©"Семь искусств"
  январь 2025 года

Loading

Румер, чья научная карьера поначалу складывалась успешно, вскоре почувствовал, что жизнь на родине становится для него, его семьи и друзей тяжким испытанием. В 1935 г. был арестован его брат Исидор. В августе 1936 г. по обвинению в террористической деятельности арестовали, а в декабре того же года расстреляли директора НИИФ МГУ и заместителя директора ФИАНа чл.корр. АН СССР Бориса Михайловича Гессена.

Ирина Крайнева

ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО ЮРИЯ РУМЕРА

Главы из новой книги[*]

Глава 1. Дела житейские

Ирина Крайнева

1901—1919 гг. — детство, отрочество. Становление личности. Юрий Борисович Румер родился 28 апреля 1901 года в Москве. Само существование еврейской семьи в России уже являлось обстоятельством социальной неустойчивости. Но состоятельные еврейские семьи имели некоторые преференции, например, получали право селиться в городском центре: отец, Борис Ефимович (1860—1929) был купцом 1-й гильдии. До революции семья Румеров проживала в доме на Маросейке, в Космодамианском переулке, где занимала этаж. Борис Ефимович был членом правления и директором-распорядителем Московского товарищества резиновой мануфактуры, преобразованной в 1910 г. в Акционерное общество «Богатырь». С августа 1920 г. он служил в различных подразделениях Высшего совета народного хозяйства РСФСР: заведующим отделом снабжения в Высшей коллегии по постройке топливных ветвей[1] в Главном управлении топлива, в Центральном торговом отделе Центроснаба ВСНХ[2].

Социальные и экономические обстоятельства жизни семьи Румеров были вполне благоприятными для интеллектуального развития детей. Их было четверо: Осип, Исидор[3], Елизавета и Юрий. Круг знакомств и родственных связей включал, в том числе, главного раввина Москвы Якова Исаевича Мазе (1859—1924) — именно он составил метрическое свидетельство Юрия и совершил над ним обряд обрезания[4]. Дочь раввина — Альгута, Аля[5] — подруга детства, в будущем жена литератора Овадия Герцовича Савича (1896—1967), в 1930-е гг. — любимая девушка Юрия Румера. Сын Я. И. Мазе (1900—1994) — Сади — будет фигурировать в обвинительных документах Юрия Борисовича 1938 года[6]. Осип Максимович Брик (1888—1945) — двоюродный брат: матери Осипа и детей-Румеров — родные сестры.

Елизавета (1908) и Юрий (1916) Румеры

Елизавета (1908) и Юрий (1916) Румеры

В том же доме некоторое время жила семья присяжного поверенного Урия Александровича Кагана, отца Лили и Эльзы, впоследствии Лили Брик (1891— 1978) и Эльзы Триоле (1896—1970). Осип был женат на двоюродной сестре Ильи Григорьевича Эренбурга Марии Александровне (1888—1981). Исидор знал Владимира Маяковского (1893—1930), искренне восхищался его поэзией, в юности он обучал Лилю латыни накануне ее поступления на курсы Герье[7].

Юрий был младшим. В семье жила гувернантка-немка, поэтому дети знали немецкий как второй родной язык. Способности к языкам были в семье Румеров обычным явлением. Старший из братьев, Осип (1883—1954) — известный лингвист, служил переводчиком в иностранном отделе Высшего военного редакционного совета (ВВРС), а с февраля 1922 года — в Народном комиссариате иностранных дел[8]. Уже тогда он был известен как литературный переводчик Платона, Горация, Шекспира, Хайяма и других авторов. По свидетельству исследовательницы из Еревана, он знал 26 языков[9]. Опубликованы письма Г. Г. Шпета и его коллеги А. А. Смирнова (1883—1962), в которых они оспаривают мнение Осипа как переводчика при подготовке переводов Шекспира в 1934 г.[10]

Не менее талантлив был и средний брат Исидор (1884—1938), который в 1894 году учился в Лазаревском институте восточных языков вместе со старшим братом. Глубокий философ[11], полиглот, он с 1918 по 1920 г. служил переводчиком в иностранном отделе РОСТА, затем, в 1920 — переводчиком радиоотдела поезда Председателя Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкого (1879—1940), референтом и редактором трудов политика в его секретариате, а после того, как тот покинул СССР, поступил переводчиком в Институт Маркса и Энгельса[12]. После ареста в феврале 1935-го был осужден по статье 58, пункт 10 УК[13] и заключен в исправительно-трудовой лагерь на Колыме сроком на три года, где и погиб в 1938 году[14]. О нем подробнее будет рассказано в отдельном очерке в приложении.

Молодые Румеры принадлежали интеллектуальной элите Москвы, были близки и литературной «аристократии», творческой и философской среде. Сестра Елизавета (1891—1986) в юности увлекалась системой Жак-Далькроза[15], была членом Московской ассоциации ритмистов при Государственной академии художественных наук, одной из создательниц Ритмического института (1919—1921) вместе с Марией Александровной Румер, женой Осипа. После его закрытия в 1930-е годы она более 20 лет служила в библиотеке Московской консерватории.

В 1917 г. Юрий Румер окончил в Москве частное реальное училище Общества преподавателей. Состоятельная культурная семья подготовила его к восприятию интеллектуального наследия в широком плане: знание языков, литературы, изучение точных наук, близость искусству — все это очерчивает то его индивидуальное социальное поле, в котором происходило становление личности молодого человека, открытого всем духовным ценностям.

1919—1927 гг. — университет, Академия Генштаба, служба в госструктурах. Неопределенность цели. Возможно, переезд семьи Румеров в Петроград в дни революции был связан с деловой активностью отца. Юрий Румер поступил на математический факультет Петроградского университета в сентябре 1917 года, окончив реальное училище весьма успешно. Но в Петрограде семья пробыла недолго: к лету 1918-го вернулись в Москву. Юрий перешел на физико-математический факультет Московского университета в сентябре: квитанция об оплате обучения в МГУ второй половины 1918 года датирована июлем[16]. В мае 1919-го им сдан один экзамен — Н. Н. Лузину (1883—1950) — детерминанты[17]. О нерегулярности его занятий в университете говорит тот факт, что тогда же он вместе с сестрой и женой старшего брата участвовал в создании Ритмического института[18], где встретился со своей будущей женой, студенткой этого института Людмилой Залкинд[19].

По воспоминаниям Людмилы, Юрий Румер — эмоциональный, жизнерадостный человек, которому присущи черты свободного художника:

«Он мечтатель, фантазер, чрезвычайно увлекающийся разными вещами, был тогда секретарем организующегося в Москве Института ритмического воспитания. Его организацию благословил нарком просвещения А. В. Луначарский (1875—1933). Идея и русские преподаватели пришли из Швейцарии, где педагог и композитор Далькроз провозгласил идею, что музыку надо пропустить сквозь тело»[20].

