СЕМЬ ИСКУССТВ

В замороженной атмосфере тех лет (железный занавес) появление Тимофеева-Ресовского в Москве было подобно яркой комете. На лекцию в «капичнике» пришли сотни человек. На семинаре выступил и академик И.Е. Тамм. Он сообщил о работе Крика и Уотсона, а также физика-невозвращенца Георгия Гамова по расшифровке структуры ДНК и генетическом коде.

 Михаил Голубовский  

МИР И ТВОРЧЕСТВО ЭВОЛЮЦИОНИСТА НИКОЛАЯ ВОРОНЦОВА   

Известны крупные ученые, которые всю жизнь проработали в одной области или над одной проблемой и, в конце концов, докопались до глубинных основ. К примеру, генетик Эдвард Льюис, нобелевский лауреат школы Томаса Моргана. Десятилетиями он упорно концентрировал свои усилия на генетическом анализе одного сложного хромосомного локуса, который контролирует сегментацию тела у дрозофилы. И вот в середине 1980-х его исследование привело к прорыву во всей биологии развития — открытию эволюционно консервативных генов, которые определяют план строения организма и ход эмбрионального развития у самых разных организмов. Нобелевская премии в 1995 г.

В то же время есть ученые-синтезаторы, которые воплощают свой талант и в конкретных исследованиях, и на поприще науки как социального института, и на ниве передачи знаний, а также истории науки. Таким был выдающийся биолог-эволюционист Николай Николаевич Воронцов (1934–2000). Вот названия двух мемориальных сборников его избранных статей: «Эволюция. Видообразование. Система органического мира» (1) и “Наука. Общество. Ученые” (2). Эти названия хорошо отражают три грани жизни и творчества Воронцова (далее Н.Н.). Вместе с опубликованной незадолго до его кончины замечательной книгой «Развитие эволюционных идей в биологии» (3), мы получаем полное представление о творчестве и эволюционном мире Н.Н. (4).

Исторически сложилось, что в России в разных областях науки и культуры возникали школы, направления, несходные между собой по устремлениям и стилю. Они тяготели в основном к двум столицам — Москве и Санкт-Петербургу. “Мне посчастливилось быть учеником разных генетических и эволюционных школ обоих наших столиц”, — писал Н.Н.

Окончив с отличием Московский университет, Воронцов приезжает в Ленинград и становится аспирантом старейшего Зоологического института АН (ЗИН) у Б.С. Виноградова, видного териолога (изучение млекопитающих). Тема исследований Н.Н — сравнительная морфология хомяков, одной из самых многочисленных групп млекопитающих в мировой фауне. По словам Воронцова в старейшем Зоологическом институте, основанным в 1832 г., учат и люди, и музей, и стены, и библиотека.

В 1964 году Воронцов возвращается в Москву, возглавив кафедру эволюционной биологии 2-го Мединститута. В 1965-м он уезжает в новосибирский Академгородок и около 12 лет ведет исследования и занимается организацией биологической науки в Сибири и на Дальнем Востоке.

Двустоличный плюрализм несомненно способствовал научному стилю и высокому авторитету Воронцова как биолога-эволюциониста. Диалогичность, культура несогласия в дискуссиях с оппонентами чувствовались в его статьях, лекциях и при личном общении. Сам Н.Н. в такой последовательности определил собственные научные интересы: “зоология, териология, систематика, эволюция, история науки”. Но это лишь сухой абрис. Можно добавить: эволюционный морфолог, основатель кариосистематики животных в России, популяционный генетик, зоогеограф и путешественник. И одновременно — автор университетских руководств по теории эволюции, организатор и радетель науки, общественный деятель, активный думский депутат периода перестройки.

Традиции и учителя

Статьи Воронцова по истории биологии содержат сведения о становлении и драматических судьбах отечественной генетики в 30-е — 50-е годы. Они включают серию биографических очерков о крупных российских генетиках Н.К. Кольцове, Н.И. Вавилове, М.М. Завадовском, В.П. Эфроимсоне, Н.П. Дубинине, Г.Ф. Гаузе, И.А. Рапопорте.

Особое место занимают статьи о Николае Владимировиче Тимофееве-Ресовском, которого Н.Н. называет своим главным учителем. Его судьба, ставшая хорошо известной из книги Даниила Гранина “Зубр”, а затем по опубликованным воспоминаниям самого ученого, поистине драматична и легендарна (5, 6).

Тимофеев-Ресовский по приглашению работал в Германии с 1925 по 1945 гг., оставаясь гражданином России. После войны он попал в концлагерь, а затем как крупнейший специалист по действию радиации на живые организмы, вел исследования в закрытой «шарашке» на Урале. Биолог мирового ранга, один из основателей популяционной и радиационной генетики, эволюционист и биофизик, предтеча молекулярной биологии. Он знал и вовлек в неформальные европейские семинары (называя их попросту “трепы”) именитых европейских биологов, химиков, физиков. В их числе самого Нильса Бора, именуя его в неформальных разговорах «Нильсушка» .

Подлинным потрясением в научном сообществе было появление Тимофеева-Ресовского в Москве 8 февраля 1956 г. с лекцией в Институте физических проблем по приглашению академиков И.Е. Тамма и П.Л. Капицы. Сие произошло еще в период лысенкоизма. Это была лекция мирового генетика с пугающим советским клеймом “невозвращенец”.

В замороженной атмосфере тех лет (железный занавес) появление Тимофеева-Ресовского в Москве было подобно яркой комете. На лекцию в «капичнике» пришли сотни человек. На семинаре выступил и академик И.Е. Тамм. Он сообщил о работе Крика и Уотсона, а также физика-невозвращенца Георгия Гамова по расшифровке структуры ДНК и генетическом коде.

Мэтр ленинградской цитологии проф. В.Я. Александров приводит письмо биолога проф. Г.Г. Винберга, которому удалось попасть в зал заседаний семинара (7):

«Аудитория ломилась. Я простоял два часа, обливаясь потом, не в состоянии шевельнуть рукой из-за давки. В соседнем зале толпа слушала доклады из репродукторов»

Тимофеев-Ресовский, отмечал Воронцов, был человеком трех миров и эпох:

 “В нем сочеталась русская дореволюционная дворянская и университетская культура (последняя оставалась еще не разрушенной до его отъезда за рубеж в 1925 году), с европейской экспериментальной наукой. Испытав на себе и своей семье репрессии нацизма (арест и гибель старшего сына за участие в группе сопротивления режиму Гитлера), он оставался верным себе и спасал лиц “неарийского происхождения” и “остарбайтеров”.

