Суть бабушкиного кодекса заключалась в том, что женское тело и женская душа одинаково нуждаются в чистоте, красоте и любви. Поэтому носить грязное белье или сморщенные чулки так же непристойно, как воровать и обманывать.
АНГЕЛ МОЙ
Глава из новой книги
Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.
Иосиф Бродский
Нужно сразу сказать, что характером, воспитанием, привычками и даже ошибками Геля обязана не родителям, не школе и пионерской дружине, а исключительно бабушке Ангелине Алексеевне Горленко, своей полной тезке. Более того, Ангелина Горленко приходилась бабушкой не самой Геле, а ее маме Екатерине, дочке бабушкиного единственного сына Алешеньки, репрессированного вместе с женой в июле тридцать седьмого года.
Горленки когда-то относились к старинному дворянскому роду, среди предков упоминались гетманы, генеральный судья Малороссии и даже епископ Белгородский, причтенный к лику святых. Но постепенно старшая ветвь перешла к князю Абашидзе и угасла, остальные, хотя и значились до самой революции в родословных книгах Курской и Черниговской губерний, большого веса не имели. Поэтому было особенно дико и непонятно, несмотря на борьбу советской власти с бывшей аристократией, чем до такой степени угрожал ей скромный молодой хирург Алексей Горленко, что потребовалось арестовать его вместе с любимой нежной женой Любашей. Но пятидесятилетней Алешиной матери Ангелине хватило ума не разбираться с чекистами, а схватить пятилетнюю внучку Катеньку и бежать в Пермь к давней, еще гимназической, подруге, переехавшей в Предуралье, подальше от жестокой безумной столицы. А дальше все как у всех: война, голод, тяжелый труд, напрасные надежды. Ни Алеша, ни жена его больше никогда не вернулись, осиротевшие бабушка и внучка поселились в общежитии Пермского моторного завода, а со временем даже перебрались в старенький, но по-своему уютный частный домик на улице Пушкина, бывшей Большой Ямской. Помогли случай и бабушкин добрый характер: в лихие времена доброта ценится не меньше везения.
После войны Ангелина Алексеевна ушла с завода и устроилась в школу преподавать домоводство, одновременно подрабатывала шитьем и вязанием, она смолоду была рукодельницей. Нечего говорить, что нарядные теплые шали и пледы, да еще ручной вязки, пользовались в те времена огромным спросом. Катенька выросла красивой и хорошей девочкой, поступила в местный педагогический институт, вышла замуж за бывшего одноклассника, тоже звавшегося Алешей, как ее отец, родила дочку Гелю — Ангелину Алексеевну- младшую. Правда, через семь лет случилось страшное горе: муж Кати попал в инфекционную больницу с температурой и болями в животе и через несколько дней умер от недиагностированной прободной язвы. Непонятная жестокая судьба преследовала уже третьего Алексея в их семье, включая бабушкиного отца, погибшего в тысяча девятьсот пятом году в войне с Японией. Ангелина Алексеевна, никогда не бывшая религиозной, даже потребовала с Гели клятву не называть будущих сыновей этим именем.
Главное — им всем выпало везение прожить вместе до Гелиных пятнадцати, а бабушкиных восьмидесяти пяти лет! В наследство маме с дочкой достались две роскошные шали, тонкая до прозрачности, сказочно красивая чашка костяного питерского фарфора, любовь к французскому языку и свод жизненных правил, своего рода «кодекс чести». Они обе посмеивались, но безропотно выполняли кодекс пункт за пунктом, даже когда Ангелина Алексеевна ушла из жизни. Ушла, как и жила: тихо и с достоинством, а две ее ненаглядные девочки остались хранить тепло и любовь.
Суть бабушкиного кодекса заключалась в том, что женское тело и женская душа одинаково нуждаются в чистоте, красоте и любви. Поэтому носить грязное белье или сморщенные чулки так же непристойно, как воровать и обманывать. Девочка должна мыться каждый день при любых условиях, надевать только чистое красивое белье, ногти на руках и ногах обязательно коротко стричь красивым полукругом и еще подпиливать специальной пилочкой или хотя бы камушком. Руки следует оттирать добела кожурой огурца, пятки тоже оттирать камушком до шелковой гладкости. Обязательно учиться танцевать и петь. Знать наизусть стихи. Никогда не ябедничать и не сплетничать. Избегать разговоров с болтунами. Не задавать вопросов, а ждать, пока человек сам захочет рассказать. И главное — не ныть и не жаловаться ни при каких обстоятельствах! Потому что любой человек предпочитает общаться с веселым победителем, а не с жалким неудачником. И еще. Никогда, никогда не мириться со скудностью и серостью.
Можно не говорить, что Гелины трусики и майки бабушка собственноручно обшивала кружевами, строго проверяла, хорошо ли натянуты чулки, вывязывала крючком сказочной красоты платья и юбочки и до блеска начищала детские простенькие туфли. Перед сном бабушка читала по памяти Пушкина и Баратынского, так что и в зрелые годы строчка «Мороз и солнце, день чудесный» отзывалась в Гелиной душе звонкой радостью.
Через два года после смерти папы ее молодая, красивая мама вышла замуж за Вадима Андреевича Гладышева, доцента Пермского политехнического института. И хотя Вадим Андреевич искренне любил маму и был добр к падчерице, и хотя они вскоре переехали из домика без удобств в его отдельную двухкомнатную квартиру, что-то из прежней жизни ушло безвозвратно.