Но в нарождающемся советском обществе даже танец стал объектом идеологических интересов государства, эстетическая компонента движения была поставлена на службу идеологии[21].

Наиболее ярко эта тенденция выражена в манифестах поэта Осипа Эмильевича Мандельштама (1891—1938), который стал одним из идеологов Центрального института ритмического воспитания. В своем выступлении на заседании Наркомпроса 6 декабря 1918 г., посвященном организации Ритмического института, Мандельштам проповедовал:

«1. В сознательном коллективизме, составляющем сущность новой культуры, ритму принадлежит почетное место. 2. Ритмическое воспитание вырабатывает навыки, способствующие стройности и дисциплине в государственной и общественной жизни. 3. Хоровое начало открывает широкие возможности для выражения коллективных чувств в праздничных и торжественных выступлениях масс и для будущего народного театра»[22].

Те же идеи он развивал в статье «Государство и ритм» (1918):

«Аморфный, бесформенный человек, неорганизованная личность, есть величайший враг общества. В сущности, все наше воспитание, как его понимает наше молодое государство в лице Народного комиссариата по просвещению, есть организация личности. Социальное воспитание подготовляет синтез человека и общества в коллективе»[23].

Ю. Румер — заведующий отделением Гостехиздата по Закавказским социалистическим федеративным советским республикам в Тифлисе. 1925 г.

Ю. Румер — заведующий отделением Гостехиздата по Закавказским социалистическим федеративным советским республикам в Тифлисе. 1925 г.

Удивительно, как эта концепция унитарного коллективного воспитания противоречит основам воспитания детей в еврейских семьях: Татьяна Андреевна Румер, внучка Осипа Борисовича, поведала, что главное в этой традиции — индивидуальность ребенка, который должен обо всем иметь свое мнение и представление![24] Очевидно, на разломе эпох традиции отступают на второй план под действием императивов «общественной жизни».

Юрий служил в Наркомпросе до своего призыва в Красную армию в апреле 1920 г., и ему пришлось оставить университет. В марте он стал курсантом военно-инженерных курсов, затем был отправлен на Юго-Западный фронт. Согласно послужному списку, составленному Румером в октябре 1922 г., в июле 1920 г. он откомандирован слушателем Восточного отделения Академии Генштаба, а в августе причислен для работы в Полномочном представительстве РСФСР в Персии и Турции. Летом следующего года он — переводчик военной группы полпредства РСФСР в Персии (г. Решт провинции Гилян)[25], т. е. участвовал в событиях времен заката Гилянской советской республики[26].

С октября 1920 по март 1921 г. Румер работал в Народном комиссариате иностранных дел (НКИД) в должностях заведующего вещевым отделением и агента для поручений вещевого склада хозяйственной части НКИД. Слушателем Восточного отделения Академии Генштаба он стал вместе со старшим братом Осипом, они были зачислены на вакансии НКИД (отношение НКИД от 27.04.1921)[27]. В краткий период 1920 г. слушателем отделения, изучающим японский язык, был кинорежиссер Сергей Эйзенштейн (1898—1948), лекции по истории культуры здесь читала революционерка, государственный деятель и дипломат Александра Михайловна Коллонтай (1872—1952), изредка появлялся другой деятель революционной эпохи, известный террорист, 6 июля 1918 г. убивший немецкого посла графа Вильгельма фон Мирбаха (1871—1918) Яков Блюмкин (1900—1929) — слушатель младшего отделения. Чаще он находился в служебных командировках в Сибири и Персии[28].

Восточное отделение Академии Генштаба было создано приказом Реввоенсовета РСФСР от 29.01.1920 № 137 за подписью Л. Д. Троцкого. Для слушателей устанавливался двухгодичный прием. В 1919—1921 гг. начальником Академии был А. Е. Снесарев[29], в 1921—1922 — М. Н. Тухачевский (1893—1937). Советское руководство придавало важное значение новому отделению Академии Генштаба. Оно должно было стать одним из инструментов «советизации» российских окраин, экспорта революции за пределы Советской Республики. В приказе подчеркивалось:

«Ввиду того, что Республика граничит со множеством коренных мусульманских народностей (Хива, Бухара, Персия, Индия и т. д.), и продвинувшаяся далеко вглубь Туркестана наша Красная Армия ощущает острую нужду в специалистах-востоковедах, хорошо знакомых с бытом и языком этих народностей, с 1 февраля с. г. при Академии Генштаба РККА учреждается Восточный отдел Академии на 40 слушателей. […] Подготовительную работу начать немедленно с таким расчетом, чтобы с 1 февраля могли начаться регулярные занятия»[30].

В это время шли сражения Туркестанского фронта в Сибири и в Средней Азии. Части Красной армии и Волжско-Каспийской флотилии воевали в Закавказье. Поэтому в Москве спешно решался вопрос снабжения этих операций профессионалами, обладающими навыками военно-дипломатической работы.

Советско-персидский договор был подписан 26 февраля 1921 г.[31], полномочный представитель РСФСР в Персии Ф. А. Ротштейн[32] прибыл в Тегеран в апреле. Если Румер был в Персии, то, возможно, в период с июля по начало сентября 1921 г., поскольку перед возвращением в Академию 26 сентября 1921 г. он в течение двух недель находился на санаторном лечении в Одессе[33]. Возвращение из Персии состоялось по причине болезни (желтуха, гепатит?). В приказах по Академии нет свидетельств этой командировки, хотя сообщается о командировках других курсантов, например, Блюмкина[34]. Есть также и другие сообщения о его передвижениях.

В то время, когда Юрий Борисович предположительно мог быть в Персии, занятий в Восточном отделении Академии не проводилось в связи с переходом в летние лагеря (с 15.06 по 01.09.1921 г.)[35]. Для слушателей, направленных в Академию по линии НКИД, не были предусмотрены военные предметы, они освобождались от полевых занятий и могли быть командированы куда-либо для практики в языке[36]. Скорее всего, болезнь послужила причиной завершения «дипломатической» карьеры, хотя Румер был уволен из армии в бессрочный отпуск только через год — на основании приказа РВСР № 1653 от 10 июля 1923 г. (с постановкой на учет комсостава в качестве переводчика с иностранных языков)[37]. Приказ предписывал увольнять независимо от должностей всех военнослужащих, откомандированных в гражданские учреждения и учебные заведения[38].