Тимофеев-Ресовский брал на работу в “шарашку” на Урале тех, кто сидел с ним и за кем продолжали вести наблюдение органы госбезопасности. На биостанции Миассово он организовал летние неформальные семинары-школы по генетике, биофизике, теории эволюции. После 1955 г. власти разрешили ему приезжать в Москву и Ленинград, где его всегда ждали.

Но только в 1962 г. ученый получает возможность покинуть Урал. Однако, с “волчьим” паспортом, по которому постоянно можно было жить лишь на 101-м километре от Москвы. В обнинском Медико-радиационном институте его пригласил заведовать отделом достойный директор медицинский радиобиолог Г.А. Зедгенидзе.

“Каждый год, с 1956 по 1962, я неотступно ходил за Тимофеевым на все его доклады и лекции, мы бывали вместе в домах ленинградской интеллигенции, смогли близко познакомиться с классиками отечественной биологии”, — вспоминал Воронцов.

Н.В. Тимофеев-Ресовский в разные годы, в середине — дружеский шарж

Такова магическая сила влечения к таланту и учителю. Она проявляется не у всех людей, но лишь у личностей с врожденной тягой к знаниям, с сильным внутренним импульсом к знаниям и творчеству. Они интуитивно или сознательно выбирают себе лучших учителей. Большой талант создает атмосферу духовного роста и кристаллизации других талантов.

Все в Тимофееве-Ресовском — раскованный, свободный стиль поведения, темперамент, энергия громового голоса, красочные рассказы (“трепы”) производили завораживающий и прямо-таки магический эффект. Феерическая комбинация европейских манер, шарма и внутреннего достоинства в сочетании с молодецкой удалью былинного богатыря.

Он был заводилой в любой компании и даже в стенах Бутырской камеры сумел организовать семинар. В его незабываемой по лексикону, образности и экспрессии речи, ясность и глубина описания биологических явлений всегда соседствовали с метафорами, терпкими присловьями, юмором — и никакой “звериной серьезности”.

Тимофеев всегда стремился выявить суть сложного биологического явления или процесса и затем провести количественный анализ элементарных составляющих. Его первое классическое исследование 1925 г. было посвящено анализу путей проявления генов в фенотипе. Сначала устанавливалась общая зависимость признака от генов (есть или нет наследование), затем степень проявления генов в фенотипе (экспрессивность) и, наконец, анализ зависимости этих двух параметров от условий внешней и генетической среды.

По дорожкам, проложенным Тимофеевым еще в середине 20-х годов, ведутся ныне генетические исследование и у человека, включая анализ наследственного предрасположения к болезням, наследование свойств психики и интеллектуальных способностей. Понятно, почему именно Тимофеев по рекомендации своего учителя Н.К. Кольцова был приглашен в 1925 году организовать подобные исследования в Германии.

Методологии Тимофеева учились не только биологи, но и крупные физики и математики, вовлеченные им в биологию и внимавшие мэтру на семинарах.

Ведь человек и суетен, и грешен,
Не отличает в слепоте своей
Немногие существенные вещи
От многих несущественных вещей.
Чему Вы только нас не обучали!
Но если все до афоризма сжать,
То главное — и в счастье, и в печали
Существенное в жизни отличать.

Это строки из юбилейного послания к Тимофееву молекулярного биолога профессора Льва Александровича Блюменфельда, непременного участника миассовских семинаров, основателя кафедры биофизики Московского университета. Именно на этой кафедре Воронцов читал лекции по истории эволюционных идей в биологии.

Другим учителем Воронцова был известный математик и кибернетик Алексей Андреевич Ляпунов. Его генеалогии, биографии, научной и общественной деятельности посвящено изыскание Воронцова “Окружение и личность” (8). А.А. Ляпунов — ученый с уникальной широтой интересов, статьями в области биологии, геофизики, методологии науки. На его квартире еще в начале 1950-х проходил неформальный семинар по генетике. Младшая дочь Ляпунова биолог Елена Алексеевна, связала свою жизнь с Воронцовым. Она стала соавтором совместных с Н.Н. исследований и публикатором его творческого наследия. В 1961 г. Ляпунов переехал Академгородок, и работал там до конца жизни.

“Поколение Любищева” — так иногда называл Н.Н. плеяду своих учителей. Зоолог-эволюционист и философ Александр Александрович Любищев в письме к дочери однажды рассказал о древней библейской традиции почитания учителя:

«Духовная связь выше материальной. До этого, оказывается, додумались евреи. Один из здешних медицинских профессоров, которого я консультирую по вопросам статистической обработки, сообщил мне, что в Талмуде есть такое место: “Если у тебя арестованы отец и учитель, сначала освободи учителя, потом отца, так как отец тебя породил, а учитель научил мудрости”.

Сходная традиция отношения к своим наставникам перешла к Воронцову от общения со своим учителем. Сам Тимофеев считал себя учеником Николая Константиновича Кольцова, основателя московской школы эволюционной генетики. Особенно запомнились ему лекции Кольцова и большой зоологический практикум. Кольцов, читая лекции по зоологии и сравнительной морфологии, тут же рисовал цветными мелками все схемы и рисунки. Так как он был прекрасным художником и графиком, то это было технически очень хорошо и много яснее, нагляднее любых изданных таблиц. Это врезалось в память буквально на всю жизнь.

Я счастлив, вспоминал Тимофеев-Ресовский, что проявил «достаточную лягавость, верхнее чутье», чтобы связаться именно с этим кругом московской зоологии, а не с каким-нибудь другим (6). Лягавость — типично тимофеевское словечко-метафора: целевой поиск, выбор учителя и своего жизненного пути.

Воронцов оставил эссе о других старших коллегах, с которыми ему довелось близко общаться. Это генетики М.М. Завадовский и В.П. Эфроимсон, зоолог В.Г. Гептнер, систематик и палеонтолог И.Г. Громов, ленинградский протозоолог Ю.И. Полянский, натуралисты и экологи с Дальнего Востока и Урала А.И. Куренцов и С.В. Кириков.

Читая эти очерки, вспоминаешь парадоксальное суждение Тимофеева-Ресовского:

 «хороших математиков, физиков, химиков — этого добра хватает. А вот зоологи, да еще хорошие, наперечет, …они отличаются от прочего образованного человечества тем, что они в среднем лучше”.

