©"Семь искусств"
  май 2019 года

Loading

Вообще, незаконное формирование отличить от законного можно достоверно только по решению суда. С точки зрения пацифиста все эти люди заняты чем-то абсолютно безумным — убийством других людей с целью обоснования своего права на определенные территории. Естественно, что октябрьский переворот с его лозунгом выхода из империалистической войны для подавляющего числа партизан был, как серпом по тестикулам.

Сергей Эйгенсон

Занимательное литературоведение

(продолжение. Начало в №1/2019 и сл.)

4. На окраинах двух империй

Когда говорят о ХХ веке, как о веке распада империй, то обычно по неискоренимому европоцентризму начинают отсчет с 1918-го, когда по итогам Мировой войны повалилась одна из империй Антанты — Российская, а за ней все три империи Центральной коалиции: Турецкая, Австро-Венгерская и Германская. Между тем первое в этом веке крушение империи произошло еще в 1911 году. Рухнула Цинская империя, правившая Китаем, Тибетом, Монголией и многими другими сопредельными странами с XVII века. Манчжурская династия уступила место Китайской республике. Впрочем, у революционеров Сун Ят-сена тоже дело не задалось. После попытки генерала Юань Ши-кая самому сесть императором на Драконий трон и его внезапной смерти от скоропостижной уремии страна надолго распалась на провинции, в которых правили местные военные губернаторы — дуцзюни. Иногда они формально признавали власть центрального правительства в Пекине, Нанкине или Чунцине, иногда нет. Воевали между собой, с центральной властью, иногда и с соседними великими державами — СССР и Японией. Но вот это — не с особенным успехом.

Сам Китай надолго, казалось временами, что навсегда, выпал из ряда великих держав еще в XIX столетии. Отчасти — по итогам Опиумной войны, когда оказалось, что сотня британских морских пехотинцев беспрепятственно гоняет тысячи цинских солдат. Отчасти — по внутренним причинам, потому, что в очередной раз заработал механизм регулярных поднебесных апокалипсисов. Начинается всегда с того, что люди Срединной Державы очень уж плодятся — на пределе «несущей способности» тамошней земли. Тут-то и появляется, овладевая раскосыми массами, идея о том, что пора «сменить синее небо несправедливости на желтое небо справедливости». Ну, пророки, секты, какие-нибудь «Красные Брови» или «Желтые Повязки», мятежи в провинциях, общая резня, повстанцы берут с боя столицу, уничтожается на пути к всеобщему счастью от 50 до 80% населения страны. Потом через Великую Стену с севера приходят очередные кочевники и их неумытый хан садится на древний престол ванов. Через два поколения династия и осевшие в Застенном Китае кочевники совершенно ассимилируются — и начинай сначала. Если б этот механизм не действовал с периодом примерно триста лет, так, думается, на свете давно было бы не протолкнуться. Одни китайцы.

* * *

В середине девятнадцатого века в Поднебесной бушевало сразу два пожара: восстание тайпинов, считающих себя христианами, в долине Янцзы и бунт китайских мусульман, которых мы в России именуем дунганами за полной русской неприличностью их китайского названия, на западе империи от Шэньси до Юньнани и Синцзяна. Это не считая обычных «текущих» бунтов различных племен и религиозных сект. На этот раз династию опрокинуть не удалось, но число военных жертв, как со стороны повстанцев, так и со стороны «империалистов» суммарно оценивается в несколько миллионов душ, гораздо больше, чем погибло в те же годы в ходе Гражданской войны в США (около миллиона). Для того века — очень много. Что же до «молчаливого большинства», простых обывателей, крестьян и горожан — то они, как и всегда, заплатили много более. По разным оценкам, от голода, разбойного разгула в оставшихся без власти местностях, связанных с голодом болезней и женского инфантицида, и по прочим вызванным бунтами и их подавлением причинам в Китае в 1851-1877 гг. погибло от 90 до 118 миллионов человек. Несколько меньшие оценки даются для суммарного числа всех жертв двух мировых войн в ХХ веке. Но это — для всего человечества.

Впрочем, население, как всегда, восстановилось и к 1921 году, десятому году Китайской республики, в ней опять живет около 450 миллионов ханьцев и нацменов — тибетцев, монголов, мяо, ляо, уйгуров, казахов и прочих. Из них около двух миллионов живет в Синцзяне, по другому — Китайском или Восточном Туркестане, который по площади 1,7 млн квадратных километров составляет пятую часть всей страны. Как видим, и в Поднебесной не везде перенаселение.

* * *

Но недавно в этих местах появились совсем новые обитатели. Это — белые русские, беженцы от красных русских. Дело было так.

После поражения колчаковской армии между Волгой и Уралом летом 1919 года отступление шло более или менее организованно до сдачи Омска в ноябре. Дальше … лучше бы честно назвать это бегством. У Адмирала опустились руки, а он и до этого, сказать по правде, не совсем соответствовал, на мой взгляд, служебному положению. Ну, представьте себе, что Советским Союзом или хоть его половиной дали порулить Ивану Папанину. Или даже адмиралу Головко. Нет уверенности, что и они полностью были бы на высоте задач.

Конечно, отступавшие не были трусливыми зайцами или фаталистически готовыми на убой овцами. Смертельно раненная армия иногда огрызалась довольно заметно для наступающих. Один из таких контрударов — упоминавшийся нами ранее поход Белоповстанческой армии Молчанова на Хабаровск. Может быть, если бы популярный в армии генерал Владимир Каппель не провалился под енисейский лед и не умер от гангрены, он смог бы превратить эти эпизоды сопротивления в стойкую оборону … Но в основном тут была эвакуация все дальше и дальше на восток. До Тихого океана.

Большой крови тут, в общем, не лилось, но обморожения, голод, тиф! Мой дед, Александр Дмитриевич, член партии социалистов-революционеров с 1905 года, не прощавший Ленину разгона Учредительного Собрания, а Колчаку разгона Комуча и убийства его членов, говорил об этом отступлении вот что:

Как-то мы с ним разговорились про гражданскую войну на востоке. Я такой идейный комсомолец с уклоном в матшколу и романтику Братска, но деду верил все же больше, чем радио. Я и говорю: «Деда, но ведь победили большевики-то». А он: «Я вот только не знаю: они ли победили — или само развалилось. Приходилось мне видеть, как красный эшелон на станцию приходил, пока еще оттуда белый не ушел, и обходились без сражений.

* * *

Ну, побежали. «Порвались струны моей гитары, а я беженка из-под Самары. Ах шарабан мой, американка! …» Большая часть армии отступала вдоль великой Сибирской магистрали, но южное крыло, Оренбургская армия войскового атамана Дутова, была отрезана красными и начала уходить не к Байкалу, а от Орска и Актюбинска к Балхашу, на юго-восток. Самым страшным в этом отступлении был переход через Тургайскую степь, может быть, лучше бы сказать — полупустыню. Я бывал в тех местах, севернее Челкара, летом 1965-го в стройотряде на газопроводе Бухара-Урал, места и тогда были довольно безлюдные и суровые.

