Он первый в России задал вопрос: почему онкологических больных облучают рентгеном, а не ускоренными протонами, преимущества которых в лучевой терапии очевидны? Гольдин вложил в протонный пучок свою душу. Не знаю, как обстоит дело сейчас. Ускоритель в ИТЭФе сгорел, говорят, нарочно подожгли. Должен был войти в строй протонный пучок, кажется в Боткинской, но вошел ли он в действительности — я не знаю.
ЗАМЕТКИ СТАРОГО ФИЗТЕХА
(продолжение. Начало в № 11/2024 и сл.)
Учителя, которых я знал
На Физтехе собрали выдающийся преподавательский коллектив, наверное, лучший в Советском Союзе. Как и в любой империи, научные силы были в основном сосредоточены в Москве, причем во всех областях физики и смежных с ней наук, например, химической физики или прикладной математики. Разумеется, и в американских университетах можно встретить педагогов-виртуозов, даже зачастую Нобелевских лауреатов. Говорят, что Стивен Вайнберг, один из создателей Стандартной модели[1], принадлежал к этой категории. Но, как правило, они разбросаны по разным университетам, в то время как у Физтеха был неисчерпаемый ресурс всего московского мегаполиса. Как, я уже упоминал, в США семинары и лабораторные занятия на младших курсах ведут аспиранты, изредка — пост-доки.
Поскольку я только что рассказал кое-что о Владимире Борисовиче Берестецком, начну-ка я с него.
ВБ родился в Харькове, в городе, который дал жизнь многим другим известным советским физикам и математикам. Учился в школе при заводе «Серп и молот». В 1932 году перебрался в Ленинград, где продолжил работу на заводе и одновременно, по вечерам, учился на рабфаке. После этого поступил на физико-механический факультет Ленинградского политеха. В 1937 года его взяли на работу в знаменитый Ленинградский физтех, где за пять лет до этого трудился Ландау.
Про свои студенческие годы ВБ иногда рассказывал историю про «арестометр» — так его называли между собой студенты:
«В коридорах [университета] висела галерея портретов профессоров, которую студенты называли между собой «арестометром». [В 1936 г.] началось исчезновение портретов. Исчезнет портрет — исчезнет профессор. Еще исчезнет портрет — еще исчезнет профессор. Шкала была линейной. Наконец, прибор зашкалило: все портреты были сняты[2]».
Во время войны ВБ отправили на один из оборонных заводов, где он работал сначала инженером, а потом заместителем главного конструктора[3]. Вскоре после войны ВБ переезжает в Москву, где его пригласили во вновь созданный ИТЭФ (тогда еще ТТЛ–3). Именно в это время он вливается в группу Ландау, в которой уже состоял давний ученик Ландау Исаак Яковлевич Померанчук. Еще в 1930-е годы Померанчук работал в Харьковском физтехе, которым тогда руководил Ландау. В 1946 году Померанчук был назначен заведующим теоротдела ИТЭФа. По-видимому, именно он привел туда ВБ. Я никогда не видел Померанчука, поскольку он умер в 1966 году, но еще в 1970-х в ИТЭФе оставалось много следов его деятельности. Позднее кабинет, в котором работал Померанчук (а после него Берестецкий), был назван «мемориальным кабинетом Померанчука». После смерти Померанчука, его сменил ВБ. Я пришел в ИТЭФ неоперившимся птенцом, но даже мне было видно, что в теоротделе ВБ обладал непререкаемым моральным и научным авторитетом. При нем ссоры и обиды, которые всегда возникают в большой семье после смерти родителей, не разгорались в открытое пламя, он умел сглаживать острые углы. Он казался скромным и вдумчивым, умел слушать и понимать, и всегда был доброжелательным. Говорил тихим голосом, не спеша и не возбуждаясь.
ВБ не был самым выдающимся учеником Ландау, но его работы были широко известны, а некоторые результаты вошли в учебники, например, теорема о противоположной внутренней четности фермионов и антифермионов. ВБ (в соавторстве с Ахиезером) написал огромную монографию «Квантовая электродинамика», которая на протяжении многих лет была лучшей книгой по этому предмету. Поразительно, что помимо физики, он писал и беллетристику. Иногда он запирался на час–два в своем кабинете-пенале, и все знали, что он обдумывает новый рассказ. Пожалуй, лучшая его новелла — «Байгурская школа»[4]. Она открывается следующей фразой: «Хорошо в 50 лет иметь прошлое, не вызывающее желание забыть его». Я думаю, что написал это о себе.
