Григорий Крошин: Путчу 30 лет…

ПУТЧУ 30 лет…
(из блокнота парламентского корреспондента)

19 августа 1991 г. Понедельник. Около 7 утра…

Григорий Крошин Машинально, еще полностью не проснувшись, нащупываю в изголовье приемник «Спидола», нажимаю привычную клавишу 1-ой программы Всесоюзного радио. Слышу что-то не совсем понятное, странно-торжественный в это время голос диктора:

«Заявление Советского руководства»…

…Продираю глаза, сажусь в кровати. Диктор продолжает:

…«В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьёй 127/7 Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу…»… дальше еще какой-то странный текст, потом тот же строгий дикторский голос: «ЗАЯВЛЯЕМ… в соответствии со статьёй… ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев, с 4 часов по Московскому времени с 19 августа 1991 года… образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе: Бакланов, Крючков, Павлов, Пуго, Язов, Янаев…»

Не дослушав, выскакиваю, в чем спал, в соседнюю комнату, где уже стоят, вопросительно глядя на меня, ничего не понимая, проснувшиеся жена и сын:

— Горбачева, что, арестовали? У нас переворот?!..

Если б я что-то понимал!..

— Ты ж парламентский корреспондент, напоминает жена, Должен знать, что там у вас происходит…

У нас…

— Еду в редакцию, всё узнаю, — говорю, скорее сам себе, наскоро завтракаю, убегаю.

А за неделю до этого понедельника я перешёл из «Крокодила» в редакцию самого продвинутого, демократического, резко оппозиционного еженедельника «Столица», как считалось, конкурента теряющему популярность перестроечному «Огоньку», создатель которого Виталий Коротич уехал от греха подальше преподавать в США…

Я шел в редакцию, находившуюся в самом центре Москвы, на Петровке, через весь этот центр и видел в это раннее утро тут и там группки москвичей, бурлящие от непонимания ситуации. По улице Горького (ныне Тверская) в сторону Кремля и по другим центральным улицам в сторону Манежной площади с грохотом сновали БТРы с солдатами. Солдаты, впрочем, были вполне дружелюбно настроенными, а многие, похоже, и сами не понимали, зачем их чуть свет пригнали в Москву, шутили с прохожими, беседовали, смеялись… И тут на броне нескольких машин я увидел… наш свежий номер «Столицы» с бросающейся в глаза обложкой, на которой очень кстати «Три весёлых друга»: карикатура на сюжет Трёх Богатырей на лошадях очень смешно изображены всем известные персонажи тогдашнего СССР, а теперь, по совместительству, главари ГКЧП: министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов и председатель КГБ СССР Крючков.

Вхожу в редакцию, надеясь хоть что-то узнать, а мне с порога замглавного:

— Ну, старик, ты промахнулся: ушёл из «Крокодила»…

— В каком смысле промахнулся?

— В прямом: их-то не закрыли, работал бы себе спокойно, а нас вот всё, закрыли. И свежий номер с этой обложкой конфисковали. Весь остаток тиража, который не успели пустить в продажу. Видишь всю редакционную технику перемещаем по квартирам, пока и её не изъяли… (Андрей Мальгин, главный редактор, потом вспоминал: «В первый день путча 1991 года мы готовились перейти на нелегальное положение: перевезли печатное оборудование на квартиру к моей теще, договорились о способах связи и о том, кто кого замещает в случае арестов».)

— А мне-то что теперь?.. Журнал закрыли…

— А ничего, старик. Ещё не вечер. Как закрыли, так и откроют… Иди в свой Белый дом, работай. Копи впечатления. Аккредитация-то твоя действует пока. Давай!

