Когда Альберту исполнилось двенадцать, он под руководством Германа Фридмана и одного раввина стал готовиться к прохождению процедуры бар-мицва, означающую в иудаизме совершеннолетие мальчика и его полноценное членство в еврейской общине. Процедура должна была состояться в один из дней после тринадцатилетия, но не состоялась. И виной тому оказалось естествознание.

Евгений Беркович

«МЫ, ПОСЛЕДОВАТЕЛИ СПИНОЗЫ…»

«Я бы, наверное, стал раввином где-нибудь в Сибири»

В «Автобиографических заметках», опубликованных впервые в 1949 году[1], Эйнштейн вспоминал:

«Еще будучи довольно скороспелым молодым человеком, я живо осознал ничтожество тех надежд и стремлений, которые гонят сквозь жизнь большинство людей, не давая им отдыха. Скоро я увидел и жестокость этой гонки, которая, впрочем, в то время прикрывалась тщательнее, чем теперь, лицемерием и красивыми словами. Каждый был вынужден участвовать в этой гонке ради своего желудка. Участие это могло удовлетворить желудок, но никак не всего человека как мыслящего и чувствующего существа. Выход отсюда указывался прежде всего религией, которая насаждается всем детям традиционной машиной воспитания. Таким путем я, хотя и был сыном совсем нерелигиозных (еврейских) родителей, пришел к глубокой религиозности, которая, однако, уже в возрасте 12 лет резко оборвалась» [Эйнштейн, 1967a стр. 259].

Рудольф Кайзер добавляет к этому важные подробности об отношении Альберта к чуду природы:

«С религиозным трепетом чувствовал он его присутствие и воспринимал это как проявление величия Бога… Таким образом мальчик раскрыл суть религиозности сознания, что однако, как часто с ним случалось, не нашло понимания у родителей [Reiser, 1930 стр. 28].

Эйнштейн и в детстве, и во взрослом состоянии объединял Бога и природу. Ему всегда был близок пантеизм Спинозы, хотя в детстве он мог и не знать этого имени. Подобно юному Гете он ощущал природу как всё обнимающую и всё наполняющую силу: «У нее нет ни речи, но она создает сердца и языки, через которые чувствует и говорит» [Reiser, 1930 стр. 29].

Родители Альберта Эйнштейна были далеки от религиозной традиции предков. Отец даже гордился тем, что он такой свободомыслящий человек, идущий в ногу со временем, что «в его доме не практикуются еврейские обряды и ритуалы» [Reiser, 1930 стр. 28]. От него Альберт слышал только «иронические и недружественные разговоры о догматических ритуалах» [Reiser, 1930 стр. 28].

В то время начальные школы в Баварии были конфессиональными, то есть в каждой обязательно изучалась какая-то религия. Еврейских школ в Баварии в 1850 году насчитывалось полторы сотни. К 1870 году их число уменьшилось до 124. В 1872 году в Мюнхене закрылась последняя еврейская школа [CPAE-1, 1987 стр. 77, note 10]. Это связано с тем, что Бавария вошла с 1871 года в состав объединенной Германской империи, где формально было провозглашено равенство всех граждан перед законом, и евреи могли учиться в любой государственной школе или гимназии.

Родители начали готовить Альберта к школе с пяти лет, наняв ему домашнего учителя [Winteler-Einstein, 1987 стр. lvii]. В начальные школы Баварии принимали учеников с шести лет[2]. Религиозные занятия были в начальных школах обязательными. В той школе, в которую Альберт поступил в 1885 году, это были уроки католицизма. Те ученики, которым следовало посещать уроки иудаизма, должны были ходить в другую школу, где был соответствующий преподаватель. Родители Эйнштейна выбрали иной путь. Они пригласили в качестве домашнего учителя дальнего родственника [Winteler-Einstein, 1987 стр. lix], которому поручили обучить мальчика основам иудаизма. Этому преподавателю удалось пробудить в Альберте религиозное чувство. Ученик выражал это чувство по-своему. Он даже сам сочинял короткие гимны во славу Господа, которые с большим чувством распевал дома и на улице [Reiser, 1930 стр. 29].  Страстно повторял слова псалмов, пунктуально соблюдал религиозные предписания и заповеди, в частности, не ел свинину [Winteler-Einstein, 1987 стр. lx]. Такой образ жизни он выбрал сам, не по указанию учителя или по примеру родителей, и сохранил его на долгие годы, даже когда религиозное чувство ослабло и было заменено другим – верой в познаваемость окружающего мира[3].

