СЕМЬ ИСКУССТВ

Давным-давно, в пионерском лагере, он был горнистом. Минули годы, и пионерский горнист стал душой замечательного оркестра. Всякий раз в концертном зале я любовался им, стоящим за дирижёрским пультом, — легким, изящным, стремительным. А вслушиваясь в его темпераментную речь, всматриваясь в его молодые глаза, ни за что не мог представить, что жизнь моего друга оборвётся так рано — в 1989-м, 1 октября.

Лев Сидоровский

«СЛОВНО ПО СИГНАЛУ ТРУБЫ…»

Впервые — о забытом моём друге, замечательном музыканте
Анатолии Семёновиче Бадхене

Вспоминая своё студенчество, дорогой читатель, в котором, кроме самой учёбы на журналиста, было ещё много чего (знаменитая университетская «драма» и подобный же коллектив на факультете, собственные сольные «капустнические» выступления, ЛИТО, городские театры, музеи и прочее великолепие, которое дарил град Петра), сейчас к тому ж не могу не вспомнить и «Весну в ЛЭТИ». О, этот, по сути, наверное, самый первый советский мюзикл возник под крышей ЛЭТИ в мае 1953-го — опередив официальную «оттепель», всего через два месяца после смерти Сталина. Причём вслед за премьерой аббревиатуру «ЛЭТИ» (солидный Ленинградский электротехнический институт) в городе стали расшифровывать несколько иначе: «Ленинградский эстрадно-танцевальный институт с лёгким электротехническим уклоном»! К той поре, когда я в сентябре 1953-го оказался среди здешних студентов, спектакль успели показать всего несколько раз, шёл он крайне редко, и всякие мои попытки достать билет заканчивались ничем.

Однако выход всё ж нашёл: поскольку сразу стал внештатно сотрудничать с университетской многотиражкой, добился, дабы мне поручили о спектакле в газету написать. Поскольку откликов на него в других изданиях почему-то не было, встретили меня майским вечером 1954-го в «Выборгском» ДК с распростёртыми объятиями.

Помню, начался спектакль с кинопролога: на экране — утро; к ЛЭТИ, сломя голову, мчат студенты заодно с преподавателями; на часах в вестибюле — без двух минут девять; потом в одно мгновенье всё стихает — улица мертва, в аудитории — лекция… И тут к входу подлетает такси, из которого, не торопясь, вальяжно выходят двое. Он: завитый кок; яркий, с обезьянкой, галстук; туфли на толстенной микропоре; узкие, в обтяжку, брюки «дуды» — в общем, типичный стиляга начала 50-х Арнольд Кукеш. Она: ярко накрашенный рот; причёска в стиле «я у мамы дурочка»; смелые телодвижения; на юбке вызывающий разрез — в общем, Мэг Купидонова. Парочка проходит в вестибюль и застывает под часами: здесь институтский «бродвей», место сбора любителей «сладкой жизни»…

Экран погас. И далее возник сюжет о любви «всеобщественника» Сени Птичкина, «забубённого» отличника Феди Смирнова, а потом — и уже знакомого нам стиляги Арнольда Кукеша к вполне положительной студентке Нине Алмазовой, которая поставила условие: они должны попытаться стать нормальными людьми. И всё это — в интерьере весны, сирени и «чьей-то записки в несколько строчек»… Следовали — одна за другой — уморительные сценки: в аудитории, общаге, раздевалке спортзала (лихой номер «своих» акробатов), в студенческой столовой (оригинальный танец с огромным ножом), на репетиции местного джаз-оркестра… В зарисовке «Хлестаков» кипучий бездельник, профсоюзный деятель Волокитов «песенно» страдал: «Что скажет начальство, что скажет актив? Нет указаний, нет разъяснений, нет директив!»… И наконец — финальный марш: «И за что ни придётся нам браться, и куда не придётся идти, будет помнить, что мы — ленинградцы, ленинградцы, будем помнить, что мы из ЛЭТИ!»

