СЕМЬ ИСКУССТВ

Есть любовь и есть познание. Ева отделяла одно от другого, Адам – нет. Он желал объединить факел любви и факел научного поиска. Ей нужна была свеча уюта и тихих семейных радостей.

[Дебют]Евгений Кожокин

АДАМ И ЕВА

Они лежали на втором этаже дома, поскрипывавшего от ветра и шагов друзей, бродивших внизу, и тихо разговаривали. Ветер за большим многостворчатым окном аккуратно раскачивал мохнатые зеленые лапы с чуть заметной сединой, они стучали в стекло, прижимались к невидимой преграде, роняли иголки в приоткрытую форточку. Утреннее солнце все никак не могло справиться с остатками ночной прохлады. Вылезать из-под теплого, сшитого из разноцветных лоскутов одеяла не хотелось, как не хотелось и превращать светлое безоблачное утро вдвоем в день с другими людьми, с посторонними, мелкими заботами, необязательными мыслями и ожиданиями.

Они обсуждали имена детей, которые у них должны были непременно родиться. Легко договорились об имени для мальчика, а имя для девочки все ускользало. Будущее казалось столь же бездонным и безоблачным как сиреневое небо над крышей старой дачи и неухоженным, романтическим садом.

Год 5001 Эры Соединенных рук был счастливым для Адама и Евы, они успешно сдали все вступительные испытания в Высшую школу искусств и гуманитарного знания, и были зачислены: он – на факультет теоретической психологии, она – на факультет исторической лингвистики. До начала занятий оставалось несколько дней. Друзья предложили провести их вместе на даче…

В старом саду было множество яблонь, между ними росли многолетние цветы, давно предоставленные самим себе, сейчас они с трудом просовывали свои листья, запоздалые бутоны и хрупкие венчики сквозь сплошной ковер падших яблок. Падшими их называл Адам, а Ева его настойчиво поправляла, объясняя значение слово падший в привязке не с падалицей, а с женщиной. Валявшиеся на земле яблоки уже слегка отдавали прелью. Август перемешивал запахи уходившего лета и приближавшейся осени.

Их тихому разговору мешало настойчивое желание бабочки невероятно яркой расцветки вырваться из замкнутого пространства на волю. Бабочка билась о невидимое оконное стекло. Шум от ее судорожных, жалобных ударов вытеснял все остальные звуки.

– Давай выпустим ее, – предложила она Адаму, и, не дожидаясь его реакции, выскользнула из-под одеяла и на секунду застыла у окна.

– Я никогда не видела… таких красок.

– А пыльца есть на крыльях? – спросил Адам. – Может быть, она искусственная.

– Искусственная бабочка?

– Ты ничего не слышала про исследования по созданию искусственного тела человека?

– А при чем тут бабочка?

– Надо же понять, как искусственный организм сможет существовать в естественной среде. Вот они и летают. Кто-то перестарался с окраской. Слишком креативно…

– Тебе нравится это слово?

– Не очень, поэтому сейчас и употребил его. Мне вообще не нравится сама идея … искусственного человеческого тела.

– Я не слышала про эти эксперименты. А почему ты говоришь не про искусственного человека, а про искусственное тело?

– Потому что пытаются создать тело, а сознание трансплантировать от умирающих, а затем и умерших. Я не знаю деталей. Это секретные исследования, я случайно про них узнал, и никому кроме тебя про них не говорил.

– Может быть, лучше, чтоб ты и мне не рассказывал …

Ева накинула плотную, бежевого цвета тунику. Адам поежился под одеялом. Ему не понравилось, что Ева встала первой. И еще эта туника своей шероховатой тканью, вмиг разрушившая их интимное единство…

Что делать? День вступал в свои привычные права.

– Мы так и не придумали имя для девочки, – попытался задержать утро Адам.

– Давай потом, – миролюбиво ответила Ева.

ХХХ

Маленький, легкий катер бесшумно скользил по узкому каналу, Ева лежала на носу и любовалась красными, пурпурными и фиолетовыми рыбками, ненадолго попадавшими в поле ее зрения. Они грациозно проплывали на фоне изумрудных водорослей, густо покрывавших дно голубого канала. Вода манила безупречной чистотой и прозрачностью, но нос катера был задран слишком высоко, и Еве не удавалось дотянуться до воды, только брызги на поворотах попадали ей на свешенную руку, а иногда даже на обращенное вниз лицо. Августовская вода была уже холодной, Ева поеживалась, но продолжала игру-баловство с брызгами голубого канала. Ей не хотелось разговаривать с Адамом. Это была уже третья ночь их близости. Но, как и первая, и вторая она не принесла ей ощущения радости. В поцелуях было гораздо больше приятного и ожидания счастья, чем в свершившемся действе.

Ева выбрала редкую и малопрестижную профессию, она будто интуитивно выискивала нишу для своей интеллектуальной независимости, куда не смог бы добраться ее возлюбленный.

Адам всегда хотел быть первым. Но первым не в маленькой группе профессионалов, друзей, коллег. А таким чтобы его знали все на Эль-Исраэль, великим подвижником, открывателем непознанного в сознании людей. Путь к этому через эксперимент, исследование огромных массивов информации. Объект психологии – человек. Как заставить его раскрыться?

Есть любовь и есть познание. Ева отделяла одно от другого, Адам – нет. Он желал объединить факел любви и факел научного поиска. Ей нужна была свеча уюта и тихих семейных радостей. И еще она не хотела всегда и во всем даже в своей научной работе подчиняться его неугомонной воле.

Он готовился к каждой встрече с Евой. Продумывал, что ей скажет, читал литературу, которой интересовалась она, даже наскоро пробегал ее скучные учебники по исторической и социолингвистике. Благодаря этому открыл для себя сочлененность своей любимой теоретической психологии и лингвистики. Ему казалось совершенно необходимым завоевывать и завоевывать Еву.

И вдруг такое счастье – он понял, что их науки глубоко родственны и можно будет даже предпринимать совместные исследования.

Евина ниша оказалась иллюзорной. Пытливый мозг Адама проник в ее науку, и вот он уже опережает ее в постижении семантических алогизмов архаических языков.

ХХХ

Адам не прошел испытания для зачисления в школу подготовки к космическим экспедициям. Он долго продержался в кресле бешено вращавшейся центрифуги, и все-таки не дотерпел до конца. Приступ неудержимой тошноты заставил его разжать левую руку, державшую все время испытания ручку-тангенту. Центрифугу тут же остановили. Врачи, видя его расстроенное и слегка измученное лицо (он надеялся перетерпеть), успокаивали, что для жизни на родной планете у него отличный вестибулярный аппарат, но для космоса с его перегрузками требуется еще большее…

Три раза в неделю он ходил на тренировки по бегу. Он выбрал для себя средние дистанции: 800 и 1500, но его увлекал и забег на десять тысяч метров. Каждый раз на седьмом километре приходила жуткая усталость, в правом боку тянуло и побаливало, хотелось споткнуться, упасть, подняться и затем, прихрамывая, пробежать еще десяток метров и все-таки сойти с дистанции, всем видом, показывая дикую огорченность и страстное желание продолжить бег. Адам преодолевал этот соблазн. Бежал, терпел, бежал. Проклятый седьмой километр заканчивался, на восьмом приходило облегчение. А к концу девятого вдруг открывались силы на финишное ускорение. Адам любил бег. Особое наслаждение он испытывал от последних завершающих мгновений десятикилометровой дистанции, то была радость от преодоления слабости, радость от выигрыша у своих постоянных соперников на беговой дорожке. Никто не мог сравниться с ним в стремительности финиша.