О серьезности своего увлечения религией в юном возрасте Эйнштейн рассказал много лет спустя другу и соавтору по одной экспериментальной работе в «Немецком медицинском еженедельнике» доктору Гансу Мюзаму (Hans Mühsam). На вопрос Мюзама, что бы с ним стало, родись Альберт в семье бедного еврея в России, Эйнштейн ответил: «Я бы, наверное, стал раввином где-нибудь в Сибири»[4] [Seelig, 1960 стр. 16].

Так получилось, что в школе он получал католическое религиозное образование, а дома – еврейское. Но это не вызывало в нем никакой раздвоенности сознания. Напротив, он ощущал сходство обеих религий, «истории Ветхого Завета и Путь скорби Иисуса действовали на него с одинаковой силой» [Reiser, 1930 стр. 30].

Католический учитель нравился Альберту, правда один эпизод школьной жизни, связанный с этим учителем, оставил горький след на всю жизнь. Однажды учитель принес на урок гвозди и рассказал школьникам, что именно такими гвоздями был прибит к кресту Иисус Христос. Этот рассказ вызвал у учеников антисемитские чувства, направленные против единственного еврея в классе – Альберта Эйнштейна[5]: «Альберт первый раз испытал на себе действие ужасного яда антисемитизма» [Reiser, 1930 стр. 30].

В гимназии, в которую Эйнштейн перешел 1 октября 1888 года в возрасте девяти с половиной лет, положение резко изменилось, уроков католической веры он больше не посещал[6]. В отличие от начальной школы, где Эйнштейн был единственным еврейским учеником, в гимназии имени Луитпольда еврейские ученики составляли пять процентов всех учащихся, что в два с половиной раза превосходило средний процент еврейского населения Мюнхена. В классе, в котором учился Эйнштейн, кроме него посещали занятия еще два еврейских гимназиста. Гимназия Луитпольда была на хорошем счету: число учеников постоянно росло. В год поступления Эйнштейна гимназия насчитывала 684 учащихся, а в 1894 году, когда Альберт досрочно покинул ее, число гимназистов выросло до 1330[7]. Классы были переполнены, на фотографии, на которой изображен Альберт в первый год учебы в гимназии, насчитывается пятьдесят его одноклассников [Fölsing, 1993 стр. 31].

Либеральное руководство гимназии организовало специальные занятия по иудаизму как для своих учеников-евреев, так и для учащихся других школ Мюнхена. Еврейская община Мюнхена командировала в гимназию Луитпольда своих преподавателей иудаизма. Первые три года занятия вел Генрих Фридман, в старших классах – доктор Йозеф Перлес. Занятия по иудаизму проходили два раза в неделю. Обсуждались религиозные праздники, библейская история, читались избранные главы Торы, изучались основы иврита. Так как преподаватели иудаизма не были штатными сотрудниками гимназии, выполнение их заданий контролировалось не так строго. Об этом можно судить по словам Эйнштейна, сказанным через тридцать с лишним лет, в 1929 году, его бывшему преподавателю Генриху Фридману в ответ на поздравление по случаю пятидесятилетия автора теории относительности. Тогда юбиляр написал Фридману:

«Ваше поздравление тронуло меня и обрадовало. Как живые встали передо мной из прошлого мюнхенские дни моей молодости. Как часто я сожалел, что не был достаточно прилежен в изучении языка и литературы наших отцов. Часто читаю я что-то в библии, но первоначальный текст остается мне недоступен. В этом истинно нет Вашей вины; Вы храбро и энергично боролись против лени и глупости» [Jammer, 1995 стр. 24–25].