Потом умерла бабушка, подошла к концу школа. Однажды, бредя вечером по привычной улице и разглядывая скучные невзрачные витрины и серые даже весной газоны, Ангелина твердо осознала, что не останется здесь жить. Душа ее уже давно томилась в провинциальном однообразии, бедности праздников с кумачовыми транспарантами, похожими на тряпки, в обязательных очередях, давке в автобусе, грязи во дворах. Да, она согласна приезжать на каникулы, вспоминать музыкальную школу, любимый сквер, знаменитое балетное училище, где проучилась первые три года, но жить — никогда! Кстати, именно бабушка была инициатором учебы в балетном училище, и она же уговорила Ангелину и Катю прервать обучение. Потому что к десяти годам ребенок успевает овладеть пластикой и любовью к танцу, но еще не ранен конкуренцией и завистью.
Да, к телу и душе нужно относиться с одинаковой любовью и уважением и не считать смирение обязательной ношей. От скудности и смирения недалеко до равнодушия и тупого согласия, от грязных рук — до грязной души. И тогда любой преступник может запросто убить невинного человека, как убили ее дедушку или папу. Да, ее доброго веселого папу тоже убили, потому что хирург в тот день банально напился. Бабушка Ангелина Алексеевна никогда не могла с этим примириться, и она тоже Ангелина Алексеевна и тоже не может. До дрожи и ненависти не может. Значит, пришла пора строить другую жизнь и другую судьбу.
Никто не верил — ни любимая учительница литературы, ни даже мама. Пусть Ангелина писала необычные, полные воздуха и света сочинения, пусть отличалась особой грамотностью и удачно использовала цитаты, но поступить без малейшего блата в МГУ на филологический факультет, где конкурс до двадцати человек на место? Вот так запросто в семнадцать лет заявиться одной в столицу и стать ее полноправным жителем?
Самым страшным считался устный экзамен по литературе. Даже история меньше пугала — в крайнем случае всегда можно перейти на руководящую роль КПСС, победу в Великой войне, перечень съездов и пятилеток. А каких знаний ждут от абитуриента на устной литературе? Среди успевших ответить множились страшные слухи об экзаменаторах, называли двоих — молодого въедливого доцента и унылую аспирантку неопределенных лет. Геля решила прорываться к доценту, поскольку уже знала, что женщины-экзаменаторы не любят хорошеньких успешных студенток. Но буквально через минуту услышала свою фамилию. Да, к аспирантке!
Она уже вошла, уже успела поймать осуждающий взгляд на свои ноги (черт попутал надеть короткую юбку!), но тут дверь аудитории открылась и появился симпатичный немолодой дядечка в больших очках.
— Вы позволите, уважаемая Татьяна Петровна? — обратился он к аспирантке и, не дожидаясь ответа, уселся на свободный стул.
Боже мой, это был Неустроев! Профессор кафедры зарубежной литературы, автор статей, учебников и бог знает скольких книг по немецкой и скандинавской литературе Владимир Петрович Неустроев собственной персоной! Что же ей говорить, кого упоминать — Андерсена, Ибсена, Гете? Может быть, Стриндберга? Она ничего, совершенно ничего не помнит про Стриндберга кроме фамилии…
— Итак, юная претендентка, позвольте старому учителю задать несколько вопросов, послушать, о чем думает и куда стремится молодежь. Кстати, откуда вы родом? Из Перми? Удивительное совпадение! Во время учебы в Пермском педагогическом институте я впервые увлекся немецкой литературой. Впрочем, это было лет за двадцать — двадцать пять до вашего рождения. А вот ответьте на такой вопрос: какую цитату из русской литературы вы взяли бы за основу своего отношения к жизни и науке?
Геля глубоко вдохнула. Что ж, люди предпочитают веселых победителей, а не жалких неудачников.
— Человек рожден для счастья, как птица для полета.
Аспирантка презрительно сморщила нос:
— Почти все цитируют Горького, школьная программа.
— Это Короленко, — вежливо сказала Геля. — Статья «Парадокс».
— Браво, — весело подмигнул профессор. — А вы умеет быть счастливой?
— Конечно! Вот сейчас, например. Я нахожусь в Москве, в лучшем университете страны, запросто разговариваю с большим ученым и даже надеюсь поступить! Ой, извините, нагло получилось?
На экзамене по истории пришлось все-таки вспомнить руководящую роль партии, зато сочинение не подвело: «Авторская позиция и ее художественное выражение в пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад»». Геля обожала Чехова, пьесы знала почти наизусть. Что может быть проще! Она поступила с перехлестом в два балла. Начиналась новая жизнь!
Женщина должна одинаково следить за душой и телом, не сеять уныния, красиво одеваться, не откровенничать с болтунами, петь и танцевать. Бабушкин кодекс требовательно стучал в голове, хотя танцевать в первый год учебы Ангелине совсем не хотелось. Плохо налаживались отношения с девочками в общежитии, катастрофически не хватало денег, не было никакой мало-мальски приемлемой одежды. Но, если подумать трезво, даже если человек рожден для счастья, никто не обещал принести это счастье готовым на блюдечке. Однажды вечером, когда девчонки разбежались по свиданиям, Геля села и составила программу выживания:
1. Каждую пятницу печь пирог или кекс и угощать всех соседок по комнате, даже самую вредную Лиду Королькову.
