СЕМЬ ИСКУССТВ

Но сколько он успел написать, сколько имен увековечить! Меня поразила его статья о гастролях в Петербурге пианистки, имя которой было неизвестно в России, хотя она была знаменита. Статью о Розалин Тюрек, игравшей в Большом зале филармонии Гольдберг-вариации, он назвал “ЖРИЦА БАХА”.

Алла Цыбульская

ПАМЯТИ МИХАИЛА ГРИГОРЬЕВИЧА БЯЛИКА (1929-2022)

Слово прощанья

У меня никак не идет на ум, что не стало этого человека. Он много болел, но продолжал быть таким активным в своем творчестве, что казалось, запас его энтузиазма неисчерпаем.

У меня не идет из ума, что его не стало.
У меня не идет из сердца, что его не стало.

Вот только переписывались, только говорили, только попрощались, и вдруг трагическое сообщение его дочери, Катеньки: “Ночью умер папа. Я еще не осознала происшедшее”…

Я боялась травмировать Катю вопросом о том, как это случилось. Из некролога петербургского музыковеда Иосифа Райскина, узнала, что он умер во сне.

Смерть праведника.

Он много и тяжело болел, но мучений в больничной палате, осознавая приближение конца, избежал.

До последнего часа жизни он спешил воздать должное тем талантливым людям, что его окружали. Терпя боль, он заканчивал свою статью, посвященную посмертно скульптору Леониду Могилевскому, также в прошлом ленинградцу, впоследствии жителю Гамбурга, как и Михаил Григорьевич Бялик.

 Зримо и подсознательно Михаил Григорьевич Бялик -музыковед, доктор искусствознания, профессор Петербургской(ленинградской) консерватории существовал в моей жизни с юности. С поры моего выбора профессии, становления, участия в общественно — музыкальной и театральной жизни Ленинграда. Авторитет музыкального критика, ставшего мэтром музыкальной критики Ленинграда, был неоспорим. К тому же Михаил Григорьевич — влиятельный в своей сфере человек. Он фактически был правой рукой председателя ленинградского отделения Союза композиторов Андрея Петрова. Это значит, что с его мнением и оценками считался обком, без одобрения которого ничего не могло состояться… Это значит, он мог (а он хотел) помочь молодым композиторам получить возможность для исполнения своих произведений. И это случалось ежегодно во время традиционных проведений фестиваля “Ленинградская весна”. На секции музыкальной критики, когда её вел Михаил Григорьевич, будучи председателем секции, всегда было очень интересно. А у него самого были явные пристрастия, хорошо объяснимые. Скажем, он любил и поддерживал талантливого композитора Бориса Тищенко, к сожалению, рано ушедшего из жизни. Повторю, как трудно было молодым композиторам добиться исполнения своих произведений…. И как важно, чтобы они оказались по справедливости оценены. Балет Б. Тищенко “Ярославна” был поставлен на сцене Малого Оперного театра в содружестве балетмейстера О. Виноградова с режиссером Ю. Любимовым. Это было крупнейшим художественным событием! Свой долг по отношению к композитору, поддержку ему Михаил Григорьевич осуществил. Писал он и о балете Б. Тищенко “Двенадцать” по поэме А. Блока. Это было давно.

А совсем недавно, узнав от нашей общей московской приятельницы о новой постановке этого балета в Москве, он с горячим вниманием и волнением читал новую публикацию об этой интерпретации.

В сущности, Михаил Григорьевич любил талантливых людей, и выполнял свою миссию поддержки им всегда. Его отличала жажда впечатлений, энтузиазм в пропаганде подлинных произведений искусства. И он неустанно слушал, смотрел, откликался в печати. Вспоминаю, как удивилась однажды, встретив его на рядовом спектакле “Пиковая дама” в театре оперы и балета имени Кирова( ныне вновь Мариинского). Я бежала на спектакль ради нового состава певцов. Он пришел ради только начинавшего дирижера В. Гергиева. Михаил Григорьевич писал о талантливых композиторах Ленинграда: С. Слонимском, Л. Десятникове, А. Петрове. Они сочиняли в разных жанрах. Писал и просвещал любителей музыки рассказами и статьями о выдающихся дирижерах — Е. Мравинском, Ю. Темирканове, В. Гергиеве, И. Блажкове….