Когда Альберту исполнилось двенадцать, он под руководством Германа Фридмана и одного раввина стал готовиться к прохождению процедуры бар-мицва, означающую в иудаизме совершеннолетие мальчика и его полноценное членство в еврейской общине. Процедура должна была состояться в один из дней после тринадцатилетия, но не состоялась. И виной тому оказалось естествознание. Об этом чуть подробнее.

Макс Талмуд в роли наставника Эйнштейна

Пожалуй, единственным еврейским обычаем, которому следовали родители Альберта, был обычай приглашать на обед в шабат какого-нибудь бедного студента, изучавшего Талмуд. Еврейская община порекомендовала Эйнштейнам помогать студенту, который готовился стать не раввином, а медиком, правда, звали его, как по заказу, Макс Талмуд. С днем, когда Эйнштейны приглашали его на обед, у некоторых биографов и переводчиков возникли разночтения. Альбрехт Фёльзинг, например, пишет, что у Эйнштейнов «шабат, разумеется, превратился в четверг» [Fölsing, 1993 стр. 34]. Борис Григорьевич Кузнецов, в свою очередь, считает, что Макса Талмея[8] приглашали «каждую пятницу» [Кузнецов, 1963 стр. 10]. Карл Зелиг пишет дипломатично, не называя фамилии, что бедный польский студент-медик был приглашен в семью Эйнштейнов каждую неделю «накануне шабата» [Seelig, 1960 стр. 15]. В русском переводе 1964 года и слово «шабат» выглядело вызывающе, поэтому переводчики написали просто: «По пятницам к ужину в дом Эйнштейнов неизменно приглашался бедный польский студент, изучавший в Мюнхене медицину» [Зелиг, 1964 стр. 12]. Абрахам Пайс в своей знаменитой биографии Эйнштейна склоняется к версии четверга («every Thursday night» [Pais, 1982 стр. 37]), который в русском переводе загадочным образом трансформировался во вторник, зато в 1989 году можно было уже назвать студента по имени: «Талмуд, бедный студент-медик, приходил обедать каждый вторник» [Пайс, 1989 стр. 46]. Для меня самым весомым представляется мнение в некотором роде члена семьи Эйнштейна Рудольфа Кайзера, наверняка согласовавшего с тестем свой текст, в котором он пишет, что родители Альберта приглашали «бедного русско-еврейского студента на обед каждый четверг» [Reiser, 1930 стр. 36].

Было бы логично считать, что эта разноголосица относительно дня, когда Макс Талмуд приходил к Эйнштейнам на обед, вызвана простым недоразумением. Карл Зелиг, один из первых биографов Эйнштейна, выразился в своем роде четко: «накануне шабата». В еврейской традиции эти слова означают вечер пятницы, на идише «эрев шабос», так как любой праздник начинается накануне вечером, в соответствии с заповедью «И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1:5). Поэтому авторы, повторяющие слова Зелига с заменой слов «накануне шабата» одним словом «пятница», казалось бы, правы, а те, кто пишет про четверг, а также заменяющие его на вторник, ошибаются. Другими словами, логично было бы считать, что Макса Талмуда приглашали на обед именно вечером в пятницу, когда с появлением первой звезды у евреев наступал шабат.

Однако я всё же склоняюсь к допущению, что в семье Эйнштейнов шабат не соблюдался и Макса Талмуда принимали по четвергам. Аргумент в пользу такого мнения простой: об этом написал Рудольф Кайзер, Альберт Эйнштейн против этого не возражал, а он читал текст Кайзера, так что нам остаётся только в эту версию поверить, хотя и аберрации памяти у великого физика случались.

Принято считать, что именно Макс Талмуд «заразил» молодого Альберта любовью к естествознанию и философии. Это не совсем так. В воспоминаниях Макса Талмея можно прочитать, что уже при их первой встрече Эйнштейн «показывал частичную склонность к физике и с удовольствием принимал участие в беседах о физических явлениях» [CPAE-1, 1987 стр. lxii, note 54]. Альберту было десять с половиной лет, когда к ним стал регулярно приходить бедный студент из Польши. Видя интерес мальчика к естествознанию, Талмуд приносил ему для чтения книги Людвига Бюхнера «Сила и материя», Александра фон Гумбольдта «Космос», многотомную серию «народных книг» по естествознанию Аарона Давида Бернштейна… В воспоминаниях Макс Талмей описывает своего юного собеседника как «симпатичного темноволосого юношу» и называет его «хорошей иллюстрацией против теории Хьюстона Стюарта Чемберлена и других, которые пытаются доказать, что только раса блондинов порождает гениев» [Clark, 2005 стр. 13].