2. Поменять одежду. Для этого купить в отделе тканей шотландку трех цветов (4 руб. метр!) и сшить три юбки. К каждой юбке подобрать в «Детском мире» свитер-гольф соответствующего цвета (она видела по 15 рублей) и колготки — синие, красные и черные.
3. Из обрезков ткани сшить сумку-торбу с разноцветными заплатками и большой пуговицей вместо замка.
4. Начать ходить на дискотеки всех факультетов.
5. Каждое утро делать гимнастику и петь хотя бы одну веселую песню.
6. Прочитывать не менее двух книг в неделю и заучивать наизусть не менее пяти стихотворений помимо общего курса.
Программа оказалась непростой, но выполнимой. Особенно всех поразили сумка и красные колготки. Вот потеха! Бабушка бы им показала, как одеваться. Пироги тоже очень продуктивно наладили отношения с другими девочками — не сравнить с разговорами и сплетнями. Буквально через неделю все три соседки по комнате делали гимнастику и дружно вопили: «Кто весел, — тот смеется, кто хочет — тот добьется…» Но главное — дискотека на физфаке, куда Ангелина храбро отправилась одна. Именно на физфак, потому что все говорили, что красивых девочек там не бывает, только умные невзрачные физички. Это оказалось чистой правдой! Игорю просто ничего не оставалось, как пригласить именно ее. И никто не удивился, когда вскоре у них начался настоящий серьезный роман. Кого еще мог выбрать круглый отличник, футболист и будущий великий физик Игорь Столетов, как не всем известную красотку с филфака, нарядницу и умницу Ангелину Горленко?
Он был очень красив. И очень молчалив. Слово очень подходило к любой характеристике Игоря — очень умен, очень спортивен, очень силен, очень замкнут. Хотелось взять за руку и идти рядом долго-долго. Или стоять до восхода, прижавшись щекой к щеке. Или засыпать, обнявшись. Они почти не разговаривали. Господи, почему они почти не разговаривали?! Ведь можно было понять, остановиться, убежать прочь!
Игорь жил с родителями недалеко от метро «Семеновская» в старомодном кирпичном доме с непомерно высокими потолками, потемневшим от дорогой мастики паркетом и тремя раздельными комнатами. Оказалось, именно такие дома котировались среди партийных работников. Родители Игоря поженились давным-давно, кажется, в тридцать девятом году, но только в пятидесятом уже немолодой солидный полковник политотдела Иван Андреевич Столетов получил направление на работу в Москву и собственную отдельную квартиру, где и родился их единственный сын. Что сравнивать! У Игоря с детства была своя комната, у его папы служебная машина с шофером, у мамы — домработница Зина и целых две шубы — кроличья и каракулевая с воротником из песца! Могла ли юная невеста заявить, что не стремится переезжать в их заслуженный рай с балконом и паркетом? И кто ее вообще спрашивал?
Сын родился ровно через год. Красивый, крупный мальчик, немного похожий на старшего Столетова и названный Иваном в его честь. Полковник страшно гордился внуком, любил тискать и щекотать за живот, особенно приняв рюмочку, так что ребенок истерически смеялся и срыгивал. Возразить было категорически нельзя, забрать и унести в кроватку — тем более! Имя Ваня Ангелине не нравилось (слава богу, что не Алексей!), поездки на дачу, где она целыми днями вкалывала наравне с Зиной, но без Зининой зарплаты, казались сплошным наказанием. Но все, абсолютно все вокруг, считая маму и отчима, были уверены, что Геля очень удачно вышла замуж — состоятельная семья, любимый муж, московская прописка. Кому она могла признаться, что не имеет даже собственной тумбочки для одежды и что семья Столетовых на всякий случай прописала невестку не в своей квартире, а у старенькой тетки Ивана Андреевича в коммуналке на Трубной. Был бы жив Гелин папа, он бы наверняка вмешался, запретил подобные унижения, но папы не было, а Игорь молчал и ни во что не вмешивался. Только однажды спокойно и продуманно высказал все, что думает:
Разве она не видит, что муж вкалывает день и ночь, родители ходят на цыпочках, лишь бы не мешать. Какого черта Ангелина нервирует всю семью из-за ерунды с пропиской? Чего ей еще недодали? Живет на всем готовом, ребенок сыт и ухожен. Кстати, он как отец категорически против нянек! Парень спокойно может ходить в ясли наравне с другими детьми. Поболеет и перестанет. Или она собирается навязать родителям еще одну чужую тетку в доме? Короче, если его жена не хочет работать, то пусть так и скажет. Все ее достижения — престижное издательство, языки, переводы, редактирование — набор красивых слов, а на самом деле — правка чужих бездарных текстов за жалкие гроши. В приличной лаборатории уборщица больше зарабатывает. И родители, и он сам уверены, что Ангелине правильнее уволиться и спокойно заниматься хозяйством и ребенком. Правильнее и практичнее. Кстати, мать давно мечтает освободиться от Зины.
Тогда у нее хватило мужества встать и уйти из дома, хотя сразу охватил ужас за Ванечку. Она старалась не плакать, только ходила и ходила взад-вперед по сырому осеннему городу, не находя разумного решения, потом все-таки поехала в общежитие к девочкам. Ничего не стала рассказывать, да никто и не спрашивал, вместе повздыхали, пожарили яичницу с колбасой. На Гелином месте теперь жила новая студентка, тоже иногородняя, она по-товарищески предложила ей полежать на бывшей кровати и даже накрыла одеялом, но стало только хуже, и в голове повисла абсолютная глухая пустота, как в дырявой кастрюле. К ночи приехал Игорь и, ни слова не говоря, забрал ее домой. Ангелина к тому времени так страшно волновалась за Ванечку, что не попыталась возразить.
