СЕМЬ ИСКУССТВ

Соглашаясь на пост заведующего астрофизическим отделом Пулковской обсерватории и приступая к его реорганизации, Герасимович, без сомнения, имел перед глазами пример двух крупнейших из посещенных им американских обсерваторий — Гарвардской и Ликской, где ему довелось поработать самому. 

Алина Еремеева^[1]

ПЕРЕПИСКА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Б.П. Герасимович — Х. Шепли, Ф. Шлезингер и др. (1919–1937)

(продолжение. Начало в №6-7/2019 и сл.)

5. Во главе Астрофизического и астрофотографического Сектора

Новое положение руководителя пулковской астрофизики, возможности планирования и расширения деятельности на этом становившемся главным в астрономии направлении захватывали активную творческую натуру Герасимовича. Он стремится продвинуть на международную арену и своих новых ленинградских коллег.

  Тем более бросается в глаза резкий контраст двух частей его следующего письма к Шепли — оптимизм в описании планов, надежд и уже некоторых результатов на новом посту в Пулково и не умолкающий лейтмотив ностальгии по работе в США, даже с готовностью согласиться частично и на нелюбимую им преподавательскую деятельность там, от которой он прежде отказывался (в сильной степени из-за недостаточного владения английским…). В этом письме Б.П. сообщал и печальную новость о кончине Л.П. Цераской.

  Нестабильность настроения Б.П. и все большее внедрение в жизнь Пулкова и Симеиза наполняют и дальнейшие письма его к Шепли и отражаются даже в письмах последнего к Шлезингеру, с которым Шепли нередко обсуждал проблемы контактов с русскими астрономами, а иногда и устройства их судьбы.

  Не имея, видимо, никакого времени для переписки в Пулково, Б.П. и оба следующие письма к Шепли пишет, только оказавшись в Харькове.

  Письмо № 45 (H.U.A.) Герасимович — Шепли

«Д-ру. Х. Шапли
Обсерватория Гарвардского Колледжа
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шапли,
несколько дней назад я получил письмо от д-ра Джексона[2], информирующее меня о моей кооптации как члена Комиссии 27 МАС[3]. Искренне благодарю вас за вашу рекомендацию. Пожалуйста информируйте меня, не желаете ли вы получить краткий отчет-обозрение о современных работах в СССР по переменным звездам. Теперь о других русских членах Комиссии 27. С огорчением должен сообщить, что госпожа Цераская скончалась в своем доме несколько недель тому назад [4]. Последние годы она была очень несчастна. Она потеряла одного за другим мужа [1925] и сына [1930] и осталась одна в жизненной борьбе. Однако она неутомимо работала, открывая новые переменные звезды, пока смерть не призвала ее. Мы почтим её память специальной памятной книгой.
Я понимаю ваше желание кооптировать еще больше русских членов. Я мог бы рекомендовать вашему вниманию следующих астрономов. Д-р И. Балановский [5] (Пулково) и м-р В. Цесевич [6] (Ленинград, Астрономический институт). Первый не нуждается, я полагаю, в специальном представлении; второй хорошо известен как чрезвычайно продуктивный наблюдатель с совершенно феноменальными рекордами [в этой области]».

Далее Б.П. пишет о своих перспективах в связи с приближавшимся IVсъездом МАС [в Кеймбридже, 1932 г.]:

 «К сожалению, я не могу сказать, буду ли я присутствовать на съезде в Кеймбридже. Главным, видимо, будет вопрос финансов; перспективы в этом отношении не очень обнадеживающие. Во всяком случае, без большого секрета, я проделал уже все необходимые [для этого] формальные шаги.
М-р О.[городников] появился на горизонте: он был счастлив вернуться снова домой, но всегда вспоминает о своем долге по отношению к вам и Гарварду. Он был немедленно назначен советником по астрономии в Центральный комиссариат образования (Наркомат) в Москве; действуя в этом качестве, он старается делать все от него зависящее для пользы нашей астрономии».

В свое время и сам Б.П. после возвращения в СССР уже вскоре был назначен на высокий пост куратора астрономии на Украине. С очевидностью, конец 20-х — начало 30-х гг. были еще временем, когда власти ценили зарубежный опыт отечественных ученых (возможно, помня заветы своего вождя — учиться у американцев деловитости). Вместе с тем и перегибы в стремлении подчинить науку чисто партийному руководству были налицо. Правда, такая практика тогда не удержалась, показав свою бесплодность, о чем говорила судьба директоров-партийных назначенцев и в Московском и в Пулковском центрах астрономии. Канчеев в Москве был спустя пять лет перенаправлен в … Литературный институт, а ГАИШ возглавил по достоинству В.Г. Фесенков. Но в Пулкове все не обошлось столь спокойно.