Потом, за кулисами, я со всеми ними провёл, наверное, ещё часа полтора. И узнал, как в 1952-м комитет комсомола ЛЭТИ, возглавляемый Борисом Фирсовым (сын репрессированного, будущий знаменитый социолог, в 1960-е — глава Ленинградского телевидения, основатель и первый ректор Европейского Университета в Санкт-Петербурге — он на стандартного комсомольского вожака сталинского времени не подходил совершенно), поддержал идею пятерых литературно одарённых однокашников — Кима Рыжова, Михаила Гиндина, Генриха Рябкина, Михаила Смарышева, Исаака Трегера и одного музыкально одарённого — Александра Колкера, которые задумали объединить в весёлом студенческом спектакле все институтские самодеятельные коллективы: оркестр, балет, хор, певцов, артистов, спортсменов, Репетировали главным образом по ночам. За три дня до премьеры, которая случилась 11 мая, режиссёр Наум Бирман все эти отдельные части сложил воедино.

Из пяти авторов сценария трое к тому ж ярко проявили себя и как актёры: Рыжов стал в спектакле Волокитовым, Смарышев (будущий доктор технических наук, профессор) — Птичкиным, Трегер — Кукешом. Конечно, со всеми ними, а ещё — с Аллой Прохоровой (исполнив роль Мэг, она станет актрисой Театра Комедии) я тогда познакомился. Потом с Гиндиным, Рябкиным и Рыжовым да конца их дней чуть-чуть приятельствовал. (Объединившись под общим, по примеру Кукрыниксов, псевдонимом «Гинряры», они стали сочинять весёлые тексты для Аркадия Райкина: сначала, в 1958-м, — отдельные миниатюры, которые вошли в представление «Времена года», затем — целые спектакли: «На сон грядущий», «От двух до пятидесяти». Далее триумвират распался: Ким стал поэтом-песенником, к тому же сочинил два мюзикла — «Свадьба Кречинского» и «Дело», Генрих — драматургом и лишь Михаил не изменил жанру миниатюры). А с прелестным композитором Сашей Колкером перезваниваемся и сейчас, увы, очень редко. Ну а Наум Борисович Бирман, уйдя из театра в кино, снял, в частности, такие незабываемые фильмы, как «Хроника пикирующего бомбардировщика» и «Трое в лодке, не считая собаки»…

И ещё с одним замечательным участником спектакля выпало мне тогда даже подружиться — с его музыкальным руководителем Анатолием Бадхеным.

***

Рождённый на белый свет в двадцать втором, он в детской музыкальной школе учился играть на трубе и уже с тридцать девятого солировал в джаз-оркестре Якова Скоморовского. А в сорок втором, освобождённый от воинской службы по зрению, возглавил комсомольско-молодёжный ансамбль, состоящий из таких же, как он, студентов Ленинградской консерватории, — и те «блокадные» концерты на призывных пунктах, в частях Красной Армии, госпиталях врезались в сердце музыканта особенно остро… После войны, работая в Новосибирском, а потом в Кемеровском театрах музыкальной комедии, начал дирижировать. Позже в Петрозаводском стал главным дирижёром. И вот теперь, на невском берегу, будучи во главе оркестра Ленинградской студии грамзаписи, одновременно талантливо «омузыкалил» и «Весну в ЛЭТИ»…

***

Всего им позволили спектакль сыграть (включая четырежды в Москве) девятнадцать раз. Тот, который 24 мая увидел я, оказался последним. (Может, потому, что случился в ночь на Пасху? Ведь пасхальные сборища тогда не поощрялись). Но мой восторженный отзыв из университетской многотиражки каким-то чудом не выбросили, в связи с чем от новых знакомых из ЛЭТИ автор услышал несколько добрых слов.

Однако навсегда оставлять сцену им после ошеломительного успеха совсем не хотелось. И вот с помощью всё того же неуёмного умницы Бориса Фирсова, который секретарствовал уже в комсомольском обкоме, возник Ленинградский молодёжный эстрадный ансамбль, вобравший в себя самые лучшие в городе самодеятельные силы. А мудрый и щедрый директор Дворца культуры Промкооперации (ещё не сменившего имя на ДК Ленсовета) Александр Камчугов не только предоставил новому коллективу своё шикарное помещение, но и на воплощение их идеи отвалил целый миллион рублей — в ту пору сумму прямо-таки сумасшедшую. Возглавил ансамбль Анатолий Бадхен, а эскизы декорации и костюмов поручили изготовить самому Николаю Павловичу Акимову. (Кстати, и по великолепному чувству юмора знаменитый режиссёр авторам представления был тоже очень сродни. Например, однажды пригласил Рыжова и Колкера глянуть на его новую, в новом доме квартиру. Вошли в парадное: лифт не работает, света нет. Стали над новосёлом подтрунивать: «В чём дело, Николай Павлович?» Акимов в ответ: «Не знаю, не знаю. НЕ Я РАЗГОНЯЛ УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ»).

О том, что на Петроградской стороне днём и ночью репетируют спектакль под названием «А мы отдыхаем так!», впервые узнал я на своём филфаке от моей обаятельной долговязой приятельницы с английского отделения Нонны Сухановой: «Общение с Анатолием Семёновичем — сплошной кайф!» И потом увидел и услышал её на сцене, которая в тот момент являла собой как бы пляж у Петропавловки. В окружении танцовщиц, на которых красовались всего лишь (это в 1956-м году!) купальники, Нонна лихо — под музыку Колкера, на стихи Рыжова — выдавала:

«Кап-кап-кап-кап, каплет дождик,
Каплет дождик на песок,
Словно в будничный денёк, —
Это что за воскресенье?..»

(Скоро Нонну станут называть «первой эстрадной джазовой певицей, которая всего через год после смерти Сталина запела в Ленинграде по-английски», даже — «ленинградской Эллой Фицджеральд». Чтобы огородить Суханову от раздражения цензоров, московский конферансье Олег Милявский придумал всякий раз её выступление предварять такими словами: «А сейчас для вас будет петь ленинградская джазовая певица Нонна Суханова, которую мы обязали петь на английском, потому что она окончила иняз, и нужно обязательно оправдать затраченные на неё средства». В знаменитом фильме «Человек-амфибия» ей позволят за кадром исполнить песню: «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал!..», а на экране под фонограмму её голоса открывала рот манекенщица Нина Большакова. Иосиф Бродский посвятил ей стихи: «Настройте, Нонна, и меня на этот лад, чтоб жить и лгать, плести о жизни сказки…»).

Ещё — среди многого прочего — в том спектакле Ким Рыжов, со своим очаровательным «р-р», исполнял собственного сочинения (конечно, на мелодию Саши Колкера) песенку про парня с Петроградской стороны:

«Его не раз встречали вы
На берегах Невы.
Им девушки украдкой не любуются —
Не лучше всех, не хуже всех,
А просто он один из тех,
Кого встречаем мы не в песнях, а на улице.

Ни одна статья в газете,
Ни одна строка в куплете
Не были ему посвящены,
Потому что был он очень незаметен,
Парень с Петроградской стороны!..»

А потом у них возник ещё один спектакль: «Концерт продолжается…». В общем, Бадхен сотворил мощный эстрадный коллектив, который в Москве, на VI Всемирном фестивале молодёжи и студентов, прошёл тоже «на ура». Именно там начиналась слава очаровательной, с толстенной, до щиколоток, белой косой, Маши Пахоменко, которая скоро станет женой Саши Колкера и его песнями — например, про то, что «качает задира-ветер фонари над головой», или — что «на десять девчонок по статистике девять ребят», — завоюет наши сердца. И очень короткая карьера дивной Лидии Клемент, которая скоро покорит наши души таким песенным шедевром Саши и Кима: «Долго будет Карелия сниться, будут сниться с этих пор остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр…» И путь на эстраде Герты Юхиной, Вячеслава Бесценного, Павла Кравецкого…

***

И, конечно же, самое прямое отношение к их успеху имел Анатолий Семёнович Бадхен, которого сразу после возвращения из столицы назначили главным дирижёром Ленинградского театра эстрады. Но одного этого ему было мало. Он умудрялся успевать всюду — в театре, на эстраде, на радио, дирижировал оркестром при записи грампластинок с Клавдией Шульженко, Георгом Отсом, Марком Бернесом… И всё равно постоянно ощущал неудовлетворенность собой. В его мечтах уже давно возник коллектив, способный исполнять произведения самых разных жанров — от симфонии до песен. Возбуждённо мне говорил:

— Понимаешь, уделом такого коллектива станет музыка малых форм, но не обязательно только песня. Это могут быть и небольшие симфонические произведения, которые обычно не звучат в Большом зале Филармонии. Чтобы вместе с Дунаевским можно было здесь услышать и Дворжака, и Бартока, и Теодоракиса… Однако всё-таки прежде всего оркестр должен стать пропагандистом именно советской песни, музыки советских композиторов…

И в 1969-м он его сотворил. Причём Ленинградский малый симфонический оркестр, благодаря неувядаемому энтузиазму, необыкновенной коммуникабельности и огромному личному обаянию Анатолия Семёновича — под эстрадным названием «Ленинградский концертный оркестр» — быстро стал одним из самых значительных музыкальных коллективов страны. Первая программа, которую в БКЗ «Октябрьский» показали 1 октября, называлась: «Песни, рождённые в Ленинграде». Она стала как бы визитной карточкой оркестра.

Помню, вскоре после этого мы сидели в домашнем кабинете Анатолия Семёновича, но поговорить почти не удавалось: мешал телефон. Звонил Валерий Гаврилин, звонил Владислав Успенский, звонили другие композиторы, маститые и начинающие, потому что судьба нового коллектива была интересна всем, и каждому хотелось услышать в его исполнении что-то свое… Почему? Да потому, наверное, что сразу ощутили в Ленинградском концертном оркестре то, что так точно сформулировал позднее Андрей Петров:

«Он родился от любви к советской музыке, и это определяет его пока ещё недолгий, но достаточно яркий путь. Название «концертный» очень подходит к его стилю: одна из характерных черт оркестра — яркая концертность, высокая степень артистичности. Коллектив воодушевляется от общения с публикой. Его игра приобретает блеск, праздничность…».

***

А в январе 70-го я, спецкор питерской «Смены», придумал (в противовес песенной пошлятине, которая тогда, увы, уже стала появляться) объявить на берегах Невы «сменовский» молодежный вокальный конкурс «Весенний ключ», овеянный именем Исаака Осиповича Дунаевского. Желающих принять в нём участие оказалось более чем достаточно. Наконец закончились отборочные туры, и тогда меня осенила счастливая идея: вот бы здорово финальные состязания певцов провести в сопровождении «новорожденного» Концертного оркестра! Однако в реальность подобного варианта верилось не очень, потому что на репетиции оставалось всего-навсего — три дня, а тут ведь не профессиональные солисты, многие из них вообще впервые в жизни выходят на эстраду. Кроме того, у оркестра по вечерам — выступления и даже запись на радио… Но Бадхена, когда я нахально заявился с таким предложением, всё это почему-то вовсе не смутило. Он раскрыл записную книжку, внимательно изучил плотно исчёрканные страницы и сказал: «Завтра, в десять…».

И началась для дирижёра изнурительная работа с людьми, которые совершенно не умели слушать оркестр, не чувствовали большую сцену, не знали, как пользоваться микрофоном. Нам уже казалось; всё! Пустая затея! Зря тратит силы — не получится… Но Анатолий Семёнович репетиций не прекращал — и в этот день, и завтра, и послезавтра… Особенно много души вложил в будущее выступление совсем недавно прибывшей из-под Ставрополя очень талантливой Таисии Калинченко… И — получилось! Надо было видеть его счастливое и усталое лицо в финале концерта лауреатов, среди которых Калинченко, конечно, оказалась тоже. (Спустя пять лет, став постоянной солисткой бадхеновского оркестра, она в замечательном фильме Петра Фоменко «На всю оставшуюся жизнь…» предстанет в трогательном образе Лены Огородниковой и исполнит дивную песню Вениамина Баснера. А потом будет удостоена звания заслуженной артистки России). Что же касается нашего «Весеннего ключа», то после того 1970-го конкурс ещё несколько лет повторялся, и всякий раз его сопровождал оркестр Анатолия Бадхена, а я на заключительном концерте конферировал…

***

Однажды Анатолий Семёнович обратил внимание на юную певицу… Спустя годы сама — уже знаменитая, «со званием» — Людмила Сенчина, которая когда-то из села Кудрявцы Братского района Николаевской области заявилась в Ленинградское музыкальное училище имени Римского-Корсакова, вспоминала:

— На втором курсе познакомилась с Анатолием Бадхеным, замечательным дирижёром. Он сыграл в моей жизни огромную роль. Мне, наивной деревенской барышне, тогда казалось, что все мужики только и думают, как бы порядочную девушку соблазнить. А Бадхен мою теорию разбил в пух и прах — я впервые столкнулась с уважительным отношением мужчины, как говорится, «уже в годах», к себе, юной девице… Как-то пришла к нему на репетицию в новом пальто с искусственным воротником под леопарда и в такой же «леопардовой» шапке. Мне казалось: выгляжу просто шикарно! Решив припудрить нос, по привычке достала из кармана осколок зеркала. (Я постоянно носила его с собой. Было очень удобно: достала, провела по волосам ломаной расчёсочкой и пошла дальше). Бадхен, увидев мои «сокровища», пришёл в ужас: «Не смей так больше делать! Пусть зеркальце будет маленькое, но аккуратненькое. Сейчас же выбрось!»… Ну а потом он просто заставил меня спеть «Золушку», написанную Игорем Цветковым на стихи Ильи Резника, которая мне совсем не нравилась. Бадхен настаивал: «Я старый, мудрый и чувствую — это твоя песня». И своего добился. Премьера состоялась в БКЗ «Октябрьский». Помню: пою миленько, старательно, ничего особенного не ожидая, и вдруг — просто Ниагарский водопад! Все четыре тысячи зрителей орали и скандировали. Так, благодаря Анатолию Семёновичу, я из Золушки превратилась в принцессу. Да, он стал для меня не просто учителем, но и большим другом…

Анатолий Семёнович Бадхен и Людмила Сенчина

***

Анатолий Семёнович был неутомим. К своему 60-летию выпустил разных программ больше двухсот пятидесяти! К тому же — авторские вечера ведущих композиторов: Андрея Петрова, Вениамина Баснера, Тихона Хренникова, Евгения Доги, Валерия Гаврилина, Игоря Лученка, Владислава Успенского и даже Мишеля Леграна… А ещё — запись пятнадцати долгоиграющих пластинок, многочисленные песенные праздники, различные фестивали и, конечно же, абонементные концерты цикла «Филармонии школьника» («Музыка от А до Я»). Но Бадхену всего этого всё равно казалось мало, не зря же любил цитировать слова Шуберта о том, что «хороший музыкант, если он ТОЛЬКО хороший музыкант, не может быть хорошим музыкантом». Художественный руководитель коллектива, он постоянно думал о своем слушателе, воспитывал его — вот почему музыканты то спешили в заводской цех, то — в воинскую часть, то — к студентам… Их дороги пролегали от Заполярья до Казахстана, а их девиз, придуманный Анатолием Семёновичем, звучал так: «Сделать высокое искусство массовым, а массовое — высоким!»

***

Однажды он мне сказал:

— Нас воспитали так, что всегда, постоянно мы были готовы, словно по сигналу трубы, подняться и делать то, что требуется…

Давным-давно, в пионерском лагере, он был горнистом. Минули годы, и пионерский горнист стал душой замечательного оркестра. Всякий раз в концертном зале я любовался им, стоящим за дирижёрским пультом, — легким, изящным, стремительным. А вслушиваясь в его темпераментную речь, всматриваясь в его молодые глаза, ни за что не мог представить, что жизнь моего друга оборвётся так рано — в 1989-м, 1 октября. Именно в тот день, когда его детищу исполнилось ровно двадцать лет. Сейчас оркестр (уже почти пятидесятидвухлетний) официально носит имя своего создателя. Но в Интернете об Анатолии Семёновиче Бадхене — увы, лишь несколько слов, и нынешний молодой читатель (впрочем, только ли молодой?) о нём ничего не знает…