Кстати, тот год поступления был “выгодным”. Потому что как раз в 1963 году шёл “переход с 10-летки на 11-летку” — одни школу ещё не кончили, другие уже закончили. Но зато моим друзьям-одногодкам — я ведь в школе дважды “перескакивал через класс” — потом пришлось гораздо хуже: им пришлось поступать, когда образовался “двойной набор абитуриентов”…
ИНТЕРВЬЮ С АЛЕКСЕЕМ ТОЛПЫГО
Предисловие
Так получилось, что моё интервью с обучавшимся на Мехмате МГУ в середине 1960-ых годов украинским математиком Алексеем Кирилловичем Толпыго, приехавшим ненадолго в Москву в конце февраля 2016 года, состоялось (в начале марта 2016 года) в Научно-исследовательском институте системных исследований РАН, где я работаю “по совместительству”. С ним лично знаком я не был, но тем интереснее, как мне думалось, будет наш разговор.
Беседа наша, “под диктофон”, продолжалась где-то “час с небольшим”. Текст её “распечатки”, согласованный с Алексеем Кирилловичем, приводится ниже.
ИНТЕРВЬЮ С А.К. ТОЛПЫГО
В.Д.: Ну, что ж, Алексей Кириллович, начнём нашу беседу. Сначала я всегда прошу от собеседника, чтобы он рассказал о своей семье: когда и где он родился, как звали его родителей и чем они занимались. В частности, интересуюсь, не занимался ли кто-нибудь из родителей математикой? Что Вы скажите по этому поводу?
А.Т.: Я родился в 1947-м году в Киеве. Мои родители — оба физики. Отец, Кирилл Борисович Толпыго, “дослужился” до члена-корреспондента Украинской Академии Наук, похоронен в Донецке. Моя мать, Томасевич Оксана Фёдоровна, тоже физик, но так высоко она не поднялась — стала лишь кандидатом физико-математических наук. Оба мои родители преподавали в Киевском университете. Что же касается математики, то мой прадед, Борис Яковлевич Букреев, был математиком.
В.Д.: О, Букреев был знаменитым человеком! Кажется, он прожил сто один год!
А.Т.: Сто три.
Раз Вы про него слышали, то я подробно говорить о нём не буду. Я, конечно, с ним был знаком… Он умер, когда мне было пятнадцать лет, так что я помню его довольно хорошо. Но, всё-таки, близкого знакомства у меня с ним не было. Он до девяноста, даже считалось до ста, лет преподавал. Но в 99 лет он заболел серьёзно, и последний год уже практически не преподавал…
В.Д.: Но какие-то беседы у Вас с ним были?
А.Т.: Конечно….Он очень любил меня, всегда радовался видеть меня: «О, Лёша пришёл, как хорошо».
Это я Вам рассказал, что касается моих родителей и непосредственно моей семьи. Но, кроме того, моим родственником является, видимо, Вам известный математик Вадим Арсеньевич Ефремович.
В.Д.: Да, конечно.
А.Т.: Он двоюродный брат моей бабушки. В детстве бабушка за ним ухаживала, и он её очень любил. Это родство уже “по материнской линии”. Но в годы революции связи как-то растерялось, пропали.
В 1937-м году Ефремовича посадили в концлагерь. В годы войны его оттуда освободили — как это произошло, я думаю, Вы, более или менее, знаете. А где-то в 1963-м году, когда я как раз поступал в Московский университет, у нас в семье снова восстановились с ним контакты. И когда я уже проживал в Москве, я с ним очень дружил до самой, собственно говоря, его смерти.
В.Д.: А Вы знаете, как он стал топологом?
А.Т.: Ну, не совсем.
В.Д.: А я Вам могу чуть-чуть рассказать.
А.Т.: Расскажите.
В.Д.: В конце 1932-го года два аспиранта, только-только поступившие в аспирантуру Научно-исследовательского института математики и механики МГУ (кратко — НИИММ МГУ), Борис Демидович и Вадим Ефремович, приехали на дачу к директору этого Института Андрею Николаевичу Колмогорову “на беседу” — в аспирантуру НИИММ МГУ тогда поступало человек десять, и с каждым из поступивших Колмогоров считал своим долгом “лично побеседовать”. Андрей Николаевич — человек очень подвижный — сказал: «Ну, что ж, давайте пройдёмся немного на лыжах, заодно и побеседуем, чем Вам заниматься в аспирантуре». И втроём они отправились на эту “лыжную прогулку”.
Далее отец мне рассказывал так: «Я привык бродить в Белоруссии по лесам, туда-сюда, и для меня поход на лыжах не вызвал трудностей. А тучный Ефремович отстал где-то уже на втором километре, в то время как, по задуманной Колмогоровым “небольшой прогулке”, предполагалось пройти не менее десяти километров. И Ефремович, покинув меня с Колмогоровым, вернулся на дачу. А там был Павел Сергеевич Александров, не пошедший на эту “лыжную прогулку”. Павел Сергеевич тоже поинтересовался у Ефремовича, чем бы он хотел заняться в аспирантуре. Между ними завязалась беседа, и, в конце концов, Павел Сергеевич сагитировал Ефремовича заняться топологией.
Но и у меня, несмотря на нашу “общую прогулку”, научное сотрудничество с Колмогоровым тоже “не сложилось”. Дело в том, что Андрей Николаевич предложил мне “заняться теорией вероятностей”, а я испугался — в Белорусском Госуниверситете, который я окончил, её практически не преподавали. Поэтому, после небольшой беседы, Колмогоров направил меня к Вячеславу Васильевичу Степанову заняться “качественной теорией обыкновенных дифференциальных уравнений”. И я последовал этому совету…»
Простите за это моё отступление.
А.Т.: Не за что: мне всё это очень интересно. Этого я никогда не слышал. И это же касается моей родни…
После окончания школы, я решил поступать на Мехмат МГУ…
В.Д.: Школу Вы окончили с медалью?
А.Т.: Нет, медали у меня не было. Хотя не понятно, почему — у меня были только две четвёрки, и, вроде бы, мне полагалась серебряная медаль. Но это меня, как-то, не очень беспокоило.
В.Д.: То есть, при поступлении на Мехмат МГУ Вам пришлось сдавать все экзамены.
