СЕМЬ ИСКУССТВ

Мне кажется, что особенность профессии музыканта в том, что это она делает выбор, а не ее выбирают. Далеко не каждый, кто любит музыку и обладает способностями к игре на музыкальных инструментах, готов безвозмездно пожертвовать многим во имя служения ее величеству Музыке.

Людмила Беккер  

ЗЕРКАЛО ДУШИ БЕЛОГО ПИАНИНО, ИЛИ РЕАЛИЗОВАННЫЕ МЕЧТЫ

Судьба, случай, совпадения самым непредсказуемым образом могут изменить ход истории.

Так случилось, что время написания статьи для юбилейного номера журнала “Семь искусств” в честь его пятнадцатилетия совпало с тридцатипятилетием моей музыкальной карьеры в Америке, которая фактически началась еще в итальянском городке Ладисполи, на берегу Средиземного моря и продолжилась на северном побережье Атлантического океана города Бостона, штата Массачусетс.

Из калейдоскопа событий первого года жизни в Бостоне я выбрала два наиболее интересных эпизода: первую работу концертмейстером в Boston Opera House и участие в международном конкурсе им. А.И. Хачатуряна в Нью Йорке с виолончелистом из Еревана Арамом Талаляном.

 I. Прелюдия

Музыкант – профессия особенная и для большинства американцев не очень понятная.

При первой же встрече опытные старожилы рассказывали мне множество весьма популярных анекдотов об отношении к профессии музыканта в Америке.

Если на вопрос о профессии представиться “я пианист (скрипач, виолончелист и т.д), то за этим вопросом последует дополнительный вопрос: “понятно, а чем Вы зарабатываете себе на жизнь?”

Всем известно, что многие люди самых разных профессий с удовольствием и вполне прилично играют на музыкальных инструментах.

Мне кажется, что особенность профессии музыканта в том, что это она делает выбор, а не ее выбирают. Далеко не каждый, кто любит музыку и обладает способностями к игре на музыкальных инструментах, готов безвозмездно пожертвовать многим во имя служения ее величеству Музыке.

Замечательный старый фильм “Рапсодия” с Элизабет Тейлор, Витторио Гассманом и Джоном Эриксоном, поставленный режиссером Чарльзом Видором в 1954 году, именно об этом. Скрипач Поль Бронте бросает любимую женщину ради достижения успеха в профессии, а Джеймс готов пожертвовать карьерой концертного пианиста во имя любви.

Так вооружившись анекдотами, сравнениями и предложениями поменять профессию, я приступила к материализации своей мечты, точнее “американской мечты”.

Ни одного из необходимых компонентов для ее осуществления: денег, связей, знакомств, а главное, фортепиано у меня не было. Прочитав этот список в обратном порядке, один за другим все эти компоненты оказались в моих руках.

II. Везение— это оказаться в нужное время в нужном месте (американская пословица)

История приобретения моего первого собственного инструмента в Америке настолько необычная, что заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Купить пианино в Бостоне можно без больших проблем. В газетах публикуется масса объявлений о продаже музыкальных инструментов за очень небольшие деньги. Но купить пианино еще не все, его ведь нужно перевезти, а перевозка может стоить существенно дороже самого пианино.

Чтобы музыкальный инструмент, в лучшем случае, не превратился в декоративную мебель, а в худшем – в дрова, существуют профессиональные компании “Piano Movers”, оснащенные необходимыми материалами, знаниями и навыками.

Изучив все эти премудрости новой жизни, со всей банальной очевидностью понятно, что путь к желанному музыкальному инструменту, фортепиано, даже бывшему в употреблении, лежит через работу. “Sound good!”,— в таких случаях дружески воскликнет американец. Все отлично звучит, если пойти на любую работу, но в таком случае отпадет необходимость заниматься, а покупать фортепиано вообще уже будет лишено смысла. Несмотря на все негативные предсказания знатоков рынка работ в музыкальном бизнесе Америки, я бросилась напролом к поставленной цели.

Огромную поддержку и помощь мне оказали координатор Jewish Family Service Bernice Kazis и кантор синагоги Temple Beth El Samuel Levitsky в городе Swampscott, в котором мы тогда жили. Кантор Левицки обладал прекрасным оперным тенором, да и внешне выглядел как герой оперной сцены. Узнав, что я владею оперным репертуаром, он задумал программу концерта с моим участием, состоящую из оперных арий. Видимо, по этой причине, заглянув в составленный мной список музыкальных институтов Бостона, мой взгляд упал на Boston Opera House. С этим решением я отправилась к Бернис.

По моей просьбе она позвонила художественному руководителю/руководительнице оперного театра по имени Сара Колдуэлл. Из их разговора выяснилось, что театру очень нужен концертмейстер. К моему удивлению, Сара предложила мне ехать в театр на интервью прямо сейчас. Сказать, что у меня от этой новости был шок, это ничего не сказать. В Бостоне мы еще не были ни разу, все наше свободное время отнимали организационные дела.