После столь бурно проведенных дней весной 1922 г. Юрий Румер восстановился в МГУ. Он получил диплом об окончании университета в 1924[39]. Запись студента (аналог зачетной книжки), в которой проставлены отметки о сдаче зачетов и экзаменов профессорами МГУ, свидетельствует, что в 1919—1921 гг. занятий он не посещал, а весной—летом 1922 г. сдавал их за период 1918— 1921 гг., последние зачеты по общественным наукам получены в ноябре 1923 г. В зачетке автографы математиков Н. Н. Лузина, Л. К. Лахтина (1863—1927), Н. Н. Бухгольца (1881—1943), С. А. Чаплыгина (1869—1942), Д. Ф. Егорова (1869—1931), химика А. Н. Реформатского (1864—1937) и других профессоров[40]. Его дипломная работа была посвящена дифференциальным уравнениям бесконечного порядка и их приложениям.

Биографы Юрия Борисовича подчеркивали большое влияние, которое на него оказала математическая школа Лузина[41]. Нет сомнения, что Румер, несмотря на военную разруху, получил математическое образование благодаря своим недюжинным способностям и домашним занятиям с братьями. В его московской библиотеке, как он писал позднее в Комитет государственной безопасности СССР, пытаясь получить компенсацию за утраченные книжные ценности, было

«собрание книг по физике, математике и математической физике на русском и иностранных языках. В ней были представлены почти все книги по этим дисциплинам, вышедшие в СССР с начала революции. Из иностранных книг большую ценность представляют французские [учебники] анализа Гурса, Пикара и Эрмита, приобретенные мною в студенческие годы»[42].

Но нет свидетельств его серьезного увлечения математикой, нет публикаций в противоположность, например, его товарищу по Петроградскому университету Борису Венкову, который еще в 1919 г. участвовал в разработке методов Лиувилля[43] под руководством профессора Я. В. Успенского (1883—1947), а в 1922 г. опубликовал свои первые работы[44].

В «пластинках», записях воспоминаний, Румер мало говорит о своей жизни в Москве в 1920-х гг.: «был председателем студенческого математического кружка», но этот факт не подтверждается Л. А. Люстерником (1899—1981), который привел список председателей кружка по годам[45]. Писал Румер и о своей дружбе с Лазарем Ароновичем, одним из активных участников антилузинской кампании 1936 г.[46] В воспоминаниях Румера проскальзывают некоторые оценочные мнения в отношении Лузина, которые относятся к периоду антилузинской кампании лета 1936 года: Румер осуждал Лузина и за верноподданичество советской власти: незаслуженно высоко оценил некие математические изыскания рабочего с Урала; и за низкопоклонство: подобострастно держал себя во время приема физика П. Ланжевена (1872—1946) во французском посольстве[47]. Румер, скорее, был склонен порицать некоторые черты характера академика, но вряд ли он поддерживал травлю. В разгар антилузинской кампании он повез на отдых в Сванетию вдову недавно умершего от пневмонии математика С. Э. Кон-Фоссена (1902—1936), который переехал с семьей в СССР в конце 1934 г., спасаясь от фашистского режима. Предполагалось, что вместе с ними поедет и математик Лев Генрихович Шнирельман (1905—1938), но он не смог, поскольку был включен в состав специальной комиссии Президиума АН СССР по делу Лузина[48].

Итак, серьезных занятий математикой среди увлечений молодого Румера в 20-е гг. не прослеживается. Связи с «Лузитанией» скорее дружеские, чем научные. Сохранились шуточные стихи в адрес Лазаря Люстерника, Али Мазе (Савич):

«И оживают снова строки / сухих егоровских страниц, / имеет смысл давать уроки / прекраснейшей из всех девиц»[49].

Люстерник также упоминает стихи Румера в записках о «Лузитании»[50]. Сам Румер говорил об увлечении театром Вахтангова в это время настолько, что получил прозвище Лапапида Турандотовича[51]. В 1924 г. Румер работал в КУБС (Комитет по устройству быта студентов) 1-го МГУ, после окончания университета был переводчиком в различных госструктурах (Гостехиздат, Госстрах), подрабатывал даже в оптовом магазине «Все для радио» И. В. Шаурова. По воспоминаниям А. О. Румера[52], в 1924—1925 гг. Юрий служил во ВСЕРОКОМПОМе[53].

Как видим, семья Ю. Б. Румера была лояльна к новым властям. Б. О. Богданов (ВСНХ), А. В. Луначарский (Наркомпрос), Г. В. Чичерин (НКИД), М. Н. Тухачевский, Л. Д. Троцкий (РККА) — круг высшего руководства страны, который покровительствовал Румерам. О доверительности отношений с Троцким говорит эпиграмма, приписываемая Л. А. Люстернику и написанная в подражание В. Маяковскому:

«Я — от Лили/ Кривощековым[54] лилеемый. / Вы — от героев интендантских выдач. / Оба получили по шее мы, / Уважаемый Лев Давыдыч»[55].

Постепенно среди членов семьи созревало критическое отношение к политике правительства, которое проявилось в период после убийства С. М. Кирова (1886—1934), а скорее, и раньше, поскольку касалось и коллективизации. Об этом свидетельствуют протоколы допроса Исидора Румера, арестованного 20 февраля 1935 г. Исидор Борисович показывал на допросах, что он в беседах с друзьями называл Сталина диктатором, политика которого находится в противоречии с интересами масс, она гибельна по своей сути. Он также отмечал признаки зарождающегося культа личности, отрицательно высказывался о репрессиях[56].

Рассмотренный период, уложившийся без малого в десять лет, показал, что Юрий Румер еще не выбрал своего пути. Мятежная и противоречивая эпоха, как кажется, вызывала в нем чувство упоения, жажды приключений и перемен. К счастью, вплоть до ареста Исидора в 1935 г., эту семью пока не настиг террор, возможно, из-за близости к политической элите страны, начавшей революцию и которая была еще в силе. Юрий мужал постепенно, приходило осознание серьезного отношения к своей будущности.

1927—1932 гг. — Геттинген, «квантовый» поворот. В 1927 г., перед отъездом за границу, Юрий и Людмила поженились. Происходит серьезный поворот в умонастроениях Румера, пока не связанный с наукой, его можно отнести, скорее, к периоду возмужания, формированию императива ответственности. Занятие наукой по-прежнему не вызывало интереса, но появляется весомый мотив к другому приложению сил:

«У Юры возникла идея, что раз он завел семью, то ему надо прочно встать на ноги, зарабатывать на жизнь, то есть приобрести практическую инженерную профессию (“хлебную”), а значит, бросить математику и всякие воздушные замки. Устроить поездку [за границу — И. К.] ему помог высокопоставленный коминтерновец Мартынов[57]. Мой отец дал деньги на первое время»[58].