На кафедре теорфизики Физтеха ВБ с 1947 года, а в 1955 году был назначен заведующим этой кафедрой. Воспоминания студентов о лекциях Берестецкого на Физтехе можно прочесть в сборнике Карлова «Они создавали Физтех»[5]. Я приведу небольшую цитату из эссе Барашова:
«Набор курсов [по теоретической физике] нам читал Владимир Борисович Берестецкий […] Спокойный, очень уравновешенный человек, часто задумывавшийся перед тем, чтобы написать на доске очередную формулу — таким он нам запомнился внешне. А читал он лекции так, подходил к доске, задавал себе и нам вопрос, начинал рассуждать с мелом у доски и, сделав ряд выкладок, как-то незаметно, походя, получал результаты, обводя их в рамочки. […] В итоге у нас на глазах рождалось то, что считается высокой наукой. Это было обучение размышлением, а не сухое аксиоматическое изложение материала. […] Часто вспоминается и, исчезнувшая теперь, особенность экспериментов по теоретической физике, которые проводились так. В актовом зале «дирижабельного» корпуса весь курс с 9:00 и до 13:00 решал несколько вариантов экзаменационных задач, которые ВБ лично сочинял на наших глазах, перешептываясь с коллегами, а потом записывал на доске. Не позже 13:00 студент должен был положить вместе с зачеткой свою письменную работу на рояль, стоявший на сцене зала. С 13:00 до 14:00 обед. […] После обеда — устный экзамен. Экзаменатор берет твою работу с рояля, и начинается ее обсуждение, завершаемое беседой по прослушанному в семестре курсу. Итоговая оценка одна. Положительный бал был возможен только при наличии более или менее достойной письменной работы».
Закончить этот раздел я хочу почти анекдотической историей, которую поведала дочь ВБ — Юлия Берестецкая:
«В самом начале существования ИТЭФа к папе подошел Померанчук и сказал:
— Володя, нам надо организовать партийную организацию, должно быть как минимум три человека. Вы не хотите вступить в партию?
Папа ответил:
— Чук, на следующий день после Вас.
Так он никогда не стал партийным…»
Лев Лазаревич Гольдин (1919-2003)
Гольдин читал первокурсникам на Физтехе курс общей физики[6]. Я до сих пор помню его глуховатый голос. Он часто покашливал и был единственным лектором, пользовавшимся микрофоном. Но это неважно. Важно, что Гольдин был выдающимся лектором, его лекции вдохновляли. Я слушал их, раскрыв рот. По воздействию их можно было сравнить только с Феймановским курсом, который я читал и перечитывал перед сном. Гольдин был старейшим профессором кафедры общей физики. Я чувствовал, что он страстно любит физику.
Вспоминает анонимный бывший физтех[7]:
«После письменного экзамена профессор Гольдин проводил консультацию. В самом конце консультации у него спросили, как надо было решать одну из задач, в которой требовалось определить период колебаний какой-то сложной системы. По-честному, надо было написать дифференциальное уравнение, описывающее поведение этой системы, решить его и таким образом найти период. Гольдин счел этот подход длинным и неинтересным, к тому же, время, отведенное на консультацию, уже истекло. Он сказал, что задачу можно решить из соображений размерности, то есть записать размерность всех величин, определяющих поведение системы и сгруппировать их таким образом, чтобы получились секунды. Получившаяся формула и будет ответом.
Нам, на консультации, в первый момент показалось, что Гольдин над нами издевается, настолько неправдоподобно просто, даже примитивно, он получил решение. Кто-то из студентов спросил:
— А коэффициент?
— Тот, кто чувствует физику, понимает, что здесь должна быть единица, деленная на два пи!
Кто-то еще спросил:
— Такое решение было бы принято на экзамене?
— Да, если кто-нибудь из вас написал такое решение, оно будет засчитано.
Такой подход был очень характерен для Льва Лазаревича».