Добираться до театра надо было городским транспортом, автобусом и метро, а у нас транспорт работает по расписанию, то есть редко. Ответ мой был “хорошо, я приеду” и мы договорились о времени встречи. Поездка автобусом до метро прошла благополучно и, к счастью, я не заблудилась в переходе с голубой линии на оранжевую, следуя множеству указателей в длиннющих коридорах станции.

Театр находился в конце Вашингтон стрит, одной из многолюдных улиц центра Бостона, на которой бурлила жизнь. Множество магазинов, два универмага, ларьки с сувенирами, стойки с едой и т.д. манили к себе блеском витрин и запахами еды, возбуждая любопытство и аппетит одновременно. Показательно, что никакого интереса магазины одежды и обуви у меня не вызвали. Все мысли были только об оперном театре, на который я возлагала большие надежды. Вход в театр был необычным, как выяснилось, здание раннее занимал кинотеатр. С волнением я открыла довольно массивную дверь и вошла в вестибюль. Сделав несколько шагов внутрь вестибюля, я увидела крупную женщину, хотя и не высокого роста, идущую мне на встречу.

Женщина с улыбкой протянула мне дружески руку и сказала: “Сара. Вы, должно быть, Людмила Беккер?” и мы вместе прошли к ней в кабинет.

О том, что Сара Колдуэлл, Sarah Caldwell, всемирно известный американский дирижер, стоявшая за дирижерским пультом Нью-Йоркского филармонического оркестра и Metropoliten Opera, я прочитала уже после интервью. Она была удивительной женщиной и музыкантом.

Ее дебют в качестве дирижера состоялся в 1947 году, а до этого она в течение одиннадцати лет работала главным ассистентом у знаменитого дирижера Бориса Голдовского.

Переехав в Бостон, Сара Колдуэлл создала Boston Opera Group, которая впоследствии превратилась в Opera Company of Boston. На сцене Boston Opera House пели самые знаменитые певцы, в том числе Тито Гобби, Рената Тибальди, Джоан Сюзерланд. В числе многих великих оперных спектаклей, которые поставила и дирижировала Сара Колдуэлл, американская премьера оперы А. Шенберга “Моисей и Арон”. Я даже представить себе не могла о подобной встрече с музыкантом столь высокого положения и ранга в СССР.

Интервью больше соответствовало дружеской беседе двух музыкантов, а не знаменитого главного дирижера с кандидатом на должность концертмейстера. На прощание Сара сказала, что в ближайшие дни мне позвонит ее ассистент и назначит прослушивание.

Вспоминаю какой ужас поселился у нас в семье в период ожидания такого важного звонка.

В то время никакой возможности узнать, кто звонит до того как ответить на звонок или дождаться записи на автоответчик, не было, не было у нас и второй линии. Маме, папе и мужу пришлось отказаться на это время от телефона, поскольку английским языком они не владели, а я была занята и большую часть дня находилась вне дома. Того уровня технологий телефонной связи, которым сегодня владеют даже дети, не было и в помине. Наконец, телефонный разговор с ассистентом Сары Колдуэлл состоялся, к сожалению не могу наверняка назвать его имя. Театр планировал поставить в начале сезона 1990-1991 годов “Волшебную флейту” В. Моцарта, “Евгений Онегин” П.И. Чайковского и “Паяцы” Р. Леонкaвалло.

Прослушивание должно было состояться через 4 дня. Коротко скажу как проходит прослушивание с дирижером. Концертмейстер исполняет оркестровую партитуру в переложении для фортепиано в клавире под дирижерскую палочку, следуя точно дирижерской интерпретации темпов, фразировкам для взятия дыхания и т.д., то есть играет как оркестр.

Все названные оперы я отлично знала, но без подготовки играть прослушивание,— это идти на позорный провал. К счастью, клавир “Евгения Онегина” я привезла, но два других, особенно “Паяцы”, необходимо было найти. Добавлю, что купить ноты оперных клавиров у меня возможности тоже не было, клавиры стоят очень дорого.

Наутро я, как обычно, отправилась заниматься на рояле в Temple Beth El с клавиром “Онегина” в сумке, с надеждой встретить там кантора Левицки, чтобы попросить его о помощи найти нужные клавиры. К моей радости, услышав в зале звуки рояля, кантор зашел поздороваться. Мою новость о работе в опере воспринял он с радостью и не менее радостно сообщил, что клавир оперы “Паяцы” у него есть. Так что на прослушивание я пришла в прекрасном состоянии духа. Дирижер провел меня в репетиционную комнату. Обстановка и интерьер комнаты больше напоминали зал для концертов камерной музыки. Нежно пастельные тона красок на стенах и потолке были изящно расписаны золотом, огромного размера окна обрамляли бордового цвета декоративные занавесы, а в летний день комната была залита солнечным светом.

В центре комнаты стоял король всех инструментов Рояль, с которым мне предстояло наладить дружеские отношения. С одобрения дирижера, я попробовала инструмент.