Заметка Воронцова “Поколение Любищева” вполне подтверждает этот парадокс. Она была написана в виде предисловия к публикации в журнале “Знамя” в 1991 г. самиздатской публицистической статьи А.А. Любищева “Размышления о венгерской трагедии”, написанной в декабре 1956 г. сразу по горячим следам венгерского восстания.

Зоолог, эволюционист и философ Любищев был, пожалуй, первым автором российского научного самиздата. В 1953–1955 гг. он написал большой труд “Монополия Лысенко в биологии”, который по главам самиздатно распространялся среди биологов и научной интеллигенции. Стиль Любищева — свободное мыслеизъявление, вне групповых пристрастий. Двух станов не боец и спор с обоими мой жребий тайный –этой позиция Алексея Константиновича Толстого, любимого поэта Любищева, он всегда следовал.

Резко и открыто выступая против лысенкоизма, Любищев не утаивал и своих несогласий с друзьями-генетиками в области теории эволюции (9). В конце 1960-х гг. Воронцов организовал сборники статей российских биологов «Проблемы Эволюции» и публиковал там неканонические статьи Любищева, которые в других изданиях обычно отклоняли.

Среди биологов было и не столь открыто выражаемое, но достойное интеллигентное поведение. Например, у учителя Воронцова по аспирантуре ленинградского зоолога Бориса Степановича Виноградова. Он руководил огромным отделом в ЗИНе, где хранились бесценные коллекции, собранные поколениями зоологов и путешественников. Виноградов был аккуратен, пунктуален и немногословен. Он придирчиво следил за адекватным международным обменом экспонатами. Cменял раритет лишь на раритет, а тривиальный вид на обычный. И никто не мог уговорить его отойти от своих принципов.

В декабре 1956 г. Воронцов застал своего учителя за необычным занятием — подбором коллекционной посылки в дар музею естественной истории в Будапеште, сгоревшему во время венгерского восстания 1956 г. Виноградов сам отбирал в посылку образцы достаточно редких видов. В ответ на чей-то удивленный возглас о безвозмездном даре ценнейших экспонатов, учитель строго и коротко ответил: “Мы сожгли, мы и посылаем”.

Контуры исследований Воронцова

Воронцов и его ученики совершили более 40 экспедиций во все регионы бывшего СССР, особенно много работали в горных районах Памиро-Алая, Тянь-Шаня и Забайкалья. На экспедиционном грузовике был установлен генератор и можно было работать с микроскопом прямо в поле, анализируя морфологию и кариотипы пойманных животных.  

Воронцову в последнее десятилетие жизни выпало счастье побывать на пяти континентах. Посетить тропические леса Бразилии и Малайского полуострова, острова Борнео — места, описанные и Дарвином во время его путешествия на “Бигле”, и его соавтором по теории эволюции зоологом и путешественником Альфредом Уоллесом. Везде, где только позволял случай, Воронцов собирал зоологические и ботанические коллекции.

Как эволюционист и историк науки, Воронцов впитывал ауру музеев, ботанических садов, биостанций и библиотек, где творили классики эволюционной мысли. Он переписывался и был лично знаком со многими крупными зарубежными эволюционистами — Э. Майром, Д. Симпсоном, Ф. Добжанским, Ст. Гулдом. Этот личный опыт и знание придавали особый вес его оценкам и размышлениям (10).

Воронцов вел и возглавлял исследования на разных уровнях эволюции: анализ неравномерности темпов эволюционного преобразования органов, изучение связей близких видов на стыках их ареалов, систематика и проблемы мировой зоогеографии. Его уникальность эволюциониста состояла в органическом слиянии классических для зоолога методов сравнительной морфологии и анатомии с новыми подходами конца ХХ века: анализ кариотипов, структуры хромосом и вариаций состава ДНК.

Есть тонкие властительные связи / Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока / Под гранями не оживет в алмазе.

Это интуитивное поэтическое предвидение Брюсова из его “Сонета к форме” еще не стало предметом научных изысканий. Зато властительные или закономерные связи между числом и составом хромосом клеточного ядра и фенотипом организма, его видовым статусом были обнаружены у растений на заре ХХ века классиком генетики Гуго де Фризом. Он ввел в генетику термина «мутация». Он же первый нашел новую гигантскую форму растения энотера, которая возникла путем удвоения числа хромосом в ядрах клеток — феномен полиплоидии. Кариотип (число и строение хромосом) каждого вида высших организмов состоит из пар гомологичных материнских и отцовских хромосом. Такой двойной хромосом набор именует диплоидным и обозначают символом 2n.

Сейчас уже трудно представить изумление генетиков, когда в начале 1920-х годов были открыты закономерные связи между контуром цветка и колоса у разных видов пшениц и числом и составом хромосом в ядре их клеток. Так, однозернянки, двузернянки (твердые пшеницы, включая знаменитую полбу у Пушкина — «есть же мне давай вареную полбу») и мягкие пшеницы отличаются кратным изменением числа хромосом — 14, 28 и 42. При гибридизации нередко объединяются в одно целое геномы разных видов растений, как у пшениц. Появление в геноме любой лишней хромосомы (или даже части ее) неотвратимо ведет к разным изменениям облика организма. Это впервые на растениях установил американский цитогенетик А. Блэксли. У человека известен горестный, неотвратимо снижающий интеллект синдром Дауна при появлении в геноме лишней 21-ой хромосомы.

В ходе природной генетической инженерии эволюция часто манипулировала числом хромосом и хромосомных плеч, удваивала их число и комбинировала в разных сочетаниях. Подобным путем возникли многие культурные растения. Воронцов приводит схему классических модельных экспериментов по созданию нового вида растений путем хромосомной инженерии. Эти вошедшие в учебники оригинальные опыты по получению нового вида растений у отдаленных гибридов впервые провел в 1920-х годах сотрудник Н.И. Вавилова Георгий Карпеченко (1899-1942). Увы, в расцвете лет он, как и другой известный цитогенетик из вавиловского окружения Г.А. Левитский (автор понятия кариотип), были репрессированы и казнены после ареста Н.И. Вавилова.

На основе концептуальной идеи Карпеченко генетикам удалось экспериментально воссоздать происхождение ряда видов культурных растений, которые возникли в результате гибридизации и удвоения числа хромосом у гибридов. Сотрудник Вавилова В.А. Рыбин ресинтезировал культурную сливу, путем гибридизации дикорастущих видов терна (n = 32) и алычи (2n = 16) с последующим удвоением хромосом гибрида.