А.Т.: И даже с серебряной медалью мне пришлось бы сдавать все экзамены. Тогда уже правила поменялись…
В.Д.: Ну, да. Вот я поступал в 1960-ом году, имея серебряную медаль. И мне пришлось сдавать три экзамена: математика письменная, математика устная и физика устная, по которым для медалистов “определялся проходной балл из 15 возможных”, но при этом нужно было, дополнительно, написать сочинение и сдать, устно, английский язык, условно говоря, “лишь бы не на двойку”.
А.Т.: У меня же были другие плюсы. Именно, по школьному аттестату у меня насчиталось 14.88 баллов (из максимально возможных 15 баллов) — в тот год “проходной балл”, при максимуме в 40 баллов, отсчитывался как сумма “аттестатских баллов” с баллами “за пять вступительных экзаменов”. И к тому же, было существенным, что я был участником международной олимпиады.
В.Д.: Ещё школьником?
А.Т.: Да, участником школьной международной олимпиады. Это была 5-я Международная олимпиада в Варшаве. Туда поехала команда Советского Союза в составе 8 человек. Возила нас Елена Александровна Морозова и Петраков — был такой методист, но я забыл, как его звали.
(Примеч. В.Д.: Про Петракова мне быстро удалось выяснить, что звали его “Иван Семёнович”, и что “он уже умер”. Помнят его многие, но никто не смог сообщить мне “годы его жизни”.)
В.Д.: О, Елену Александровну я, конечно, знаю.
А.Т.: Елена Александровна много лет занималась школьными олимпиадами. Она меня, позже, и сосватала работать в Обнинск. Произошло это вот как.
Я заканчивал аспирантуру, и мне надо было думать, куда потом поступать на работу. Но перед окончанием аспирантуры я, как опытный “олимпиадник”, был послан на Всесоюзную олимпиаду школьников, в качестве одного из руководителей, в Ригу. Так вот, поехал я там, в свободный день, отдохнуть в Юрмалу. Возвращаюсь электричкой обратно в Ригу, и вдруг, совершенно случайно, встречаю в вагоне Морозову — она тоже была послана на эту олимпиаду в качестве “члена Оргкомитета”. Разговорились, то да сё. Естественно, я ей рассказал, что обдумываю, куда мне устроиться после аспирантуры на работу. Она мне и говорит: «Алёша, может быть, Вам стоит попробовать устроиться в Обнинске?». Я попробовал туда “ненадолго устроиться” — и в результате проработал там несколько лет.
В.Д.: Скажите, в Обнинске не было тогда моего сокурсника Алексея Шапкина? Он был вычислителем, учеником Николая Сергеевича Бахвалова.
А.Т.: Шапкина? Не помню. Хотя в Обнинске я, всё-таки, многих знал.
Там кто был? Там Плыкин был — может быть Вы знаете такого математика. Из моих однокурсников там были Женя Островский и Саша Юрченко, вот мы вместе втроём туда поступили работать. Там разные были люди, но никакого Шапкина я не помню. Конечно, это давно было, но всё-таки…
В общем, поступить на Мехмат МГУ было “вполне реалистично”, и никого из “подготовленных” не старались тогда “специально завалить”. Из нас — восьми участников — шесть человек поступало в Московский университет, один — Толя Звягинцев — в МФТИ, а Гена Малолеткин — в Ленинградский университет. И все мы поступили без каких-либо осложнений.
Кстати, тот год поступления был “выгодным”. Потому что как раз в 1963 году шёл “переход с 10-летки на 11-летку” — одни школу ещё не кончили, другие уже закончили. Но зато моим друзьям-одногодкам — я ведь в школе дважды “перескакивал через класс” — потом пришлось гораздо хуже: им пришлось поступать, когда образовался “двойной набор абитуриентов”…
В.Д.: Я это помню. Я тогда был аспирантом и “включался” в летнюю “экзаменационную комиссию”. Так на три дня мне давали, на проверку, что-то около девяносто письменных работ. Это был ужас.
А.Т.: Так что моё поступление в университет прошло весьма гладко и без особых волнений.
В 1968-м году я закончил университет, в 1971-м — аспирантуру и поступил работать в Обнинск.
В.Д.: Но прежде чем говорить об аспирантуре, я хочу задать Вам некоторые вопросы про Ваши студенческие годы.
А.Т.: Хорошо.
В.Д.: Я всем своим собеседникам задаю такой вопрос: кто у них были лекторы по математическому анализу, алгебре и аналитической геометрии? И к Вам обращаюсь с этим вопросом.
А.Т.: Сейчас вспомню.
“Матанализ” у нас читал Евгений Борисович Дынкин. Он сразу же устроил свой “спецсеминар для первокурсников” и я, естественно, стал на него ходить. Неплохо на нём проявил себя, и он стал со мной работать. Два года я с ним прозанимался, но когда, в конце 2-го курса, настала пора выбрать кафедру, я сказал ему, что хочу заниматься алгеброй. И услышал в ответ: «Ну, нет — алгеброй с Вами заниматься я уже не хочу».
В.Д.: Перехотел.
А.Т.: Да дело в том, что Дынкин начинал как алгебраист («схемы Дынкина» и т.д.), но в 1960-ые годы сменил научное направление и занялся теорией вероятности («границы Мартина» и др.).
(Примеч. В.Д.: Удивительно, но про Robert Samuel Martin’а (в Интернете) мне удалось лишь узнать, что в 1932 году в США он защитил PhD диссертацию, но я не смог выяснить, «каковы годы его жизни».)
Но к этой тематике не лежала душа у меня. Поэтому, не желая руководить работой по алгебре, Дынкин порекомендовал меня к Онищику, который, кстати, был также его учеником…
«Аналитическую геометрию» нам читал Павел Сергеевич Александров.
«Алгебру» в 1-м и 3-м семестрах нам читал Игорь Ростиславович Шафаревич, а во 2-м семестре — Николай Владимирович Ефимов нам читал «Линейную алгебру»…
В.Д.: «Обыкновенные дифференциальные уравнения» вам читал, наверное, Понтрягин?
А.Т.: Нет, не он.
В.Д.: Может быть, Немыцкий?