Вернемся к письму Б.П., контрастные настроения и факты в котором буквально перехлестывают друг друга:

«Бесчисленные поездки в Пулково, административная работа там, нагрузка лекциями по теоретической механике здесь, поглощают много моего времени, так что этот год был практически потерян для моей научной работы», — сетует он. Но тут же делится со своим американским коллегой и другом успехами: «Я получил некоторый опыт в новой науке “научного планирования” и приложил руки на поле меридианной астрономии». И главное: «В прошлом месяце Пулково одобрило в принципе мой проект новой фундаментальной системы, совершенно независимой от [систем? ] Ауверса [7] и Босса [8]. Она опирается исключительно на слабые гиганты и сверхгиганты и т.о. будет совершенно независима от времени суток (? day time) наблюдений. Кинематически она будет связана с галактическим полем и наиболее удаленными частями местной системы; нуль-пункт для α [положение точки весеннего равноденствия] определяется из наблюдений малых планет (вместо Солнца [т.е. новым тогда, более надежным методом Б.В.Нумерова]). Эта система позволила бы нам уточнить постоянную прецессии, давая систему координат большего космологического значения, чем Ауверса и Босса (которые базируются на яркие звезды, имеющие значительные собственные движения)».

Т.о., Герасимович, как видим, предлагал более «неподвижную» и более масштабную, устойчивую координатную систему для измерений положения и движения небесных тел.

Но далее снова эзоповским языком:

«Теперь о спектре в далеком ультрафиолете. Я ценю ваши добрые указания и симпатию. Мои заключения, опирающиеся на годы опыта, совершенно решительны. Я готов к суровым лишениям, чтобы решить эту проблему. Я понимаю, что прогресс должен быть с необходимостью медленным и может быть достигнут [лишь] последовательными приближениями. Попытка решить половину проблемы не безнадежна, другая половина может быть решена в пределах одного — двух лет. Здесь может оказаться полезным и мой опыт в теоретической механике. (Курсив А.Е.)
Миссис Г. здорова и тоскует по дому [очевидно в Пулково по Харькову]. Наш поклон вам, миссис Шапли и детям.
              Ваш искренне,
             Б.П. Герасимович
              Харьков
             Апрель 12, 1932».

Новостями о Герасимовиче Шепли спешит поделиться с Шлезингером.

Этому посвящена вся вторая половина его письма, в котором он сначала сообщал о результатах выборов в Национальную Академию США (которыми, несмотря на вполне заслуженное избрание Р. Трюмплера [9], тогда сотрудника Ликской обсерватории, остался недоволен из-за малого количества мест в академии для астрономов).

Письмо № 46 (H.U.A.) Шепли — Шлезингеру

       «Обсерватория Гарвардского Колледжа
Кеймбридж, Массачусетс
Апрель 28, 1932
Профессору Фрэнку Шлезингеру
Йельская Университетская Обсерватория
Нью-Хейвен, Коннектикут
Дорогой Шлезингер,
<………………………………………………………….>
Герасимович пишет мне [цитируется выдержка из письма Б.П. от 12.04.32 г. — предложение новой фундаментальной системы координат большего космологического значения]. Но заканчивает Шепли письмо, цитируя эзоповский текст Герасимовича: И затем Герас пишет: “Теперь о спектре в далеком ультрафиолете. Я ценю ваши добрые указания и симпатию. Мои заключения, опирающиеся на годы опыта, совершенно решительны. Я готов к суровым лишениям, чтобы решить эту проблему. Я понимаю, что прогресс должен быть с необходимостью медленным и может быть достигнут последовательными приближениями. Попытка решить половину проблемы не безнадежна, другая половина может быть решена в пределах одного — двух лет. Здесь может оказаться полезным и мой опыт в теоретической механике”.

Шепли поясняет:

  В “переводе” последний цитируемый параграф означает, что он хочет приехать в Америку, что его опыт в России и Америке настолько обширен, что он убежден в своем желании и что понимает риск оставления своей страны и [нового] старта здесь. Он может выехать без больших трудностей, а миссис Герас может, вероятно, быть нелегально провезена позднее. Он принял бы профессорство, включая чтение лекций по теоретической механике, если на обсерватории нет свободной должности.
  Так иносказательно [букв. окольно — deviously] приходится вести переговоры из России.
           Искренне ваш,
           Харлоу Шепли».

6. Планы Б.П.Герасимовича развития работ в Пулково по образцу ведущих обсерваторий США

  Соглашаясь на пост заведующего астрофизическим отделом Пулковской обсерватории и приступая к его реорганизации, Герасимович, без сомнения, имел перед глазами пример двух крупнейших из посещенных им американских обсерваторий — Гарвардской и Ликской, где ему довелось поработать самому. Свои впечатления об этом он передал в двух блестящих очерках (в Русском астрономическом календаре и «Мироведении») — сравнительно-аналитических и вместе высоко художественных, вскрывавших главные истоки успехов американской астрономии в ХХ в. «Сила Гарвардской обсерватории не в инструментах [тогда еще весьма скромных], не в блеске способностей работников,— писал Герасимович, — но в замечательной организации научного труда и тех задачах, которые она себе поставила». Главным было, как отмечал Б.П., накопление разработка, классификация наблюдательного материала — спектров и фотометрии звезд, переменности звезд — для дальнейшего изучения физики Вселенной. Программа эта была заложена и в значительной степени выполнена под руководством выдающегося астрофизика Э.Ч. Пикеринга и продолжена Х. Шепли. Герасимович отмечал также, что специалисты обсерватории работали в тесном контакте с любителями, с Американской ассоциацией наблюдателей переменных звезд. Наконец, «о внутренней жизни обсерватории» Герасимович писал:

«Директор является ее почти неограниченной главою…. [как] истинный вдохновитель работ обсерватории [он] … является её моральным главою, авторитету которого охотно подчиняется всякий. Этот авторитет вовсе не подавляет молодых работников; наоборот, постоянное общение с директором носит живой и дружеский характер, укрепляющий молодые умы, толкающий вперед, а не назад». Немаловажными традициями Гарварда Герасимович называл и то, что при невысокой (по меркам США) зарплате астрономы обсерватории не позволяли себе совместительства в других местах, а директор оберегал и себя и научных сотрудников от «рутинной работы счетоводно-отчетного и т.п. характера» (Герасимович, 1931а, с.146-156).