Гольдин начинал курс по общей физике со следующего вопроса: «Почему человек и другие животные не могут получать энергию, необходимую для жизнедеятельности, потребляя напрямую горячую воду (скажем 45–50℃), и выбрасывая “отработанную” холодную (скажем 36℃)? Ведь теплоемкость воды весьма велика и, казалось бы, это наилучший способ энергоснабжения. Кто хочет ответить?»
В человеческом смысле Гольдин был «наш человек»[8], человек с редкой гражданской мужественностью. В марте месяце 1956 года на общем партийном собрании ИТЭФ, посвященном итогам XX съезда КПСС тов. Гольдин Л. Л. занял политически ошибочную позицию, выразившуюся в защите отдельных участников собрания, выступавших с антипартийными заявлениями, а также воздержался при голосовании резолюции партийного собрания, одобряющей итоги XX съезда КПСС[9], за что решением Ленинского РК КПСС, подтвержденным КПК ЦК КПСС, был исключен из рядов КПСС. Представьте себе, чем грозило исключение из партии в 1956 году. Об этом эпизоде в ИТЭФе вспоминали десятилетия спустя. Об этом я еще расскажу.
В 1970 году, попав в ИТЭФ, я встретил Гольдина снова. Никогда не пропускал его семинары. Он был по-настоящему увлеченный человек. Ускоритель протонов, построенный в ИТЭФе (прототип ускорителя в Протвино), был детищем Льва Лазаревича. Он участвовал в расчетах, пропадал на строительстве до глубокой ночи, выверяя точность установки магнитов. В 1980-х, когда ускоритель ИТЭФ устарел для научных проектов по физике элементарных частиц (для 1980-х его энергия была слишком мала), Гольдин взрастил второго «любимого ребенка» — протонный пучок для облучения раковых больных. Эта тема возникла в Институте не случайно. В 1965 году заболел раком Исаак Яковлевич Померанчук. Он первый в России задал вопрос: почему онкологических больных облучают рентгеном, а не ускоренными протонами, преимущества которых в лучевой терапии очевидны? Гольдин вложил в протонный пучок свою душу. Не знаю, как обстоит дело сейчас. Ускоритель в ИТЭФе сгорел, говорят, нарочно подожгли. Должен был войти в строй протонный пучок, кажется в Боткинской, но вошел ли он в действительности — я не знаю.
В 2016 году, в Церне, я встретился со знаменитым итальянским физиком Уго Амальди, тоже большим энтузиастом протонных пучков в лучевой терапии. В 1992 году Амальди основал и возглавил фонд TERA, основная цель которого использование протонных пучков для лечения онкологии. В то время он работал над предложением о строительстве ускорителя для терапии рака для стран юго-восточной Европы. Узнав, что я из ИТЭФа, первым делом он меня спросил, знаю ли я Льва Гольдина. Потом добавил:
«Помещение нашему фонду предоставил ЦЕРН, я за свою работу ничего не получаю, но на меня работают 12 молодых человек, физики и инженеры, в основном из Италии, которым я плачу из своего гранта. В начале и середине 1990-х годов я пытался привлечь в свой проект Дубну и ИТЭФ, но сотрудничество это заглохло, так и не начавшись всерьез. Сейчас во всем мире в крупных госпиталях действуют 60 протонных медицинских пучков, и ежегодно входят в строй 12 новых. Как жаль, что Гольдин не дожил до наших дней…»
На Физтехе Гольдин проработал 45 лет, а в ИТЭФе — 50. Выйдя на пенсию, он переехал к детям, в Америку[10]. Я помню, в 1997 (или 1998) году он приезжал в университет Миннесоты с циклом лекций о протонной терапии раковых больных. Семинарский зал был забит не только физиками, но и медиками, включая онкологов из знаменитой клиники Майо в Рочестере.
