СЕМЬ ИСКУССТВ

Дальнейшая переписка Герасимовича и Шепли показывает, как все более расходились условия жизни и работы обоих корреспондентов. Шепли, независимо даже от экономических трудностей США и при всей своей загруженности директорскими обязанностями, продолжал работать в условиях общей стабильности своей жизни и деятельности, обоснованно не теряя оптимизма.

Алина Еремеева

ПЕРЕПИСКА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ.
Б.П. ГЕРАСИМОВИЧ — Х. ШЕПЛИ, Ф. ШЛЕЗИНГЕР И ДР.
(1919–1937)

(продолжение. Начало в №6-7/2019 и сл.)

Глава V. На посту директора Главной обсерватории страны.         
§1. Трудный выбор и отклик Х. Шепли.

После долгих колебаний Б.П. Герасимович к лету 1933 г. соглашается принять на себя обязанности главы Пулковской обсерватории, с трудом и окончательно расставшись с Харьковом. Решение принимается им с полным осознанием ответственности нового поста с перспективой развития всей обсерватории, которой он надеется вернуть былую славу главного астрономического, а теперь уже и астрофизического центра России. Официально директором Пулковской обсерватории Б.П. Герасимович стал 27 мая 1933 г. Но только в августе у него появляется возможность поделиться этим с Шепли.

Письмо № 54 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

Observatoire Central
Poulkovo, près de Leningrad
августа 1933
Д-ру. Х. Шапли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой Д-р Шапли,
я прошу извинить меня за столь долгое хранение молчания. Последние два месяца были для меня довольно бурными. После долгих колебаний и неоднократных отказов я, наконец, принял директорство в Пулково и переехал сюда. Вы понимаете, как нелегко оставить место, где вы прожили двадцать лет, особенно если оно (это место) удерживает ваши ноги, как в ловушке и не позволяет им уйти.
Здешний народ и власти в Москве очень любезны со мной, что дает мне крошечную надежду, что я смогу возвратить этой обсерватории малую часть ее былой славы. Вначале мое положение было не очень легким — я встретил слишком много финансовых и экономических проблем, накопившихся за время директорского безвластия.
На второй день моего пребывания здесь американский ангел спустился с небес в облике C.H.P. (Сесилии Хелены Пейн). Это случилось ровно через два часа после прибытия со станции моей мебели и багажа. Счастье еще, что Сесилия не обратила на это внимания, и я смог устроить для неё комфортабельное место в резиденции. Она провела с нами десять дней и явно наслаждалась своим пребыванием в окрестностях и оценила обсерваторию. Мы говорили о многих астрономических проблемах, и она оставила здесь кусочек типичной Гарвардской атмосферы — реального вдохновения для меня. Я хотел бы думать, что Сесилия была «первой ласточкой» здесь и что другие мои друзья последуют её примеру. Имеются ли какие-нибудь возможности для вашего приезда сюда в будущем году? Если вы дадите мне знать заранее о ваших планах, я, конечно, смогу добыть специальные фонды для вашего путешествия, поскольку восторженное радушие русских астрономов не требует каких-либо приготовлений. Я также надеюсь, что вы не оставите меня без ваших драгоценных научных советов и вашей дружбы.
Мой и г-жи Ольги поклон и наилучшие пожелания миссис Шапли и мисс Кэннон.
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
P.S. Могу ли я попросить мисс Уолкер [или Уокер — Walker] изменить мой адрес в адресном списке Обсерватории?
В Приложении — список Гарвардских публикаций, отсутствующих в Пулково. Я буду премного обязан вам за присылку их (через посредство Смитсонианского Института), если у вас имеются дополнительные оставшиеся экземпляры. Простите меня, что досаждаю вам этой просьбой [2].

Первое письмо Шепли к Герасимовичу уже как директору Пулковской обсерватории, помимо поздравления и высокой оценки американцами его кандидатуры на этот пост, содержит, как всегда, обсуждение конкретных научных вопросов. В частности письмо содержит высокую оценку со стороны Шепли работ московских астрономов М.С. Зверева и Н.Ф. Флори.

Письмо № 55. Шепли — Герасимовичу

6 сентября 1933
Профессору Борису П. Герасимовичу
Директору Главной Обсерватории
Пулково под Ленинградом, СССР
Дорогой Герас,

Мои самые сердечные поздравления и сочувствие по поводу вашего избрания на пост директора большой Обсерватории. Для Пулково большая удача в том, что вас уговорили принести себя в жертву — я предвижу, что административная работа отнимет у вас много времени и вызовет отступление от ваших собственных исследований. Как бы то ни было, я думаю, вы обязаны послужить Российской астрономии. Конечно, мы в Америке уверены, что вы являетесь наилучшим человеком для этой работы.
Давайте иногда нам знать, как мы можем вам помочь в научном или другом отношении. Мисс Пейн возвратилась и дает нам наглядные отчеты о различных сторонах научной ситуации в России. Естественно, нас очень интересуют ваши семейные дела [3].
Нынешним утром перед завтраком я читал №6 4-го тома «Veränderlichen Sterne»[4]. На меня произвела сильное впечатление статья о [звезде] HD216014 — явно фрагмент хорошей работы, и я намерен обсудить ее на предстоящем коллоквиуме в Гарвардской Обсерватории. Предлагаемая скорость вращения линии апсид, предложенная Зверевым [5], — того же порядка, какой мы получили для YY Sagittarii; результаты чего опубликованы в выходящем Бюллетене Гарвардской Обсерватории. Быть может, вы когда-нибудь будете иметь случай передать эти замечания автору этой статьи.
Статья Floria [Н.Ф. Флоря [6] ] в той же публикации о CE Herculis заставляет меня привлечь внимание к прошлогоднему обсуждению миссис Хелен Савье Хогг (Sawyer
Hogg) [7] о переменных звездах в северной части ММО [Малого Магелланова Облака], где она находит множество периодов в интервале от 1 до 2 дней [8]. Работа опубликована а Гарвардском Циркуляре 374. Флоря должен быть чрезвычайно активным наблюдателем.
С нашим сердечным приветом всей вашей семье [в см. — всему вашему коллективу] от всех из семьи [всего коллектива] Гарвардской Обсерватории.
Весьма искренне ваш,  Х.Ш.

§ 2. Новые масштабы деятельности и забот Б.П. Герасимовича: планы, задачи, прогнозы и новые подводные камни. Ориентация на опыт американской астрономии и доморощенная оппозиция на пути к сотрудничеству

Борис Петрович Герасимович стал третьим за всю историю Пулкова директором-астрофизиком, после Ф.А. Бредихина (в 1890–1895) и А.А. Белопольского (1916– 1919). Но в отличие от своих предшественников, он имел не только высокий научный авторитет, но и немалый опыт непосредственного общения в своей работе с крупнейшими обсерваториями мира, прежде всего с научными центрами наиболее технически развитой страны — Соединенных Штатов Америки.
Пост директора главного астрономического центра страны при всей тяжести ответственности раскрывал заманчивые перспективы дальнейшего расширения тематики исследований в Пулковской обсерватории с упором на астрофизическое направление работ. Не менее заманчивой перспективой и даже необходимым условием осуществления задуманного представлялась ему и другая задача: внедрить и в Пулково новую организацию научного труда. Однако в условиях идеологических тисков «свыше», с одной стороны, и анархического духа крайней самонадеянности и вседозволенности «в низах» — среди части хлынувшей в науку новой молодежи, с другой, этот план был почти обречен на неудачу… Наряду с проявлением уже упомянутой оппозиции части молодежи в Пулково Герасимович почти сразу встретил сопротивление своим широким планам и за его пределами. Так в начале 30-х и среди молодых тогда специалистов (и в Ленинграде, и в Москве) проявился дух излишней самоизоляции и нежелания из ложной гордыни и самонадеянности участвовать в международном сотрудничестве, — например, в хорошо организованной сети наблюдений переменных звезд по образцу американской сети любительских наблюдений переменных (AAVSO — «Американская ассоциация наблюдателей переменных звезд»). Руководить ею не чурались виднейшие астрономы США. (Ученым секретарем AAVSO в эти годы был известный звездник, один из пионеров астроспектроскопии и массовых измерений лучевых скоростей звезд У. Кэмпбелл, иностранный член-корр. АН СССР с 1924 г., а с 1931 г. — президент Национальной академии США).
Так, видимо, начинал проявлять себя, еще идеологический тогда и, быть может, даже добровольно воздвигаемый «железный занавес»… (поскольку мы, говоря словами Маяковского, «… на буржуев смотрим свысока»…).
Но пока Герасимович был полон надежд. Это отразилось и в продолжавшейся интенсивной научной переписке с Шепли.