Особое внимание Н.Н. уделяет концепции видообразования, названной американским генетиком растений Л. Стеббинсом (L. Stebbins) «полиплоидные комплексы». В этом случае, например, три исходных вида с разными геномами и диплоидными числами хромосом АА, ВВ и СС могут скрещиваться в разных сочетаниях и производить новые полиплоидные формы ААВВ, ААСС и ВВСС. Эти формы уже репродуктивно изолированы друг от друга и от исходных вариантов и могут дать начало новому виду.

Фантастическая природная хромосомная инженерия обнаружена в роде Brassica, куда относят разные виды капуст, горчиц и знаменитая репа. Репа входила в рацион многих народов уже около 40 веков назад, будучи до картофеля основным овощем в древнем Риме и в России. В диком виде нынешняя репа неизвестна. При гибридизации репы и огородной капусты возник новый полиплоидный гибридный вид — рапс. Ныне рапс один из источников получения растительного масла (сорт «канола» канадской селекции).

Природная хромосомная инженерия найдена и у животных среди некоторых видов рыб, лягушек и ящериц. Близкие виды животных часто отличаются различиями в их кариотипе. К примеру, геномы человека и его обезьяньих сородичей различаются и по числу хромосом ( у человека 2n=46, у высших видов обезьян 2n=48), и по их внутренней структуре (не менее девяти инверсий или переворотов участков ДНК в хромосомах), и по распределению разных фракций ДНК в определенных районах.

Молодой зоолог Воронцов в возрасте 22-х лет поставил своей целью провести систематический анализ закономерных связей между разного рода изменениями наборов хромосом и процессом видообразования у животных. В 1956 г. он публикует большую программную статью “Значение хромосомных наборов для систематики млекопитающих”. Намеченную в молодости программу Н.Н. с большим размахом сумел воплотить в жизнь, сделав с учениками и соавторами серию эволюционных открытий.

Я хорошо помню, когда в 1965 г. Воронцов приехал в новосибирский Академгородок. В Институте цитологии и генетики в составе нашей лаборатории генетики популяций, которой заведовала Раиса Львовна Берг, он организовал группу эволюции и кариосистематики. Воронцов собрал вокруг себя и заразил научным азартом талантливых молодых биологов, выпускников университетов Москвы и Новосибирска.

Хотя Н.Н. было тогда только 30 лет, его облик, манеры, стиль речи отличались какой-то основательностью, степенностью и вальяжностью. Атмосфера новизны, энтузиазма в поиске тайн природы, царившие в группе Воронцова, напоминали, судя по описаниям, знаменитую “мушиную комнату” Томаса Моргана, где возникла в 1915 г. хромосомная теория наследственности. Или известный московский эволюционный семинар Кольцова–Четверикова 1920-х годов под названием СООР (Совместное Орание).

Начиная с 1965 г. при участии и под руководством Воронцова были проведены среднеазиатские и забайкальские экспедиции, охватившие территории в десятки тысяч квадратных километров. По всему гигантскому маршруту собирался зоологический материал. Впервые были определены кариотипы более 100 видов млекопитающих, взятых из разных точек их евразийского ареала. Анализ географии геномов в сочетании с классической морфологией обновил систематику и привел к открытию новых видов.

Последовал важный вывод о разных путях эволюции кариотипа и видообразования у млекопитающих. Новые виды могут возникать не только путем постепенного отбора адаптивных признаков, как считалось в концепции дарвинизма. Возможно и взрывное видообразование, когда первично мутационное преобразование генома. А уже затем происходит подгонка новой видовой формы к среде обитания и активный выбор ниши.

В эволюции действует феномен, который метафорически можно назвать «принцип слоненка Киплинга» — по сказке Редьярда Киплинга о том, как возник хобот. Слоненок был ненасытно любопытен и возжелал узнать у крокодила, что он ест на обед. Крокодил в ответ схватил его за нос и стал тянуть. Образовался хобот, который поначалу сильно опечалил слоненка. Однако, хобот оказался весьма адаптивной штукой. Он позволял срывать листья с высоких деревьев, обливаться водой, отгонять мух и давать тумаки милым братцам, которые смеялись над ним. Но все эти весьма полезные адаптивные функции нового органа не имели никакого отношения к причинам его возникновения!

Сходно может обстоять дело с возникновением разных морфологических и молекулярных признаков. После открытия молекулы ДНК, линейная структура которой кодирует гены и способна к самовоспроизведению, она справедливо была названа «молекула жизни». В середине 1960-х молекулярные генетики в большинстве своем явно или имплицитно разделяли убеждение, что любые особенности между видами в составе ДНК адаптивны и возникают в ходе отбора, влияя на функции и строение организмов.

Но к началу 1970-х после изучения количества и состава ДНК у видов разных систематических категорий выяснился феномен, C –value paradox или парадокс в содержании ДНК. Неожиданными оказались факты, что нет ясной связи между количеством ДНК и таксономическим рангом организмов. Некоторые одноклеточные организмы и многие растения имеют ДНК гораздо больше, чем человек. Близкие виды могут отличаться по составу ДНК в несколько раз, имея одно и то же число генов.

Оказалось, геномы большинства организмов содержат разные факультативные фракции ДНК, которые могут быть повторены сотни или даже сотни тысяч раз. У разных особей одного вида (и тем более разных видов) число и клеточная топография факультативных ДНК-элементов весьма варьирует. Этому геномному парадоксу искали и до сих пор ищут возможные толкования. Соавтором одной из гипотез, предложенной в 1980 г., был первооткрыватель ДНК Френсис Крик. Постулировалось, что мутационно возникают «эгоистичные» последовательности ДНК. В силу своей особой структуры они получают преимущество в скорости воспроизведения и распространения по геному.

Эта гипотеза стала явным покушением на миф о непременной адаптивности в строении «главной молекулы». И поэтому поначалу была встречена в штыки. Со временем страсти улеглись. Пришло понимание, что и для состава и строения ДНК действует общий эволюционный принцип — единство целого при свободе частей (11). Клетки и организмы обладают свойством саморегуляции и поиска. Они могут находить полезное применение возникающим мутационно различиям. В согласии с принципом слоненка Киплинга.

Как нередко бывает при систематических исследованиях, Воронцов и его коллеги сделали непредвиденное открытие. У роющих грызунов слепушонок обнаружили удивительный феномен: внутрипопуляционный взрывной веер изменений в числе хромосом. Эти популяции обитают в узкой зоне гор Памиро-Алая и южного Тянь-Шаня — области с сильной сейсмичностью. Там действует целый букет мутагенных факторов. Частота возникновения хромосомных мутаций в десятки и сотни раз выше обычной.