А осенью 1919-го и вовсе пусто. Кочевые казахи все поразбежались, справедливо опасаясь и красных, и белых. Источников воды очень мало — а людей, которые их знают, совсем нет. Хлеба нет ни для кого. Раздали личному составу мясо — сырую баранину, а варить в голой степи не на чем. Ни стебелька. В результате у всего войска понос. Падают лошади и люди кормятся падалью. Пришли холода, укрыться нечем и даже шинелей нет — начали-то отступать от Орска в августе. Скажем коротко, что в историю Гражданской войны этот поход дутовцев вошел как «Голодный». Как положено, к голоду добавился его обычный спутник — тиф. Наконец, к Новому 1920-му году те, кто остался от Оренбургской армии — три десятка тысяч раненых, больных и гражданских беженцев плюс три-четыре тысячи сохранивших боеспособность бойцов — оторвались, наконец, от преследователей и пришли в Сергиополь — большую по тамошним меркам станицу всего в двухстах верстах от китайской границы. Они прошли за эти четыре месяца, частью с боями, две с половиной тысячи верст через будущие советские Актюбинскую область и весь Целинный край.

* * *

В Сергиополе дутовцы встретились с анненковцами. Да-а, непростая задача — сказать об атамане Анненкове.

In generally — это партизан.

Советская пропаганда после Гражданской, а еще больше в ходе Великой Отечественной войн сильно сместила значение этого обрусевшего французского слова. Партизан, это значит — могучий бородатый мужик с ППШ на груди родом со станций «Измайловский Парк» или «Белорусская-Кольцевая». Народный мститель из крестьян. Лесное продолжения городского подполья на оккупированной территории. Между тем, как по исходно-французскому смыслу этого термина, так и по его русскому значению во время Первой Отечественной 1812-го и Первой Мировой 1914-18-го, тут несколько другое. Понаторевший в русскоязычности Владимир Даль определяет это так:

Партизан м. франц. приверженец партии, сторонник, соучастник: || воен. начальник легкого, летучего отряда, вредящего внезапными покушеньями с тылу, с боков.

Чуть поодаль он ставит знаки равенства между «приватиром», «капером» и «морским партизаном».

То есть, в первом значении — сторонник некоторой партии, аналогия арабскому слову «шиит». В ныне забытом и, может быть, напрасно, романе «Что Делать» Чернышевский многократно подтрунивает над «партизанами разных благородных идей». Тут смысл именно этот.

Во втором, конкретно военном, значении получаются Денис Давыдов, Ал.Фигнер, полковник Сеславин, поручик Ржевский. Я бы еще назвал известных по Бирманской кампании британского командира «Чингитов» Уингейта и его американского соперника, начальника «Бродяжников» Меррила. Шире так можно было называть и любого из бойцов упомянутых партизанских командиров. Как видите — все это профессиональные военные, просто их специализация — «фронт за линией фронта». Тогда — не назвать ли нам попросту спецназ Спецназом? Или рейнджерами.

Народные мстители Великой Отечественной войны 1941-45 по факту тоже были в большой мере бойцами регулярной армии. Но, конечно, были и другие. Явно же не из-за линии фронта пришли еврейские партизанские отряды Виттенберга и Ковнера в Литву. Беглецы из гетто, мстящие немцам за геноцид. В некоторых случаях партизанские лесные базы были просто убежищем для тех, кому опасно на глазах у оккупантов и полицаев. В сильно недооцененном романе Вал.Катаева «Катакомбы» как раз и показаны два разных одесских партизанских отряда.

Оставленный на оседание при уходе Красной Армии отряд партсекретаря Г. Черноиваненко: женщины, дети, туберкулезный ветеран баррикад Пятого года Синичкин-Железный плюс пара сравнительно боеспособных штыков. Сидят в катакомбах, не видя белого света, доедают оставленные из госрезерва консервы и выращенный при свете керосиновой лампы зеленый лук, принимают по коротким волнам сообщения Совинформбюро, переписывают их от руки и, выходя ночью из-под земли, разбрасывают листовки поблизости от выхода, что, судя по роману, очень раздражает немецко-румынских захватчиков, но вряд ли причиняет им большой урон.

И группа энкаведешника Дружинина. Взрывы заранее заминированных по методе Ильи Старинова зданий, сбор и передача по радио развединформации, диверсии в порту. Пожалуй, что к капитану Дружинину неплохо подходит и старое значение слова «партизан». Не хуже, чем к капитану Фигнеру.

* * *

Отдельным является понимание этого термина в годы Гражданской. Тогда оно, во всяком случае, в большевистском понимании, означало вооруженных людей, которые, во общем-то, воюют на красной стороне, но при этом не находятся под эффективным контролем регулярной Красной Армии и ее вождя, председателя Реввоенсовета тов. Троцкого. Ну, для наиболее ярких примеров — Нестор Махно на Украине или другой анархист Нестор «Дедушка» Каландаришвили в Восточной Сибири.

Вождь Реввоенсовета этого очень не любил и всякими мерами боролся с «партизанщиной», выборностью командиров, несанкционированными митингами в полках и тому подобным. Его можно понять. Если митинги в 17-м были нужны для того, чтобы большевики взяли власть — то в дальнейшем потребность, очевидно, отпадает. Разве что для того, чтобы построенные красноармейцы послушали знаменитого оратора о скором конце Антанты и вообще мировой буржуазии, а никак не для того, чтобы им повыступать самим.

Потом, правда, выяснилось, что данный вождь «оказался не отцом, а сукою» и что в сражении у коровника он тайно был на стороне врага. К красным партизанам стали относиться попочтительнее, даже, если помните, старший брат Тимура в «Команде» играет в дачном любительском театре такого вот ветерана, слегка съехавшего с ума по возрасту. Впрочем, в о второй половине 30-х многих партизан Гражданской нашли стенка и Колыма совершенно так же, как тех, кто был командирами регулярной Красной Армии.

* * *

Что до белых партизан, то они происходят непосредственно от российских партизан Империалистической войны. То есть, в основном, это они и есть, только свои партизанские действия против германцев они продолжили уже против новых хозяев Кремля.

Идеология Мировой войны с российской стороны была в очень большой мере основана на воспоминаниях о Войне С Двунадесяти Языки 1812-го года. Пресса даже пыталась ее наименовать Второй Отечественной, но как-то не прижилось. Неудивительно, что идея о создании партизанских мобильных конных отрядов была востребована. Естественной базой для таких иррегулярных формирований стали казачьи части. Среди знаменитых партизан Германской войны мы находим такие имена, как кубанец Андрей Шкуро, забайкальцы Григорий Семенов и Роман Унгерн фон Штернберг, терец Лазарь Бичерахов, донец Василий Чернецов и вот, сибиряк Борис Анненков. Из неказачьих рейдеров всплывают имена улана Станислава Булак-Булаховича и драгуна Семена Буденного. Потом все эти люди сильно обозначат себя в ходе Гражданской войны.