Виктор Борисович Лидский (1924-2008)
После развода родителей Лидский остался с отцом и мачехой. Его мать жила отдельно и умерла в Минском гетто в 1942 году. В начале войны его призвали в Красную Армию и отправили в военную разведывательную школу. После окончания — на передовую. В 1943 году получил офицерское звание. Войну он окончил в Праге в 1946 году. После демобилизации поступил на мехмат МГУ. Лидский вспоминал, что изучение математики на младших курсах далось ему нелегко, поскольку за годы войны школьные знания этого предмета были в значительной степени утеряны. Тем не менее его рекомендовали в аспирантуру под руководством Израиля Моисеевича Гельфанда. Однако в это время (1951 год) волна антисемитизма, запущенная Сталиным в 1948 году, достигла пика. В аспиранты Гельфанда его, разумеется, не взяли. С трудом ему удалось устроиться преподавателем в инженерный техникум. Диссертацию в МГУ он защитил экстерном-заочником. Научные результаты Виктора Борисовича широко известны. Не буду их обсуждать, поскольку не являюсь специалистом в этой области. Скажу только, что в спектральной теории несимметричных матриц и несамосопряженных операторов существует теорема Лидского, а метод суммирования рядов Фурье по корневым векторам несамосопряженных операторов, который Лидский назвал методом Абеля, теперь называют методом Абеля–Лидского. К сожалению, на Западе работы Лидского по теории упругости и гидроупругости недооценены. Это и неудивительно; лишь один раз советские «органы» разрешили Виктору Борисовичу выступить на международной конференции за границей, да и то — только в Румынии. Лидский стал преподавать на Физтехе в 1954 году, а закончил почти полвека спустя.
Я прослушал его замечательные курсы по матанализу, теории функций комплексных переменных и уравнениям математической физики, и трижды сдавал ему экзамены, что само по себе было удовольствием. Его лекции были понятны «сразу». Как лектор Лидский считался человеком-легендой. Где-то через пять минут он увлекался, и доски ему не хватало. Из поколения в поколение физтехи передавали друг другу вот такие «лидские» истории:
«…Он сказал, что в физике все функции непрерывны и всюду дифференцируемы… «А это не функция, а…, — он поводил в воздухе рукой в поисках слова и выкрикнул, — а патология какая-то». Он настолько рассердился на нарисованную на доске “патологию”, что ударил по доске кулаком с такой силой, что с нее посыпался мел».
«…Виктор Борисович расстроился из-за ответа студента на экзамене и, чтобы успокоиться (экзамен уже заканчивался, и в Актовом Зале, где он проходил, уже почти никого не оставалось) бросился к роялю, стоящему в углу зала, сердито сыграл какую-то классическую пьесу и только потом вернулся к несчастному экзаменующемуся».
«…Он выбирал в зале какую-нибудь девушку (обычно девушки ведут записи более аккуратно), которая должна была по его просьбе напоминать ему номера формул и параграфов, и говорил ей: “Вы будете моей параграфиней”».
«Объясняя на лекции по рядам, как запомнить число квадратный корень из 2, он дословно говорил: “Все просто: сопоставим каждой цифре слово из этого количества букв и получим, например: Я НЮРА Я ДУРА ДА Я ВСЯ СОШЛА С УМА…” Что и означает 1,4142135…»
«Рассказывали, что он во время войны был разведчиком. И однажды, возвращаясь с задания в немецком тылу, вывел свою группу, пройдя через цепь немецких солдат, переговариваясь с ними по-немецки».
«Сдавать экзамен Лидскому — это праздник какой-то; если студент чего-то не знает, он сам объяснит тут же, а когда увидит, что студент наконец-то понял, радуется вместе с ним и ставит оценку, соответствующую не состоянию дел на начало экзамена, а состоянию на конец, то есть хорошую».
Вот что рассказывает о Викторе Борисовиче Лидском Павел Верблюденко[11]:
«Курс уравнений матфизики у нас на третьем курсе читал замечательнейший человек — В.Б. Лидский. Он же и семинары вел. Его отличал не только высочайший профессионализм. Этот человек обладает сказочным чувством такта и уважения к своему собеседнику. […] И ни разу, даже в самых позорных для нас ситуациях, Лидский не высказал нам ничего хлесткого и обидного. Он априори полагал, что мы любим и хотим изучить его предмет как можно глубже. Стиль общения этого редкостного человека сделал свое дело. Студентам было просто стыдно до глубины души и жутко неловко обидеть этого человека, не доучив чего-то или, не решив задание, просрочить сдачу. СА никогда не пылал страстью к высшей математике (во всяком случае, это никак не проявлялось), а тут случилось чудо. Нет, уравнений матфизики он не освоил как надо, но проникся к Лидскому очень теплыми чувствами. На четвертом этаже около кафедры высшей математики висела доска с портретами преподавателей. Так вот, СА дважды воровал с нее фотографию Лидского на память. Дважды, потому что первую выклянчили другие поклонники».