А.Т.: И не Немыцкий. Попробуем вспомнить методом исключения. Не Петровский, не Олейник, не Кондратьев…
В.Д.: Миллионщиков?
А.Т.: Нет, он тогда ещё был слишком молодым… Вспомнил: Гальперн Самарий Александрович.
Кстати, я лучше помню, кто вёл в моей группе семинарские занятия. «Матанализ» у нас вёл Паламодов, «Аналитическую геометрию» — Владимир Иванович Пономарёв (мы его звали “ВИП”), «Алгебру» — Анна Петровна Мишина…
В.Д.: Набор Ваших учителей понятен.
А.Т.: А дальше я уже помню хуже, кто что читал.
Помню, однако, что «Теорию вероятностей» нам читал Борис Владимирович Гнеденко, а Военное дело преподавал полковник Файнлейб — кстати, вполне приличный человек.
Вообще-то на обязательные лекции я ходил мало, как-то всё больше на спецкурсы. В частности, это были «Теория Галуа» (Шафаревич), «Наглядная топология» (Арнольд), «Теория групп» (Шмелькин), «Динамические системы» (Синай), «Неабелевы когомологии» (Онищик), «Симметрические пространства» (Винберг), а также топологические курсы Фукса и Постникова, точные названия которых уже не помню…
В.Д.: Впечатляет.
Ну и как прошла Ваша первая сессия? Без проблем? Вы не распустились? Ведь Вы, наверное, уже много знали до поступления на Мехмат МГУ.
А.Т.: Не так много, как следовало бы. Впрочем, действительно, я кое-что знал…
Дело в том, что когда я учился последний год в школе, я стал ходить на лекции в Киевский университет. И там я прослушал курс Николая Ивановича Кованцова по аналитической геометрии и курс математического анализа, который читал Михаил Иосифович Ядренко. Замечательные, во многих отношениях, люди — я с ними и потом общался…
В.Д.: Деканом в КГУ тогда был…. Забыл его фамилию… Который “не дружил” с Борисом Владимировичем Гнеденко…
А.Т.: Одно время деканом Мехмата КГУ был Завало Сергей Трофимович.
В.Д.: Нет, не его я имею в виду.
А.Т.: Деканы там, конечно, менялись. Но Ядренко, вроде бы, деканом Мехмата не был, хотя был, как-то, секретарём факультетской парторганизации.
В.Д.: Я вспомнил — Положий.
А.Т.: А, Положий, был такой, да. Но, кажется, деканом он не был.
Я же общался, в основном, с Ядренко. Очень приятный был человек, ныне покойный, к сожалению. Он очень много занимался и Математическими олимпиадами для школьников.
В.Д.: Ну, вот, значит, “матанализ” Вы уже в 10-м классе как-то “прошли”.
А.Т.: Точнее, в 11-м классе.
На Мехмате МГУ я стал сразу бегать по очень многим спецсеминарам. Даже, пожалуй, слишком многим…
В.Д.: Курсовые тогда с третьего курса писались уже. И Вы, надо понимать, у Евгения Борисовича Дынкина писали первую курсовую?
А.Т.: Нет, я же сказал, — уже у Онищика.
У Дынкина я занимался какими-то задачами, из которых ничего, правда, не вышло.
В.Д.: А с Аркадием Львовичем Онищиком у Вас сразу сложились хорошие отношения?
А.Т.: Конечно! Да и с Евгением Борисовичем Дынкиным у меня тоже были прекрасные отношения. Но вот просто разошлись на принципиальной почве — на вопросе о том, чем мне следует дальше заниматься.
Отношения с Дынкиным у меня были и тогда, и позже самые доброжелательные. Я Вам приведу на этот счёт такой пример. Я старался сдать экзамены, как и все, поскорее и уехать себе на каникулы домой, по возможности, к Новому году. Ну и вот, имел я однажды такую неосторожность. Где-то 29-го декабря вечером звоню Дынкину: «Евгений Борисович, можно Вам завтра сдать экзамен по анализу?». И слышу: «Завтра не могу, приходите послезавтра». А я: «Ой, а я завтра уезжаю! Уже билет купил» Он вздыхает: «Ну, что мне с Вами делать! Знаете что? Вы ещё не спите? Приходите ко мне сейчас». Это было, наверное, где-то полдесятого вечера! И я отправился к нему на квартиру.
Надо сказать, что Евгений Борисович прочёл довольно любопытный курс «Матанализа». На 3-м семестре там у него уже появился интеграл Лебега в… несколько оригинальном изложении.
В.Д.: Да, я наслышан от отца. «Дынкин, — говорил он — весь классический анализ переделал под себя» (смеются).
А.Т.: Да.
И вот он объяснил мне, почему я в этом ничего не понимаю. Но поставил пятёрку.
В.Д.: Хорошо. Это младшие курсы. С Аркадием Львовичем Вы “дошли” до пятого курса?
А.T.: Да. Но я с ним и до диссертации “дошёл”.
В.Д.: Значит, он Вас рекомендовал в аспирантуру.
Были ли трудности при поступлении в аспирантуру? Хотя Вы были “олимпиадником”, и, значит, с общественной работой было “всё в порядке” — так?
А.Т.: В общем, да. К олимпиадной работе относились несколько “сдержанно”, но не настолько, чтобы…
В.Д.: Не рекомендовать в аспирантуру.
А.Т.: Да. Так что с рекомендацией в аспирантуру никаких сложностей не было.
В.Д.: А вообще, кружки со школьниками Вы начали вести чуть ли не с первого курса — правильно?
А.Т.: Да, с первого курса.
В.Д.: Но первокурсникам в “со-руководители” кружка “дают” кого-нибудь ещё. Кого Вам “дали”?
А.Т.: Это так. Когда я захотел вести кружок, то мне сказали: «Одному нельзя. Вот есть аспирант Олимпиев — будете с ним вести кружок вдвоём». К сожалению, я не помню, как этого Олимпиева звали.
Короче, он вёл кружок, а я у него был, так сказать, “на подхвате”.
(Примеч. В.Д.: Без имени и отчества восстановить хоть какую-нибудь информацию про этого «Олимпиева» мне, конечно же, не удалось.)