Чего можно ожидать от такого вот приватира и его отряда, подолгу действующих в отрыве от основных сил, вдали от настырной армейской дисциплины? Правильно: инициативы, бесстрашия, самоуверенности, веры в свою личную звезду и вообще в судьбу, презрения к штабным и обычным, не столь героическим окопным войскам, доверия друг к другу, жестокости к противнику, да, пожалуй, и к шпакам — мирному населению, мешающемуся под ногами. Наплевательское отношение к общеармейской субординации при абсолютизации отрядных правил и обычаев. Личная преданность бойцов атаману и отеческая забота предводителя о своих людях. Смотрите «Гусарскую Балладу». Или читайте «Тараса Бульбу».

Но это же банда?

Однако ж, мы вступаем на топкую почву различения наших разведчиков от ихних шпионов. Ну — банда. Вам легче? Вообще, незаконное формирование отличить от законного можно достоверно только по решению суда. С точки зрения пацифиста все эти люди заняты чем-то абсолютно безумным — убийством других людей с целью обоснования своего права на определенные территории.

Естественно, что октябрьский переворот с его лозунгом выхода из империалистической войны для подавляющего числа партизан был, как серпом по тестикулам. Все эти «шамильбасаевы» жили в войне, уже и не представляли себе другой жизни. Для них Война была, как для Б.Г. «Аквариум». Образом жизни.

* * *

Как все — так и Анненков.

В казаки он попал по распределению после юнкерского, но, по-видимому, прирос. Пред войной получил срок за причастность к казачьему бунту, скорей, за нежелание сдать трибуналу виновных. На германском фронте нашумел именно партизанскими наездами за линией фронта, получил кучу наград. В феврале за короткое время сменил ряд политических позиций от эс-эра до упорного цариста, но никак не в согласии с большинством. Уже с начала 1918-го воюет у себя в Сибири с властью народных комиссаров. Можно назвать его отряд «народными мстителями», а можно, как мы уже говорили, и бандой — откуда смотреть. После восстания чехословаков, когда власть большевиков на востоке России пала, воевал на Урале и воевал удачно.

Выбран сибирским наказным атаманом, потом воевал с красными войсками Туркестанской АССР на Семиреченском фронте и стал правителем белой части Семиречья. Но кроме чисто боевых успехов «Партизанская атамана Анненкова дивизия» знаменита еще и очень жестокими расправами над бунтующими сибирскими мужиками.

Уровень жестокости тут явно превышал обычный для этого региона уровень. Вообще, нельзя же делать вид, что можно воевать без насилия. Оставив в стороне идеологию — вот перед нами вооруженные, привыкшие убивать мужчины, с 14-го года почти и не бывавшие дома. Они провели эти годы под выстрелами, в залитых водой или обледеневших окопах, часто так, что поесть можно себе добыть или отняв у противника — или у мирных обывателей. И все эти годы сексуальный голод можно удовлетворить, лишь задрав всем взводом юбку на голову зазевавшейся бабенке.

Можно от них ожидать соблюдения Гаагских и Женевских конвенций по обращению с пленными и гражданским населением?

Но уровень безжалостности у анненковских партизан, все-таки, велик даже на общем высоком фоне. Причем, опередим события, не только по отношению к красному противнику, но и по отношению к своим же товарищам по оружию. Вообще, здешняя война как-то необъяснимо жестока.

Воевать-то не из-за чего! Ну, понятно, из-за чего на Дону, Кубани, Тереке горло грызут друг-другу казаки, иногородние, горцы. Из-за земли. Но там урожай этой земли — золото пшеницы, льющейся в ближние экспортные порты: Таганрог, Ростов, Новороссийск. А тут …

* * *

Семиреченская область Туркестанского генерал-губернаторства. По Брокгаузу-Ефрону в наличии 353 тыс кв.верст, 1070 тыс жителей на 1905 год, в том числе более 100 тыс — русских, остальные — казахи, которых, впрочем, русские именуют киргизами; настоящие киргизы, сверху именуемых кара-киргизами; дунганы — киайцы-мусульмане и прочие туземные народы. Впрочем, к нашему 1920 году русских уже поболее — крестьянская колонизация продолжается, а кочевых туземцев сильно убавилось. Но пока — земли хватает. После попытки бунта в 1916-м и его достаточно крутого, чтоб не назвать геноцидом, подавления властью и русскими колонистами, много кочевников ушли в соседний Китай и нынче тихо мрут там с голодухи.

Большая Гражданская война Ленина, Троцкого, Деникина и Колчака бушует где-то там, за песками и степями. А здесь жестоко режутся как раз казаки, конечно, под «белым» знаменем и крестьяне — столыпинские переселенцы под приблизительно красным. Война, по факту, идет самая из самых партизанская, между белой Партизанской дивизией и красными партизанами из отрядов с патетическими названиям вроде такого — «Тарбагатайские Красные Орлы». Война страшная, с систематическими расстрелами пленных с обеих сторон, с жестокими, догола, реквизициями у красных и с поголовной поркой захваченных сел у белых.

От Красного Центра, Москвы и Петрограда семиреки отделены, кроме расстояний, еще и «дутовской пробкой», перекрывшей Среднеазиатскую железную дорогу у Оренбурга и Актюбинска, от местной советской столицы Ташкента — восемью сотнями верст разбитых дорог, горными хребтами, песками и реками. От Правителя в Омске тоже доезжай не доедешь. ТуркСиб пока еще в проекте. Так что причина такой ожесточенности должна быть на месте. Ни в советских многотомных трудах, ни в нынешних бойких статейках о Белом Движениии про это — ничего. Более упор на беззаветных героических командиров и комиссаров в книгах, изданных до 1991 года, и на столь же беззаветных сусальных белогвардейцев — в более поздних изданиях.

На счастье, по сравнительно свежим следам основоположник советской литературы Дмитрий Фурманов написал документальную повесть «Мятеж» (1925). Очень рекомендую! Достаточно откровенно, без налипшей впоследствие густой и сладкой патоки, комиссар рассказывает, что знает, о событиях, предшествавших его приезду в столицу Семиречья Верный в марте 1920 г. и вполне подробно о том, что видел и в чем участвовал сам во время местного «кронштадта», бунта городского гарнизона, требовавшего демобилизации вместо предписанной сверху переброски на другие фронты. Подробно и содержательно он рассказывает, как грамотные горожане-функционеры долго дурили голову темным мужикам-красноармейцам, выпускали пар их агрессивности в резолюциях и заседаниях, а потом, с подходом из центра свежего неместного кавполка, переловили бунтарей — кого к стенке, кого в лагерь.

* * *

Вообще, очень поучительная книга. Вот в ней-то я и нашел абзац, где автор походя дает деталь, вполне объясняющую для нас накал страстей в этом заброшенном углу.

И еще тут одно крупное дело пощекотало нас ощутительно. В Семиречье, особенно в уездах, близких к Китаю, как известно, засевают массу опийного маку. Злоупотреблений, спекуляции в этом деле — тьма тьмущая. Опий обычно скупают китайские купцы и увозят через границу к себе. Теперь вот, поздней весной, поля опийные давно и обильно были засеяны. Все кинулись на доходную статью. Был случай в Джаркенте: один «коммунист» в своем собственном хозяйстве под опий угораздил ни много ни мало, как… пятнадцать десятин! Со всех сторон в то же время неслись протесты: требовали опийные поля перепахать под хлеб, ибо с осени опием-де не прокормишься. Было немало и таких случаев, когда поля такие самочинно разносились впрах и на месте опия «победившие» самолично возились с пшеницей. Надо было и тут что-то делать и делать спешно,— опийные поля надо было сохранить, а в то же время и не дать опию утечь в Китай.

