СЕМЬ ИСКУССТВ

Это была весна 65 года. Наверно, тогда Галич еще не пел своих знаменитых песен. По крайней мере еще не исполнял c эстрады. А ту песню Катя заставляла Галича петь снова и снова, помнит ее и сейчас, через 50 лет. Это был какой-то вариант городской песни «Шумит ночной Марсель», но с другими словами. Галич играл с Катей в разные настольные игры, учил ее рисовать смешных человечков.

Наталья Тихомирова (Шальникова)

КРЫМ

 Ялта. Весна 1965 года.

  Моя мама обожала Крым. Вот, что она вспоминала о своем детстве в Крыму:

«Моя мать вместе со мной, десятилетней девочкой, и моей младшей сестрой, как и семья Френкелей, как и очень многие другие семьи из Петрограда, «застряли» в Ялте и других крымских городах и поселках. В 1953 году после долгого перерыва я вновь приехала в Ялту и сразу же поспешила найти дом на бывшей Милютинской (ныне ул. Санаторная), где так часто бывала в детстве у родителей Якова Ильича Френкеля. Я вновь увидела тенистый двор и в его глубине двухэтажный дом с длинным деревянным балконом, плотно увитым глицинией. Ранней весной 1922 года Илья Абрамович Френкель стал инициатором возвращения из Ялты в Петроград. Он собрал всех, кто хотел вернуться, и с огромными трудностями организовал этот переезд — в то время это было большим событием».  (см. О. Г. Шальникова в книге: «Я.И. Френкель «Воспоминания. Письма. Документы. 1986. стр.69)

   В Ялте у мамы еще оставались в живых к 70-ым годам несколько ее школьных друзей, с которыми по приезде она часто встречалась. Поэтому родители с удовольствием отдыхали в Доме творчества писателей в Ялте ранней весной, когда отцу удавалось достать «обменные» между Академией наук и Домом творчества писателей путевки. У родителей появилось много знакомых среди писателей, таких же любителей Ялты, и все они старались приезжать в Дом творчества в одно и то же время. О том, чтобы и я с маленькой дочерью Катей смогла приехать в Крым вместе с родителями, и речи быть не могло. Поэтому «дополнительные» члены семей отдыхающих снимали комнаты у обслуживающего персонала. Нам повезло. Удалось снять крошечную комнату у повара Дома творчества. Мы там только ночевали, а целый день проводили у родителей, и даже смогли «прикрепиться» с питанием.

   Весной место, где располагался Дом творчества, было почти раем. Территория утопала в кустах сирени всех цветов, жасмина, желтого дрога и всевозможных пахучих цветов. А какие розы цвели — забыть невозможно. Все отдыхающие целый день проводили вне дома. Купаться было еще рано, море было холодным, и на берег почти никто не ходил, кроме любителей позагорать, тем более, что Дом творчества находился далеко от берега и пляжа, и довольно высоко в горах. Пятилетняя Катя целый день болталась среди взрослых, других детей не было. Очень скоро она избрала себе объект для влюбленности, и проводила около него и вместе с ним много времени. Объектом ее влюбленности стал, конечно, мужчина, — красивый и импозантный Александр Галич. Для всех он был тогда писатель и киносценарист. На мой вопрос, почему она выбрала Галича, Катя не раздумывая, ответила, что у него «очень красивые усы, он играет на гитаре и на рояле, и поет очень красивую песню: «И в притоне трех бродяг стало тихо в первый раз и уже никто не мог отвезти от дамы глаз…».

   Это была весна 65 года. Наверно, тогда Галич еще не пел своих знаменитых песен. По крайней мере еще не исполнял c эстрады. А ту песню Катя заставляла Галича петь снова и снова, помнит ее и сейчас, через 50 лет. Это был какой-то вариант городской песни «Шумит ночной Марсель», но с другими словами. Галич играл с Катей в разные настольные игры, учил ее рисовать смешных человечков. Она вместе со взрослыми участвовала и в коллективном разыгрывании шарад, которыми развлекались отдыхающие Дома творчества. Жену Галича Нюшу с дружеским прозвищем «Фанера Милосская» Катя полностью игнорировала. И горько плакала, когда Галич уезжал. Правда, она не долго страдала, и следующим объектом своего обожания избрала Виктора Некрасова — за такие же усы.