  Главным достижением Ликской обсерватории на горе Гамильтон в Калифорнии Герасимович называет выполнение программы американского астронома У.У.Кэмпбелла — начатой им в конце 80-х гг. (с самого основания обсерватории) и завершенной на обсерватории к 1928 г. — по массовому измерению лучевых скоростей звезд [10] и проведенные на этом материале еще самим Кэмпбеллом звездно-статистические исследования. Новые исследования Мензела и др. были нацелены уже главным образом на астрофизику — на новые тогда вопросы «о запрещенных линиях» в спектрах туманностей. Этот очерк Герасимович заканчивал не только концентрированной характеристикой достоинств Ликской обсерватории, но и делал выводы о перспективах астрономии в новых условиях планового хозяйства и науки в нашей стране:

«Покидая через неделю гостеприимную гору Гамильтон, я в сотый и сотый раз думал о том, чему мы должны научиться у американцев. Поразительно умение пользоваться предоставленными средствами, нащупать наиболее важные и актуальные научные вопросы, блестяще организовать и поставить самую работу. <…> Чего бы могли добиться эти люди в условиях социалистического планирования науки и чего добьемся мы, когда научимся ставить и организовывать должным образом наши научные работы!» (Герасимович, 1931б, с.22).

  Видимо, с такими радужными надеждами использовать этот опыт Б.П. Герасимович согласился возглавить пулковскую астрофизику. Как мы видели выше, его широкий план реорганизации Отдела и его тематики, о чем он писал Шепли (письмо №42), также был нацелен на массовый сбор наблюдательного материала для изучения и строения Галактики, и изучения физики звезд и туманностей, прежде всего планетарных с необычными физическими, как он полагал, термодинамическими условиями в них. Можно думать, перспективным в этом отношении ему должно было представляться и наличие в штате Отдела молодых талантливых астрофизиков-теоретиков, недавних выпускников Ленинградского университета. Это мы увидим из его (до сих пор остававшейся неизвестной!) реакции на отзыв Милна о работе В. Амбарцумяна о планетарных туманностях (см. ниже, письмо Б.П. к Шепли № 49 от 1932 г.).

  Между тем в своих письмах к Герасимовичу Шепли, радуясь за упрочение положения своего друга, одновременно выражает озабоченность судьбой его научной деятельности на новом посту:

Письмо № 47. Шепли — Герасимовичу
Май 18, 1932
(продиктовано 16 мая)
Профессору Борису П. Герасимовичу
Астрономическая Обсерватория
Харьков, СССР
Дорогой профессор Герас:
Ваше письмо от 12 апреля чрезвычайно заинтересовало меня. Я с радостью замечаю, что д-р. Ог[о]родников возвращается ничуть не утомленным своим последним путешествием. Меньше я радуюсь вашей загруженности административной работой, опасаясь, что, быть может, вы в этом переутомляете себя. Я знаю, что значит — блюсти научную совесть [добросовестно заниматься наукой] и одновременно быть администратором. Сегодня, например, я работал 15 часов, большая часть этого времени была занята совещанием с м-ром Фекером (Fecker), который работает здесь над проектом нашего телескопа.
Я сообщил о вашей новой фундаментальной системе для меридианной астрономии профессору Шлезингеру, который всегда интересуется вестями от вас. Я также обсудил с ним неофициально проблему ультра-фиолетового спектра. Условия в Америке в настоящее время настолько плохи, с полудюжиной молодых «докторов» без места, что ультра-фиолетовые исследования не продвигаются так удачно, как мы бы того желали. Но я оставляю открытыми мои глаза и уши [держу ухо востро], и мы можем иметь удобный случай для содействия этим ценным проектам.

[Далее Шепли сообщает о несчастном случае с одной из ведущих старейших сотрудниц Гарвардской обсерватории А. Кэннон, сломавшей ключицу, но не переставшей работать, что показывало её преданность делу.]

<…> Заканчивая письмо, Шепли вспоминает Л.П. Цераскую, как аналогичный пример преданности науке. «Я полагаю, специальная мемориальная книга в честь замечательной миссис Цераской будет опубликована в России [11]. Мы надеемся, что вы и другие русские астрономы смогут посетить наш съезд в сентябре.
С наилучшими пожеланиями миссис Г. и вам от всех нас, остаюсь
                      Весьма преданный вам,
                       Х.Ш.»
P.S. [Бытовые новости из жизни Гарварда]».

  Ответное письмо Герасимовича свидетельствует обо все большем его погружении в жизнь и заботы Пулковской обсерватории, а также о новых инициативах, по-видимому, самого Герасимовича в отношении дальнейших перспектив в международных контактах Пулково.