Письмо № 56 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

Observatoire Central
Poulkovo, près de Leningrad

Д-ру. Х. Шапли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
я чувствую себя очень пристыженным за столь долгое молчание. Мои теперешние обязанности так тяжелы, что совершенно не оставляют мне времени для того, чтобы держать моих друзей в курсе того, что у меня все в порядке. Эта обсерватория представляет собой монастырь, и я его аббат, который должен думать о массе вещей, не имеющих никакого отношения к нашей науке (подч. Б.П.)
Но, прежде всего, позвольте мне поздравить вас с двумя птицами, убитыми одним камнем: медалями RAS [Королевского астрономического общества](Royal Astron.Soc.) и Румфордовской. Я был рад и возбужден, читая отчеты об этих почестях. Г-жа Ольга и маленькая Татьяна присоединяются ко мне в этих поздравлениях.
Как, вероятно, рассказала вам С.Х.П. [С.Х. Пейн], наша работа над книгой [9]
продвигается медленно, но уверенно. В настоящее время я работаю над Новой [звездой] и получил некоторые интересные результаты. Моя работа над Ве-звездами, которую я начал в Гарварде, частично завершена и готова к печати. Бааде [10] пишет мне, что он нашел сильное подтверждение моей кривой период — светимость для долгопериодических переменных [цефеид]. Он проделал это для облака в Cygnus [Лебеде], определив модуль [11] из спектроскопических параллаксов 16 ярких (magn.) затменных переменных, используя объектив Рейтона (Reyton lens).
В настоящее время обсерватория оплачивает свои тяжелые долги по международным обязательствам. Потребуются большие усилия, чтобы завершить фотогр. и меридианную зону по программе AG (AG photogr. and meridian zone); измерить собственные движения в площадках Каптейна и т.д. Достаточно удачно, что имеется некоторое время и инструменты, позволяющие работать по программе, начатой два года тому назад по моему предложению, т. е. по темным туманностям. Несколько тысяч звезд в избранных площадках [Каптейна?] уже измерены для pg. [фотографических] и pv.[фотовизуальных] зв. величин ниже (down) 13^m [т.е. ярче]. Вскоре последует их обсуждение. В этом году я отправлю прекрасную камеру на Кавказ, чтобы собирать материал в более благоприятных условиях [12].
Планы реконструкции обсерватории на ходу и с хорошими перспективами для изготовления инструментов в нашей стране. К сожалению, нет надежды получить подходящие объективы (линзы) типа Росса [13], чтобы установить [осуществить] приличный небесный патруль, как я планировал несколько лет тому назад.
В Кавказских горах наполовину построена новая астрофизическая обсерватория, частично под нашим протекторатом. Это обсерватория в Абас-Тумане, расположенная в нескольких милях от турецкой границы, которую можно рассматривать как южную станцию лидирующей Российской обсерватории. Вы оказали бы нам большую любезность, если бы включили в свой рассылочный список и эту обсерваторию. Её адрес следующий: Астрофизическая обсерватория. Абас-Туман, Грузия, Кавказ, СССР.
И еще одна просьба. В Пулковской библиотеке отсутствуют многие Гарвардские публикации — главным образом относящиеся к военному времени. Нет ли какой возможности получить их, не затрудняя вас, через Смитсонианскую контору по обмену литературой? Я прилагаю при этом список публикаций, особо ценных для нас.
Мой сердечный привет миссис Шапли. Г-жа Ольга присоединяет свои приветы. Есть ли у вас какая-либо возможность приехать сюда к нам после прочтения Дж. Дарвиновской лекции? [14]
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович.
Март 30, 1934.

Немало времени у Герасимовича отнимали его многочисленные административные и общественные обязанности, в том числе и обширная переписка не только вне, но и внутри страны. На очереди была трудная проблема большой южной обсерватории — выбора места для неё. Не оставлял Герасимович и своей научной работы: «В настоящее время я приступил к обработке всего пулковского материала по новым» — писал он 29.06.1934 г. Б.А. Воронцову-Вельяминову [Переписка…,1934, л. 66].
Наиболее близким корреспондентом Б.П. оставался Х.Шепли, с которым он делился всеми своими радостями, заботами и проблемами. Но одну тему он не затрагивал никогда, ограничиваясь разве что глухими замечаниями о том, что ему приходится решать порой и задачи, весьма далекие от науки. Среди них был незатухающий давний «пулковский конфликт», старательно раздуваемый неутоленным самолюбием и амбициями главного «оппонента», а попросту непримиримого противника Герасимовича. Вспоминая нашумевший скандал начала 1936 г. в Пулково с молодым фальсификатором в небесной механике («астрономическим Бендером» Н. Вороновым (Еремеева, 1989; Бронштэн, 2001), В.П. Цесевич, как и многие, ошибочно считавший эту историю истинной причиной «крушения Герасимовича» (Цесевич, 2007, с.52) пишет: «Тогда уже начиналась атака Амбарцумяна на Герасимовича» (с.37-38). Но затравкой этой «атаки» стало давнее знаменательное собрание в Пулкове 9 января 1933г. (Мартынов,1984), когда на лестнице карьеры были выбиты ступеньки из-под ног двух таких разных по своему уровню, но одинаково поторопившихся претендентов на полную власть в обсерватории…
  Новый стиль руководства Обсерваторией при Герасимовиче проявился уже в его стремлении облегчить и тем укреплять международные контакты. Так, он сразу же приложил усилия к переводу на английский язык статей в Пулковских изданиях — Циркулярах, что немедленно нашло отклик у Шепли, позволив ему по этим источникам без промедления обсудить ряд актуальных научных проблем, которыми занимался и Герасимович. Из следующего письма Шепли видно также, насколько уважительно относился он к Б.П. Герасимовичу как автору посылаемых в Гарвардские издания статей, стремясь учитывать все его пожелания.