  Все вместе мы ходили смотреть и не один раз! американский фильм «Великолепная семерка» в городской кинотеатр Ялты. Вечерний сеанс был всего один, поэтому ходили все вместе. Какая же чудесная кампания шла по середине узкой ялтинской улицы! Виктор Некрасов вел под руку свою старенькую мать, Александр Галич c гитарой и женой Нюшей, Леонид Волынский, друг Некрасова и спаситель картин Дрезденской галереи, мои родители и я за руку с Катей вприпрыжку, замечательная пара — большие «затейники» и организаторы многих коллективных развлечений в Доме творчества детский писатель Михаил Коршунов с женой Викой, всегда чем-то недовольный Евгений Евтушенко, с женой Галей. И еще несколько аборигенов Дома Творчества, активных участников всех совместных походов. Например, «мадам аройник». Не знаю ее действительного имени, а аройником называлось цветущее весной в Крыму дурно пахнущее странное растение. Все мужчины носили в те годы белые панамы и белые брюки. И почему-то эта марширующая по брусчатке ялтинской улицы большая группа веселых людей в белых панамах заполнилась мне особенно ярко.

Верхняя Мухалатка, 1971 год.

 «Детям необходимо отдыхать у моря. Это очень полезно для их здоровья». Об этом назидательно твердили родители с обеих сторон, уже начиная с Нового года. Это тяжелым грузом лежало на наших плечах и требовало решения. Наконец, после различных вариантов и длительных семейных обсуждений такое место было выбрано — мы едем с детьми в Крым «дикарями» на полтора месяца нашего отпуска в мае – июне. Если кто не знает, «дикарями» означало снимать жилье в частном секторе. Достать путевки в какой-нибудь даже плохенький дом отдыха младшим научным сотрудникам Академии наук было «не по рангу». Обычно такие путевки профсоюз «давал» работникам АХО или начальству.

  И вот мы на Павелецком вокзале с плотно набитыми тяжеленными рюкзаками, несколькими сумками с едой, с родителями с обеих сторон, держащими за руки двух галдящих детей в возрасте 10 и 4 лет, в ожидании поезда на Севастополь. Довольно обшарпанный поезд долго не открывал двери для посадки, на перроне было очень жарко, дети стали просить пить, мой отец был послан за водой… и пропал. Поезд скоро должен был тронуться, а отца все не было. Мы все стояли в тамбуре, мешая входящим пассажирам. Дети плакали и нервничали. Наконец, показался быстро бегущий отец, прижимая к груди бутылки с лимонадом. Все собрались в купе для прощания. Дети требовали «попить», и дедушки, никогда не отказывающие детям в их желаниях, торжественно открыли бутылки, обдав всё купе, всех нас, себя и детей, с ног до головы сладким горячим лимонадом. Наконец, едем…

Приехали в Севастополь. Долго простояли на привокзальной площади в попытках найти шофера, который согласился бы отвезти нас в деревню Верхняя Мухалатка), где в доме у лесника нам удалось снять комнату. В этом живописном месте с названием Магалея семья моей свекрови до Революции снимала дачу. Певцы хора Кропивницкого, в котором пел отец моей свекрови Иван Гриценко, приезжали до Революции отдыхать в эти места: 20 км от Ялты, 40 — от Севастополя. Место и вправду было необыкновенно красиво. Заросли старых оливковых деревьев, остатки еще сохранившейся роскошно цветущей сирени среди развалин татарской деревни, по которой прокатилась волна разрушения после безжалостного выселения ее жителей. После их выселения в этих местах разрешили покупать за символическую плату и занимать пустующие дома московским и ленинградским военным пенсионерам. Они и составляли основное население деревни Верхняя Мухалатка. Один крошечный магазинчик, где почти ничего нельзя было купить, кроме хлеба и керосина, кино на открытой веранде, вот и все, чем можно было заняться в деревне. И… восхитительные по красоте горы и изумрудное море. По вечерам вид темных силуэтов пирамидальных лиственниц на фоне огромной луны, освещавшей серебряным светом горы, казался почти нереальным. И сухой, насыщенный ароматами и теплом, воздух.