Этот фрагмент воспоминаний косвенно может подсказать нам ответ на вопрос об отношении молодого Румера к наукам: он был талантлив, но пока не склонен к науке, сказывались и сложности времени: математики с трудом находили работу[59].

Возможно, его многочисленные попытки устроиться в коммерческих учреждениях, государственных организациях выдают его старания повторить путь отца — удачливого коммерсанта. В детстве он был достаточно предприимчив по части осуществления одной своей страсти — коллекционирования иностранных марок: однажды ему пришла идея написать письмо в контору «Кук и Сыновья» от имени «русского купца, желающего совершить путешествие в Хартум», он получил ответ и вожделенную марку на конверте. («Но это удалось только один раз, потому что отец был мной недоволен»)[60]. Административная деятельность не привлекала Юрия Борисовича и в молодости, и позднее: в Ритмическом институте он не задержался, а в бытность его директором института в Сибирском отделении Академии наук СССР он полагался на своих ближайших помощников в решении сложных вопросов управления вверенным ему учреждением.

В Германии Румеры поселились в Ольденбурге, где Юрий обучался по строительной специальности в Высшей политехнической школе (статика сооружений и железобетон). По свидетельству жены, обучение ему дало немного, поскольку не выходило за пределы известного, и 5 августа 1929 г. Румеры переехали в Геттинген[61]. Научная подоплека этого судьбоносного решения будет раскрыта в следующем разделе. В данной части исследования охарактеризована материальная и бытовая составляющие. Жилье помогли найти сотрудники Макса Борна Нордгейм и Гайтлер[62], которым тот поручил устройство Румера. В первую очередь встал вопрос финансирования: поскольку научная работа не оплачивалась, нужно было найти спонсоров.

Из различных источников известно, что средства нашлись. Румер рассказывал, что первый «грант» он получил с помощью приятельницы жены, некой Ренаты Менкеберг[63]. Она была вхожа в семейство Варбургов[64], банкирского дома в Гамбурге, куда и обратилась за помощью для Румера. Здесь имелся

«специальный отдел помощи начинающим ученым. И раз в год доверенные лица Варбурга распределяли в небольших количествах деньги»[65].

Просьба Ренаты была удовлетворена. Как писал М. Борн А. Эйнштейну в конце 1929 г.:

«Господин Румер находится здесь, в Геттингене. От господина Варбурга из Гамбурга он получил поддержку с тем, чтобы иметь возможность некоторое время еще позаниматься»[66].

Деньги, видимо, были действительно невелики, и Борн просил Эйнштейна обратиться с ходатайством в Рокфеллеровский фонд о стипендии Румеру

«на 1 год пребывания у тебя, или же у меня, или где-либо еще и добавь, что Эренфест и я поддерживаем эту просьбу»[67].

А. Эйнштейн. 1930-е гг.

А. Эйнштейн. 1930-е гг.

Но стипендию Румеру по представлению А. Эйнштейна и П. Эренфеста выдал не Рокфеллеровский, а Лоренцевский фонд[68], что позволило ему и дальше пребывать в Институте Борна. В начале 1931 г. Борн сообщает Эйнштейну:

«Мой сотрудник Румер, о делах которого я тебе как-то писал, может остаться у меня еще на один год. Мой ассистент Гайтлер уезжает летом в Америку (Колумбия, Огайо), и Румер будет его замещать, а на зиму я денег наклянчил»[69].

Ситуация была непростая. В годы Великой депрессии крах постиг финансовую систему США, которые щедро поддерживали науку в Европе через Рокфеллеровский фонд. Это вынудило немецкий кабинет министров на крайние меры экономии. Борн писал:

«…университеты должны были сократить значительный процент младших ассистентов и других оплачиваемых сотрудников. […] было ужасным выгонять за порог молодых и устремленных к знанию людей, многие из которых уже имели семьи, и тем самым ставить под удар их и без того трудное финансовое положение. Затем это парализовало деятельность института, которая быстро скатывалась к застою. Мы создали Комитет и решили предложить факультету, чтобы оплата большинства тех, кого коснулось сокращение, производилась за счет добровольного сбора — он составлял менее чем 10% нашего жалования. Мне до сих пор страшно вспомнить те битвы, которые это предложение вызвало на факультете. На бесконечно затянувшемся заседании мы добились принятия этого предложения большинством голосов. Однако эта победа выявила и злопыхателей, о которых мы никогда ранее не подозревали. Это было несколько историков, а главным образом специалистов по сельскому и лесному хозяйству. Спустя полгода мы узнали, кем они были на самом деле: заклятыми нацистами, которые, будучи деятелями научного института, считали заботу об отдельных людях излишней»[70].

А пока Румер наслаждался атмосферой Геттингена, работал у Борна, заводил друзей. Одной из важных и судьбоносных стала встреча со Львом Давидовичем Ландау, которая состоялась в Берлине, предположительно в 1929 г. Математические шарады, прогулки, карнавалы, розыгрыши — молодые люди не чурались развлечений. Многонациональное сообщество было дружно, все друг друга обучали тому, в чем были сильны. Румер подружился с семейством астронома Отто Хекмана (1901—1983), был романтически привязан к его жене Ханне, и эти чувства пережили время и расстояние. Их последняя встреча состоялась летом 1958 г. в Москве, куда Хекманы приезжали на астрономический съезд. Ханна написала по возвращении в Германию:

«Мой дорогой Юра! […] Когда я добивалась моей поездки в Москву, я обещала старые истории считать улаженными и представляла это себе сравнительно простым после такого долгого времени. Так вот оказалось, что это было непросто. Я мучилась и рвалась на части почти как в былые времена. Факт, что я была в Москве и мы снова увиделись, кажется мне сном, абсолютно нереальным. То, что нам и часа не удалось поговорить без мешающих, — это гротеск. Во всяком случае, я тебе благодарна за все те добрые мысли, которые у тебя были обо мне все эти годы»[71].

Осталась пластинка с записью «Трехгрошовой оперы», которую Ханна прислала позже.

Между тем в Германии, помимо экономических проблем, нарастали и другие, ими обусловленные. Румер вспоминал, как постепенно происходили сдвиги, которые поначалу были незаметны и не сразу понятны. Фашизм пускал первые ростки, никто его

«в серьез не брал, и мы с удивлением смотрели на молодых людей в коричневых рубашках, которые мирно ходили по городу и кричали: “Германия, проснись!”»[72].