 Много лет тому назад он высоко оценил молодого пианиста Аркадия Аронова, выступавшего в Малом зале ленинградской консерватории с программами из сочинений современных американских композиторов, что было по тем временам антизападной идеологии (60-е годы) просто героическим поступком. Статья М. Бялика об этом концерте тогда появилась в журнале “Советская музыка”.

Миссию критика просвещать и раскрывать значение художественных произведений и дар их интерпретаторов-исполнителей Михаил Григорьевич исполнял с честью и достоинством.

 Он был почетным членом Санкт-Петербургского филармонического общества, заслуженным деятелем искусств РСФСР, кавалером ордена Дружбы народов. И я всегда ощущала огромную дистанцию между моими попытками начинающего критика оперного театра и всезнающим Михаилом Григорьевичем…

Много бывал в Москве Михаил Григорьевич, встает в памяти наша встреча в Камерном театре, руководимом Б. А. Покровским, когда я уже жила в Москве. Там на сцене всегда бывали открытия и сюрпризы. Труппу театра составляли  молодые певцы, приученные выдающимся режиссером не допускать штампов. Зал маленького театра был переполнен. Мне удалось попасть, я была в окружении своих молодых и одаренных коллег, многие оставались дорогими мне ленинградцами, во главе был Михаил Григорьевич, и от спектакля, и от окружения я испытывала счастье. К тому же я написала рецензию на поставленного Б. Покровским “Дон-Жуана” , и она вышла в “Вечерней Москве”, что было для меня тогда достижением. Мне хотелось получить одобрение мэтра. Но он не спешил.

Шли годы. Есть предположение, что в России каждое поколение получает свои испытания. В тяжелые 90-е годы Михаил Григорьевич уехал в эмиграцию, в Германию.

Но сколько он успел написать, сколько имен увековечить! Меня поразила его статья о гастролях в Петербурге пианистки, имя которой было неизвестно в России, хотя она была знаменита. Статью о Розалин Тюрек, игравшей в Большом зале филармонии Гольдберг-вариации, он назвал “ЖРИЦА БАХА”. Он рассказал о необычном даре пианистки, о неожиданном её отношении к Баху, противопоставил её способы воплощения способам воплощения Глена Гульда, которого как раз узнали, запомнили и полюбили все, кто попали на его концерты…Михаил Григорьевич продолжал жить музыкальными впечатлениями.

Но вот налаженная жизнь закончена. Привычных опор нет. Как переключиться на новую жизнь, как продолжить дело своей жизни? Михаил Григорьевич вместе с семьей поселяется в Гамбурге.

И оказывается, что без родной консерватории, без привычных стен, знакомого окружения, дававших стабильность, без людей, создававших для него ауру, Михаил Григорьевич Бялик остается самим собой, человеком, страстно любящим искусством, продолжающим получать впечатления от него, и писать о нем. В нем самом жила какая-то неугомонность.

 В Гамбурге замечательная Лейзенхолле — филармония, похожая на нашу, ленинградскую. Красивый старинный белый зал, красная бархатная обивка стульев, красивая сцена немного поменьше. Но открывается новая Элбфилармони, построенная по всем ультра современным технологиям и дизайну. И он принимает все новшества безо всякого скепсиса, проявляя абсолютную молодость духа в восприятии.

Мне нравится только здание снаружи. Ему — и дизайн изнутри со сценой как арена, с многочисленными рядами ярусов, со спусками и восхождением в партере. Мы спорим.

В Гамбурге уникальный государственный театр оперы и балета. Балетную труппу до нынешнего сезона возглавлял имеющий мировое признание хореограф Джон Ноймайер.

Мне повезло прилететь в Гамбург, и сидеть на его постановках рядом с Михаилом Григорьевичем. На спектакле “Бетховен-прожект” был один момент на сцене, когда одновременно мы оба ощутили величие дара Ноймайера. И Михаил Григорьевич повернулся ко мне и шепотом произнес: “Он — гений!” И вот я думаю, что сохранить в уже пожилые годы такую пылкость восприятия, такую остроту впечатлительности для почтенного мэтра,много видевшего, испытавшего, но никак не охладевшегок искрам Божьим в искусстве, составляло его уникальность, молодость его души.