После тренировки он спешил в библиотеку, чтобы застать там Еву и проводить ее домой. Так было приятно приходить к Еве с чувством победителя: он как бы приносил ей в подарок свое натренированное, безукоризненное тело.

Ева не всегда его дожидалась, иногда тренировка затягивалась, библиотека закрывалась, и по аллее с шуршащими листьями Адам шел один.

В большинстве университетов на Эль-Исраэль библиотек не было. Вместо них имелись просторные залы тишины, куда можно было прийти со своим планшетом или компьютером и спокойно работать хоть всю ночь напролет. Имелись университеты, которые специализировались на обучении методом гипноза, их сходство с обычными вузами ограничивалось наличием обширного парка с просторными лужайками. Высшую школу искусств и гуманитарного знания, Вкигуз, иногда называли консерваторией прошлых достижений, в ней и учились историки, лингвисты, литературоведы, музыканты и художники-традиционалисты, искусствоведы. По настоящему были обращены в будущее только два факультета космической медицины и теоретической психологии. Их два отдельно стоявших здания даже своим стремительным дизайном отличались от уютной классики остальных строений просторного кампуса Вкигуза. Можно было посещать лекции и семинары на любом факультете и даже сдать экзамен по совершенно чужой специальности, что увеличивало конечный научный потенциал выпускника, но на риск завалить и чужой, и свой экзамен решался мало кто из студентов.

В тот вечер Адам не дотерпел испытание седьмым километром, прихрамывая и изображая лицом преодоление боли, сошел с дистанции. Неожиданно его страдальческая комедия нашла благодарного зрителя, даже слишком благодарного. Его плечо тронула легкая рука светловолосой девушки. Она предложила осмотреть его колено – нет ли вывиха. Уши Адама обрели ярко красный цвет зари в преддверии ветреного дня. Комедию пришлось продолжить еще на один акт. Эсфирь вывиха не обнаружила, предположив, что все обойдется небольшим растяжением.

Строгая, светловолосая девушка с факультета космической медицины интонацией голоса и жестами подчеркивала, что ее помощь Адаму – просто выполнение профессионального долга… Никакого долга у нее не было, как, впрочем, и профессии. Как и Адам, она только поступила. Все это не имело никакого значения. Адама волновало совсем другое и другая. Отблагодарив Эсфирь лучезарной улыбкой, Адам поспешил к библиотеке. И опять не успел, библиотека была еще открыта, но Евы уже не было.

Во время встреч Ева отвечала на его ласковые прикосновения, но с едва заметной паузой. Он ни о чем не спрашивал, только замечал, что эти паузы стали удлиняться. Адам почувствовал, а потом и понял, что в его абсолютно правильно устроенной жизни наметился непонятный сбой, сбой, который отдавал болью.

Ни домой, ни к друзьям ехать не хотелось, Адам пошел бродить по огромному университетскому парку, переходившему в ботанический сад то под открытым небом, то под прозрачной сферой, поддерживавшей необходимый режим температуры и влажности для экзотических растений. Университетскую территорию от парка Совета космических экспедиций отделяла неглубокая река с песчаными пляжами среди сосен и секвой. На одном из таких пляжей стайка ребятишек играла в песок; из мокрого песка они сделали шар метра полтора в диаметре, затем схватились за руки, и дружно как по команде, уперлись взглядом в свое песчаное творение, шар качнулся – раз, другой, третий и медленно поплыл над пляжем, подымаясь все выше и выше, наконец, он застыл на высоте не более пяти метров и стал вращаться вокруг своей оси. Адам услышал отрывок спора: веснушчатый, зеленоглазый мальчик лет восьми предлагал изготовить космонавтов и отправить их на шар, который он называл странным именем Земля, девочка лет шести, как две капли воды, похожая на Эсфирь, с которой час тому назад Адам общался, хотела, как сама она выразилась с очень серьезным видом, «трансплантироваться» на шар и полетать на нем вдоль реки. Победила точка зрения зеленоглазого. Вся кампания стала бурно обсуждать из какого материала лучше всего изготовить космонавтов. Только раздосадованная маленькая копия Эсфирь убежала к раскидистой секвойе, под которой Адам только сейчас заметил сидевшую саму Эсфирь. Но гораздо больше, чем копии Эсфири его заинтересовал разговор детей про Землю. Солировал все тот же веснушчатый, зеленоглазый малыш… Но внезапно подкравшаяся туча раскатами грома и всплесками молний прервала научную дискуссию. Дети разбежались, кто спрятался под деревьями, кто стремглав понесся укрываться в ближайших университетских зданиях, явный лидер кампании лихо перебрался вброд через речку и устремился по широкой аллее к видневшемуся на зеленом холме зданию Высшего совета космических экспедиций. Про песочный шар забыли, он рассыпался еще в воздухе и, обгоняя капли дождя, в виде маленького песочного смерча приземлился в воду.

Адам почувствовал, что Эсфирь смотрит в его сторону, но разговаривать не хотелось, он приветливо помахал ей рукой и, чуть прихрамывая, направился в сторону своего электрокара. Напрягаться и направлять его себе на встречу не стал.

Адам изучал наскальные рисунки далеких предков современных обитателей Эль-Исраэль, выискивая в них элементы, неподдающиеся истолкованию. Все странные линии, непонятные кривые он относил к попыткам изобразить слова. Своими наблюдениями он поспешил поделиться с Евой, ведь он нащупывал путь к лингвистике протоязыков. Ева внимательно и доброжелательно выслушала пылкую речь Адама и потом как бы невзначай заметила:

– Я перешла на отделение математической лингвистики.

А затем в библиотеке он увидел Еву с высоким худым аспирантом в больших несуразных очках. Адам быстро опустил глаза, так что Ева не успела почувствовать его взгляд и не заметила его, она внимательно, со столь знакомым ему наклоном головы слушала незнакомца, явно воодушевленного возможностью стоять рядом с Евой и сообщать ей нечто важное не только с точки зрения науки.