Послали пошёл…

Моё дело какое? Меня послали — пошёл давать. На Красную Пресню, на своё рабочее место, в «свой» Белый дом, в Верховный Совет. А около него, вижу, уже толпа москвичей кучкуется, гудит. Пробираюсь к зданию, в проходную. Ничего пока не изменилось вроде, пропускают без проблем, по моему удостоверению внутрь, в пресс-центр. Там уже полно коллег-журналистов, ничего тоже не понимающих. Ждём-с… В коридоре снуют туда-сюда, с выпученными глазами, народные избранники, тут же Хасбулатов, Руцкой, Филатов, вперемешку коммунисты, демократы, левые, правые… Ждут Ельцина. Ничего не понятно…

И для меня лично полный туман. Для кого я должен писать из Белого дома? Для «Крокодила», который не закрыли, не могу, так как там уже не работаю. Для «Столицы» не могу, потому что ее как бы уже и не существует, закрыли… Тупик какой-то. Что я вообще тогда тут делаю?

В этих размышлениях о сути бытия, вдруг замечаю странную вещь: в пресс-центре, где мы, журналисты, обретаемся, все телефоны, кажется… НЕ ОТКЛЮЧЕНЫ. То есть, несмотря на введённое в стране Чрезвычайное Положение, и внутренняя телефонная связь, и внешняя, и даже… м е ж д у н а р о д н а я (?!..) спокойно функционируют! Я лично проверил: набрал по коду своим друзьям во Францию и Германию, спокойно поговорил с ними, даже рассказал немного о том, что происходит в Москве… Ничего себе ЧП.

И тут я вспомнил о своём знакомом немецком журналисте, собкоре кёльнской газеты в Москве, набрал его домашний:

— Привет, Йенс! А почему ты не в Белом доме? Не аккредитовался?

— Нет, не успел, увы!.. Кто ж знал, что у вас будет такое? А ты там, что ли?

— Я да. Так тебя интересует наше ЧП? Могу для тебя писать отсюда, пока телефоны работают. А то мою «Столицу» закрыли, для неё писать не надо.

— О-о! Ты для меня просто подарок! Если ты действительно можешь давать мне оттуда информацию, буду просто счастлив. Сделаем так, если ты согласен. Ты будешь мне регулярно звонить, сообщать по-русски, что там конкретно происходит, делать разные интервью с депутатами вашими, деятелями всякими и прочее, не мне тебя учить. А я буду это оперативно переводить и передавать на Запад, но, извини, под своим именем. Не возражаешь?

— Ладно, договорились. Сочтёмся славою.

— Сочтёмся, не волнуйся.

Так мы и работали с ним все дни путча. Потом я узнал: Йенс, оказывается, передавал из Москвы не только в свою кёльнскую газету, а ещё в… три десятка немецкоязычных изданий Европы. И таким образом я стал чуть ли не единственным источником информации, от кого немецкоязычная Европа за подписью Йенса вообще узнавала о ходе нашего ЧП…

Дни и ночи

…Первую ночь, прошедшую сравнительно спокойно и неопределённо, мы с коллегами-журналистами, телеоператорами, фоторепортёрами устроились ночевать вповалку в просторных белодомовских коридорах и залах, в пресс-центре. Кто где успел занять место. Я, конечно, позвонил домой жене, успокоил, что на ночь задержусь «по делам», чтоб не волновалась. Она-то ведь была в абсолютном неведении, где я, что со мной, что вообще в стране: по телевидению-то весь день «Лебединое озеро», а единственную мало-мальскую, то и дело исчезавшую из эфира информацию о событиях урывками вылавливала из «Эха Москвы», ползая с той же «Спидолой» из угла в угол по квартире и ища нужную волну…

А вот следующую ночь с 20 на 21 августа, когда местный репродуктор сообщил, что войска маршала Язова идут колонной в направлении Белого дома, чтобы окружить его, арестовать российское правительство, Верховный Совет и, в первую очередь, конечно, смутьяна Бориса Ельцина, тут уже всем в здании было не до шуток. Конечно, внушал некоторый зыбкий оптимизм вид с балкона Белого дома: многотысячная толпа мужественных москвичей плотно окружила здание российского парламента, всю прошедшую ночь и последующие дни и ночи простояв практически под непрекращавшимся проливным дождем и периодически скандировавшая лозунги в защиту демократии и России. Но мы ж понимали, что в случае штурма войсками защищаться-то находившимся внутри Белого дома, увы, абсолютно нечем…

В один из моментов нашего ожидания непонятно чего, после очередного экстренного сообщения из местного репродуктора об угрожающих передвижениях армии в нашу сторону, раздалось требование к присутствовавшим в здании женщинам незамедлительно покинуть помещение и, пока еще можно, разойтись по домам во избежание ненужных жертв. А оставшимся в здании депутатам, журналистам, персоналу вдруг стали раздавать… противогазы. Объясняя попутно, что ничего, кроме них, для обороны парламента в наличии не было.