Но уже на улицах раздавали листовки с угрозами девушкам, которые гуляют с евреями, появились повязки и флаги со свастикой. Начался отток сотрудников из Геттингена. Румер задумался об отъезде: фашизм стал реальностью.

Ксенофобия новых властей по отношению к евреям положила конец академической идиллии Геттингена. Юрий Борисович писал:

«Развитие Геттингена в мировой центр науки шло медленно и нуждалось в открытии квантовой механики, гибель Геттингена произошла необычайно просто и быстро. Гитлеровский министр просвещения Руст[73], четыре буквы, подписал приказ о том, чтобы все профессора Германии еврейской национальности были освобождены от работы в соответствующих университетах. Вот тогда в Геттингене и появилось: для того, чтобы Геттинген стал Геттингеном, понадобилось четыре столетия, а чтобы его уничтожить — четыре буквы»[74].

В мае 1933 г. Борн был отстранен от работы по антиеврейскому законодательству, летом 1934 уехал в Кембридж. Румер пережил революцию в России, гражданскую войну, но в его персональной истории, в истории его семьи нет свидетельств напряженности, трагических событий. То, что случилось с ним в Геттингене, — первое свидетельство нарастания напряжения, которое стало фатально преследовать его.

Итак, в немецкий период происходит оформление предпочтений Румера. Он связывает себя с научным сообществом, поле науки становится областью приложений его интеллектуальных сил, здесь сформируется его идентичность — идентичность ученого, физика-теоретика. Социальное напряжение, вызванное усилением фашизма в Германии, вынуждает его покинуть столь полюбившийся ему Геттинген.

1932—1938 гг. — реализация научного потенциала в советской высшей школе, нарастание напряжения социального поля. Румеру пришлось покинуть Германию в 1932 г. Он мог поехать в Америку, но в условиях экономического кризиса, который наступил в конце 1929 г., Великой депрессии, массовой безработицы это было неприемлемо. Из России же приходили обнадеживающие сведения, тяготы первой пятилетки 1928—1933 гг. маскировались пропагандистскими историями о массовом энтузиазме населения, высокими цифрами вводящихся в строй предприятий, потребностью в рабочих руках. Социалистическое строительство нуждалось не только в рабочих и инженерах, но и в ученых, преподавателях вузов. Количество последних в годы первой пятилетки выросло со 127 до 600[75], поэтому требования в преподавательском составе были весьма велики.

Людмила, первая жена Румера, вспоминала, что возвращению в Россию способствовал Г. К. Хворостин[76], математик, приехавший в Геттинген из Московского университета. Исходя из метафоры «социально-гравитационного поля», анализ принятых Румером решений в данной ситуации показывает, что он стремился покинуть территорию нарастающего давления и переместиться в более благоприятные, как он полагал, условия. Как мы увидим, его надежды не оправдались, он попал в область давления, где пока не затрагивалась его национальность, но умонастроения подвергались идеологической коррекции. В начале февраля началась переписка с Московским университетом.

11 февраля 1932 г. Румер получил предложение «принять должность действительного члена Института» (Института физики 1-го Московского университета, НИИФ)[77]. Ранее он прочел лекции по квантовой химии в Техническом колледже (Technische Hochshchule) в Ганновере, а 8 мая 1932 г. вернулся в Москву и был принят в НИИФ. В конце 1934 г. завершилась процедура представления его кандидатуры на присуждение степени доктора физики по совокупности работ без защиты докторской диссертации и получения профессорского звания. Представление написано Игорем Евгеньевичем Таммом[78], который в это время заведовал кафедрой теоретической физики 1-го Московского университета (до 1937 г.) и лабораторией квантовой физики НИИФ. В феврале 1935 г. ВАК утвердил эти представления[79].

Румер попал в НИИФ в тот относительно спокойный период, когда им руководил Б. М. Гессен, который придал институту черты не только образовательной, но научно-исследовательской организации. Он провел крупную реорганизацию НИИФ: увеличил штат сотрудников, количество аспирантов, изменил структуру института созданием ряда новых лабораторий[80]. В 1933 г. он стал деканом физического факультета после его выделения из физикомеханического отделения, при его содействии стали читать новые курсы. Румер читал лекции студентам, используя новейшие сведения по различным разделам теоретической физики, полученные в Европе. Они стали популярными: проявился блестящий талант педагога, а свободное владение математическим аппаратом и глубокая эрудиция во многих вопросах теоретической физики той эпохи привлекали в его аудиторию не только специалистов, но и математиков, химиков и даже философов.

Один из его студентов, Михаил Аркадьевич Ковнер, вспоминал:

«Особенно запомнились мне его лекции по теории электромагнитного поля и по волновой механике — ясность изложения, прекрасный контакт со студенческой аудиторией. Я до сих пор с гордостью вспоминаю, что по обоим этим предметам имею отличные оценки. На основе прочитанных лекций Ю.Б. написал книгу “Введение в волновую механику”, вышедшую в 1935 г. Среди многих книг на эту тему она выделяется оригинальным изложением проблемы корпускулярно-волнового дуализма вещества и света»[81].

Позднее, выбирая специализацию, Ковнер остановился на квантовой химии. Другими дипломниками Юрия Борисовича стали М. В. Волькенштейн (молекулярные спектры)[82] и И. В. Кузнецов (философские проблемы физики)[83], что свидетельствовало о широком спектре научного диапазона профессора. Став преподавателем Воронежского университета, Ковнер использовал как пособия конспекты лекций Румера по теории электромагнитного поля и волновой механике. Одним из студентов Румера был и Е. Л. Фейнберг[84], который помимо прочего отметил, что тот «не стесняясь мог ответить на вопрос студента: не знаю, этого я не понимаю, постараюсь ответить в следующий раз». Однажды Фейнберг встретил его на факультете с «Оптикой» М. Планка[85] в руках: «Учу физику!»[86].

Студенты и преподаватели НИИФ МГУ. Слева направо сидят: второй — Ю. Б. Румер, третий — И. Е. Тамм. 1937 г.

Студенты и преподаватели НИИФ МГУ. Слева направо сидят: второй — Ю. Б. Румер, третий — И. Е. Тамм. 1937 г.

В 1935 г., помимо профессорства в МГУ, Румер стал научным сотрудником Физического института им. П. Н. Лебедева АН СССР, который возглавлял академик Сергей Иванович Вавилов. Румер оказался причастным тому дисциплиностроительству физики, которое осуществлялось в ФИАНе под руководством Вавилова[87]. Вавилов осознавал важность развивающейся в то время физики атомного ядра и необходимость поддержки «новой физики» — теории относительности и квантовой механики. Для него также была очевидна связь теории и эксперимента.