В библиотеке был редкий эффект цветоосвещения – удалось придать зеленому свету теплый оттенок. Такой свет успокаивал, не вгоняя в сон. Другой особенностью освещения было выборочное образование теней, только у самого входа в читальный зал под высокой аркой. За тенями и наблюдал Адам. Они то вытягивались, то сливались, будто передавали не разговор, а причудливый танец. Та тень, что подлиннее, сделала последние па и исчезла. Теперь Адам мог свободно смотреть на Еву, она вскоре почувствовала его взгляд, чуть помедлила, а затем сама подошла.

«Он ведет у нас семинар по математической логике» – подчеркнуто небрежно ответила Ева на ревнивый вопрос Адама.

В ответ на чрезмерную небрежность Адам прямо спросил: «Он тебе нравится?»

Ева улыбнулась: «Как семинарист – да!»

ХХХ

Ночью он лежал и слушал дождь. Ее телефон не отвечал. В два часа ночи она позвонила сама. – Извини, я очень плохо себя чувствую. Я не приеду.

И гудки.

Он набрал ее номер. Один раз. Второй. Третий. Седьмой. Тринадцатый. Двадцать первый. Телефон не отвечал. Затем голос робота с металлической вежливостью сообщил, что номер выключен или находится вне зоны досягаемости.

На этой даче крыша была устроена так, что не гасила звук падающих дождевых капель. Старый дом постоянно переполняли природные звуки и запахи. Дождь затихал, и его замиравшее постукивание звучало как прощание. «Не надо себя обманывать.., – выстучал дождь, затем будто добавил – Ева навсегда вышла для тебя из зоны досягаемости».

Они вместе долго расшифровывали смысл давно ушедших слов. Среди них было и слово грех. Теперь оно вновь всплыло и как бабочка затрепыхалось в дальнем углу его памяти.

Слово так и осталось малопонятным. Но оно вязалось с чем-то неправильным, недолжным и Адам обязан был всю эту непонятную, непрозрачную неправильность устранить.

В конце сада стоял муравейник почти в пол человеческого роста. Адам подогнал к нему свой старенький электрокар, заправился и, не попрощавшись с друзьями, поехал в город.

Рассекая дождевую пелену, он гнал машину по узкой аллее вдоль огромных лип, охранявших ночной покой уютных пригородных вилл. Он забыл про скоростной режим. Адам ехал к дому Евы. И затем много часов простоял под дождем. Она пришла утром, когда дождь уже кончился, и солнце радостно скользило по свежей, до блеска промытой разноцветной осенней листве. Из-под дождевика тревожно сверкнули ее глаза.

– Ты долго меня ждал? – спросила Ева. Легкое участие ему показалось притворным.

– Я найду сегодня этого семинариста…

– Если ты его тронешь, я сдам тебя службе безопасности. – А вот это было сказано искренне. Угроза прозвучала как приговор неподлежащий пересмотру.

Больше они не встречались. Были еще, правда, телефонные разговоры: долгие и бессмысленные. Адам все еще надеялся, что невероятный, нелепый и жестокий сон прекратится, и он вновь увидит ее глаза, ее руки, и вновь она будет его слушать с восхищением и обожанием. Надеяться было глупо и не на что. Но представить будущую жизнь без Евы не получалось. Она ему помогла, походя брошенной телефонной фразой:

– Ты не мог мне доставить… чувства счастья… Ты всегда спешил и думал только о себе.

Она была у него единственной. И он не хотел себя просвещать, боясь осквернить этим свои и ее чувства. Его романтическая, сказочная Ева не могла этого сказать. Он перестал звонить.

Оставалось Будущее – огромное, безмерное Будущее. И Космос.

Только Космос мог вместить его боль и отчаяние. А Будущее его теперь однозначно должно было стать героическим и необыкновенным. Даже великим!

ХХХ

Все-таки он довел свой вестибулярный аппарат до кондиции и с третьей попытки прошел испытания. Через два года он стал членом экипажа, готовившегося к сверхдальней экспедиции.

Помогли каждодневные занудливые упражнения, которые ему подсказала Эсфирь. Верчение головой, кувырки вперед, назад, вбок, сальто с небольшого трамплина в университетском бассейне и все это тысячи и тысячи раз. Чуда не произошло, произошло ожидаемое и просчитанное.

Если усадить рядом десяток обитателей Эль-Исраэль и попросить их сблизить головы, получится небольшое поле зрелой пшеницы. Золотистый цвет волос прекрасно сочетался со смуглым цветом кожи. В ту осень в моде были красные и белые туники. Ева почти всегда ходила в красной, а ее непокорное, хотя и изящно подстриженное золото было перехвачено на лбу ярко красным плоским шнуром. Золотистым вьющимся волосам Адама не давала спадать вниз и закрывать глаза точно такая же красная полоска, только к ней у него крепились еще медные кольца для ретрансляции звуковых волн. Многие поражались внешнему сходству Адама и Евы.

Эсфирь моду игнорировала, точнее своим стилем одежды и прически говорила: «Я сама знаю, что мне больше всего идет. Если хотите, можете следовать моему примеру. Я сама себе мода!»

Ее льняные волосы выделялись среди золота окружавших голов и даже в этом чувствовался вызов. «У вас золото, а я предпочитаю платину», – будто пробегало звуковой волной в электрическом поле вокруг этой маленькой аккуратной головы.

Эсфирь появлялась каждый раз будто невзначай, они обменивались краткими фразами и разбегались. Но когда Адам спросил у нее совета по поводу вестибулярного аппарата, она не только прислала ему подробнейшие рекомендации, но и стала ненавязчиво, будто исподволь проверять, как он им следует.

Сама она все тесты даже для сверхдальних экспедиций, оказывается, прошла еще при поступлении на факультет.

Даже такой пожиратель информации как Адам поражался скорости получения новостей этой строгой льняной девушкой. Но информацию о готовящейся экспедиции на планету с человекоподобными созданиями он получил раньше Эсфирь.

Случайно услышанный разговор детей на берегу реки навел его на скудную и очень давнюю информацию о планете Земля. Но что это была за информация! В 580 миллионов световых лет от Эль-Исраэль находилась планета с почти аналогичной атмосферой, с большим количеством воды. Высказывалось очень обоснованное мнение, что на планете могли существовать живые организмы.

Информация относилась к эпохе, когда еще только зарождались технологии изучения других галактик. Получение информации о Земле было научным подвигом и одновременно результатом стечения счастливых обстоятельств. Воображение Адама стало тут же рисовать облик далеких обитателей голубой планеты. Он никак не мог понять, почему ее изучение было прекращено. И тут он вспомнил, что в редчайших случаях Совет космических экспедиций имел право не только прекратить исследование, но и на определенное время закрыть доступ к материалам, если считал их опасными для граждан их планеты. Но любой гражданин мог потребовать возобновления исследования и получения доступа к закрытой информации.