Если в Мюнхене в театре оперы и балета предстояла премьера, он уже перенесший и тяжелые заболевания, и операции, садился в поезд, и шесть часов мчался, чтобы познакомиться с новой постановкой, совершенно не всегда принимая новую режиссуру, зачастую бесцеремонно обращающуюся с классикой. Тем не менее, ему важно было знать, что происходит в современном мире оперного театра.

В одном из личных писем ко мне он упомянул, что спешит на премьеру “Электры”, поставленную Черняковым. У Михаила Григорьевича не было предубеждений. Он был открыт экспериментам, но принимал их, когда они были оправданы художественно и по смыслу, и по звучанию партитуры. А тонкую грань, отделяющую навязываемые сценические ассоциации от найденных в соответствии и развитии образов он чувствовал безошибочно.

Он написал мне однажды, что никогда не пропускает концертов Григория Соколова и Евгения Кисина….

Не думаю, что его путь профессионала был простым. Он родился в Киеве, окончил киевскую консерваторию — два факультета: как музыковед и как пианист. Преподавал. Обрел свой опыт. И в начале 50-х годов перебрался в Ленинград. Конечно, центром его деятельности можно считать ленинградский период. О Киеве он заговорил со мной в нынешнее кровавое для Украины время. “Что они сделали с моим Киевом”, — с болью вырвалось у него в нашем телефонном разговоре. Хотя имел ввиду он всю кровоточащую Украину.

И тут я позволю себе рассказать о пересечении судеб, и о том, какое огромное значение обрел для меня этот удивительный человек, по-настоящему вошедший в мою жизнь именно со встречи в Гамбурге в 2018 ом году.

Случилось так, что в этом немецком городе почти одновременно с Михаилом Григорьевичем поселился мой двоюродный брат — самый близкий мне человек из моей семьи, единственный живой еще тогда. По профессии инженер он с детства был чрезвычайно музыкален. В Ленинграде посещение концертов филармонии было для него непременным. В Гамбурге — также. И, заприметив друг друга в концертах, они познакомились, а потом даже подружились. Мой брат тоже не был тороплив, и только по прошествии нескольких лет общения сказал Бялику: “Да, между прочим, у меня сестра в Ленинграде писала статьи о музыкальном театре. — “Кто, кто?”— спросил Михаил Григорьевич. Брат назвал мое имя. — “ Так ведь она при мне начинала!”, — воскликнул Михаил Григорьевич. — “Я бы хотел видеть её книгу”.

Мою книгу — сборник статей о гастролях русских артистов в Америке, об американском оперном и драматических театрах я послала брату из Америки. Но мне ни в каком сне не снилось, что она попадет в руки Бялика! Откуда мне было знать, что Михаил Григорьевич станет пристально, как никто другой, как никто больше, читать мои статьи, вникать в них, отмечать то, что заслуживало. И к моей огромной радости он написал рецензию на мои “Иллюзии и истины театра”, и опубликовал её в высокочтимом издании интернет — журнала “Семь искусств”, куда я и адресую свои воспоминания о нем и свою печаль об его утрате.

Поныне не постигаю, как Михаил Григорьевич успевал слушать концерты, посещать спектакли, писать о них, продолжать вести общественную деятельность и сохранять пианистическую форму.

 В Петербурге у него оставалась ценнейшая библиотека. Библиофилом был еще его отец.

К приобретенному им присоединилось собранное Михаилом Григорьевичем за всю жизнь: книги, ноты, пластинки, диски…Парадокс, но это уникальное собрание могло быть просто выброшено. А ведь все собранное — раритеты…Добавлю, что в ценной этой коллекции находились журналы “Cоветская музыка”, переименованная позже в “Музыкальную академию”c 1933 года по 2018! И он решает подарить все одному учебному заведению Гамбурга— интернациональной музыкальной академии имени Альфреда Шнитке. В деятельности этой академии принимает участие пианистка, вдова выдающегося композитора Ирина Шнитке. Но случается непредвиденное несчастье. Человек, возглавлявший эту академию, сумевший перевезти ценный груз из Петербурга, внезапно умер. Об этом рассказал сам Михаил Григорьевич на страницах журнала “Музыкальная академия” в письме к младшей коллеге, доктору искусствоведения, музыковеду Людмиле Григорьевне Ковнацкой. Что делать? И находится другой адресат для получения материалов большого исторического значения. Вклад М. Г. Бялика — оказался передан в Ганновер, где была открыта русская библиотека. Событие это отмечалось концертом. Прозвучала Соната Д. Шостаковича для виолончели с фортепиано. Партию виолончели исполнил Леонид Горохов. Партию фортепиано — Михаил Бялик.

