Я нахожу странным, что Апдайк имеет репутацию как, в лучшем случае, поэт несерьезный. То, что он мастеровито писал о ежедневных вещах, казалось бы работает против него. Его поэзия временами называется несерьезной, как будто реальным достижением поэзии является ее туманность и двусмысленность, а ее прозрачность – недостатком.
[Дебют]Борис Аронштейн
ДЖОН АПДАЙК – БЫТЬ НАВСЕГДА С САМИМ СОБОЙ
(ПЕРЕВОДЫ МАЛОИЗВЕСТНЫХ ПОЭТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ)
Я с ужасом думаю о той будущей вечности, в которой не будет меня – бесконечная череда дней, которую я пропущу, со своими собственными новостями и песнями, и марками автомобилей.
Джон Апдайк – On Being a Self Forever (Быть навсегда самим собой)
Двукратный обладатель Пулитцеровской премии по литературе Джон Апдайк сделал своей основной темой жизнь простых американцев. В отношении своей поэзии Апдайк как-то сказал: Как писатель я начинал с шуточных стихов и пытался перенести в мою серьезную или лирическую поэзию что-то одновременно от строгости и живости так называемых «усеченных» форм.
Писательская карьера Апдайка была на редкость плодотворной и разнообразной. Кроме поэзии в списке его произведений романы (Иствикские ведьмы – The Witches of Eastwick, Кролик вернулся – Rabbit Redux и Кролик, беги – Rabbit, Run), рассказы, музыкальная критика (Концерты в Кесл Хилл – Concerts at Castle Hill) и эссе на тему искусства (Просто смотрим: эссе на тему искусства – Just Looking: Essays on Art) и гольфа (Мечтания о гольфе: эссе о гольфе – Golf Dreams: Writing on Golf). Его литературные премии включают Пулитцеровские премии по литературе (за романы Кролик разбогател – Rabbit Is Rich – 1981 г. и Кролик успокоился – Rabbit at Rest – 1991 г.), Американскую книжную премию (American Book Award) по литературе и Национальную премию американской гильдии литературных критиков (National Book Critics Circle Award) за литературные и критические произведения.
Он начал публиковать свою поэзию в журналах еще в подростковые годы. Хотя он уже понимал, что не сможет прокормить себя только поэзией, его литературная карьера началась в 1954 году с публикации в журнале New Yorker одного из его стихотворений, за которым последовал рассказ. Его первой книгой, озаглавленной Цыпленок из дерева и другие домашние твари – The Carpentered Hen and Other Tame Creatures (1958 г.) был сборник стихов.
Его поэзии, начавшейся с шуточных стихов, присущи различные формы и темы. Критики отмечали ее остроумие и точность, а также способность автора фокусироваться на общих предметах и местах, как близких, так и отдаленных – от Шиллингтона (Shillington), штат Пенсильвания (городка его детства) до итальянской Венеции. Поэтические сборники Апдайка включают Лицом к природе: избранные стихотворения – 1953-1993 гг. (Nature: Poems, Collected Poems: 1953–1993) и Американа и другие стихотворения (2001 г.) – Facing, and Americana and Other Poems.
Как отмечает литературный критик Джон Кинан (John Keenan, Guardian, Thu 12 Mar 2009), ясность поэзии Апдайка не должна заслонять ее профессиональный уровень, приводя в пример такие строки Апдайка:
Евреи хранили веру
передавая молитвы и ритуалов клубок,
от застолья к застолью под насмешками христиан.
Мы насмехались, но брали. Молитвы под звуки тимпана
одухотворяют смиренную жизнь; кровь красит губы.
язык манускрипта себя доверяет мольбе,
конечно, и это прекрасное слово «конечно» –
милосердие и добродетель пребудут со мной
всю мою жизнь навсегда.
Джон Киннан продолжает: Это стихотворения, которые поражают читателя своей красотой и пронзительностью, были написаны вполне себе бодрым поэтом, а то, что они читаются посмертно, только усиливает их очарование, но не создает его.