Ну, а кроме того, в том же году, когда я был на первом курсе, дочка Дынкина — Оля — училась в восьмом классе 2-ой школы. И Евгений Борисович устроил там Вечернюю математическую школу (ВМШ), про которую Вы тоже, наверное, слышали. И он пригласил лучших студентов из своего факультетского спецсеминара, в том числе и меня, помогать ему в работе ВМШ. Мы собирались вечерами у Дынкина, составляли задачи, два раза в неделю ходили в школу, вели там разнообразные кружки.
В.Д.: Понятно. Я помню, что 1960-ые годы — время расцвета на Мехмате МГУ школьных кружков и олимпиад. Но лично меня эта деятельность, как-то, “не затрагивала”.
А.Т.: У каждого свой вкус.
В.Д.: Безусловно. В своё оправдание могу лишь сказать следующее. Вот возьмёшь, даже интересную, олимпиадную задачку, думаешь-думаешь над ней дня два, сообразишь, как её решить, а что дальше? Если, например, я доказал новую теорему по своей тематике, то её можно опубликовать, хоть краткой заметкой, в математическом журнале, а тут куда мне деваться с решением, пусть “хитрой”, но всё же “школьного уровня” задачи? Энергия потрачена, а толку нет…
Но, действительно, олимпиадная деятельность многих “захватывает”. Когда я возглавлял мехматскую комсомольскую организацию, то у меня, в Комитете ВЛКСМ, были два человека — Серёжа Семёнов и Витя Минахин…
А.Т.: …А-а-а, Минахина я очень хорошо знал. Семёнова — меньше…
В.Д.: Вот они, по-моему, много занимались олимпиадами.
А.Т.: Да-да-да. То есть, мы все вместе несколько лет руководили Московской олимпиадой.
Я пришёл в её Оргкомитет, когда был на 4-м курсе, зимой 1967-го года. И после этого ещё несколько лет входил в состав Оргкомитета.
В.Д.: Возглавлял Оргкомитет какой-нибудь профессор или академик, конечно?
А.Т.: Да, председателями Оргкомитета были и Немыцкий, и Ефремович, и другие известные профессора…
Я даже больше скажу. В 1961-м году была устроена, по существу, первая Всесоюзная олимпиада.
В.Д.: До того были только городские олимпиады?
А.Т.: В общем, да.
Так вот, олимпиадой 1961-го года занимались, по-моему, Дима Фукс и Игорь Гирсанов, погибший потом в туристическом походе. Это не была ещё в полном смысле Всесоюзная олимпиада — официально они начались только через шесть лет, но на неё уже были приглашены команды со всех республик и краёв страны. Скажем, 20 человек приехали с Украины, и я в том числе (в сопровождении с мамой).
Ефремович как раз был в тот год главой Оргкомитета. Но мы с ним тогда так и не познакомились. Сначала мы огорчились, однако потом мама сказала, что так-то оно лучше, а то начнут говорить, что я “блатной”… Мама всегда была в этом смысле человек очень щепетильный. Ну, короче говоря, мы с ним познакомились уже после этого.
В.Д.: Так что он тогда не был Вашим выдвиженцем в председатели Оргкомитета.
А.Т.: Какое там… Вот уже в 1969-м году, когда надо было найти профессора, который согласился бы взять на себя эту хлопотную обязанность, быть может, я его и попросил об этом. Точно уже не помню, но это совсем не исключено.
В.Д.: Мне вспомнилось, что в 1974-м, или в 1975-м, году кто-то из аспирантов — членов олимпиадного Оргкомитета — подошёл к моему отцу и сказал: «Нам нужен председатель». И отец один год возглавлял такой Оргкомитет. Я его потом спросил: «Ну, и много у тебя это заняло времени?». А он ответил: «Да не особенно — они там, без меня, всё сами делали…» (смеются).
А.Т.: Конечно! В обязанности Председателя входило немного: открыть Олимпиаду, возможно, провести разбор задач, а потом закрыть Олимпиаду.
В.Д.: Он какие-то грамоты ещё подписывал.
А.Т.: Ну, да: ещё подписать грамоты — это важная функция председателя Оргкомитета (смеются).
В.Д.: Ладно.
Вот Вы стали аспирантом. С написанием кандидатской диссертации Вы “затянули” или уложились в срок?
А.Т.: Нет, я очень сильно “затянул”. Я должен был закончить её ещё в 1971-м году, а защитился лишь в 1974-ом году…
В.Д.: Защищали диссертацию Вы где?
А.Т.: Так в МГУ.
В.Д.: На Мехмате?
А.T.: Да.
Затянул я её написание главным образом потому, что я сам её “волынил”. Однако отчасти там возникла и… объективная причина.
Дело в том, что когда диссертация была более или менее готова, я узнал, что во Франции была только что опубликована книжка Жиро, с которой я частично… пересекаюсь. Онищик меня спросил, учёл ли я это обстоятельство…
В.Д.: И книжка на русский язык уже была переведена?
А.Т.: Нет, переведена книжка не была — но, близкие к моим, результаты-то в ней были! И тогда я сказал Онищику: «Ну, раз так, то давайте я ещё что-нибудь сочиню…». Год сочинял. А потом, пока напишешь, пока напечатаешь… Вот и набежала… “задержка”.
В.Д.: Это мне понятно: я сам “затянул” со своей диссертацией.
Кто были по ней оппонентами на защите?
А.Т.: Видите ли, тогда было “негласное” правило, что… “из четырёх не более двух евреев”. И поскольку я сам не еврей, Онищик тоже не еврей, то для двух оппонентов было полная свобода выбора. Так что оппонентами у меня были доктор наук Лифшиц и кандидат Бениаминов.
В.Д.: О Бениаминове я, как-то, мало что знаю — он алгебраист?
А.Т.: Скорее тополог.
Моя диссертация … была “по алгебре с уклоном в топологию”. По неабелевым когомологиям.
В.Д.: Онищик уже работал в Ярославле, или ещё на Мехмате МГУ?
А.Т.: Мне так трудно сейчас сообразить. Но в какой-то момент его, действительно, “выпихнули” в Ярославль. Точный год этого я сейчас не помню… Хотя, погодите, дайте сообразить. Ага! Да, его уже выпихнули в Ярославль, потому что примерно в это же время мне Вадим Арсеньевич сделал совершенно неожиданное предложение — не хочу ли я перейти в Ярославль на должность зав. кафедрой.