Перестройки хромосом происходили в упорядоченных местах хромосом, где были блоки ДНК из множественных повторов. Сходные и параллельные изменения кариотипа могут возникать независимо друг от друга в удаленных областях. Тем самым пути дальнейшего изменения генома в эволюции и видообразовании упорядочены. Этот вывод из исследований Воронцова — серьезный вклад в теорию эволюции.

Н.Н. предположил, что и в процессе возникновения человека (антропогенез) не последнюю роль могли играть хромосомные мутации, которые вызывали репродуктивную изоляцию разных предков человека. Действительно, недавние находки предков человека были сделаны как раз в сейсмически активных районах гигантского Восточно-Африканского рифта или разлома, который проступает в лике континента в виде цепочки великих африканский озер.

Книги по теории эволюции

В 1969 г. и повторно в 1977 г. вышла книга трех авторов — Тимофеева-Ресовского, Воронцова и А.В. Яблокова “Краткий очерк теории эволюции”. Эта сводка заполнила 20-летний вакуум, создавшийся после позорной сессии ВАСХНИЛ 1948 года и биологической монополии Лысенко. В сводке ясно излагались основные положения постдарвиновской теории эволюции в ее связи с популяционной и эволюционной генетикой. В период написания этой книги Воронцов находился под мощным интеллектуальным влиянием своего учителя.

Но вот в 1980 г. появляется большая проблемно-обзорная статья самого Н.Н. о нерешенных проблемах современной теории эволюции. Следуя неканоническим концепциям Льва Берга и Александра Любищева, крупным биологам-эволюционистам, критикам дарвиновской концепции, Воронцов представил доминирующую эволюционную дарвиновскую доктрину в виде явных или неявно подразумеваемых постулатов. Затем он показал, что многие из этих постулатов нуждаются в ревизии.

Сходные альтернативы Воронцов развил в своей книге «Развитие эволюционных идей в биологии», написанной на основе лекций на кафедре биофизики МГУ (3). Книга была рассчитана на читателя, способного самостоятельно оценивать альтернативные взгляды. Там интересны и личные комментарии Н.Н. о психологии и творческой судьбе известных эволюционистов, о трудностях в восприятии нового в науке и роли в этом процессе разных стилей национальных культур. Книга сопровождена обширной и редкой иконографией биологов, историков и философов, причастных к изучению эволюции.

В самых первых словах введения Воронцов поясняет свою позицию:

«Эта книга рассчитана на интеллигентного читателя. Идея историчности развития, идея эволюции принадлежит к числу немногих фундаментальных идей не только естествознания, но и всех наук, в том числе и общественных».

Интеллигентный читатель, по мысли Воронцова, должен свободно воспринимать и самостоятельно оценивать оппозитные среди биологов мнения и взгляды о путях видообразования, включая человека. По этим вопросам между естествоиспытателями не было и, видимо, никогда не будет согласия. Несогласие нередко выходит за рамки обычной полемики. Основатель систематики великий Карл Линней так не переносил стиль и взгляды французского энциклопедиста Бюффона (оба родились в 1707 г.), что дал виду жабы двойное название, отталкиваясь от фамилии своего оппонента — Bufo bufo.

Посмотрим на красочную суперобложку, которую Воронцов выбрал для своей книги (см. фото). На ней показан фрагмент рисунков из замечательного недавнего открытия французских спелеологов в 1994 г. — нетронутой со времен палеолита громадной пещеры с многоцветной живописью. палеолитического человека. Красочные и выразительные рисунки животных включают пещерных медведей, львов, диких лошадей-тарпанов, мамонтов, быков-туров, оленей, альпийских козлов. Возраст рисунков 37 000 лет, вдвое старше ранее найденной пещерной живописи (Альтамира, Ласко).

Весьма поучительно сравнение драмы идей в истории археологии и эволюционной генетике. Древняя пещерная живопись была случайно открыта в конце прошлого века испанским археологом-любителем Марселино де Саутола. В 1878 году на территории своего поместья на севере Испании, в районе Альтамира, он обнаружил пещерную картинную галерею с многоцветными, мастерскими рисунками животных. Саутола пришел к выводу, что эта живопись — дело рук древнего человека.

В 1880 году он выпустил небольшую книгу о своей находке. Однако более 20 лет большинство именитых археологов и антропологов мира не только не признавали этого открытия, но даже не упоминали о нем в своих сводках. Саутола умер непризнанным.

Причина подобного скепсиса — концептуальная. В то время царила эволюционная дарвинистическая концепция, согласно которой человек каменного века, знавший лишь топор и рубило, не мог бесцельно (с позиций адаптивности) живописать где-то в глубине пещеры. Да еще на высоком художественном уровне, не уступающем современному.

Это казалось чудом и как бы подтверждением божественного, внеэволюционного возникновения человека. Президент французского антропологического общества писал своему другу археологу Эмилю Картальяку: «Это фокус испанских иезуитов. Они хотят скомпрометировать историков первобытности». Поэтому, будучи в большинстве атеистами, многие крупные археологи и антропологи даже не соглашались просто посетить пещеру Альтамира и самим взглянуть на эти рисунки.

Метаморфоза произошла лишь в начале ХХ века, после того как под напором множества подобных фактов Эмиль Картальяк резко изменил свое мнение и написал в 1902 г. в ведущий археологический журнал письмо под названием «Раскаяние скептика» (12).

В 1940 г на юге Франции тремя подростками была случайно найдена пещера Ласко с наскальной живописью (более 1400 рисунков!) с реалистичными изображениями животных. Возраст живописи 17-15 тыс. лет назад. Совокупность галерей и залов около 250 м. Пещера Ласко была сразу признана как важный исторический памятник. В октябре 1979 г она вошла в список Всемирного наследия Юнеско.

И вот в декабре 1994 г. в гористом районе юго-запада Франции, в долине реки Ардеш, группа спелеологов, во главе с Жаном-Мари Шове обнаружила нетронутую самую большую пещеру с множеством картин животных. Общая длина залов и галерей — около 800 метров и высотой до 18 метров. Люди населяли пещеру 37000 лет назад, возраст вдвое больше, чем пещеру Ласко.

Живопись пещеры Шове (так ее назвали) по своему мастерству и разнообразию не уступает знаменитым гротам Альтамира и Ласко. Сразу прибывший на место открытия главный специалист Франции в области наскальной живописи Жан Клотт признался:

«Слезы текли по моим щекам. Я лицезрел творчество одного из самых выдающихся живописцев мира«.