Вот себе ни … Ну-ка, давай посмотрим по Сети! Оказалось, что это только для меня оно большая новость, а у бонистов — коллекционеров бумажных дензнаков — в большом почете выпускавшиеся в ту пору местной соввластью «семиреченские опийные рубли». Банкноты так и имели на лицевой стороне подписи местных финансового и военного наркомов, а на обратной стороне надпись: «Кредитные билеты обеспечиваются опiем, хранящимся въ Государственномъ банке, и всем достоянием области Семиречья».

Если еще вспомнить, что в том же крае находится и воспетая впоследствии Айтматовым Чуйская конопляная долина … да нет вопросов! Те битвы, которые шли в иные годы за лаосский опиумный Золотой треугольник, горные долины Северного Афганистана или андские кокаиновые партизанские базы, тоже для простаков имели вид сражений под тем или иным знаменем. И особого гуманизма там тоже не наблюдалось — при таких-то бабках на кону!

* * *

Ныне я должен бы предупредить предполагаемого читателя, что большАя часть излагаемого далее известна мне по работам современного историка Белого Движения и, особенно, казачьих его формирований Андрея Владиславовича Ганина. Этот автор, очень заметно, искренне симпатизирует своим героям и лишнего на белогвардейцев явно вешать не станет. Если уж он где-то как-то не вполне в восторге от их дел — наверное, так и есть. Заранее предварю по поводу кажущегося сходства его фамилии с фамилией первого рассказчика Сказки о Мальчише-Кибальчише. Для меня нет сомнений, что Алька Ганин с его мамой, еврейкой-комсомолкой-подпольщицей Марицей Маргулис и папой, красным командиром Сергеем, для Ганина Андрея не только не родственник, но даже и не однофамилец.

И вот он, историк А.В. Ганин, фанат и певец былого белогвардейского сопротивления Советам, подробно, со ссылками на мемуары случайно выживших, описывает, что когда дутовцы, голодные, обмороженные и тифозные, уйдя от преследования и от смерти в пустыне, пришли, наконец, в занятое анненковцами северное Семиречье, в Сергиополь — то встретили там такой прием, что многим подумалось: «А не лучше ли большевистский плен?»

Вот, по свежим следам, письмо одного из высших чинов дутовской армии, имя которого мы назовем попозже:

— Не только жители, но и Оренбургская армия после перенесенного трудного перехода от Каркаралинска, попав в район оперирования партизан Анненкова, не мало испытала горя и лишения от своеобразного хозяйничанья на русской земле над русскими же людьми — защитниками Единой России «Брата Атамана» и его помощников. Больных и изнуренных походом и недостатком продовольствия офицеров и солдат бессовестно обирали партизаны и районные коменданты Атамана. От вышедших же вместе с армией беженцев было отобрано буквально все до последних пожитков заместителями «Брата Атамана» есаулами Козловым и Арбузовым, Власенко и другими …

Да, очень получается похоже на известный принцип «Умри ты сегодня — а я завтра». Выслушаем, однако, и другую сторону. Генерал-майор Анненков, по странной привычке белых руководителей изливать претензии к соперникам в боевых документах, писал в Приказе по Отдельной Семиреченской армии от 18.03.1920:

— Итак, двухлетняя борьба в Семиречье дала грустные результаты, благодаря только лишь приходу таких «беженцев-гастролеров», как Дутов, пришедший с оборванными, голодными и разутыми людьми, везя с собой массу баб, но без снарядов и патронов, привезя с собой тиф и развал.

Можно было бы, конечно, заметить атаману, что все эти грустные обстоятельства бегства от победителей отчасти связаны и с тем, что он, Анненков, на приказ Адмирала идти со всей своей Семиреченской армией в критический момент на Уральский фронт отделался отсылкой небольших отрядов, а его коллега, забайкальский атаман Семенов и вовсе не отправил ни одного бойца — но они оба уже умерли в разное время от мозолистой руки советского правосудия и наши возражения никак не услышат.

* * *

Из всего этого легко умозаключить, что отношения между двумя генералами-атаманами, оказавшимися на остатке белой территории к востоку от Балхаша, сложились неидеально. Как сформулировал в несколько похожей ситуации один российский военачальник тремя четвертями века позже: «Две птицы в одной норе не живут». Оба были закаленными бойцами в подобных командно-штабных играх. Придя со своей Партизанской дивизией воевать в Семиречье, Анненков для начала взял под арест и заставил покинуть край избранного войсковым кругом семиреченского атамана Ионова. Дутов, после его перехода от Комуча на сторону военной хунты Колчака, в декабре 1918-го очень успешно отразил попытки своего свержения с атаманской должности сторонниками «учредилки» казачьими полковниками Махиным и Каргиным совместно с башкирским лидером Валидовым. Он же эффективно посредничал между Адмиралом и Атаманом Семеновым, что для одного закрепило кресло Правителя в Омске, а другому дало возможность спокойно отдыхать всю войну с большевиками в 1918-1919 гг. у себя в Чите вместе со всем своим войском.

В общем, после интриг, стычек и длинных иеремиад в приказах, два белых вождя договорились. Дутов был объявлен Гражданским Губернатором Семиреченского Края, а Анненков Главнокомандующим Отдельной Семиреченской Армии, в состав которой включались и которой отныне подчинялись дутовские части, сведенные в специальный «Отряд Атамана Дутова». Командовать этим отрядом был назначен генерал-майор дутовского же производства А.С. Бакич.

5. РУССКИЙ ОФИЦЕР ИЗ МОНТЕНЕГРО

Дальше нам путешествовать по карте Родины и сопредельных государств именно с ним, так что давайте посмотрим — кто он и откуда?

Андро Бакич родился 31 декабря 1878 года в Черногории. Как известно, предпоследний Романов, император Александр III полагал черногорского князя Николая Негоша одним из трех верных союзников Российской Империи наряду с ее собственными армией и флотом. Ну, горная страна. Ичкерия, практически, только не мусульманская, опухолью на православной России, а православная — тем же самым образом посреди Османской империи. Так-то язык попросту сербский и особых отличиев от сербов со стороны не видать, только естественные различия между горцем и жителем равнин. Воинственные из поколения в поколения, делали набеги из-за своих Черных Гор на подвластные стамбульскому падишаху долины.

Как бы не нарушить Святую Политкорректность? … но у сербов черногорцы — главные герои тех анекдотов, которые русские рассказывают про чукчей, французы — про бельгийцев, американцы — про поляков. Ну, вот для разминки один из них, в совсем современной, с учетом новейшей истории Балкан, редакции.

— Сколько нужно черногорцев, чтобы вывинтить из патрона на потолке электрическую лампочку?

