СЕМЬ ИСКУССТВ

Одной — богатство, почесть, блеск и слава.
Другой — пучина бед, невзгод, кручин, измен.
Безжалостной рукой игра творит потраву:
небрежно бросив карты, обнаружишь тлен.

Марина Лобанова

КАРМЕН

Порхает пестрым мотыльком
и, приманя легко всю стаю,
внезапно молвит, улетая,
небрежно поведя плечом,
в улыбке дерзкой расцветая,
всех в исступленье повергая:
„Тебя я не люблю“, — мельком.
Вся — в жажде вечных перемен,
в любви играя беспощадно,
в разгаре страсти безоглядной
нечаянно разбив сердца,
не ведая ничьих измен,
верна себе и до конца,
дразня гостей в таверне чадной,
сигарный дым впивает жадно
смешной воробушек — Кармен.

***

Еще не сказано ни слова —
все предусмотрено судьбой.
Цветка удар — как по живому,
и раны не зажать рукой.
Так грубая, простая шутка
вдруг превращается в напасть.
Душа немеет. Глухо, жутко
забьется в сердце: «Всем пропасть!»

***

Жара. В тени улегся песик,
а рядом дремлет мирно ослик.
У стен казармы ни души,
лишь чинно парочка в тиши
прогуливается. Степенно
ведет беседу он. Отменно
учтив и вежлив: ни намека
шутливого, что тень упрека
в смуглянке робкой возбудит, —
почтеньем речь его сквозит.
«Что матушка?» — «Письмо прочтите!» —
«Куда ж вы, друг мой? Погодите!» —
«Ах нет, пора!» «…Мила, скромна…
в тебя безумно влюблена…»
Напрасно кличет — вдалеке
мелькают плечики в платке.
С улыбкой шепчет он слова:
«Тебе чудесная жена…»
От нежных мыслей пробужден:
тревога, крики, перезвон.
«Скорей! Бежим!» — толпа бурлит,
разбой на площади царит.
Нарушен мертвенный покой —
осатанелый бабий вой:
«Она!» — «Злодейка, ведьма, дрянь!» —
«Нет, не она!» — «Кармен!» — «Отстань!»
В мельканье полуголых тел
сверкнет клинок, чиня раздел.
И наглой поступью вразвалку
она раскалывает свалку.
Прищур звериных желтых глаз,
все тело — дерзко напоказ.
Кровавой стервою-судьбой
захвачен намертво герой.
И нет пути ему назад —
заложник смерти наш солдат.

***

Уже не молод Эскамильо,
но и не стар. Пресыщен взор:
наскучила вся камарилья,
да у красоток под мантильей
не встретил должный он отпор.
Одна забота — в час урочный
молиться истово кресту,
корсет затягивая прочно,
готовясь тщательно и точно
к самозакланью-торжеству.

***

Одной — богатство, почесть, блеск и слава.
Другой — пучина бед, невзгод, кручин, измен.
Безжалостной рукой игра творит потраву:
небрежно бросив карты, обнаружишь тлен.
Пытаешься словчить, сменив расклад? Напрасно!
Не повернуть судьбы извечной коловерть.
Ужасный рок не терпит суеты пристрастной —
упрямо карты предвещают злую смерть.

***

Цветок невинный из Наварры —
нежнейшая из Микаэл.
Достойна самой лучшей пары
вернейшая из Микаэл.
Но страсти не зальет пожара
скучнейшая из Микаэл.
Не отведет судьбы удара
добрейшая из Микаэл.

***

Глаза быка — глаза тореадора…
дугой сомкнулись. Смертная страда.
Предрешена уже развязка спора,
торжественно заклание быка.
Но в завыванье кровожадной своры,
ликующей у туши на песке,
воскреснет тень Другого на опорах —
Распятого толпою на кресте.

***

«Посторонись!» — толпа ревет.
Быки несутся. Рукоплещут.
Но не ристалища он ждет —
Распутницы-колдуньи вещей.
И, подчиняясь зову глаз,
налитых кровью, жаждой мести,
вся выставляясь напоказ,
она плывет в потоках лести.
Лишь солнце смотрит с высоты
на то свиданье роковое,
испепелив до слепоты
двух ненавидящих героев.
Бесстрашно отвергая ложь,
кольцо бросает на арену —
удар наносит верный нож,
карая вечную измену.
В безумье смерти и любви
свободна от его объятий,
постылых клятв, угроз, мольбы,
она лежит, раскинув платье,
кровавой бабочкой в пыльце,
жарой и пылью нанесенной.
Ржавеют бусины в песке,
и веет ветер раскаленный.