— Григорий, вы случайно не в курсе, как его надевать? — явно смущаясь, спрашивает меня мой хороший знакомый по прежним интервью, известный российский депутат Евгений Амбарцумов, в то время член Комитета по международным делам Верховного Совета (а через несколько лет Чрезвычайный Посол России в Мексике).

— Да… — замялся я. — Как вам сказать, Евгений Аршакович… Вроде в МИСИ, на военной кафедре нам, студентам, показывали, как с этим обходиться… С грехом пополам вроде надели противогазы друг на друга.

— А что, — спрашивает Амбарцумов, — ожидается, что ли, газовая атака на нас?..

Генерал никак не успокоится

Руководитель обороны Белого дома в августе 1991-го, ближайший военный сподвижник Президента Ельцина и потом на короткое время министр обороны России (затем заместитель министра обороны Грачёва и главный военный инспектор российской армии. — Гр.Кр.) Константин Кобец тогда 20 августа 1991 года говорил нам, корреспондентам, обступившим его в фойе осаждённого Белого дома:

— Я успокоюсь только тогда, когда л и ч н о буду командовать караулом, который будет расстреливать этих бандитов путчистов!

Нет, не дают никак до сих пор успокоится генералу. Во-первых, до сего дня всё никак что-то не расстреляют тех «бандитов путчистов» Язова, Крючкова, Павлова и так далее, а Варенников и Лукьянов вообще при власти, народные избранники в российской Госдуме…

Во-вторых, что ещё актуальнее, самому генералу и бывшему замминистра теперь уже грозит тюрьма: ему предъявлено обвинение в получении взяток в особо крупных размерах в виде шикарной дачи примерной стоимостью в 600 тысяч долларов, полученной якобы (по сообщениям прессы) от некоей фирмы в благодарность за лоббирование её интересов… Словом, тёмное дело. Но успокоиться генералу, конечно, не даёт.

И когда они все наконец успокоятся?.. Вот в чём вопрос.

«Все козлы!..»

Жаркие дни августа 1991-го. Внутри Белого дома некоторое облегчение: утром 21-го получена информация о том, что якобы путчисты отступили, армия перешла на сторону Ельцина, и, стало быть, вот-вот будем праздновать победу демократии. Сподвижники российского Президента вышли на балкон Белого дома и радостно объявили об этом по микрофону многотысячной толпе защитников, дежуривших всю ночь. И сказали им, что можно постепенно расходиться по домам, так как дело сделано и, мол, спасибо всем…

Люди, усталые защитники демократии, стали медленно уходить с площади перед Белым домом, обнимаясь и приветствуя друг друга. Вдруг по внутреннему «белодомовскому» радио прозвучало экстренное сообщение: «Со стороны Ленинградского шоссе замечены танки, двигающиеся в направлении Белого дома»…

Неужели опять путчисты?

Внутри Белого дома паника: забегались начальники демократов, депутаты, журналисты… Значит, что же, напрасно скомандовали толпе защитников расходиться?