Письмо № 48 (H.U.A.) Герасимович — Шепли
«Astronomical Observatory
Kharkov, U.S.S.R.
Д-ру. Х. Шапли
Обсерватория Гарвардского Колледжа
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шапли,
большое спасибо за ваши письма; я отвечаю на них с некоторой задержкой ввиду моего отсутствия в городе (каникулы на берегу моря).
Мне известен слух о поездке Белопольского в США [12], и я не могу понять его происхождение, поскольку Белопольский слишком стар для такого длительного путешествия. В нашей стране не предвидится никакого частичного солнечного затмения; иначе вы были бы своевременно информированы об этом. Теперь о гостях на съезд. В авторитетных кругах имеется сильное намерение послать меня и Д-ра Днепровского [13] (Пулково, астрометрия). Вопрос должен быть решен в пределах нескольких дней, но вероятность нашего прибытия представляется скорее незначительной. Я опасаюсь, что бюрократические препоны (вопросы бюрократизма — red tape matters) на обеих сторонах океана не позволят нам прибыть в должное время. Как только горизонт прояснится, я немедленно телеграфирую вам, запросив вашу помощь в получении виз для нас обоих. В этом случае мы привезем с собой официальное приглашение для МАС устроить следующий съезд в нашей стране (затмение 1936 и столетие Пулково). До тех пор я пишу вам эти строки совершенно конфиденциально.

[Далее из этого письма мы узнаем о трагическом событии в Гарвардской обсерватории]

«Я только что получил, — пишет Б.П., — письмо от д-ра Высоцкого [14], содержащее сообщение о трагический смерти мисс Эймс (Ames) [15]. Это огромная потеря для астрономии, для обсерватории и, следовательно, для нас. Мы живо вспоминаем её и оплакиваем её уход».

И снова о новых заботах Б.П. — теперь о южном филиале Пулкова в Симеизе:

«Это письмо трудно закончить, — пишет он, — без некоторой просьбы: это время я работал наполовину в Симеизской Обсерватории. В её библиотеке не хватает некоторых Гарвардских публикаций; их получение было бы высоко оценено. Я добавляю при этом список публикаций, отсутствующих в Симеизе. Книги могут быть отправлены через посредство Смитсонианского Отдела по обмену [литературой], свободного от [почтовых] расходов.
Наш поклон и наилучшие пожелания Г-же Шапли и вам,
Искренне ваш,
Б.П. Герасимович
Харьков, июль 21, 1932».

7. Снова в США (1932 г.). Участие в съезде МАС, посещение Йеркской и работа в Гарвардской обсерватории. Дорожные впечатления на обратном пути и новые неизвестные факты из биографии Б.П. Герасимовича

  Несмотря на бюрократическую волокиту, Б.П. Герасимович и Н.И. Днепровский попали в Америку и приняли участие в съезде МАС в Кеймбридже, правда, прибыв туда с опозданием[16]. Б.П. Герасимович задержался в Гарварде на несколько недель и кроме того посетил вместе с О.М. Герасимович Йеркскую обсерваторию, где директором только что стал О. Струве

 На обратной дороге домой он написал Шепли в декабре 1932 г. из Амстердама чрезвычайно содержательное письмо, отразившее и назревавшие коренные изменения в научной жизни Европы (именно, в Германии в преддверии фашизма) и яркие впечатления автора от нового пребывания и сотрудничества в Гарварде. Он сообщал также новую научную информацию, полученную в общении с крупнейшими исследователями переменных звезд в Берлине и связанные с этим свои пожелания для Гарвардских коллег. Письмо содержит, кроме того, малоизвестные важные факты из научной биографии самого Герасимовича, рисующие его как доброжелательного и заботливого по отношению к молодежи (именно к молодому тогда сотруднику своего отдела В. Амбарцумяну) руководителя астрофизических исследований в Пулково. Кроме того, Герасимович проявил себя здесь общественно активным ученым в масштабах всей отечественной астрономии, обратившись к Шепли с определенной «дипломатической» просьбой.

Письмо № 49 (H.U.A.) Герасимович — Шепли
«GRAND HOTEL VICTORIA
Amsterdam
200 Kamers metstroomend wateren Rijkstelefoon
300 Bedden – 80 Privé Badkamers
AMSTERDAM  5/XII 1932
Дорогой д-р Шапли,
только теперь, после путешествия по штормовому океану и напряженной недели в Берлине я имею возможность написать вам в краткий промежуток времени [который имею] в этом тихом и старомодном Амстердаме после получения контрольных документов от моей страны (after getting a fat check from my country).
В Берлине я провел неделю и получил скорее неблагоприятное впечатление. Германская астрономия определенно в упадке, в состоянии вымирания. Германцы были крайне любезны со мной, даже «немецкие националисты». Д-р. Гутник согласился включить в программу фотоэлектрических [исследований] ряд G — K карликов для тестов, также как и несколько [звезд] Be с переменными спектрами. Насколько я знаю, имеется лишь один карлик существенно [физически?] переменный — SZ Ursae Maj. (H.B.772 [17]), но, к сожалению, как рассказал мне д-р Прагер, недавние результаты делают его переменность сомнительной. Есть ли возможность заняться этой переменной по Гарвардским пластинкам более тщательно, ликвидируя влияние цвета?
В Потсдаме я встретил профессора Милна. Милн полон восторга от Амбарцумяна — моего протеже. Его новая статья по теории планетарных туманностей (которая вскоре должна быть опубликована в M. N.[Monthly Notices]) чрезвычайно благоприятно прокомментирована Милном.
Я уношу с собой самые горячие чувства к вам и всему Гарвардскому народу [гарвардцам] за удивительное гостеприимство, проявленное ко мне во время моего пребывания в Гарварде. Спасибо вам 10⁹ раз. Я был бы очень счастлив оплатить мои долги вам таким же образом, где это будет возможно.
Есть один весьма деликатный пункт, о котором я должен упомянуть здесь. Я встретил двух или трёх русских ученых, возвращающихся домой из США. Это — первый после долгого перерыва год [18] , когда некоторым из нас было позволено ехать за границу [Подч. Б.П.Г.]. Чтобы продлить эти возможности на будущее, нашим американским друзьям было бы полезно написать несколько добрых слов нашим представителям, упомянув о важности научных контактов с Россией в связи с визитом д-ра «Х» или «Y» в Америку. В то же время такое письмо покажет, что деньги т.о. не потрачены безрезультатно. Я отваживаюсь написать вам это только потому, что знаю вашу душевную щедрость в таких деликатных вопросах, которые важны фактически для всех русских астрономов. Нашим неофициальным представителем в США является Г-н П.А. Богданов, директор Amtorg Corporation, 251 Fifth Ave. N.Y.C. Он очень образованный и приятный человек. Простите меня за эту злоупотребляющую вашей добротой просьбу.
Наилучшие пожелания и поклон вам и г-же Шапли,
Б.П. Герасимович».

