Это дуракаваляние,
Эта дружба второпях,
Это душеизлияние
С безучастием в глазах.

Давид Шраер-Петров

ЖЕЛТАЯ ЗВЕЗДА

Поэма
Подготовка текста и публикация Максима Д. Шраера

И над моей могилою еврейской…
Иосиф Бродский

1.

Метель по улицам чудила
И в ленинградской полумгле,
Как перепившая чувиха,
Стриптиз плясала на столе.

Стол состоял из крыш, гранита,
Асфальта, спин, автомашин.
Возможно ли найти границу
Одушевленья и души?

В такие дни печально Питер
Приподнимает воротник.
Мой дом, как на приколе катер,
Причально к деревам приник.

Я никого не ждал в тот полдень
В свою окраинную тишь.
Коль не дано отцовских Болдин,
В любую непогодь творишь.

Для поэтического транса
Мне осень вовсе не нужна.
Ее богатое убранство
Пугает стих. О, тишина

Снегов, ложащихся на тени
Ветвей, которые снегам
Открыты, словно взглядам — тело,
За ярость красок не отдам

Печаль глухого предвесенья,
Когда отрезанность велит
В поэзии искать спасенья
От нелюбовей и обид.

2.

В такую смутную погоду
Дверной звонок заголосил
И стихотворную свободу
Под корень слабенький скосил.

И молнией сорвавшись с клена,
Лист желтый — желтая звезда —
К окну прижался оголенно,
Одновременно дар и мзда.

И в подтверждение приметам
Дверь отворилась. Он вбежал:
Лист пожелтевший и комета,
Мольба и ранящий кинжал.

Он был — промерзший лист кленовый,
Пылавший в белую метель,
В румянце тяжелобольного,
Но отклонившего постель.

«Велосипед сквозь снег, вдоль рельсов
Меня с трудом сюда довез.
У вас в Лесном пейзаж карельский,
И рядом свищет паровоз.

Здесь Пушкина вдова — Наталья —
Жила в имении Ланском.
Ты видишь: снега вакханалья
Кружится в танце шутовском!»

К окну метнулся: «Снегириха
Разбилась как-то… В зеркала
Она, как в сад, влетела лихо
И свечкой на пол оплыла…».

В окне он лист увидел мертвый,
К стеклу горячий лоб прижал:
«Мне надоело биться мордой
В опустошенный мой причал!

Пойми, я — желтая повязка
На собственных моих глазах,
Апрельских льдов лихая пляска.
Их мертвый гон пророчит крах,

Любовный дьявольский дикарский
Мужской, плебейский! Глупый бред!
Осталось верное лекарство:
Гнать сквозь метель велосипед,

Бежать, бежать в дыру любую
От вьюжности ее волос.
Но как бежать, когда люблю я
До ощущения колес

На горле? Скоро вереницей
Старухи с вербой побредут.
Ах, Вероника, Вероника,
Снега с тобой нас разведут.

Метель, зачем меня ты дразнишь
Листом, прикованным к стеклу?
Да черт с ним, брат! Устроим праздник!
Затопим печку и к теплу

Присядем. Почитай, пожалуй,
Свои любовные стихи».
Читали до ночи. Дрожали
В печи огни, как петухи.

Они истошно голосили,
В золу шарахались с полен,
Как девочки ночной России
В траву с ликующих колен.

3.

Это дуракаваляние,
Эта дружба второпях,
Это душеизлияние
С безучастием в глазах.

Этот снег январский колющий,
Эта церковь на крови.
До процесса далеко еще.
«Милый, рви отсюда, рви!»

Но настойчивее штопора,
Обреченнее вина,
Он махнул перчаткой штопанной:
«Эта мысль для тех верна,

Кто не распознал призвания.
Ну, а коли распознал,
Денег жаждет и признания,
Словно слава — не провал!

Мне дороже снег над церковью,
Над каналом, надо мной,
Чем безумие и цеховость
Разобщенности людской.

Рвать? Но как с полукандальными
Бдениями над листом?
С выступленьями скандальными?
С Питером? Здесь отчий дом!

С Вероникой? Помнишь майскую
Возбужденную Неву?
Мы читали. В окнах марево.
Был во снах я? Наяву?»

4.

На плоту российской тоники
Плыл он к той, что у стены
Притаилась. К деве в тунике,
Сшитой болью из вины.
Что читалось? Что картавилось?
Вознесение? Провал?
Помню, вокруг ее рта вилась
Презирающая зал

Та улыбка Джиокондова,
Похоти и девства смесь,
Та, которой околдована
Жизнь его — и там, и здесь.

Усмехнулась и, влекущая,
С плеч призывных скинув плед,
Отвернулась, словно скучно ей
Слушать тот еврейский бред.

Второпях на сцену глянула
И под стиховой мотив
В дверь, в окно ль, как ведьма, канула,
Стул прощально уронив.

5.

Как будто бы не было крова,
Лишь тучи над Балтикой.
Тропами Комарова
Брел мученик-баловень.

Рыжие космы приникли
К золоту кленов,
К плачу по Веронике,
Который — орла клекот.

«Брат, ты куда?» «Воды
Посуху одолею».
«Баловень, что свобода,
Если разлука с нею?»

«Скоро уйду в дали».
«Мученик, будь с нами».
«С ней мы чужими стали».
«Баловень, станешь снами».

6.

Питер исколесив от кладбищ и до залива,
Скоростью полоснув по животу Невского,
Я вырвался из памяти сиротливой,
Я мчался вдоль пашен и перелесков.

Была суббота. Я мчался мимо бензозаправок,
Перелесков и полей картошки, глотая
Слезы прощания с городом, где мы считали за право
Первой ночи — по кругу читать стихи, болтая

О девочках между делом и велосипедах,
На которых можно домчаться до Комарова,
Где над Щучьим озером, захлебнувшись в беседах,
Голоса стихотворцев повисли жертвенной коровой

В скотобойне общения. Я прощался
С четырьмя мостами, с родными местами,
Откуда умчал его не дощатый
Ялик, а милицейский ворон с решетками-крестами,

Приготовленными и для оставшегося на родине круга.
Это пыль на шоссе? Туман на Охте? В Манхэттене? В Челси?
Впрочем, должен сюжет развиваться упруго
Для пользы читателя и для поэта чести.

Что же касается меня — некошернейшего еврея,
Я субботу нарушил, руль обнимая жарко.
Гнал машину, как будто матрос на реях,
Увидевший землю, кабак и долгожданную чарку.

7.

Что же касается его, то под самой Москвою,
В темени августа, среди российских просторов
Я был остановлен мерцающей желтой звездою,
Которая плыла куда-то в ритме балладных повторов.

Она была, как лист осеннего клена,
Припавший ко лбу ночного неба.
Капли крови падали с лучей раскаленных.
Что хотелось звезде: любви или гнева?

8.

Что же касается его, то на исходе столетья,
Возвращаясь из траурного Нью-Йорка,
Я опять увидел над шоссе лучи раскаленные эти
Желтой звезды, припавшей к вершинке
придорожной елки.

1961— 1964— 1971— 1996— 2003