В студенческие годы, когда мизерной стипендии можно было лишиться, не сдав экзамен по истории коммунистической партии или загадочной политэкономии, спасало большое количество вокальных кружков при московских клубах и домах культуры, нуждавшихся в аккомпаниаторах. На протяжении пяти консерваторских лет я был погружён в прекрасный мир вокальной музыки, что отразилось на всём, чем я занимался впоследствии.
КОНЦЕРТНАЯ ЖИЗНЬ ЭПОХИ РАЗВИТОГО СОЦИАЛИЗМА
ЭССЕ
Эссе — слово элегантное и как никакое другое подходит для определения высокого жанра, избранного мною для повествования о целях и смысле последних 20 лет моей жизни в СССР (1970 — 1990).
Велик соблазн обратить внимание читателя на «поразительное» совпадение конца этого государства с окончанием моего в нём проживания. Принять верное решение помог принцип, который в сложившейся на тот исторический момент ситуации был безальтернативным: покинуть страну, в которой нельзя оставаться.
А позади — два десятилетия, наполненные бесчисленными контактами со множеством музыкантов не только на концертной эстраде, но и в каждодневном общении. И не только с музыкантами, но и с публикой — равноправной участницей всего происходящего на сцене.
Невозможно переоценить значение первых шагов на пути достижения цели, каковой было неистребимое желание выступать в качестве ансамблиста или аккомпаниатора. Но трудно не заметить, что разделение роли пианиста на две якобы разные функции создаёт ложное представление о том, что аккомпаниатору вовсе не обязательно быть в ансамбле со своим партнёром — ведь не случайно, например, исполнение на рояле партии гитары в скрипичной сонате Паганини оплачивалось концертными организациями выше, чем «аккомпанемент» песни Шуберта.
В студенческие годы, когда мизерной стипендии можно было лишиться, не сдав экзамен по истории коммунистической партии или загадочной политэкономии, спасало большое количество вокальных кружков при московских клубах и домах культуры, нуждавшихся в аккомпаниаторах. На протяжении пяти консерваторских лет я был погружён в прекрасный мир вокальной музыки, что отразилось на всём, чем я занимался впоследствии.
Этим всем стало камерное музицирование.
Надо признать, что эта форма жизни на концертной эстраде пользовалась поддержкой далеко не всех филармоний Советского Союза. Получив план гастролей по городам и весям страны, вы не могли быть уверены в том, что местная концертная организация предоставит в ваше распоряжение хотя бы одно из двух или трёх запланированных выступлений в своём главном филармоническом зале. «В нагрузку» вам предлагалось в течение 45 — 60 минут продемонстрировать исполнительское мастерство в «красном уголке» какого-либо предприятия во время пересменки или обеденного перерыва. Свои финансовые обязательства принимающая сторона, гордо называвшая себя филармонией, выполняла неукоснительно.
Дружеские отношения, возникшие в годы учёбы, способствовали расширению круга общения с инструменталистами разной степени дарования и разной судьбы. Для кого-то из них пиком концертного сезона, более или менее заполненного поездками по стране, был сольный вечер в одном из камерных залов Москвы; кто-то рассматривал это же выступление как генеральную репетицию, предшествующую гастролям в братской стране социалистического лагеря. И был Большой зал московской консератории — неосуществлённая мечта артистов, многие из которых вполне заслужили этой чести. Для меня и солистов, сопровождаемых мною при выходе на эту замечательную сцену, данное выступление было центром сезона.
Одним из факторов, оказавших огромное влияние на музыкальную жизнь многих городов, стала реставрация церквей, десятилетиями используемых как складские помещения и являвших собой непревзойдённые образцы воинствующего атеизма. Что может сравниться с разрежённой атмосферой, обволакивающей публику с первого до последнего звука органного концерта?
Сегодня трудно сказать, было ли в описываемый период больше клавесинов или клавесинистов, но любопытство и интерес публики к инструменту, использующему не молоточковый, а щипковый принцип звукоизвлечения, превосходили самые оптимистичные ожидания. Клавесин — в церкви ли, в концертном ли зале, — пользуется аккустическими преимуществами своего величественного соседа органа и, благодаря призвуку, сопровождающему легчайшее прикосновение к клавишам, всегда узнаваем как неотъемлемый компонент барочного звучания. При кажущейся ограниченности динамических градаций, возрастает роль агогической свободы, без пульса которой эта музыка не существует.
Опыт двух десятилетий гастролей по всей стране даёт мне право говорить о публике как о непредсказуемой соучастнице концерта. Как часто настроение, в каком вы покидаете сцену, не совпадает с ожидаемой реакцией слушателей до такой степени, что не спасает даже пушкинское «Ты сам свой высший суд». В разноголосице мнений важно различить голоса не только высокопрофессиональных, но и доброжелательных друзей. Вы счастливый человек, если таких найдётся двое.
Примечание, имеющее непосредственное отношение ко всему предыдущему: очень важно для партнёра за роялем постоянно иметь в работе произведения сольного репертуара, ценить и беречь опыт одиночества на сцене — без солиста и без нот перед глазами.