Адаму было легко обосновать причины его интереса к Земле, что он и сделал в кратком письме к Совету. Совет состоял всегда из самых выдающихся ученых Эль-Исраэль, их компетентность была главной основой власти Совета. Адам с нетерпением ждал ответа, пытался сочинить сценарий своего выступления. Укорял себя за волнение. Искал наиболее убедительный тембр голоса. Вдруг понял, что познания в психологии ему скорее мешают, а не помогают. Поймал себя на мысли, что первый раз в жизни ему предстоит разговаривать с людьми, наделенными властью.

В Высшей школе искусств и гуманитарного знания, как и в других университетах, господствовало самоуправление. Процветали самые разные его формы: с избранием ректора или трех координаторов с различными сферами ответственности, с постоянно действующей административной коллегией, работавшей на принципах ротации, или советом факультетов. В одном университете управленческие вопросы решал триумвират в составе самого старого профессора, самого юного студента и самой красивой женщины, ее ежегодно избирали из числа как студенток, так и преподавательниц. Самоуправление для Эль-Исраэль вообще было чем-то естественным, простым и повседневным. Промышленное производство, доверенное в основном роботам, было вынесено на другие планеты. Власть как слово, и как явление давно маргинализировались. И все же… исраэлиты имели общую страсть, общее дело, общую идею. Это общее было безграничным, хотя и укладывалось в краткую, простую формулу: Освоение Космоса. Высший совет космических экспедиций управлял организацией общего дела. И у него была Власть. И Адам робел перед встречей с Властью.

На следующий день Адама пригласил на встречу Атон, член синклита, он был знаменит тем, что руководил самой дальней во всей истории Эль-Исраэль экспедицией, корабль смог вернуться исключительно благодаря запредельному самообладанию и профессионализму Атона.

Подойдя к секвойе, у которой была предложена встреча, Адам сразу понял причину осведомленности о Земле восьмилетнего мальчика на берегу реки. Он улыбнулся про себя: «Эта секвойя порождает копии людей». Его ожидал веснушчатый, зеленоглазый великан. Сходство с мальчиком, запускавшим в небо песчаный шар, стало еще более разительным, когда Атон сделал несколько шагов навстречу Адаму и протянул ему руку. Посадка головы, мимика, разворот плеч – все совпадало. Видимо, дома он говорил о волновавшем его. Даже не информация, а эмоциональная волна увлекла сына, и вот он с друзьями уже на свой лад решал проблемы старших.

– Я не раскрываю перед вами никаких секретов, решение о раскрытии информации о Земле уже принято. Сейчас идет форматирование массива знаний, накопленного об этой планете и ее обитателях. Первый блок сведений об этой планете уже обнародован, вы с ним и ознакомились.

Атон продолжал, отвечая на изумление в жесте и взгляде юного собеседника: «Земля – совершенно особая планета, единственная из всех известных нам, где обитают создания похожие на нас».

Адам услышал стук своего сердца в висках, в запястьях рук, горло перехватило, чтобы скрыть волнение, он вынужден был сильно надавить правой рукой на точку у основания большого пальца на ладони левой.

– Мы отличаемся уже достаточной устойчивостью, чтобы воспринять информацию о себе подобных по физиологии и анатомии, но бесконечно далеких во всем остальном, – ровно, дружески, без тени учительства говорил Атон. – Из истории вы знаете, мы пережили очень долгий, сложный и трагический период, прежде чем удалось устранить политику, а затем и бизнес из нашей жизни. Энергия наших граждан была сконцентрирована на освоении Космоса. Но этот переход дался очень нелегко, оставались опасения, что прежнее может вернуться. Высший совет космических экспедиций прежде обладал гораздо более обширными полномочиями, чем он обладает сейчас, и именно Совет в качестве исключительной меры постановил проводить наблюдения за происходящем на Земле в закрытом режиме. Адам и Атон шли по берегу реки по направлению к каналу, столь памятному Адаму безмятежной прогулкой на катере с любимой девушкой.

Физические отличия землян от нас совершенно малозначимы, но их социальная организация и их психология ставят нас в тупик. Даже в самые архаичные периоды нашей истории мы не обнаруживаем ничего похожего. В этом главная и величайшая проблема. Мы, наконец, во Вселенной нашли себе подобных, но этих подобных мы не можем отнести к категории разумных, рационально мыслящих созданий. За ними ведется наблюдение на протяжении почти семисот лет: они медленно развиваются, но не становятся гуманнее!

– Может быть, отстраненного наблюдения недостаточно, – перебил Атона Адам.

– Мы обсуждаем вопрос о направлении на Землю экспедиции…

– Они агрессивны и непредсказуемы? – чувствуя, что спешит с вопросами, но не в силах удержаться, вновь перебил размеренную речь Атона Адам.

– В силу случайно сложившейся традиции обитателей Земли мы называем неандертальцами. Людьми мы их не называем. В тайне ведь мы страдаем от нашего одиночества во Вселенной, мы долго мечтали найти себе подобных. Для нас, обитателей маленькой планеты в созвездии Длинноногой Цапли, обретение себе подобных отнюдь не только научный прорыв. Нам казалось, это будет и новое измерение нашей жизни. Возможно, это совсем новое измерение, но какое-то дурное. Не спешите узнать о них все и сразу….

Прощаясь Атон дружески улыбнулся и сказал: «Если все-таки будет принято решение об экспедиции на Землю, я надеюсь, что вы победите в конкурсе и получите шанс быть в команде».

«А вы?» – тут же поинтересовался Адам. Ему очень хотелось продолжить знакомство с этой горой ума и спокойствия.

– Я уступлю место командира экспедиции более молодым…. В любом случае, если не возражаете, я рекомендую привлечь вас к изучению обитателей Земли, ваши исследования архаической психологии могут оказаться очень полезны, – завершил разговор Атон.

ХХХ

Заседание Высшего совета космических экспедиций в тот день проходило в Ботаническом саду Школы искусств и гуманитарного знания. Академики, так неофициально называли членов Совета, прохаживались около искусственного озера с роскошным сплетением тропических водорослей. Одно время они перестали собираться, мыслями все умели обмениваться, не прибегая к помощи технических средств, да и лица было легко воспроизводить в воображении, и все-таки они почувствовали, что расстояние убивает эмоциональный контакт и тем самым снижается интенсивность диалогового поля. Очные заседания возобновили, обнаружив, что и простые, обыденные рукопожатия, оказывается, помогают в их работе. Место заседания часто меняли, его выбирал очередной председательствующий, и получалось негласное соревнование, кто выберет самое красивое и самое неожиданное… На Эль-Исраэль было три культа: науки, природы и красоты. Эстетика и история искусства, хотя не являлись обязательными предметами, но так сложилось, что изучались во всех университетах и на всех факультетах.

Предстояло утвердить состав давно откладываемой сложнейшей экспедиции – экспедиции на планету Земля. Пока был определен только командир экспедиции: это был Иегова. Все помнили, как он под свою ответственность посадил поврежденный астероидом корабль на другой астероид и в немыслимо тяжелых условиях мобилизовал измученный и по сути сломленный катастрофой экипаж, восстановил, именно восстановил, а не починил космолет и вернулся в космическую гавань, даже не запросив, не предусмотренного ранее, но столь логичного в сложившихся обстоятельствах захода на Эль-Исраэль.