И почти ничего не изменилось. Нет, изменилось! Родители в один день разобрали гостиную и объявили, что теперь здесь будет комната молодых — ведь им нужно место для занятий, ребенку пора купить кроватку побольше, а для гостиной вполне достаточно бывшей комнаты Игоря. Кроме того, свекровь Галина Семеновна подняла влиятельных знакомых и нашла ведомственные ясли вместо районных. Дети там болели намного реже, и питание было получше. Ни о каком увольнении Ангелины из издательства больше речи не шло, а по поводу прописки все дружно сделали вид, что коммуналка на Трубной — простая формальность.
Так прошел год, потом второй. Игорь успешно защитился, Ангелине — только подумайте — предложили возглавить отдел переводов. Они по-прежнему почти не разговаривали, Ванечка рос, свекры старели, Игорь был так же успешен и хорош собой. Похоже, он даже не заметил, что их общая жизнь сломалась навсегда.
После девяностого года начались глобальные перемены. Очень хорошие перемены, если не считать нарастающей бедности и пустых магазинов. Но полковник Столетов продолжал получать продовольственные пайки для ветеранов, Игорь заведовал лабораторией и даже два раза слетал в Штаты, Ванечка не голодал, больше Ангелину ничего не волновало. Зато в издательстве кипела жизнь, появились новые прекрасные авторы, и, самое главное, к ним в отдел стали приезжать редакторы из Франции! Вернее, сразу из нескольких стран, но ведь она прицельно занималась французскими переводами.
Дорогого гостя ожидали восемнадцатого января, в среду. Все немного волновались: как-никак руководитель отдела иностранной литературы старинного Парижского издательства. Скинулись и купили дорогой сыр, фрукты, горький шоколад. Ангелина собственноручно испекла фирменный бабушкин наполеон из двенадцати коржей. И вдруг в последнюю минуту звонок — господин Оливье задерживается на три дня. Получается, она одна в качестве руководителя отдела вынуждена принимать гостя в свой личный выходной. Потому что никто из ее сотрудников не обязан трудиться в воскресенье.
«Никогда не клади в оливье колбасу, — говорила бабушка, — бедность и дурной тон! Только отварную куриную грудку».
Мало того что господин Оливье заявился в воскресенье, он еще возжелал начать знакомство с прогулки по Москве. В восемь утра в январе! Хорошо, хоть выдался ясный солнечный день. Ангелина покорно брела вдоль Котельнической набережной, дрожа от крепкого утреннего мороза, и исподтишка разглядывала гостя. Немолодой элегантный француз в дубленке и детской вязаной шапке с помпоном радостно крутил головой во все стороны, периодически растирая побелевшие щеки, и с упоением что-то декламировал. Стыдно признаться, Ангелина почти не разбирала слов.
— Марос и солнцэ, день чудэсний!
— Что?!
— Ищо ты дрэмлишь, друг прэлестный. — Француз хитро улыбнулся: — Это Пушкин, очень известный поэт.
Хорошо, что он объяснил, а то иди знай, кто такой Пушкин.
— Вы тоже помните это стихотворение? — продолжал он. — Замечательно! Меня научила мама, много-много лет назад. Правда, она сама родилась в Париже, но ее папенька бежал из России после революции, поскольку был богатым дворянином. А во Франции стал бедным гражданином, ха-ха! Как это говорится? Еще почему-то упоминается птица… А! Гол как сокол!
— Да, именно так и говорится. Моя прабабушка часто повторяла. Она тоже была из старинной дворянской семьи и тоже бежала, но не так далеко, к сожалению. Только сокол — скорее не птица, а гладко струганное бревно или даже ствол пушки. Они ведь по-своему голые. Хотя, с другой стороны, когда соколы линяют, они тоже становятся почти голыми. Русский язык безграничен.
— Маменька много сил положила на мое образование и в особенности на изучение русского языка, но я рос разгильдяем и предпочитал ухаживать за девушками, поэтому запомнил только отдельные фразы. А в университете выбрал английскую и норвежскую литературу как более перспективные. Если бы не моя разумная жена, которая умела смотреть вперед, мы бы с вами никогда не встретились.
— Ваша жена изучала русский? Как интересно!
— Моя жена была дочерью основателя нашего издательства и его многолетнего директора, очень благородного и обеспеченного человека. Она унаследовала дело отца, а также прекрасный загородный дом и резиденцию в Париже, но имела неосторожность влюбиться в рядового сотрудника, то есть вашего покорного слугу. За двадцать лет совместной жизни мы успешно развили полиграфию, удвоили количество отделов, а также вырастили двух прелестных девочек, Катрин и Моник. Кстати, ваше имя произносится как Анжель, своей третьей дочери я непременно дал бы такое имя. К сожалению, у меня никогда не будет третьей дочери.
— Не зарекайтесь! Возможно, ваша жена тоже мечтает об еще одной девочке.
— Моя жена умерла. Два года назад. Поэтому я передал издательство детям, как и всю недвижимость. По-моему, получилось справедливо, не правда ли? Мне достаточно одного отдела иностранной литературы. Снова беспечен и свободен. И гол, как сокол. То есть, пардон, как струганое бревно.
