Секретарь. Только вы, товарищ Сталин, могли вынести такое на своих плечах.
Сталин. Не я! Всему опорное слово «народ», заруби это на носу! И наша партия есть крепость, двери которой открываются лишь для проверенных. Хорошо. Что слышно об этом выскочке по соседству? Надо обратить внимание на него, обещает многое, ефрейтор из Австрии, да! И обо мне говорят — семинарист.

Юрий Котлер

Трагедия момента
(трилогия дополненной реальности)

Часть первая. Прелюдия

Смерть — не удел богов

 Трагедия в трёх действиях, с прологом и эпилогом

Действующие лица:

Философ
Иисус Назаретянин
Иуда Искариот
Иосиф Виссарионович Сталин
Секретарь И. В. Сталина

Декорации спектакля предельно условны, возможно, в духе «голубого периода» и «Герники» П. Пикассо. Одежда актёров, кроме Философа, максимально современна, в сугубо молодёжном стиле. Актёры отстранены от своих героев как можно дальше.

Пролог

В старинном с высокой спинкой вольтеровском кресле, одиноко стоящем рядом со столь же старым столиком, увлечённо читает книгу Философ в льняной белой тоге, отстраняет её, быстро листает и кладёт на стопку других книг на столике.

Философ. Мир смешон, мир ужасен. Мир парадоксален. Что знаем мы о самих себе? Каин, первенец Адама и Евы, восстал на Бога, не принявшего его жертву, хотя иной у земледельца Каина попросту не было. Но Бог изрек: кто убьет Каина, отмстится всемеро… а Ламеху, семени Каинову, двоеженцу, воспевшему песнь, — семьдесят раз всемеро против Каина всякому, кто убьет его. Не слабо? Земной мир погряз и утонул в бедствиях; сотрясают его землетрясения и ураганы, эпидемии, и нужда, и страдания. Мир нехорош. И наш разум слаб. (Снова берет книгу).  Читаем у Апостола Павла: «Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога»… Господь в благости своей предусмотрел о нас нечто лучшее. В Кумране, в пещерах, укрывались верующие во Христа; о свитках Мертвого моря слышали? Многое скрыто, и многое тайно. Что знаем мы? Человек расщепил атом, и?.. бах, Хиросима! (В глазах Философа загорается огонь, азартно).  Вам не катит, чуваки? Засранцы! Небокоптители, невежды. Кто отверзет глаза ваши? (Спокойно).  Да низойдет на вас милость Господня. (Пауза).  Из праха явилась на свет книга, имя ее Евангелие Иуды. Сколь это важно — Иуды, не от Иуды. Ириней, епископ Лугудуна, скрыл сей свиток, 16 веков пролежало слово ученика Иисуса во тьме. Примем как должное, не властны спорить. Ибо София, свершив ошибку, нарушила связь. Но Иудою открылись пути исправления сего. А святые, ошибаются ли они? (Встаёт, ходит, посмеиваясь).  Если уж прозорливый мистер Джингл, причинивший столько неприятностей достопочтенному мистеру Пиквику, мог в 1827 году рассказывать о своём участии в революции 1830 года… Заразительный пример! Чем мы хуже? В афишке известные, знаменитые имена, но не верьте афишке. Непруха? Лабуда! Самые обычные люди, увидите: джинсы, тату… кроссовки. И Сталин не из учебника, и Иисус… не… Фу-у! (Смеётся).  Просто их имена присвоили те, кто рядом… наглецы, оторвы… Есть у меня любимец — Гекльберри Финн! Он говорил… впрочем… лучше покажу (разворачивает плакат). : «Предупреждение. Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нём мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нём сюжет, будут расстреляны по приказу автора Генерал-губернатором Начальником артиллерийского управления». О! Это серьёзно. (Снова садится).  Заговорил я вас? Учёность свою показываю? Терпение, чуваки. Послушайте! В бытность свою при хождении к горе Арарат, очарованный величием ее, узрел я, слабеющий, сияющее облако, каких не видел прежде. Оно струилось над Большим Конусом и сверкало и излучало свет; облистанное серебром, оно было грозно, тем не менее. Из облака раздался трубный глас, и, как мне сейчас ни неловко, лишился я чувств. Придя в себя, услышал умиротворяющую музыку и приятное благоухание. И открылась мне истина, не ведомая доселе. Иисус есть Сиф Странник, Спаситель, враг Сатаны, преобразившийся после распятия в светоносное облако, в то чистое облако, которого не видели ангелы среди всех, кто предстоял человечество в Вышнем мире. (Встаёт, распрямляется, грозно потрясает взятой книгой).  Еще в Ригведе сказано: «Ни бытия не было тогда, ни небытия. Ни воздушного пространства, ни неба… Ни смерти не было тогда, ни несмерти; день и ночь не различались тогда. Само по себе, без дуновения, дышало лишь Это; и не было ничего, кроме Этого». Но — я говорил — свершилась ошибка. Из Божественной сферы вычленился некий сущий, и появились иные сущности, и сотворили наш нынешний тленный мир. Имена их — Эл, и Небро, именуемый Яалдабаоф, и Саклас, дурак, это низшие божества, что правят на Земле, в мире, где мы живем. Однако цельность всего не изменилась, и сияет вечно основа Бога истины, откуда Христос Спаситель низошел в сферы земные, дабы, принеся Слово Божие, открыть тайное знание свыше всем, у кого отверсты уши и не замутнены глаза, и сердца непорочны. Но кто встанет и скажет: мне открыта истина, я проник в нее? (Пауза).  Учитель мой Хёйзинга говорил: всё кругом игра, всё живое играет, даже деревья, лес. Мир театр, люди актёры, но и театр — мир, и актёры, конечно же, — люди. И жизнь, скажу честно, не очень серьёзная штука, к себе-то уж точно нельзя относиться всерьёз. Но … Терпение, чуваки, терпение!

