Пух одуванчиков с бабочкой кружит,
яблони цвет льдинкой плавает в луже,
время — река без истока и устья,
дважды войдёшь — не расстанешься с грустью.
ВРЕМЯ ЛИЛОВЫХ ТУМАНОВ СИРЕНИ
И белый иней одуванчика
Весна уже уходит в прошлое —
густой травой, на зорьке скошенной,
грозой, вишнёвыми метелями,
туманом яблонь и капелями.
Цветок жасминовый закружится
и льдинкой поплывёт по лужице,
и белый иней одуванчика
накроет солнечного зайчика.
Шмелю, стрекозам и соцветиям
три летних месяца — столетия,
порхает бабочка-капустница,
где жёлтый лист на снег опустится.
Прошу тебя — не надо мучиться,
что поздняя любовь — разлучница…
поверь — спасёт от неизбежности
простое слово с жестом нежности.
Беги туда, где серебрится от звёзд открытое окно
С осенних листьев позолоту
легко смывает серый дождь,
когда в толпе окликнет кто-то,
вздохнёшь — не тот, кого ты ждёшь.
Но не тянись за власяницей,
не лей багряное вино,
беги туда, где серебрится
от звёзд открытое окно.
Где голубь тянется за крошкой
и за прозрачной синевой,
а ты корнями связан с прошлым,
и сердце знает — здесь ты свой.
Где из дощатого сарая
с ведром в руках выходит мать…
и места лучшего для рая,
наверно, трудно отыскать.
Поцелованный бабочкой белой
А вчера журавлиная стая
разбудила с утра синеву,
одуванчики золото мая
уронили в сырую траву.
Поначалу и ты оробела,
я в тумане черёмух пропал,
поцелованный бабочкой белой
лепестки осыпает тюльпан.
Оказалась душа твоя чуткой,
поняла мою нежность рука,
прилетевшие дикие утки
отбелили в пруду облака.
И не верь, если фразу услышим —
выбираем дороги не мы…
в седине — и цветение вишен,
и нестёртая память зимы.
Синевы озерцо глоточками выпили тучи
Метели вишнёвые май разбудил,
шмеля и вечерние грозы,
родимые пятна на белой груди
платочком прикрыла берёза.
Синица на ветке торопится спеть,
что солнечно утром и ясно,
листвы прошлогодней подсчитана медь
грачами в монашеских рясах.
Шепну, что зелёное платье к лицу,
влюблённый морщинистый мальчик,
у бабочки белой сорвав поцелуй,
за ночь поседел одуванчик.
Не вспомнишь меня и забудешь лицо —
красивыми снами не мучай…
и мечется стриж — синевы озерцо
глоточками выпили тучи.
Тюльпан над палым листиком затеплился свечой
Смахнула роща чахлая
последний снег с плеча,
проснулась мать-и-мачеха
от пения ручья.
За дымкой первой зелени
зеркальная вода,
крупицу солнца селезень
достал со дна пруда.
С обидами покончено,
твоя улыбка — знак,
цветущей вербы облачко
накрыло березняк.
Любви простая истина —
от слова горячо…
тюльпан над палым листиком
затеплился свечой.
А солнечные зайчики со мной в ненастье выжили
Дождей ночные шорохи,
и сны — клочками рваными,
цветущие черёмухи
плывут к окну туманами.
К окну ночами клонится
под стук дождя акация,
ругнёшь в сердцах бессонницу —
ушедшим в мае маяться.
Листву сжигали палую
и свист метели слышали,
сизарь полоску алую
крылом провёл над крышами.
И прячут одуванчики
печаль в ресницы рыжие…
а солнечные зайчики
со мной в ненастье выжили.
Из серебра цепочки у вербы на руках
Уже проснулись почки,
зима осталась в снах,
из серебра цепочки
у вербы на руках.
Любовь и память святы
на наш короткий век,
в кустах бумагой мятой
лежит последний снег.
Листочка рваный парус
качает сонный пруд,
пока былым я маюсь,
ты создаёшь уют.
Худых берёз рубахи
заношены до дыр,
дожди, невзгоды… птахи
весенний славят мир.
Большие родинки проталин целует солнце поутру
На клёны глянешь — одни мощи,
но сумрак уступает дню,
и ждут берёзовые рощи
свою грачиную родню.
Худой сугроб уткнулся в землю,
лоскутья туч на тополях,
воркует голубь, тени дремлют
на белых мятых простынях.
Словам пустым узнали цену,
и кто — чужак, и кто — родной,
и бьётся голубая вена
ручья под коркой ледяной.
Снега, невзгоды — не пропали
и устояли на ветру…
большие родинки проталин
целует солнце поутру.
Сотрёт каракули теней под утро белая пороша
Года войдут тихонько в сны,
недели пролетят аллюром,
из рамок окон до весны
не снимешь зимние гравюры.
И знает сгорбленный фонарь,
что в сумраке душе противно,
и выкормыш зимы — февраль
загонит в душные квартиры.
К чужим привяжешься сильней —
с чужими легче быть хорошим,
сотрёт каракули теней
под утро белая пороша.
Вздохнёшь, что нет былой любви,
смолчу — нельзя всё мерить прошлым…
запомнят в стужу воробьи —
спасёшься, подбирая крошки.
Допоздна в метель не спится
На дома, на тополь голый
снегопад обрушил небо,
воробьи и сизый голубь
не дождались крошек хлеба.
За судьбой не доглядели,
допоздна в метель не спится,
за петлёй петля — недели
на твои ложатся спицы.