Ангелина судорожно искала слова, чтобы извиниться за бестактность, но в голове крутилось только друг прелестный, и тогда она встала на цыпочки и обняла его как хорошего доброго друга. И поцеловала в щеку.
— Ох, что-то разболтался, — рассмеялся господин Оливье, незаметно смахивая слезу. — Лучше расскажите о себе. Такая молодая очаровательная женщина и вдруг — главный редактор серьезного отдела! Вся ваша жизнь отдана служению иностранной литературе? Или все-таки есть семья, какие-то свои дела и заботы?
— Дел хватает! Мы все годы живем одной семьей с родителями мужа. К сожалению, дочек у меня нет вовсе, только один сын пятнадцати лет, молчаливый, упрямый подросток. В прошлом году моя свекровь перенесла инсульт. Она была сильной и властной женщиной и вдруг в один миг превратилась в беспомощное, целиком зависимое от других существо, в последние недели даже жевать и глотать не могла. Свекор стар и обидчив, балует внука незаслуженными карманными деньгами, разрешает курить и даже выпивать. А муж ни во что не вмешивается, занят наукой и бизнесом, пропадает в командировках. Ой, вот я разболталась, так разболталась! Человек может поглупеть от холода, как вы думаете?
Господин Оливье сдернул шапку и напялил прямо поверх Гелиной нарядной негреющей беретки, потом крепко взял за руку и повел подальше от реки в сторону Китай-города. Можно подумать, он жил здесь тысячу лет. В уютном крошечном кафе не оказалось ни одного посетителя — какой ненормальный пойдет из теплого дома в такую рань, да еще в воскресенье. И ничего особенного не происходило — просто морозное утро, чай, сонный официант за стойкой, расписные чашки, мед, горячие ватрушки, горячие губы на твоем запястье, ласковый взгляд незнакомого, единственного в твоей жизни человека.
И хотя приезд господина Оливье был исключительно деловым и успешным для развития бизнеса, и хотя через неделю он вернулся в Париж, а Геля осталась в Москве еще на долгие семь лет, больше они не разлучались никогда. В горе и в радости, в болезни и в здравии… Пока смерть не разлучит нас.
Самое удивительное, что она никогда раньше никому не жаловалась, даже маме. И про Ивана не рассказывала, хотя душа болела дни и ночи. Сын не желал ни читать, ни заниматься спортом, только валялся на диване с пультом от телевизора. «Бандитский Петербург», менты, триллеры и погони, полураздетые актрисы, неумело изображающие любовь и страсть. Впрочем, любви там не было вовсе. И ничего не было, только бездарная трата часов и дней своей единственной жизни. Как пробиться к душе и разуму своего мальчика? Достались ли ему душа и разум?
Через три года Иван с грехом пополам окончил школу и почти сразу подписал первый контракт о прохождении службы в армии. Сколько она ни рыдала, ни умоляла, ни проклинала на чем свет стоит, в ответ получала только знакомое молчание или равнодушную усмешку. Что его привлекало — легкие деньги, жажда приключений, независимость? Или хотел сбежать подальше от папиного равнодушного презрения, жалкой квартиры, где у него никогда не было своей комнаты, вечно занятой матери, полоумного деда, день и ночь распевающего любимые песни:
Эх, ра-аскудрявый клен зеленый, лист резной…
— Уезжай оттуда, — твердил Оливье. — Ты больше ничего не можешь сделать, взрослый сын выбрал свой путь. Ты им не нужна, родная моя Геленька, ты им не нужна, а я пропадаю, я дня не могу прожить…
Но она продержалась еще два года в напрасной глупой надежде, и только после Ваниного приезда в отпуск с молодой женой, сдалась окончательно.
Собственно, новоявленная жена Анастасия не была такой уж молодой — на пять лет старше ее сына. Зато лейтенант милиции и королева красоты! Да, эта крупная, густо накрашенная блондинка в милицейской форме целых два раза становилась победительницей конкурса красоты российских вооруженных сил «Мисс Красная Звезда». Можете поздравлять и дарить подарки!
Они приехали в отпуск на три недели. Вернее, Иван на три недели, а его жена как минимум на год по случаю беременности и предстоящего рождения ребенка. Анастасия сразу выбрала для себя и будущего наследника большую комнату и вежливо предложила Ангелине перебраться в комнату деда, а для деда в свою очередь подыскать место в соответствующем Доме ветеранов. Известно, что там хороший уход, правильное питание и всегда найдется товарищ для совместного пения военных песен. На попытку возразить Геля получила еще более вежливый ответ, что, насколько Анастасии известно, Ангелина Алексеевна вовсе не прописана в данной квартире, поэтому лучше не спорить и договориться полюбовно.
За накрытым в тот же день праздничным столом дед откровенно ликовал, примерял Ванину фуражку, кричал «горько» и «за молодых», Геля изо всех старалась не заплакать, и только Игорь молча усмехался. Он со дня на день ожидал приглашения в американский колледж — читать лекции по статистической механике. Правда тематика не слишком котировалась и штат считался отдаленным, но зато сразу на два семестра. Согласие на развод Игорь подписал спокойно, только приподнял бровь при упоминании Парижа.
А дед буквально через несколько недель умер от сердечной недостаточности. Бог его уберег и от Дома Ветеранов, и от новой спецоперации. И ведь что странно — стоял две тысячи пятый год, война в Чечне благополучно забылась, об Украине и даже о Грузии еще никто не помышлял, но Ангелина чувствовала и знала, что Ваня пропал. Пропал навсегда.