Рояль фирмы Steinway & Sons принял меня в свои объятья, отозвавшись дружественным тоном. Перекинувшись впечатлениями об инструменте, к моему удовольствию, дирижер пожелал начать с “Онегина” и предложил пройти сцену письма Татьяны. Восприняв это как знак доброжелательности, я решилась предложить ему еще ее и спеть. В результате он так увлекся “Онегиным”, что на остальные оперы времени у него не хватило. Воспользовавшись благоприятной ситуацией я попросила клавир “Волшебной флейты”, который он мне немедленно вручил. Через день я получила сообщение на автоответчик с приглашением на работу. Работа моя заключалась в следующем, — перед прослушиванием вокалистов на сцене театра я должна была с ними провести репетицию в классе.

На фотографии зал оперного театра, где проходили прослушивания и на сцену которого я выходила в качестве концертмейстера кандидатам на исполнение главных партий оперных спектаклей сезона 1990-1991 годов.

Вот он тот радостный день! Аккомпанировать оперный репертуар для меня не представляло трудностей, мне казалось, что я переиграла все клавиры из репертуара оперных театров. Нe тут-то было. Я не учла, что в СССР множество известных опер зарубежных композиторов в театрах не исполнялись и клавиры их не издавались.

Так что во время репетиций многие исполняемые вокалистами произведения приходилось читать с листа и делать вид, что мне они отлично известны. Деньги, заработанные в оперном театре Бостона, очень скоро позволили мне приступить к поиску подходящего пианино и случай его приобрести скоро представился. Надо сказать, что у нас на тот момент и необходимой для нормальной жизни мебели тоже не было. В один из дней звонит нам незнакомая дама и говорит: “Бернис Кацис дала мне ваш телефон. Мы хотим отдать бесплатно шесть антикварных стульев, если вам все еще нужны стулья, то запишите мой адрес”.

Почти как у Ильфа и Петрова, только двенадцать массивных стульев у нас бы в столовой не поместились. Попросив разрешение предварительно взглянуть на стулья и получив на это согласие, я записала адрес и мы с мужем отправились на них посмотреть. Оказалось, что ехать недалеко. Когда мы вошли в дом с заветными стульями, первое, что бросилось мне в глаза, было белое пианино, стоящее у дверей застекленной веранды. Хозяйка дома, пожилая дама приятной внешности, гостеприимно пригласила нас последовать за ней на нижний этаж. Стулья нам с мужем понравились, но забрать их мы не смогли, слишком массивными они были для багажника нашей машины. Обещав вернуться как только найдем машину, которая вместит стулья, мы направились к выходу.

Видимо, мысль о пианино застряла в моей голове. Поднимаясь по лестнице к выходу, я осмелилась спросить хозяйку дома, почему пианино стоит в столь необычном месте. Дама улыбнувшись сказала: “Ой, моя дочка переехала в Калифорнию, а пианино оставила у нас. Место для него в гостиной нет и пришлось поставить на веранде”. Улыбнувшись ей в ответ, я спросила не хочет ли она мне его продать.

Разговор у нас тут же завязался на тему пианино и дама предложила мне на нем поиграть. Я села за пианино, белое, как и стулья, немецкой фирмы Charles M.Stieff, и заиграла.

По моему ощущению инструмент мной очень остался доволен, а по лицу хозяйки я поняла, что и она тоже осталась довольна. Вы согласны продать пианино?,— спросила я, умоляюще глядя на даму. “Спрошу у дочки,— сказала она, и Вам позвоню”.

Позвонила она мне уже на следующий день, сказав, что дочка согласилась и даже рада, что может мне помочь.

Ура, мне не надо будет больше по утрам идти 45 минут пешком с тяжелой сумкой нот в Temple Beth El заниматься. Следующий этап, перевозка пианино, оказался с сюрпризом. Мы жили на втором этаже двухсемейного дома, лестница на второй этаж в нашем доме оказалась для фортепиано недостаточно широкая. В таких случаях музыкальный инструмент поднимают краном и вносят через предварительно подготовленное окно, если, конечно, оно достаточно широкое. Так вот, не все компании по перевозке роялей и пианино, Piano Movers, имеют собственный подъемный кран, а рент его дорогой. Потратив изрядное время на звонки по телефону, я наконец-то нашла нужную компанию. Когда во дворе дома поставили кран и пианино, обвязанное специальными ремнями, повисло над окном в воздухе, на улице собрались любопытные соседи. Для новичков зрелище было впечатляющим, как на съемках кинофильма, а рабочие провели всю операцию с начала до конца играючи. Вот что значит профессионалы своего дела!

Наконец белое пианино с зеркалом на верхней крышке и специальной скамейкой перед ним заняли свое место в моей студии. Теперь я не только могла заниматься сама, но и давать частные уроки. Даже два месяца работы в Boston Opera House помогли мне реализовать начальные планы и создать фундамент для будущей карьеры.

Отборочные прослушивания в оперном театре продолжались до августа месяца, а затем выяснилось, что денег для постановок спектаклей у театра нет.

