Сима был удивительно светлым и добрым человеком. Общение с ним оставляло какое-то чувство мудрой благожелательности и в то же время достоинства, к которому невольно приобщались собеседники. Тут не надо было настраивать душу на любовь, как пел Окуджава, она сама на нее настраивалась.
ГЕРАСИМ МАТВЕЕВИЧ ЭЛИАШБЕРГ. СИМА*
Горьков и Элиашберг были первыми сотрудниками нашего Института. Они уже жили и работали в Черноголовке в Институте Химической физики до создания Института теорфизики в 1965 году. Горьков уехал из Москвы не в последнюю очередь потому, что после развода с женой ему надо было где-то жить, а Капица не включил его в список на получение жилья после истории с термоядом. К тому времени Николай Николаевич Семенов создал в Черноголовке филиал своего института Химической Физики и пригласил Льва Горькова возглавить теоротдел этого института. Горьков пригласил присоединиться к нему Элиашберга, работавшего в Ленинградском Физтехе. Вспоминается рассказ Элиашберга, как они пришли на заседание Ученого совета института, где исполненный энтузиазма Семенов обрисовал круг задач для вновь созданного теоротдела. Горьков тут же отреагировал:
— Николай Николаевич, неужели Вы думаете, что мы будем заниматься этим дерьмом?
Семенов не обиделся и оставил теоретиков в покое.
В это время Горьков и Элиашберг работали над статьей о статистике энергетических уровней в мелких металлических частицах. По словам Симы, рабочий процесс был организован следующим образом. Они с Горьковым лежали на животах на полу. Перед ними были листы бумаги, исписанные формулами, пара рюмок и бутылка водки. После каждого продвижения в вычислениях они выпивали по рюмке и работали дальше. Не знаю, как на это смотрела жена Горькова Ляля. Нынче эта работа признана классической.
Также в лежачем положении проходили первые семинары нашего Института в одной из квартир на 9-ом этаже недавно построенного дома. Стульев не было и, как моржи, все лежали на полу и слушали докладчика, стоявшего у доски. И место, и процедура носили название «лежбище». Позже семинары Института проходили в так называемом Дубовом зале рядом с директорским кабинетом в Институте химфизики. Как-то перед началом семинара все уже вошли в зал, но еще рассаживались и, как водится, что-то живо обсуждали между собой. Тут в дверь заглянул Семенов, улыбнулся и сказал:
— А-а-а, бандерлоги…
Так Киплинг в сказке «Маугли» называл обезьян, всегда сбивавшихся в шумную стаю.
Жили тогда весело. Сима и Дзялошинский вспоминали, что как-то они шли по Первой и единственной тогда улице и увидели молодых женщин, выглядывавших на улицу через балконную дверь на втором этаже. Кто-то из них игриво крикнул:
— Девушки, покажите ваши профиля!
Женщины, что-то кокетливо ответили, но тут из подъезда выскочили несколько мужчин и принялись бить наших теоретиков со словами:
— Мы вам покажем портфеля… — Уж мы-то знаем, какие-такие у них портфеля…
Как-то раз наши теоретики допоздна засиделись в гостях у Халата. Время было позднее и хозяева оставили всех у себя ночевать. Ночью Сима проснулся и в чем мать родила отправился в туалет. Пробираясь по коридору в незнакомой квартире, он столкнулся женой Халата Валентиной Николаевной. Раздался гневный шепот:
— Сима, немедленно иди в постель! Ты представляешь, что будет, если нас увидит Халат!?
Сима защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде. С докторской защитой он не спешил. Однажды, в году этак 1970-первом, перед началом регулярного четвергового теорсеминара я стоял в коридоре Института Физических Проблем. Рядом стояли Сергей Иорданский и Элиашберг. Вдруг появился наш директор Халат. Он подошел к Элиашбергу и сказал:
— Сима, если ты в течение месяца не напишешь докторскую диссертацию, я тебя уволю.
Сима был несколько обескуражен, но текст диссертации через месяц был представлен.
Вскоре после защиты Элиашберг вместе с Юрой Бычковым и Ильей Привороцким начали преподавать на Физтехе. Добраться из Черноголовки в Долгопрудный к 9-ти утра к началу занятий — настоящая проблема. И наши профессора решали ее, делая промежуточный шаг. Занятия на Физтехе были по субботам и они проводили ночь с пятницы на субботу в гостинице «Москва», расположенной в центре столицы. В те времена это был самый престижный отель, где останавливались в основном крупные партийные работники, секретари обкомов, члены ЦК, приезжавшие в Москву из провинций. В пятницу вечером они разъезжались по своим городам и весям, в гостинице освобождалось много комнат и падали цены. Элиашберг с друзьями обычно останавливались в трехкомнатных номерах люкс. Одна из комнат представляла собой кабинет с огромным письменным столом, на котором стояло несколько телефонных аппаратов разного цвета. Проверка показывала, что все телефоны были на один номер. Администрация отеля заботилась о том, чтобы их постоянные клиенты чувствовали себя в привычной обстановке. Наши друзья проводили там веселые вечера.
