Когда Гилельс был молодым, эмоциональное неприятие закрывало от великого педагога истинную картину. Он был человеком страстным и пристрастным. И Гилельс долго казался ему лишь виртуозом. В 1935–38 гг. Нейгауз все-таки стал руководителем Гилельса в аспирантуре, но и тогда настоящего взаимопонимания между ними не возникло.
ְЕЛЕНА ФЕДОРОВИЧ: ДЛЯ МЕНЯ ИГРА ГИЛЕЛЬСА — ЭТО ВОПЛОЩЕННАЯ МЕЧТА!
ИНТЕРВЬЮ С ПРОФЕССОРОМ, ДОКТОРОМ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК, АВТОРОМ КНИГ О ГИЛЕЛЬСЕ ЕЛЕНОЙ ФЕДОРОВИЧ
— Добрый день, дорогая Елена! Огромное вам спасибо за то, что согласились на эту встречу. Давно хотел поговорить с вами лично. До сих пор мы виртуально общались в фейсбуке, где с большим удовольствием читаю ваши замечательные статьи, воспоминания и книги о выдающихся музыкантах прошлого и нынешнего столетий.
Но прежде мне хотелось бы спросить вот о чем. Вы — профессор, доктор педагогических наук, автор многочисленных трудов по педагогике музыкального образования и истории исполнительского искусства. Как получилось, что, будучи пианисткой по своей первой профессии, впоследствии вы «изменили ей» и бурно стали развивать свою исследовательскую деятельность? Стали писать статьи, книги о музыкантах, и т. д. Ведь это обычно прерогатива теоретиков, которые изначально выбирают музыкальную науку своей профессией.
— Видимо природа распорядилась так, что исполнительское искусство — не моя деятельность, несмотря на то что мой профессор по классу фортепиано М.В. Андрианов приглашал меня в аспирантуру. Но мне всегда больше хотелось писать о музыке, об исполнителях. Впоследствии защитила две диссертации, работая в педагогическом университете, и вернулась в Уральскую консерваторию работать проректором по науке и заведовать кафедрой.
Диссертации дали мне дисциплину мысли, научили формулировать и излагать. Педагогику и смежную с ней психологию я очень люблю, но, защитив диссертации, почувствовала облегчение оттого, что теперь могу писать о том, что меня интересует больше всего. То есть об исполнителях.
— Понятно! Но все-таки, когда, в какой именно момент вы почувствовали, что вас больше тянет заниматься музыкальной наукой?
— Я с детства понимала, что у меня от природы нет настоящих виртуозных данных. Мои руки, скорее, скрипичные, как у моего папы (Нариман Чунихин, главный дирижер свердловского симфонического оркестра. — И.Б.), пальцы гибкие и не очень сильные.
Но в мое время обучение на фортепиано считалось престижным, многие родители отдавали своих детей в музыкальную школу учиться именно на нем. Поэтому у меня особо-то и не спрашивали, хочу ли я стать пианисткой. Позднее, когда стало ясно, что «голова опережает руки», меня больше стала интересовать музыкальная наука. Однако не хотела становиться теоретиком.
— Странно, а почему?
— Существует музыковедение, в том числе изучающее исполнительское искусство. И есть педагогика музыкального образования и исполнительства. Эти две профессии имеют общую «территорию», но различаются предметом исследования. В музыковедении в центре стоит произведение искусства, а в педагогике — человек. Именно человек в искусстве для меня интереснее всего: его жизнь, творчество, психология, практическая деятельность и т. д. Меня это более привлекает, нежели теория и история музыки. Защититься в то время в Свердловске по истории исполнительского искусства было невозможно, и я занялась педагогикой музыкального образования. Поскольку докторскую диссертацию я защитила рано, в возрасте 39 лет, то с этого момента поняла, что сбросила с себя груз «обязательной науки», и стало можно заниматься любимым делом. При этом я признательна обеим моим предыдущим сферам: научная работа дала умение писать, а фортепианная подготовка и собственный небольшой исполнительский опыт — возможность почувствовать эту деятельность изнутри, без чего писать о пианистах сложно.
— Елена, вы написали массу статей и книг про известных пианистов. Например, ваша последняя фундаментальная работа — «Российские пианисты ХХ века» — на мой взгляд, вообще является своего рода продолжением известной антологии Л. Григорьева и Я. Платека «Современные пианисты», написанной в 70-80-е годы. Но через все исследовательское творчество красной нитью проходит фигура Э. Гилельса, о котором вы написали две замечательные книги — «Великий Гилельс» и «Неизвестный Гилельс». Откуда такая любовь?
— Спасибо за этот вопрос, ответ на который я сама для себя все время осмысливаю. И чтобы ответить на него, мне хотелось бы вернуться к детству, потому что именно тогда определился мой интерес к людям искусства. В нашей квартире, находившейся недалеко от свердловской филармонии, побывал почти весь цвет исполнительского искусства 60–80 годов — в качестве гостей, сидящих за обеденным столом. В те годы я была еще ребенком, но всегда старалась находиться рядом, чувствуя, что это очень интересно. Память у меня была эйдетическая, и я, даже не все понимая, просто непроизвольно «записывала» в голову то, о чем говорили. Позже, когда уже начала читать книги о пианистах, в памяти стала проявляться вся картина, информация и факты из этих событий, и я поняла, что знаю о них гораздо больше, чем написано в этих книгах.
— Потрясающе! И кто же бывал в вашем доме?
— У нас бывали Э. Гилельс, Д. Ойстрах, М. Ростропович, Е. Светланов, Г. Рождественский, Ф. Мансуров, режиссер С. Герасимов, пианисты В. Мержанов, С. Нейгауз, Н. Штаркман, Б. Давидович, Л. Власенко, Н. Петров. Отношения моих родителей с перечисленными музыкантами, конечно, были разными: от пиетета перед старшими и очень знаменитыми до дружеского «ты» — Штаркман учился с моими родителями в Свердловской десятилетке, Давидович была однокурсницей моей мамы (мама — Наталья Александровна Новикова, ученица Софроницкого, много лет работала зав. кафедрой в педагогическом институте. — И.Б.). Далее, Е. Малинин, которого я звала «дядя Женя», А. Скавронский, В. Постникова и другие. Они приходили в гости сразу после репетиции в филармонии, могли отдохнуть, даже поспать (благо, квартира была большая), просто приглашались на обед. Помню интереснейшие разговоры и о музыке, и просто о жизни. Каламбурили, рассказывали анекдоты, разные истории из жизни музыкального круга. Самым остроумным из гостей был Евгений Васильевич Малинин. Он настолько ярко и остро отзывался обо всем, что я после этого всю жизнь не могу слушать никакие юмористические передачи. Еще запомнилось совершенно особое отношение моих родителей к «Стасику» — Станиславу Генриховичу Нейгаузу. С ним мама училась на соседних курсах и еще с тех пор считала, что он по складу натуры и дарования наиболее близок к ее кумиру — Софроницкому…
Изредка кто-то из них садился за рояль, и я сразу обнаруживала огромную разницу между тем, как большой пианист выглядит и «звучит» в зале, и тем, когда ты видишь и слышишь это близко. Не забуду, как Станислав Генрихович открыл стоявшие на пюпитре ноты — это было «Концертино» Полунина, которое я учила в десятилетке, — и «пробежал» с листа главную тему. На лице его появилась непередаваемая улыбка — загадочная, тонкая, слегка ироническая. Меня поразило то, что он играл совершенно плоскими пальцами — не так, как нас учили.