Сара Колдуэлл была выдающимся дирижером и постановщиком оперных спектаклей, но оперный театр — это еще и огромное хозяйство, требующее финансовых средств. На эту сторону жизни оперного театра она недостаточно обращала внимание и в результате потеряла все, что было ею создано за несколько десятилетий.

Через месяц после объявления банкротства она мне позвонила, сообщив, что едет в Россию и ей нужна моя помощь для перевода названий романсов и хоров русских композиторов, я с удовольствием для нее эту работу сделала.

Позднее я прочитала в русской Википедии, что в 1990-е годы Сара Колдуэлл заняла должность главного приглашенного дирижера Уральского филармонического оркестра города Екатеринбурга. Забавно, что в статье упоминается изречение Сары Колдуэлл, получившее в России известность: “Если в этой стране можно продать зеленую зубную пасту, то можно продать и оперу”. Даже если перевести это на английский язык, цитата доверия не вызывает. Оставлю ее на совести автора статьи. В 2006 году я узнала из прессы о смерти Сары. Имя Сары Колдуэлл навсегда вписано в историю оперного искусства и увековечено в истории выдающихся женщин Бостона.

 III. Поворотный момент

За время работы в оперном театре мои знакомства начали постепенно расширяться. Бернис Кацис, директор Jewish Family Service, под впечатлением моей истории в оперном театре, попросила меня организовать концерт музыкантов, приехавших из СССР за это время. Бернис была удивительной женщиной, она всем сердцем любила классическую музыку и с невероятной энергией старалась помочь талантливым музыкантам. Вручив мне список коллег с их телефонами, она сказала: “концерт даст всем музыкантам возможность заявить о себе и представиться большой аудитории любителей классической музыки”.

Концерт этот имел большой успех, а мы между собой подружились и приглашали друг друга для участия в частных и благотворительны концертах.

Через одиннадцать лет со времени нашего прибытия на Северное Побережье Бостона, когда жизнь наладилась и вошла в нормальную колею, судьба еще раз свела меня с этой энергичной женщиной по имени Бернис Кацис. Мы с друзьями, виолончелистом Аркашей Белецким и скрипачом Жорой Максманом по инициативе жены Аркаши Галочки, задумали подготовить программу благотворительного концерта с целью продать его на аукционе. Все средства от продажи товаров на этом аукционе были предназначены для помощи еврейской общине Бостона, поэтому цену за наш концерт мы поставили значительную. Наутро после аукциона получаем по электронной почте письмо от Бернис о том, что ей друзья подарили наш концерт на Хануку.

Такое совпадение во времени и пространстве случается крайне редко, но именно тогда Бернис написала книгу обо всех приехавших из СССР людях, достигших профессиональных успехов за это время.

Поэтому, кроме концертной программы на этом вечере будет также представлена ее книга. Концерт собрал полный зал в Steinerts Hall в Бостоне и имел большой успех у публики.

В тот же период времени, когда я работала концертмейстером в опере, я познакомилась с замечательной скрипачкой, дирижером и педагогом Софией Вилкер (Sophia Vilker). Она занимала должность Chair of String Department в Longy School of Music, которая находится в городе Кембридж, недалеко от Бостона. Поскольку летом в школе относительное затишье, Софа обещала связаться со мной в августе, когда начнутся прослушивания. Переход от оперного репертуара к струнному прошел для меня плавно, струнный репертуар был у меня в руках еще в Ладисполи, а частные и благотворительные концерты с друзьями виолончелистами и скрипачами случались довольно регулярно.

С началом репетиций и прослушиваний студентов в колледж Longy School of Music пюпитр белого пианино дома постепенно покрывался требующим непрерывных занятий репертуаром, который с каждым днем увеличивался.

Как-то в один из тех дней раздается звонок и в трубке телефона слышу:

“Здравствуйте, меня зовут Арам Талалян, я виолончелист из Еревана, приехал в Longy учиться по программе Artist Diploma. (Особенность американской системы высшего музыкального образования в том, что иностранные студенты, закончившие консерваторию в другой стране и уже имеющие степень бакалавра или мастера, могут подавать на эту программу как исполнители). Ваш телефон мне дала София Вилкер. Дело в том, что меня пригласили участвовать в международном конкурсе струнных инструментов имени Арама Хачатуряна в Нью Йорке и я ищу концертмейстера. София рекомендовала Вас и сказала, что мне очень повезет, если Вы согласитесь”.

На мгновение я не смогла произнести ни слова.

За эту долю секунды у меня пронеслись в голове все события, которые пережили бакинцы за последние годы. Еще в Ладисполи мы с ужасом наблюдали репортажи из Баку по итальянскому ТВ в конце 1989 начале 1990 годов. Но мы в Америке, и та жизнь осталась уже в прошлом. Я ответила виолончелисту, что согласна участвовать с ним в конкурсе.