Письмо № 57 (H.U.A.) Шепли — Герасимовичу

Июль 25, 1934
Профессору Б.П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Пулково, СССР

Дорогой Герас:
Ваша телеграмма и письмо [15] получены. Др. Бок оформил первую страницу вашей заметки (note) в согласии с вашим разрешением. Я верю, что это будет вполне удовлетворительно для вас. Я рад узнать, что вы пишете м-ру МакКлеоду (McCleod’у [16]). Его адрес: Christine, North Dacota, Но, конечно, мы были бы готовы помочь в любой переписке. Этим утром я получил письмо от мисс Кэннон из Оксфорда — бодрое и даже с полной осведомленностью о красотах мира и вечерних развлечениях в обществе.
Вчера я провел около часа с Пулковским циркуляром № 10, с его многими интересными статьями. Он должен был стоить вам уйму труда. Это определенно показывает преимущество вашей обсерватории, где прилагается столько усилий, чтобы перевести эти статьи на английский.
Ваша собственная заметка (note) была в числе наиболее интересных для меня. Статья Боттлингера[17] и Шнеллера [18] была определенно плохой, настолько пустой, что не думаю, что ее стоит и обсуждать, но взамен я написал вежливое письмо. Я вкладываю копию этого образца учтивости. Вы можете заметить, что мы думаем о предмете сходно, подчеркивая долготу…нрб… и я бы должен был больше настаивать, чем я это делаю [в письме Боттлингеру?], на вероятной связи более слабых цефеид с определенными облаками сегмента Млечного пути (and I should have insisted more than I do on the probable affiliation of the fainter Cepheides with special clouds of Milky Way segment). Распухание (the swelling) нашего собственного Млечного Пути (в его модели как спиральной туманности) в направлении Стрельца, где цефеиды более многочисленны, конечно, приведет к увеличению по Z [— координате] (of course will give rise to increase in the z) [размеров Мл. Пути?]. Но наиболее важным пунктом, не отмеченным вами особо, является последняя фраза моего письма к Боттлингеру. Увеличивающееся среднее число [цефеид] с расстоянием — неизбежный результат (The increasing average with distance is an inevitable result) неизбежной случайной ошибки в прежних определениях звездных величин [видимо, их занижения, что вызывает иллюзию, что их плотность с расстоянием растет]; но с хорошими зв. величинами и с большим наблюдательным материалом этот источник ошибочной корреляции может стать весьма малым. Вероятно, реальным будет меньшее среднее z для расстояний менее чем 1000пк [т.е. по цефеидам Млечный Путь не утолщается столь быстро], и ваша интерпретация этого, связанная c изменением нуль-пункта кривой период-светимость, представляется мне как подходящая. Мы должны попытаться удвоить объем наблюдательного материала, с тем, чтобы обеспечить бо’льшую дифференцированность [его] по долготе [букв.— чтобы разделения по долготе могли быть более многочисленными, –для более детального изучения распределения цефеид по (очевидно, галактической) долготе].
[Посл. абзац — о намеченном недельном отдыхе.]
Искренне ваш
Х.Ш.

§3. Возвращение Пулково в систему академических институтов и развитие его международных контактов

Новый директор Пулкова начал с внесения ясности в то положение, которое к этому времени занимала отечественная наука, конкретно астрономия. Одним из первых, если не первым, он заявил, что Пулковская обсерватория еще в начале XX в. «утратила то первенствующее мировое значение, которое она имела во второй половине прошлого века», и провозгласил «необходимость возвращения ей прежней ведущей роли» (из письма к непременному секретарю АН СССР Н.П. Горбунову от 7.2.1936 г. [Переписка …,1936, л. 15].
Для этого необходимо было, прежде всего, вывести на мировой уровень новое, астрофизическое направление исследований. Герасимович продолжал поддерживать и традиционные для Пулкова астрометрическое и звёздно-астрономическое направления.
Однако, именно астрофизика нуждалась в эти годы в особой заботе — в новых инструментах и приборах, новых кадрах. На этом пути немалым тормозом стало то, что с 1919 г. Пулковская обсерватория находилась в системе Наркомпроса — организации маломощной и отвлекаемой от чистой науки многими практическими оргпроблемами.  Вопрос о переходе Пулкова в систему АН СССР был решён в августе 1934 г. Главная обсерватория страны — Пулковская вновь стала академической.
В Пулкове из молодежи работали к этому времени талантливый солнечник Е.Я. Перепелкин, активный солнечник и геофизик Д.И. Еропкин и уже проявившие себя в международном масштабе астрофизики-теоретики В.А. Амбарцумян и Н.А. Козырев. Но с последними тремя, бывшими аспирантами Белопольского, как мы видели выше, контакта не получилось и, в конце концов, Герасимович вынужденно и оправданно расстался с ними. Первым он вынудил в 1935 г. покинуть Пулково Амбарцумяна, а год спустя избавился и от двух других. И это уже вскоре «аукнулось» пулковскому директору.
В годы директорства Герасимовича в Пулково его подлинными единомышленниками и опорой стали сотрудники — астрофизики, впоследствии выдающиеся исследователи туманностей Г.А. Шайн и В.Ф. Газе, солнечник Е.Я. Перепёлкин, а из старшего поколения опытный астрофотометрист И.А. Балановский. Как и прежде, в Пулково многие советские астрономы приезжали на стажировку. В первой половине и середине 30-х гг. здесь побывали также крупные зарубежные астрономы, среди них Сесилия Пэйн, С. Чандрасекар [19], позднее Д. Мензел.

 Глава VI. Полное солнечное затмение 1936 г.

  §1. Переписка Б.П. Герасимовича во время подготовки к затмению
  В течение всего периода подготовки к затмению велась интенсивная переписка Б.П. Герасимовича с зарубежными астрономическими учреждениями и астрономами, стремившимися приехать для его наблюдения. В этих наблюдениях приняли участие астрономы США, Англии, Франции, Италии, Швеции, Нидерландов, Японии, Польши, Чехословакии. Намеревались, но не смогли приехать астрономы Германии. — Но основными корреспондентами были участники главной зарубежной экспедиции — американской, прежде всего его друзья и коллеги из Гарвардской обсерватории.
Так, уже осенью 1934 г. к нему обратился по ряду организационных вопросов Х.Шепли.

Письмо № 58. Шепли — Герасимовичу

18 октября 1934
Профессору Б.П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Пулково, под Ленинградом, СССР
(адрес на нем. яз.)

Дорогой Герас,
это предварительное письмо, касающееся проблем затмения. Наши головы почти целиком заняты русским затмением 1936. [Но] наши головы устроены намного лучше, чем наши бумажники. Я уверен, что смогу добыть некоторое количество денег от фонда Милтона (Milton); кое-что мы сможем получить частным путем; но Россия так далека, а времена все хуже и хуже. Поэтому мы намерены приветствовать некий план кооперации, в чем вы можете быть нашим гидом (guide). До затмения еще почти два года, но мы только [ букв. –в немногих месяцах от начала нашей работы] через несколько месяцев начинаем нашу работу и выработку планов для этого, если мы решаем, что действительно можем продолжать это. (The eclipse is nearly two years away but we are only a few months from the beginning of our work and plans for it, if we decide we can actually go ahead.) Нашим главой на затмении, конечно, будет д-р Мензел. В участии в этом также заинтересован д-р. Джозеф Бойс (J.Boyce) [20] из Массачусетского Технологического Института. Мы будем выполнять обычные при затмении наблюдения, но сосредоточимся на высокодисперсной спектроскопии.
Не могли бы вы в некоторое подходящее время прислать нам предварительные карты, которые могли бы нам пригодиться? И не могли бы вы дать нам знать, чего, как вы думаете, мы можем обоснованно ожидать на пути правительственной кооперации? Россия такая обширная страна и «охота за затмением» — предприятие, [требующее ] столь тщательной подготовки, что мы чрезвычайно [высоко] оценили бы правительственную и научную помощь.
Является ли положение д-ра Ог[о]родникова таким, что он мог бы стать полезным сотрудником в подготовке экспедиции на затмение?
У нас здесь все в порядке [и дальше — информация о ежегодных посещениях Обсерватории членами Американской ассоциации наблюдателей переменных звезд; о предстоящих научных и научно-популярных конференциях, с перечислением, кто будет председательствовать и читать лекции, включая Шлезингера.]
Всем я шлю мой сердечный привет.
Искренне ваш,
Х.Ш.

Ответ Герасимовича краток, содержит самую необходимую информацию, свидетельствуя о крайней загруженности его. Но письмо как всегда наполнено теплотой дружеских отношений.

Письмо № 59. Герасимович — Шепли
(Помечено штампом: Ответ от 6 дек.1934г.)
на бланке:

PULKOWO OSERVATORY
near Leningrad
[на полу-нем. полу-англ. яз.!]