Уже в январском номере за 1995 год американского журнала «Тайм» мне довелось читать об этом открытии и видеть приведенные красочные, потрясающие иллюстрации работ древних мастеров. Адекватное восприятие творчества людей древнего палеолита произошло сразу. Но для этого нужна была концептуальная революция в сознании.

В подписи к суперобложке с рисунками пещеры Шове эволюционист Воронцов отмечает:

« Зоологические познания древних охотников были обширны — рисунки позволяют установить, какие именно виды и подвиды животных были современниками пещерных художников, какой образ жизни — одиночный или групповой вели эти животные. Перед нами разворачивается как бы портретная галерея живых существ, большинство которых были к началу неолита практически уничтожены в результате охоты».

Воронцов начинает эволюционное повествование с периода палеолита, начала использования колотых каменных орудий (около 2, 6 млн. дет назад). С большим интересом читается прекрасно иллюстрированный обзор предыстории человечества. Сопоставлен ход развития основных цивилизаций с позиций современной глобальной экологии. Мы не только знакомимся с предтечами эволюционных взглядов в ранних памятниках культуры. Само по себе сопоставление развития и упадка разных цивилизаций становится основой для важных нетривиальных эволюционных выводов.

Н.Н. подчеркивает несостоятельность попыток уложить разнообразие культур в прокрустово ложе идей европоцентризма или плавного поступательного развития. Напротив, выявляется принцип неравномерности и мозаичности идейного и технологического развития культур. Действие принципа неравномерности эволюции Н.Н. установил и детально исследовал ранее на обширном биологическом материале.

За многие сотни лет в империи ацтеков создавались прекрасно декорированные ботанические сады, там вели акклиматизацию растений и искусственный отбор. Проводились целенаправленные поиски новых видов съедобных и лекарственных растений. За обладание их семенами возникали войны, как ныне нефтяные конфликты.

Аналогично, в Древней Индии (VIII в. до н.э.) медики владели техникой ампутации, удаления катаракты, кесарева сечения, умели извлекать почечные и желчные камни, знали не менее 760 видов лекарственных растений!

“Особенно изумляет нас, европейцев, тот факт, что более двух тысяч лет назад в

Древней Индии была открыта вакцинация как метод борьбы с оспой” (3, с.107).

Философия пространства-времени в индуизме строилась на совершенно иных принципах, нежели в библейской традиции. Поэтому Воронцов соглашается с мнением Дж. Неру о том, что дарвиновская и аналогичные теории в Индии никогда бы не могли вызвать того смятения и внутреннего конфликта, которые они породили и порождают ныне в Европе.

Оказывается, уже в ранней истории, согласно анализу Воронцова, одна из причин гибели древних земледельческих государств Месопотамии и культур Сахары заключалась в непредвиденных экологических последствиях их деятельности. Засоление почв — следствие ирригации и опустынивание — следствие перевыпаса приостанавливали рост цивилизаций. В силу этого в Месопотамии происходило смещение доминантных культур от шумеров к Вавилону и затем от последнего к Ассирии.

Падение Карфагена во II в. до н.э. после пунических войн сопровождалось миграцией берберов к югу, где их скот стал вытаптывать саванну Западной Сахары и привел через сотни лет к ее опустыниванию. Гораздо стремительнее, отмечает Воронцов, сходные процессы происходят в современное время. Степень опустынивания Калмыкии: с 1952 по 1991 г. возросла с 25 тыс. га до 1 млн 200 тыс. га, т.е. в 50 раз! (3).

Экологические последствия Великих географических открытий неузнаваемо изменили мир. Многие акклиматизированные виды стали играть большую экономическую и культурную роль на новом месте. “Трудно представить себе Россию без картофеля, Украину — без подсолнечника и кукурузы, Болгарию — без томатов, Грузию — без фасоли и чая, Узбекистан — без хлопчатника, Канаду — без пшеницы”, — суммирует Н.Н. Начавшийся 500 лет назад процесс активного межконтинентного внедрения и перераспределения видов культурных растений, Воронцов называет “первой зеленой революцией”. После нее численность человечества стала резко возрастать.

Систематика и страсть натуралистов. У многих крупных биологов теоретизированию в области теории эволюции предшествует сбор коллекций и доскональное изучение систематики определенной группы организмов. Дарвин до «Происхождения видов» выпустил четыре тома исследований по систематике усоногих раков. Основатель генетики популяций Сергей Сергеевич Четвериков был признанным знатоком систематики и коллекционером бабочек. Любищев многие годы занимался систематикой жуков. Эволюционист Эрнст Майр, ушедший из жизни в возрасте 100 лет, в молодости вел исследования по систематике тропических птиц.

Фаворитами Воронцова-зоолога были мышевидные грызуны. Как-то он признался, что если вдруг его разбудят среди ночи, он готов сходу прочесть лекцию на русском, немецком или английском языках по систематике, зоогеографии и эволюции грызунов. Эти знания послужили основой для удивительного открытия. Н.Н. установил, что четыре вида грызунов из разных родов обладали мутацией, которая вызывала наследственный рак желудка в силу злокачественного разрастания макроворсинок (папилломатоз). Но эта злокачественная мутация оказалась фиксированным видовым признаком!

Мутация оказалась летальной на поздней стадии развития, но она обеспечивала своим носителям адаптивную симбиотическую флору желудка. Поэтому летальный эффект нейтрализовался и мутация становилась видовым признаком. Сходным образом Н.Н., изучив 20 отрядов и 1037 родов млекопитающих, обнаружил фиксацию другой макромутации — безволосости — у видов, относящихся к 53 родам.

Какова же мотивация удивительной породы людей, которым человечество обязано собиранию, описанию, классификации и неустанному поиску новых форм организмов? Здесь конечно проявляется врожденная страсть к коллекционированию, нечто сродни охотничьему инстинкту или влечению. На профессиональном уровне главным становится завороженность разнообразием и красотой живых организмов, парадоксами их распределения в пространстве и времени, загадками их происхождения и эволюции.

Неожиданная находка новой или редкой формы в изучаемой группе живых организмов вызывает сильный эмоциональный эффект. Воронцов вспоминает:

 «Не могу забыть, чувство трепета, охватившее меня, когда в 50-х годах я, тогда еще молодой зоолог, обнаружил в привезенных из Америки коллекциях В.О. Ковалевского череп олигоценового хомяка великолепной сохранности» (3, с.354).