Семен Соломонович Герштейн (1929-2023)
Семен Соломонович жил в Протвино, где по проекту, выполненному в ИТЭФе, в 1967 году построили ускоритель на энергию 70 ГэВ (на протяжении нескольких лет эта была самая высокая энергия, достигнутая человечеством). Потом на западе появились намного более энергичные ускорители, а в Протвино дальнейшего развития не происходило. Правда, в 1983 году появился амбициозный план построить ускоритель на 3000 ГэВ. Его назвали УНК — ускорительно-накопительный комплекс. Работы велись на протяжении 11–12 лет, за это время Советский Союз распался, и проект закрыли, так и не завершив его, из-за нехватки средств. Что там происходит в данный момент — не знаю. Но это я отклонился в сторону. Итак, Семен Соломонович жил в Протвино, на юге Московской области, а лекции читал на Физтехе. Дважды в неделю он приезжал на институтской машине в Долгопрудный, чтобы прочесть лекцию по квантовой механике. В то время дорога занимала два с половиной часа, не меньше. Туда-обратно 5 часов. По-моему, геройский поступок. Лекции он читал вдохновенно. Квантовая механика для начинающих, которую Семен Соломонович читал на втором курсе, вообще нелегкий курс. Слишком много ситуаций и концепций, не согласующихся с нашим повседневным опытом. Я помню, как он объяснял эффект туннелирования:
«Предположим, что вы идете по тропе, которая вдруг упирается в крутую горную гряду, а энергии, чтобы карабкаться вверх, у вас не осталось. Совсем. В изнеможении ложитесь на тропу. В классической физике на этом ваш поход закончен. На другую стороны гряды вы не переберетесь. Другое дело в квантовой механике. Если вы пролежите очень долго, вы-таки можете проснуться на другой стороне гряды. Человеку нормальных размеров пришлось бы ждать дольше, чем время жизни вселенной, а вот если бы вы были квантовой частицей…»
Теория квантового туннелирования под барьером в задаче об альфа распадах радиоактивных ядер была разработана Георгием Гамовым в 1928 году, когда он был в Геттингене. Что и говорить, блестящая, нобелевская работа (но премию он не получил). Долгие годы имя Гамова у нас вообще не упоминалось, поскольку в 1933 году он с женой уехал на Сольвеевский конгресс в Брюссель и больше в Советский Союз не вернулся. Правда, глава под заголовком «Теория Гамова» год–два назад появилась в новой книге Зельдовича и др. Вот к ней мы сейчас и перейдем.
В те времена обычно мои конспекты лекций были довольно лаконичны. Но лекции Герштейна я записал как можно подробней. Более того, летом во время каникул, я перепечатал мой конспект на пишущей машинке (пять экземпляров под копирку), получилось 200 страниц. Один подарил Семену Соломоновичу, один оставил себе, а три остальных давал друзьям для подготовки к экзамену.
В дальнейшем я много раз встречался с Семеном Соломоновичем уже не в качестве студента, а для обсуждения разных научных вопросов[12]. Его жизнь и научная карьера была весьма впечатляющей. Он начал ее в самом начале 1950-х учителем физики в сельской школе, в глухом углу московской области. Другой работы после окончания МГУ он найти не смог. Догадайтесь, почему! По ночам занимался теорфизикой и постепенно сдавал теорминимум Ландау, один экзамен за другим. Живой свидетель и участник самых славных страниц советской теорфизики. Близко знал буквально всех — от Ландау до Понтекорво, от Померанчука до Берестецкого, от Боголюбова до Логунова. И его все знали. Почему-то научные журналисты его не жаловали и не спешили взять у него интервью. А теперь уже поздно… Кстати, его первой женой была племянница Ландау, вот как все переплелось.
Родился Герштейн в Харбине, русском анклаве в Китае, который Сталин в 1946 году передал Мао. Его семья вернулась в Советский Союз и прямиком в ГУЛАГ. Вырастила его бабушка.
