности, приведу лишь несколько областей, в которых он оставил свой след: численные методы в проблемах нелинейной механики, аэрогазодинамики спускаемых космических аппаратов, физики плазмы, гидрофизики и механики деформируемого твердого тела. Он решил одну из важнейших проблем аэродинамики — задачу сверхзвукового обтекания тупых тел с отошедшей ударной волной. В 1961 году Белоцерковский был награжден Золотой медалью им. Жуковского «За лучшую работу по теории авиации», в 1966 — Ленинской премией (высшей в Советской Союзе), в 1979 году Белоцерковский избран членом Академии наук. Если бы в советском авиакосмическом комплексе существовал научный Олимп, можно сказать, что Олег Михайлович находился бы на его вершине.

В начале 1960-х годов Физтех находился в кризисе. Партком МФТИ встал на курс прямого столкновения с той системой Физтеха, которую создали когда-то отцы-основатели. Вновь угрозой нависли те же темные силы, что и в конце 1940-х. Ситуация повторилась. Требовались срочные меры, чтобы спасти институт. Капица, Дородницын и Келдыш считали, что спасение могло бы прийти вместе с новым, энергичным ректором с широкими взглядами на науку 1960-х. Они решили, что лучшей кандидатуры, чем Белоцерковский, не найти. В книге «Я физтех» Олег Михайлович вспоминает:

«В то время я был приглашен на стажировку в Математический институт им. Куранта[16] и меньше всего собирался работать в Долгопрудном. Но Сербин (заведующий оборонным отделом ЦК КПСС) сказал, что решение принято…» Знаете ли вы сколько советских ученых получили разрешение на поездку в Нью-Йорк с научными целями за все 60-е годы? Попробуйте ответить на этот вопрос самостоятельно.

Сказать, что назначение Белоцерковского в 1962 году ректором Физтеха (ему было всего 37 лет, кандидат наук, даже не доктор) было необычным — ничего не сказать. Думаю, что оно было уникальным. Сергей Петрович Капица (сын Петра Леонидовича, помните «Очевидное-Невероятное»?) как-то заметил:

«На годы ректорства О.М. Белоцерковского — а это без малого 25 лет! — пришелся подлинный расцвет института. Именно при нем […] совершенствовалась та система подготовки кадров для современной науки и техники, которую справедливо называют “системой Физтеха”…»

Олег Михайлович Белоцерковский в 1964 году

Олег Михайлович Белоцерковский в 1964 году

Чтобы закончить этот раздел, мне пришлось прочесть несколько эссе о Физтехе в 1980-х, поскольку в это время у меня уже не было возможности следить за тем, что там происходило. Вот несколько цитат из воспоминаний Олега Михайловича:

«Почти всегда сложно складывались отношения ректората и партии внутри Физтеха. [Р]яд секретарей был настроен на определенную конфронтацию ректората и парткома. Анализируя весь свой долгий путь ректора, могу сказать, что, видимо, это былa установка обкома партии. В конце концов, подобная политика и привела к тому, что коммунистическая партия в начале 80-х годов начала рассыпаться.

В [1985-86 гг.] в течение 5-6 месяцев несколько человек из комитета партийного контроля проверяли за 25 лет моей работы на Физтехе правильность уплаты членских партийных взносов. В результате оказалось, что за 25 лет я не доплатил 243 рубля, хотя было произведено много добровольных взносов-пожертвований (есть все документы). Это была акция, направленная против ректора и Физтеха.

Пресс партийный достиг своего апогея.

Я хочу сказать, что партбилет свой храню как реликвию, но всем родным, близким и физтеховцам хочу завещать — ни в какие партии не вступать!»

В 1987 году, после ухода из Физтеха, О.М. Белоцерковский создал Институт автоматизации проектирования. Он возглавлял его вплоть до 2009 года.

(окончание следует)

Примечание:

[1] Стандартная модель — современная модель, описывающая наш мир по крайней мере на расстояниях от размера вселенной вплоть до 10-18 сантиметра. Ни один эксперимент, проведенный до момента написания этого текста, ей не противоречит. Стандартная модель выросла из модели Глэшоу-Вайнберга-Салама.