В.Д.: Кто сделал это предложение?
А.Т.: Ефремович Вадим Арсеньевич. Потому что никому не хотелось быть там зав. кафедрой. И я, подумав, от этого тоже отказался.
Дело в том, что, с одной стороны, я чувствовал какие-то обязательства перед Обнинском, а с другой стороны, зачем мне быть зав. кафедрой? Короче говоря, отказался. Мне, наверное, было бы не слишком удобно, при живых классиках, быть там зав. кафедрой.
В.Д.: Ну, понятно: это ситуация, конечно, деликатная.
Скажите, ни в Обнинске, ни потом в Киеве, у Вас учеников — типа аспирантов — не было?
А.Т.: По каким-то загадочным для меня самого причинам — не было.
Я вёл всякие семинары и в Обнинске, и в Киеве. Но лишь руководил ими как глава семинара.
В Обнинске это было связано, отчасти, с тем, что математика там, всё-таки, не была “профилем” — я ведь работал там в “атомном” институте.
А в Киеве я работал в Киевском политехническом институте…
В.Д.: Из Ваших воспоминаний, которые Леонид Борисович Литинский мне любезно переслал, я прочёл, что Вы работали, также, в Киевской Лаборатории Центральной станции юных техников. Расскажите что-нибудь про эту Вашу деятельность.
А.Т.: Ой, это было очень смешное дело. Это просто называлось так. А, по существу, это был небольшой центр, где изготовлялись методички.
В.Д.: Для студентов?
А.Т.: Для школьников.
В этой Лаборатории была подсекция математиков. И проработал я там очень недолго — где-то полгода.
В.Д.: Хотя бы Вам платили там?
А.Т.: Немножко платили.
В.Д.: Но не очень?
А.Т.: Не очень — у меня просто сложились такие обстоятельства.
Я тогда очень рассчитывал, что меня возьмут на работу в Киевский Институт математики. Долго морочили… Но работать где-то надо было. И я решил устроиться на такую работу, с которой без проблем можно было бы уволиться… Мне предлагали разные места работы, но при этом надо было гарантированно отработать там года два. А я хотел такую работу, где я мог бы без всяких обид сказать: «Знаете, с завтрашнего дня я ухожу». Вот и возникла эта Лаборатория…
В.Д.: Но, хотя бы, никаких обид от работы в этой Лаборатории у Вас не осталось?
А.Т.: Нет-нет, никаких обид.
Там всем руководила Людмила Владимировна Кованцова — жена Николая Ивановича Кованцова. Ко мне она относилась…
В.Д.: … нормально…
А.Т.: Нормально-то — нормально. Но главное — достаточно уважительно. Как-то везде со мной, более или менее, … считались. Хоть это и не помешало не пустить меня в Институт математики…
В.Д.: Понятно.
Я вчера не поленился, и прочитал все 16 файлов Ваших воспоминаний. И поразился огромной массе знакомых имен. Вот я даже выписал их:
Стас Молчанов — известный вероятностник, живёт давно в США, Витя Кац — знаменитый алгебраист, мой сокурсник, тоже, по-моему, живёт в США, Николай Николаевич Константинов — ну, кто не знает этого прославленного организатора школьных олимпиад, покойный Коля Васильев — тоже признанный олимпиадник, но с ним я лично не был знаком, Алексей Сосинский — конечно же, знаю этого известного тополога, Лена Ефимова — жена Сосинского, моя сокурсница, Саша Элашвили — известный алгебраист, мой сокурсник, приезжавший из Тбилиси в Москву буквально месяц назад на празднование нашим курсом 50-летия окончания Мехмата МГУ, Толя Каток — замечательный специалист по динамическим системам, опять же, мой сокурсник, живущий в США, покойный Михаил Романович Шура-Бура — я общался с этим “одним из родоначальников” в СССР программирования как науки, Саша Колганов — здесь имеется ввиду не алгебраист ли из НИИСИ?
А.Т.: Вот, Вы знаете, кто такой Саша Колганов — я совершенно не помню.
В.Д.: Но Вы где-то его упомянули.
А.Т.: Может быть…
В.Д.: Если, всё же, речь идёт об алгебраисте из НИИСИ, то он однокурсник одного моего, увы покойного, коллеги по мехматской кафедре ОПУ — Димы Силаева. С Вами не учился такой?
А.Т.: Возможно, там что-то напутано, фамилия спутана… Может быть, речь идёт о Коганове — это другое дело.
В.Д.: A-а, ну тогда всё “сходится”. Фамилия алгебраиста из НИИСИ именно Коганов. Но продолжим.
Саша Хелемский — помимо того, что он является великолепным математиком, профессором кафедры теории функций и функционального анализа Мехмата МГУ, он ещё прекрасно знает историю. Буквально на днях он подарил мне свою книжку про войну Алой и Белой розы в Англии.
А.Т.: Я с ним вчера виделся.
В.Д.: Затем, Гена Архипов — профессор кафедры математического анализа Мехмата МГУ, ныне покойный.
А.Т.: С Геной Архиповым я почти не был знаком — только встречались мы на олимпиаде 1965-го года. Ну, встречались на Мехмате, но он не был моим близким знакомым.
В.Д.: Ладно.
Очень интересная следующая фамилия — Дима Ахиезер. Мы оба, при поступлении на Мехмат МГУ, не были комсомольцами. Он в комсомол, кажется, так и не вступил, а я на четвертом курсе вступил. И, более того, потом даже сделал, так сказать, “комсомольскую карьеру” — стал 1-ым секретарём Комитета ВЛКСМ Мехмата МГУ. Давно это было…
Потом мне встретилась фамилия — Валера Вавилов.
А.Т.: Его я знал, но тоже не очень близко.
В.Д.: Боря Вайнберг, у которого на Мехмате МГУ “завалили” защиту докторской диссертации по “дифурам”.
Далее — Саша Мутылин, тоже мой сокурсник.
А.Т.: Мутылин, да.
В.Д.: Я совсем ничего о нём не знаю. Как закончил он Мехмат МГУ, так уехал в Киев. И всё.
А.Т.: Вы знаете, я тоже ничего про него не знаю. Я его, как-то, очень много лет назад потерял из виду.