Д-ру. Х. Шапли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
я только что возвратился домой после отсутствия и нашел ваши письма от 7 сент. [21] и 18 окт. Наши публикации уже отправлены в Денисонскую обсерваторию [22], как вы того желали. С затмением дела, само собой разумеется, более запутанны. Вы направили ваше письмо по верному адресу, поскольку в настоящее время я возглавляю подготовку к затмению по всему СССР в Комиссии АН. Конечно, возможности получения специального гранта для вашей экспедиции весьма невелики. Однако могут быть другие возможности, например, снижение стоимости проезда, возможность прибытия сюда из Америки на нашем судне и т.д. и т.д. Сейчас все эти вопросы еще не решены, но я смогу сообщить вам что-то определенное этим летом в Париже [на съезде МАС]. Лучшее, что можно сделать для д-ра Мензела [в те времена в неточной русской транскрипции — «Менцел»], это объединиться с одной из двух Пулковских экспедиций. Мы планируем отправиться в Оренбургские степи. Я спешно послал вам карту затмения с надписями на русском языке. В вашем штате всегда найдутся более или менее подходящие русские, кто сможет перевести вам эти иероглифы.
Я очень понимаю вашу рассеянность, которую никогда не замечал во время моего пребывания у вас. В течение последних двух лет я послал вам по крайней мере три письма, запрашивая о Гарвардских публикациях, которых недостает в нашей библиотеке, но я не получил никакого ответа от вас по этому вопросу [23].
Вам будет интересно узнать, что я заказал в Америке три объектива (lenses) Росса и спектрогелиоскоп и два комплекта часов Шорта в Англии.
У нас все в порядке. Обе леди шлют вам свой сердечный поклон. Более того, юная леди, когда смотрит на вашу фотографию («д-р Шапли, погребающий Аиду»), нежно называет вас «папа».
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
18 ноября 1934.

§2. Многообразие обсуждаемых проблем. Два несовместимых мира и стремление к сотрудничеству
Следующее имеющееся в нашем распоряжении письмо Герасимовича к Шепли датировано январем 1935 г. Оно является ответом, очевидно, на более позднее письмо Шепли, которым мы здесь не располагаем, и посвящено главным образом вопросу о состоянии дел с монографией о переменных звездах, над которой Б.П. работал в соавторстве с С.Х. Пейн. Дела эти резко изменились по внешним и внутренним причинам. В письме Б.П. дает свою оценку событий в Германии с приходом к власти Гитлера.

Письмо № 60 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

Д-ру. Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
благодаря вас за ваше любезное письмо, отвечаю на него быстро, открыто (свободно — freely) и искренне, как вы того желаете.
Прежде всего, теперь нет и речи о публикации монографии в Германии. Я вел переговоры со Спрингером до того, как Гитлер превратил Германию в конюшню; теперь, конечно, я не имею никакого намерения публиковать ее там. С другой стороны, в настоящее время для меня не имеет большого значения проблема авторского гонорара. “Промежуточные” трудности, упоминаемые в вашем письме, я думаю, не непреодолимы. СХП [С.Х. Пейн] могла бы приехать сюда в конце лета и весьма вероятно, что я в нынешнем году смогу провести пару месяцев или около того в США. Почта очень аккуратна и, будь столь же аккуратными корреспонденты, обсуждение спорных вопросов шло бы спокойно, по крайней мере, с технической точки зрения.
Однако имеются другие трудности, которые я хотел бы объяснить вам и которые вы без труда поймете, зная лично так хорошо СХП.
Я принял приглашение СХП при определенном условии, которое никогда не было оформлено на бумаге, но которое мы согласовали [между собой]. Согласно этому условию книга не должна быть просто собранием недостаточно обдуманных наблюдательных данных, вперемешку с немногими [некоторыми] предположениями (suggestions) об их природе. Она должна была бы показать решительный прогресс в интерпретации и в представлении в целом о проблеме, которая в настоящем виде, несмотря на ее важность и обилие наблюдательных данных, находится скорее в эмбриональном состоянии. В таком случае построение (план) нашей книги (как это точно отметил Милн) есть не что иное, как программа научной работы, по крайней мере, на несколько лет.
Имея в виду такую цель, я в течение 1933 — 1934 гг. работал над проблемой спектров переменных Ве-звезд и Новых. Результаты этой работы частично опубликованы, а частично готовы к печати. В то же время я стимулировал некоторых других лиц работать над проблемой звездной переменности. Кстати, я преуспел в организации более или менее систематических наблюдений переменных слабее U Gem здесь и в Новой Зеландии — план международной кооперации будет представлен на рассмотрение в МАС.
Имея в виду такое важное начинание, я уже предостерегал СХП против спешки в этой проблеме [с изданием книги], и мне казалось, что я в этом преуспел. Теперь, как вы пишете, она хочет ускорить дело, чтобы закончить книгу «в течение трёх месяцев». Это оставляет мне лишь пожелать СХП «счастливого пути» и идти своей собственной дорогой.
Имеется, однако, и другой, чисто человеческий аспект проблемы, о котором стоит упомянуть. Примерно до 1934 г. СХП и я довольно часто использовали нашу взаимную переписку, обсуждая вопросы, относящиеся к монографии. Однако с прошлой зимы СХП внезапно прервала свою переписку, её последнее письмо было о том, чтобы объявить, что она выходит замуж. Даже более того: в прошлые март и апрель или около того, в две разные даты я отправил к СХП два §§ книги, запрашивая ее критические замечания. — Я не получил ни ответа, ни подтверждения о получении.
Я рад, что ваше письмо прояснило ситуацию и искренне желаю, чтобы вы получили от СХП книгу для HM (Harvard Monograph — Гарвардской монографии? — См. зд. №61) в срок не более 1-2 лет.
Плохая погода не позволила нам наблюдать Новую [N Her, 1934] так часто, как мы хотели бы. В Пулково мы получали спектры с большой дисперсией с 30” рефрактором в течение 10 ночей; Симеиз оказался более удачлив в отношении погоды.
Я надеюсь увидеть вас в Париже. Более того, я надеюсь на визит в США этим летом — однако, в последнем я не уверен.
С наилучшими пожеланиями от G’s to S’s [от всех Герасимовичей всем Шепли],
Б.П. Герасимови
27 янв. 193».

Дальнейшая переписка Герасимовича и Шепли показывает, как все более расходились условия жизни и работы обоих корреспондентов. Шепли, независимо даже от экономических трудностей США и при всей своей загруженности директорскими обязанностями, продолжал работать в условиях общей стабильности своей жизни и деятельности, обоснованно не теряя оптимизма. Окружавшие его коллеги — свои и гости, — если и испытывали трудности, то решали их, свободно выбирая на время и находя новые более приемлемые для себя места (и страны!) деятельности.
Совсем иная обстановка окружала Герасимовича, на которого обрушилась не только масса новых организационных забот, сильно мешавших его научной деятельности, которую он все же интенсивно продолжал. На его горизонте все более проявлялись признаки приближавшегося грозового фронта — событий, скрытых интриг, направленных как против него лично, так и против руководимой им Пулковской обсерватории