Врача звали Иван Сергеевич, как Тургенева. Совсем молодой тощий мальчик, смешной болтун с грустными, пронзительными глазами, он каждый обход начинал с какой-нибудь забавной и поучительной истории — о вреде переедания, борьбе с чумой в Средние века, подвиге знаменитого доктора Мечникова. Ангелина не вслушивалась, только ловила мирную скороговорку и успокаивалась — еще ночь пролетела, значит, опять не умерла, опять обманула черную, злую судьбу. И, главное, не заразила Катеньку. Удивительно, что она думала о сходстве имени доктора с Тургеневым, а с собственным сыном никогда. Наверное, из-за отчества.
Ваня пропал без вести в четырнадцатом году и нашелся только через месяц в донецком госпитале. Месяц ужаса и отчаяния сменился короткой надеждой, что сын больше не вернется в армию, но Ивана не только наградили отпуском, но и повысили в звании.
Тогда же Ангелина впервые увидела Катеньку — тоненькую русоголовую девочку с косичкой, совсем не похожую ни на мать, ни на Игоря — только на нее одну. Да, только на нее, бабулю Ангелю. Надо же в девять лет придумать такое ласковое имя!
Ванина жена Анастасия и раньше писала, приглашала в гости, намекая на встречное приглашение в Париж, но Оливье слышать не хотел ни о каких родственниках. Милый и великодушный во всех других вопросах, он только закрывал дверь и уходил слушать любимое адажио Альбинони — волшебное, заезженное до шума в ушах адажио, написанное, как говорят, совсем не Альбинони, а неким музыковедом в середине двадцатого века. Может быть, Оливье не мог простить собственных дочерей, прелестных Катрин и Моник, которые категорически отказались знакомиться с обманщицей и самозванкой, приехавшей покуситься на наследство их покойной мамы? Они грозились демонстративно не явиться на бракосочетание, требовали подождать хотя бы несколько лет, но Геля и не настаивала. Ей было хорошо и спокойно, как может быть хорошо и спокойно Иову, потерявшему одну жизнь и нашедшему другую. Конечно, если этот божий любимец не начнет по неосторожности вспоминать своих прежних детей.
«Приезжайте, — писала Анастасия. — Катя все чаще задает дурацкие вопросы о службе отца — зачем подписал контракт и с кем собирается воевать, просто деваться некуда. Даже армейскому начальству додумалась написать — мол, она против любой войны и убийства людей и просит вернуть папу домой. Представляете?! На меня только злится, совсем отбилась от рук. Может, вас послушает наконец? Все-таки вы мать офицера, а мать сына не просто так на войну провожает, а для защиты Родины».
С тех пор Ангелина приезжала каждый год хотя бы на пару недель. Правда, о защите Родины старалась не упоминать, больше о музыке и прекрасных московских театрах. Она привозила кружевные пижамки, духи, нарядные туфельки и платья, потому что женское тело и женская душа одинаково нуждаются в красоте и любви. Они спали вместе с Катенькой в бывшей комнате Игоря и всегда долго шептались перед сном. Чаще всего Геля рассказывала о Париже, сказочном многовековом соборе, уютной квартире с окнами на бульвар Капуцинок, где они живут вдвоем с добрым волшебником Оливье (ха-ха, точно, как салат!). По близости от их дома притаился крошечный магазин-бутик, сразу и не заметишь. И в этом магазине продаются лучшие на свете платья! Да-да, бабушка Анжель обязательно познакомит свою девочку с хозяйкой магазина, милой мадам Бернар, и мадам Бернар распахнет все шкафы и подберет для Кати самый прекрасный наряд. А еще внучка обожала рассказы о веселом радостном детстве, балетном училище, музыкальной школе, о прабабушке Ангелине и маме Екатерине, в честь которых они обе названы. Конечно, она не догадывалась, что слушает такие же придуманные истории как про адажио Альбинони, потому что мисс Красная Звезда назвала дочку в честь ракетной установки, детство без папы не бывает веселым и радостным, а многовековой Парижский собор вскоре загорится и погибнет. И беззаботная мирная жизнь погибнет буквально на следующий год после собора. Может быть, Господь обиделся из-за пожара? Или, наоборот, хотел предупредить, что нельзя играть ни с огнем, ни с вирусом, ни с войной?
Последний раз Ангелина Алексеевна приехала в Москву в феврале двадцатого года. А в марте официально объявили эпидемию и закрыли границы. Оливье метался как безумный, обрывал телефон и скайп, сам рвался прилететь в Россию. Нечего говорить, что все оказалось бесполезным. Последний раз они связались в конце мая, за день до начала Гелиной болезни. Наутро, услышав от нее о высокой температуре, Анастасия закрылась в ванной комнате, «скорая» и такси не отвечали, все сильнее болела голова, но Ангелина так боялась заразить Катеньку, что, напялив две маски, сама поехала в больницу на трамвае, а потом на метро, и только на входе в рентгеновское отделение окончательно потеряла сознание.
Может быть, за проявленное мужество Господь и послал ей спасителя Ивана Сергеевича, который похлеще легендарного доктора Мечникова проявлял чудеса героизма: с утра до ночи мотался в огромном жутком помещении реанимации, менял растворы, таскал баллоны с кислородом, когда не хватало централизованной подачи, строго следил, чтобы все дышали, пили воду, лежали на животе. Как жаль, что Ангелина Алексеевна не смогла его потом найти и поблагодарить, сколько ни звонила в справочную.