 Шепли с обычным для него вниманием откликнулся на последнее пожелание и обратился с соответствующим письмом к официальному лицу, рекомендованному Герасимовичем:

Письмо № 50 Шепли — П.А. Богданову
«3 января 1933
М-ру П.А. Погданову [19]
Директору Amtorg Corporation
251 Fifth Avenue
New York, N.Y.
Дорогой мистер Погданов,
я нахожу целесообразным обратиться к вам с заявлением, касающимся недавнего визита на Гарвардскую Обсерваторию профессора Б.П. Герасимовича и профессора Н. Днепровского. Профессор Днепровский был здесь только день или два после завершения съезда Международного Астрономического Союза; но мы провели с ним весьма полезные беседы во время краткой поездки, которую мы совершили в Нью-Йорк Сити.
Д-р Герасимович находился у нас несколько недель и, как обычно, мы много получили от общения с ним в исследовании научных проблем. Так, здесь он и один из членов моего штата сотрудничали в написании важной, хотя и небольшой статьи; также он и д-р Сесилия Пейн предприняли написание монографии о переменных звездах — объемистого тома, объясняющего [природу таких] звезд, чрезвычайно важных для нашего понимания расширения Вселенной и эволюции ее частей. Для завершения монографии потребуется, вероятно, еще несколько месяцев, но в течение нескольких недель, которые Д-р Герасимович провел здесь, работа настолько продвинулась, что мы сможем без трудностей закончить ее.
Д-р Герасимович помог также в составлении плана будущей работы Обсерватории по переменным звездам; он прочел для штата обсерватории лекцию о некоторых своих собственных недавних исследованиях; и мы обсудили с ним возможную совместную деятельность с использованием инструментов нашей Обсерватории (или её южного отделения в Блумфонтейне, Южная Африка) и оборудования Обсерватории в Симеизе — отделении Пулковской Обсерватории.
Весьма уважающий вас,
Х.Ш.

Примечание к письму, видимо, машинистки: «Продиктовано, но не перечитано Д-ром Шепли перед отъездом из Кеймбриджа на месячные каникулы» [отчего, видимо, и возникло искажение фамилии адресата.].

8. Новый поворот в судьбе Б.П. Герасимовича и Пулковской обсерватории. Торжество справедливости и… завязка пулковской драмы

  Б. П. Герасимович был приглашён в Пулково и взял на себя заведывание Астрофизическим сектором в феврале 1931 г.. Но в начале 1933 г. (или даже в конце 1932) он был неожиданно смещён Дроздом со своего поста, который был передан едва окончившему аспирантуру В.А. Амбарцумяну (и поспешно занят им).

 Между тем, помимо научных заслуг, Герасимович, как уже говорилось в начале настоящей статьи, имел и широкую известность за рубежом, был членом ведущих международных и национальных астрономических обществ. Забегая вперёд, отметим, что в 1935 г. ему было присвоено наиболее высокое для иностранца звание почётного члена Лондонского Королевского астрономического общества.

  Последовала жалоба Герасимовича в центр (в Главнауку) и вскоре, напротив, был отстранён от руководства Обсерваторией сам Дрозд. С 27 мая 1933 г. директором Пулковской, тогда Главной Российской астрономической обсерватории был назначен Б.П. Герасимович (рис. 12).

9. События в Пулково 1931 –1933 гг., по переписке Б.П. с Шепли

  В переписке с Шепли, который чутко следил за изменениями в судьбе своего русского коллеги и друга, все эти бури и сражения остались за скобками. Б.П. лишь кратко упоминает о своем участии «в некоторых исторических событиях в жизни этой обсерватории», об увольнении прежнего директора и поступившем ему самому новом предложении, которое его скорее озадачило, нежели порадовало… Б.П. даже не ставит эту информацию на первое место. Он продолжает обсуждать с Шепли текущие проблемы как зав. астрофизического отдела, хотя сам Шепли тут же извещает третьего участника переписки Ф. Шлезингера о новой ситуации в Пулково.