Мое первое знакомство с поэзией Апдайка произошло уже после знакомства с поэзией Элиота и Одена – сложной и высоколобой, легко уважаемой, но с трудом любимой. Ярко выраженный американизм Апдайка – словно ковш холодной воды в лицо. Посмотрите! Поэт может быть доступным и интеллигентным, полным смысла и легким в понимании. Особенно привлекательными были хорошие манеры поэта, даже тогда, когда предмет его поэзии полон непристойностей, как в стихотворении Феллацио (Fellatio), написанном в 1964 г.:
Как здорово думать,
что каждая из этих ухоженных секретарш
по ночам на радость мужчинам своим ловит устами фонтан,
а затем позволяет семени их
разлетаться вокруг…
Я нахожу странным, что Апдайк имеет репутацию как, в лучшем случае, поэт несерьезный. То, что он мастеровито писал о ежедневных вещах, казалось бы работает против него. Его поэзия временами называется несерьезной, как будто реальным достижением поэзии является ее туманность и двусмысленность, а ее прозрачность – недостатком. Это тот же снобизм, отрицающий поэзию Ларкина (Philip Larkin – английский поэт и прозаик – 1922-1985 гг.) и Бетджемана (Sir John Betjeman – английский поэт, прозаик и радиоведущий – 1906-1984 гг.) и не замечающий их фундаментальную важность – то, что Клайв Джеймс (Clive James – австралийский критик, журналист, радиоведущий, писатель и лирик – 1939 — 2019 гг.) называл в другом контексте «шуточной серьезностью». Например, при всей его смешливости, в стихотворении Апдайка Корабельный червь (Shipbored), с поправкой на его каламбуры, имеются скрытые глубины: такое чувство мистицизма и ясности экспрессии редко встречается даже у наиболее серьезных поэтов.
Линия эта – горизонта остов
Голубое над ним – божество
Голубое под ним – просто вода,
Которая может зеленой быть иногда
Пишет ли Апдайк о дожде в Сан Пауло, лобковых волосах своей жены или настораживающих результатах биопсии, его произведения всегда, по меньшей мере, вселяют надежду. Мир – это сокровищница, а автор в ней – благоговейный хранитель сокровищ. На первый взгляд поэзия Апдайка кажется несерьезной, однако, как и в случае с его прозой, темная глубина ее на расстоянии вытянутой руки и просто ждет своего часа.
Избавление
(A Rescue)
Сегодня мне несколько слов удались, для печати достойных,
что, может, останутся с нами навечно – ну, то есть
пройдет десять лет или больше,
и кто-нибудь их прочитает, и типографская краска
оставит царапину легкую в душах читавших.
Но с большею радостью я вспоминаю
желтоголовую птичку – щегла? –
залетевшую к нам на веранду.
Там крыльями била она бестолково,
не в силах прорваться наружу, отметины оставляя
на пыльных рамах оконных, не отворявшихся так и ни разу.
Без размышлений обычных к сердечку, объятому страхом,
я ринулся, словно с обрыва.
Оно трепетало бессвязно, во тьме отбивая чечетку.
Я ватной, неловкой рукою
пичугу прижал к старой раме
и, взяв ее в ковшик ладоней,
через открытую дверь дал я волю –
и бросился крошечный шарик
в чудный такой, умирающий мир.
Юрмала, июнь 2023 г.
При анализе этого трансцендентного и очень образного стихотворения сошлюсь на мнение известного американского поэта и переводчика Михаила Вассермана, который был одним из моих учителей поэтического перевода: Мне кажется, что Апдайк сделал ещё один шаг от поэзии к прозе. До него ещё как-то пытались рифмовать, но тут шаг к без-рифмию был сделан уверенно. Теперь после него пишут слабую прозу и выдают её за стихи. Почему Апдайк – это всё же стихи? Кажется, оттого, что у него поэзия смысла. Кроме того, он ещё и описывает реально произошедшие с ним события, или так кажется. При всём этом – всё же получаются стихи? Где прячет он сей эликсир? Прячет он его в смысле, и поэтому приходится точнее за этим смыслом следовать.
Например, в строке a light scratch on his mind, or hers очень важно перевести scratch как царапину, а не поэтическую отметину. Слово это Апдайк повторяет два раза. Оно важно, ибо соединяет три образа – царапину в уме читателя, царапающую птицу, и ещё один образ – царапать, нацарапать записку. Царапанье – синоним писания, письма, поэзии.
Наконец, в строке to all that lovely perishing outdoors (в чудный такой, умирающий мир) мир именно умирающий, угасающий, а не испорченный. И тут же сильный образ – спасаем ли мы щегла от смерти, выпуская его в умирающий мир? Или оплодотворяем мир смертным щеглом?
Сжигание мусора
(Burning Trash)
Ночь. Гаснет свет, накаливанья нить
Избавлена от пожиранья атомов нужды.
Спит в комнате жена, почти не дышит в темноте
И не колышет вязкий воздух. «Смерть?» – подумал он.
Дом ее отца на лысине холма ему позволил
Ощутить, что за куском прозрачного стекла
Нет ничего, что взвешивает будущность его.
Два обстоятельства его не огорчали, только два.
Одно из них – веселая дородность всех вещей,
Припухлость облаков, камней, беременность плодов, земля,
Опору предлагавшая коленям и рукам.
Другое – мусора сжиганье каждый день.