В первой своей научной работе (совместно с Зельдовичем) Герштейн открыл фундаментальный закон сохранения в слабых векторных взаимодействиях, аналогичный закону сохранения электрического заряда.
Опять-таки, совместно с Зельдовичем, Герштейн установил верхний предел массы мюонного нейтрино, когда об этом никто и мечтать-то не мог. Отсюда выросла наука, которая сейчас называется astroparticle physics.
Семен Соломонович был пионером в мюонном катализе термояда. К сожалению, до сих пор он (термояд) не реализован. Последнее воспоминание: в 2013 году я готовил к печати книгу о Ландау и его учениках, в которой, среди прочих, две статьи, написанных Герштейном. В том же году ИТЭФ присудил мне премию Померанчука. Семен Соломонович был в Москве на церемонии вручения премии. Мы обнялись и сели в уголок, поговорить о том о сем. Как водится, начали с обсуждения научных новостей, потом перешли к его статьям в моем сборнике. Меня интересовал один общий вопрос, затронутый Герштейном. Перед тем как распрощаться СС сказал:
«А знаете, Миша, ваш конспект моих лекций, который вы мне подарили 45 лет назад, до сих пор стоит у меня на книжной полке. Время от времени мой взгляд на него падает, и я думаю, а не сделать ли мне из него книгу. Но вряд ли, уже не успею…»
Он прожил еще 10 лет, до 94-х.
Первый Ректор (1962-1987) – Олег Михайлович Белоцерковский (1925-2015)
Читатель спросит и совершено справедливо: «Если Белоцерковский был назначен ректором в 1962, а Физтех существует как отдельный институте с 1951, почему он — первый ректор?» Слово «ректор» происходит от латинского rēctor «правитель, руководитель» и латинского же regere «править, управлять». Во всей континентальной Европе, включая Российскую империю, закрепилась многовековая традиция титуловать ректором высшее должностное лицо (руководителя) университета[13]. Исторически сложилось, что ректоров выбирают, а не назначают. Большевики это традицию игнорировали, по крайней мере в отношении институтов. Лишь в 1961 она была восстановлена по инициативе Хрущева. Первым главой Физтеха был генерал-лейтенант авиации Иван Федорович Петров — он именовался директором. До Физтеха Петров руководил Летно-исследовательским институтом.
Отец Олега Михайловича — Михаил Наумович Белоцерковский, родился в бедной еврейской семье в городе Александрия бывшей Херсонской губернии и начинал свое образование в хедере[14]. Позднее он перебрался в г. Ливны Орловской губернии, где женился на дочери местного купца Лизе (Елизавете Алексеевне) Инютиной. Оба выбрали нелегкую стезю преподавателей. До 1917 года Михаил Наумович преподавал математику в школе А.К. Залесской в Москве, где в 1913 году вышло его пособие «Сборник алгебраических уравнений с решениями и объяснениями каждого типа». В 1922 году стал первым директором Ливенского педагогического училища. Там же преподавала и его жена. При техникуме работала образцовая школа, в которую в должное время и отправился учиться мальчик Олег.
Олег Михайлович получил блестящее образование, хотя и не сразу. В 1938 году Белоцерковские перебрались из Ливен в Серпухов, где Олег увлекся модным тогда авиамоделированием. Олегу было 16, когда началась война. Добровольцем он отправился на трудовой фронт в город Вязьму. «…Совершенно другая жизнь. Голод. Но нас жалели, и все же чем-то кормили. Стрельба. Спали в сараях. Рыли окопы…» Олег заболел дистрофией[15], был признан негодным для службы в армии и вместе с семьей был эвакуирован в Уфу, где он продолжил образование в вечерней школе. В 1942 году поступил в авиационный институт, там же в Уфе. После возвращения из эвакуации Олег перевелся в Бауманское училище, где и проучился до 1947 года. Уровень преподавания там его не устраивал. Тут прошел слух об организации ФТФ МГУ. Олег перешел с четвертого курса Бауманки на второй курс ФТФ. Так он попал на Физтех и оказался в числе его первых выпускников.