Несмотря на разницу в возрасте, Альберт и Макс общались как товарищи, почти на равных, поэтому советы и указания студента-медика Эйнштейн воспринимал совсем не так, как ехидные замечания дяди Якова, вызывающие сомнения в собственных способностях. Беседы с Максом Талмудом не были похожи и на скучные уроки в гимназии, где учителя больше ценили знание пройденного материала, а не способности думать и искать новое.

Неожиданным результатом общения Альберта с Максом Талмудом и чтения предложенных им книг явилось охлаждение Эйнштейна к религии. В «Автобиографических заметках» он пишет:

«Чтение научно-популярных книжек привело меня вскоре к убеждению, что в библейских рассказах многое не может быть верным. Следствием этого было прямо-таки фанатическое свободомыслие, соединенное с выводами, что молодежь умышленно обманывается государством; это был потрясающий вывод. Такие переживания породили недоверие ко всякого рода авторитетам и скептическое отношение к верованиям и убеждениям, жившим в окружавшей меня тогда социальной среде. Этот скептицизм никогда меня уже не оставлял, хотя и потерял свою остроту впоследствии, когда я лучше разобрался в причинной связи явлений» [Эйнштейн, 1967a стр. 259-260].

Свободомыслие, проявленное Эйнштейном в решении порвать с религией, позволило ему понять главную цель жизни – познание окружающего мира. Научный рай заменил ему рай религиозный:

«Для меня ясно, что утраченный таким образом религиозный рай молодости представлял первую попытку освободиться от пут „только личного“, от существования, в котором господствовали желания, надежды и примитивные чувства. Там, во вне, существовал большой мир, существующий независимо от нас, людей, и стоящий перед нами как огромная вечная загадка, доступная, однако, по крайней мере отчасти, нашему восприятию и нашему разуму. Изучение этого мира манило как освобождение, и я скоро убедился, что многие из тех, кого я научился ценить и уважать, нашли свою внутреннюю свободу и уверенность, отдавшись целиком этому занятию. Мысленный охват, в рамках доступных нам возможностей, этого внеличного мира представлялся мне наполовину сознательно, наполовину бессознательно как высшая цель. Те, кто так думал, будь то мои современники или люди прошлого, вместе с выработанными ими взглядами, были моими единственными и неизменными друзьями. Дорога к этому раю была не так удобна и завлекательна, как дорога к религиозному раю, но она оказалась надежной, и я никогда не жалел, что по ней пошел» [Эйнштейн, 1967a стр. 260].

Космическая религия Альберта Эйнштейна

Отказ пройти процедуру бар-мицвы означал разрыв с еврейской традицией. Но формально о выходе из конфессии иудаизма Эйнштейн объявил в семнадцать неполных лет, когда в документах от 28 января 1896 года о прекращении его немецкого, точнее вюртембергского, гражданства он был записан как «konfessionslos» (не принадлежащий никакой конфессии) [CPAE-1, 1987 стр. 20, Doc. 16, note 1]. Этот статус он подтвердил, заполняя анкету в октябре 1900 года для получения швейцарского гражданства [CPAE-1, 1987 стр. 269, Doc. 82].

Один раз пришлось Эйнштейну временно изменить статус непринадлежности к какой-либо конфессии. Для получения первого звания ординарного профессора Немецкого университета в Праге в 1911 году Эйнштейн принял гражданство Австро-Венгрии, к которой тогда относилась Чехия, и стал членом еврейской общины Праги, без чего он не мог принести необходимую клятву для занятия должности государственного служащего. Этот шаг был для Эйнштейна пустой формальностью, что подтверждает Филипп Франк, близко знавший Эйнштейна в его пражский период жизни. Франк сам стал профессором Немецкого университета вместо Эйнштейна после возвращения того в Цюрих. Франк вспоминает:

«Когда я познакомился с Эйнштейном, это было, кажется, в 1910 году, у меня сложилось впечатление, что он отрицает любую традиционную религию. Он тогда при назначении его в Прагу снова вступил в религиозную еврейскую общину, но воспринимал это как чистую формальность» [Frank, 1979 стр. 437].