Процедура казалась формальной: никаких оснований не утверждать результаты длительного, многоэтапного конкурса не было. Тем не менее академики тщательно изучили все представленные материалы на каждого из кандидатов. Кто-то посмеялся: «Символично, что мы сегодня в гостях у Высшей школы искусств и гуманитарного знания. Это единственный университет, у которого целых два выпускника прошли отбор: хранитель здоровья Эсфирь и ответственный за коммуникацию с обитателями другой планеты, психолог Адам».

– Да они и одного года выпуска….

И тут заговорил Атон. Он не стал обмениваться мыслями, а стал формулировать свою позицию вслух, он говорил чуть медленнее, чем обычно: «Я не имею права голосовать по кандидатуре Адама, так как знаю его лично, но имею право высказать свое мнение. И я хочу им с вами поделиться именно потому, что один раз довольно долго беседовал с ним. Не скрою, он произвел на меня впечатление сильного и умного человека. Я даже пожелал ему успеха, если он примет участие в конкурсе на место психолога в экспедиции на Землю. А теперь я предлагаю отклонить его кандидатуру. Не подвергаю сомнению правомерность его победы в конкурсе. Как профессионал, наверное, он – лучший.

Но есть два момента, две особенности, которые и породили мои сомнения. В разговоре с ним я почувствовал в Адаме некоторую нетерпеливость, он весь устремлен вперед, ему не терпится совершить что-то героическое, великое и при этом жертвенное. Да, да. Именно жертвенность меня и смущает. Второе, возможно, второе связано с первым. У него была несчастная любовь. И он продолжает жить воспоминаниями о своей несостоявшейся любви. Он занимается наукой не просто самозабвенно… Мы все любим науку. Но с фанатизмом. Нет, не так. Я хочу сказать, что наука не может заменить любовь. Простите, я не психолог и не литератор, но надеюсь, мне удалось понятно сформулировать…

Это особая, совсем особая экспедиция. За контакт с землянами отвечают два члена экипажа: командир и психолог. Не только от их оценок, но и от их действий зависит: по результатам экспедиции мы признаем тамошних обитателей людьми или они останутся для нас неандертальцами».

Наступила тишина. Стоявший рядом с Атоном его давний друг и участник одной из его экспедиций, биолог…. «Прости, Атон, я много лет тебя знаю и, наверное, имею право так сказать: ты нарисовал свой портрет в молодости. Он очень точен, но вся твоя последующая жизнь опровергает твой вывод. Я считаю, именно Адам нужен в такой сверхсложной, и мы все это понимаем, очень опасной экспедиции». Напряжение спало. Академики даже заулыбались, возможно, вспоминая свою молодость. Впрочем, никого из них к старикам нельзя было отнести, хотя возраст некоторых и превосходил 200 и даже 250 исраэлитских лет. С мнением биолога в итоге согласились. А председательствовавший, как бы резюмируя, сказал: «Мы обратим внимание психологов, которые будут готовить членов команды к экспедиции на особенности, о которых нам говорил Атон, предупредим командира, в конце концов он имеет право за две недели до старта отклонить любого из предполагаемых участников. На этот случай мы и готовим всегда команду дублеров. Но оставляем Адама в команде».

Затем Совет обсудил еще один вопрос. По сложившейся традиции наблюдение на Земле велось за неандертальцами, но последний спутник, запущенный на орбиту Земли и облетавший ее по принципиально новому маршруту обнаружил гораздо южнее зоны обитания неандертальцев других гуманоидов, по внешнему виду более напоминавших исраэлитов. Но энтузиазм исследователей продлился недолго. Новые существа, названные кроманьонцами, имели меньший объем мозга чем неандертальцы. Отличались большей кровожадностью: неандертальцы лечили своих раненых соплеменников, кроманьонцы чаще всего добивали. Неандертальцы рисовали на скалах, у кроманьонцев такой склонности не наблюдалось. Надо было решить: с каким из видов пытаться установить контакт. Решили – с неандертальцами, но учитывая то, что некоторые из племен кроманьонцев двинулись с юга на север, посадить корабль в таком месте, чтобы потенциально можно было бы провести земное наблюдение и за кроманьонцами в случае, если они достигнут того единственного места, где могли бы посуху перейти со своего южного материка на огромный лежащий на севере и востоке.

ХХХ

Адам полетел на планету с непонятным названием Земля.

До этого он просмотрел огромное количество видеозаписей, сделанных со спутников, которые были направлены для постоянного наблюдения за происходящим на Земле, и, прежде всего, за землянами. Ему пришлось заставить себя смотреть на жестокие схватки между неандертальцами. Он понял, почему изучавшие землян до него ввели слово каннибализм, не существовавшего ни в одном из языков людей его планеты.

Совместно с Эсфирь он разработал сценарий установления контакта с неандертальцами. Главным в их общей концепции было оказание медицинской помощи больным и раненым аборигенам. Но их сценарий не был принят: им не удалось внятно изложить, с чего начать, как выстроить самый первый контакт. Соответственно их сценарий невозможно было смоделировать, проверить через систему игр и вообще не получалось перевести его на язык цифр. Был принят другой сценарий с условным названием «Высшее существо».

ХХХ

Создание зоны безопасного существования заняло много времени. Сочетание полной прозрачности окружающей среды и абсолютной защищенности их микромира в несколько гектаров территории Земли было головоломной задачей, которую в конце концов решили, хотя в почти идеальную конструкцию все равно периодически приходилось вносить изменения. Потоки воздуха проходили через защитное поле, действовавшее по принципу локальной антигравитации, оно мягко отталкивало любые физические предметы, приближавшиеся к нему на слишком близкое расстояние, ветер при усилении его до 15 метров в секунду также ослаблялся.

Для приземления был выбран полуостров, соединенный с материком узкой полоской земли. Привлекало разнообразие его ландшафтов: горы, степь, в предгорье леса, озера. Лагерь разместили вблизи соснового бора и видом, и запахами столь напоминавшими Эль-Исраэль.

ХХХ

Шел второй год пребывания экспедиции на планете Земля.

Маленькое племя неандертальцев ничего не нарушило в математически просчитанном сценарии мудрецов с Эль-Исраэль. Явление Иеговы прошло безукоризненно. Дикари принесли в дар Высшему существу две нитки бус из раковин, плохо прожаренную ногу буйвола и девушку, на плече которой каменным наконечником копья был сделан надрез, вероятно, он имел магическое значение. Девушку отдавали навсегда: она могла быть принесена в жертву и съедена.

Адам назвал ее Евой, и это имя без обсуждения, как-то само собой было принято всей командой. Только Эсфирь впервые услышав как в рассказе про первые успехи неандерталки Адам назвал ее Евой слегка поморщилась, но возражать не стала.