Неудивительно, что юбилей — 90-летие Михаила Григорьевича Бялика в Гамбурге было торжественно отмечено.

В своей статье, посвященной памяти Михаила Григорьевича, музыковед Иосиф Райскин упоминает случай, когда в Прокофьевском зале Мариинского театра прилетевший из Гамбурга Михаил Бялик вместе с певицей из Гамбурга Викторией Мун исполняют редко звучавшие романсы С. Танеева. Это значит, что он постоянно успевал заниматься на рояле. Без ежедневной игры выйти и сыграть сложнейшую музыку невозможно! Как он успевал??? Какая фантастическая трудоспособность!

И при этом Михаил Григорьевич был очень общительным человеком. Старые дружбы он сохранял. Не так давно он пристально, уважительно, и кое-с чем не соглашаясь, обсуждал новую работу коллеги, друга и почти ровесника, живущего в Америке — Владимира Фрумкина “Музыкальные оборотни”. Его письмо другу по серьезности разбора восхищает.

 В доме постоянно бывали гости. Все знакомые и дорогие ему гастролеры посещали квартиру Михаила Григорьевича, где кулинар Катенька (я испытала на себе) потчевала гостей вкуснейшей едой…

 С тех пор наше с ним общение оказалось огромной мне поддержкой. Не стало брата. Михаил Григорьевич, позволивший мне с той поры называть его Мишенькой, находил такие тактичные и чуткие слова… Я обретала в нем родного человека…Каждая из моих письменных и устных работ, а с 2019 года — от начала пандемии мои работы стали только устными, в театры ходить было нельзя, другое направление моей профессии — лекционное стало возможным в видеозаписях, и опять же, он находил время прослушать, и дать советы. Советы были всегда дружескими! И как я в них нуждалась… Уже давно не ученица, я ощущала необходимость во внимании к моим композициям от старшего просвещенного и доброжелательного Учителя. И я их получала… Мне становилось намного легче жить благодаря им. Я привыкла к тому, что все, что мною сделано, я отдаю на суд Бялику.

Он болел, претерпевал тяжелейшие медицинские процедуры, и как только мог, мчался впитывать художественные впечатления. Он был и страстным путешественником! Куда они с Катенькой только не отправлялись? Отдых на Майорке — посещение музея Шопена.

Отдых в Италии — километры, пройденные пешком для осмотра красот и достопримечательностей… Описание городов— Лигурии, Генуи…

Поездка в Америку— облетели с Катенькой всю страну, побывали на знаменитых водопадах Гранд Каньона. Прилетели в Бостон, посетили концерт в зале грандиозного Boston Symphony…

Он любил и умел дружить. Дружба, подаренная мне, давала мне чувство опоры.

В последние свои годы Михаил Григорьевич спешил. Он считал своим долгом откликаться на уход из жизни любимых им людей искусства. Велика была его скорбь о талантливом скрипаче Марке Лубоцком. Преждевременная смерть дирижера Мариса Янсонса была им оплакана по-человечески, и отмечена глубокой и душевной статьей. А до этой трагедии он написал статью из двух частей. Одна была посвящена тончайшему проведению Янсонсом партитуры Чайковского “Пиковая дама”, другая — насилию, которому подверглась искусственная модернизация либретто режиссером.

Да, он спешил. Нужно было написать о всех, кому он еще не отдал дани признательности. И вот появляется его статья о Грузии, о грузинских композиторах, о гастролях в Москве театра оперы и балета имени З. Палиашвили из Тбилиси. О незабвенном дирижере Джансуге Кахидзе.

О композиторе Гии Канчели и его опере “Музыка для живых”. И тут я счастлива напомнить ему о композиторе Б. Кверднадзе, написавшем оперу “И было в год восьмой”. Однажды и я пригодилась ему!