Отношение взрослого Эйнштейна к религиозному обучению детей радикально изменилось по сравнению с тем, каким оно было, когда он сам был маленьким. Тогда он с восторгом встречал уроки иудаизма, которые он получал дома и в гимназии. Теперь же, когда его собственные дети пошли в начальную школу и должны были изучать религию, он был недоволен. Филипп Франк приводит слова Эйнштейна:

«Мне вообще очень несимпатично то, что мои дети должны учиться тому, что противоречит научному мышлению»  [Frank, 1979 стр. 437].

К этому Эйнштейн добавил слова знаменитого естествоиспытателя и философа Эрнста Геккеля о том, что в результате школьного образования «дети верят, что Бог представляет собой некоторый тип газообразного позвоночного животного» [Frank, 1979 стр. 437].

Слушая некоторые высказывания Эйнштейна о религиозных обрядах, поверхностный наблюдатель мог бы назвать их циничными. Примеров таких высказываний можно привести немало. Однажды Эйнштейн участвовал в похоронах своего коллеги. С находившимся рядом участником траурной церемонии он поделился таким наблюдением:

«Участие в похоронах напоминает мне чистку обуви. И то, и другое делается, чтобы в глазах окружающих выглядеть достойно» [Frank, 1979 стр. 438]

Циничным можно было бы назвать и ответ Эйнштейна одному ортодоксальному еврею, с которым они случайно встретились в полицейском участке в Праге, где оба решали какие-то проблемы с визами. Эйнштейна сопровождал Филипп Франк, который и рассказал эту историю. Незнакомец спросил Эйнштейна, не знает ли он кошерный ресторан в Праге? Эйнштейн назвал ему один, расположенный в каком-то отеле. Тогда незнакомец опять спрашивает, уверен ли он в том, что и отель строго кошерен? На что потерявший терпение Эйнштейн заявил: «Строго кошерно питается только бык». Не удивительно, что набожный незнакомец обиделся [Frank, 1979 стр. 438], хотя формально поводов для обиды не было, слова Эйнштейна действительно правильные: бык питается травой, а это определенно кошерная еда. Слово «циничные» к высказываниям Эйнштейна не подходит. Это его обычная манера прятать серьезность обсуждаемых понятий в игривую оболочку. Филипп Франк находит аналогию такому поведению в любимых Эйнштейном сонатах Моцарта, которые с тем же правом можно было назвать «циничными», ибо они показывают наш полный зла и трагедий мир в светлых и легких музыкальных образах.

Эйнштейн решительно был против того, чтобы религию противопоставляли науке или ею науку подменяли. В то же время Эйнштейн прекрасно понимал, что религия играет определенную роль в жизни многих людей, и относился к этому с пониманием. Светлые воспоминания об уроках католической веры в начальной школе и об уроках иудаизма в гимназии и дома сохранились у него на всю жизнь, как и ощущение того, что в христианстве и иудаизме, несмотря на все очевидные противоречия, есть общее духовное ядро. Когда штутгартский писатель Эдуард Бюшинг (Eduard Büsching) прислал ему свою книгу «Бога нет» («Es Gibt Keinen Gott»), Эйнштейн ответил в письме от 25 октября 1929 года, что в книге обсуждается лишь концепция «личного Бога». Он же представляет себе дело иначе:

«Мы, последователи Спинозы, видим нашего Бога в чудесном порядке и закономерности сущего, а также в одухотворенности сущего, как она для нас раскрывается в людях и зверях. По-иному стоит вопрос, надо ли бороться с верой в персонального Бога. Фрейд в своей последней книге выступает сторонником такого подхода. Я же, со своей стороны, в такие предприятия не стал бы вступать, так как подобная вера кажется мне всё же лучше, чем полное отсутствие какого-либо трансцендентального восприятия жизни, и мне кажется сомнительным, чтобы можно было бы предложить большинству людей какое-либо другое средство для удовлетворения метафизической потребности» [Jammer, 1995 стр. 34].