Первый и последний выпуск Физико-технического факультета МГУ, 1952 г. Олег Белоцерковский в верхнем ряду второй справа. Архив Музея истории МФТИ
Научная карьера ОМ была звездной. После Физтеха он сразу же попал в Математический институт им. Стеклова, а затем — в Вычислительный центр Академии наук. Когда в Институте прикладной математики был создан небольшой отдел академика О.М. Дородницына, перешел туда младшим научным сотрудником, продолжая обучение в физтеховской аспирантуре. Не углубляясь в подробности, приведу лишь несколько областей, в которых он оставил свой след: численные методы в проблемах нелинейной механики, аэрогазодинамики спускаемых космических аппаратов, физики плазмы, гидрофизики и механики деформируемого твердого тела. Он решил одну из важнейших проблем аэродинамики — задачу сверхзвукового обтекания тупых тел с отошедшей ударной волной. В 1961 году Белоцерковский был награжден Золотой медалью им. Жуковского «За лучшую работу по теории авиации», в 1966 — Ленинской премией (высшей в Советской Союзе), в 1979 году Белоцерковский избран членом Академии наук. Если бы в советском авиакосмическом комплексе существовал научный Олимп, можно сказать, что Олег Михайлович находился бы на его вершине.
В начале 1960-х годов Физтех находился в кризисе. Партком МФТИ встал на курс прямого столкновения с той системой Физтеха, которую создали когда-то отцы-основатели. Вновь угрозой нависли те же темные силы, что и в конце 1940-х. Ситуация повторилась. Требовались срочные меры, чтобы спасти институт. Капица, Дородницын и Келдыш считали, что спасение могло бы прийти вместе с новым, энергичным ректором с широкими взглядами на науку 1960-х. Они решили, что лучшей кандидатуры, чем Белоцерковский, не найти. В книге «Я физтех» Олег Михайлович вспоминает:
«В то время я был приглашен на стажировку в Математический институт им. Куранта[16] и меньше всего собирался работать в Долгопрудном. Но Сербин (заведующий оборонным отделом ЦК КПСС) сказал, что решение принято…» Знаете ли вы сколько советских ученых получили разрешение на поездку в Нью-Йорк с научными целями за все 60-е годы? Попробуйте ответить на этот вопрос самостоятельно.
Сказать, что назначение Белоцерковского в 1962 году ректором Физтеха (ему было всего 37 лет, кандидат наук, даже не доктор) было необычным — ничего не сказать. Думаю, что оно было уникальным. Сергей Петрович Капица (сын Петра Леонидовича, помните «Очевидное-Невероятное»?) как-то заметил:
«На годы ректорства О.М. Белоцерковского — а это без малого 25 лет! — пришелся подлинный расцвет института. Именно при нем […] совершенствовалась та система подготовки кадров для современной науки и техники, которую справедливо называют “системой Физтеха”…»
Чтобы закончить этот раздел, мне пришлось прочесть несколько эссе о Физтехе в 1980-х, поскольку в это время у меня уже не было возможности следить за тем, что там происходило. Вот несколько цитат из воспоминаний Олега Михайловича:
«Почти всегда сложно складывались отношения ректората и партии внутри Физтеха. [Р]яд секретарей был настроен на определенную конфронтацию ректората и парткома. Анализируя весь свой долгий путь ректора, могу сказать, что, видимо, это былa установка обкома партии. В конце концов, подобная политика и привела к тому, что коммунистическая партия в начале 80-х годов начала рассыпаться.
В [1985-86 гг.] в течение 5-6 месяцев несколько человек из комитета партийного контроля проверяли за 25 лет моей работы на Физтехе правильность уплаты членских партийных взносов. В результате оказалось, что за 25 лет я не доплатил 243 рубля, хотя было произведено много добровольных взносов-пожертвований (есть все документы). Это была акция, направленная против ректора и Физтеха.
Пресс партийный достиг своего апогея.
Я хочу сказать, что партбилет свой храню как реликвию, но всем родным, близким и физтеховцам хочу завещать — ни в какие партии не вступать!»
В 1987 году, после ухода из Физтеха, О.М. Белоцерковский создал Институт автоматизации проектирования. Он возглавлял его вплоть до 2009 года.