Лицо Евы цвета спелого белого налива обрамляли густые медно-каштановые волосы с выгоревшими прядями спереди и на затылке. На удивление она быстро перестала бояться, а когда немного освоилась с ее новыми, необыкновенными условиями жизни, ее карие с зеленоватым переливом глаза засверкали искрами восхищения и даже благодарности. Глаза очень выделялись на лице, поражавшем своей незатейливостью, они были такими большими, что даже тяжелые надбровья не могли испортить впечатления доверчивости, исходившего от них. Массивные бедра и крупные, хотя и округлые плечи явственно свидетельствовали о силе, совершенно невообразимой для исраэлитки.

Рот был неожиданно маленьким, с изящным рисунком губ. Верхняя губа очень точного рельефа – вверх, маленькая ложбинка и вновь вверх. Губы как маленький детский кораблик с двумя миниатюрными парусами. Скулы выдавались вперед, но не нарушали общей гармонии этого лица, столь непривычного для обитателя Эль-Исраэль.

Ева жила на территории охраняемой зоны, но отдельно от членов экспедиции. Она построила для себя полухижину-полуземлянку. Собирала съедобные травы и выкапывала хорошо известные ей коренья. Оказалось, что она знает целебные свойства подорожника, ромашки, коры дуба.

Адам изучал навыки Евы и учил ее языку людей своей планеты, а она передавала ему сведения о том, как можно выжить на Земле, имея в своем распоряжении только руки, палки и плохо обработанные орудия из камня.

Однажды Ева принесла свежую тушку хомяка. Ее незатейливое лицо все сияло – она принесла настоящее лакомство человеку из чужого, непонятного племени. И не просто лакомство… Она смотрела на Адама, пытаясь уловить, понял ли он значение подарка.

Мужская интуиция или познания в области архаической психологии подсказали Адаму, что принесенный хомяк – это особый знак, предпризнание, а, может быть, даже признание в чем-то значительном.

Ева понимала, что племя передало ее в дар другому племени, но у каждого племени есть вождь, у этих странных чужаков вождем был гордый Иегова, но этот вождь не обращал на нее внимания. С ней постоянно общался другой мужчина гибкий как молодое ореховое дерево Адам. Он учил ее произносить мелодичные, но трудные звуки. Пару раз он прикоснулся к ее руке. Прикосновение было легким и приятным. Но Иегова явно не передал Адаму на нее никаких прав. Возвращаться в свое племя она боялась и не хотела. Она принадлежала чужому племени и в то же время никому. Это обижало Еву.

В ее племени во время сбора ягод медведь напал на девочку-подростка, ей повезло мужчины возвращались с охоты, они бросились на крик и убили медведя, но зверь успел девочку сильно порвать. Она выжила, но ее лицо навсегда было изуродовано как и левая рука. Главное – про нее все в племени говорили, что ее взял медведь. И ни один мужчина не решался к ней прикоснуться, так как ее мужем навсегда стал медведь. Дух медведя или его сородичи могли напасть на того, кто решился бы взять ее в жены.

Ева знала про свою привлекательность, и ни один хищник к ней не прикасался, но она все больше опасалась, что ее ждет судьба медвежьей девочки.

ХХХ

Он наблюдал за своей подопечной на большом мониторе своего компьютера в каюте космохода. И вдруг с ужасом увидел среди красных яблок, валявшихся на земле тихо двигавшуюся по направлению к Еве отвратительную ленту змеиного тела. Он не успевал ей помочь.

Ева подобрала крупное красивое яблоко и вытянув с ним смуглую крепкую руку шагнула навстречу змею. И вдруг медленно по слогам, будто знала, что Адам смотрит на нее сказала: «Это те–бе, А-дам». Потом помолчала и также медленно добавила: «От Е-вы». И тут же пронзительно вскрикнула. Ее укусила змея.

Укушенная девушка хладнокровно отсасывала яд и кровь из ранки и часто сплевывала на землю.

Все-таки микроскопическая порция яда попала в кровь Евы. Противоядие спасло ее. Но несколько дней была сильная лихорадка и высокая температура. Иегова дал согласие оставить Еву на время лечения в медицинском боксе стационарного лагеря. Адам ее регулярно навещал. Ее состояние быстро улучшалось. Однажды вечером она вдруг притянула к себе голову Адама, ее дыхание было прерывистым, глаза сверкали, она потерлась носом о его нос.

– Она не знает, что такое поцелуй, – мелькнуло в сознании Адама и тут же он прикоснулся своими губами к ее.

В тот же момент она его укусила, еще чуть-чуть и было бы больно, но эта дикарка будто улавливала все самые мимолетные, самые незначительные ощущения Адама. Она приоткрыла губы… И вообразить было невозможно, что могут быть поцелуи такой нежности…. А дальше все произошло, потому что не могло не произойти.

ХХХ

Адам долго мучился, изготавливая лук и стрелы. Он хотел помочь племени Евы и добиться признания среди ее соплеменников. Он теоретически знал, как должен выглядеть лук, но его руки были слишком не приспособлены для такой работы. В конце концов, совершенно отчаявшись, но упорно продолжая свой исторический эксперимент Адам стал объяснять Еве, что он хочет произвести. К его удивлению, Ева не только быстро сообразила, что за орудие пытается создать Адам, она оказалась и более умелым подмастерьем чем сам мастер.

Но их совместное творчество вызвало протест Эсфирь, а затем и большую дискуссию в команде космолета. Эсфирь посчитала неправомочным вторжение Адама в ход земного исторического процесса. Обитатели Земли сами должны были прийти к открытию столь сложного орудия охоты и войны как лук. Экспедиция с Эль-Исраэль прилетела изучать местных обитателей, а не направлять и ускорять их развитие. Адам возражал, говорил, что лук – лишь элемент диалога с землянами, они, точнее она, Ева рассказывает про целебные свойства трав, а он передает очень простые, но полезные знания ей и ее племени. Ссылался даже на первоначальный проект их с Эсфирью установления контакта… Не помогло… Большинство не приняло его доводов. Иегова своим распоряжением утвердил мнение большинства.

Адам почувствовал, что холодок отчуждения пробежал в его отношениях с командой. Но он не считал, что совершает нечто морально неправильное или противозаконное. Наоборот, в душе он стал сомневаться в том, что его соплеменники видят в землянах таких же как они разумных существ.

Вежливое отчуждение еще усилилось, когда стала заметной беременность Евы. Она продолжала все свои занятия, превозмогала недомогания, лицо лучилось весельем, удивлялась, что ее периодически осматривает Эсфирь. Эсфирь безукоризненно выполняла свои врачебные обязанности, в отношении Евы она была предельно вежлива и даже улыбчива. Ледяное презрение она не скрывала к Адаму. Ей даже сделал замечание Иегова. Конфликты недопустимы среди членов экспедиции, он отвечал за все, что касалось безопасности его людей. Безопасности любой – физической, информационной, психологической, даже моральной…

Ева превратилась в шарик, симпатичный, несмотря на свои впечатляющие размеры быстро перемещающийся в пространстве защищенной зоны. Ей хотелось со всеми поделиться своим счастьем, сама не зная про это она невольно по чуть-чуть растапливала лед отчуждения между Адамом и другими членами экипажа. Вот только видели ее совсем немногие.