Никого с тобой не судим,
что в душе печали кокон,
и берёза с белой грудью
зазвенит серьгой у окон.
И ручья подхватят голос
поутру хоры капели…
и простишь за белый волос,
и за то, что не допели.
Худые лодыжки рябины заботливо моет ручей
Стареем — никак без таблеток,
без вздохов и глупых обид,
в фонтанах берёзовых веток
апрельское небо рябит.
Не сетуй — судьба не скупая,
и дней не так много пустых,
тепло воробьи покупают
за медь прошлогодней листвы.
И нечем особо хвалиться,
и плакаться повода нет,
на грудке у каждой синицы
блестит золотой амулет.
Запомнило сердце — любили
и радости лучше врачей…
худые лодыжки рябины
заботливо моет ручей.
Пора учить язык грачей
Над тенью ветер посмеётся,
взъерошит волосы рябин,
а в лужице монетку солнца
нашли и делят воробьи.
На волю из ледовой клетки
подснежник рвётся и ручей,
и шепчутся худые ветки —
пора учить язык грачей.
Мотивы нудные метели
сменило пение синиц,
не хочет слышать звон капели
седой сугроб, упавший ниц.
И что вчера казалось важным —
ненужный лист черновика —
плывёт корабликом бумажным
по синей луже в облака.
Подойдёшь к окну босая
Ждём — разбудит гомон грачий
лес и лёд замёрзших рек,
о метелях белых плачет
только ноздреватый снег.
От зимы осталось долгой —
вздох, неделя до тепла,
месяц — золотой заколкой —
вденет в волосы ветла.
У нагих берёз истома,
вместе с ними подожди —
и большой сугроб у дома
ночью расклюют дожди.
Пробежал февраль короткий,
подойдёшь к окну босая…
золотые самородки
солнце в лужицы бросает.
Вчерашний снег — полоской белой
Стоим с тобой на перепутье,
а осень в рубище берёз
сшивает серых туч лоскутья
стежками веток вкривь и вкось.
Вчерашний снег — полоской белой,
на ивах мокрое рваньё,
тревожат дремлющее небо
и голуби, и вороньё.
Немного у судьбы просили,
а жизнь, гадай, как повернёт,
и бьётся сердцем лист осины,
вмерзая в первый тонкий лёд.
И где ему тепло и место,
живое чувствует нутром…
зима вся в белом, как невеста,
не помнит осень в золотом.
Уходит пора золотая
Уходит пора золотая,
поплачься, себя пожалей,
берёза обноски латает
цыганской иголкой дождей.
А клёны не прячут нагие
узлы выступающих вен,
и мучает нас ностальгия,
и просит душа перемен.
Ты рядом, к чему торопиться
с утра в суматоху недель,
зонты, словно чёрные птицы,
куда-то уносят людей.
С намокшей травы не поднимешь
осины цветастый платок…
что там — за туманами — финиш,
а может быть, новый виток.
Багряным сердцем бьётся осиновый листок
Багряным сердцем бьётся
осиновый листок,
сосна целует солнце
в оранжевый висок.
Тепло в душе от мысли,
что я в тебя влюблён,
пылают жаром листья —
обжёг ладони клён.
С берёзой в тихой роще
давным-давно знаком,
поманит жизнь хорошим —
пойдёшь и босиком.
Что многое нам поздно —
дождя ночного бред…
а осень льёт из бронзы
воспоминанья лет.
Осины красятся румянами
К утру измученный бессонницей
вздохнёшь — не тех, наверно, ждал,
трепещет бабочкой-лимонницей
листочек на игле дождя.
Осины красятся румянами,
а тучи набирают вес,
притих укутанный туманами
простуженный осенний лес.
От свиста ветра лужа морщится,
а ты всё предаёшь суду,
и желтизной больная рощица
неделю мечется в бреду.
Кленовый лист ладонью скрюченной
взъерошил волосы куста…
и кем-то осени поручено
всё ставить на свои места.
А мы, как поздние цветы
У зеркала притихла ты —
морщинки и седая прядь,
а мы, как поздние цветы,
не верим — время увядать.
А в памяти ночной грозы
весенний день и майский гром,
какая осень без слезы,
без сожалений о былом.
И будь ты грешен, будь святой,
за птичьей стаей не взлететь…
и дождь серебряной метлой
метёт берёзовую медь.
Время лиловых туманов сирени
Время лиловых туманов сирени,
смеха, улыбок и откровений,
синих ночей и метелей акаций,
время, в котором нельзя нам остаться.
Звёзды слетятся к окну мотыльками,
если захочешь, лови их руками,
солнечный день или пасмурный вечер —
радость такой же осталась при встрече.
Пух одуванчиков с бабочкой кружит,
яблони цвет льдинкой плавает в луже,
время — река без истока и устья,
дважды войдёшь — не расстанешься с грустью.
Следом за зноем — шумные грозы,
ангелы трав — голубые стрекозы…
время, которое ловим мы снами,
знает, что будет по осени с нами.
Ветла грустила о былом
Ветла грустила о былом,
дремала тёмная вода,
метнулась чайка и крылом
разбила зеркало пруда.
Затеял рой стрекоз игру,
и ласточка грозу звала,
и ты шептала — не к добру,
к печали бьются зеркала.
И свет дневной во мгле пропал,
и росчерк птичьего крыла,
петляя, нас с тобой тропа
по судьбам разным развела.
Мы друг от друга далеки…
а там, где встретили весну,
сидят на зорьке рыбаки
и ловят звёзды на блесну.