В результате у меня с очень раннего возраста сложилась не вполне обычная картина мира. Самые главные в жизни, умные, интересные люди — музыканты. И стараться нужно всю жизнь не для получения денег или чего-то подобного, а для того чтобы общаться с такими людьми.
Относительно Э. Гилельса. На моей памяти он был в Свердловске только один раз, зашел после репетиции к нам домой и подарил мне куклу «Ляля». Это был февраль 1970‑го года. Не понимая еще толком, кто это такой, я запомнила особое воодушевление родителей, начиная с того момента, когда папа сообщил: «Гилельс приедет!»
Тогда он играл с оркестром 1-й Концерт Чайковского. Поскольку была совсем маленькой, смутно припоминаю подробности его игры, но очень хорошо запомнила, как красиво звучал у него рояль. Много лет я больше ни у кого не могла слушать этот концерт, и только начав позднее слушать его записи, поняла, что в раннем возрасте обрела недостижимо высокий эталон.
Вскоре появился собственный опыт слушания. В возрасте 10 лет я стала тайком слушать папины пластинки (сама удивляюсь, почему тайком — мне, разумеется, никто этого не запрещал, просто была скрытной). И первым, что я услышала, оказался альбом из пяти концертов Бетховена в исполнении Гилельса с Кливлендским оркестром под управлением Дж. Сэлла. Причем это был альбом, подаренный самим Эмилем Григорьевичем моему папе, изданный в США, — там качество записи несравнимо выше, чем у наших пластинок. Собиралась послушать только веселенький финал Первого концерта (потому что мама аккомпанировала его студентке и играла дома), а прослушала залпом все пять концертов — не могла оторваться от этого магического звучания.
— Скажите, а вы можете рассказать, в чем конкретно состояла магия его игры, хотя бы на чисто интуитивном, детском уровне?
— Первое, что сразу поразило, — изумительный светящийся звук невероятной насыщенности и прозрачности, но при этом бесконечно разнообразный по краскам. Кроме того, даже тогда уже почувствовала ясность мысли, логичность, гармоничную стройность и какую-то необыкновенную простоту. Техническое совершенство — я уже понимала, что такие «простенькие» гаммочки на самом деле сыграть не только не просто, а невозможно — с такой звуковой и ритмической ровностью. Иными словами, в моем детском воображении это было какой-то воплощенной мечтой, его игра казалась мне самим совершенством. Ведь я уже очень многих слышала к тому времени, и в зале, и в записи. Из записей больше всего слушала Софроницкого — у нас было полное собрание его пластинок. И как-то почуяла, что если Софроницкий для меня — загадка, нечто непостижимое, то Гилельс — воплощение мечты о том, как все должно быть в музыке и… наверное, в жизни тоже.
— Сколько раз вам удалось его послушать вживую? Это были его сольные концерты или только игра с симфоническим оркестром?
— Вживую — только с оркестром. После моих долгих уговоров папа взял меня в Москву на юбилейные концерты в конце 1976 г. — пять концертов Бетховена с К. Мазуром. Это было настоящим потрясением! С этого момента у меня появилось огромное увлечение его искусством, личное и особенное отношение к фигуре Гилельса.
У нас был прекрасный магазин «Грампластинки» (приезжавшие гастролеры часто отмечали, что он не хуже московских), и я постепенно собрала большую коллекцию записей Гилельса.
— Как я понимаю, что с этого мы момента вы стали глубоко изучать не только его творчество, но и всю его биографию, не так ли?
— Интерес к биографии Гилельса у меня проявился, как ни странно, с прочтения (лет в 12) книги Хентовой. Сейчас я о ней плохого мнения, но тогда она мне очень понравилась! Она ведь написана очень примитивным языком, подходящим для ребенка, — это раз. И, конечно, я уже в то время понимала, кто такой Гилельс: и величину чувствовала хотя бы по отношению к нему родителей и вообще окружающих, и слушала многое, и папа рассказывал о том, какой это человек — порядочнейший, скромный, с высочайшей самодисциплиной при своей абсолютной гениальности. На таком фундаменте — можно читать книгу Хентовой, все воспринимается «как надо». Беда в том, что люди, не имевшие такой предварительной подготовки (т. е. большинство читателей — тиражи были огромные), могли увидеть в этой фигуре только примитив. Не говорю уже о той части читателей, которые подготовку имели, но противоположного характера, со стороны намеренного принижения Гилельса, которое уже велось.
У меня же информация из книги (там Гилельс показан, повторю, намеренно скромно — все ему трудно, все «не получается») соединилась с твердым знанием того, что это гений. И с рассказами папы, общавшимся с ним лично, о том, какой это человек. Тут надо пояснить, что означает подобное наблюдение для музыкальной среды, в которую наша семья, конечно, была сильно погружена. Я не хочу сказать, что музыканты — какие-то особенно «неправильные»; напротив, я их очень люблю со всеми их странностями. Но все же странностей у музыкантов обычно много, если сравнивать с любым другим кругом, вне искусства. Это определяется самой необычностью дарований, взглядов на жизнь, сочетанием яркости и уязвимости людей искусства. И вот в этой среде встретить человека, находящегося на самой вершине гениальности и славы и при этом способного стать выше всех этих «неправильностей», было просто чудом. Великий — и не рассказывающий взахлеб о себе и своих достижениях, а скромный, намеренно уменьшающий свое величие, — так я поняла книгу Хентовой. Соединение в одной фигуре совершенства в искусстве и определенного идеала в жизни — это сильный сплав.
Забегая вперед, скажу сразу: конечно, много лет я находилась в состоянии некоторого дефицита информации относительно Гилельса и вынуждена была многое для себя домысливать, угадывать. Когда же (примерно с начала 2000‑х) стала появляться и накапливаться информация, мне предстояло убеждаться вновь и вновь: реально открывшиеся факты не только не принизили в моих глазах фигуру Гилельса; напротив, каждый факт из его биографии, его реальные поступки неизменно оказывались еще выше и ярче, нежели я могла себе представить.
Тогда же, взрослея, я стала чуять, что отношение властей и прессы к Гилельсу несколько странное, скажем так. Чуяла я это по поведению родителей. Причем они никогда мне ничего специально не говорили на эту тему; но в семье, состоящей из музыкантов, многое может и не произноситься. Внешне все было нормально — слава, звания… И что-то «не то», какая-то драма, несправедливость. Драма обернулась трагедией, когда Гилельса не стало, причем очень рано не стало. С папой я даже боялась говорить на эту тему, чтобы не сделать ему больно.
И уж менее всего я могла предполагать, что сама стану что-то писать о Гилельсе. Мне все время казалось, что вот в Москве появится, наконец, кто-то «большой и умный» и наведет порядок и справедливость. Когда зазвучало имя Г.Б. Гордона, я сделала все, чтобы с ним познакомиться, и показала ему — не статью даже — а лишь свои эмоциональные записи, заметки о продуманном на эту тему. И вдруг услышала: «Вот человек, который будет писать о Гилельсе!» Сразу стало понятно, что Г.Б. Гордон очень одинок в этой теме и буквально ищет, кому бы передать эстафету, — он ведь был уже немолод. Я просто не могла эту эстафету не принять.