Внезапно получаю от него письмо. Он пишет, что Грузия для него — это прежде всего удивительный тонкий человек — хореограф Гоги (Георгий ) Алексидзе. Гоги Алексидзе — тбилисец много лет жил в Ленинграде-Петербурге, преподавал в консерватории. Его творческое начало было непохожим ни на кого. Очевидно, по своей природе, по музыкальности, по лиричности он тяготел не к крупным формам, а к камерным.

И вот по Ленинграду развешаны афиши — Большой зал филармонии — КАМЕРНЫЙ БАЛЕТ И КАМЕРНАЯ МУЗЫКА. Лучшие солисты балета Кировского театра и лучшие музыканты ЗКР

(Заслуженного коллектива республики) оркестра, руководимого Е. Мравинским, выступают с сочиненными Г. Алексидзе хореографическими миниатюрами.

То было незабываемое по изысканности и волшебной фантазии молодого постановщика зрелище! Оно зримо оживает в моей памяти.

“И время прочь, и пространство прочь!”

Так вот писал мне Михаил Григорьевич в тот раз о том, что в интернете под снимками Гоги Алексидзе, сделанными Ниной Аловерт, он прочел мой взволнованный некролог о Гоги. Гоги Алексидзе — ко всем своим незаурядным достоинствам, чувству юмора, таланту, был еще редкостно добрым человеком. Именно этому необыкновенно сердечному артисту досталась трагическая участь. В Москве после проведения творческого вечера балерины Кировского театра И. Ниорадзе он стал жертвой бандитов, был избит, получил удар битой по голове… После этого он выжил, но ненадолго. Не могу не оплакивать его. Оплакивал его и Михаил Григорьевич…

Нашим общим переживанием, волнением стал выход документального фильма Елены Якович, посвященному фольклористу, собирателю песен на идиш, включившим в это собрание песни, созданных во время Холокоста, — Моисею Береговскому (1890-1961).

Выяснилось, что эти запрещенные в советское время песни он сохранил, записанными на валики( такие возможно, были во времена Моцарта). Никто не знал, что они существуют до той поры, пока исследователи и режиссер фильма не обнаружили эти ценнейшие материалы прошлого. Когда Михаил Григорьевич посмотрел фильм, он написал мне, что потрясен, что он в своей жизни случайно соприкоснулся с Береговским, но ничего не знал о его поразительной деятельности… А кто мог знать??? Все замалчивалось, вымарывалось, отрицалось… То были годы “безвременщины”…

Превозмогая боль, он закончил статью памяти скульптора Леонида Могилевского. И только, поставив точку, позволил себе по настоянию дочери ехать в больницу.

Он очень порадовался за меня совсем недавно, в только минувшем октябре, когда впервые за много лет я собралась полететь на отдых к теплому Карибскому морю. И эту статью о Могилевском — еще не напечатанную, прислал мне. Я попросила разрешения прочесть, когда вернусь, не успевала перед отъездом… И там на отдыхе, медленно восстанавливаясь сама, радуясь свету и солнцу, я прочла на ФБ роковые слова Кати, написанные в состоянии острой боли: “Ночью умер папа. Я сама еще не осознала происшедшее”… И мир потемнел вокруг меня.

Я полна глубочайшего сочувствия Кате Бялик — прекрасной преданной, заботливой дочери. Это были два человека-отец и дочь, спаянные между собой. Катя тоже музыковед, просвещенный и высоко образованный. Катеньке сейчас и еще долго будет очень тяжело. А я вспоминаю, как она маленькая играла с тоже маленькой Олей Петровой — дочкой Андрея Петрова в песочек на берегу Финского залива в Репино, где все они летом жили в коттеджах Дома композиторов. А потом остроумцы рассказывали, что в столовой Бялик — отец кормит свою дочурку, уговаривая следующим образом: Cъешь эту ложечку за первую реформу Столыпина, а эту за вторую реформу Столыпина”…

Несомненно, преувеличение. Но также несомненно, что атмосфера как в творчестве, так и в обыденной жизни было истинно интеллигентской, просветительской.

Я написала неформальные строки. Я упустила очень много из названий регалий Михаила Григорьевича, из упоминаний о его статьях…

Всплывает целая жизнь… В ней много что пришлось пережить.

Михаил Григорьевич Бялик именно в последние годы стал мне дорогим и необходимым другом.

У меня из ума не идет, что его не стало.

У меня из сердца не идет, что его не стало.