 Действие первое

Картина первая

Безоблачное утро. Берег озера, лодки, старые сети. Пустынно, вдали несколько жилищ. Иисус и Иуда перед разостланным покрывалом с остатками еды.

Иуда. Ты сыт, Учитель?

Иисус. Светает. Обнажается новый день.

Иуда. О чем Ты станешь говорить людям сегодня?

Иисус. Смотри, котенок играет, ни забот, ни горя. (Котёнок надламывает, играя, веточку). Сломана. Котенок смял ветку. (Подпирает щепочкой ветку, та выпрямляется).  Словно и не было. Возможно, выпрямится. А может быть, ветерок… снова сломается.

 Иуда. Если Ты сказал…

Иисус (смеётся). Ошибаешься. Мы все дети одного Бога, рабы одного Отца.

Иуда. Скоро придут ученики Твои. Как песок воду впитывают они все, что говоришь Ты.

Иисус (хохочет). И уходит вода сквозь песок. Ты сказал. И вновь он сух.

Иуда. Ученики Твои знают, кто Ты. Они верят. И они несут веру.

Иисус. Они просты — простые линии, простые пути. Да, они верят. Но где их знание? Мудрость еще не пришла к ним. Боюсь, от глаз их скрыты оттенки. Они не умеют мыслить. Скажу тебе прямо, они туповаты, зашорены, приходится иной раз разжевывать очевидное. И, увы, неверны. Ты ловишь налету, вижу. Твоя беда — твои нервы, ты чувствителен, Иуда. Конечно, убедить, чтобы другие верили, не видя, не пощупав, не взяв на зуб, не понюхав, нужны фанатики. Они несут Мое слово, но, еще раз увы, это — их слово. Человек себе верит больше, чем Отцу. Пройдет время, адепты наломают много дров. Насилие — слабый аргумент.

Иуда. Тогда скажи им. Научи их.

Иисус. Нет наставника под солнцем. Человек сам открывает истину. Я знаю, но это Я. Дети тоже просты, но они чисты, вот суть. И ты знаешь.

Иуда. Да, Учитель. Поэтому Ты часто являешься нам, ученикам своим, в образе ребенка?

Иисус. Вера движет горами, ты видел. Тебе Я могу открыть больше, чем им.

Иуда. Я готов.

Иисус. Твой удел ужасен. Груз непосилен, Иуда. Ты пока не понимаешь. Но ты понесешь его. Ты поможешь Мне.

Иуда. Учитель, Твое слово.

Иисус. Отец призывает Меня. Ты останешься. Выдержишь ли, что предстоит?

Иуда. Я слеп, Ты — видишь.

Иисус. Не больше, чем дано Сыну Человеческому. Знаю одно, время Мое близко. А твое имя рядом с Моим на все века. И ты напишешь об этом!

Иуда. Души каждого поколения людского умирают. Ты учил: когда эти люди завершают свое земное царствование, и дух покидает их, тела их умирают, а души остаются живыми и будут вознесены.