Письмо № 51 (H.U.A.) Герасимович — Шепли
«Др. Харлоу Шепли
Гарвардская Обсерватория
Кеймбридж, Масс.
Дорогой д-р Шапли,
большое спасибо за ваше сердечное письмо и фото, которое ярко изображает вас в роли Египетского верховного жреца, погребающего Аиду и поющего погребальную песнь. Я надеюсь, ваше путешествие в Западную Индиану было приятным и зарядило вас здоровьем и бодрым духом. Я находился несколько недель в Пулково и участвовал в некоторых исторических событиях в жизни этой обсерватории. Директор уволен, и мы находимся в состоянии междувластия [20]. Ко мне обратились за согласием занять эту вакансию. Я в нерешительности, опасаясь огромных обязанностей, поглощающих время и не дающих большого удовлетворения. Имея подобный опыт, вы, конечно, поймете меня лучше, чем кто-либо другой.
Теперь я хорошо информирован о возможности изготовления монтировки для линз (объективов?) Росса [коррекционных афокальных линз? ] в нашей стране. Я узнал, что такая монтировка может быть сделана в течение года, в зависимости от того, как скоро наша механическая мастерская получит некоторую информацию, такую как фокусное расстояние, вес и т.д. линз. Наши отечественные [фото]пластинки, конечно, не так хороши, как пластинки Seed’a или Ilford’a, тем не менее, мастера показывают в этом направлении значительный прогресс. Представляется также вполне возможным получить специального человека, кто был бы ответственным за постоянное осуществление небесного патруля в Симеизе. Т.о., этот проект, в обсуждении которого вы любезно приняли участие, представляется вполне реализуемым, если ваша дружеская готовность помогать в этом все еще не угасла.
Мисс Пейн, вероятно, рассказала вам о моих переговорах со Спрингером [21]. Этот человек, который действительно является монополистом на книжном рынке Германии, очень любезен, но крайне скуп. Я имею его согласие опубликовать нашу книгу, но дело еще на стадии торга.
Оба мы, г-жа Ольга и я здоровы, но не имеем большой возможности хорошо провести время. Мы шлем свой поклон и наилучшие пожелания миссис Шапли и вам.
Искренне ваш,
Б. Герасимович
Харьков, СССР
февраля 15,1933».

  Шепли тут же откликается на этот новый возможный поворот в судьбе Герасимовича, проявляя и обычное стремление помочь ему в обеспечении задуманной им организации в Симеизе службы переменных звезд. В своем письме Шепли делится также текущими делами обсерватории и своей жизни.

Письмо № 52. Шепли — Герасимовичу
«3 марта 1933
Профессору Б П. Герасимовичу
Университетская Обсерватория
Харьков, СССР
Дорогой Герас,
все здесь идет [весьма] весело с экономическими условиями, неуклонно становящимися все хуже.(All goes merrily here with economic conditions steadily growing worse.) Обсерватория устраивает в конце каждого месяца астрономическую ярмарку в интересах помощи безработным. Мы добываем также деньги на месте, в обсерватории. Но в астрономических исследованиях нет никакой депрессии, и в обеденный перерыв мы остаемся достаточно бодрыми и жизнерадостными.
Я рад, что вы не просите моего совета — принимать или нет директорство в Пулково. Мы (? нрб) слышали о коллапсе предыдущей администрации.
Когда все вопросы уладятся, и вы сможете делать некоторые определенные прогнозы относительно плана с патрульной камерой, я буду рад исследовать вопрос о линзах (объективах) Росса. В действительности я уже в настоящее время сделаю предварительный запрос. Я опасаюсь, что американские источники на пути к тому, чтобы стать обслуживающими лишь Америку, что затруднит выделение средств за ее пределы. Рокфеллеровская группа в Париже стала с недавнего времени весьма скупой в отношении иностранных членов.
Мисс Пейн рассказала о ваших переговорах со Спрингером. Она очень много работает и над слишком многими проектами, но решительно отдает предпочтение проблемам переменных звезд. Д-р Эпик проделал недавно некоторую статистическую работу, касающуюся классификации фотографий для наиболее экономного [эффективного?] открытия переменных звезд различного типа и происхождения их кривых блеска и периодов. Он работал над этим уже раньше многие годы и недавно вновь вернулся к этому для решения текущих задач наших поисков в этой области. Конечно, в целом это мало чего дает, ввиду неустойчивости погоды и стремления получить все типы переменных звезд одновременно [ за один раз? ]. Я предполагаю, что вы также собирались рассмотреть эту проблему и надеюсь, что могу иметь преимущество, при разработке планов, [воспользоваться] вашим независимым анализом.
Вы быть может, слышали через Нью-Йорк Таймс, что Эйнштейн останавливается в Нью-Йорке на 12 часов 15 марта на пути из Пасадены в Берлин. Намечается торжественный обед не только в честь Эйнштейна и его будущей работы в Принстоне, но и Еврейского университета в Иерусалиме [22] и общего духа науки нашего времени. К несчастью для обеда и публики, страдающей от громко говорящих ораторов (the loud speakers), я должен буду в одном из послеобеденных выступлений сказать — о вселенной и что Эйнштейн сделал для нее, или что-то в этом роде.
С сердечным приветом всем,
Искренне ваш,
Х.Ш.»