— Один. Он стоит на столе и держится за лампочку. Плюс четыре серба по углам стола. Эти ходят по кругу против часовой стрелки, чтобы ухваченная черногорцем лампочка выворачивалась. Плюс восемь русских кольцом вокруг сербов. Они ходят по часовой стрелке, чтобы у сербских столовращателей не закружилась голова и все время обещают им когда-нибудь помочь.

* * *

Трудно ожидать от окруженной врагами горной страны, чтобы там очень было развита система образования. Для нашего героя на родине нашлась только начальная школа, в гимназию учиться его отправили в Белград. Однако, там вышла неприятность. Тогда, как и нынче, политическая деятельность была в Сербском королевстве одним из основных занятий населения. На Иванов День 1899 года было совершено очередное покушение на Милана Обреновича, который от трона к тому времени, наконец-то, по мольбам всей страны, отрекся, но зато служил у своего сына, короля Александра, главнокомандующим, хотя решительно все сражения в своей жизни проигрывал. В общем, террористов тоже где-то можно понять.

Нас это интересует с той точки зрения, что двадцатилетний гимназист шестого класса А.Бакич каким-то боком замешался в этот заговор и был вынужден бежать, сначала в Константинополь, потом в Одессу. Там он, как и многие братья-славяне, решил обосноваться, как выяснилось — навсегда. Окончил юнкерское училище, служил в Новороссии, потом на Дальнем Востоке. Женился на дочке своего командира бригады, тоже из черногорцев. Батальонный адъютант, начальник полковой швальни — швейной мастерской, говоря по-штатски, командир нестроевой роты, председатель полковой комиссии по освидетельствованию сапог. Более, видите сами, как кот Матроскин, по хозяйственной части. Скажем так, что это тот темп карьеры, который в годы моего офицерства обозначался формулировкой из анекдота: «За десять лет службы в звании лейтенанта продвинулся от должности командира третьего взвода до командира первого взвода. Склонен к карьеризму«. В конце концов он и сам сообразил, что военная карьера не задалась, несмотря на тестя-генерала, и подал в отставку.

Причины? Похоже, более лингвистические. С югославянами это бывает иногда — они изначально как-то могут объясняться с русскими, но далее язык у них не совершенствуется и за десятилетия. Во всяком случае, Ганину не удалось найти ни одного письма или документа, достоверно писанных по-русски самим Бакичем, прошения об отставке и потом о возврате в строй написаны другими, а он только прикладывает руку. А устно он и под конец своей жизни, по рассказу С.Хитуна в его известных мемуарах «Дворянские поросята» изъяснялся так:

— Какой ви части?

— Автомобильной команды.

— Тишее едеши, дальшее будеше.

— Это ви видумали там какой-то сирк? (цирк) — спросил он, имея в виду киносеансы».

В общем — все понятно, конечно. Но Россия — не из тех стран, где легко прощают акцент. Во всяком случае, в мирное время.

Итак, нашему персонажу тридцать пять лет, он — штабс-капитан в отставке, женат, у него трое детей. Здоровье неважное, что и стало официальной причиной для отставки. Служит Бакич коммивояжером в Русско-Монгольском торговом товариществе, живут они в Никольске-Уссурийском. Нынче это просто Уссурийск, Приморского края. Знаю, был там месяц на офицерских сборах в 1968-м. Более всего запомнилось, как одна девица горделиво сообщила, что она «тоже с Запада, кончила педучилище в Барнауле». Богом забытое место, по правде сказать.

* * *

Но тут началась Мировая война. Она вообще оказалась шансом для многих из тех, о ком мы упоминали. Кем был Анатолий Пепеляев в 1914 году? Поручик. Анненков — сотник (соответствует общеармейскому поручику). Семенов — хорунжий (подпоручик). Шкуро — есаул (капитан). Унгерн — отставной (со скандалом) хорунжий. Будущий уссурийский атаман и генерал-майор Калмыков — саперный подпоручик из харьковских мещан, за казака себя пока и не выдает. Дутов, правда, уже дослужился до войскового старшины (подполковник), а Каппель до капитана, но и им будущие сказочные карьеры не снятся.

Андрей Степанович Бакич тоже оказался из тех, для кого война стала родной стихией. Вся его сапожно-заготовительная карьера была, очевидно, просто оттого, что негде было показать боевые качества. К концу зимы 1917 года он полковник, командир 55-го Сибирского стрелкового полка на фронте под Ригой, ранен, отравлен газом, контужен, многократно награжден.

* * *

Но тут случилась Февральская революция.

Бакич был из тех командиров, которых солдатики в припадке революционного энтузиазма поднимают на штыки. Он, при необходимости, командовал открыть огонь по своим, пытающимся сдаться в плен, отправлял на расстрел за неподчинение приказу об атаке. Да еще и нерусская фамилия, акцент … за меньшие грехи линчевали офицеров в 1917-м году.

В общем, из недавно полученного под команду полка пришлось срочно уезжать вместе с другими чрезмерно преданными службе начальниками. Как-то он мотался, пытался уехать в Сербию — хотя куда? … Белград-то занят австрияками, сербское правительство в изгнании пытается функционировать на греческом острове Корфу.

Одним словом, в начале лета 1918-го он оказывается в Самаре. Ну, куда мог деться в это время и в этом месте офицер с его данными? Стать командиром Народной Армии. Он и стал.

Воевал. Видимо, воевал неплохо, судя по тому, что мы в конце 1919 года видим его генерал-майором. Хотя, с другой стороны, он-то генерал, а войско его уже на самом закраешке Русской Земли и к концу главы окажется в Китае. Служил Комитету Членов Учредительного Собрания — Комучу, после колчаковского переворота — Адмиралу. Убеждения? Как-то не складывается впечатления, что у него были какие-то цельные убеждения. Как, скажем, и у того же Анненкова — от царя до эс-эр. Только одно — большевиков он явно и сильно не любит. Неудивительно — народных комиссаров привели к власти те самые солдатики, которые готовы были его прикончить за попытку послать их в бой. Что-то такое излагается в его, как у них было принято, приказах по вверенным частям и соединениям. «Враги нашей Великой Родины коммунисты с их комиссарами доживают последние свои дни …», «Восстановление попранного разными пришельцами Русского национального народовластия …», «… изгнать из России тех наймитов жидовского интернационала …». Ну, это — святое! На «жидовском интернационале» они все были зациклены не хуже, чем и сам Борат Сагдиев.

* * *

Неплохо у него получались и те самые командно-штабные игры. В октябре 1918-го он очень удачно подсидел своего тогдашнего начальника по Народной Армии, того самого партийного социалиста-революционера и одновременно Генерального Штаба полковника из казаков Махина. Не могу не отвлечься и не вспомнить о том, что его жизнь закончилась очень близко от тех мест, где родился Андро Бакич. Русский эмигрант Федор Евдокимович Махин после вторжения немцев в Югославию был военным советником сначала у четников генерала Михайловича, а потом у коммунистических партизан маршала Тито. Воевал в Боснии и Черногории, умер в освобожденном Белграде при обстоятельствах, допускающих измышления, одним из которых был некогда популярный помана Вал.Пикуля «Честь имею».

Каких только фокусов не выкидывает История с судьбами людей!