«Религия и наука» – статья 1930 года

В 1930-е и 1940-е годы Альберт Эйнштейн написал несколько серьезных статей, в которых обстоятельно рассказал о своем понимании сути религии. Первая из этой серии важных работ называлась «Религия и наука». Она была сначала опубликована 9 ноября 1930 года на английском языке на первой странице «New York Times Magazine», а через два дня на немецком в газете «Berliner Tagblatt». Статья вошла в сборник «Mein Weltbild» [Einstein, 1983], первое издание которого вышло в 1934 году в Амстердаме. Русский перевод вошел в Собрание научных трудов Эйнштейна в четырех томах [Эйнштейн, 1967c] и перепечатывался потом в разных изданиях[9]. В этой статье Эйнштейн ищет ответа на вопрос: «Какие же чувства и потребности привели людей к религиозным идеям и вере в самом широком смысле этого слова?» [Эйнштейн, 1967c стр. 126]. Сама постановка такого вопроса показывает, что Эйнштейн резко отделяет себя от классических «религий откровения», в которых вера приходит к человеку свыше, а не рождается из его потребностей и чувств.

Эйнштейн рисует эволюцию религиозных взглядов от глубокой древности до наших дней:

«У первобытных людей религиозные представления вызывает прежде всего страх, страх перед голодом, дикими зверями, болезнями, смертью. Так как на этой ступени бытия понимание причинных взаимосвязей обычно стоит на крайне низком уровне, человеческий разум создает для себя более или менее аналогичное существо, от воли и действий которого зависят страшные для него явления. После этого начинают думать о том, чтобы умилостивить это существо» [Эйнштейн, 1967c стр. 126].

Эту стадию Эйнштейн называет «религией страха». С развитием человечества происходит превращение религии страха в моральную религию:

«Стремление обрести руководство, любовь и поддержку служит толчком к созданию социальной и моральной концепции бога. Божье провидение хранит человека, властвует над его судьбой, вознаграждает и карает его. Бог, в соответствии с представлениями людей, является хранителем жизни племени, человечества, да и жизни в самом широком смысле этого слова, утешителем в несчастье и неудовлетворенном желании, хранителем душ умерших. Такова социальная, или моральная, концепция бога» [Эйнштейн, 1967c стр. 127].

В истории человечества переход от религии страха к моральной религии означает, по словам Эйнштейна, «важный прогресс». Конечно, и у первобытных людей, и современных культурных народов не существуют религии страха и моральной религии в чистом виде. «И те, и другие представляют собой нечто смешанное, хотя на более высоких ступенях развития общественной жизни моральная религия преобладает» [Эйнштейн, 1967c стр. 127].

Главное, что объединяет религию страха и моральную религию – это, как выразился Эйнштейн, «антропоморфный характер идеи Бога» [Эйнштейн, 1967c стр. 127]. Другими словами, не Бог создал человека по образу и подобию своему, а человек создал Бога по своему образу и подобию. Немногие выдающиеся личности и отдельные высоко развитые общества смогли преодолеть этот уровень и подняться к третьей ступени религиозности, которую Эйнштейн назвал «космическим религиозным чувством». Это понятие не имеет строгого определения, но Эйнштейн пытается пояснить его такими словами:

«Индивидуум ощущает ничтожность человеческих желаний и целей, с одной стороны, и возвышенность и чудесный порядок, проявляющийся в природе и в мире идей, — с другой. Он начинает рассматривать свое существование как своего рода тюремное заключение и лишь всю Вселенную в целом воспринимает как нечто единое и осмысленное. Зачатки космического религиозного чувства можно обнаружить на более ранних ступенях развития, например, в некоторых псалмах Давида и книгах пророков Ветхого завета. Гораздо более сильный элемент космического религиозного чувства, как учат нас работы Шопенгауэра, имеется в буддизме» [Эйнштейн, 1967c стр. 127].