  Разместились мы вчетвером в двух крошечных комнатках убогого жилища местного лесника и его молодой жены. Перекосившийся домик с глиняными полами, который был когда-то саклей коренного местного жителя, скрипел при каждом дуновении ветра, гулявшего у подножья горы Ай-Петри. Спускаться к морю по утрам надо было около получаса по крутым узким каменным дорожкам среди колючих кустов. Иногда нам путь преграждали довольно внушительных размеров змеи, поэтому все мы были вооружены длинными палками. Правда, нападений не было. Пляж полностью принадлежал нам. Местные жители трудились в ближайшем санатории и занимались своими огородами, и мы никогда с ними не пересекались. Подниматься «домой» в жару было невозможно, и мы проводили на пляже почти весь день, скрываясь от солнца в тени единственной скалы на пляже.

 За продуктами надо было ездить на такси или попутке на рынок в Ялту. Иногда по воскресениям у ворот санатория в Форосе можно было купить какую-нибудь местную зелень и ягоды. Мы с мужем трудились целый день, отдыхать было некогда: еда, стирка, уборка. Часто мне даже приходилось отказывать себе в удовольствии пойти на пляж. Обычно это было в день, когда я готовила обед. Холодильника у лесника не было, и невозможно было заготовить еду на несколько дней. Кстати, с кастрюлями также был «дефицит», с трудом «достали» в Ялте. Междугороднего телефона в поселке не было, приходилось отправлять родителям открытки с почты, куда надо было довольно далеко ходить.

  Но мы были абсолютно счастливы! Дети были довольны и здоровы, мы — тоже. За полтора месяца мы только два раза с детьми съездили в Ялту погулять по набережной, посмотреть какое-то кино и купить мороженого, о котором каждый день мечтали дети. Жалко было пропустить даже один день на море!

  С раннего утра дети уходили кормить хозяйских кроликов. Кормили кроликов сочной травой, прораставшей через все доски полуразрушенного сарая. С раннего утра и до поздней ночи лесника не был дома. Каждый вечер уже сильно «навеселе» он возвращался домой, и тут же направлялся в сарай спать. На все наши вопросы, чем он занимается на работе, он многозначительно отвечал, что занимается ловлей браконьеров. Хотя лесник был «пришлый», не родившийся в Крыму человек, но все окружающие леса он знал отлично, знал названия всех деревьев, кустов и цветов. Он него мы многое узнали о природе Крыма. Его молодая жена работала в Форосе и тоже рано убегала к первому автобусу, собиравшему рабочих. Мы почти всегда оставались одни, и могли чувствовать себя свободно. Играли с детьми в разные игры, читали им книги и вместе с ними рано ложились спать.

  Однажды вечером лесник вернулся домой необычно рано, объяснив это тем, что завтра рано утром пойдет «за грибами». Я страшно удивилась. Неужели среди этой южной природы, среди этих сухих и колючих кустов могут расти грибы? Но оказалось, что грибы растут на горе Ай-Петри! Мы упросили нашего хозяина взять нас с собой. Тропа на гору начиналась в заброшенных садах Магалеи. Деревья ломились от завязей груш и яблок. Нам стоило большого труда удерживать детей от плодов несозревшей алычи и разных неизвестных нам деревьев с завязями плодов. Оставленные жителями этих мест 25 лет тому назад сады продолжали плодоносить, как немой укор от происшедшей трагедии в этой татарской деревне… Тропа резко уходила вверх. Она была шириной не больше метра и извивалась среди огромных валунов и скал. Без проводника ее трудно бы было найти. В нескольких местах преодолевать подъем было непросто. Но вот, наконец, мы вышли на плоское плато… и оказались в средней полосе России — березки, осинки… и огромное количество грибов именно средней полосы России — маслята, подберезовики, боровики. Их было так много, что совсем не напоминало наш подмосковный «сбор грибов», связанный с их длительными поисками. И очень много крупной созревшей земляники на маленьких полянках. Это было таким неожиданным сюрпризом! Спуск занял гораздо меньше времени. Воспоминания об этом походе надолго объединили нас с детьми.