— Елена, раз уж вы затронули игру Гилельса, его бесподобное звучание, то давайте с вами поговорим более подробно о его пианизме как отдельной, самостоятельной эстетической ценности. Как вы считаете, это заслуга его первых педагогов, Я. Ткача и Б. Рейнгбальд, которые ему «ставили руки», либо это фантастическая природа и трудолюбие самого пианиста, или это сочетание того и другого? Вот, например, известно, что его вечный соперник С. Рихтер был вообще чуть ли не самоучкой, которого немного обучал в детстве игре на фортепиано его отец, церковный органист в Одессе…
— Рихтер самоучка? Вы до сих верите этой распространенной легенде, рассказанной Г. Нейгаузом, как Рихтер впервые играл ему в возрасте 22 лет? Не может такого пианизма быть у самоучки.
— Простите, не совсем понял ваш вопрос, разве это было не так?
— Конечно, нет. Нейгауз приезжал в Одессу почти каждый год и очень хорошо знал Рихтера ребенком, так как часто приходил в дом его отца, Теофила Рихтера, с которым дружил, ощущая его частью близкой ему европейской культуры. И именно тогда он впервые услышал его игру, пришел в восторг от мальчика и по просьбе отца стал консультировать маленького Славу, занимаясь на фортепиано с ним практически каждый год в летний период. Он очень много сделал для становления его пианизма и, конечно, повлиял на общее музыкальное развитие Святослава. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что Рихтер — ученик Нейгауза не только с 22 лет, он как пианист многим ему обязан. Конечно, это не было регулярными занятиями — но и дарование было совершенно необычным.
— Но почему Нейгауз об этом нигде и никогда не говорил?
— Причина была проста: отец Рихтера, Теофил Данилович, был репрессирован и расстрелян. И любое упоминание о встречах в Одессе могло повредить не только Нейгаузу, но и самому Рихтеру. Кроме того, построенная таким образом легенда подчеркивала загадочность и гениальность Рихтера, к чему Нейгауз, конечно, был очень склонен. О том же, как все было на самом деле, знал другой одессит — Гилельс, он и рассказал об этом своей семье и друзьям. Но Гилельс был немногословен, а его «круг доверия» — чрезвычайно узок, потому легенда держалась много лет, пока не начались целенаправленные поиски информации об обоих великих пианистах.
— Надо же, я об этом даже и не знал. Ну хорошо, давайте снова вернемся все-таки к Гилельсу. Итак, его совершенный, отточенный пианизм. Чья же все-таки это была заслуга в первую очередь, его педагогов, или это уникальная пианистическая природа, которая дается от Бога?
— Думаю, если бы даже Гилельс учился у других педагогов, возможно, у него и не было бы такого совершенного пианизма, но все равно он стал бы виртуозом. Гилельса ни при каких обстоятельствах невозможно было «испортить». Он обладал исключительной природой, «зажать» его было практически невозможно. И ему очень повезло с Б. Рейнгбальд, которая не только тщательно и увлеченно с ним занималась, но прежде всего проявляла чуткость к его характеру и личности. Она его ИЗУЧАЛА, как сама позднее написала. А Гилельсу, особенно в том возрасте, очень нужно было, чтобы его понимали и любили. Он был от природы замкнутым, плохо шел на контакт, и трудность заключалась в том, что нужно было раскрыть его эмоции и внутренний мир. И если у Ткача Гилельс еще стеснялся (по его собственным словам) раскрывать эмоции, то Рейнгбальд его в этом отношении раскрепостила. Она это делала очень терпеливо, изо дня в день; по сути, она его воспитывала, как мать, поэтому у Гилельса было полное доверие к ней. Это был настоящий педагогический подвиг.
— Можно ли определить педагогику Рейнгбальд как диктат?
— Нет. Вот у Ткача педагогика, видимо, была авторитарная. А Рейнгбальд действовала абсолютно по-другому. Дело в том, что Эмиль Гилельс, по сути, автодидакт, человек, который учит себя сам. Таким людям обычно нужен просто кто-то направляющий, который давал бы им возможность развиваться и не мешал. То же самое, кстати, было и у юного Рихтера — в этом они похожи, несмотря на внешнюю несхожесть процесса обучения. Гениальное дарование не нуждается в традиционной опеке. Поэтому Рихтер мог довольствоваться редкими консультациями великого педагога и постоянной поддержкой отца; Гилельс — занятиями у пианистки, которая уступала ему самому в виртуозности, еще когда он был подростком. Для них главным было не это. Опора, некое общее направление — а остальное гении делают сами. Это, кстати, не моя мысль, об этом написал Л.А. Баренбойм в книге о Гилельсе — но почему-то на этот важный момент не обращают внимания.
— Расскажите, как произошла первая встреча Нейгауза с Гилельсом. Почему он все-таки прохладно к нему отнесся? Неужели не заметил его огромный талант?
— Это история длинная и сложная. Как я уже ранее говорила, Нейгауз часто приезжал в Одессу и консультировал Рихтера. Этого для него было вполне достаточно, остальное время ему хотелось просто отдыхать. А Рейнгбальд, очень хорошо знавшая и ценившая Нейгауза, все время приглашала его послушать юного Гилельса. Нейгауз постоянно отмахивался, пока не случился первый всеукраинский конкурс в Харькове в 1931 году, где Гилельс выступал вне конкурса (по возрасту) и обратил на себя внимание. После этого конкурса Нейгауз услышал о нем и понял, что Рейнгбальд его просила не просто так. Поэтому сразу после конкурса он специально приехал в Одессу послушать мальчика с перспективой взять его в свой класс.
Но тут 14-летний Гилельс проявил свой характер — всегда сильный и сложный, а уж в этом возрасте! Он был рассержен тем, что московский профессор упорно не хотел его слушать (а в этом чувствовался и крайне неприятный национальный подтекст). Кроме того, известно, что Нейгауз не пропускал ни одной красивой женщины без «интрижки», и Рейнгбальд не была исключением. Каково это было Гилельсу в 14 лет! И он фактически нахамил Нейгаузу. Когда Рейнгбальд, позвав мальчика, сказала: «Миля, к тебе приехал пианист Генрих Нейгауз, ты ведь знаешь его?», юный Гилельс ответил: «Нет. Пианистов знаю — Рубинштейна, Боровского, Софроницкого, а этого не знаю». Реакция соответствовала его возрасту, но Нейгауз не смог стать выше этого и не простил мальчику такого знакомства. С этого все начиналось.
Конечно, много позже Нейгауз не мог не оценить талант Гилельса в полной мере — тому есть свидетельства, в том числе тоже пока еще не обнародованные… Но когда Гилельс был молодым, эмоциональное неприятие закрывало от великого педагога истинную картину. Он был человеком страстным и пристрастным. И Гилельс долго казался ему лишь виртуозом. В 1935–38 гг. Нейгауз все-таки стал руководителем Гилельса в аспирантуре, но и тогда настоящего взаимопонимания между ними не возникло.
— Известно неравнодушие и даже любовь Сталина к Гилельсу с тех пор, как он ребенком завоевал первую премию на всесоюзном конкурсе. Как вы считаете, Сталин сам, своим звериным чутьем, почувствовал в этом мальчике огромный талант, или был подвержен мнению музыкальных кругов?