В.Д.: Боб Григорьев, мой сокурсник. Говорят, он где-то здесь, в Москве, но никуда не ходит.
На вечера встречи курса он также не ходит.
Юлик Ильяшенко, тоже мой сокурсник, известный дифурщик, профессор, ныне ректор Независимого московского университета.
Лёша Рудаков — известный алгебраист, профессор, работал в НИИСИ РАН.
А.Т.: С Лёшей Рудаковым мы в общежитии МГУ, в одной комнате, несколько лет прожили.
В.Д.: Из НИИСИ он уже ушёл и преподаёт теперь в Высшей школе экономики, на кафедре математики.
А.Т.: Я знаю, что он, как-то, сотрудничал и с Независимым университетом.
В.Д.: Далее, “колмогоровец” Саша Абрамов. Вы его знали?
А.Т.: Знал. Он уже умер.
В.Д.: Да, умер.
Мельком Вы упоминаете и нашего “общего зам. декана по Мехмату МГУ”, ныне покойного, Игоря Вячеславовича Кеппена.
Потом Вами упомянут мой друг и коллега по кафедре ОПУ Мехмата МГУ, а затем и по НИИСИ РАН, Толя Кушниренко — с Мехмата он ушёл и полностью сосредоточился на работе в НИИСИ.
А.T.: Толя “жив-здоров”? Тогда, при случае, привет ему от меня передавайте.
В.Д.: Да, обязательно. Буквально неделю назад Толя сказал мне: «Я на неделю возьму отпуск — хочу отметить свою золотую свадьбу».
А.Т.: А-а-а, здорово.
В.Д.: Далее Андрей Шкаликов — он является профессором кафедры теории функций и функционального анализа Мехмата МГУ.
А.Т.: Я с ним мало знаком, но знаком.
В.Д.: Упоминаете Вы и Николая Сергеевича Бахвалова — он является одним из моих учителей.
Упомянут Вами, также, Витя Минахин — о нём мы уже говорили.
А.Т.: Да.
В.Д.: Куда-то он исчез. Я слышал, что он уезжал в Словакию, а теперь живёт в Москве.
Безусловно, много раз Вами упомянута Елена Александровна Морозова — старшее поколение её Лёлей зовёт.
А.Т.: Пожалуйста, если будет случай, то передайте ей от меня привет.
В.Д.: Да, конечно. Она должна помнить Вашу фамилию.
Витя Гутенмахер, мой сокурсник, тоже Вами упомянут. Живёт в США.
Затем, Николай Христович Розов. Вы с ним тоже пересекались?
А.Т.: Немножко пересекался, но не очень близко.
В.Д.: Он, в общем-то, тоже мой учитель. Он меня “дифурам” учил.
Далее, Андрей Кочергин. И его Вы знаете? Он работает профессором на Экономфаке МГУ.
Вот упомянут Вами Фирсов — это Витя Фирсов?
А.Т.: Я хотя бы должен понять, в каком контексте он мною упомянут.
В.Д.: Там Константинов сказал, что “книгу Фирсова зарубили”.
А.Т.: А-а-а, вот видите. Это — связь очень опосредованная. Значит, действительно, речь идёт о Викторе Фирсове. Но подробности об этом я уже не помню.
В.Д.: Там же, где-то, упомянут ещё Савин.
А.Т.: Толя Савин? Он активно занимался школьными олимпиадами.
В.Д.: Соловьёв из «Кванта» — не Юра?
А.Т.: Да, Юра Соловьёв.
Он уже умер. Я с ним, незадолго до его смерти, неожиданно встретился в Испании. Мы с женой туда прилетели просто на экскурсию. Смотрим — а в зале Андрей Егоров и Юра Соловьёв.
В.Д.: Егоров, он каких годов?
А.Т.: Он? Я думаю, чуть постарше Вас. Я думаю, он где-то 1940-го года должен быть. Он жив, слава Богу, хоть не очень здоров. Я вчера ему звонил, он жаловался на здоровье, но всё-таки ничего.
(Примеч. В.Д.: К сожалению, через год после нашей беседы, в апреле 2017 года, Андрей Александрович Егоров скончался.)
В.Д.: Ясно.
Ещё член-корреспондент РАН, профессор Серёжа Конягин. На Мехмате МЕУ мы работаем вместе на кафедре ОПУ.
(Примеч. В.Д.: Не прошло и года после нашей беседы, как Сергей Владимирович Конягин был избран академиком РАН.)
А.Т.: Он же ещё относительно молодой.
В.Д.: Да-а! Ему 60 лет будет только в следующем году.
А.T.: Совсем мальчишка, так? (смеются).
В.Д.: Упомянули Вы и знаменитого Гришу Перельмана. Вы с ним виделись, да?
А.Т.: Я с ним встречался на олимпиаде 1982-го года. Я там был одним из руководителей, он — десятиклассником.
В.Д.: Ну, и работу он выполнил, конечно, тщательно.
А.Т.: Работу он выполнил хорошо.
Не, знаю, заинтересует ли Вас такая деталь, но мне она показалась очень для него характерной. Кончилась олимпиада. Кое-кому “из наиболее успешных” раздали их тетрадки — посмотрите, дескать, какие у Вас результаты, какие ошибки, какие достижения. А потом нас всех повезли — это было в Одессе — прокатиться на катере. Стоим мы себе на пирсе. И вдруг он роняет тетрадку, причём он умудрился уронить её так, что она “прошла через щель, и всё”. Вот попробуйте хоть сто раз уронить тетрадку так, чтобы она хоть раз попала в щель (смеются).
В.Д.: А что это за пропажа олимпиадных работ 7-х классов? Это был грандиозный скандал?
А.Т.: А-а-а! Ну, скандал — не скандал. Но были неприятности.
В.Д.: Примерно в каком году это произошло?
А.Т.: Это был 1970-й год. После окончания работы руководитель 8-го класса — если я не путаю, им был Пономаренко, и руководитель 7-го класса — помнится, им был Турчанинов, сложили все работы в свои портфели и пошли в ресторан. Там они уселись за столиком, что-то себе заказали, а свои портфели оставили у входа — у Пономаренко портфель был похуже, у Турчанинова был портфель получше. И когда они вышли из ресторана, то оказалось, что портфель Пономаренко, с работами восьмиклассников, стоит на месте, а портфеля Турчанинова, с работами семиклассников, нет. Вот, собственно говоря, и всё! (смеются)
В.Д.: Понятно. Потом, видимо, пришлось что-то заново делать с семиклассниками?