Он обожал открытый жар, как имитацию невидимых угроз,
И то, как он кидал в огонь забытых новостей пучки,
Бумажные стаканчики, салфетки, бечеву, конверты – словом все,
Что приведет в порядок гипнотический язык огня.
Юрмала, июнь 2023 г.
Апдайк написал это стихотворение в возрасте 61 года, когда он примирился с мыслью об ограниченности своего земного существования. Основная тема стихотворения предельно ясна и является метафорой, уравнивающей смерть с большим огнем, пожирающим мусор, то есть все смертно, и все полезное не вечно. Этот образ и посылаемый им откровение есть не что иное, как сублимированная мысль о жизни и смерти. Как и остальные стихотворные произведения Апдайка, это также персонифицировано, что усиливает его основную тему. Как, например, строка the filament unburdened of its atom—eating charge (накаливанья нить избавлена от пожиранья атомов нужды), прекрасно артикулированная, а также последняя строка Hypnotic tongues of order intervened (Что приведет в порядок гипнотический язык огня). В этой строке – образ огня и смерти, как чего-то, создающего порядок из хаоса жизни мусорной свалки и выполняющего работу по очищению планеты.
Комплимент
(Compliment)
В супружеской измене новичками оба были мы,
украв сначала, а затем теряя драгоценные мгновенья,
целуясь, выпивая, сомневаясь в воздержанье,
что подарил, полураздетым нам, Полуденный мотель,
И я сказал: «Ну, что ж, давай не будем – это
ведь было удовольствием и так».
Но любопытство первородного греха сломила Еву,
она решила не ступать назад от края,
который был подарен длинными часами возлежанья
друг подле дружки на несмятых простынях одолженной кровати
(я любовался верхнею губой ее, чуть-чуть дрожащей
в так хорошо артикулируемом страхе, что на исходе солнечных часов),
и вдруг волнение возникло, словно ученицей
она была, и правильный ответ явился к ней внезапно;
и мы закончили (что начали) с одеждой –
стыдливое морское существо с лобком заросшим
дало мне новый повод к обожанью,
и новый аромат прилив морской мой разогрел.
Ее укромный уголок был плотно огражден, хотя не очень
был сух, как у весталки. «Как тебе?», – спросил я, виноват наполовину
и наполовину грешен, взирая сверху на ее размытые черты.
Подрагивая, веки дерзкие закрылись
в предвосхищенье мира падшего заката,
и паутина всех ее желаний собой объяла
нерв дрожащий пленника чужого, там превратившись
вмиг в одно насмешливое слово: «Классно!».
Юрмала, июнь 2023 г.
Это стихотворение о самом главном в жизни Джона Апдайка после его литературного творчества – о женщинах. Именно его многочисленным любовным связям посвящено большинство из его рассказов: Elsie by Starlight (Эльзи в свете звезд), Free (Вольная птица), Outage (Полное отключение), The Full Glass (До краев) и др. Как и в других проявлениях жизни Апдайк здесь абсолютно прозрачен, даже не пытаясь облечь содержание в сколь-нибудь романтизированную форму. Но если у других, гораздо менее мастеровитых, это содержание часто отдает пошлостью или скукой, у Апдайка каждое слово заряжено смыслом и оправданием. И в тоже время эта поэтизированная проза имеет свою скрытую пружину, которая отличает ее от просто прозы, сообщает ей внутренний ритм. She was sweetly tight but not dry, not quite // a virgin. “O.K.?” I asked half guilty (Ее укромный уголок был плотно огражден, хотя не очень // был сух, как у весталки. «Как тебе?», – спросил я, виноват наполовину. И сколько насмешки над ситуацией и самим собой сквозит в последних строках: to hold a pulsing bulk of this new captive, // she breathed the single smiling word: “Terrific.” (нерв дрожащий пленника чужого, там превратившись // вмиг в одно насмешливое слово: «Классно!»
Собачья смерть
(Dog’s Death)
Ее могло машиной сбить или задеть случайно.
Она была еще щенком и начинала только постигать
Мочить газеты на полу кухонном и радоваться
Похвале хозяйской: «Ай да пес!».
Мы думали – недуг ее стыдливый прививкой вызван был.
Но то был печени разрыв – так вскрытие бесстрастно показало.
Ее играть мы звали, а у ней уже в крови намокла шкура,
И навеки училось маленькое сердце замереть.
А в понедельник утром – мы детей кормили шумно
И отправляли в школу – под кроватку заползла она к малому.
Мы скрючившейся там ее нашли и вялой, но живой.
В машине на пути к ветеринару на моих коленях она пыталась
Укусить меня за руку и скончалась. Рука моя в ее зарылась шерсть,
Которая была еще тепла. Во властном голосе жены сквозили слезы.