В ФИАНе работали лучшие специалисты страны: Д. В. Скобельцын (1892— 1990, лаборатория физики атомного ядра), Н. Д. Папалекси (1880—1947, физика колебаний), Г. С. Ландсберг (1890—1957, физическая оптика), С. Л. Мандельштам (1910—1990, спектральный анализ) и др. Лабораторию теоретической физики возглавлял И. Е. Тамм, с которым Ю. Б. Румер работал в НИИФ МГУ. Из Ленинграда переехали также Б. М. Вул (1903—1985), И. М. Франк (1908—1990), П. А. Черенков (1904—1990) и др. Из Московского университета Вавилов привлек для работы в ФИАНе Л. И. Мандельштама (1879—1944), П. А. Ребиндера (1898—1972), М. А. Дивильковского (1904—1942), Д. И. Блохинцева (1908—1979) и др.[88]

Румер, чья научная карьера поначалу складывалась успешно, вскоре почувствовал, что жизнь на родине становится для него, его семьи и друзей тяжким испытанием. В 1935 г. был арестован его брат Исидор. В августе 1936 г. по обвинению в террористической деятельности арестовали, а в декабре того же года расстреляли директора НИИФ МГУ и заместителя директора ФИАНа чл.корр. АН СССР Бориса Михайловича Гессена. За арестом последовало (в апреле 1937 г.) заседание актива Физического института АН СССР, на котором многим сотрудникам пришлось доказывать свою политическую благонадежность[89].

Рассчитывая найти в СССР спокойную и благополучную жизнь, Румер понял, как он ошибался, как плохо был информирован. Летом 1937 г., по воспоминаниям Е. Ф. Пуриц[90], приятельницы Румера и Ландау, они отдыхали в Теберде, в санатории Комиссии содействия ученым (КСУ, или «ксучнике» по терминологии Дау: еще находили возможность шутить).

«Это лето — 1937 года, — вспоминала Елена Феликсовна, — могло бы вспоминаться как время, проведенное с приятностью и удовольствием. Ведь мы общались с интересными людьми, нам было мало лет, мы участвовали в прогулках и экскурсиях по очень красивым местам. Дау еще часто играл в теннис (играл очень плохо, но считал, что человек не вправе отказываться от тенниса и лыж), мы вчетвером подружились, и это тоже было важно и хорошо».

Ландау подшучивал над Румером, поддевал его за сибаритство и лень и, в соответствии с положениями статьи Энгельса «Роль труда…», прочил ему обратную эволюцию, поминутно спрашивая, не вырос ли хвост и какова жизнь на деревьях? Предметом насмешек над Румером было его умение легко вступать с людьми в дружеские отношения. Это свойство своего приятеля Дау объяснял принципом «всякая веревочка пригодится в хозяйстве». Румер был старше Дау, но не обижался на шутки, он относился к нему с восторженным поклонением.

Пуриц писала:

«Несмотря на все это, в воспоминаниях о том лете преобладает что-то мрачное и тягостное. Тридцать седьмой год уже проявил себя достаточно: многие исчезли таинственным образом (“нигилировались”, “заэкранировались”, — говорил Дау). Было ясно, что этот проклятый год только набирает силу и еще покажет себя. Много было страхов и ужасных домыслов, но действительность потом превзошла их во много раз»[91]. Возвращаясь из санатория через Харьков, молодые люди узнали от встречающих их друзей об арестах и исчезновениях сотрудников УФТИ, об аресте Матвея Бронштейна[92], что потрясло всех: «Справиться с мыслью о возможности насильственной гибели этого блестяще одаренного, умного, необыкновенно образованного и необыкновенно доброго человека было очень трудно»93.

До ареста Ландау и Румера оставалось восемь месяцев.

Румер покинул Геттинген: его национальность стала угрозой жизни. Он рассчитывал найти в СССР не только приложение своим силам, но и безопасность. Каково же было его разочарование, когда он осознал, что в СССР опасность может возникнуть на достаточно более широком спектре других оснований.

(продолжение следует)

Примечания

[*] Крайнева, Ирина. Время и пространство Юрия Румера / Ирина Крайнева, отв. ред. О. Н. Шелегина; Рос. акад. наук, Сиб. отд-ние, Ин-т систем информатики им. А. П. Ершова, Ин-т ядерной физики им. Г. И. Будкера, Ин-т физики полупроводников им. А. В. Ржанова. — Новосибирск: СО РАН, 2024. — 317 с.

[1] Коллегия была создана в конце 1919 г. для ликвидации тяжелого положения со снабжением топливом железных дорог. В 1920—1921 гг. ее возглавлял Георгий Степанович Тахтамышев (1874—1930), расстрелянный впоследствии как шпион, контрреволюционер и вредитель. См. Тахтамышева Н. А., Ящуржинская О. А. Инженер путей сообщения Георгий Степанович Тахтамышев // Известия ПГУПС. 2013. № 1 (34). С. 200—210.

[2] РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 28. Д. 275. Л. 2.

В Центроснаб Б. Е. Румер был принят по рекомендации Бориса Осиповича Богданова (1884— 1960), революционера, меньшевика-оборонца, в 1917 г. члена Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, подвергавшегося неоднократным арестам и репрессиям. См. Богданова Н. Б. Мой отец — меньшевик. [Электронный ресурс]. Электрон. дан. [М.], 2017. URL: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=450 (дата обращения: 11.05.2017). ВСНХ РСФСР в 1921—1925 гг. возглавлял инженер Петр Алексеевич Богданов, расстрелянный в 1938 г.

[3] Исидору Борисовичу Румеру посвящен отдельный очерк в данной книге.

[4] Архив МГУ. Ф. 1. Оп. 14. Д. 9767. Л. 5.

[5] Савич Альгута Яковлевна (Мазе Аля, 1904—1991). Жена О. Г. Савича. Окончила механико-математический факультет Московского университета. В 1924 переехала в Германию, с 1924 по 1935 жила в Париже. Училась в Институте социальной ориентации и Институте социальной психологии при Сорбонне. В 1935 возвратилась в СССР, преподавала французский язык.

[6] Юрий Борисович рассказывал о нем в «пластинках»: «Его советские власти послали за границу. Это было как щуку в воду, ему только этого и хотелось. Он там прекрасно прижился. На Нюрнбергском процессе он выступал прокурором». См. Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 66. О Сади Мазе известно также, что он языковед, в 1920-х гг. был заместителем заведующего издательством «Жизнь и знание», работал в Государственной академии художественных искусств (этот НИИ действовал в 1921—1930 в Москве) по философскому отделению. В конце 1920-х гг. эмигрировал в Германию, оттуда — в США. О его участии в Нюрнбергском процессе данных нет. См. Искусство как язык — языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов. Т. II. Публикации. М., 2017. С. 876.