Через месяц она наконец вернулась домой. Вернее, в квартиру на «Семеновской». Вернулась похудевшей на десять килограммов и бледной, как тень, но вполне живой, поэтому целый день не могла понять, почему мисс Красная Звезда так скорбно вздыхает и утирает сухие глаза. Наконец та решилась:
— Ангелина Алексеевна, голубушка, мне бы легче промолчать, но кто же еще вам расскажет? Господин-то ваш, который Оливье… Короче, дочка его звонила из Парижа еще неделю назад, да пока разобрались, пока переводчика нашли…
— Что случилось? Он тоже заболел?! Господи, говорите, говорите скорее!
— Да помер он. От той же короны и помер. Все вы нашу медицину горазды ругать, а вон как получилось. В самом Париже и не спасли.
Официально перелеты во многие страны обещали открыть с марта двадцать второго года. Ангелина ждала и не ждала. Вернее, ее никто нигде не ждал. Мамы уже пять лет как не было в живых. Об Оливье старалась не думать, чтобы не умереть от тоски — она даже не знала, где именно его похоронили. Катенька за эти два года очень выросла и похорошела, прекрасно училась практически по всем предметам. Теперь Игорь мог бы гордиться сходством с ним внучки. Но, хотя она и продолжала жить в одной комнате с бабушкой, к сожалению, практически не бывала дома: то библиотека, то друзья, еще и в пиццерии устроилась подрабатывать. Наверняка устала от невольно навязанного соседства. Та же Анастасия откровенно тяготилась Гелиным присутствием, намекала на отсутствие прописки и прав на жилье, демонстративно выделила, как бедной родственнице, отдельную полку в холодильнике. Самое печальное, что во Франции у Ангелины тоже не было прав на жилье. Гражданство успела получить, а квартиру так и не оформили. Теперь она автоматически перешла к детям Оливье. Да, оставалась комната на Трубной, но только теоретически. А практически коммуналку давно расселили и помещение заняли под какой-то офис. Пожалуйста, можете судиться, если найдете достаточно денег.
Только не ныть и не жаловаться! Может, попробовать снять на окраине Москвы недорогую комнату, подрабатывать вязанием и шитьем? Нет, на такие гроши неделю не продержаться. И переводами не прокормиться. А если вернуться в Париж и там снять комнату? Одолжить денег у Красной Звезды? Да-а, у этой одолжишь. Тогда устроиться консьержкой? Или лучше поселиться в дешевом отеле и там же подрабатывать на кухне? Хотя бы с голоду не умрешь. Но для начала она должна попасть на могилу Оливье, поклониться, рассказать, как ей одиноко в чужом, жестоком мире. Дорогой Оливье, не говорю с тоской: их нет, но с благодарностию: были. Какое счастье, что ты был у меня. Еще можно забрать из прежней квартиры свои вещи — лампу, любимую этажерку, русские книги. Оливье обожал покупать Ангелине подарки — перчатки, тонкие расписные шали, бусы. Никому, кроме нее, они сегодня не нужны. Кстати, для переболевших или привитых граждан Франции въезд в страну не ограничен.
Она купила билет на двадцать четвертое февраля двадцать второго года и новости узнала уже в Париже, в дешевом хостеле на Монмартре, где с утра до утра долдонил телевизор. Обо всем подряд — погоде, городских сплетнях, новом карантинном режиме, бомбежке украинских городов российскими самолетами. Ангелина прослушала новости один раз, потом второй, потом открыла в телефоне на русском языке. Вынужденная мера… денацификация… участвуют только служащие по контракту… победа в ближайшие дни. Голова оставалась до удивления пустой и трезвой, только не покидала мысль, что она больше никогда не увидит Катеньку. И еще — что вполне могла бы назвать сына Алексеем.
Номер телефона Моник у Ангелины не сохранился, зато Катрин ответила мгновенно и радостно. Право слово, если бы сам президент Франции так обрадовался Гелиному звонку, она бы меньше удивилась.
— Анжелин, моя дорогая, вы нашлись! Наконец-то. И я, и Моник буквально потеряли надежду. Безумная эпидемия, а теперь еще война! Вы не поверите, российские чиновники просто отказывались с нами разговаривать. Надеюсь, вы полностью выздоровели? Бедный, бедный папа. Он так страшно переживал — семьдесят пять лет, больное сердце, известие о вашей болезни… Моник уверена, что он умер от горя. Вы хотите поехать на кладбище? Прямо сейчас? Конечно, мы готовы сопровождать. Кстати, где вы пока остановились? В хостеле? Боже мой! Я сейчас же привезу ключи от квартиры! Поверьте, мы ничего не трогали с папиного ухода. Да, вы правы, юридически квартира до сих пор принадлежит нам с сестрой, но теперь уже ненадолго. Моя дорогая, тяжело сознавать, как мы были жестоки, словно глупые дети, и ревновали папа к новой жене. А теперь его нет, и некому предъявлять капризы и требования. Дарственная давно готова, нужна только ваша подпись. Моник тоже согласна. Вернее сказать, она и предложила оформить на вас квартиру, но я, конечно, поддержала.
Оказалось, войти в старый любимый дом так же странно и грустно, как в собственную детскую фотографию. Вот ты сама с бантом на макушке смотришься в огромное зеркало, вот любимая кукла, кубики, гном в красном колпачке, гирлянда из флажков на двери. Только мама не откроет эту дверь и не поцелует в гладкую, круглую щеку.