Подоплекой этого, очевидно, была отчасти своего рода конкуренция, соперничество двух отечественных научных центров — Москвы и Ленинграда, неприятие его рядом ведущих московских астрономов как «западника», более того — пропагандиста американской формы организации научной работы, когда глава обсерватории был непререкаемым авторитетом для подчиненных, а работа шла в условиях четкой субординации при взаимном доверии. Ведь главой ГАИШ был тогда всего лишь образованный чиновник (А.А. Канчеев [24]) — не астроном к тому же, а сотрудники в отделах — сами себе головы и по уровню знаний, и по духу времени! Всякая попытка со стороны Б.П. вовлечь их в международную систему сотрудничества воспринималась с неизменной обидой, как ущемление их собственного авторитета. Это, видимо, подогревалось и переходом ряда сотрудников (К.Ф. Огородникова, С.К. Всехсвятского) из Москвы в Пулково. Но, быть может, в еще большей степени осложняли жизнь директора Пулкова отголоски давнего пулковского конфликта, когда бестактность Дрозда и излишняя самоуверенность и напористость молодого Амбарцумяна разрушили надежду последнего на собственную быструю карьеру в Пулково. Он этого не забыл, и не забывал никогда.
О разрыве мира Шепли и мира Герасимовича, даже о наивном непонимании первым, в каких сложных условиях оказался его друг и бывший гарвардский коллега, ярко свидетельствует следующее письмо Шепли из благополучного Гарварда в Америке к Б.П. в предгрозовую для Герасимовича, уже сотрясавшуюся отдаленными громовыми ударами, накалявшуюся атмосферу Пулкова… Звучавшая в прежних письмах Б.П. ностальгия по незабвенным для него временам научного сотрудничества в Гарварде все более уступала место новым заботам, втягивавшим директора Пулкова в свой водоворот.
Вместе с тем переписка эта, как обычно, наполнена и обсуждением чисто научных проблем и забот. Причем Шепли проявляет в этом тонкую тактичность психолога (в обострившейся проблеме соавторства в работе Б.П. и С. Пейн над монографией по переменным звездам).

Письмо № 61. Шепли — Герасимовичу

Март 6,1935Д-ру Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Пулково, СССР

Дорогой Герас,
я только что встал после трех недель болезни, и отсюда задержка в подтверждении получения вашего письма, связанного с книгой о переменных звездах. Теперь, достаточно окрепнув, чтобы взяться за переписку, я спешу написать вам, что мы с радостью услышали о ваших планах приехать в Америку этим летом. Я полагаю, что вы посетите Парижский съезд [МАС ] и после этого сразу приедете сюда. Если вы не промедлите, вы окажетесь здесь в то время, когда мы проводим специализированные семинары в течение школьной летней сессии. Здесь будут д-р А. Паннекук [25] из Амстердама, д-р Боуэн [26] из Пасадены, ваш маленький мальчик Отто Струве из Йеркской Обсерватории и некоторые другие. Мы собираемся провести семинары по спектральному анализу, звездным атмосферам, Солнцу и даже по структуре Млечного Пути — превосходная астрономическая аспирантура в течение шести недель с 5 июля до 15 августа. Паннекук планирует остаться до середины сентября и будет проживать в коттедже на Ок-Ридже. Так что, пожалуйста, торопитесь, и возьмите дело в свои руки (букв.: преобладайте — get over), чтобы помочь в некоторых из поединков ( So please hurry up and get over in order to help some of the fights). Я надеюсь, что ваши два месяца или около того в Америке могли бы быть проведены главным образом здесь с нами. Мы хотели бы, чтобы вы осуществили свой план и, конечно, мы надеемся, что вы привезете и ваших леди, если это будет возможно.
Что касается монографии о звездной переменности: новость о вашем приезде заставила меня задуматься о существе проблемы. В течение последних трех недель прерывистых размышлений я пришел к заключению, что было бы лучше всего возобновить дело о разводе между соавторами. Я думаю, что это обычная трудность — сотрудничать на равных и успешно для двух высококомпетентных и очень активных индивидуальностей. Это много проще для мастера и ученика или для директора и ассистента и это не столь трудно с учебниками. Но сотрудничество двух равно [одинаково] энергичных [сильных] индивидуальностей в творческой работе может не быть простым делом, совместимым и, в конце концов, удовлетворительным. По крайней мере, таковы были мои размышления выздоравливающего.
С другой стороны, я нахожу, что в данном случае леди вполне готова продолжить действовать по первоначальному плану и активно — реализуя, конечно, то, что можно было бы сделать, — если бы вы имели возможность посвятить значительное время этой работе здесь, в Америке. Действительно, она написала мне подробно о ситуации и своей уверенности, что том был бы лучше, если бы он был сделан сообща. Я полагаю, она собирается вам написать по поводу дальнейшего уточнения этих пунктов.
А сегодня у меня появилась еще одна идея. Было ли бы возможно для вас, когда вы приедете сюда следующим летом, остаться здесь на несколько месяцев — скажем до Рождества? Если бы это было возможно, то:
Мы могли бы познакомиться с российской и американской астрономией, соответственно.
Вы могли бы провести здесь несколько информационных конференций с несколькими аспирантами по переменным звездам или другому объекту, что дало бы мне возможность раздобыть для вас в наших небольших фондах две — три сотни долларов, чтобы помочь оплатить ваше проживание здесь.
Мы могли бы вновь обсудить проблему книги о переменных звездах и, быть может, в эти месяцы с конца июля до Рождества начать и закончить (make a start and finish) Гарвардскую монографию по звездной переменности.
Имеется ли какая-либо возможность вообще для вас сделать что-нибудь подобное? Если вы уже имеете выделенные вам деньги на поездку в Америку, то дополнительные расходы были бы не столь велики, а дополнительная работа, проделанная здесь, имела бы для астрономии огромное значение.
Ответьте мне как можно скорее и передайте мой сердечный привет вашим леди, как большой, так и маленькой.
Искренне ваш,
Х.Ш.

Как далеки были эти «мирные» предложения и размышления Шепли от реальности, окружавшей Герасимовича!

§3. Хлопоты Б.П. Герасимовича о приеме СССР в МАС на предстоявшем его съезде в июле 1935г., а также о собственном участии в съезде и последующем визите в США.

Помимо своих внутренних забот, одним из важнейших для Б.П. Герасимовича оставалось стремление укреплять международные связи астрономов. Об этом свидетельствует его письмо к Ф. Шлезингеру, в то время президенту МАС, от марта 1935 г.

Письмо № 62 (Y.U.A.–I.P.). Герасимович — Шлезингеру.

на бланке:   Observatoire Central
Poulkovo, près de Leningrad

Март 8, 1935
Д-ру Ф. Шлезингеру
Йельская Обсерватория
Нью-Хейвен, Кон[нектикут].

Дорогой д-р Шлезингер,
это письмо может рассматриваться как продолжение дружеского разговора, который мы вели три года назад в Нью-Хейвене. Как вы, вероятно, вспоминаете, мы оба соглашались тогда, что членство СССР в МАС будет чрезвычайно желательным, как только обстоятельства позволят это. Я имею весьма веские основания думать, что в настоящее время наша Академия наук вошла бы в МАС, если бы к ней должным образом обратились и пригласили её. Такое приглашение может быть направлено мне как директору Пулковской обсерватории, которая, будучи главной обсерваторией в Союзе, является частью Академии.
С уважением
Б.П.Герасимович.

Ответ Шлезингера, вполне благожелательный, не заставил себя ждать.
Из письма видно, как высоко ценили американцы успехи астрономии в России и каким высоким авторитетом пользовался в США сам Герасимович.

Письмо № 63 (Y.U.A.–I.P.). Шлезингер — Герасимовичу.

Март 25, 1935
Профессору Б. Герасимовичу
Директору Пулковской Обсерватории
под Ленинградом, СССР

Дорогой Герасимович,
я только что получил ваше письмо от 8 марта и как президент Союза [МАС] направляю приглашение вашей Академии, как вы советовали. Как я отметил в этом письме, блестящий прогресс, который проделан в России во всех ветвях астрономии, служит темой частых обсуждений астрономов, где бы они ни собирались вместе, и делает нас еще более желающими, чтобы Россия теперь присоединилась к Союзу. Я могу добавить, что для меня было бы большой личной радостью, если бы российские астрономы сделали этот шаг в течение срока моего президентства [27].
Есть некоторое количество вопросов, по поводу которых мне нужно было бы связаться с вами, но я твердо надеюсь увидеться с вами и некоторыми из ваших коллег на съезде в Париже, начинающемся 10 июля. Если кого-либо из ваших коллег, по вашему мнению, следует пригласить на съезд, я буду рад сделать это. Те, кто были кооптированы в различные Комиссии, в таком приглашении не нуждаются [28].
С сердечным приветом
и уважением (Sincerely yours)
Фрэнк Шлезингер.