Именно космическая религия, по мнению Эйнштейна, тесно связана с наукой и искусством. С одной стороны, наука и искусство пробуждают и поддерживают космическое религиозное чувство «у тех, кто способен его переживать». С другой стороны, говорит Эйнштейн, «я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования» [Эйнштейн, 1967c стр. 129].

Пропасть между наукой и религией, которая на протяжении веков была всем очевидна, исчезает, если вместо традиционных религий рассматривать космическое религиозное чувство. Эйнштейн убежден, что без этого чувства подлинная наука невозможна:

«Только те, кто сможет по достоинству оценить чудовищные усилия и, кроме того, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна научная работа, открывающая новые пути, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное само по себе вызвать к жизни работу, столь далекую от обычной практической жизни. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны были обладать Кеплер и Ньютон, если она позволила им затратить многие годы упорного труда на распутывание основных принципов небесной механики!» [Эйнштейн, 1967c стр. 128–129].

Человек, совершающий революцию в науке, часто должен идти один против установившихся мнений и предрассудков. Нужно обладать сильной верой в правильность выбранного пути, чтобы выдержать скептическое отношение своего окружения к тому, чем ты занимаешься. Эйнштейн со знанием дела пишет:

«Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, что вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди». [Эйнштейн, 1967c стр. 129].

Эйнштейн не случайно упомянул Кеплера и Ньютона, творцов небесной механики, представляющей собой торжество детерминизма в науке. Для Эйнштейна детерминизм, то есть строгая предопределенность будущего прошлым, хоть и не является необходимым свойством объективной реальности, но лежит очень близко к тому, как он ее понимал. Знаменитое «Бог не играет в кости» по-иному выражает ту же мысль. В небольшой заметке «Религиозность исследования» [Einstein, 1983b стр. 18] Эйнштейн выражается предельно ясно:

«Исследователь убежден в существовании причины всего сущего. Будущее для него не менее необходимо и определенно, чем прошлое. В моральных принципах для него нет ничего божественного, это чисто человеческое дело. Его религиозное чувство имеет форму восторженного изумления гармонией законов природы, которая проявляется в разумности такой мощи, что в сравнении с ней все систематические мысли и действия человеческих существ кажутся лишь совершенно незначительным отражением» [Einstein, 1983b стр. 18].

В этом лежит одна из причин, почему Эйнштейн до конца жизни не мог смириться с вероятностной природой квантовой механики в ее копенгагенской интерпретации.

(продолжение)

Литература

Эйнштейн, Альберт. 1967a. Автобиографические заметки. Собрание научных трудов в четырех томах. Том IV, с. 259–294. М. : Наука, 1967a.

Reiser, Anton. 1930. Albert Einstein: A Biographical Portrait. New York : Albert & Charles Boni, 1930.

CPAE-1. 1987. The Collected Papers of Albert Einstein. Vol. 1. The Early Years, 1879–1902. John Stachel (editor). Princeton : Princeton University Press, 1987.

Winteler-Einstein, Maja. 1987. Albert Einstein – Beitrag für sein Lebensbild. [авт. книги] (editor) John Stachel. Collected Papers of Albert Einstein, vol. 1 The early years, 1879–1902. Princeton : Princeton Universoity Press, 1987.

Seelig, Carl. 1960. Albert Einstein. Leben und Werl eines Genies unserer Zeit. Zürich : Europa Verlag, 1960.

Fölsing, Albrecht. 1993. Albert Einstein. Eine Biographie. Berlin : Suhrkamp Taschenbuch Verlag, 1993.

Jammer, Max. 1995. Einstein und die Religion. Konstanz : UVK, 1995.

Кузнецов, Б.Г. 1963. Эйнштейн. М. : Издательство Академии наук СССР, 1963.

Зелиг, Карл. 1964. Альберт Эйнштейн. М. : Атомиздат, 1964.

Pais, Abraham. 1982. «Subtle is the Lord…» The Science and the Life of Albert Einstein. Oxford–New York : Oxford University Press, 1982.

Пайс, Абрахам. 1989. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. М. : Наука, Главная редакция физико-математической литературы, 1989.

Clark, Ronald W. 2005. Albert Einstein, Leben und Werk. München : Tosa Verlagsgesellschaft mbH, 2005.