Среди всеобщего замешательства внутри здания вижу: пулей, срываясь через три-четыре ступеньки, по боковой лестнице «черного хода» летят вниз, как ошалелые, два депутата-демократа, питерцы бывший милиционер Игорь Кучеренко и народный артист Олег Басилашвили. Летят вниз сосредоточенно, сурово насупившись… Слышу знаменитый голос любимца публики Басилашвили, мчащегося мимо меня:

— Ну, козлы! Ну, козлы!!!…

«На нем были импортные туфли»…
(подробности освобождения Горбачева)

Вроде все уже известно о том, что происходило в стране в эти жуткие августовские дни 1991 года с 19-го по 22-е. Ну, кажется, уже все непосредственные участники столь необычной для советского человека детективной операции под кодовым названием «вызволение президента» высказались и устно, и письменно. Но теперь, оказывается, важно уже не столько, ЧТО там было, сколько КАК. Как именно, какой походкой шел поверженный, еще несколько минут назад такой грозный шеф КГБ Крючков? Как в первые минуты вел себя изобличенный в предательстве, бывший еще недавно таким всесильным маршал Язов? Как держал себя (или вовсе не держал) наш законно избранный президент Горбачев? Как он был одет? Как выглядела первая леди страны Раиса Максимовна в той иррациональной для нее ситуации? И так далее. От этих деталей — кто знает, — может быть, будет зависеть в будущем установление истины в этом до сих пор еще довольно мутном факте переворота.

По всему по этому, несмотря на, казалось бы, имеющуюся у нас картину самого процесса освобождения Горбачева из лап путчистов, я решил поделиться с читателем теми подробностями, которые мне удалось «выудить» у одного из непосредственных участников проведенной акции «вызволения», тогдашнего народного депутата РСФСР Владимира ЛЫСЕНКО.

— Как формировалась российская делегация для поездки в Крым?

— Она формировалась Руцким (тогдашний вице-президент России. — Гр.Кр.). Он применил, надо сказать, этакий традиционный пролетарско-крестьянский принцип: составил список, в котором должны быть представлены все категории — кто-то от рабочих, кто-то от автономий… и так далее. Меня вообще не хотели включать туда… Я слышал, что сначала вроде и Александр Николаевич Яковлев хотел поехать…

— И Шеварднадзе?

— Нет, мне сказали, что Шеварднадзе отказался, мотивируя тем, что в его поездке, как он считал, нет необходимости. По-видимому, у него сейчас какие-то сложные взаимоотношения с Михаилом Сергеевичем. Примаков с Бакатиным позвонили, выразили желание поехать, академик Шаталин позвонил, начал давать советы, как там нам надо поступать, но сам решил не ехать… Любимов тоже где-то потерялся… И в конечном итоге оказалось, что депутатов осталось всего четыре человека. Яковлев в последний момент, по-моему, опоздал. Самолет уже начал заводиться, а туг Примаков с Бакатиным бегут, их удалось забрать. А Сергей Адамович Ковалев опоздал, и его уже не пустили в самолет.

— В каком состоянии вы нашли узника по прибытии в Форос?

— В общем-то, в нормальном состоянии. Он к этому времени уже, видимо, был хорошо подготовлен. Дело в том, что путчисты, а также Ивашко (Владимир Ивашко, заместитель генсека КПСС Горбачева) и Лукьянов (Анатолий Лукьянов, председатель ВС СССР) вылетели в Крым примерно в 14 часов, а в 16 они приземлились на местном аэродроме Бельбек, что рядом с дачей Горбачева. К этому времени связь, у президента была уже вновь налажена, он уже многое знал о происходящем, имел возможность пообщаться с внешним миром, в том числе и с заграницей. Принять прибывших заговорщиков он наотрез отказался. Они сидели в комнате для гостей. Горбачев через некоторое время получил по своей связи сообщение, что к нему направляется российский самолет с Силаевым, Руцким и депутатами на борту. Когда мы сели в том же аэропорту Бельбек, нас встретил… первый секретарь Крымского обкома КПСС. В соответствии со старой «доброй» традицией… Он тут же проводил нас к Горбачеву. Нас попросили располагаться и немного подождать в комнатах для гостей. Я ходил по этим комнатам, там было множество дверей, я открыл одну из них и вдруг увидел… Крючкова, Ивашко, Лукьянова, Тизякова, Бакланова. Мне стало как-то не по себе от такого нелепого зрелища, и я быстро закрыл дверь…

Я успел заметить, что, однако, Язова там почему-то не было. Мне потом сказали, что он ушел в комнату к генералу, который командовал охраной Горбачева. По-видимому, Язов решил от остальной компании как-то отмежеваться. Кстати, механик, который встречал их самолет в аэропорту, сказал мне, что из самолета первым вышел Бакланов, а последним Язов. Выглядел он, по его словам, как размазня, если говорить по-русски. Он, наверное, был уже в очень плохом состоянии, его чуть «кондрашка» не хватила…

— Итак, как вас встретил президент?