Анненков и его порядки Бакичу сразу не понравились, это его отзыв о «своеобразном хозяйничанье» людей «Брата-Атамана» я привел выше. Но благодаря сложившемуся атаманскому компромиссу он уже стал по факту командармом оренбуржцев. А через какое-то время его стали именовать уже командующим Северного фронта, то есть под него частично попали и некоторые чисто анненковские части. Впрочем, все это продолжалось всего пару месяцев. После подхода свежих частей регулярной 5-й армии красных и анненковцам, и оренбуржцам оставалось либо сдаваться, либо умереть на месте, либо уходить через границу. В марте 1920-го большая часть разбитой белой армии ушла в Китай и была там интернирована. Обычай этот был довольно распространен. Через полгода, после «Чуда на Висле», разбитые советские войска правого фланга Западного фронта тоже, спасаясь от поляков, были вынуждены уйти через германскую границу, сдали оружие и были интернированы в Восточной Пруссии.

6. В Синцзяне

Более десяти тысяч офицеров, солдат, казаков, членов их семей и просто беженцев перешли границу под командой Бакича и по договоренности сдали все свое оружие китайским пограничникам. Им дали для поселения кусок пустого поля на реке Э-миль недалеко от города Чугучак.

С Дутовым через перевал Карасарык несколькими днями позже ушло всего около полутора тысяч казаков и их семей. Он же сам в ходе своих с Анненковым интриг отдал командование другому, себе получив взамен призрачный титул «гражданского губернатора Семиреченской области». Эта группа поселилась в Суйдине, около Кульджи в четырехстах километрах юго-западнее отряда Бакича, но тоже недалеко от границы.

Анненковцы уходили уже в конце мая через перевал Сельке-Чулак, через Джунгарские ворота. На них с тех самых пор уже много десятилетий висят не опровергнутые обвинения в расстреле своих же боевых товарищей, не желавших пересекать рубеж. Несмотря на эти жестокие меры, а может, и из-за них, сохранить войско не удалось. Вся прославленная партизанская романтика: «Черные Гусары», «Голубые Уланы», «С нами Бог и Атаман Анненков», знамена с черепом и костями — не выдержала последнего испытания безнадежностью. Оказалось, что в Китай с атаманом ушло меньше тысячи человек: личный конвой, оркестр, и остаток ветеранов из Лейб-(!)Атаманского и Кирасирского(!!) полков.

Было у него еще одно соединение — но недолго. Дело в том, что у выдающегося борца с жидовским интернационалом были в составе его Семиреченской армии самые натуральные интербригады: сербская, итальянская, киргизская и манчжурская. Злые языки говорили, что это очень повышает преданность партизан руководству. Если бунтуют казаки — можно усмирить их сербами, если бунтуют сербы — калмыками. Так вот: в Манчжурской бригаде манчжур, конечно, не было — откуда их взять в Туркестане? Но были калмыки, уйгуры, дунганы, казахи, достаточно местные для Синцзяна племена. После перехода границы они оказались опять дома — и немедленно, забыв Атамана, нанялись под предводительством своего комбрига И Тай-чжу на китайскую военную службу по 50 лан за месяц. С анненковским военным опытом — они теперь неплохо стоили в разделенном между ворлордами Китае.

Самого же Вождя китайцы поселили достаточно далеко от большевистских пределов, около столицы края города Урумчи. Вдруг обнаружилось, что он и его люди скрыли от сдачи часть оружия. Начался вялотекущий конфликт с неожиданной развязкой. Анненковцы, посчитав, что их обижает местная полиция, выломанными из оград палками загнали ее и заодно местное китайское войско в ограду глинобитной крепости Гучен, а тем временем стали вырывать из грунта захованные мосинки и максимы.

Конечно, запуганные чайники полностью сдались, согласились на все условия, главным из которых была отправка всего отряда за китайский счет в заветный Харбин. А когда атаман приехал на заключительные переговоры к синцзянскому военному губернатору, дуцзюню Ян Цзун-сину, встретили его с почетным караулом и немедленно посадили в яму.

Хитрость N 8 из списка стратагем Сунь Цзы: «Изобрази выгоду, чтобы завлечь его. Сотвори беспорядок в его силах и возьми его».

«Для хвастуна не нужен нож, ему немного подпоешь — и делай с ним что хошь!»

* * *

По оценкам, всего в разных местах перешло границу, чтобы укрыться в Китайском Туркестане, около 50 тысяч человек. Самой же большой оказалось эмигрантская популяция на реке Эмиль-Хо, где главным начальником был генерал Бакич. Хотя именовалось это — «Отрядом Атамана Дутова». Вырыли землянки, поставили палатки, стали устраивать киносеансы (помните про «сирк»?). Образовавшиеся как бы улицы именовались: Атаманская, Невский проспект, Поэзии и Грусти и последняя — Любви. Вообще русский человек обладает удивительным умением адаптироваться к любой чужбине, особенно, если чувствует, что на родине будет еще хуже.

Поблизости оказалось большое количество баранов, закупленных еще колчаковскими интендантами — их удалось прибрать к рукам. Видимо, многие годы службы «по хозяйственной части» оставили нужные навыки. Муку по договоренности выдавали китайцы, по фунту на душу на сутки. Никак не даром, но чем платить пока было, кое-что при эвакуации сберегли, хотя золотой запас России и уехал совсем в другом направлении. В переписке Бакича с Дутовым фигурируют золото пудами и серебро сотнями пудов. Потом кое-что подкинул забайкальский атаман Григорий Семенов. Однако ж, закупленная мука доставлялась нерегулярно и не полностью. Неудивительно. Китай и коррупция тогда были почти синонимами. Правда — не только Китай. Из выделенного Семеновым, как кажется, большую часть попросту растратил харбинский представитель оренбуржцев генерал Анисимов.

Совсем было непонятно — что же дальше? Лозунги о том, что Советы вот-вот падут и можно будет вернуться победителями — вещь утешительная, но …

* * *

Мы что-то слышали о тяжелом быте белой эмиграции первых лет: господа офицеры — в таксидрайверы, дамы, кто помоложе, в таксигерлс … И грубый день взойдет из-за домов Над мачехой российских городов … Нам каждый берег будет чуждым, Ненужной каждая земля … Эх, если б узкоколейка шла из Парижа в Елец … Зачем меня девочкой глупой От страшной, родимой земли

Мир дежурных у Ремарка, Чаплина, Сартра, Оруэлла, Кэдзуо Исигуро, Генри Миллера русских графов и графинь из меблированных комнат. Да и наши — А.Толстой, В.Набоков, А Куприн — тоже внесли лепту. Но и этот мир бело-русских Харбина, Шанхая, Берлина и Парижа для жителей лагеря на Эмиле — недосягаемая мечта. Не говоря уже о том, чтобы попасть в Европу, но путь от Тарбагатайского округа Синцзяна до, хотя бы, Шанхая — это более четырех тысяч верст. На этих верстах нет не только рельсов, а и часто и простой «колесной» дороги. Джунгарские и алашаньские пески, заоблачные горы Куэнь-Луня, желтые азиатские реки, не видавшие мостов, фронты между поделившими страну после Синьхайской революции ворлордами-дуцзюнями, а главное, непонятные и, верней всего, враждебные к любым европейцам (есть за что) жители: уйгуры, дунгане, монголы, китайцы.