Между тем, на пути разнообразных планов и хлопот Герасимовича в его научно-организационной деятельности вставали порой новые непредвиденные и мало оправданные трудности. Ими, а также и своими успехами на этом пути он, как обычно, делился с Х. Шепли и Ф. Шлезингером. При этом все более весомой для Герасимовича становилась проблема подготовки к затмению 1936 г.

Письмо № 64 Герасимович — Шепли

Др. Х. Шапли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
большое спасибо за ваше любезное письмо и хлопоты для оформления моей поездки в США. Моя просьба об одобрении этой поездки уже движется по необходимым каналам, и я имею некоторую надежду на её успех. Нет никаких сомнений насчет моего путешествия в Париж с кратким пребыванием в Европе. Получить то же для США будет более трудно с точки зрения, как денег, так и времени.
Мой проект модернизации нашей обсерватории и строительства нового астрофизического филиала на юге уже одобрен Академией. Сейчас я организую экспедиции на Кавказ, в Крым и наш Туркестан для необходимых наблюдений. Некоторые инструменты для нового филиала готовы, некоторые заказаны и некоторые в стадии проектирования или просто в моей фантазии[29]. Приготовления к будущему затмению также отнимают много времени. Будет несколько советских экспедиций, и их подготовка идет централизованно в Комиссии или Академии. До сих пор все идет гладко; инструменты заказаны здесь и за рубежом и т.д. Сейчас я веду переговоры о снижении стоимости проезда и тарифов для иностранных экспедиций. Я уверен, что добьюсь этого.
Я описал все эти вещи только для того, чтобы объяснить трудность попасть в Гарвард. Как только я услышу что-либо обнадеживающее в этом отношении, я телеграфирую вам, с просьбой к вам, как обычно, обеспечить мне визу.
Большое спасибо за Гарвардские публикации, которые вы любезно прислали в нашу библиотеку.
Леди шлют свой сердечный поклон всем Шапли. Я присоединяюсь к ним.
Пулково 27 апреля 1935.

Из следующего письма Герасимовича Шлезингеру открывается, быть может, главный первоначальный стимул создания при Академии наук координационного представительного национального астрономического органа (будущего Астрономического совета АН СССР). О нестабильной, нервозной атмосфере организации научной жизни в СССР, главным образом, видимо, из-за бюрократической волокиты, свидетельствовало и то, что за считанные дни до открытия съезда МАС в Париже Герасимович еще не имел уверенности в своем участии в нем.

Письмо № 65 (Y.U.A.–I.P.). Герасимович — Шлезингеру
на бланке Пулковской обсерватории:

Observatoire Central
Poulkovo, près de Leningrad
28 июня 1935

Д-ру Ф. Шлезингеру
Отель «Континенталь»
3, ул. нрб (Тюильри
Париж

Дорогой д-р Шлезингер,
я с сожалением сообщаю вам о небольшом осложнении, связанном с нашим вступлением в Союз. Наша Академия не входит в Международный Совет [30]. С другой стороны, в нашей стране нет ничего подобного «Национальному комитету», и Академия не готова вверять [что-либо] [нашему] Астрономическому обществу, которое не является ни одной из ее организаций[31]. Непосредственно после получения вашего любезного письма я информировал Академию об осложнении и просил об ускоренной организации «Астрономического комитета СССР». Хотя я имею благоприятный ответ из Академии, которая делает некоторые решительные шаги для создания Комитета, все еще нет уверенности, как в том, будет ли такой Комитет создан, так и в юридическом оформлении его до 10 июля [начало съезда МАС]. Я все еще надеюсь, что в наиболее неблагоприятном случае может быть найден какой-то легальный компромисс для того, чтобы выйти из этой скорее странной трудности.
Я также все еще не знаю, поеду ли в Париж. Если я не смогу посетить съезд, это письмо, возможно, будет представлять для вас особый интерес.
С уважением
Б.П. Герасимович.

Вверху машинописного текста письма приписка рукой Шлезингера:

«Обязательно приезжайте в Париж. Мне важно, чтобы мы не позволили формальностям (я?) мешать (нрб.) вашей приверженности [желанию присоединиться к МАС]
Шлезингер»

Очевидно, хлопоты Герасимовича все-таки увенчались успехом: СССР в 1935 г. вступил официально в МАС, а сам Герасимович принял участие в съезде Союза. ( В том же году были установлены дипломатические отношения между СССР и США.) Но надежды Б.П. на серьезные контакты с зарубежными коллегами в Париже не оправдались. Нереальной оказалась и его надежда побывать после съезда в Америке. О своих впечатлениях о Парижском съезде он мельком сообщает Шепли (который на съезде не был) лишь в сентябре 1935 г. Главными в этом письме становятся теперь более важные для директора Пулкова вопросы, связанные с налаживанием наблюдений с помощью RL-камер (рефракторы с объективами Росса, монтировка которых уже обсуждалась в одном из прежних писем к Шепли?) и особенно с подготовкой к затмению 1936 г. Предстояло организовать несколько предварительных экспедиций для выбора места для его наблюдений. Герасимович сообщает также о пополнении штата Пулкова и радуется научным успехам своего подопечного, а отныне и сотрудника в Пулкове Огородникова.

Письмо № 66 (H.U.A.). Герасимович — Шепли
на бланке Пулк. обс.:

Observatoire Central
Poulkovo, près de Leningrad
10 IX 1935

Д-ру. Х. Шапли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
я получил ваше любезное письмо и заметки Герриша (Gerrish). Вы, конечно, понимаете мои чувства благодарности и обязанности вам за данные по RL— камере [32]. Сегодня я пишу г-ну Герришу, чтобы особенно поблагодарить его. В целом схема установки RL представляется мне очень простой и остроумной — она позволяет избежать трудностей, которые мы встретили здесь, когда обсуждали монтировку наших объективов (lenses) [33].
Я благополучно достиг Пулкова после моего краткого пребывания во Франции. Его результаты скорее унылы — я не получил ни вдохновения, ни новых идей для дальнейшей работы; фактически я даже не имел времени обговорить с моими друзьями некоторые интересовавшие меня вопросы.
Удовольствие, которое я получил от самой встречи с моими друзьями из Америки, не нуждается в том, чтобы напоминать об этом.
Здесь я нашел, как всегда, массу практических проблем, требующих решения, особенно проблем, связанных с 6-ью экспедициями, которые я посылаю этим летом в разные места СССР.
Д-р Огородников уже переехал из Москвы в Ленинград и теперь состоит в нашем штате сотрудников. Я очень рад за реабилитацию его статьи о звездных потоках, которая всегда казалась мне очень хорошей, хотя я не согласен, что наша система [Галактика] представляет наиболее общий [динамический?] случай [34].
Наши сердечные поздравления вашей семье и наилучшие пожелания всем вам.
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
P.S. Я до сих пор не получил светокопии [?], которые вы послали мне почтой, но надеюсь вскоре получить их.

§4. Хлопоты Б.П. Герасимовича об организации экспедиций из других стран на затмение 1936 г.

В конце 1935г. Герасимович писал Шепли:
Письмо № 67 (H.U.A.). Герасимович — Шепли.
(ответ 13 янв. 1936)

Д-ру. Х. Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.