— Держался он, я считаю, нормально. Беседа с нами длилась почти два часа, он часто улыбался, шутил даже. То есть вел себя в привычной своей манере. Не производил совершенно впечатление раздавленного обстоятельствами человека. Выглядел хотя и усталым, но не подавленным и не испуганным. Одет он был в свитер, пижамные брюки, на нем были импортные туфли, если вам это интересно.

— Он, как вы думаете, ожидал именно такого исхода?

— Не знаю… Во всяком случае, он явно не ждал такого скорого освобождения. Они с семьей уже, видимо, настраивались на самое худшее: с Раисой Максимовной случился удар… Смотреть на нее было очень тяжело.

— Когда это случилось с ней?

— Когда им стало известно из сообщения какой-то западной радиостанции, что Лукьянов сказал кому-то, что Горбачев настолько плох, что в этом состоянии его даже нельзя показать по телевизору. Она туг же представила себе, что теперь от них можно ждать самого страшного, что они постараются сделать все для того, чтобы и в самом деле довести его до такого «состояния», подогнать задним числом действительность под сказанное Лукьяновым…

…Мы стояли в комнате, где он с нами беседовал, как вдруг по лестнице к нам стала спускаться Раиса Максимовна. Ее трудно было узнать. Она шла очень медленно, была еще очень слаба. Она подошла к каждому из нас, со всеми поздоровалась за руку, поблагодарила за помощь, а с Примаковым расцеловалась.

— Как вел себя Крючков?

— А Крючкова близко я увидел уже тогда, когда была отдана команда «по машинам». Тут для меня была неожиданность: там стояло несколько черных машин, и я думал, что все их займет команда Горбачева, семья его, охрана, но… Вижу, что к одной из этих черных машин идет… Крючков! Причем кто-то из охранников, смотрю, любезно так провожает его к машине, и он садится в нее один, без какой-либо еще охраны. То есть в той же свите, в которой ехала команда Горбачева, ехал и Крючков… Все остальные преступники, видимо, ехали за нами в другой машине.

— Охрана осталась верна Горбачеву?

— Да, абсолютно. И Горбачев очень много раз подчеркивал это. Он сказал, что этих людей надо обязательно наградить. Они заверили его, что будут верными ему до конца, будут защищать президента, если даже придется положить всю дивизию. Он неоднократно повторил, что охрана была его последней надеждой.

— Как вы возвращались в Москву?

— Я летел в российском самолете. Там три салона: один правительственный, где находилась семья Горбачева. Силаев отдал ему этот свой салон, он как бы несколько изолирован от двух других салонов, а в тех летели мы с Силаевым и Руцким. По прилету Силаев вышел через задний люк (а передний был пока закрыт), чтобы выяснить, какова ситуация на аэродроме. Я шел через этот люк последним и мог наблюдать, как в салоне подошел к Крючкову один человек в штатском из охраны Горбачева и еще двое в военной форме — из команды Руцкого и объявили: «Вы арестованы, просьба следовать за нами». Крючков безвольно встал с кресла и, совершенно не сопротивляясь, покорно пошел за ними. По словам многих, Крючков был одним из самых умных из всей бравой восьмерки.

— А Язов?

— Язов вышел из Ил-62, который приземлился через 10 минут после нас. Он шел первым, держался прямо, как генерал, а за ним вся команда Руцкого с автоматами наперевес. Внешне в этот момент он держался наиболее достойно. Команда Руцкого, мне кажется, готова была наброситься на Язова в любой момент и растерзать его. Такое было впечатление. Но он спокойно дошел до здания аэропорта, а там какие-то люди в штатском, видимо, горбачевская охрана, оттеснив ребят Руцкого, завели Язова в какую-то комнату вместе с его заместителем (не помню его фамилию), и с ними еще пошел наш, российский, министр внутренних дел Баранников, и они там еще в течение часа что-то выясняли.