(окончание следует)
Примечание:
[1] Стандартная модель — современная модель, описывающая наш мир по крайней мере на расстояниях от размера вселенной вплоть до 10-18 сантиметра. Ни один эксперимент, проведенный до момента написания этого текста, ей не противоречит. Стандартная модель выросла из модели Глэшоу-Вайнберга-Салама.
[2] Юрий Орлов, Опасные мысли: мемуары из русской жизни (Московская Хельсинская группа, 2006).
[3] Здесь уместно привести выдержку из письма директора Ленинградского физтеха академика А.Ф. Иоффе о самом начале войны: «Начальнику штаба Ополчения города Ленинграда, 5 июля 1941 года. Направляем к вам научных сотрудников — физиков Смушкевича, Берестецкого, Джелепова, […], изъявивших добровольное желание быть использованными для управления сложными видами вооружения (электроника, радиотехника, зенитная техника). Институт удостоверят, что перечисленные товарищи являются высококвалифицированными специалистами или командирами специальных родов войск […]».
[4] Несколько рассказов Берестецкого, исходно изданных под псевдонимом В. Волков, собраны в сборнике «Татьяна, Ирина и Юлия Берестецкие», В.Б. Берестецкий, (Бостон, 2010). Кроме Байгурсой школы в нем представлены «Семинар» и «Диотима». См. Также Вл. Волков. Байгурская школа // «Новый мир». — 1976. — № 2; Семинар // Пути в незнаемое : Сб.. — М.: Сов. писатель, 1980. — № 15. — С. 423—441, также «Природа».1977, № 6; Диотима // «Химия и жизнь»,1989, № 11. См. Также Моисей Каганов, «Проза» физика-теоретика, Троицкий вариант, 16.08.2011 / № 85 / с. 8, https://www.trv-science.ru/2011/08/proza-fizika-teoretika-fragmenty-vospominanij/
[5] Н.В. Карлов «Они создавали Физтех», препринт, МФТИ, Москва 2006, см. https://mfti-biology.com/docs/OniSozdavaliFiztech_Karlov.pdf Цитата из Барбашова, которую я привожу в тексте см. на стр. 100.
[6] Как правило, Гольдин читал атомную и ядерную физику третьекурсникам. 1966 год был исключением. Так что мне повезло!
[7] https://web.archive.org/web/20080101105927/http://yacht.zamok.net/Sozercatel/sozercatel3.html
[8] См. https://web.archive.org/web/20070828015802/http://za-nauku.mipt.ru/hardcopies/2003/1655/goldin.html
[9] Отрывок из характеристики выданной ИТЭФ в 1961 году.
[10] После смерти Гольдина дочь Льва Лазаревича издала замечательную книгу: Татьяна Шерман «Мой отец», Хьюстон, 2010.
[11] Я физтех, Издательство ЦентрКом (Москва 1996), стр. 721.
[12] Первое такое обсуждение состоялось в 1973 году. После публикации одной из первых совместных работ Коли Николаева и меня, Коля организовал обсуждение с Герштейном, и мы отправились в Протвино.
[13] В Америке руководит университетом, как правило, президент (President), а в Англии канцлер (Chancellor). Например, с 2011 года Chancellor of the University of Cambridge is David Sainsbury, Baron Sainsbury of Turville.
[14] Вадим Белоцерковский, Путешествие в будущее и обратно. Повесть жизни и идей (Издательство: РГГУ, Москва, 2003 г.). Хедер — двухлетняя еврейская школа при синагоге.
[15] См. https://www.adminliv.ru/article2015
[16] Институт математических наук им. Куранта — один из ведущих исследовательских центров мира, часть Нью-Йоркского университета (NYU). Институт Куранта также является центром повышения квалификации в области компьютерных наук и математики. Основанный в 1935 году, он назван в честь выдающегося немецкого математика Рихарда Куранта, одного из его основателей. После побега из нацистской Германии, Р. Курант был профессором математики в Нью-Йоркском университете (с 1936 по 1972 год).
Прочитав в самом начале, что рассказано будет про преподавателей, а я ждал про студенческую жизнь, решил, что читать дальше не буду. Но прочитав про первого преподавателя … дочитал весь текст до конца.
Думаю, что прочтут до конца и другие читатели.