Вспомнить, что именно такой маршрут, проделанный перед Мировой войной русским полковником Маннергеймом, был воспринят всеми как подвиг, принес ему благодарность Генштаба, царскую личную благосклонность и широкую известность среди специалистов. Но он и занял два года, у Маннергейма сменилось два состава спутников — болели и ломались казаки конвоя, а ведь у него на руках не было гражданских беженцев, женщин и детей.

Никак!

* * *

Бакич пытался, как щенок в детском стишке, «найти себе хозяина», который выведет его и его людей из пустыни, писал забайкальскому атаману Григорию Семенову, российскому(?) посланнику князю Кудашеву, Бог уж знает кого нынче представляющему в Китае, каким-то оставшимся с царских времен консулам, синцзянскому ворлорду Ян Цзун-сину, посылал на деревню дедушке телеграммы французским и японским дипломатам в Пекине, в Крым Врангелю, потом в Ургу барону Унгерну, объявившему очередной поход за окончательный разгром жидов-комиссаров … все без ответа. Никому они были не нужны. Семенов было помог, но по отсутствию прямых контактов деньги, как уже говорилось, попали в Харбин и растворились, синцзянский ду-цзюнь, тот самый, если помните, который чуть позже определил в яму Анненкова, в стихотворной форме извинился за то, что «те войска, кои перешли границу и теперь находятся в пределах Китайской Республики, в первое время были приняты без должного этикета«. И что он от этого в горести. Остальные вообще, как и не слышали об «Отряде Атамана Дутова».

* * *

Вот как раз сам Атаман, по-прежнему проживавший вместе с не очень большой группой казаков в Суйдуне, в 20 верстах от советской границы и в четырехстах верстах от Эмиля, писал часто. Сначала все было очень благожелательно, среди прочего он однажды сообщил Бакичу, что производит и его в генерал-лейтенанты. Потом, по-видимому, к нему проторили путь неизбежные в таких обстоятельствах жалобщики. Он попытался осуществлять телеуправление эмильскими делами, ничего, конечно не получилось, а отношения двух военачальников пошли вразнос.

Но так бывает — когда у одного титулы и формальное главенство, а у другого реальная власть, прямое руководство. Не будем рассматривать все подробности генеральской склоки, такие бывали и у красных, а уж у белых были нормой жизни. Упомянем только, что потерявший рычаги воздействия на Бакича старший начальник перешел от упреков в письмах к характерному именно белогвардейскому жанру укоров в приказах. При этом не отказывал себе в утешении попрекнуть инородца неважным уровнем его русского языка:

— На приказ о выдаче серебра для общего дела спасения России, переданный лично ген. Бакичу капитаном Паппенгут, генерал Бакич ответил отказом, и на вторичный приказ мой по телеграфу положил свою резолюцию, которую привожу как в доказательство понимания генералом Бакичем русского дела и русского языка:

«Телеграмму читал и на совещание начдивов обсуждалось; отряд находится в очень тяжелых условиях, и болие, чем рание, решено было — нет возможности пока ничего уделить: офицеры, сольдаты и казаки голие и босие. Нач. Отряда Ген.-Лейт. Бакич».

Выделения в тексте тут мои, но ясно, что и Дутов хотел бы, чтоб на орфографию этих слов обращалось внимание. Удивительно, но это цитата не из фельетона, не из заявления в партком и не из судебной жалобы, а из Приказа N 207 Главного начальника Семиреченского края от 17 января (по ст.ст) 1921 г.

* * *

До чего бы еще они долаялись — неизвестно. Но ровно через неделю Александр Иванович Дутов был застрелен заброшенным специально для этого через границу чекистом.

Когда я написал, что на погибающих в Синцзяне от голодухи, а еще более от безнадежности, белогвардейцев никто не обращал внимания, я был не совсем прав. По крайней мере, о них никак не могли забыть местные китайские власти, у которых к обычной головной боли управления дикой западной окраиной Срединного государства, добавились еще и эти непонятные и уже потому страшные люди.

И еще Реввоенсовет Туркфронта в Ташкенте. По свежим воспоминаниям о начале Гражданской войны очень на слуху было имя Атамана Дутова, а он еще и не давал о себе забыть, сочинял листовки, всем рассказывал о будущих походах на Москву, хотя по факту, кажется, более занимался внутренними разборками. Да вот хоть и мы с вами, пока не стали разбираться с этой старой историей — много слышали о Бакиче? А Дутова помним еще с первого курса. «История КПСС» — а как же?!

Вот поэтому, думается, и послали киллера именно к нему. Я тут скачал через И-Мул старое советское кино, которое так и называется «Конец атамана». На заставке картинка — «Щит и Меч» и надпись:

Небезынтересно. Особенно то, что славные сыны в ходе фильма большую часть сил отдают подсиживанию и арестованию друг друга, а уж на остатке метража приканчивают Атамана. Его-то играет любимый народом Владислав Стржельчик, соответственно — барственные голос и манеры, кабинет метров на триста, походно-полевая подруга — этакая петербуржская кружевная фифа Серебряного Века, «Алэксаандр, разве Вы не идете сейчас в храм?». Хотя по документам была она казачкой станицы Остроленской 2-го отдела Оренбургского войска, по разысканиям А.Ганина — «молодая особа с крепкой, хорошей фигурой, лицо широкое, скуластое». В общем, заметно, что традиции туфты у Алма-Атинской студии старые, со времен еще, когда Мартинсон играл эсэсовских генералов. Короче, убили большевики Атамана, кто хочет подробностей — найдет в Сети. Нынче это не под секретом, правда, что зато версий несчетно и полной веры нет ни одной.

* * *

Анненков, если помните, сидит уже в китайской яме, так что наш Андрей Степанович Бакич остался единственным Главным Буржуином на весь Восточный Туркестан. Синекурой это не было, генерал оказался в условиях, которые легко могли привести в отчаяние. Его собственная оценка хорошо видна в телеграмме, отправленной им в Харбин незадолго до конца «эмильского сидения»:

нужна ли моя организация вопрос за неполучением перевода выходом средств вынужден всех распустить тчк если не нужны зпт просите передать ту местность зпт где могут найти работу 1300 офицеров 4500 солдат семействами тчк ответ нужен возможно скорее принятия решения тчк

Без ответа.

* * *

За полгода до этого прозвучал еще один револьверный выстрел, лично коснувшийся нашего героя.

Застрелилась его подруга. Не будем ханжами, не попрекнем Андро тем, что кроме законной жены Ольги Константиновны, которая нынче с детьми в Никольске-Уссурийском, у него еще за время Гражданской войны образовалась и Ольга Федоровна Якименко, зубной врач из Сызрани, как в песне — «бежИнка из-под Самары». Все — люди, а в данном случае даже некому сказать ту самую сталинскую шутку насчет «Завидовать будем!»