  В тот же день Шепли спешит поделиться новой перспективой для Герасимовича

В письме Шлезингеру
Письмо № 53. Шепли — Шлезингеру
«Обсерватория Гарвардского Колледжа
Кеймбридж, Массачусетс
3 марта 1933
Профессору Фрэнку Шлезингеру
Йельская Университетская Обсерватория
Нью- Хейвен, Коннектикут
Дорогой Шлезингер,
пожалуйста, при нашей следующей встрече будьте готовы сказать, мыслите ли вы какие-либо фонды для научной поддержки того, что, как мы знаем, могло бы обеспечить для Герасимовича и его группы линзы (объективы?) Росса–Фекера с апертурой 3 — 4 дюйма, чтобы использовать их для систематического патруля переменных звезд [23]. Монтировка была бы изготовлена в России и, вероятно, был бы обеспечен и наблюдатель. Герасимович может принять пост директора Пулкова теперь, когда прежний директор уволен. Они не могут изготовлять подходящие линзы (объективы?) в России и не могут перевести деньги за рубеж для их приобретения, даже если бы они имели их [достаточно] много.
Ваши комментарии, касающиеся предложенной премии для женщин, работающих в астрономии, получены и оценены. Восторженный отклик получен также от Принстона (ун-та?). Через день или два я отвечу Адамсу и пущу машину [дело] в ход.
Искренне ваш,
Харлоу Шепли».

  Казалось бы, в Пулково свершалось торжество справедливости. Но вряд ли кто мог тогда догадываться, что в этих же событиях закладывалась своего рода бомба замедленного действия, взрывателем в которой готовым вступить в действие были… неутоленные амбиции бывшего «протеже», быть может, даже главной надежды Герасимовича в его планах развития в Пулково теоретической астрофизики… Открывавшиеся перспективы нового взлета Обсерватории уже вскоре были омрачены внутренним конфликтом — противостоянием директору, причем в безобразных школярских формах, части пулковской молодежи, — а если говорить открытым текстом, то конфликтом, как это становится ясным в частности из воспоминаний современников (Д.Я.Мартынова, В.П.Цесевича), инициированным именно «обиженным» и обойденным в своих преждевременных претензиях В. А. Амбарцумяном.

(продолжение следует)

Примечания

[1] Перевод писем с английского языка на русский, предисловие и примечания. Работа впервые опубликована в сборнике «Историко-астрономические исследования», вып. XXXIX, Дубна: Феникс+ 2016.

[2] Джон Джексон (англ. John Jackson, 1887 −1958) – английский астроном, специалист в области фотографической астрометрии (определение орбит двойных звезд, звездных параллаксов и собственных движений); в 1914—1933 работал в Гринвичской обсерватории, в 1933—1950 возглавлял обсерваторию на мысе Доброй Надежды. Член Лондонского королевского общества.(Источник – интернет, ссылка там же на (Колчинский,1986) ошибочна: очерк пропущен).

[3] Комиссия по переменным звездам.

[4] В действительности 3,5 месяца назад – 22.12.31 г.

[5] Иннокентий Андреевич Балановский (1885 –19??) – русский и советский астроном, специалист в области астрофотографии и астрофотометрии (открыл много новых телескопических переменных звезд), работал в Пулковской обсерватории, при Б.П. Герасимовиче возглавлял Астрофизический отдел.

[6] Владимир Платонович Цесевич (1907 – 1983) – советский астроном, исследователь переменных звезд, в 1927-1930 аспирант в Пулкове, в 1930-1933 сотрудник обсерватории Ленинградского ун-та, в 1933-1937 директор обсерватории в Душанбе, с 1937 профессор, с 1948 чл.-корр АН УССР (Цесевич, 2007).

[7] Артур Юлиус Георг Фридрих Ауверс (1838 – 1915) немецкий астроном, член Берлинской АН, основатель немецкой школы фундаментальной астрометрии. До 1910 г. два его фундаментальных каталога очень точных положений звезд служили опорой при изучении собственных движений звезд. В дальнейшем воспитанники научной школы Ауверса продолжили эти работы, составив новые фундаментальные каталоги (в 1927 и 1963), которые были приняты МАС в качестве международных. (Колчинский и др.,1986).

[8] Льюис Босс (1846 – 1912) – американский астроном-наблюдатель, специалист в фундаментальной астрометрии, член Нац. АН США. Продолжая работы Ауверса, составил новый опорный «Предварительный общий каталог» положений и собственных движений 6188 ярких звезд (1910 г.). Подготовленный им «Общий каталог» более чем 33 тыс. звезд до 7^m был издан в 1937 г. (Колчинский и др.,1986).

[9] Роберт Джулиус Трюмплер (1886 – 1956) американский астроном швейцарского происхождения (в США с 1915 г., в 1918 – 1938 сотрудник Ликской обсерватории). Исследователь галактических скоплений звезд, по данным о них окончательно доказал существование межзвездного поглощения света (1930). Во время полного солнечного затмения 21.09.192 г. впервые (совместно с У.Кэмпбеллом) обнаружил релятивистское отклонение луча света звезды к Солнцу, подтвердив предсказание такого эффекта в ОТО.