Frank, Philipp. 1979. Einstein. Sein Leben und seine Zeit. Braunschweig/Wiesbaden : Friedr: Vieweg&Sohn, 1979.

Einstein, Albert. 1983. Religion und Wissenschaft. Mein Weltbild, S. 15–18. Frankfurt/M : Ullstein Materialien, 1983.

Эйнштейн, Альберт. 1967c. Религия и наука. Собрание научных трудов в четырех томах. Том четвертый, с. 126–129. М. : Наука, 1967c.

Einstein, Albert. 1983b. Religiosität der Forschung. Mein Weltbild. Frankfurt/M : Ullstein Materialien, 1983b.

Примечания

[1] В четвертом томе Собрания научных трудов Эйнштейна неверно указана дата первой публикации «Автобиографических заметок»: 1945, хотя появились они в книге, вышедшей в свет в 1949 году, к семидесятилетию автора теории относительности.

[2] Точнее, ребенку должно исполниться шесть лет к концу календарного года, когда он поступил в школу [CPAE-1, 1987 стр. lvii, note 38].

[3] Вопреки распространенной легенде, Эйнштейн не был принципиальным вегетарианцем, но по своей воле и по рекомендациям врачей ел мало мяса [Calaprice, и др., 2015 стр. 87].

[4] Это высказывание говорит не только о серьезности увлечения Эйнштейна религией, но и об уровне географических познаний великого физика, считавшего, по-видимому, что в Сибири проживает много евреев.

[5] Карл Зелиг пишет: «Первый горький урок антисемитизма был получен Альбертом в гимназии Луитпольда, когда католический законоучитель, который вообще-то относился к нему неплохо, наглядно показал на уроке, как был пригвожден к кресту Христос» [Зелиг, 1964 стр. 12]. Это неправильно, так как в гимназии Эйнштейну уже не нужно было посещать уроки католической религии. Это произошло не в гимназии, а в начальной школе.

[6] Занятно, что разные биографы называют различный возраст Эйнштейна при поступлении в гимназию. Например, сестра Альберта – Майя – утверждает, что ее брату было тогда восемь с половиной лет [Winteler-Einstein, 1987 стр. lx], а Бануш Хофман говорит о «десятилетнем возрасте» [Хофман, и др., 1983 стр. 22]. Рональд Кларк с ним согласен и называет год поступления 1889 [Clark, 2005 S. 11], когда Эйнштейну уже исполнилось десять. Самое поразительное, что Джон Стэчел, главный редактор первого тома собрания документов об Эйнштейне, где верно указана в примечании 45 на странице lx дата поступления Альберта в гимназию (1 октября 1888 года), в своей книге «Эйнштейн от „Б“ до „Я“» ошибочно говорит о восьмилетнем возрасте Альберта при поступлении в гимназию [Stachel, 2002 стр. 59].

[7] Попутно следует отметить, что широко укоренившийся стереотип о «казарменной обстановке» в гимназии основан на воспоминаниях Эйнштейна, сделанных уже на склоне лет. Ни один родственник или знакомый юного Эйнштейна не зафиксировал ни одну жалобу мальчика на обстановку в гимназии. Напротив, имеются воспоминания будущего знаменитого математика Абрахама Френкеля, учившегося в той же гимназии имени Луитпольда, что и Эйнштейн, в которых он называет гимназические годы «девятью счастливейшими годами» жизни. При этом надо учесть, что Френкель всегда был ортодоксальным соблюдающим евреем, так что отчуждение от остальных учеников он должен был почувствовать еще раньше Эйнштейна [Fölsing, 1993 стр. 32].

[8] В советское время фамилия Талмуд звучала с точки зрения цензуры непристойно, поэтому автор или редакторы использовали вариант фамилии, который Макс взял позже, уже будучи в Америке. Другой перевод его американской фамилии на русский – Талми (Talmey).

[9] В сборнике переводов статей Альберта Эйнштейна «Бог не играет в кости» эта работа названа «Наука и религия» [Эйнштейн, 2020 стр. 105–110] вместо «Религия и наука», что выходит за рамки допустимой свободы перевода. Тем более у Эйнштейна есть еще две статьи, названные им «Наука и религия».