Хотя была она окружена любовью, которая ее могла бы поддержать,
Она ушла под воду и, окаменев, исчезла.
Домой вернувшись, мы узнали: прошлой ночью ее больное
Тельце, близкое к распаду, позор поноса выдержало с честью.
Она, едва живая, доплелась до тех газет,
Разбросанных неряшливо по кухне. Ай да пес!
Юрмала, апрель 2024 г.
«Dog’s Death» Джона Апдайка — эмоционально заряженное стихотворение, в которой рассказчик описывает последние дни жизни своей собаки. Это стихотворение о смерти, потере, проявлении достоинства перед лицом смерти и битве между природой и воспитанием.
Пожилой секс
(Elderly Sex)
Клад жизни захоронен глубоко:
неловкое движенье, кашель, складка на белье
своей сомнительностью отвлекает нас,
как медвежатника дрожащее касание замка.
Мы на провисшей проволоке, наклонясь вперед
в акробатическом немыслимом прыжке –
мы не боимся тигра в клетке –
мы боимся, что она пуста.
Природа раньше милосерднее была, и пароксизм
из мышц и крови – тот могучий механизм
готов к услугам был всегда, держа нас на плаву,
и жидкости жемчужный водопад
готов был извергаться меж колен – теперь
заботливости зуд рождает лишь жемчужину одну.
Юрмала, июль 2023 г.
Хотя заглавие этого стихотворения-обещания содержит скрытое предупреждение о том, какое значение Апдайк хотел в него вложить, к счастью, оно не настолько прямолинейно, как можно было предположить с первого взгляда. Это не явное описание двух пожилых людей, занимающихся любовью, а, напротив, медитация на тему того, как содержание коитуса значительно меняется со временем от акта с выпусканием опасного тигра из клетки на угрозу того, что тигр уже ее покинул сам, оставив разочаровывающе пустой.
Опустошенное совершенство
(Perfection Wasted)
Еще одна печальная примета смерти –
та магия, что умещается в одной лишь букве «я»,
тот бренд, на продвижение которого потрачена вся жизнь,
ушли, а с ними шутки, колкости, намеки,
что для немногих создавались, тех, кто был
у края сцены. Их лица рыхлые бледны
в софитах рампы, и в смехе их проглядывают слезы,
а слезы можно спутать с мишурою бриллиантов.
Дыхание их теплое мешается с твоим сердцебиеньем –
твой бренд и их ответ ему неразделимы.
Стеб по телефону. Память, помещенная
в код доступа. Весь этот акт.
Кто это повторит? Вот именно – никто –
ни имитаторы, ни круг твой, ни потомки.
Юрмала, апрель 2024 г.
В этом стихотворении Апдайк исследует то, что происходит после смерти человека. Самые близкие люди скорбят, воспоминания возвращаются, но самая печальная часть смерти, возможно, заключается в том, что «магия», которую человек совершенствовал всю свою жизнь, внезапно исчезает. Уникальность, которая принадлежит каждому человеку, уходит со смертью, и ее никогда не повторят, даже те, кто пытается подражать, или потомки человека.
61 и 2/3
(Sixty One and Two Thirds)
Я себя вопрошаю, сколько раз предстоит
мне увидеть, как медленно август уходит
и как школьницы в давнем и ровном загаре
хохочут над неизбежною школой, сидя на теплых бордюрах.
Меднокожие,
словно кленовое семя. У обочины, в узкой полоске травы,
солнцем выжженой в тени усталой кленовой
изумрудом подсвеченный рой облачков,
словно арка, и выступ багряный
поднимается к скучному небу, как льнет к поцелую щека.
Юрмала, июнь 2023 г.
Название этого стихотворения, данного в числительной форме, вероятно, соответствует возрасту Апдайка на момент его написания и перекликается со стихотворением Уильяма Батлера Йейтса Among School Children (Среди школьников), в котором тот размышляет над феноменом старения. Апдайк не просто ощущает свое старение, он его дотошно описывает и анализирует, не стесняясь никаких физиологических подробностей (например, в стихотворении Colonoskopy – Колоноскопия или в стихотворении To My Former Mistress Now Dead – Моей бывшей любовнице – ныне покойной). Однако, в этом стихотворении тема старения представлена всего лишь двумя первыми строками: How many more, I must ask myself, // such perfect ends of Augusts will I witness? (Я себя вопрошаю, сколько раз предстоит // мне увидеть, как медленно август уходит). И тем не менее, именно эти строки пронизывают весь этот короткий текст сожалением и грустью по невосполнимости и конечности человеческого времени, И какое чудесное определение: tired shade (усталая тень), делающая ее, очеловеченную, полноценным участником этого августовского действа наряду с самим автором и хохочущими школьницами!