  Когда мы приехали, море еще было холодным, и мы только немного плескались в нем. Потом оно начало теплеть, и уже оттащить от воды детей было невозможно. За наше легкомыслие нам скоро пришлось тяжело расплатиться. Алеша, стоя по колено в воде, ловил крошечных рыбок, принесенных течением в прибрежные воды. Они легко давались в руки, стояли, как солдатики в строю. Отвлечь Алешу от этого занятия нам не удалось. На следующий же день Алеша стал кашлять. Температуры не было, ел он с аппетитом, и мы посчитали, что он просто немного простужен. Но кашель не проходил, несмотря на все наши домашние лечебные процедуры. Вечером мы пошли с детьми в поселковое кино. Алеша закашлялся. После сеанса ко мне подошла пожилая женщина. Она была пенсионеркой из Ленинграда. Она сказала, что была до пенсии детским врачом. «У вашего ребенка очень плохой кашель. Ему необходимо сделать рентген легких». Мы перепугались не на шутку. Легко сделать рентген, но где? В поселке ни медпункта, ни врача. С большим трудом, с ребенком на руках, добрались до Ялты и обратились в скорую помощь, к детскому врачу. Очень старенький доктор установил — «воспаление легких». Мы сразу же решили, как можно скорее уезжать в Москву. Но доктор не посоветовал нам этого делать. «В Крыму воздух его вылечит быстрее, чем любое лекарство». Мы послушались опытного врача. Когда через две недели мы в Москве показывали Алешу врачу и делали рентген — легкие были совершенно чистыми. Вот, что такое волшебный крымский воздух!

  Из Крыма я привезла необыкновенной красоты старый медный татарский кувшин для воды, луженый изнутри. Почерневший и унылый он стоял на окне маленького дома, мимо которого мы с детьми дважды в день проходили по дороге на море и домой. Красота кувшина заворожила меня. Мне так захотелось его получить, что, я решилась постучать в дверь домика и спросить старую его хозяйку — не продаст ли она кувшин. «Да, пожалуйста, я в нем керосин держу, а он такой тяжелый! Я нашла его в огороде, когда мы заселялись в этот брошенный татарский дом. Купите мне пластмассовую канистру для керосина, и мы обменяемся». Я со всех ног бросилась исполнять ее желание. За какие-то ничтожные деньги купила в местном сельпо канистру и получила взамен так полюбившийся мне кувшин. Отчищенный до блеска спелыми помидорами он стал так красив! И хотя не влезал ни в один рюкзак и сумку, был привезен в Москву, и занял свое видное место среди других памятных раритетов нашей семьи.

  Муж умер, дети выросли, я решилась на переезд в Америку и понимала, что таможня не даст мне разрешения на вывоз кувшина. Только его мне было жаль оставлять. С другими семейными ценностями я легко рассталась. Даже один взгляд на кувшин возрождал во мне все мои счастливые семейные воспоминания о прекрасном отдыхе в Крыму. Пришлось кувшин продать. Я часто его вспоминала.

  Прошло много лет. И недавно я снова увидела свой кувшин. В одной телевизионной программе из Москвы показывали художественную студию художника Бориса Мессерера. Он рассказывал о своей жене Белле Ахмадулиной. И на одном из кадров на видном месте я увидела мой кувшин! Значит, не только я поняла его художественную ценность.

Приложение. Письма Володи Тихомирова — из Коктебеля. Апрель 1977.

Мое любимое семейство!

Я еще никак не могу прийти в себя и осознать, что уже в раю в полном смысле этого слова. Неужели все здесь живущие этого не понимают?!

Но расскажу все по порядку. Мы расстались с тобой, Наташа, на том, что я намеревался попасть на более ранний самолет. Таких «хитрых», как я, оказалось человек 30, в том числе половина какой-то делегации, оставшейся от прежних рейсов. Кроме того, это был ТУ-134, т.е. единственный самолет, который мог лететь в такую ужасную погоду. Вполне естественно, что меня, да и с двумя чемоданами в руках к тому же, эта толпа моментально вытолкнула, как пробку. Поразмыслив, я решил не искушать судьбу и ждать своего рейса на ТУ-104, который был назначен на 15 часов. По закону бутерброда, именно к 15 часам погода сильно ухудшилась, хотя до этого было довольно сносно. Тем не менее нас загрузили в спешке в самолет для того, чтобы продержать 1 час в самолете, пока чистилась взлетная полоса. Потом нас перекатили в другое место, чтобы обдуть горячим воздухом и водой. После чего самолет начал рулить очень долго к старту. Прошел еще один час, моторы взревели, а мы ни с места. Наконец, к 5.30 мы тронулись… и вернулись в аэропорт, где нам радостно сообщили, что мы можем погулять до 19 часов, оставив, естественно, багаж в самолете.