— Думаю, что сам. У таких крупных и опасных людей действительно бывает «звериное» чутье. Он обладал к тому же интуицией именно в отношении талантов: так же «почувствовал» Софроницкого и некоторых других деятелей культуры. Любил оперу, ходил в Большой театр на премьеры, знал чуть ли не всех артистов, проявлял к ним интерес. Но к Гилельсу у него было особо теплое отношение. Возможно, в силу его «комсомольской» молодости он был для Сталина проще, понятнее; не исключено, что сыграла роль даже внешность Гилельса — невысокий и рыжий…
Гилельс всегда и категорически отказывался от всяческих привилегий, связанных с близостью к вождю. Он отказался от трофеев, которые ему были предложены Сталиным в Потсдаме после концерта на исторической конференции трех лидеров. Можно было хоть целый вагон трофеев вывезти, причем Сталин настаивал, сердясь. Но Гилельс демонстративно согласился взять лишь чашку с блюдцем — чтобы не злить тирана полным отказом.
— Во многих источниках написано о том, как Гилельс выступал с концертами на фронте во время войны. Есть даже известные историческое кадры, в которых пианист играет Прелюдию Рахманинова соль-минор, сидя за роялем, поставленном на военном грузовике, и в этот момент в небе пролетают самолеты. Скажите, как на практике проходила его концертная деятельность на фронте, где и в каких условиях он в это время жил, на каких инструментах занимался, как переносил трудности?
— В основном, он жил в Свердловске в гостинице, из которой выезжал с концертами на прифронтовую линию. Занимался в Уральской консерватории, я еще застала свидетелей этого. Ездил также по городам Урала, Сибири и Поволжья. Играл в госпиталях, на военных кораблях, на открытых площадках перед бойцами, в небольших клубах. Но выступал не только один, а часто с небольшими бригадами вместе с чтецами, певицами и т. п. Некоторые поездки были для него очень опасными. Однажды в Ленинграде он чуть не погиб. Их везли зимой после концерта по Ладоге, а Гилельс уступил женщине место в легковой машине и сам поехал в кузове грузовика, который стал тонуть. Спасла его мгновенная реакция виртуоза — успел выпрыгнуть. Относительно условий проживания — конечно, было плохо, голодно и холодно, часто ему приходилось сидеть сутками на полустанках и замерзать в ожидании грузовиков или поездов, чтобы ехать на фронт с концертами. Все трудности приходилось испытать: и бомбежки, и свист пуль, и голод, и плохой сон. Но Гилельс все это переносил очень мужественно, хотя часто плохо себя чувствовал, уже тогда болел, не высыпался, страдал от вынужденного присутствия незнакомых людей… Но об этом никто не должен был знать.
— Давайте немного затронем тему треугольника «Нейгауз — Рихтер — Гилельс». Почему и кем был вбит кол в отношения между ними и Гилельсом, и каковы были отношения Гилельса и Рихтера? Там не было ревности друг друга к успеху, либо зависти к таланту, или была между ними какая-то личная обида? И, кстати говоря, приходилось ли им бывать друг у друга на сольных концертах?
— Конечно, Гилельс всегда чувствовал у Нейгауза предпочтение к Рихтеру. Лично у него никогда не было зависти; наоборот, вначале он испытывал к Рихтеру дружеское сочувствие, относился всегда с пониманием к его трудностям с гастролями, прекрасно знал, что его из-за репрессированного отца и матери, живущей в ФРГ, долго не выпускали за границу. Выступая в Америке первым из советских артистов, Гилельс, имевший оглушительный успех, сказал: «Подождите, вы еще услышите Рихтера!» То есть он всячески старался ему помочь, таково было свойство его характера, качество его скромности. Мне кажется, он даже чувствовал неловкость от того, что международная слава достается только ему, поэтому хотел поделиться этим. Конечно, он многократно слышал Рихтера.
И Рихтер, конечно, слышал Гилельса и наивысшим образом оценивал его талант — тому есть множество свидетельств хотя бы в виде высочайших характеристик гилельсовских интерпретаций, буквально «разбросанных» по книге Монсенжона. И какой-то конкретной личной обиды между ними, насколько мне известно, не возникало. Но…
Рихтер был совсем другим человеком. По своей природе это был человек-завоеватель с огромными амбициями, это ведь и в его игре слышно. И в жизни ему нужно было обязательно покорять, иметь огромную славу и непременно быть не только первым, но и вообще единственным. Вот так, собственно, и начиналась история этого треугольника. Они могли бы просто творить параллельно, не мешая друг другу. Но тут вмешалась громадная и навязчиво демонстрируемая любовь к Рихтеру Нейгауза — а он был властителем дум в музыкальной среде.
— А что вы скажете о травле Гилельса властями и возвеличивания ими фигуры Рихтера?
— Прямую травлю или сильное давление на Гилельса со стороны властей заметить было трудно. Это умело скрывалось, делалось тихо. Тут речь идет о брежневских временах, когда Гилельс уже не имел никакой поддержки в верхах, но таковую имел Рихтер. Думаю, что главную роль в этом играл даже не сам Рихтер, а его многочисленная свита, а также его супруга — личность тоже очень сильная и харизматичная. Н.Л. Дорлиак имела влиятельные связи наверху, и Гилельсу очень тихо, но существенно мешали. В чем это конкретно выражалось? Сводили к минимуму публикации о нем и рецензии на его концерты, статьи в музыкальных журналах. Постоянно возникали конфликты на почве международных гастролей, гонораров, записей на известных фирмах. Словом, осложняли его деятельность и ограничивали славу внутри СССР.
Одновременно с этим Рихтеру была предоставлена полная свобода. В любой момент могли предоставить концертный зал, выпустить за рубеж в любую страну, выступить на ТВ, радио, дать возможность записываться где угодно и т. д. Пресса была только хвалебной. Кстати, и материальные условия их существования в СССР к этому времени кардинально изменились: у Рихтера к лучшему, у Гилельса — наоборот.
Внешне Гилельс на все это не реагировал — он был очень горд. Но, конечно, это доставляло ему сильнейшую боль. И вовсе не из-за ревности, как пишут иногда люди, понимающие все прямолинейно. Какая ревность — это после такой рекламы, которую он делал Рихтеру (есть свидетельства из разных источников, и не только из США)? И не только Рихтеру… Гилельсу вообще было несвойственно это чувство. Тут было другое: Эмиль Григорьевич был человеком с обостренным чувством справедливости и потребностью в том, чтобы все было правильно. А происходящее было и неправильно, и несправедливо полностью.
— Скажите, почему педагогика у Гилельса не очень сложилась? Кем он был, на ваш взгляд, больше, педагогом или консультантом-советчиком?
— Самый простой ответ — на это у него не хватало времени и сил. Снова: Гилельс был перфекционистом в лучшем смысле этого слова. Он выдвигал высочайшие требования к себе и все делал максимально тщательно. Того же требовал от учеников. Но у него из-за гастролей просто катастрофически не хватало времени, чтобы тщательно заниматься с учениками, доводить с ними программы до того состояния, которое он считал необходимым, и это его мучило. Поэтому он не очень много этим занимался и фактически прекратил преподавать в 1964 году (формально и окончательно — в 1974). Да и вообще, на таком высоком музыкантском уровне сочетать в равной степени исполнительское творчество и педагогику невозможно, в любом случае нужно чем-то жертвовать. Конечно, для Гилельса сцена была намного важнее. Но сказать, что педагогика «не очень сложилась», все же я не могу. У него есть очень яркие ученики — например, М. Мдивани и В. Афанасьев. Много просто великолепных музыкантов вышло из его класса.