Хотя сестры искренне старались ее подбодрить, Ангелина еле дождалась, когда останется одна. Приняла очень горячий душ, заварила кофе в любимой чашке, разложила вещи по привычным ящикам в комоде. Оливье всегда потешался над ее маниакальной аккуратностью, но ведь душа и тело одинаково нуждаются в красоте и любви. Очень хотелось выйти на воздух, уже начиналась весна, лед на мостовых практически растаял, и только весело хрустел в мелких лужах. Она шла вдоль воскресшего бульвара Капуцинок, узнавая и не узнавая поблекшие за зиму витрины. Вот знакомая овощная лавка, кондитерская с неземной красоты пирожными, книжный магазин, химчистка. Главное не расплакаться — люди любят веселых победителей, а не жалких неудачников. А вот и бутик мадам Бернар, сказочный и малодоступный рядовому покупателю магазин дамской одежды. Только однажды, в день ее шестидесятилетия, Оливье настоял, и они вместе выбрали простое и прекрасное алое платье с застежкой из мелких пуговиц такого же неповторимого цвета — не бордового или, не приведи господь, розового, а именно алого, особенно идущего немолодой стройной женщине с густыми русыми волосами.
— Мадам Оливье, ma chere! — Госпожа Бернар радостно замахала рукой из открытой двери. — Вы все-таки вернулись! Дорогая, бедная мадам! Мы все так скорбели о вашей утрате. Только не покидайте больше Париж! Вы должны жить здесь, жить и украшать собой наш несчастный замусоренный город. Я слышала, что квартира опять в вашем владении? Правильно и справедливо. Надеюсь, вам также положено содержание? Нет? Какая жалость! Какая жалость… Послушайте! У меня родилась прекрасная идея! Что, если вы станете лицом моего магазина? У меня как раз недавно уволилась продавщица. Да-да, не спешите отказаться! Бутик такого класса не станет посещать молодая девица в рваных джинсах или затурканная мамаша с коляской. Нет, только элегантные немолодые дамы с легкой сединой в русых волосах. Вот увидите, ваша прическа сразу станет эталоном. К тому же обязанности продавца не очень сложны, мы всегда успеем посидеть за чашечкой кофе, поболтать немного. Да, именно так! Я расширю витрину и поставлю столик прямо напротив стенда с новыми образцами! Не поверите, еще сегодня утром я грустила, что дела приходят в упадок!
— Бабушка, бабушка, ну отвечай же! — Маленький дешевый ноутбук буквально подпрыгивал на письменном столе, словно раскаленный чайник. — Бабушка, я уж и в скайпе звонила, и в вотсапе, у тебя интернет совсем не работает?
Ангелина бросила на пол корзину с овощами и застучала по всем клавишам подряд:
Катя, Катенька, я тут, я уже отвечаю! Все хорошо, я тебя прекрасно слышу, просто не умею наладить микрофон. Но писать могу. А ты говори!
— Бабуль, мне нужен номер твоего счета, срочно! Ты восстановила счет?
Да, да, восстановила
— Тогда напиши его в скайпе. И потом сразу сотри на всякий случай. Ты поняла? Сразу сотри. Ага, я уже вижу, молодец!
А что случилось? Проблемы в школе? Тебе нужны деньги? Ты все должна мне рассказать.
— Это тебе нужны деньги! Ты узнавала, сколько может стоить комната в аренду? Только никаких хостелов, нормальная комната без соседей? Я пока выслала три тысячи долларов, но скоро получу еще.
Что?! Что ты такое говоришь?
— Не волнуйся, я давно все рассчитала. Я уже год работаю в хорошем дорогом ресторане — просто наврала про пиццерию, чтобы мама не вмешивалась. Я высылаю деньги, ты снимаешь комнату, я заканчиваю учебный год и приезжаю. Нам ведь не привыкать жить в одной комнате, правда? Я узнавала, можно последний класс окончить в Париже, потом даже легче поступить в университет. И подрабатывать можно, не пропадем! Главное, не ныть и не жаловаться, правда?
Правда, моя умница, еще какая правда! Но у меня изменились обстоятельства. Вернее, намного улучшились…
— Вот приеду, ты мне и расскажешь. А сейчас бегу на работу. Думаю, еще пару тысяч до конца года наберу. Продолжаем петь и танцевать! Ma cherie, je t’adore!
Даже время стареет. С трудом вспоминаешь с утра,
Сколько зим пробежало, которое нынче столетье.
Ничего нет скучнее! И вечное слово «пора» —
бесполезная жалость, не греет оно и не светит,
лишь за ухом звенит как несносная песнь комара.
Нам весна не случилась красна — безоконна как трюм —
То пугала, то мелко дразнила тропой муравьиной,
Не любила сполна, не простила отчаянных дум.
Так и снилась бы, снилась, душила тугой пуповиной,
Но разбилась волна, разлетелся лукум-каракум.
Если зной, то стеной, впрочем, град ненамного милей,
Что глупей и смешней — горевать по ненастной погоде?
Ну, еще по одной! Приюти, обогрей и налей,
Наших прожитых дней, навсегда неподвластных природе,
Не считай, ангел мой, не проси, не зови, не жалей.
Пусть стемнело давно, и слепое окно, и печалит
Тишина за стеной, и случайной пощады не жди,
Но какая прекрасная жизнь улеглась за плечами,
И весна зелена. И еще полчаса впереди.