[10] Тем же в 90-е гг. усиленно занимался А.А. Белопольский в Пулкове, но… в одиночестве. На этом пути, как известно, он сделал свое величайшее открытие – зависимости между блеском и лучевой скоростью для переменной звезды δ Цефея, ставшей родоначальницей физических переменных «цефеид», этих «маяков Вселенной». Вызывает удивление не упоминание у Б.П. об этих, правда, уже давних к тому времени, наблюдениях Белопольского (хотя бы вскользь, поскольку статья была посвящена американским обсерваториям), которого как ученого он высоко ценил. Но самоотверженно и целиком отдаваясь этим наблюдениям и совершенствованию их методов (сравнивая себя в этом отношении «с рабом на галерах»), Белопольский, очевидно, не имел ни сил, ни времени на проведение исследований полученного им обширного материала и, возможно, поэтому его заслуги чистого наблюдателя не были достаточно оценены современниками. Самим Герасимовичем А.А. хотя и был назван одним из основоположников астроспектроскопии, но , видимо, воспринимался главным образом как выдающийся солнечник.

[11] Дело ограничилось, однако, некрологом, написанным С.Н. Блажко, и посвящением Л.П. Цераской части книги о В.К. Цераском (1953г.).

12] Быть может, в связи с полным солнечным затмением, ожидавшимся в 1932г. и доступным для наблюдений в Кеймбридже, чем и объяснялся выбор этого места для IV съезда МАС.

[13] Николай Иванович Днепровский (1887 – 1944?) русский и советский астроном-наблюдатель, выпускник Московского ун-та (1911). Участник Первой мировой войны (три ордена), с 1915 – сотрудник Пулковской обсерватории, с 1932 – зам. директора. Специализировался в фундаментальной астрометрии (вместе с др. сотрудниками составил три каталога склонений звезд и сводный каталог их, а также наиболее практически ценный каталог 1334 «геодезических» звезд, ярче 6^m, 1927 г.). Совместно с Б.П.Герасимовичем предложил (1932) программу составления фундаментального каталога слабых (т.е. наиболее далеких, «неподвижных» звезд) в качестве новой координатной сетки для астрономических измерений. (Реализована лишь после Второй мировой войны). Его большой заслугой стала также организация в 1920 г. первой советской высокоточной радиотехнической Службы времени. В 1936 г. (как и другие ведущие сотрудники Пулкова) был арестован, став одной из жертв политических репрессий в стране. Действительный год его смерти (скорее, гибели) неизвестен, официально сообщенный – сомнителен.

[14] Александр Николаевич Высоцкий (1888, Москва,— 1973, США) – русско-американский астроном, окончил Московский ун-т, работал в Пулково (до 1914), участник Первой мировой войны, после 1917 г. в Белой армии, эмигрировал в Турцию, затем в США. Занимался исследованием собственных движений звёзд, преподавательской и переводческой деятельностью, профессор (1937), почетный член ученого об-ва (1953). Главные достижения: «Каталог карликовых М-звёзд, определённых с помощью спектрометрического анализа» и первый в истории науки снимок спектра метеора. (Ист. — интернет).

[15] Adelaida Ames (1900 – 1932) – близкий друг С. Пейн, была в Гарвардской обсерватории ассистенткой Шепли (Haramundanis, 1984, p. 142). В частности, их совместное исследование распределения ярких галактик (1932) впервые выявило признаки существования Местного сверхскопления, тем самым показав реальность крупномасштабной структуры Вселенной (впервые обнаруженной В. Гершелем в 1784 г. См. Еремеева, 1966, с. 140; 1986, с.313). В своей автобиографии, изданной ее дочерью Е. Харамунданис (1984), Пейн писала: «Она умерла молодой к невыразимой скорби тех, кто знал и любил ее» (р. 142).

[16] Соединенные Штаты были выбраны местом съезда потому, что астрономы могли пронаблюдать солнечное затмение 31 августа 1932г. и затем остаться вскоре после него на съезд.

[17] Ссылка на № 772 Бюллетеня Гарвардской обсерватории.

[18] Видимо, после первых идеологических «чисток» 1930 г., когда, кроме смены директоров институтов, была разгромлена в Ленинграде редакция «Мироведения», арестован ее редактор Д.О. Святский и др. члены, а широко известное Российское общество любителей мироведения (РОЛМ) было ликвидировано. Сменившая его официальная организация ВАГО, как и сам журнал, были отданы фактически во власть мало значимого астронома, но влиятельного чиновника от науки В.Т. Тер-Оганезова, принесшего немало зла советским астрономам.

[19] У Шепли ошибка. Надо – Богданов.

[20] В своих воспоминаниях Д.Я. Мартынов писал об этом, опираясь на переписку со своим другом сотрудником Пулкова Е.Я. Перепелкиным: «И в Пулковской обсерватории наступил довольно длительный период безвластия, когда большинство астрономов трепетало, опасаясь назначения «карьериста» Днепровского [так его называли некоторые, по мнению Мартынова, несправедливо.]. Однако назначение на пост директора получил Б.П. Герасимович…» (Мартынов, 1984, с. 449).

[21] Германский книгоиздатель, которому Б.П. Герасимович и С. Пейн намеревались передать свою совместную монографию, над которой тогда работали.

[22] Официальное открытие университета состоялось в 1925 году. Альберт Эйнштейн вошел в его первый Совет директоров.

[23] 500 [Число звезд?] – Это число указано в сноске к письму рукой Шепли.