Дорогой д-р Шапли,
вы не имели от меня вестей, я думаю, с очень давнего времени. Вместо общения с вами я переписывался с Д.М.[Доналд Мензел] по техническим вопросам, связанным с экспедицией на затмение. Подготовка к затмению (которое для меня лично не представляет большого интереса [! — АЕ]) съедает бо’льшую часть моего времени и доставляет мне немало трудных часов. Мы посылаем что-нибудь около 16 экспедиций, включая специальные радиочасти. Все относящееся к экспедициям сосредоточено в руках Академической комиссии, президентом которой я являюсь. Вы можете вообразить, как я загружен. Правительство весьма щедро в снабжении нас деньгами и другими средствами: это подразумевает особую ответственность.
Есть один пункт в этой области, который заставляет меня испытывать некоторое беспокойство, когда я пишу вам: до сих пор я не могу сказать вам что-либо определенное относительно снижения стоимости проезда и т.д. для иностранных экспедиций. Т.о., я не могу дать определенный ответ на вопрос Д.М., как о вероятной стоимости транспорта, так и о затратах на проживание. С другой стороны, как вы, вероятно, знаете, в нашей стране должна быть проведена определенная финансовая реформа, нацеленная на стабилизацию нашего обменного курса (5руб за 1 американский доллар). В то же время цены на еду и т.п. могут быть значительно снижены, и мы ожидаем еще новых снижений в ценах[NB!] Т.о. представляется довольно трудным сказать что-либо определенное о расходах на проживание на будущее лето. В качестве верхней границы, которая определенно не будет достигнута, я могу полагать что-то около 5 — 6 долларов в день на человека. В центральной распределяющей организации [нечто вроде Центроснаба?] я заказал необходимое количество строительных материалов для вашей экспедиции. Всеми этими вопросами для нас и для вас вместе будет управлять специальный опытный человек, которого мы берем с собой.
Все мы здесь здоровы, и старшие, и младшие. Г-жа Г. и моя маленькая девочка шлют свои сердечные поздравления вам и вашей семье. Специальные поздравления Мисс Кэннон.
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
Пулково 28 дек. 1935.

В воспоминаниях Д. Мензела о его экспедиции на затмение описан эпизод, который несколько мог прояснить для него душевное состояние Б.П. Герасимовича:

«…как-то после полудня он и я совершили прогулку в Русские степи, разговаривая большей частью о науке. Я особенно запомнил этот разговор, потому что, оглядываясь назад, я понимаю, что Герасимович должен был сознавать какой-то грозящий рок, который, возможно, при известных обстоятельствах мог сразить его. Среди заявлений, которые он высказал мне, — я определенно припоминаю теперь только некоторые [из них] — были следующие. Он сказал, что одно время (по-видимому, когда он был еще в Харькове) он не имел благоприятного впечатления от коммунизма и что он действительно навлекал недоброжелательность кое-кого из представителей властей. Он сказал, что был, конечно, не прав, потому что теперь, когда он занял новое положение как директор Пулково, власти, определенно проявили себя с лучшей стороны в поддержке астрономии. Но даже в этом случае, как он доверительно поделился со мной, он оказался в некотором затруднении. Он рассказал мне, что уволил одного члена из своего штата сотрудников — я думаю, что он назвал имя, это был Еропкин — за проявление нечестности и бездельничанье (laziness). Герасимович сказал, что был удивлен, узнав позднее, что этот человек был членом компартии, и добавил затем, что опасается, что этот бывший сотрудник мог бы причинить ему неприятности[35]. Мы поговорили о некоторых других вещах и затем он спросил, возможно ли было бы для него приехать снова в Соединенные Штаты на краткий срок для преподавания. Он планировал приехать одному и оставить миссис Герасимович. Я сказал, что разузнаю все по моем возвращении, и что сочту своим долгом исполнить это как можно скорее, как только вернусь в Штаты» (Мензел, 1970).

Руководимая Б.П. Герасимовичем экспедиция, как и две другие пулковские прошли вполне успешно (рис.18). На заседании физической группы АН СССР 5 июля 1936 г. Герасимович доложил о первых результатах. Работа была отмечена благодарностью и премией Академии. Было рекомендовано немедленно начинать подготовку к следующему видимому в СССР затмению Солнца 21 сентября 1941 г. Отмечалась и необходимость «закрепить научные связи с иностранными астрофизиками, установившиеся в совместной работе по затмению» (Постановление,1936).
Благодарность за такое сотрудничество высказывает и Шепли в восторженном письме о результатах участия американских астрономов в наблюдении прошедшего затмения:

Письмо № 67а Шепли — Герасимовичу.

Harvard College Observatory
Cambridge, Massachusets
8 August 1936
Professor B.P.Gerasimovic, Director
Astronomical Observatory
Pulkovo, U.S.S.R.

Дорогой профессор Герасимович,
доктор и миссис Мензел вчера возвратились из экспедиции по солнечному затмению. Мы все чрезвычайно удовлетворены научными результатами. Мензел и я устроили сегодня конференцию и думаю, что мы знаем, как мы будем заботиться об остальной части полученного материала. Вполне очевидно, что имеющихся у него данных [по затмению] достаточно для того, чтобы загрузить им себя и занять студентов в течение года или двух.
Мы, конечно, лично и официально чрезвычайно благодарны российским ученым, которые позволили нам посредством консультаций и другими способами удовлетворительно выбрать место для наблюдения затмения и успешно осуществить нашу научную деятельность. На вас и ваших коллег там должно было лечь тяжелое бремя труда и ответственности; но, конечно, ваши труды и общий интерес к знаниям о Солнце усилили нашу и без того уже высокую оценку России и российских ученых [36].
Я надеюсь, ваша работа продолжается удовлетворительно. Интересно, в состоянии ли вы сейчас взять на себя часть отложенной научной деятельности, которую вы обсуждали с доктором Мензелом. Вероятно, вы, прежде всего, нуждаетесь в отдыхе, но если и когда вы готовы начать мы будем рады сотрудничеству. Мы не начнем, однако, пока мы не услышим что-либо от вас.
Искренне ваш,
Харлоу Шепли.

Из письма видно, что Д. Мензел выполнил просьбу Герасимовича, и Шепли в заключительном абзаце письма осторожно запрашивает Б.П., готов ли он продолжить работу в США.

(окончание следует)

Примечания

[1] Перевод писем с английского языка на русский, предисловие и примечания.

[2] В списке — только номера Гарвардских Бюллетеней и Циркуляров со статьями Б.П. и два тома других изданий (также со статьями Б.П.): Proc. Nat. Acad. Sci., 13, 1927, p. 180; 387; Proc. Amer. Acad. 62, 1927, p. 155, 173.

[3] Видимо, С. Пейн сообщила о приближавшемся прибавлении в семье Б.П. Герасимовича. Действительно, 22 сентября 1933 г. родилась его первая и единственная дочь Татьяна.

[4] «Переменные звезды».

[5] Митрофан Степанович Зверев (1903 — 1991) один из ведущих советских астрономов-наблюдателей, специалист в области фундаментальной астрономии, службы времени, исследователь переменных звезд, чл.-корр. АН СССР (1953). В 1931 — 1951 сотрудник ГАИШ, в 1951— 1971 зам. директора Пулковской обсерватории. Под его руководством была осуществлена программа составления КСЗ (Каталога слабых звезд), предложенная в 1932 г. Н.И. Днепровским и Б.П. Герасимовичем. На фотографии VI Конференции по переменным звездам, проходившей в октябре 1936г. в ГАИШ на Красной Пресне (см. ИАИ, XXI, 1989, вкл. между с.352 и 353), присутствуют и Б.П. Герасимович и М.С. Зверев. Но состоялся ли разговор Б.П. с М.С. и выполнил ли Б.П. просьбу Шепли трехлетней давности, неизвестно. (Во время моих бесед с М. С. в 80-е гг. в Пулкове о тех давних событиях я еще не знала о переписке Б.П., которой посвящена настоящая статья.— А.Е.).

[6] Николай Федорович Флоря (1912 — 1941) советский астроном-наблюдатель, в астрономию пришел из любителей, сотрудничая в Рос. об-ве любит. Мироведения (РОЛМ), специализировался на исследовании переменных звезд и строения Галактики, с 1931 — сотрудник Ташкентской обсерватории, в 1935 — 1941 ученый секретарь ГАИШ; погиб на фронте в составе Московского народного ополчения в окружении на подступах к Москве (в Ельнинском районе Смоленской области).