Следующую короткую паузу теперь сделал Арам, и, замявшись, сказал: “Есть только одна проблема. У меня нет денег платить за репетиции, но Вам поездка и пребывание в Нью Йорке на время конкурса ничего не будет стоить, за все заплатят спонсоры, которые меня пригласили участвовать в этом конкурсе. Но, если я выиграю конкурс, то Вы получите половину призовых денег”. Подумав, я решила, что опыт участия в международном конкурсе для меня важен, тем более, что его у меня нет вообще.

Подготовка к конкурсу включала не только репетиции, но и концерты. Один из концертов был посвящен 65-летию со дня рождения Софии Вилкер, в котором мне посчастливилось участвовать.

Это был большой праздничный концерт с участием самой Софии в качестве дирижера студенческого симфонического оркестра колледжа.

Для конкурса требовалось подготовить две программы, одну для первого тура, а другую для второго. Программу первого тура можно сравнить с программами первого тура конкурса П.И. Чайковского, включая обязательное сочинение для виолончели Pezzo Capriccioso, продолжительность программы каждого выступления 45 минут.

Программа финального выступления состояла из двух сонат, И. Брамса No.1, op. 38 и С.С. Прокофьева op. 119, посвященная М.Л. Ростроповичу плюс конкурсная пьеса для всех участников “Ноктюрн” А.И. Хачатуряна.

И вот, репетиции и концерты позади, мы сели в поезд и отправились в столицу мира, город Нью Йорк.

На вокзале нас встретил один из организаторов конкурса и привез в гостиницу “Empire”.

Гостиница эта находится на территории Линкольн центра. Впервые в жизни я оказалась в мире, который до этого видела только по телевизору.

Метрополитен Опера, Американский Балет, концертные залы, Джульярд, всего не перечислить. Конкурс проходил в Hebrew Arts School недалеко от гостиницы. Колледж этот остался в моих воспоминаниях о том далеком прошлом, так как после реконструкции здания в 2007 году весь комплекс теперь называется Kaufman Music Center. Принято считать, что дома и стены помогают, но в данном случае, вдали от дома, мне помогла атмосфера исторических зданий, с каждым из которых связаны имена великих музыкантов прошлого и настоящего времени. В этой фантастической ауре реальным явлением был исключительно конкурс, уже на следующее после приезда утро надо было играть первый тур.

Конкурс международный, участвовать в нем пригласили талантливых скрипачей, виолончелистов и альтистов из стран Европы и Америки, но было у конкурса одно отличие, организаторы и спонсоры конкурса были членами Армянской общины Нью Йорка, а участники этническими армянами. Во всех Американских этнических общинах поддерживается традиция устраивать выставки и концерты для талантливых музыкантов, художников, танцоров, вокалистов, поэтов, писателей и т.д.

Не удивительно, что конкурс имени выдающегося армянского композитора А. Хачатуряна был проведен на высоком профессиональном уровне. Участников конкурса организаторы очень тщательно отбирали. Кроме молодых исполнителей, был приглашен известный виолончелист Ваграм Сараджян. Ваграма, ученика М. Ростроповича, я помнила с далеких консерваторских времен.

В 1969 году отборочные прослушивания перед конкурсом П.И. Чайковского проходили на III Всесоюзном конкурсе виолончелистов в Баку.

Конкурс проходил в Большом зале консерватории, и мы, студенты консерватории, имели возможность услышать игру будущих лауреатов конкурса им. П.И. Чайковского 1970 года. Даже в самых будоражащих воображение мечтах я представить себе не могла в 1969 году, что через 21 год в Нью Йорке встречусь с лауреатом конкурса П.И. Чайковского 1970 года, профессором колледжа в Коннектикуте на конкурсе им. А.И. Хачатуряна. Аккомпанировала Ваграму на этом конкурсе Нина Коган.

Нина Коган – замечательная пианистка, дочь выдающихся скрипачей Леонида Когана и Елизаветы Гилельс, с тринадцати лет начала концертную деятельность, выступая с отцом в самых престижных концертных залах. При таком раскладе стало понятно, кто станет главным победителем конкурса, но мы с Арамом Талаляном в финал благополучно прошли.

Это почетное и приятное событие обернулось для меня тяжелым испытанием.

В хорошем настроении, субботним вечером, после напряженного дня мы прогулялись вокруг Метрополитен Оперы, подошли к зданию знаменитой Джульярдской школы, потом поужинали в ресторане нашего отеля. Мимоходом, у выхода из ресторана на вопрос о времени репетиции завтра, то есть в воскресенье, Арам ответил совершенно спокойно, что колледж в воскресенье закрыт. Как закрыт, перед финалом в понедельник у меня нет возможности позаниматься?,— не скрывая возмущения, спросила я.

– Встретимся в понедельник утром и поиграем, ничего страшного,— сказал Арам.

Это ничего страшного для виолончелиста, на этом инструменте и в номере гостиницы можно поиграть, а пианисту что делать? Тут ведь вот какая история, если инструменталист сыграет успешно, то все лавры заберет себе, но если пролетит мимо, то виноват будет пианист по полной программе. Короче, надо найти место позаниматься,— сказала себе я.