[2] Юрий Орлов, Опасные мысли: мемуары из русской жизни (Московская Хельсинская группа, 2006).

[3] Здесь уместно привести выдержку из письма директора Ленинградского физтеха академика А.Ф. Иоффе о самом начале войны: «Начальнику штаба Ополчения города Ленинграда, 5 июля 1941 года. Направляем к вам научных сотрудников — физиков Смушкевича, Берестецкого, Джелепова, […], изъявивших добровольное желание быть использованными для управления сложными видами вооружения (электроника, радиотехника, зенитная техника). Институт удостоверят, что перечисленные товарищи являются высококвалифицированными специалистами или командирами специальных родов войск […]».

[4] Несколько рассказов Берестецкого, исходно изданных под псевдонимом В. Волков, собраны в сборнике «Татьяна, Ирина и Юлия Берестецкие», В.Б. Берестецкий, (Бостон, 2010). Кроме Байгурсой школы в нем представлены «Семинар» и «Диотима». См. Также Вл. Волков. Байгурская школа // «Новый мир». — 1976. — № 2; Семинар // Пути в незнаемое : Сб.. — М.: Сов. писатель, 1980. — № 15. — С. 423—441, также «Природа».1977, № 6; Диотима // «Химия и жизнь»,1989, № 11. См. Также Моисей Каганов, «Проза» физика-теоретика, Троицкий вариант, 16.08.2011 / № 85 / с. 8, https://www.trv-science.ru/2011/08/proza-fizika-teoretika-fragmenty-vospominanij/

[5] Н.В. Карлов «Они создавали Физтех», препринт, МФТИ, Москва 2006, см. https://mfti-biology.com/docs/OniSozdavaliFiztech_Karlov.pdf Цитата из Барбашова, которую я привожу в тексте см. на стр. 100.

[6] Как правило, Гольдин читал атомную и ядерную физику третьекурсникам. 1966 год был исключением. Так что мне повезло!

[7] https://web.archive.org/web/20080101105927/http://yacht.zamok.net/Sozercatel/sozercatel3.html

[8] См. https://web.archive.org/web/20070828015802/http://za-nauku.mipt.ru/hardcopies/2003/1655/goldin.html

[9] Отрывок из характеристики выданной ИТЭФ в 1961 году.

[10] После смерти Гольдина дочь Льва Лазаревича издала замечательную книгу: Татьяна Шерман «Мой отец», Хьюстон, 2010.

[11] Я физтех, Издательство ЦентрКом (Москва 1996), стр. 721.

[12] Первое такое обсуждение состоялось в 1973 году. После публикации одной из первых совместных работ Коли Николаева и меня, Коля организовал обсуждение с Герштейном, и мы отправились в Протвино.

[13] В Америке руководит университетом, как правило, президент (President), а в Англии канцлер (Chancellor). Например, с 2011 года Chancellor of the University of Cambridge is David Sainsbury, Baron Sainsbury of Turville.

[14] Вадим Белоцерковский, Путешествие в будущее и обратно. Повесть жизни и идей (Издательство: РГГУ, Москва, 2003 г.). Хедер — двухлетняя еврейская школа при синагоге.

[15] См. https://www.adminliv.ru/article2015

[16] Институт математических наук им. Куранта — один из ведущих исследовательских центров мира, часть Нью-Йоркского университета (NYU). Институт Куранта также является центром повышения квалификации в области компьютерных наук и математики. Основанный в 1935 году, он назван в честь выдающегося немецкого математика Рихарда Куранта, одного из его основателей. После побега из нацистской Германии, Р. Курант был профессором математики в Нью-Йоркском университете (с 1936 по 1972 год).

Share

Один комментарий к “Михаил Шифман: Заметки старого физтеха

  1. Виктор Зайдентрегер

    Прочитав в самом начале, что рассказано будет про преподавателей, а я ждал про студенческую жизнь, решил, что читать дальше не буду. Но прочитав про первого преподавателя … дочитал весь текст до конца.
    Думаю, что прочтут до конца и другие читатели.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.