Это признание — свидетельство личностного знания, когда эмоции и чувства играют определяющую роль в постижении целого. Они сопрягают отдельный факт в целостную картину, понятную лишь просвещенным в этой области. Не случайно Воронцов в своих лекциях цитировал великого натуралиста Альфреда Уоллеса, его сходное по экспрессии описание встречи нового вида бабочек:

«Красоту этой бабочки невозможно выразить словами, и никто, кроме натуралиста, не поймет того глубокого волнения, которое я испытал, поймавши ее наконец. Когда я вынул ее из сачка и расправил ее величественные крылья, сердце мое забилось, кровь бросилась в голову, я был ближе к обмороку, чем в те моменты, когда мне грозила смерть» (из книги А. Уоллеса «Тропическая природа»).

Парадоксы неприятия недарвиновских концепций эволюции. Основные разделы в последней книге Н.Н. посвящены становлению и развитию дарвинизма, доминантной в последние полтора века эволюционной теории. Изложение начинается с Линнея и заканчивается рассмотрением постулатов синтетической теории эволюции. Воронцов вслед за Л.С. Бергом и А.А. Любищевым формулирует и анализирует их современный статус. Такой подход позволяет вербализовать то, что неявно лишь подразумевается.

Сложившиеся после Дарвина, представления так называемой синтетической концепции эволюции (дарвинизм + генетика) казались столь незыблемыми, что неканонические теории отторгались cообществом биологов с тем же ожесточением, как сторонники мифов защищают свои положения. На второй план отступали даже различия в политических режимах. Характерны примеры, рассмотренные Н.Н.

Два крупных зоолога — Лев Семенович Берг (1876–1950) в России и Рихард Гольдшмидт (1878–1958) в Германии (а затем в США) выдвинули недарвиновские концепции макроэволюции ( возникновение более высоких таксномических единиц, чем виды). Эти представления были решительно отвергнуты биологами этих стран. Лишь спустя 40 лет их взгляды стали постепенно находить признание как составная часть общего понимания путей эволюции (3, 11).

Воронцов отметил такой историко-научный парадокс. Оба зоолога, концепции которых отвергались, по своим научным достижениям и диапазону знаний входили в высшую когорту биологов. Бесспорно, заключал Н.Н., современное Льву Бергу общественное мнение в критике его концепции номогенеза (эволюция на основе закономерностей), было по своему рангу ниже его уровня.

«Понадобилось более полувека, для того чтобы идеи о существовании определенной направленности эволюции приобрели немало сторонников» (3).

Рихард Гольдшмидт, который в 1940 г. резко противопоставил свою оппозицию селектогенезу (представлению о ведущей роли отбора в эволюции), вспоминал:

«Я определенно разворошил осиное гнездо. Неодарвинисты реагировали яростно. В эти годы я считался не только сумасшедшим, но почти криминальным».

Гольдшмидт, признает Н.Н., был в свое время единственным из крупных биологов и генетиков, кто выступил против концепции континуальности процесса видообразования в пользу его дискретности (например, как в случае полиплоидии и хромосомных мутаций).

В предисловии к переизданию в 1982 г. книги Гольдшмидта «Материальные основы эволюции» Стивен Гулд, палеонтолог и автор многих научно— популярных статей и книг по эволюции, привел любопытное свидетельство одного американского профессора биологии. На его лекциях в 1960-е гг. студенты при упоминании взглядов Гольдшмидта. начинали «смеяться и хихикать, как бы показывая, что они невиновны в таком невежестве и ереси». Причем, сам этот профессор книгу Гольдшмидта выкинул, а потом, когда в конце 1970 г. захотел прочесть, то узнал, что ее нет даже в университетской библиотеке. В этой связи Стивен Гулд упомянул роман Орвелла «1984», где сходная фамилия врага народа Гольдштейн была объектом ежедневных «двухминуток ненависти» (11).

Воронцов убежден, что создание целостной концепции эволюции — дело будущего.

Там будут достойно представлены и многие неканонические эволюционно-генетические феномены, которые обсуждает Воронцов. Это сальтационное образование новых видов за счет межвидовой гибридизации вкупе с полиплоидией (природная инженерия хромосом). Это феномен симбиогенеза — образование клеток высших организмов и их органелл путем включения в их состав геномов бактерий. И несомненно поразительный феномен горизонтального переноса чужих генов за счет вирусов и мобильных элементов.

Последний феномен стал очевиден к середине 1980-х и с тех пор ежегодно подтверждается многими фактами. Осознание регулярности этого непредставимого ранее феномена вызывало столь же сильное эмоциональное потрясение, как многоцветная пещерная живопись людей палеолита возраста 20-37 тысячелетий назад.

Выдающийся исследователь в области классической и молекулярной генетики Роман Бениаминович Хесин (1922-1985) в 1984 г. в капитальной сводке «Непостоянство генома» проанализировал все факты «мобильной» генетики. Ученый был известен своей приверженностью к точности и строгой академической манере изложения. Но и он просто не в силах был держать свою эмоциональную оценку новых открытий (13):

«Открытие способности клеток одного вида трансформировать ДНК совершенно других организмов, принадлежащих даже иному биологическому царству, и проявлять чужеродные гены следует назвать одним из главных чудес ХХ века. Ведь еще совсем недавно невозможно было себе представить, что можно передавать гены животных или дрожжей бактериям и, наоборот, гены бактерий — животным или дрожжам и они будут работать».

Хесин сделал важнейший вывод о «потенциальном единстве генофонда» всех организмов.

Государственный деятель и радетель науки.  

В 1989 г. Воронцов был избран депутатом СССР от научных обществ при Академии наук. В этом же году он был назначен председателем Государственного комитета по охране природы. Неожиданно на волне перестройки Н.Н. стал первым беспартийным министром в последнем коммунистическом правительстве СССР. В 1994-1996 гг. Воронцов избирается председателем Подкомитета по науке в Государственной Думе России. В своих усилиях по защите науки Н.Н. тесно контактировал со многими учеными, общественная позиция которых была авторитетна. Один из них — С.П. Капица.

Извивы судьбы Воронцова в чем-то напоминают жизнь выдающегося французского эволюциониста Жоржа Кювье (1769–1832). При Наполеоне Кювье стал президентом Совета по образованию и членом Госсовета. Он создал факультет естественных наук в университете Парижа, ряд университетов и лицеев в других городах Франции. Кювье оставался на высоких постах и после падения Наполеона, не запятнав свое имя конформизмом (14). Даже время жизни двух замечательных эволюционистов нещедрая судьба отпустила почти одинаковое. Символично, что один из учеников Воронцова — Виталий Волобуев стал профессором в Париже в известном Музее естественной истории.