[7] Московские высшие женские курсы профессора истории В. И. Герье — высшее учебное заведение для женщин в России. Существовало с 1872 по 1918 год (с перерывом в 1888—1900),  затем — 2-й МГУ.

[8] РГВА. Ф. 37976. Оп. 5. Д. 169—840. Л. 4.

[9] Калошян Л. Л. Поэмы Ов. Туманяна в русских переводах (проблема стилистической адекватности). Дисс. … канд. филолог. наук. Ереван, 1984. С. 50.

[10] Щедрина Т. Четыре письма Л. Б. Каменеву, или роль Густава Шпета в переводах Шекспира // НЛО. 2008. № 92 [Электронный ресурс]. Режим доступа http://magazines.russ.ru/ nlo/2008/92/sh9-pr.html (дата обращения: 14.05.2016).

[11] При аресте была изъята диссертация И. Б. Румера «Система Спинозы как философия действительности». ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76620. Л. 11.

[12] ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76620. Л. 25. С 1922 г. в секретариате Троцкого служил по особым поручениям Я. Блюмкин. См. Вл. Алабай. Яков Блюмкин: портрет и рама [Электронный ресурс]. Электрон. дан. [М.], 2017. URL: http://www.lechaim.ru/ARHIV/166/alabay.htm (дата обращения: 11.05.2017).

[13] Статья 58, пункт 10 УК — пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений.

[14] ГАРФ. Ф. 0035. Оп. 1. Д. П-76620. Л. 129.

[15] Жак-Далькроз Эмиль (1865—1950) — швейцарский композитор и педагог, автор идеи ритмической гимнастики.

[16] Архив МГУ. Ф. 1. Оп. 14. Д. 9767. Л. 1.

[17] Архив МГУ. Ф. 1. Оп. 14. Д. 9767. Л. 7.

[18] РГАЭ. Ф. 413. Оп. 8. Д. 3140. Л. 10.

[19] Залкинд Людмила Абрамовна (1901—2003). Юрий Борисович и Людмила Абрамовна не общались с момента его ареста в апреле 1938 г. до его появления в Москве после реабилитации в 1955 г. Развелись они в 1979 г. перед ее отъездом в Израиль.

[20] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 513.

[21] Жбанкова Е. В. «Искусство движения» в русской культуре конца XIX века — 1920-х годов: от эстетической идеи к идеологической установке: Дис. … докт ист. наук.: 24.00.01. М., 2004. 527 с.

[22] ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 1. Д. 136а. Л. 65.

[23] Мандельштам О. Э. Государство и ритм // Пути творчества (Харьков). 1920. № 6—7. С. 75.

[24] Анекдот от Т. А. Румер: совет Рабиновичу, уходящему в армию: не давать советов командиру. Особенно во время боя.

[25] РГВА. Ф. 37976. Оп. 5. Д. 192-012. Л. 7-8; РГАЭ. Ф. 7625. Оп. 11. Д. 1414. Л. 3.

[26] Генис В. Красная Персия: большевики в Гиляне 1920—1921 гг.: документальная хроника. М., 2000. 560 с.

[27] РГВА. Ф. 24696. Оп. 1. Д. 166. Л. 72.

[28] Там же. Л. 68.

[29] Снесарев Андрей Евгеньевич (1965—1937) — русский военачальник, военный теоретик, публицист и педагог, военный географ, востоковед. Арестован в 1930 г., приговорен к расстрелу. По указанию Сталина расстрел заменен 10 годами ИТЛ. Освобожден в 1934, реабилитирован в 1938. Подробнее см. Андрей Евгеньевич Снесарев [Электронный ресурс] Электрон. дан. [М.], 2016. URL: http://www.snesarev.ru/danilenko2.html (дата обращения: 31.05.2016).

[30] РГВА. Ф. 24696. Оп. 1. Д. 170. Л. 28.

[31] Генис В. Красная Персия. С. 334.

[32] Ротштейн Федор Аронович (1871—1953) — революционер, политэмигрант, деятель левого движения Великобритании, англо-советский дипломат, ученый, полномочный представитель Советской России в Персии (июнь 1921 — июль 1922), первый директор Института мирового хозяйства и мировой политики (1924—1925).

[33] РГВА. Ф. 37976. Оп. 5. Д. 40775. Л. 290.

[34] РГВА. Ф. 24696. Оп. 1. Д. 166. Л. 68.

[35] РГВА. Ф. 24696. Оп. 1. Д. 166. Л. 20.

[36] Там же. Д. 170. Л. 31.

[37] РГАЭ. Ф. 7625. Оп. 11. Д. 1414. Л. 12.

[38] Абинякин Р. М. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921—1934 гг. [Электронный ресурс]. Электрон. дан. [М.], 2013. URL: http://eugend.livejournal.com/126275.html (дата обращения: 20.11.2013).

[39] Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217а. Л. 6.

[40] Архив МГУ. Ф. 1. Оп. 14. Д. 9767. Л. 7.

[41] Кемоклидзе М. П. Квантовый возраст. 1989. С. 65—69; Гинзбург И. Ф. Наука в жизни Ю. Б. Румера всегда, везде, при любых условиях. С. 9.

[42] Заявление Ю. Б. Румера в КГБ // Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 229.

[43] Лиувилль Жозеф (1809—1882) — французский математик.

[44] Венков Борис Алексеевич (1900—1962) — математик, окончил Ленинградский университет (1925), профессор там же (с 1935). Работы в области теории чисел. О нем: Малышев А. В., Фаддеев Д. К. Борис Алексеевич Венков (к шестидесятилетию со дня рождения) // УМН. 1961. Т. 16, № 4 (100). С. 235—240.

[45] Люстерник Л. А. Молодость московской математической школы // УМН. 1967. Т. 22, № 2. С. 204—205. Румер работал в комиссии по улучшению быта студентов (КУБС).

[46] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 66.

[47] Там же. С. 60—61. Поль Ланжевен приезжал в СССР в 1926 г. Возможно, Румер ошибся, имея в виду кого-то другого.

[48] Подробно о причинах, ходе и итогах этой кампании: Демидов С. С., Есаков В. Д. «Дело академика Н. Н. Лузина» в коллективной памяти научного сообщества // Дело академика Николая Николаевича Лузина / Ред. С. С. Демидов, Б. В. Левшин. СПб.: РХГИ, 1999. С. 9—50.

[49] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 350.

[50] Люстерник Л. А. Молодость Московской математической школы // УМН. 1967. Т. 22, № 2. С. 233.