Поднимаясь на лифте к себе в номер, моя память прокрутила аналогичную ситуацию жизни в Ладисполи. Время шло, инструмента не было, надежда работать по специальности в Америке испарялась с каждым днем. И все же, судьба проявила ко мне милосердие. В клубе эмигрантов “Шолом” случайно разговорились с очаровательной молодой парой из Москвы Аллой и Игорем Щербаковыми. Оба музыканты, Алла скрипачка, а Игорь валторнист. Узнав о моей печали, вскоре после нашего знакомства, они отыскали молодого человека, сумевшего устроиться настройщиком в местной музыкальной школе. Как выяснилось позже, школа была филиалом центра О. Респиги в Риме. Еще через день меня представили директрисе школы по имени Джулиана, фамилию ее я не помню. Свершилось чудо, Джулиана оказалась очень милой синьорой. В результате нашей дружеской беседы, мне вручили ключ от школы и разрешили заниматься на фортепиано в свободное от работы школы время. В обмен за эту услугу директриса попросила меня репетировать ее ученика к поступлению в консерваторию в Риме.

Жизнь моя потекла в музыкальном русле.

Я приходила в школу и сначала занималась сама, потом приходили Алла с Игорем и мы репетировали довольно большую программу и даже выступали в концертах, организованных миссионерами местной церкви.

Воспоминания пронеслись, как кадры фильма, мгновенно, ведь прошло с того времени всего несколько месяцев. Номер телефона Аллы и Игоря в Нью Йорке у меня с собой был, мы планировали сыграть нашу программу, если представится возможность где-нибудь когда-нибудь. Войдя в номер, звоню ребятам, к счастью они были дома, объясняю ситуацию и молю помощи. Воскресенье утром раздается телефонный звонок с приятной новостью от Игоря. “Приятели, живущие в Манхеттене, согласились помочь, — говорит он, и ты можешь поехать к ним позаниматься”. Аккуратно записываю адрес и номер телефона добрых людей, а в заключении Игорь добавляет, — “только поторопись, они в определенное время должны уйти”. Быстро собравшись, я отправилась к метро.

У метро я открыла листок с адресом и тут до меня дошло, что номер улицы начинается с цифры девятьсот, а я нахожусь на улице 63 West. Но делать нечего, сажусь в вагон метро и отсчитываю сколько остановок до этой улицы мне ехать. Впервые в жизни я очутилась в Нью-Йоркском метро, с которым была знакома теоретически, то есть по фильмам и рассказам очевидцев.

Обстановка, в которой я оказалась, была весьма, мягко говоря, не привлекательная и жутко контрастировала с моим внешним видом. Перефразируя А.С. Пушкина в “Скупом рыцаре”: ”Все рыцари сидели тут в атласе да бархате; я в латах был один”, здесь было точно все наоборот.

Дело в том, что нам разрешалось взять с собой в Америку только два чемодана определенных параметров, чтобы он прошел через турникет. Место в чемоданах для одежды и обуви было ограничено и мы привезли с собой только дорогие изысканные вещи. Сумки и обувь сделанные в Италии всегда высоко ценились, я не удержалась и в Риме купила для нот саквояж из тонкой кожи. Мой внешний вид явно не соответствовал окружавшим меня пассажирам. Нет, я не выглядела белой вороной, скорее экзотичной птицей, прилетевшей с другой планеты. Больше всего меня беспокоил саквояж с нотами. Страх, что у меня могут его отобрать, сковал разум. С ужасом представила себе сцену, когда завтра утром сообщу о случившемся со мной несчастье Араму. Интуитивно, я обняла висячий через плечо саквояж и прижала его к груди. Представляю как нелепо я выглядела в глазах пассажиров, но вида никто из них не подал. Наконец объявили мою остановку и я радостно выскочила из вагона на платформу, сразу очутившись в толпе людей точно знающих, в отличии от меня, куда им идти. В безнадежных поисках выхода к эскалаторам, я заметила, что поток людей, как мощная река, несется к лифтам. Мне удалось попасть в людскую струю и влиться с ней в лифт. Стоя в лифте с прижатым к груди саквояжем с нотами и зажатая со всех сторон людьми, страх застрять в этом лифте не покидал меня до самого конца, пока лифт не остановился на платформе и толпа не выплеснула меня оттуда.

Оказавшись на огромной станции с выходами на все четыре стороны улицы, пришлось все их обойти, чтобы прочитать, в каком направлении мне надо выйти из метро. Ура, вот она нужная улица! Улица оказалась довольно широкой, со стоявшими в ряд по обе ее стороны одинаковыми темно-кирпичного цвета доходными домами. Я шла по ней в приподнятом настроении, приближаясь к дому, где меня ждали друзья Аллы и Игоря. Так думала я, не представляя какой меня ожидает сюрприз. Надо сказать, что в Нью Йорке над входной дверью каждого дома отчетливо большими цифрами написан его номер. И вот, когда до желаемой двери оставалось всего два номера, улица уперлась в перпендикулярно стоящий на моем пути дом, образуя по форме русскую букву “П”, со стоящими по обе его стороны домами. Я обошла весь комплекс со всех сторон, но выхода из него не нашла.