А.Т.: Пришлось специально устроить, для 7-х классов, День Пифагора.
В.Д.: Ясно.
Кстати, с Леонидом Борисовичем Литинским Вы уже давно знакомы?
А.Т.: Это знакомство, понимаете ли, уже во втором поколении. Потому что мой отец и тесть Литинского были большими друзьями-приятелями.
В.Д.: То есть, Вы познакомились с Литинским ещё школьниками?
А.Т.: Нет, школьниками нет — мой отец довольно рано ушёл из семьи, и связи с Литинскими у нас с мамой в Киеве не было. Но когда я стал жить уже в Москве, то отец часто приезжал ко мне в Москву. Тогда-то он меня и познакомил с разными людьми — в частности, с Шурой-Бурой и семьёй Литинских. Так я и сблизился с Леонидом Борисовичем…
В.Д.: Понятно: довольно давнее ваше знакомство.
А.Т.: Да, с университетских времён.
В.Д.: Ещё всегда я спрашиваю такой вопрос.
Ваша супруга тоже мехматянка? Математик?
А.Т.: Нет, она журналист.
В.Д.: Как её зовут?
А.Т.: Алла Степановна. Она полтавчанка.
Фамилия её Полешко.
В.Д.: Последний вопрос, которым я всех мучаю: довольны ли Вы своей жизнью, не хотели бы в ней что-то поменять? Кто-то говорит: «Нет, да что там, доволен и всё!» Как бы Вы ответили — что-нибудь упустили?
А.Т.: Очень много упустил!
В.Д.: И о чём-то сожалеете?
А.Т.: О многом сожалею — как же иначе?
В.Д.: Ну а что-нибудь иное, помимо математики, Вас “не тянуло”? Скажем, живопись или музыка?
А.Т.: Как раз, скорее, наоборот. Я всю жизнь очень разбрасывался. С одной стороны, мне так было интереснее жить, но с другой стороны, я сделал гораздо меньше, чем мог бы. С точки зрения деловой мне надо было бы … “бить в одну точку” … А жалею ли я об этом или нет — ответить на этот вопрос мне трудно.
В.Д.: Я так спрашивал у всех своих собеседников. И получал разные ответы. Например, один известный математик, всю свою творческую жизнь интересовавшийся приложениями, на мой вопрос: «Может, Вы жалеете, что не стали физиком?» ответил так: «Нет, не жалею. Потому что классическая физика мне не интересна». А Вы как к физике относитесь?
А.T.: Я, как раз, могу совершенно чётко сказать, что у меня были достаточно хорошие способности к математике и никаких к физике. Физику я никогда не понимал.
В.Д.: Это как у меня. И я физику не любил.
А.Т.: У меня довольно чёткое представление о том, что математика и физика — очень разные науки. И напрасно считают, что это вещи близкие — они, на мой взгляд, достаточно отдалённые.
В.Д.: Я, перед поступлением на Мехмат МГУ, обсуждал с отцом, что не знаю, получится ли из меня хороший математик или нет. Говорил, что меня ещё тянет к истории. А это был 1960-й год. И отец мне сказал так: «Ну что, тебе будет интересно всю жизнь материалы партийных пленумов пропагандировать? А математика — это же независимость!»
А.Т.: Ну, да, это всегда играло определенную роль.
У меня к математике всегда было очень чёткое отношение — именно ею мне предназначено добросовестно заниматься. Но, конечно, фактор независимости математики является её дополнительным “плюсом”.
В.Д.: В общем, все вопросы моего Интервью исчерпаны.
А теперь я хочу задать Вам несколько вопросов “про события на Украине”. Первый вопрос такой: волнует ли киевлян, скажем, Одесская трагедия, да и вообще война на Донбассе и в Луганщине? Или в Киеве об этом особо не говорят?
А.Т.: Понимаете, у нас общество расколото катастрофически. И одни считают, что нынешний киевский режим просто преступный — я, во многом, разделяю такую точку зрения, понимая, какая это для Украины трагедия … А другие считают, что всё, в общем, “идёт хорошо”, имеются лишь отдельные недостатки, что в Одессе “они сами себя сожгли”, и вообще, не в этом дело, поскольку главное — это “российская агрессия, которую надо пресечь”.
Понимаете, когда настолько всё так “жёстко расколото”, то никакой диалог практически невозможен. И это беда…
В.Д.: Далее такой вопрос: по нашему телевидению “промелькнула ненависть” к некоему киевскому оператору Алексею Гончаренко, снявшему циничный документальный фильм о том, “как горел одесский Дом профсоюзов”. Вам, как киевлянину, ничего не говорит эта фамилия?
А.Т.: Я знаю, о ком Вы говорите…
В.Д.: Просто этого Гончаренко “некоторые круги” предлагали пригласить в Москву на телевидение. А наш известный журналист Владимир Соловьёв отреагировал на это предложение примерно такими словами: «Ни в коем случае. С этим негодяем я не хочу даже рядом стоять…»
А.Т.: Ну, да. Как Вы уже, наверное, поняли, я примерно такой же держусь точки зрения.
В.Д.: Хорошо.
Ну, и третий мой вопрос: я ничего не знаю про судьбу журналиста Руслана Кацаба, приговорённого к заключению за призыв бойкотировать мобилизацию на Украине. Он что, по-прежнему сидит?
А.Т.: Сидит.
В.Д.: За то, что он против войны?
А.Т.: За то, что он против войны.
В.Д.: Но ведь “статью” же надо “притянуть” какую-нибудь.
А.Т.: Пока никакой статьи нет — просто сидит. Но судить — не судят.
В.Д.: Потому что надо юридически всё “чисто” сделать. Ну, да ладно…
(Примеч. В.Д.: Позднее из Интернета мне стало известно, что в июле 2016 года Руслан Кацаба, всё-таки, был выпущен на свободу.)
А теперь мне осталось лишь поблагодарить Вас, Алексей Кириллович, за то, что Вы согласились на Интервью со мной. И пожелать Вам всего самого хорошего.
А.Т.: И Вам спасибо, Василий Борисович, за нашу беседу. Понимаете, я свои взгляды в секрете не держу, и стараюсь говорить обо всём откровенно.
В.Д.: Как и я тоже…
Март 2016 года
Дорогой Алексей
Мы с Вами — выпускники 63-68-го годов.
Были вместе и на 50-летии нашего выпуска.
Вы жили в одной комнате, в общежитии МГУ, с моим лучшим, тогда, другом, — Алексеем Рудаковым.
У нас был и общий научный руководитель — А.Онищик, с которым я даже переписывался почти до самой его смерти.
Недавно прошёл слух, что это именно Вы отправили на нашу мехматскую «группу» в FB некую статью о «ненависти». Так ли это ?
На всякий случай сообщу Вам, что я занимаюсь во Франции с группой украинских детей-беженцев, преподавая им французский язык.
С уважением — Герман Ильин.
Появилась информация об участии математиков Украины в Международном матконгрессе 2022
http://www.icm2022boycott.org/ukrainians/
Я задавал раньше этот вопрос в комментариях
Александр Денисенко — 2021-11-17 11:24:09(617)
Появилась информация об участии математиков Украины в Международном матконгрессе 2022
http://www.icm2022boycott.org/ukrainians/
====
По-моему, там не столько о конгрессе, сколько о Росийских властях
Why many Ukrainian mathematicians will not attend the ICM in Russia
Раньше в СМИ мелькало число 2600 отказов по миру от участия в конгрессе.
Письмо немного сумбурное — особенность жанра. А про участие математиков в конгрессе
вопрос есть. Конгресс рискует превратиться в Олимпиаду-80. Организуются пара десятков сателлитных конференций в Росссии и десяток по миру. На удивление — в Минске и даже две в Кракове. Коллеги Алексея Толпыго могут оказаться в хвосте событий. А роль математиков Украины много веков была существенной. За её рубежами распространилось карикатурное представление о науке Украины вообще и сегодня в особенности.
Очень хотелось бы узнать мнение Алексея по этому поводу, но без навязчивости конечно. Люди, которые по разным причинам не поедут в Северную Пальмиру, направятся в другие места — в Краков в частности. А могли бы в Киев…Что помешало Киеву организовать свою сателлитную конференцию?
Конгресс — мероприятие ещё и Международного союза Математиков. Он при чём? И молодежь Украины сильно бы выиграла от присутствия учёных разных стран на их глазах. Поляки не зря стараются.
Ах, как всколыхнуло память! Кирилл Борисович, Оксана Фёдоровна, супруги Кованцовы, курировавшие Республиканскую Заочную Физико-Математическую Школу при Киевском Университете, зам. председателя студсовета которой я был в 1974-1977 гг. …
Оксану Фёдоровну, среди прочих, упоминает Ион Деген («ИЗ ДОМА РАБСТВА», глава «В сравнении с 1913-м годом», https://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer2/Degen1.php): «преподаватели и профессора университета, неофициально экзаменовавшие сына, уверяли, что ему невозможно поставить оценку ниже отличной».
А в университете Оксана Фёдоровна читала мне вторую часть курса «Квантовая механика» (первую часть читал академик Cоломон Исакович Пекарь).
Не помню, был ли я лично знаком с Алёшей, но определённо очень много слышал о нём и от Оксаны Фёдоровны, и от Кирилла Борисовича. А вот его младшую сестру Наташу, прекрасную пианистку, на концерты которой она меня неоднократно приглашала и от которых я всегда был в полном восторге, помню прекрасно.
Вот переписка 11-летней давности между ней и папой:
Наталья Толпыго
Киев, Украина — at 2010-06-16 10:43:06 EDT
Дорогой Ион Лазаревич!
С огромным удовольствием хочу поздравить Вас с замечательным юбилеем! Не знаю, вспомните ли Вы меня — лет 40 назад Вы очень успешно вылечили Вашими магнитофорами руки юной пианистки, дочки Оксаны Федоровны Томасевич, физика и сотрудницы Михаила Дейгена. Я до сих пор Вам очень благодарна — с тех пор я стала пианисткой, профессором Киевской консерватории. Саша Гордон и его жена Инна — мои давние друзья.
Я с большим интересом прочла Ваши воспоминания о Некрасове, большое Вам спасибо!
Желаю Вам бодрости духа и отменного здоровья на долгие-долгие годы!
Ваша Наташа.
Ион Деген — профессору Наталье Толпыге
— at 2010-06-20 16:57:06 EDT
Дорогая Наташа!
Вероятно, к профессору следует обращаться с почтением на Вы. Но как мне сделать это, если в моей памяти ты славная девочка? Конечно, помню тебя, и Оксану Фёдоровну помню, и всё Мишино окружение помню. Поэтому твой отзыв мне очень дорог. Был бы тебе благодарен, даже, обругай меня, как человек искусства, за недостатки, обнаруженные другими отозвавшимися. Сегодня вернулись домой, и такое совпадение: в груде почты ваш киевский журнал «Радуга» с моим рассказом, а среди 108 писем электронной почты письмо Саши о твоём отзыве. Посмотрел и с радостью немедленно откликаюсь. Пожалуйста, будь здорова и не обращайся к врачам. Обнимаю!
Мир тесен: Кирилл Толпыго работал в ДонГУ, когда я там учился. Зубр! А вот ссылка его сына на мерзавца Соловьева о многом говорит…
А я Вас помню по Всесоюзной олимпиаде в Киеве — кажется 1969. Все показывали на Вас пальцем — тот самый Толпыго! Я был в команде Белоруссии из Гомеля. Многие упомянутые имена мне знакомы конечно тоже. Вопрос — что с участием математиков Украины
в предстоящем Конгрессе? Совсем про Конгресс ничего не слышно. Даже не известно, что там будет про школу. Вам успехов. Андрей Егоров принимал меня в интернат МГУ, мою работу тоже препы потеряли, но потом нашли за диваном… Смешно было, извинялись публично. Сосинский меня учил играть в футбол. Виделись пару лет назад. С Константиновым имел длительную беседу перед его кончиной. Интервью увлекательное.