— Елена, скажите, вы можете сравнить игру или звучание рояля Гилельса и Рихтера? В чем, на ваш взгляд, отличие?
— Это две разные галактики. Гилельс для меня — жизнь, тепло, свет… Рихтер как будто с силой вихря уносит в некие темные дали. Иногда это бывает заманчиво… Но по складу натуры мне ближе Гилельс. При этом я всегда отдаю себе отчет (и просто знаю как специалист), что это предельно субъективно. Есть люди, которым ближе искусство Рихтера, и это совершенно нормально.
— Какое место в истории пианизма занимает фигура Гилельса? Кто сегодня, на ваш взгляд, может сравниться с ним по значимости и масштабу?
— Место в истории пианиста он занимает однозначно одно из самых высоких. Масштаб его личности огромен. Я думаю, что он продолжает ряд великих исполнителей, для нас начинающийся с Листа, Антона Рубинштейна и Рахманинова. В этом же ряду Арт. Рубинштейн, Горовиц, Микеланджели, Рихтер. То есть фигуры самой первой величины. Здесь я беру не только метафизические вещи — личные пристрастия или ощущения, но и объективные — объем репертуара, записи, концертную деятельность. Относительно сравнения с сегодняшними пианистами… Это очень сложный вопрос. Если сравнивать только масштаб и воздействие на слушателя, то я бы назвала М. Плетнева.
— Ну, и последний вопрос. Скажите, Елена, будете ли вы продолжать исследовательскую работу по Гилельсу?
— Конечно. Такая работа не прекращается никогда. Английская поклонница и исследовательница творчества Гилельса Джудит Рэйнор постоянно присылает новые материалы и дополняет концертографию и дискографию Гилельса. Все время появляются новые воспоминания. На основе этих и других материалов удается все полнее представить этого уникального музыканта.
— Огромное вам спасибо, дорогая Елена, за столь интересный разговор!
— Спасибо вам за встречу!
Игорь Беров — Известно неравнодушие и даже любовь Сталина к Гилельсу с тех пор, как он ребенком завоевал первую премию на всесоюзном конкурсе. Как вы считаете, Сталин сам, своим звериным чутьем, почувствовал в этом мальчике огромный талант, или был подвержен мнению музыкальных кругов?
— —
ЕЛЕНА ФЕДОРОВИЧ — Думаю, что сам. У таких крупных и опасных людей действительно бывает «звериное» чутье. Он обладал к тому же интуицией именно в отношении талантов…Но к Гилельсу у него было особо теплое отношение. Возможно, в силу его «комсомольской» молодости он был для Сталина проще, понятнее; не исключено, что сыграла роль даже внешность Гилельса — невысокий и рыжий…
———————————-
Юрий: «Иногда мои поиски материалов о Рихтере приводят меня на «7 искусств»…
——————
Е. Федорович: А сам Рихтер был другом М.А. Суслова, потому ему позволялось в СССР все.
———————-
Ю.Б. «А как же! Только почему-то своему «другу» Ленинскую премию не был в состоянии обеспечить с перового раза!…
Зачем я всё это пишу, ворошу прошлое, как скажет кто-то. А вот зачем: подобные музыковедческие «изыскания» (имею в виду не только Федорович – последнее ее интервью, повторяю, более выдержанное) читает молодежь…«
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
А никто не скажет ни звука. O МОлодежи беспокоитесь, и о детях, наверное?
Помню, Остап Бендер (с Кисой В.), создавая свою концепцию «Меча и Орала» тоже о них, о МОлодежи беспокоились.. Кстати, Вы не виноваты, что ваши материалы вас приводят НА «7 искусств». Вы бы, конечно ЖЕ, пришли в «СЕМЬ ИСКУССТВ».
Вы, Юрий, конечно же не были другом Суслова. Может, извините, были другом Ильичева? Или — Леонида Ильича?
P.S. Присоединяюсь к отклику уважаемой S. Gilmson от 26.03.2021 — «Замечательное интервью. Большое спасибо за публикацию.»
Это из серии Алекс – Юстасу (в данном случае — Юрию)?
Слабовато. По существу сказать нечего? А о молодежи надо заботиться – это любой взрослый подтвердит.
И друзья у меня хорошие имеются, музыканты первейшего, мирового уровня.
P.S. Об Ильичеве ничего не знаю. Он имеет какое-то отношение к теме? Или есть другая причина, по которой он чем-то Вам дорог?
Всё же по существу высказаться не желаете? Или подготовка не та? Поэтому издаете такие «звуки»?
Юрий: Это из серии Алекс – Юстасу (в данном случае — Юрию)? Слабовато. По существу сказать нечего? А о молодежи надо заботиться – это любой взрослый подтвердит. И друзья у меня хорошие имеются, музыканты первейшего, мирового уровня.\»
P.S. Об Ильичеве ничего не знаю… Всё же по существу высказаться не желаете?
Или подготовка не та? Поэтому издаете такие «звуки»
:::::::::::::::::::::::::::::::::
Нет, это из серии — »на деревню дедушке» )).
Вам ответила (и \»иже с вами\») по существу уважаемая Елена Федорович: \»…Перебранку устроили противники статьи, т.к. ни одного содержательного аргумента привести они не могут, а остановиться не хотят.\» — — Не требуется вам — \»по существу\»; может, вам требуется выговориться, поoбщaться… Кстати, в Гостевой книге, где также помещена ваша \»простыня\», вам ответил Soplemennik (2021-04-19,619). Любопытно, S. из далёкой Австралии ответил, а вы ему не ответили, a ответил он по существу: «Вы допустили ошибку, уважаемый Юрий! Уверен, что никто не будет разбирать содержимое Вашей огромной \»простыни\». Надо бы, по-моему, как-то попроще и, главное, короче!» — — Hеплохо ответил. Добавлю немного: надо бы короче, яснее и не ссылаться на \»хороших друзей, музыкантов первейшего, мирового уровня\». Во-первых, \»первейшего и мирового\» — тавтология, и друзьям (такого уровня) может быть неловко за вас. Главное же, — В Еврейском портале (ни в коем случае не НА портале) ваших авторитетов и аргументов может оказаться недостаточно.
Что же до \»подготовки и звуков\» — «Каждый пишет, что он слышит,
Каждый слышит, как он дышит,
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить.
Так природа захотела, Почему, не наше дело,
Для чего, не нам судить…«
P.S. О \»несведущих\» и за мОлодежь заботиться надо, непременно надо. Об этих материях — полная ясность — ведь это был один из аргументов судьи Савельевой (и её присяжных) на процессе И.А. Бродского в Ленинграде 1964 г.
Впрочем, если вы не знаете об Ильичёве, то и об этом процессе можете не знать.
И снова ничего по существу. Пытаетесь учить меня писать сообщения на форумах? Спасибо, обойдусь без подобных учителей. Ответа Соплеменника не видел. Возможно, он написал что-то более конкретное.
И ничего Вы не поняли из приводимых здесь «ответов» мне. Это цитаты из сообщений 2018-го и 2019-го годов. Почему я их здесь привел? До потому, что тогда не получил ответа, как, впрочем, и сейчас.