Эсфирь точно угадала время начала схваток и уложила Еву в особый отсек медицинского бокса. Адам хотел присутствовать при родах, но наткнулся на решительный запрет.

– Выйди из бокса! – отбросив обращение на Вы, потребовала от Адама Эсфирь.

Тот смущенно стал возражать:

– Но, у нас это давным-давно разрешается.

– Так у нас на планете, А здесь… выйди немедленно. Ты мешаешь!

Пришлось подчиниться.

Родился мальчик, через год – еще один.

Его сыновья: Каин и Авель – сильно отличались темпераментом, но внешне они были почти неотличимы друг от друга.

Авель делал заметные успехи, хотя хитрее и смышленее был Каин. Каин сам разобрался, что среди инопланетян старшим являлся Иегова, командир космической экспедиции и он принес ему тушку маленького кабанчика. Командир улыбнулся и вежливо поблагодарил молодого неандертальца, прижав ладонь к левой стороне груди. Тушку передал Адаму, чтобы тот отнес ее в лабораторию для изучения и необходимой обработки.

Авель последовал примеру брата и принес несколько красных яблок командиру экспедиции…

ХХХ

Через несколько дней Авель исчез. Каин на вопрос о брате ответил: «Я не сторож брату своему». У ручья с разбитой головой Авеля нашла Ева, он был мертв.

Судорога рыданий пробежала по ее телу.

Ее дикое очарование исчезло. Руки, плечи, шея отяжелели.

Она шла, спотыкаясь, прижимая к себе маленького убитого детеныша. Адам смотрел на печальную, родную и вмиг незнакомую фигуру и не мог сдвинуться с места. Он ощущал нестерпимую жалость к Еве, к себе, к убитому Авелю. Собственная боль была глухой и сидела где-то глубоко внутри будто окостеневшего организма.

Потерянный, изуродованный горем вид Евы отстранил ее.

Собственную боль будто вытеснило сопереживание к матери его детей, только теперь он ощутил сколь близким, самым близким, самым родным человеком стала для него Ева. И из страдания как молния, как озарение вдруг пришло спокойное, безвозвратное утверждение – я никогда не расстанусь с ней.

ХХХ

Он поймал случайный презрительный взгляд доктора Эсфирь. От былой симпатии не осталось и следа.

Адаму никто ничего не говорил. Никто не осуждал, не порицал. Но общение с ним ограничивали строго необходимым в рамках работы и совместного существования в рамках экспедиции. Только Иегова ни в чем не проявлял изменения отношения к нему. Впрочем, Иегова всегда демонстрировал доброжелательную отстраненность по отношению ко всем членам экспедиции.

ХХХ

– Адам, ты знаешь, что пришло указание о возвращении нашей экспедиции?

Адам внимательно посмотрел на лицо командира. Лицо Иеговы было неизменно медного цвета, но отчеканено оно было будто из металла совсем другой жесткости. Возможно, из стали сверхтвердой закалки.

– Я знаю, командир. Есть какие-то указания, касающиеся лично меня?

– Нет, ты возвращаешься вместе со всеми, – Иегова выдержал паузу, оставив для Адама время для уточняющего вопроса. Но Адам молчал.

Тогда Иегова добавил:

– Но без Евы и мальчика.

– Исключено. Я не оставлю свою семью, – затем, справившись с гневом, воспламенившим его лицо и превратившим звучание голоса в набат непреклонности, Адам почти спокойно сказал: «Я хотел бы доложить свое мнение Совету космических экспедиций напрямую».

– Хорошо, я доложу о твоей просьбе. Но ты знаешь – Кодексом космических экспедиций такое общение не предусмотрено, то есть запрещено. Исключений не было.

– Иегова, ты запроси об исключении.

– Совет в курсе всего произошедшего. Из-за тебя экспедиция возвращается раньше установленного срока.

Мы не поклоняемся богам или идолам, мы все люди науки. И мы все знаем ее неписаные принципы. Ты их нарушил, Адам. Я не осуждаю тебя, я констатирую факт. Своим поведением ты увеличил риски нашего пребывания здесь, на Земле. Будем считать, что ты слишком далеко зашел в своем эксперименте. Хорошо. Я могу допустить… – Иегова оборвал себя, – Нет, не так. Я принимаю на себя ответственность за все в экспедиции, в том числе за выход за грани разумного. Но подвергать рискам непредсказуемости нашу цивилизацию мы не можем.

– Ты хочешь сказать, что если Ева и Каин окажутся на Эль-Исраэль, возникнет угроза для нашей цивилизации. Моя жена и мой сын – угроза нашей цивилизации? О чем ты говоришь, Иегова?

– Ты все отлично понимаешь, Адам. Твоя жена и сын – существа иного генетического кода. Слишком много оснований, научных оснований, чтобы считать этот код потенциально опасным.

– Эль-Исраэль боится женщину и мальчика?

– Сделай все необходимые приготовления, осталось 23 часа 30 минут до старта.

– Я не смогу сам переговорить с Советом?

– Не думаю.

– Я не оставлю Еву и Каина.

– Я доложу об этом Совету, если это окончательное решение. Через час я вызову тебя… Адам.

Иегова произнес имя Адама с неожиданной товарищеской, даже дружеской интонацией. Никто ранее не слышал, чтобы Иегова говорил с такой интонацией.

Совет отказал Адаму в его просьбе.

Наступил момент прощания. Даже открыто осуждавшие Адама за его неандертальскую любовь подходили к нему проститься.

Подошла и Эсфирь. Ее светлое лицо будто окаменело. Она подняла строгие, пристальные глаза на Адама. Вдруг ее бесстрастное лицо дрогнуло. Губы изысканного рисунка приоткрылись. Будто электрический разряд пробежал по ее телу.

– Я любила тебя, – и задохнулась от рыданий, – Я люблю тебя, Адам. Не оставайся, умоляю.

И Эсфирь упала перед ним на колени.

Иегова поднял ее. Взял за плечи и повел к космическому кораблю. Члены экспедиции последовали за своим командиром.

Адам остался на Земле.

ХХХ

На заседании Совета самый старый из его членов спросил у Иеговы.

– Теперь ты понимаешь, что ошибся тогда, настояв, чтобы Адама оставили в составе экспедиции?

Шел дождь, то усиливающийся, то затихающий, долгий как старинная симфоническая музыка. Заседание Совета космических экспедиций проходило в сферическом зале здания с крышей, воздвигнутой будто вопреки всем архитектурным правилам. Она напоминала огромный парус.

Иегова пристально посмотрел на всех членов Совета. Вопрос был их общим, хотя и задал его лишь один из них.

– Теперь, я особенно понимаю, насколько был прав, – голос Иеговы звучал под переменчивый звук дождя. – Это проклятый народ и даже наши гены не в состоянии помочь ему, излечить его. У нас не должно быть иллюзий. И теперь их нет…

– Адам бы с вами не согласился, – возразила ему Юдифь, женщина со строгим, светлым лицом. Это была младшая сестра Эсфирь, погибшей во время опасного эксперимента по созданию искусственной атмосферы на большом астероиде.

– Адам – романтический самоубийца, но благодаря ему мы узнали о Земле и ее обитателях в миг больше, чем могли бы узнать за десятилетия наблюдений… – бесстрастно в своем обычном стиле возразил Иегова, но слишком напряженной была эта бесстрастность.

Дождь вдруг затих, и интонация тщательно скрываемой боли обнажилась, стала явственной и ощутимой для всех внимательно слушавших капитана земной экспедиции.

ХХХ

На Землю больше не посылали экспедиции, но продолжали внимательнейшим образом изучать голубую планету и ее обитателей. Там возобладали крамоньонцы, но неандертальцы не исчезли полностью, победители сохранили жизнь многим женщинам и девочкам, особенно тем, в ком была заметна неожиданная и странная изящность. Поражал и разрез глаз этих нетипичных неандерталок. Благодаря этим пленницам гены Адама передавались теперь уже из поколения в поколение одного из кроманьонских племен. За этим племенем особенно внимательно наблюдали периодически нависавшие над Землей спутники Эль-Исраэль. Кроманьонцы сохранили жизнь и Адаму, столь он поразил их своим видом и, вероятно, действиями, которые не успел зафиксировать дежуривший на орбите спутник.

ХХХ

Эксперимент по перенесению сознания в новое тело оказался успешным, но на Эль-Исраэль кроме двух исследователей (обоим было более 350 биологических лет), предложивших свое сознание для проведения испытания, желающих не находилось.

Оказалось, что люди устают даже от красивой, счастливой жизни и желают иного состояния даже если это иное состояние – полная неизвестность.

ХХХ

Юдифь, продолжила дело начатое сестрой, она много лет изучала физиологические особенности землян, затем переключилась на их психологический облик, она предложила вернуть на Эль-Исраэль сознание явно дряхлевшего Адама и дать ему здесь новое тело.

Она даже разработала целую методику по возвращению на Эль-Исраэль следом за Адамом и его потомков. Главным критерием при отборе на возвращение была нравственность «готовящегося ко сну». Со сканированным сознанием надо было вступать в контакт. Психологи, специалисты по возвращению, должны были бережно и осторожно объяснять человеку про его новое состояние и про возможность нового местонахождения. Затем интересовались, желает ли временно усопший проснуться и жить на планете своих праотцов или предпочитает уйти навсегда. Юдифь предвидела опасность, что земляне не захотят возврата и предпочтут уход навсегда. Она спешила заглянуть в будущее, пока же на повестке дня стоял тяжелейший вопрос о возвращении Адама.

Совет космических экспедиций созвал две абсолютно независимые друг от друга группы экспертов, в которые входили ученые самых разных специальностей. Их рекомендации имели исключительное значение, хотя окончательное решение все равно принимал Совет.

ХХХ

Атон: Я устал и хочу уйти … Я не принимаю участия в решении по Адаму, но я хочу, чтобы вы знали мое мнение. Он – выдающийся человек, он обладает фантастическим знанием о другой цивилизации. Да, да! Все-таки это цивилизация – дурная, опасная, саморазрушительная, но все-таки это цивилизация. Точнее рождающаяся цивилизация. Сканирование сознания никогда не заменит общения. Адам нам нужен здесь. И еще не факт, что он сам захочет возвращения и продления своей жизни. Но мы обязаны ему предложить это. Ради нас самих, ради нашего будущего. Я все сказал.

Соотечественники отвергли душу Адама. Ее отправили туда же куда и душу его жены неандерталки Евы в ЧЯНС (черный ящик невостребованных сознаний), для возможного последующего изучения.

ХХХ

Багрянец кленовой аллеи спускался с холма к мелкому золоту березовой рощи. Высокий мужчина осторожно ступал рядом с изящной, но совершенно седой женщиной. В его ладони лежала ее. Они, казалось, все знали друг про друга и могли идти долго, не произнося ни слова. И все-таки потребность в озвучивании мысли возникла.

– Я, кажется, знаю, – сказал он, – кто в экспертной группе №1 своим голосом предопределил невозвращение Адама.

– А я, кажется, догадываюсь, кто в экспертной группе 2 сделал его возвращение невозможным.

– Не будем преувеличивать свое место в истории. Мы советовали, мы рекомендовали, решение принимали другие…

– В истории? Абсурдная выходка неадекватного человека… Ты что, жалеешь о своей рекомендации? Ты хотел бы его увидеть среди нас пусть и в новом обличье?

Аллея вывела на поляну, посредине которой буйствовали розы алого и нежно-песочного цвета.

Высокий спутник Евы, спутник уже на протяжении 235 лет, наклонился к цветам и сказал: «Я знаю, как тебе нравятся розы. И вообще их очень многие любят, но никому не приходило в голову вывести сорт без шипов. Роза без шипов – нарушение гармонии. Или извращение, эстетическое… Меня огорчает, в этой истории примесь личного, и мне об этом сказали в лицо. Я не хотел тебе об этом говорить… Сын Атона, эта наглая копия отца, после заседания нашей группы подошел ко мне вплотную и сказал, что я больше не существую для него как ученый…».

– Ты всегда был мягкотелым… розой без шипов. Ты всегда после принятия решения еще долго рефлектируешь по его поводу.

Спутник пристально посмотрел на Еву и очень быстро, как умеют делать только математики, закрыл свое сознание от возможности в него заглядывать со стороны. «235 лет она нас сравнивает, и чаша весов не всегда склоняется в мою пользу» – только для себя печально заключил высокий худой человек с нелепой гривой седых волос.

ХХХ

Праправнуки в домашнем кинотеатре показали хит сезона фильм «Адам и Ева», про голубую прекрасную и очень опасную планету, на которой местная колдунья, несмотря на все защитные ухищрения парапсихологов с Эль-Испаэль, околдовала одного из членов экипажа, очаровательного и романтического Адама и одурманенного увела в свое дикое племя. Экипаж космолета так и не смог его вызволить. На родной планете его осталась ждать прекрасная Ева.

Прапрабабушка отказывалась смотреть фильм, но передумала и все-таки стала смотреть этот блокбастер.

И вдруг праправнуки заметили, что из искусственных глаз Евы текут большие слезы. Они текли и текли по ее пергаментному лицу…

И Ева чувствовала их забытый соленый вкус.

ХХХ

Вновь поздний август перемешивал осенние и летние запахи.