Поразительно много смог сделать Воронцов за короткие два с половиной лет министерства. Прежде всего ему удалось рассекретить официально закрытые советские экологические данные по состоянию среды. Был подготовлен и опубликован первый в истории информативный государственный доклад об охране окружающей среды в СССР. Затем в сокращенном варианте вышел сходный доклад для Российской Федерации.

Воронцову удалось за короткий срок работы увеличить площадь заповедников в России на 20%. Благодаря Воронцову Россия в начале 1990-х стала равноправным и достойным участником мирового природоохранного движения GLOBE-International.

Воронцов выступал с докладами и лекциями в самых разных аудиториях. Он опубликовал десятки просветительных статей по охране природы. Н.Н. проводил тезис, что национальная безопасность должна быть связана с улучшением среды обитания.

Н.Н. разделял мнение Тимофеева-Ресовского, что название программы ООН «Человек и Биосфера» должно быть «Биосфера и Человечество». Ибо человек — часть биосферы.

«А если Казбек помешает-срыть! / Все равно не видать в тумане». Такая позиция поэта, агитатора, горлана оказалась отнюдь не метафорой. Казбек при большевиках уцелел, но Аральское море — нет. Планы-громадье, столь рьяно воспеваемые Маяковским привели к экологическим катастрофам. Воронцов отмечает, что Советский Союз продлил свое существование с конца 1960-х годов в основном за счет перекачки необработанной нефти в Европу. А также за счет продажи необработанного круглого леса во все страны мира, за счет обмена магаданского золота на канадскую и американскую пшеницу.

Биосферное неведение и небрежение отнюдь не ушло в прошлое. Недавно Охотское море, признано внутренним морем России. Об опасностях состояния этого моря со стороны техногенного насилия — нерегулируемой добычи полезных ископаемых на близких к морю территориях, недавно поведал зоолог-эволюционист Даниил Берман, многолетний исследователю и биосферных связей Севера и Дальнего Востока (14).

К сожалению, инерционные силы советизма оказались сильнее, и в области охраны природы многое пошло вспять. В 1996 г. в постсоветской России министерство охраны природы было ликвидировано. Исчезли правительственные комиссии по охране окружающей среды и по проблемам радиоактивных отходов. Ликвидировано экологическое подразделение в Генпрокураторе РФ. Вновь вводится секретность на состояние среды и судебное преследование за «разглашение». Нет более независимого экологического контроля, который сдерживал бы аппетиты технократов. Охрана природы вновь оттеснена на периферию.

Значит ли это, что государственная и общественная активность эволюциониста Воронцова была напрасной, а упования его самого и коллег единомышленников были иллюзорными? Мне кажется — нет. В феврале 1917 года Владимир Иванович Вернадский занял пост помощника министра просвещения во Временном правительстве, пытаясь применить на этом поприще свои знания и опыт. Но его срок на этом посту тоже оказался слишком коротким.

В свое время такой мудрый политик как Уинстон Черчилль в ответ на критику его активности по созданию ООН как гаранта безопасности после Второй мировой войны, ответил: «Наши надежды вскоре нас обманули, но все же в то время у нас не могло быть иных надежд».

Биосферное мышление пусть постепенно, но неизбежно будет влиять на социальную политику, а не только полностью зависеть от халифов на час. Так, на первые страницы газет и новостей ТВ все чаще попадают факты о вирусах, не знающих государственных пространственных и видовых границ распространения. Прошедшая пандемия коронавируса-2019 имеет и косвенный позитивный социальный эффект. Она способствует осознанию уязвимости человека как биологического вида и необходимости биосферных и эволюционных знаний о среде обитания.

Воронцов иронично напоминает о скромном месте человека в системе живых организмов на Земле: царство животных, раздел двусторонне симметричных, тип хордовых, подтип позвоночных, группа челюстноротых, класс млекопитающих, отряд приматов, подотряд обезьян, надсемейство человекообразных, семейство люди с единственно ныне живущим видом Homo sapiens. Эта многоуровневая иерархическая классификация видов ясно подразумевает огромный труд поколений биологов — систематиков по приведению в систему громадного разнообразия живых организмов. Это способствует биосферному мышлению, показывая скромное место человека в биологическом разнообразии.

Литература

1. Воронцов Н.Н. Эволюция. Видообразование. Система органического мира. М. Наука. 2004.
2. Воронцов Н.Н. Наука. Ученые. Общество М. Наука. 2006.
3. Воронцов Н.Н. Развитие эволюционных идей в биологии. М. Прогресс Традиция. 1999.
4. Голубовский М.Д. Труды эволюциониста. Вестник РАН. 2006. 76(1). С. 83-86.
5. Тимофеев-Ресовский. Воспоминания. Истории, рассказанные им самим. М.: Согласие. 2000.
6. Бабков В.В., Е.С. Саакянц. Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский 1900-1981. М.: Памятники исторической мысли. 2002.

7. Александров В.Я. Трудные годы советской биологии. Записки современника. СПб. Наука. 1993. С.183-184.
8. Воронцов Н.Н. Алексей Андреевич Ляпунов. Очерк жизни и творчества. Окружение и личность. М.: Новый хронограф. 2011.
9. Любищев А.А. В защиту науки. Статьи и письма. (ред. М.Д.Голубовский). Л.: Наука. 1991.
10. Воронцов Н.Н. Воспоминания и размышления. М. Новый хронограф. 2017.
11. Голубовский М.Д. Век генетики. Эволюция идей и понятий. СПб.: Борей. 2000.
12. Фролов Б.А. Открытие и признание наскальных изображений ледниковой эпохи. В кн.: Научное открытие и его восприятие (редакторы С.Р. Микулинский, М.Г. Ярошевский). М.: Наука.1971. С. 194-235.

13. Канаев И.И. Жорж Кювье. 1769-1832. Л. Наука. 1976.
14. Хесин Р.Б. Непостоянство генома. М.:Наука. 1984
15. Берман Д.И. Вредные полезные ископаемые и Охотское море — польза сомнений. Природа, №8. 2023. *Тема и контексты статьи обсуждались в статьях, опубликованных в журналах «Природа», «Вестник РАН», «Человек» и в книге «Век генетики. Эволюция идей и понятий» (2000).