Завидовать некому, у его прямого начальника Дутова, как уже мы упоминали, тоже в кибитке от самого Урала едет скуластая казачка Александра Афанасьевна Васильева, а законная жена эвакуировалась в Красноярск. Ну, на следующей и уж самой верхней должностной ступени Верховный Правитель А.В.Колчак, жена его Софья Федоровна с 16-го года с сыном живет в Париже, а о любви Колчака и Анны Тимиревой написано за последние годы так много — проза, стихи, романсы, пьесы, киносценарии, мюзиклы … нет разве что балета. Да и то потому, вероятно, что давно уже существует советский балет А.Петрова с двумя названиями «Иркутская История» и «Ангара», каждое из которых звучит для колчаковской темы жутковато.

Конечно, рядовой казак или солдат Оренбургской армии себе такого позволить, как правило, не мог, но и у красных, и у белых комсостав разделял все же не все лишения с массой, что, может быть, отчасти и укрепляло его, комсостава, решимость к продолжению борьбы. Как писал чуть позже немецкий поэт Берт Брехт: «Все сердца горят единым чувством, Но в котлы заложен разный харч».

* * *

Ольга Федоровна добралась в бакичевской кибитке от Сызрани до беженского лагеря на Эмиле. Мне тоже трудно представить себе эту жизнь в кибитках и землянках на краю степи и пустыни, но тому, кто помоложе, кто не застал «третий трудовой семестр», стройотряды, целину, кто не жил в палатках или вагончиках посреди бескрайнего и полупустого Казахстана совсем, наверное, трудно представить скрипящую на зубах пыль, сводящий с ума нескончаемый ветер, сухую траву на потрескавшейся земле, полувысохшие озерки на месте, где весной текла речка. Может нравиться и эта земля — но тогда ее надо любить, а пришедшему поневоле … спросите у тех, кому пролетарская юстиция определила не Колыму, а Карлаг.

Конечно, отсюда рвались, кто куда мог. Упомянутый выше Сергей Хитун вспоминает полвека спустя в благополучной Калифорнии:

Через два месяца после перехода китайской границы Бакич издал приказ о демобилизации. Стали образовываться группы с тем или иным маршрутом. Интендантство выдавало выбывавшим муку и сахар, а также лошадь из армейских табунов, которые были на подножном корму в степях.

Первая группа демобилизованных собиралась двинуться в Индию, через Кульджу, Кашгар и Пешавер; вторая, наиболее многочисленная, стремилась назад, в Россию, через Зайсан. Но получив сведения, что около ста офицеров расстреляны большевиками в Сергиополе, она распалась. Третья группа наметила маршрут Шара Сумэ, Кобдо, Улясутай и Урга с тем, чтобы после отдыха в столице Монголии, Урге, продолжать путь в полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги куда большевики войти не могли. К этой группе я и присоединился.

Он-то лично сумел с великими трудностями, проехав пол-Монголии на верблюде, через страшную китайскую тюрьму в Урге, откуда его освободила Азиатская дивизия Унгерна, через службу у самого барона в автоотряде, каким-то чудом выжить и добраться до вожделенного Харбина. Но для абсолютного большинства такая дорога была не по силам.

* * *

А Бакичу просто невозможно уйти одному, бросив людей, которыми он командовал, которых он привел к этому лагерю под Чугучаком. Его демобилизация не касалась. Тем более — он теперь генерал-лейтенант, как сообщил в письме Александр Ильич Дутов. Оставался он, оставалась и его спутница. Но у него — какая ни на есть, а каждодневная работа, переписка с китайскими властями, с Дутовым, сочинение воодушевляющих приказов с скором конце Советской власти, осмотр поселка и дача указаний личному составу о необходимости чистки сапог, у кого еще есть. Беседы с жалобщиками и разносы виноватых.

А у нее — ничего. Даже нормальной бабьей радости посплетничать о мужчинах, о других девицах и тетках, о поселковых происшествиях у нее нет — нет для нее в поселке собеседниц, равных по рангу ихних мужей. Она подруга Самого Главного. Я, знаете ли, видал такое, только что не в беженских, а в северных промысловых поселках, да, бывает, что и на Большой Земле. Вот у нас тоже был директор института, так его жена … но тут большой ресурс составляет участие в управлении мужниным учреждением. Лясы с подружкой вполне заменяются конфиденциальным разговором с ученым секретарем о возможных интригах против руководства и путях их обезвреживания. То-то мой отец, когда они с мамой поженились, сразу ее честно предупредил, что хоть он и директор, но она никогда директрисой не будет. Она, правда, и не претендовала, в отличие от многих других начальнических жен.

По всем сообщениям видно, что Ольга Федоровна как раз не возражала бы поруководить, но консервативный сын Черных Гор ее к этому не допускал. И она постепенно стала сходить с ума. Видимо, еще и от природы она была несколько склонна к истерикам, во всяком случае, по сообщению самого же Бакича уже после рокового выстрела, она «страдала галлюцинациями и несколько раз уже предпринимала неудачные попытки самоубийства».

А тут, 9 июля (по ст.стилю), т.е за два дня до ее дня ангела на Святую Равноапостольную Ольгу, генерал вернулся вечером из Чугучака, куда он ездил по делам и за покупками к именинам. Ольга Федоровна была уже в полуистерике из-за того, что ее целый день никто не слушался, не выполняли ее просьбы и указания. Муж попробовал ее усмирить, объяснить ей, что она и не должна отдавать указания офицерам — сами знаете, как наш брат бывает нечуток. Еще какие-то разговоры, потом подошел вестовой начальника штаба с просьбой о толике молока к чаю (корова у них была и тут, и даже во время отступления по казахским степям).

Бакич услышал просьбу своего ближайшего подчиненного. Она — что молоко нужно для Марьи Ивановны, которая ее, как ей недавно сообщили, недостаточно уважает. Хотела бежать в кибитку Марьи Ивановны и объясниться от души, а муж ее не пустил, полагая, конечно, что такой скандал с семьей его зама — ни к чему, помешает службе. Может быть, дело просто кончилось бы слезами, в крайнем случае, битьем посуды, тем более, что вестовой выгружает из телеги подарки. Но в доме «всегда находились 2-3 револьвера», один из которых «был в кибитке за драпировкою с восточной стороны и покойная знала, где он находится».

«Прощай!» — «Что ты делаешь, безумная?!» — еще раз: «Прощай!» — и выстрел.

Когда я вошел в кибитку, то увидел Ольгу Федоровну перевернувшеюся на спину с револьвером в правой руке. Из груди сильно текла кровь. В момент моего прихода услышал ее последний вздох.

Не зря же всегда предупреждают, что дети ни в коем случае не должны иметь доступ к огнестрельному оружию.

Есть сообщения, что через какое-то время после гибели Ольги Федоровны Андрей Степанович утешился, найдя себе новую подругу. Но как-то смутно, имя ее не фигурирует, просто — «впоследствии, уже в Китае, Бакич женился на молодой девушке». Может, что такое и было, просто не выжил никто, чтобы рассказать нам подробности. Во всяком случае, в одном из описаний того, как именно происходили военные действия между кибальчишами и буржуинами, ключевую роль играет «Белая Атаманша». Но об этом — после. Надо еще добраться до места их встречи через горы, реки и пустыни.

(продолжение следует)

 

Print Friendly, PDF & Email
Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.