На мое счастье, это я так подумала, из дома вышла молодая женщина с ребенком в коляске. Я поздоровалась и спросила, где находится нужный мне номер дома, показав ей листок с адресом. В ответ молодая мама пожала плечами и сказала,— no english, español (испанский, английского нет). Извинившись перед ней за беспокойство, я кинулась на другую сторону улицы, увидев там весело беседующих трех милых женщин. Ответ был тот же, — hаbla Espanol (говорите по-испански). Дамы беседовали у дверей симпатичного кафе и я решила, что может из большого количества людей кто-нибудь знает английский.

С надеждой я вошла в кафе, в котором по случаю воскресенья было многолюдно.

Результат был безнадежно тот же. Если в Бостоне без английского языка жить невозможно, то оказалось, что в Нью-Йорке с ним не проживешь.

Сказки, что только в русскоязычном Бруклине никто не говорит на английском языке, как в известном анекдоте: “спрашивают на улице жителя Бруклина, — как можно в Америке обходиться без английского языка? Отвечает, — а мы в Америку не ходим”. В тот момент мне было не до смеха, запас времени до ухода хозяев квартиры неумолимо сокращался. В отчаянии, я решила им позвонить из ушедшего в прошлое уличного телефона-автомата.

Автомат находился прямо перед входом в кафе, но перед ним стояла длинная очередь людей, как на переговорных пунктах в советские времена. Ситуация перешла в стадию безвыходного положения. Возвращаться обратно в отель мозг категорически отказался и решение неожиданно возникло само по себе, — не доходя до тупика, повернуть на перпендикулярную улицу. Следующая параллельная улица имела тот же номер, что и предыдущая, тупиковая. Вот оно “очевидное — невероятное”!

Трудно представить, что две параллельные улицы могут существовать как одна, с последовательной нумерацией домов.

Я взглянула на номер стоящего рядом со мной дома, следующий за ним дом имел заветный номер над входной дверью. Вот такой в прямом смысле “зигзаг удачи”.

Дрожащими от волнения пальцами я нажала на кнопку с номером указанной в адресе квартиры. Как же приятно было услышать через домофон вопрос на русском языке: ”Кто там?”. После моего ответа щелкнул замок, входная дверь открылась и, с бьющимся учащенно сердцем, я поднялась в лифте на нужный этаж и была гостеприимно встречена хозяевами вожделенного фортепиано.

Все еще под впечатлением пережитых страхов, я с волнением поведала им всю эту историю. Мой рассказ сильного впечатления не произвел, ведь для обитателей квартала все давно уже стало привычным.

После всего пережитого за этот воскресный день, играть в понедельник на конкурсе любимую музыку было одно удовольствие. Мы с Арамом отлично отыграли программу, заслужив громкие аплодисменты у публики. Вскоре все исполнители отыграли свои выступления. В ожидании решения жюри, участники финала конкурса перезнакомились, расслабились и шутили. Без проволочек, через короткое время председатель жюри огласил имена победителей.

Как я и предвидела, Ваграм Сараджян был объявлен победителем, второе место получила скрипачка из Болгарии, (не запомнила ее имени), а третье место вручили Араму Талаляну. Приглашение на торжественный банкет в честь победителей конкурса было приятной для меня неожиданностью. Как говорится, сочетание приятного с полезным. Весь день пришлось провести в колледже с чемоданом, из отеля мы еще утром выписались, и даже прогуляться после выступления по окрестностям не было возможности. Услышав о приглашении, я не упустила возможности переволноваться, так как решила, что мне придется с чемоданом искать очередной адрес в Манхеттене. К счастью, волноваться пришлось недолго. Забрав свой чемодан из репетиционного класса, у выхода я увидела всех приглашенных музыкантов в ожидании машин.

Машины подкатили роскошные, но ехать особенно далеко не пришлось. Насколько я помню, вся поездка заключалась в переезде из колледжа в один из соседних высотных домов. Квартира, куда нас привезли, располагалась на трех этажах. На первом этаже мы оставили верхнюю одежду и багаж, а затем швейцар проводил нас к лифту. Столь роскошный интерьер холла в домах я видела только в Голливудских фильмах.

В лифте нас ждал одетый во фрак и в белоснежных перчатках элегантный молодой человек. Лифт поднялся на третий этаж. Когда двери лифта распахнулись, мы оказались в огромной гостиной. Гостиная была не только роскошно обставлена, но и представляла собой музей изобразительных искусств. Едва успев ознакомиться с творениями изобразительного искусства, нас снова пригласили в лифт, чтобы спуститься на второй этаж, где располагалась огромная столовая комната. Столы были накрыты всевозможными деликатесами, разносили горячие блюда и разливали всевозможные напитки официанты во фраках и в белых перчатках. Атмосфера вокруг была празднично приподнятая и сказочно обставленная.

За столом со мной рядом села Нина Коган с дочкой Викой, от общения с которой я получила огромное удовольствие. Девочке было 12 лет, но я подумала, что ей лет 16.

Во-первых, она была высокого роста, в ее манерах не было никакого напряжения или отчужденности свойственные подросткам.

Между нами завязалась оживленная беседа, будто мы были давно знакомы. Еда, обстановка и люди, с которыми я провела этот памятный вечер, оставили незабываемое впечатление до сегодняшнего времени. Но вот и это приятное событие подошло к концу. До отправления моего поезда в Бостон оставалось четыре с половиной часа. Мне предстояло провести это время на железнодорожном вокзале. Вика, Нина и Ваграм тепло со мной попрощались, но перед выходом Нина спросила о моих планах в Нью Йорке. Узнав, что мне предстоит ожидание ночного поезда на вокзале, она сказала, — “Поехали к нам, мы снимаем квартиру недалеко от Карнеги Холла. Нас с Ваграмом пригласили играть концерт в частном доме, а Вы продолжите беседовать с Викой. И тут вмешался Ваграм, — “Соглашайтесь, я Вас провожу на вокзал к поезду”, а Вика добавила, — “Поехали, а то мне одной дома будет скучно!”. Такого везения в жизни не часто бывает. Надо сказать, что Вика не только была прекрасным собеседником, но и блестящей пианисткой. Дома она сразу же повела меня в комнату, где стояло пианино. И тут выясняется, что в ЦМШ в Москве она училась у выдающегося, любимого мной пианиста Льва Власенко, ассистентом у Власенко тогда был замечательный пианист Михаил Плетнев. Благодаря настойчивой рекомендации Плетнева Л. Власенко, в виде исключения, принял Вику в свой класс, как правило учеников школы профессора консерватории не брали. Особенно на меня произвел впечатление тот факт, что девочка двенадцати лет обладала высокой степенью критичности к своему образованию. В Нью Йорке она обучалась в довольно престижной с хорошей репутацией Manhattan School of Music, но отсутствие требовательности педагогов к ученикам ее буквально раздражало. Весь это процесс Вика продемонстрировала мне за фортепиано, как первоклассный профессионал. Она сыграла этюд Ф. Шопена и подробнейшим образом объяснила какие слова полетели бы в ее адрес, если так сыграть этюд на уроке Плетневу, а здесь, говорит Вика, как ни сыграешь осыпают комплиментами. Для меня это был шок и важная информация на будущее. Правда, за тридцать пять лет преподавания в Бостоне, я так и не смогла себя заставить нелепо хвалить некачественную игру студентов, скрывая правду о тех недостатках, над которыми им надо поработать. В эти минуты вспоминаю с теплотой тот далекий от сегодняшнего времени вечер, заполненный увлекательными рассказами талантливой девочки о ее музыкальной жизни в Москве и Нью Йорке.

Время, проведенное за фортепиано с Викой, пролетело буквально как один миг.

С концерта вернулись Нина с Ваграмом, в оставшееся до моего поезда время они рассказали мне массу полезной информации о поиске работы в Америке. Ваграм проводил меня благополучно на вокзал. Заняв свое место в вагоне поезда, я наконец-то могла расслабиться. Поезд, набирая скорость, покидал Нью-Йорк, но впечатления от короткого, весьма насыщенного событиями путешествия, не давали заснуть всю ночь.

На рассвете мы прибыли в Бостон, впереди была новая для меня жизнь, наполненная выступлениями в концертах и конкурсах, встречами с талантливыми выдающимися музыкантами.

IV. Постлюдия

Через год я купила новый рояль Yamaha, который также был доставлен в мою студию посредством подъемного крана через окно. Волшебное белое пианино с зеркалом на верхней крышке компания Yamaha согласилась забрать. Пианино торжественно с чувством исполненного долга улетело через окно в трак. Перед тем как его обвязать специальными ремнями, зеркало с инструмента сняли и прислонили к стене. Больше года, сидя напротив меня на верхней крышке фортепиано, зеркало отражало как радости, так и переживания во время моих занятий, репетиций со струнниками и уроки с учениками. Теперь оно одиноко стояло у стены в ожидании отъезда. Наконец за ним пришли.

Неловко взяв зеркало в руки, рабочий его не удержал, и оно ударилось об пол, расколовшись на две части. Этой печальной участи оно не заслужило. Увидев мое огорченное лицо, рабочий спокойно сказал: “Вы не беспокойтесь, перевозка застрахована”, и, забрав куски зеркала, ушел. У меня отлегло на сердце, зеркало больше мне не принадлежало.

Теперь вдоль окна у меня в студии блестел черным лаком новый рояль.

Невероятные события тридцатипятилетней давности память бережно сохранила, а благодарность к белому фортепиано с зеркалом на верхней крышке останется в моем сердце навсегда.