[51] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 66. Первая постановка Евгением Вахтанговым пьесы «Принцесса Турандот» по сказке Карло Гоцци состоялась в 1922 г. в 3-м Московском художественном театре.

[52] Румер А. О. Несколько писем // Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 506.

[53] ВСЕРОКОМПОМ — Всероссийский комитет помощи больным и раненым красноармейцам и инвалидам войны (1919—1930).

[54] Если это не опечатка в документе, то, возможно, фамилия намеренно искажена: речь идет об А. М. Краснощекове (1880—1937), в 1921 г. заместителе наркома финансов РСФСР, затем председателе правления Промбанка, одном из поклонников Л. Брик.

[55] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 355.

[56] ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-76620. Л. 119—124.

[57] Мартынов (Пиккер) Александр Самойлович (1865—1935) — социал-демократ, с 1924 по 1935 член редколлегии журнала «Коммунистический Интернационал».

[58] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 514.

[59] Понтрягин Л. С. Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим. С. 50.

[60] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 25.

[61] NiedersächsischesLandesarchiv. Meldekarte № 6018.

[62] Нордгейм Лотар Вольфганг (1899—1985) — американский физик. В 1922—1933 гг. работал в Геттингенском университете. В 1935—1937 гг. — профессор Пердью университета, 1937— 1956 гг. — профессор физики в Дики, 1956—1965 гг. возглавлял отдел теоретической физики

«Galore General Atomic» (Сан-Диего). Научные работы в области квантовой механики, физики твердого тела, ядерной физики, физики реакторов, физики космических лучей. Гайтлер Вальтер Генрих (1904—1981) — немецкий физик, сделал большой вклад в квантовую электродинамику и квантовую теорию поля, основоположник квантовой химии. В 1927—1933 работал в Геттингенском университете.

[63] Менкеберг Зузе Ренате (1906—?) — внучка бургомистра Гамбурга Иоганна Георга Менкеберга (1839—1908), в честь которого названа улица города — Менкебергштрассе.

[64] Варбург Макс Мориц (1867—1946) — немецкий финансист еврейского происхождения. Директор гамбургского банка «М. М. Warburg&Кº».

[65] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 28.

[66] Борн М. — Эйнштейну А. 13.11.1929 // Эйнштейновский сборник: 1972. М., 1974. С. 12—13.

[67] Борн М. — Эйнштейну А. 19.12.1929 // Там же. С. 15—17.

[68] НАСО. Ф. 21. Оп. 1. Д. 3. Л. 3. Лоренц Хендрик (или Гедрик) Антон (1853—1928) — выдающийся голландский физик. Он был одним из распорядителей Сольвеевского фонда, на средства которого был основан Международный физический институт, и возглавлял комитет, ведавший распределением пособий на проведение научных исследований учеными из различных стран. Видимо, средства из фонда этого комитета и получил Ю. Б. Румер.

[69] Борн М. — Эйнштейну А. 22.02.1931 // Эйнштейновский сборник. 1972. С. 17—21.

[70] Там же. С. 21.

[71] Хекман Х. — Румеру Ю. Б. 28.08.1958 // Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 113.

[72] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 38.

[73] Руст Бернхард (1883—1945), рейхминистр науки, народного воспитания и образования (1934—1945). Его «Закон о восстановлении профессионального чиновничества» 1934 г. послужил основанием для гонений на оппонентов национал-социализма, в том числе евреев.

[74] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 46.

[75] Ханин Г. И. Высшее образование и российское общество // ЭКО. 2008. № 8. С. 85.

[76] Хворостин Гавриил Кириллович (1900—1938) — из крестьян, в 1916—1923 гг. учился на рабфаке МГУ. 1924—1929 гг. — на физико-математическом факультете МГУ. Научный сотрудник НИИ механики и математики МГУ в 1930—1932 гг. В 1935 г. стал ректором Саратовского университета. Погиб в лагерях.

[77] Архив МГУ. Ф. 46. Оп. 1-л. Д. 217а. Л. 4.

[78] Там же. Л. 22—23.

[79] Там же. Л. 7.

[80] Андреев А. В. Физики не шутят. Страницы социальной истории научно-исследовательского института физики при МГУ (1922—1954). М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 72—73.

[81] Ковнер Михаил Аркадьевич (1910—2006) — доктор физико-математических наук (1982), профессор кафедры теоретической и ядерной физики Саратовского государственного университета. См. Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 436.

[82] Волькенштейн Михаил Владимирович (1912—1992) — физико-химик и биофизик, член-корреспондент АН СССР (1966).

[83] Кузнецов Иван Васильевич (1911—1970) — философ, доктор философских наук, профессор. Один из создателей интересной и оригинальной научной школы по систематическому анализу важнейших методологических и концептуальных основ физики и физических теорий. В 1953— 1956 гг. заместитель директора, и. о. директора Института истории и естествознания АН СССР.

[84] Фейнберг Евгений Львович (1912—2005) — физик-теоретик, академик РАН (1997).

[85] Планк Макс Карл Эрнст Людвиг (1858—1947), выдающийся немецкий физик. Как основатель квантовой теории предопределил основное направление развития физики с начала XX века.

[86] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 531.

[87] Александров Д. А. Почему советские ученые перестали печататься за рубежом // ВИЕТ. 1996.

№ 3. С. 13.

[88] Месяц Г. А. Физический институт им. П. Н. Лебедева РАН: прошлое, настоящее, будущее // УФН. 2009. Т. 179, № 11. С. 1149.

[89] Г. Е. Горелик пишет: «Источником волны активов, прокатившейся по стране и достигшей института, стал мартовский пленум ЦК ВКП(б), на котором Бухарин и Рыков были исключены из партии и в качестве японо-немецких агентов переданы органам НКВД». См. Горелик Г. Е. Физика университетская и академическая, или Наука в сильном социальном поле // Знание — сила. 1993. № 6. С. 54.

[90] Пуриц Елена Феликсовна (1910—1997) — литературовед, переводчица.

[91] Юрий Борисович Румер: Физика, XX век. С. 493.

[92] Бронштейн Матвей Петрович (1906—1938), талантливый физик-теоретик, доктор физико-математических наук, профессор. Работал в области квантовой теории, астрофизики, теории полупроводников, космологии и теории квантовой гравитации. Арестован в Киеве 06.08.1936, включен в расстрельный список «Ленинградская область» от 03.02 1938 г., утвержденный подписями Сталина, Ворошилова, Молотова, Кагановича. Расстрелян 18.02.1938, реабилитирован в 1957 г.

Share

Один комментарий к “Ирина Крайнева: Время и пространство Юрия Румера

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.