Вырвавшись с толпой пассажиров вперед, я успел проникнуть в буфет и отхватить стакан чая с сочниками. Это сразу придало мне оптимизма и устойчивости в жизни. Дальше все шло просто — в самолет, взлет, два часа пути, посадка и ночной аэропорт Симферополя без такси, автобусов, но с целой армадой местных теток и пропитых женщин, которые буквально за руки «под локотки», волокли на ночевку к себе возле аэропорта. Не поддался! Показав им фигу, и отказавшись от заманчивого предложения за 35 рублей доехать до Феодосии на частной Антилопе Гну, я на троллейбусе добрался до городской автобусной станции в Симферополе. Проходивший в Керчь автобус меня не забрал, да и я решил, что будет глупо ехать ночью (это было уже около 23 часов) и неизвестно, найдешь ли такси от Феодосии. А рядом сияла ярким светом гостиница и манила!

Тут надо сказать, что я был не один! Ага! Но… это был мужчина, мой сосед по самолету, Гена, 28 лет от роду, летевший в Мисхор провести две недели отпуска дикарем за 90 рублей на всё про все (при этом до копейки у него было рассчитано все!). Он тоже решил, что надо ночевать. Пошли в гостиницу — номер дали один на двоих. Заполняем карточки. Краем глаза вижу, что Гена — милиционер. Что подумали в регистратуре гостиницы о нас двоих — не знаю! Но, довольно смешная пара вышла. Да, стоимость номера (3 рубля 60 копеек) мы с ним поделили на двоих!

Проспав до 6 часов утра в хорошем удобном номере, я утром, оставив Гену досматривать сны, сел на автобус и через 3,5 часа был в Феодосии. Там стояло навалом такси, и обездоленные таксисты, которые наперебой предлагали свои услуги. Итак, к 11 часам я был в «Коктебеле».

Мне дали комнату в одноэтажном коттедже примерно 6 на 6 кв. метров. Окно, дверь, за дверью унитаз и рукомойник. За ними дверь в комнату, где три «неписателя», а по виду –гегемоны, которые громко утверждают, что теперь «поэты понаехали», которые в «г…е копаются». Но это все детали, чтобы вас всех посмешить.

А место здесь божественное! Закрытая горными грядами и отрогами с двух сторон бухта. Море спокойное, спокойное. Домики расположены в беспорядке по красивому парку. На входе в «Дом творчества» надпись: «Вход строго по пропускам», но входят и выходят все, кому заблагорассудится. Камешков пока не нашел. Надо кого-нибудь спросить, какие они.

В столовой мои соседи такие: а) очень приятный дед из Архангельска, седой и с седой бородой, много знает, говорит не переставая, но занимательно, б) семейная пара — она из «наших», он — генерал, как она поспешила дать мне понять. Они ходоки по окрестностям и моржи. Вместе им лет 150. Очень информировали меня про зубные протезы.

Еда — по заказу, довольно разнообразная и вкусная, особенно рыба.

Сегодня посплю, надышусь воздухом, завтра погуляю и напишу еще, вдохновясь. Целую всех крепко. Папа В. Привет всем родителям + Л.Г.+ знакомым.

Наташа! Не забудь про историка для Кати! Деньги за статью — всё на преподавателя истории!

Как жаль, что мы не отдыхаем вместе! Целую.

***

Милая моя Наташка!

Как ты там справляешься с делами, не замучили ли тебя ребята и родственники? Как дети учатся? Скажи им, что я очень часто о них думаю и надеюсь, что Катя и Алеша ведут себя хорошо и помогают маме.

Моя жизнь здесь постепенно нормализуется и входит в ритм. Начал работать и уже написал за сегодняшний день первые 10 страниц –думаю, ты проиграешь! Много непривычно гуляю, так что ноги гудят. Погода стоит прекрасная, не жарко — 10-12 градусов, море тихое, как зеркало. Бухта чем-то напоминает итальянские картинки, даже торчит одна яхта у берега. Как бы хотелось искупаться, но это, увы, совершенно невозможно (+8 градусов). Мой постоянный и очень занимательный попутчик — писатель Роберт Штильмарк (это тот самый дед, о котором я тебе писал в первом письме, только он не из Архангельска, а из Москвы). Дал мне прочитать свою книжечку о Герцене («Звонкий колокол России» 1976). Жаль, что ты не можешь с ним поговорить об этом. Но для меня тоже интересно, хотя его труд и не очень нравится пока. Он очень много повидал, и рассказывает много интересного.

Из писателей здесь, как мне кажется, один Каплер с женой, а остальные «творческие» — человек 7-8 из провинции. Женщин же вообще нет моложе 100 лет! Остальной контингент — это шахтеры из Донецка обоих полов, которые ведрами едят, пьют и поют хором.

У меня такое впечатление, что живу я и мой симпатичный дед, а остальных я как-то даже не вижу. Вероятно, завтра придется заказывать обратный билет, а я не знаю, приедешь ты на май или нет. Если все же решишься и будут деньги, то самым реальным скорее всего — это снять комнату в каком-либо доме и питаться у хозяев или же в столовой и ресторане. Здесь два асфальтовых корта, на которых пока никто не играет. В общем, я позвоню тебе, и мы обсудим все.

Мои прогулки пока что не дальние, оказалось, что за время болезни мускулы стали не те, и ходить далеко еще не могу. Загорать на пляже холодно, но зарядку утром делать у моря приятно, и даже помыть морду морской водичкой очень хорошо. Вот и все мои новости, как видишь, не так много. Я очень рад, что поехал сюда — это райский уголок, и работать можно тоже. Да, в кино пока еще не ходил — идет какая-то дребедень.

Целую тебя, моя дорогая, и всех наших «производных». Всем родителям — приветы. Я — здоров. В.

***

Милая моя Наташенька!

Очень рад, что мои письма тебе доставляют удовольствие. Постараюсь продолжить, хотя никаких событий у меня и не происходит. Вчера была «Пасха» и очень солнечный, почти теплый день. Вместе с моим занимательным попутчиком (я уже писал о нем) отправились в горы. Был очень славный поход — сначала поднялись почти до самой верхушки одной из вершин, любуясь по дороге открывавшимися прекрасными видами на Сюркая или же на море, в сторону Феодосии, на мыс Хамелеон, который с одной стороны омывают воды Мертвой, а с другой — Тихой бухты. Когда мы подлезли к самой верхушке горы весьма причудливой формы, то навстречу нам выползла, вероятно, хозяйка здешних мест — длинная предлинная гадюка с очень царственной осанкой. Мой дед что-то пошептал ей на ухо, и она милостиво разрешила нам идти дальше, а сама не спеша уползла между скал в какую-то щель. А мы по другой тропке спустились в сказочную долину, всю цветущую, зеленую и душистую, окруженную со всех сторон скалами — застывшими сфинксами. Мой дед с фотоаппаратом их тщательно фотографировал, попутно читая стихи Волошина и Гумилева. Потом мы вышли к «ферме», так называется вонючее хозяйство с овцами. Увидев, что по дороге на перевал к Чертову пальцу еще идти не менее часа, мы благоразумно пошли домой, тем более, что голод не тетка, и к обеду уже были дома.

Все заняло 3 часа, а наслушался я столько, что хватит на всю жизнь, да еще и столько интересного, и полезного. Дед пригласил нас к себе на дачу в Купавну, и мне кажется, что это доставит тебе большое удовольствие.

А за день до похода, в той же компании, я побывал на могиле Волошина, и созерцал подлинную Кембрию. Но внезапно налетел с моря жуткий туман, облачность, все закрыло, задуло, и нас с дедом сдуло с горы скорей домой. Вот и все пока путешествия.

Вечерами хожу в кино — «Кромвель», «Премия», «Я верю» (Аргентина), «Там, за горизонтом» (последнее — жуткая дрянь!). Читаю — 3ий номер «Октября», Фицджеральда, две книги местных писателей (чтобы хоть что-то о них узнать), С.Лем, Ф.Саган.

Все остальное время пишу главу, уже 45 страниц, но думаю, что не все удачно. Решил, что переделывать и доделывать буду потом.

 Если с версткой еще есть вопросы, то пускай Валентин скажет, я могу ему позвонить.

Соскучился уже по дому, детях, все больше беспокоюсь о Кате. Не знаю, что вам отсюда привезти. Кроме пемзы и нескольких собранных камешков ничего нет интересного.

Билет заказал на 26-е. Из Феодосии только по четным. Если надоест, то возьму и приеду раньше. Целую всех. В. Привет всем родителям.