Наверное, кто-то здесь таким образом время проводит, препираясь с другими участниками. На подобные выпады больше отвечать не собираюсь. Если будет что-то по существу, постараюсь ответить.
Кстати, привел цитаты из источников, которые вряд ли так уж известны многим. Значит не те у участников интересы, а факты им не нужны, если они исходят от «чужого». «Свой» же может писать всё, что угодно, не заботясь об обоснованиях.
О «недостаточности аргументов в Еврейском портале» не понял ничего и не хочу понимать.
Иногда мои поиски материалов о Рихтере приводят меня на «7 искусств». Так случилось и на днях – увидел интервью с Федорович Е.Н. А через два дня нашел в интернете ее книгу «Российские пианисты», Екатеринбург 2020.
Вдруг пришла в голову мысль: если изменить хронологический порядок моего знакомства с ее деятельностью, она могла бы стать любимым современным музыковедом. Увы, через несколько лет всё изменилось бы, но какое-то время пребывал бы в счастливом неведении. Кстати, в обсуждаемом интервью она как-то себя все же контролировала – не то, что в прежних выступлениях на форуме. Поскольку раньше, т.е., еще в 2018-м ответа на свои совершенно четкие вопросы и реплики никаких ответов не получил, снова напомню их, но позже. Думаю, и самому интервьюеру, и некоторым другим неплохо бы знать о них. Кроме того она иногда молчаливо, а иногда активно поддерживала совершенно недопустимые и просто неприличные заявления Огаревой, Локшина, Гольденберг – всё на «Семи искусствах».
Начну с рассказа о якобы имевших место занятиях Г.Г.Нейгауза с юным пианистом Рихтером еще в Одессе.
1). В книге:
В 1934 году состоялся его первый сольный концерт из произведений Шопена, вскоре он получил место концертмейстера в Одесском оперном театре. В эти годы его услышал и оценил его талант приезжавший в Одессу на летний отдых Генрих Нейгауз, друживший с его отцом. Поэтому в 1937 году Святослав Рихтер приехал поступать в Московскую консерваторию в класс Нейгауза. Сам Нейгауз впоследствии характеризовал ту встречу в 1937 г. как первую, что, конечно, вызывалось соображениями цензуры: рассказ об их одесских встречах непременно привел бы к рассказу о репрессированном Теофиле Рихтере, что в советское время могло бы повредить и Нейгаузу, и Святославу Рихтеру. Этим вызывается необычность освещения ситуации: получалось так, что Генрих Нейгауз, профессор Московской консерватории, сразу взял в свой класс пианиста, который никогда не учился даже в музыкальной школе.
2). Согласитесь, в интервью рассказ имеет другой оттенок:
— Рихтер самоучка? Вы до сих верите этой распространенной легенде, рассказанной Г. Нейгаузом, как Рихтер впервые играл ему в возрасте 22 лет? Не может такого пианизма быть у самоучки.
— Простите, не совсем понял ваш вопрос, разве это было не так?
— Конечно, нет. Нейгауз приезжал в Одессу почти каждый год и очень хорошо знал Рихтера ребенком, так как часто приходил в дом его отца, Теофила Рихтера, с которым дружил, ощущая его частью близкой ему европейской культуры. И именно тогда он впервые услышал его игру, пришел в восторг от мальчика и по просьбе отца стал консультировать маленького Славу, занимаясь на фортепиано с ним практически каждый год в летний период. Он очень много сделал для становления его пианизма и, конечно, повлиял на общее музыкальное развитие Святослава. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что Рихтер — ученик Нейгауза не только с 22 лет, он как пианист многим ему обязан. Конечно, это не было регулярными занятиями — но и дарование было совершенно необычным.
— Но почему Нейгауз об этом нигде и никогда не говорил?
— Причина была проста: отец Рихтера, Теофил Данилович, был репрессирован и расстрелян. И любое упоминание о встречах в Одессе могло повредить не только Нейгаузу, но и самому Рихтеру. Кроме того, построенная таким образом легенда подчеркивала загадочность и гениальность Рихтера, к чему Нейгауз, конечно, был очень склонен. О том же, как все было на самом деле, знал другой одессит — Гилельс, он и рассказал об этом своей семье и друзьям. Но Гилельс был немногословен, а его «круг доверия» — чрезвычайно узок, потому легенда держалась много лет, пока не начались целенаправленные поиски информации об обоих великих пианистах.
— Надо же, я об этом даже и не знал.
—————
Я прошу здравомыслящего читателя сопоставить события и их хронологию: когда был расстрелян Теофил Даниилович Рихтер, когда мог заниматься (если такое было) со Светиком Нейгауз, когда был записан известный рассказ (видео) Нейгауза? Да никакой угрозы почтенному профессору со стороны НКВД не было, когда он это рассказывал на камеру. Не верится, что запись была сделана еще при жизни Сталина.
Лично мне всё равно – были занятия или их не было. Слушая записи Рихтера или его ни с чем и ни с кем несравнимые концерты, в голову не приходит подобная мышиная возня с выяснением – самоучка-не самоучка. Кстати, о, якобы, раздутой советской пропагандой популярности Рихтера. Все знают записку Прокофьева: «Горячий привет пианисту лучшему в Советском союзе и на всем круглом земном шаре». Не думаю, что так уж известна телеграмма
Дмитрий Шостакович — Святославу Рихтеру. Телеграмма. Москва, 4.11.1960.
Горячо поздравляю Вас большим успехом Ваших гастролей в США. Горжусь за Вас как за замечательного представителя советской музыкальной культуры.
Ваш Дмитрий Шостакович
Но самый большой удар рихтерофобам нанес ближайший друг Гилельса Яков Флиер:
«Вы должны понять, что Рихтер может ведь и не играть. Это я должен готовиться к концертам и думать о том, чтобы они прошли успешно. А Рихтер – он может и не играть. Если завтра объявят, что Рихтер будет забивать гвозди в крышу консерватории, все равно соберется народ. И все будут смотреть, как он это делает. Нет, ему играть не обязательно. Это мне нужно играть…»
(А.Золотов. «Письмо о Рихтере. Годы странствий в облаках вечности», 29.07.2006).
Понятно, что хвалебные отзывы, и отнюдь не граждан СССР, можно продолжать и продолжать.
Хотя мне возразят, что всё это – гвозди, крыша – и есть результат пресловутой пропаганды. Участвуя в дискуссиях на форумах, с разными «умозаключениями» сталкивался.
———————
Итак, все знакомы с рассказом Г.Г.Нейгауза о том, как он впервые встретился с Рихтером в 1937 году. Но, возможно, не все знают то, что написал об этом очевидец Кирилл Виноградов. Вот фрагмент из его статьи «У Генриха Густавовича в классе» («Вспоминая Нейгауза», издательский Дом «Классика-ХХI», 2007).
Мне посчастливилось присутствовать при первой встрече Нейгауза со Святославом Рихтером. Утром в тот день я как раз занимался с Генрихом Густавовичем у него дома на улице Чкалова. Урок закончился, и я уже собрался уходить, как раздался звонок. Появилась ученица Нейгауза Надя Судзан и с ней высокий, худощавый юноша, державшийся очень скромно, почти застенчиво. Судзан представила его, последовал короткий разговор, после чего Генрих Густавович спросил: «Что вы хотите сыграть?» Рихтер назвал сонату Бетховена и балладу Шопена. Генрих Густавович расположился в своем глубоком кожаном кресле и приготовился слушать. Рихтер стал играть.