[7] Одна из сотрудниц Шепли в Гарвардской обсерватории.

[8] Речь идет, очевидно, о цефеидах.

[9] Упоминавшаяся выше намечавшаяся совместная монография по переменным и вообще нестационарным звездам.

[10] Вальтер (Вильгельм Генрих) Бааде (1893 — 1960) — немецкий астроном-наблюдатель (в Германии начал с изучения и открытия новых комет и астероидов); в 1931 — 1958 сотрудник обсерватории Маунт— Вилсон, где сосредоточился на внегалактической астрономии, наблюдая на 100-дюймовом, а позднее на 200-дюймовом (на обсерватории Маунт-Паломар) рефлекторах. Его главными заслугами стали разложение на звезды центральных частей М31 в Андромеде и эллиптических галактик (1944); разделение звездного населения Галактики на два класса — молодые звезды, связанные с пылевой ее составляющей (Население I типа, плоская подсистема Галактики) и старые, составляющие сферическую подсистему Галактики (Население II типа); сенсационное открытие (1952), что цефеиды населения II типа имеют значительно большую светимость и в связи с этим межгалактические расстояния, определенные по ним, должны быть увеличены в несколько раз. В описываемые у Б.П.годы Бааде как раз начал заниматься проблемой определения межзвездных расстояний по цефеидам (на основании зависимости для них «период-светимость», в установлении которой сыграли роль Г. Ливитт, 1908, Э. Герцшпрунг, 1913 и Х. Шепли, 1918).

[11] Видимо, речь шла о независимом получении контрольного расстояния цефеид данного периода и блеска (иначе — модуля расстояний цефеид) по известному расстоянию (параллаксу) затменно-переменных звезд с таким же блеском (видимой зв. величиной), для которых Шепли нашел способ определения расстояния по их кривым блеска).

[12] Первый отечественный 13” рефлектор Н.Г. Пономарева был на время отправлен в Абас-Тумани, где он и был в дальнейшем «присвоен», ибо телескоп так и не вернули.

[13] Возможно, речь шла о Фрэнке Элморе Россе (1874—1960) — американском астрономе и физике. В ОКПЗ упомянуты публикации: F.E.Ross. Astron. Journ.V.36, N122,1926; V.38, N144, 1928.

[14] Реакция на этот вопрос не отразилась в имеющейся переписке. Х. Шепли впервые посетил СССР лишь после окончания Второй мировой войны (см. об этом в конце статьи), а затем в 1958 г. как участник Х Генеральной ассамблеи МАС в Москве.

[15] В распоряжении автора этого письма и телеграммы нет. — А.Е.

[16] Промежуточное имя, найти о нем ничего не удалось.

[17] Боттлингер (Kurt Felix Ernst Bottlinger,1888–1934) — немецкий астроном, один из основоположников звездной динамики, известны формулы Ботлингера и Оорта, описывающие дифференциальное вращение Галактики. Боттлингер первым в 30-е годы пришел к заключению о существовании в Галактике подсистем звезд как пространственно и кинематически различающихся реальных элементов ее структуры. В отличие от своего знаменитого соавтора Оорта Боттлингер в истории астрономии оказался незаслуженно забытым. Биографических сведений о нем найти также пока не удалось.

[18] Возможно, имелся в виду Гериберт Шнеллер (1901 — 1967) — немецкий астроном, исследователь переменных звезд (работал на обсерваториях Бабельсбергской, Зоннебергской и Потсдамской). (Колчинский и др., 1986).

[19] Субраманьян Чандрасекар (1910 — 1995) — знаменитый индийский астрофизик-теоретик, с 1936 г. жил в США, член Лондонского королевского общества (1944) и Нац. АН США (1955).

[20] Других сведений о нем не найдено.

[21] Этого письма в переписке нет.

[22] Обсерватория Денисонского ун-та, Сидней, форт Денисон, Австралия.

[23] К этому месту сделана приписка, видимо, рукой Шепли: «Отправлено 6 нояб.1934 (Список, отправленный в письме БПГ от 18 авг.1933 и, возможно, другие нрзбр)».

[24] До назначения директором ОГАИШ он был заведующим научным отделом Главнауки.

[25] Антони Паннекук (1973 –1960) — голландский астроном, астрофизик-теоретик (физика звездных атмосфер, первый количественный анализ спектра солнечной вспышки) и интерпретатор (фотометрия Млечного Пути, новый метод определения расстояний до темных туманностей в нем), историк астрономии, член Нидерландской королевской АН (1925), в 1921 — 1946 директор основанного им в Амстердаме Астрономического института (Колчинский и др. ,1986)..

[26] Айра Спрейг Боуэн (1898 — 1973) — американский физик и астроном, член Нац. АН США (1936), в 1921 — 1946 сотрудник Калифорнийского технологического ин-та, с 1931 — профессор физики. Области исследований — физика газовых туманностей, физика космических лучей, экспериментальная спектроскопия, конструирование оптических приборов. В 1927 г. объяснил природу загадочных линий «небулия» в спектрах газовых туманностей как запрещенных линий ионов O и N, возникновение которых и высокая интенсивность оказываются возможными в чрезвычайно разреженном веществе туманностей. (Колчинский и др.,1986).

[27] Шлезингер, как почти всегда и Шепли, пишет всегда о России, не упоминая об СССР. (Автор настоящей статьи, кстати, также «поймал» себя на том же: вновь изменилась эпоха, вернувшись в определениях к временам до 1917 г…)

[28] Напомним, что в Комиссию по переменным звездам МАС, еще в 1928 г., по рекомендации Герасимовича, были кооптированы В.П. Цесевич и Б.В. Кукаркин, что в своем письме к П.Г. Куликовскому от 1967 г. специально и с благодарностью отметил первый из них (Цесевич, 1967). К сожалению, второй, как известно, отзывался о Б.П. на протяжении всей своей жизни с крайней неприязнью.

[29] Видимо, Герасимович серьезно взял в свои руки возрождение старой идеи Стратонова — Костицына. Но реализовалась она лишь в послевоенные 50-гг. ХХ в., когда была создана Крымская астрофизическая обсерватория (КрАО) АН СССР в горном Крыму.

[30] Имелся в виду International Council of Scientific Unions (Международный Совет Научных Союзов), который был создан после первой мировой войны. — Прим. Р. Маккатчеона. См. также зд. примеч. 15.

[31] Русское астрономическое общество (РАО) специалистов было создано в 1890г. по инициативе русского астронома и мецената С.П. Глазенапа (1848 — 1937). В 1932 г. оно было включено в состав ВАГО (Всесоюзное астрономо-геодезическое общество) — нового, в основном научно-популярного, созданного в 1930 г. на месте разгромленного и в большей степени научного РОЛМ (Российское общество любителей мироведения). Из этого письма следует, что ВАГО тогда еще не было академическим.

[32] Видимо, имелась в виду камера с объективом Росса.

[33] Непонятно, о каких инструментах шла речь.

[34] Из более поздней беседы с учеником К.Ф.Огородникова Л.П Осипковым ( в мае 2015г.) стало понятно, что речь шла, очевидно, о модели вращения Галактики, известной как «кинематика Огородникова — Милна» (см. Динамика…, 1975).

[35] Почти очевидно, Б.П. имел в виду обвинительное против себя письмо Амбарцумяна и Еропкина в Академию, попавшее к Н.П. Горбунову, возглавлявшему Управление делами АН СССР, бывшему секретарю В.И. Ленина, впоследствии также арестованному и расстрелянному (Еремеева, 1989, с.291)

[36] Заметим, как и Мензел, Шепли пишет об астрономах России, а не СССР.