— Как Горбачева встретили в Москве?

— Ну… Его встретили аплодисментами, уж не знаю, искренними или нет… Но, во всяком случае, каких-то расшаркиваний с его стороны по отношению к встречающим я не заметил. Все свои слова благодарности он сказал в основном в адрес России, в адрес москвичей, в адрес народа. По моим наблюдениям, он был счастлив. Такая деталь: когда Примаков тащил его к машине, чтобы скорее уехать с аэродрома, он ему несколько раз повторил: «Подожди, я хочу еще подышать свободным воздухом Москвы». То есть он вдруг совершенно четко почувствовал, что весь кошмар для него кончился. Что раз он на этой земле, в окружении людей, которые его уже будут охранять, он в полной безопасности. Он сказал туг же, что полк КГБ, который находится в Кремле, своим приказом вывел из подчинения органам и что полк этот будет теперь находиться в непосредственном подчинении президента СССР.

Вот и вся эпопея…

Москва, «Белый дом» России, на рассвете 22 августа 1991 г.

Всем спасибо

Думал, что такого не бывает…

В канун второй годовщины августовского, 1991 года, крючковско-язовского сумасшествия отметили меня государственной медалью. Называется «Защитнику свободной России». Отметили вполне публично. Сначала во Владимирском зале Кремля. Потом показали крупным планом в «Вестях» на всю страну. Хотя и переврали чуть-чуть всё на свете в титрах телевизионщики, но внешняя узнаваемость всё же, спасибо, осталась. И все уважаемые телезрители свободной России, друзья, сослуживцы, родственники со стороны жены и она сама могли воочию лицезреть, как вместе с ещё чёртовой дюжиной коллег-журналистов (в отличную, кстати, компанию я попал!) получил я почётную награду из рук самого Президента. Борис Николаевич минуты три корпел над моим лацканом, лично прикалывая медаль журналисту. Вот прикол! С ума сойти!..

А журналист-то, представьте, ещё и речь вознамерился толкнуть в ответ. Президенту!.. Мол, спасибо Вам за такое неслыханное внимание ко мне, отдельно взятому. Честь, конечно, безмерная, что и говорить. Хотя… Если честно, может, и не вполне заслуженная: никакой я не «защитник» (в смысле не боец на баррикадах), а просто р а б о т а л. И оказался в «Белом доме» в те дни и ночи, не потому, что намеревался отважно лечь под танки Язова, сразиться с «Альфой» Крючкова и спецназом Пуго, а опять же р а б о т а л. И если мы, журналисты, и защищали что-то, то, конечно, не здание Верховного Совета, не спикера и не вице-президента, удачно прикинувшихся тогда «своими», «демократами», и даже не Вас, Президента, извините уж…

А защищали мы тогда — так, по крайней мере, считали — правду от вранья. Потому что угроза правде была самая взаправдашняя. И спасибо вам, кажется, ещё сказал я, что Вы не только тогда были с нами и с правдой, а и сейчас с нами же и с ней же.

И, кстати, спасибо тем, которые тогда «прикинулись». За то, что перестали в конце концов прикидываться и оказались такими, какие уж есть. Спасибо, что стало наконец-то ясно как день, от кого и что теперь надо защищать… Ведь в «Белом доме» спустя два года после тех августовских событий совсем другая компания: кого там только не встретишь, гуляючи, в сытых буфетах да теплых туалетах: Хасбулатова да Лукьянова, Зюганова да Руцкого, Анпилова да Стерлигова, Алксниса да Когана… И нет им нынче нужды никем прикидываться: все свои! Всё смешалось в «Доме».

Хотя нет, не смешалось. Наоборот, всё встало наконец на свои места. Теперь ясно, где правда, а где… «Правда». Вот за это всем спасибо.

_____________________________________________________________

Фото и рисунки автора: