Я войду в эту воду, как чернец в Иордан,
изменяя себя, как учил Гераклит.
То, что было тогда, я безумным раздам,
а что будет потом, мне никто не простит.
«НА ЯЗЫКЕ ПОДЛИННИКА»
ИЗ НОВОЙ КНИГИ СТИХОВ
Вторжение
Кирпич коряв и ляжет криво.
Опять в ушах «подъема» звон.
Опять зовет месить коли́во
к священной башне
Вавилон.
Лилова, ласкова, ленива
внизу распластана земля.
В лагуны в лунных переливах
лег тенью лотос корабля.
Садов, миров благоуханье,
нелепых линий лабиринт
отринули — лишь клин закланья,
холодной крови
гиацинт
и облака серее моли —
ни коршуна, ни журавля…
Жуя туман, мыча от воли
мы лезем вверх… Пусти, земля!
Украина, март 2022 года
Вот опять окно…
(М. Цветаева)
Вот опять окно,
где темным-темно,
голо без стекла;
голые тела
не прикрыть ничем,
да и незачем.
Вот еще окно,
где чумным-чумно,
где во мраке страх
виснет на дверях.
Или вот окно —
даже не окно,
только тень окна
из дурного сна.
И еще окно,
и еще окно,
где не пьют, не бьют,
больше не живут —
просто немота
не рожденных фраз,
просто пустота
выдавленных глаз:
больше не глядят,
больше не следят,
больше не сомкнут
и не разомкнут.
— Ой, опять окно…
-Не окно –дыра…
Мокрое пятно
нашего двора.
Подростки на качелях в свете прожектора. Киев, декабрь 2022
Мы подружились в светлом круге
среди кромешной темноты.
Мы все узнали друг о друге:
Ты — это я, я — это ты.
Мы проницаемы и прямы
у дяди Бога на крюке.
Крещатик, школы, папы, мамы
исчезли в черном «молоке».
И мы летаем, мы летаем,
то вверх, то вниз, то вверх, то вниз,
то крыши счастья задеваем,
то страха горестный карниз,
и что задумал, в самом деле,
но не сказал нам дядя Бог?..
………………………………………………..
Скрипят голимые качели
свой окровавленный tiktok.
5 марта 2023 года
«За все, за все…»
М.Ю. Лермонотов)
За все, за все: за морок облигаций,
за коммунальный окаянный мир,
за эхо лучевых иллюминаций
и за картошки ношенный мундир.
За ариадны нить в глухой траншее,
хвалу и песнь безногого певца,
да за вражду, дырявящую шеи (с),
да за любовь — без края и конца.
За габардин, за мужиков из стали,
за поцелуй прощальный на крыльце,
за ту весну, короткую, в начале,
и за крупу перловую в конце.
Дóма
Ирине Гудым.
«…и его яснее нет — московских окон негасимый свет»
(Советский шлягер 60-х)
… и толикой кремлевского уюта:
московских окон инфернальный свет
чиркнул-мигнул-блеснул — как будто
провел слепящий след.
И я, розгубленим Хароном,
по Стиксу памяти, в слезах,
везу свой дом — безмолвный, ослепленный,
с оболом досок на глазах…
Реквием по Новокаховскому зоопарку
7 июня 2023 года. В Новой Каховке из-за прорыва плотины затопило зоопарк. Его сотрудники рассказали, что погибли сотни животных.
Павлу Поляну
Я войду в эту воду, как чернец в Иордан,
изменяя себя, как учил Гераклит.
То, что было тогда, я безумным раздам,
а что будет потом, мне никто не простит.
И меня повлечет этот мутный поток.
Одесную — гиена, ошую — сова,
подо мною не дно — из глазниц потолок,
надо мной в вышине — звёзды рыб и трава.
Помолись за собаку, попроси за кота,
крокодилу любовно слезинку утри…
Есть ли та широта, долгота, высота,
где ягненок и лев нас простить бы смогли?
И над нашей судьбой размышляет тростник,
а змея заметает за нами следы…
Ну а мы протечем, как беззвучный родник,
потому что мы все состоим из воды. 
Killing floor
Подражание Howlin’ Wolf.
Памяти жертв террора на музыкальных фестивалях и концертах
Мы с тобою два полюса в проводе
оголенном. Без цели и доводов
мы толкаем друг другу фуфло.
Нас замочат без всякого повода:
Killing floor.
Мы с тобою две ноты на «сетке».
Наши ночи нелепы и едки.
Бог не выдаст, но помнит свинья ремесло.
Всунь два пальца, чтоб знать напряженье в розетке.
Killing floor.
Наш этаж замирает в молчании.
Там, внизу, город тонет в отчаянии,
Здесь, вверху, от предвестий трепещет стекло,
облака, как барашки, плывут на закланье:
Killing floor.
Где-то город Чикаго, в зачарованной таске,
жаждет жертвенной крови, тягучей и вязкой.
Крови столько там, сколько воды утекло!
Вытру фартуком руки, направлю «весло»:
Killing floor.
Нам досталась с тобою обуза —
Две печали, две кармы, два груза:
Мне — «весло», а тебе — помело.
И в отвязе, без «квака» и «фуза»,
мы срываемся с точки, две харпии блюза…
Killing floor.
Необходимые комментарии
killing floor — 1) в Чикаго 20-х — 40-х годов (где многие черные выходцы с Юга находили работу в те времена) так называли бойню, помещение для забоя скота; в переносном смысле — хреновая и безвыходная ситуация, часто — в связи с потерей любимого (любимой) или вообще с несчастной любовью; 2) песня американского блюзового певца, сочинителя песен и гитариста Хаулина Вулфа
Опус также насыщен сленгом «лабухов» (музыканты)
«точка» — помещение для репетиций, иногда для «джемования»;
«сетка» — графическая схема гитарных аккордов, «точки» на ней — ноты.
«весло» — гитара; направить «весло» — настроить гитару.
«квак» и «фуз» (или «фузз») — гитарные эффекты;
«харпии» — мифические существа. Это контаминация: помесь харпера (исполнителя на губной гармошке) и гарпий.
Um zu begreifen muss man Herz haben.
Dostojewski —
Надпись на стене привокзального кафе
в Bad Krozingen
(«Нужно иметь сердце, чтобы понять!»
Ф. М. Достоевский, «Идиот»)
В кафешке на немецком полустанке,
где величаво царствие фастфуда,
где циферблат нам лыбится со стенки,
я прочитал на стенке письмена —
не Antifa, не «Бей хачей вонючих»,
не Мене. Мене. Текел. Упарсин —
Um zu begreifen —
и —
muss man Herz haben.
Аглая. Мышкин. Достоевский. Идиот.
Что им Аглая? Что они Аглае?
Ужель сюда проник всечеловек? —
попрятались в пещеры братья гриммы,
посажены на привязь лоэнгрины,
безмолвен Рейн и мирные тевтоны
клюют в кафешках бретцели свои?
О, сердце, ты не знаешь красных линий
и в ненасытной жажде пониманья
глядишь туда, где жизнь твоя разбилась,
как ваза генеральши — в пух и прах,
где мертвый дом, где баньки с пауками,
где украшаются крикливые аглаи
слезинкою ребенка в диадемах,
а эпилептик бьет разрядом в пах…
Там вечный спор славян между собою (с)
идет среди нечуждых им гробов (с),
пока сосиски жарит, варит пиво
и фразы идиотские малюет
отзывчивая швабская душа.
Вариации на тему мема «Подводная лодка в степях Украины».
Сергею Лозовенко
Подводная лодка в степях Украины
луженая глотка в степях Украины
распятая тётка в степях Украины
пустая пилотка в степях Украины
гремучее семя в степях Украины
раздутое бремя в степях Украины
подлетное время в степях Украины
животное племя в степях Украины
Раскинулось море степное широко,
не знавшее прежде турбин,
а мы — субмарины в степях Украины,
мы любим. И жаждем глубин.
Качнет головой альбинос одуванчик,
репейник забьется у ног,
волошка отпрянет, сверчок-барабанщик
утробный пробьет нам урок.
Мы в землю сухую лингамы вонзаем,
дырявя ее в решето —
ведь так, как мы любим (и как это знаем) —
уже не полюбит никто.
Мы влагу отыщем на темных глубинах
тупой и фригидной земли,
куда проникают одни субмарины,
куда не плывут корабли,
где только и прячется неги отрава,
где призрачный свет не дрожит…
Аукнемся лаем, кингстоны задраим,
и всплытие нам не грозит.
Возвращение на Корсику
На Корсике, ангел мой клятый,
найдем запоздалый приют,
где кортики круты и святы,
и тени корсаров живут.
В укромных ущельях Аяччо
он с нами — всегда и везде:
в чаду тротуаров горячих,
на стенах, на темной воде.
В мундире, в лихой треуголке
бессменно на вечных часах,
и окна домов втихомолку
ему салютуют в слезах.
Кровавая молодость мира
никак не желает стареть,
царей одержимых порфира
веками не может истлеть.
И чайки, подобные дронам,
по улицам грозно снуют,
и песни, подобные стонам,
уснувшим корсарам поют.
Меж всеми, смертельно прекрасный,
неистовый бродит Мидас
и руки последним соблазном
наложит незримо на нас.
Концерт для безрукого пианиста
Я помнил эти клавиши на ощупь
и помню звуки, их природный вкус,
пока октав арпеджио полощет
рояля, цвета черной крови, брус.
Когда глухой создатель чует звуки,
когда безногий путник топчет трек,
когда слепец, заламывая руки,
слепого солнца ожидает бег,
тогда, безрукой музой, вдохновенье
на дне души, где человечья прель,
осяяне единственным мгновеньем,
коснется струн, неведомых досель.
И запоет piano, в доску пьяно,
и forte загримить — фортеці жах,
и ломкой куклой я сползу с топчана
и покачусь на публику впотьмах.
Туда, туда — там рукоплещет зала,
в another world — там руки так нежны,
сердец певучих ненасытно жало,
с листа читавших музыку войны…
В немом оркестре замирает coda,
вьюнком кровавым вьется по трубе,
на бенефис — цветочком от народа —
тот, что в зубах я принесу тебе.
Спокойной ночи, малыши (попытка колыбельной)
Спят разбитые игрушки
мертвым сном —
взрослых дядей погремушки,
жалкий лом.
Только сказка страшной стала
и ложиться спать не стала,
ты ей пожелай:
Good bye.
Танки, пушки и гранаты –
грязный тир.
Разутюжим самокатом
дядин мир.
Разломаем и зароем,
и ладошкою накроем,
чтоб ушла беда —
На-все-гда!