Сима был удивительно светлым и добрым человеком. Общение с ним оставляло какое-то чувство мудрой благожелательности и в то же время достоинства, к которому невольно приобщались собеседники. Тут не надо было настраивать душу на любовь, как пел Окуджава, она сама на нее настраивалась. Помнится, однажды, он рассказывал нам о тех временах, когда после окончания университета его направили работать на завод «Красный химик». Он в общем-то не очень был там и нужен, это была своего рода «ссылка», типичная для шедшей полным ходом в начале 50-х кампании гонений на «космополитов». В какой-то момент на производстве возникли некие технологические трудности и Сима, пораскинув умом, понял, что нужно сделать. Он пошел в радиомагазин, купил на свои деньги необходимые детали и сделал своими руками нужный узел, после чего все в цеху пошло как по маслу. Услышав эту историю, Симина жена Лида удивленно спросила:
— Симочка, как же так, почему же ты затрудняешься, когда надо включить мобильный телефон, компьютер или проигрыватель??
В ответ прозвучало:
— Я специалист не в этом…
Не избежал подобной «ссылки» и младший брат Герасима Матвеевича Яков Элиашберг. Его по окончании Ленинградского университета направили работать в Сыктывкар. По возвращении он работал в Ленинградской Стекловке. Сима рассказывал, что когда Якова пригласили сделать доклад на международном математическом конгрессе и директор института Людвиг Фаддеев не выпустил его за границу, разразился скандал. Все участники конгресса ходили с пришпиленными на груди листочками бумаги с надписью «Выпустите Якова Элиашберга». Через некоторое время он уехал, а позднее стал лауреатом премии Крафорда Шведской Королевской Академии — одной из высших премий по математике. Братья Элиашберги напоминают мне двух других братьев Яна и Ника Тинбергенов, один из которых Нобелевский лауреат по экономике, другой — Нобелевский лауреат по физиологии и медицине. Когда кого-то из них спросили, что это наверное гены, он ответил:
— Ну что вы? Это простое совпадение…
Сима бережно и заботливо относился к окружающим, и в то же время был довольно беспечен в отношении собственной персоны. Каждое 8-е Марта он покупал много цветов, складывал их в корзину и навещал знакомых женщин, создавая радость и хорошее настроение.
Когда он приходил к нам домой, наш пес Джим всегда радостно встречал его и даже делился своими горестями, протягивал Симе свои больные лапы, явно понимая, что найдет у него сочувствие. К иным приходящим к нам людям Джим относился индифферентно, а некоторых даже сопровождал грозно рыча, не давая прикоснуться ни к одному предмету в квартире.
В человеке уживается многое, в Симе уживалось только хорошее.
С его уходом в нашем мире стало заметно меньше доброты.
Примечание
* Из книги Владимира Минеева. Осколки памяти, издательство «Семь искусств», 2021
Спасибо. Этот мир, мир этих людей, уплыл, ушел под воду. Жалеть об этом бессмысленно, а все равно жаль.
To Alexander Gabovich: Ваш «осколок памяти» действительно очень интересен. Спасибо!
Я насколько раз видел и слышал Герасима Матвеевича, но, к сожалению, с ним никогда не общался. А вот с Львом Петровичем Горьковым произошла интересная встреча, о которой поведаю. Сделали два моих товарища и я (киевляне-провинциалы, которых коллеги-москвичи откровенно презирали) одну работу по физике твердого тела и послали её в ЖЭТФ (самый престижный физический журнал в СССР). Работа содержала теоретические и экспериментальные фрагменты. Её послали на рецензию Юрию Васильевичу Копаеву в ФИАН. Мы были в некотором роде конкуренты, поэтому статью он «зарубил», но написать рецензию по-человечески поленился. Рецензия звучала (если её произнести вслух) примерно так: «Вы идиоты, но мне лень искать аргументы, почему идиоты». Естественно, что мы возмутились и я от имени команды поехал в командировку в Москву, в ЖЭТФ. Там меня принял незабвенной памяти Евгений Михайлович Лифшиц, заместитель редактора. Принял он меня, как отец сына, возвращающегося из командировки. Сказал он так: «Рецензия — гадость, а кого ты бы хотел рецензентом? Горьков подойдёт?» «Да!», — закричал я. Пропустим детали и промежуток времени. Итак, мы втроём приехали к Горькову для открытого обсуждения нашей работы. Он опоздал на встречу, и мы купили пончики. Ребята свои быстро проглотили, а я спокойно жевал в каком-то помещении, расположенном недалеко. А они вышли. Тут один забегает и кричит: «Бегом к Горькову, он приехал». Так я появился перед Львом Петровичем, дожевывая пончик. Он прослушал нас с непроницаемым видом и изрёк: Работу можно печатать, но теоретическую часть надо сократить». Мы ответили, что это же новая теория. На что получили по голове: «Я это знал с детства!» Работа была опубликована в усечённом виде, а полную версию мы напечатали в английском журнале. Сейчас я понимаю, что правы были и мы, и Горьков, каждый по-своему. А Юре Копаеву я при следующей встрече про его рецензию сказал несколько тёплых слов, вызвав не извинения, а наглое хихиканье.
Прошло несколько десятков лет. Нет на свет ни Лифшица, ни Горькова, ни Копаева. Умер один из моих товарищей, а другой эмигрировал в США. А физика жива и будет жить вечно. И наших классиков история этой науки будет помнить. Более того, уравнения Горькова и Элиашберга в теории сверхпроводимости бессмертны и будут использоваться научными работниками последующих поколений.