Необычное впечатление возникло у меня: за роялем сидел пианист, у которого получались все самые трудные места, и в то же время казалось, играет не совсем профессионал-пианист — непривычны были приемы, манера игры, сама посадка за инструментом. Казалось, будто перед глазами являлась обнаженная натура — живая, в движении, просвечиваемая насквозь — видна была вся структура ее: и скелет, и мышечные ткани, и кровеносная и нервная система. Такое исполнение прекрасно и удивительно было в фуге (Рихтер играл сонату Бетховена ор. 101 и Четвертую балладу Шопена), но в балладе не хватало шопеновского звукового обаяния — это похоже было на анализ мышления Шопена без шопеновских эмоций.
Когда Рихтер кончил играть, Генрих Густавович сказал что-то вроде «Он же играет как дирижер, ему надо дирижировать!» Потом поставил на пюпитр ноты (кажется, это были «Мысли» Прокофьева) и попросил Рихтера прочитать их с листа, сам же с папироской во рту встал за спинкой стула, на котором сидел Рихтер, приготовившись следить по нотам. Рихтер положил свои большие руки на клавиатуру и начал. По мере того, как проигрывалась музыка, лицо Генриха Густавовича все больше оживлялось, брови его порой взлетали вверх, то ли от удивления, то ли от восхищения. Рихтер продолжал играть так, будто пьесу эту он хорошо знал. Такое чтение с листа я наблюдал первый раз в жизни. Потом мне случилось присутствовать на встрече С.С.Прокофьева с композиторами — студентами Московской консерватории, и я наблюдал, как Прокофьев, сидя за фортепиано, читал с листа рукописные их партитуры, причем некоторые из них были написаны карандашом и изобиловали помарками. Прокофьев их играл тоже так, как будто давно знал эту музыку в транскрипции для фортепиано.
Нейгауз принял Святослава Рихтера в свой класс. Так началась их замечательная творческая и человеческая дружба, длившаяся до конца дней Генриха Густавовича.
———————
Вот что рассказывает Святослав Теофилович в фильме Монсенжона о намерении поступать в класс Генриха Густавовича Нейгауза:
«Мне просто ужасно понравилось, как он играл и как он себя вел. И я поехал туда, чтоб поступать в консерваторию, учиться у него, у него, да, да, да.»
———————
Предлагаю также послушать и посмотреть интересный рассказ Людмилы Наумовны Гинзбург о приезде Генриха Густавовича в Одессу, о данном им уроке, на котором он с Людмилой Наумовной разбирал сонату си минор Шопена. Урок длился четыре часа! Там же присутствовал Теофил Даниилович Рихтер, и на следующий день он сказал: «Пошлю Светика к Нойхаузу». Бесценное свидетельство от первого лица! По крупицам воссоздается общая картина.
https://www.youtube.com/watch?v=gPSNlPfWtkk
(рассказ с 18:18)
Людмиле Наумовне в голову бы не пришло заниматься сложными умалчиваниями, скрывать правду о имевшихся (якобы) занятиях.
Отвлекаясь от темы, проинформирую незнающих (если таковых нет, простите), что Рихтер работал с Людмилой Наумовной над 2-м концертом Прокофьева по просьбе Нейгауза и во многом ей помог. Сам же он трижды принимался за работу над, совершенно понятно, сольной партией, но каждый раз умирал кто-то из близких друзей. Последней в скорбном списке была В.К.Куфтина (26/08/1953). Маэстро решил, что это рок и прекратил изучение Концерта. – Рассказано Н.Гутман.
Как жаль! Ведь он называл Концерт одним из Трех китов пианизма.
——————————
Из книги В.Чемберджи:
— Впервые я встретился с Гилельсом в Одессе. Я, как обычно, по средам музицировал у друзей. Мы играли в четыре руки с пианистом-любителем Сережей Радченко «Прелюды» Листа, симфонии Мясковского. Радченко отличался суетливостью, разводил все время какую-то деятельность.
Известный петроградский критик Тюнеев привел Гилельса с пожаром на голове (хоть вызывай пожарную команду!). Мне было тогда семнадцать лет, а Гилельсу пятнадцать — он был уже «знаменитый» мальчик. Гилельс послушал и сказал:
— Этот мне нравится. Хороший, — про меня. — А тот никуда не годится.
————————
А теперь из книги самого Сергея Радченко, киевского (впоследствии) пианиста и дирижера. («Записки музыканта», Киев: 2012 г.). Взято из книги, изданной уже после его смерти дочерью Татьяной. Я имел одну встречу с ней и несколько телефонных разговоров.
Во время наших репетиций со Светиком Рихтером я обратил внимание на его феноменальные технические воз¬можности. Он мог, например, играть вместе партии примо и секондо, т.е. правую и левые страницы нашего совместного четырехручия, совмещая обе партии и так комбинируя, что звучала вся музыка, не пропадала ни одна партия, вся фактура была налицо. Невероятные трудности в смысле «пальцеломкости» преодолевались им с легкостью поистине сказочной. Я не говорю о трудностях чисто пианистических или же не пианистических, а оркестровых. Он преодолевал их с поистине волшебной легкостью. Никогда не забуду фигурации при прохождении главной темы в «Прелюдиях» Листа, которые он играл так, что просто диву даешься, как можно их так сыграть. От них, от этих фигураций аккорда¬ми в бешеном, ураганном темпе, руки отваливаются, а он их играл, причем не легко, а форте и даже фортиссимо, в тем¬пе, и нигде при этом не было ни одной грязной ноты, все это было сыграно идеально точно, ритмично и в темпе. Позже, когда он стал великим пианистом современности, я слу¬шал в его исполнении концерт для левой руки М.Равеля и вспомнил наши «Прелюды» — тогда я понял, как он достиг такого совершенства, ведь это бешеная работа сделала его недосягаемым. Это — гений труда! Он и сейчас способен после большого напряженного концерта остаться в зале, в полном одиночестве и работать до утра над тем, что ему не понравилось, или над тем, что он считает недостаточно совершенным. Это человек железной воли и исполнительского труда. Это истинный музыкант.
В юности он еще не был таким вулканом по темпераменту, как сейчас. Я помню, что мне приходилось его «раскачивать» на больших нарастаниях и подъемах, но зато, когда его «раскачаешь», то он становился неистовым, и его невозможно было остановить. У нас буквально рояль ходил, как живой, под руками и звучал, как огромный оркестр. Те, кто слышал наши «Прелюды» Листа, «Данте-симфонию», говорили, что мы до¬стигали такой звучности, как в большом оркестре. Во всяком случае, наши слушатели получали полное представление об этой музыке, и мы были счастливы познакомиться с лучшими образцами мировой симфонической музыки. Это послужило хорошей школой для юного Святослава, и он часто при наших встречах теперь тепло вспоминает о днях нашей молодости и совместных выступлениях. У меня сохранилась фотография наших музыкальных встреч. На ней запечатлен молодой Рихтер — мой друг и партнер по музицированию и наши слушатели. Это для меня дорогая реликвия и память о тех незабываемых днях молодости и увлечения музыкой.
——————-
В завершение услышанное у моего покойного друга Виктора Зеленина, бывшего своим в доме Рихтера и Дорлиак в течение не менее 15 лет. Нейгауз не сразу согласился прослушать никому не известного «молодого человека из Одессы». Пришлось к кому-то специально обращаться. Жаль, нет возможности уточнить детали у Вити…
Впрочем, предвижу возражения, что людям из ближайшего окружения Рихтера верить нельзя. Они создавали «житие» кумира.
———————-
Прошу заметить – никто и близко не упоминает о занятиях с Нейгаузом. Сговорились? Способствуют укреплению в умах граждан легенды?
А у меня вопрос: если верить Рихтеру (возгласы из зала: «Ни в коем случае»! «Как всегда, выдумал!»), то Гилельс впервые слушал Рихтера, когда тому было 17 лет. Как он мог знать о возможных занятиях Нейгауза с Рихтером, состоявшихся ранее?
Узнал впоследствии?
Боже, какая это, повторяю, мышиная возня! И что преследуют люди? Мне возразят, что сам за это уцепился. Если наблюдать со стороны, наверное, так и получается. Но я ведь читал еще и более ранние откровения профессора и единомышленниц, и по разным поводам. Где еще вы прочитаете:
Анна Гольденберг
23.04.2018 в 20:44
Всем понятно, что Огарева говорит о надуманном Рихтером «вуайеризме», о «вилочках», которые проставляют композиторы и тому подобной ерунде. Честнее было бы признать «выпадения памяти» и действительно играть по нотам, а не придумывать «идиотизмы». Это возмутительная подтасовка!
—————————
И это спокойно читает борец за правду, желающий «вернуть Гилельсу отнятое место»?!
Биограф, исследователь, профессор – все эти звания ко многому обязывают. Это все равно, как сделать вид, что не замечаешь, как при тебе оскорбляют кого-то на улице, в транспорте. Понимаю, не каждый способен на поступок, но здесь не надо обладать особыми физическими возможностями, только профессиональной честностью.
Много лет тому назад Кирилл Гилельс затаил обиду на меня за цитату из Куфтиной. Хоть характеристика ЭГ не моя, но обнародовал ее я, вот и должен нести ответственность. Замечу – там никаких оскорблений не было, а только ее взгляд на ЭГ как музыканта. Имела право.
—————
Федорович:
Бесконечные нападки «властителя дум» Г. Г. Нейгауза на Гилельса в статьях и книге «Об искусстве фортепианной игры», тон которых был подхвачен советской прессой.
———————-
Юрий28.05.2018 в 16:08
Игорь Гельбах27.05.2018 в 18:05
Как видно, ряду комментаторов не удается подняться до уровня анализа, предложенного профессором Е.Н.Федорович
——————
Куда уж нам? А до уровня моих совершенно конкретных возражений надо спускаться или подниматься? Легче было обойти их молчанием. В них что ли такая уж ерунда, не заслуживающая внимания?
Напомню:
Г.Г.Нейгауз. «Об искусстве фортепианной игры». Издание 5-е. М.: «Музыка», 1988.
Удобно осуществлять поиск в тексте в электронном виде. Фамилия «Гилельс» встречается 22 раза. Читаем. Пробуем найти «бесконечные нападки «властителя дум» Г.Г.Нейгауза». Получается? У меня – нет.
Елена Федорович27.05.2018 в 19:59
Я биограф Гилельса
Мой ответ:
Биограф ОБЯЗАН знать содержание статей, написанных о ЭГ, и не допускать заявлений
«Вам не кажется, что имеет некоторое значение еще и то, ЧТО ИМЕННО написано в перечисленном количестве источников?» И что же? Там Гилельса ругают? Это не я должен всё это знать, а биограф! Я, не будучи музыковедом, очень неплохо знаю все статьи о Рихтере, написанные в 40-60-е годы (сейчас, в 2021-м, могу добавить – и в последующие годы). Дальше, насколько я знаю, справочник «Советская литература о музыке», не издавался. Прошлый раз написал: «не в курсе дела» — это о справочнике. Уцепившись за мои слова, тут же получил (точнее — огрёб) от биографа: «Да, Вы не в курсе либо не желаете быть в курсе». Уровень зашкаливает! Так, наверное, ведут себя на ток-шоу. И до этого надо подниматься?!
Юрий26.06.2019 в 22:56
А между тем в этом году продолжил просматривать многие подшивки, пожалуй, самых известных советских журналов – «Советская музыка» (впоследствии – «Музыкальная академия») и «Музыкальная жизнь». Естественно, названия статей о Гилельсе не выписывал (занимался статьями о Рихтере, какие-то у меня были и раньше), но тенденцию заметил: в 60-70-е годы о Гилельсе писали больше! Не в разы, естественно, но заметно больше. При этом все названия статей хвалебные. О Рихтере — тоже. Совершенно изумил факт: «Музыкальная академия» в год 75-летия Рихтера (1990-й) не поместила ни одной статьи, посвященной этому знаменательному событию!
———————
Елена Федорович10.06.2018 в 07:04
Согласна, комментариев достаточно. Перебранку устроили противники статьи, т.к. ни одного содержательного аргумента привести они не могут, а остановиться не хотят. Того, что каждым потоком комментариев они поднимают популярность ненавидимой ими статьи, они тоже не понимают. Мне жаль оппонентов с их бесплодными попытками сказать что-то плохое, работающими точно в противоположную сторону… Потому я бы тоже прекратила комментарии.
————————-
А что же я приводил, как не аргументы? Естественно, ожидал аргументированные возражения.
——————
Е.Федорович. А сам Рихтер был другом М.А. Суслова, потому ему позволялось в СССР все.
———————-
Ю.Б. А как же! Только почему-то своему «другу» Ленинскую премию не был в состоянии обеспечить с перового раза! Объясняю: Рихтера выдвинули на премию еще в 1957-м. Зайдите на мой сайт, найдите “Newspapers”, 1950-TH, газета «Известия», 16/01/1957. Вы можете также посмотреть газеты за 1958-й, 59-й. Каждый год его выдвигали! И только в 1961-м премию, наконец, он получил! Лично я думаю, что это результат его гастролей в США.
И еще: «позволялось все» — очень профессорская формулировка.
————————-
Зачем я всё это пишу, ворошу прошлое, как скажет кто-то. А вот зачем: подобные музыковедческие «изыскания» (имею в виду не только Федорович – последнее ее интервью, повторяю, более выдержанное) читает молодежь, да и вообще люди часто весьма несведущие. Читают и верят. Верят потому, что не встречают возражений. Некоторым, правда, возражения не нужны – они и так укрепились в своих заблуждениях и ни за что с ними не расстанутся. Обращаюсь к тем, кому доступен элементарный анализ. Настоятельно прошу заметить: у меня нет никаких собственных “highly likely”, только цитаты, т.е., я не придумываю «факты» задним числом, подгоняя их под свою концепцию или, возможно, заблуждения, а еще хуже – злой умысел. И еще раз – ни на одном форуме, ни в одной теме, посвященной Рихтеру или Гилельсу, никто не позволил себе придумать что-то на уровне «идиотизмов» в адрес последнего, что позволяется здесь с молчаливого согласия активных участников, музыковедов и прочих «борцов за справедливость».
Замечательное интервью. Большое спасибо за эту публикацию.