Иисус. У каждого из вас есть своя звезда. Знание дается, чтобы отказаться от своих земных дел, и тогда души ваши отправятся в вечные сферы, где сияет Божественный мир, где единый Бог и его истинно Сущие, где нет ничего материального, временного, разрушаемого. (Смеётся).  Скажу ученикам Своим: один из вас диавол. (Обнимает Иуду).  Ты превзойдешь их всех.

Иуда. Поясни, Учитель. Не ясна мне речь Твоя.

Иисус. Возгорается звезда, последующая за звездой Вифлеема, отмечая всех осиянных Вышним светом, всех, кто принадлежит к великому поколению без правителя над ним. По делам их узнаю их.

Иуда. Слова Твои исполнены любви, Учитель.

Иисус. Ты понял, Иуда. Одному тебе доверяю груз, непомерный никому на земле. Выдержи, заклинаю тебя. Соблазнятся о Мне, отрекутся, нежели пропоет петух. Ты выстои.

Иуда. Ты сказал, Равви, Свое слово. Солнце встало.

Иисус. Иди к первосвященникам и скажи: что дадите мне, и я вам предам Его? Неделя осталась до Пасхи, они ищут, поспеши.

Иуда. Учитель? Мне? Опомнись! Ты просишь о невозможном.

Иисус. Да минует Меня чаша сия. Но нет выше воли Отца нашего.

Иуда. О чем приказываешь, Равви? Это жестоко! Этому… нет слов! Человеку не дано столько сил!.. На что обрекаешь меня?

Иисус. Как сделать, чтобы люди сами управляли своими судьбами?

Иуда. Я не в силах наложить на себя проклятие!

Иисус. Отец призывает. Он решил. Время вернуться к Нему. Время спасти мир. Мука будет страшна. Кому, как не другу, разделить ее? Тебе дано.

Иуда. Я не вынесу! Нет такого, кто вынесет! Не станет такого, кто не проклянет меня.

Иисус. Может ли прямой путь быть простым? Всякий человек призван, нисходит мудрость с истечением жизни, и определяет все Высший Разум и руководит всем. Ты превзойдешь всех, ибо ты принесешь в жертву человека, чьим телом Я облечен.

Иуда. Учитель! Души каждого поколения людского умирают. Но когда эти люди завершают свое земное царствование, и дух их покидает, тела их умирают, а души остаются живыми и будут вознесены. На что обрекаешь меня?

Иисус. Когда растет стебель сквозь камень, что нужно ему, чтобы пробиться через невзламываемое и рукой человеческой? Только собственное попечение. Обрети мужество, Иуда, посмотри, солнце высоко, истекает время, твое время и мое. Люди останутся, когда мы уйдем.

Иуда. Тело тленно, душа не являет себя, она наблюдает, сострадая, каясь и радуясь.

Иисус. Ты видишь то, что не открыто другим, хотя зрение твое еще слабо. (Улыбается).  Вот и котенок убежал, ему надоело. Пусть свершится должное свершиться. Не унывай! У нас с тобой открыты глаза, спадет пелена и у многих. (Смеясь, обнимает его).  Будем как дети! Из их уст хвала Творцу!

Иуда. Тайна Твоя велика, и не мне раскрыть ее. Вынесу ли груз Твой? (Пауза. Изумленно).  Смотри, стебелек выпрямился, он выбросил цветок! Чудо!

Иисус (негромко смеется). Нет. Я сказал тебе: собственное попечение.

Картина вторая

Глухая полутьма. Кабинет в Кремле. Освещён только письменный стол. За столом Сталин, читает рукопись. Рядом склонился Секретарь.

Сталин. Который час?

Секретарь. Третий, товарищ Сталин. День к концу.

Сталин. Хорошо. Соединишь с Николаем.

Секретарь. Он ждет, товарищ Сталин.

Сталин. Хорошо… Это все равно, что убить бешеную собаку: если ты не убьешь ее, то она убьет тебя, и вместе с тобою и всю страну… Знаешь, кто сказал?

Секретарь. Никак нет!

Сталин. Лютер. Был такой бунтарь, да-авно. Вот и наша задача — неутомимо бороться со всеми — будь то враг или друг в кавычках, — кто будет мешать осуществлению этих задач. Задача партии состоит в том, чтобы похоронить троцкизм… Не разбив троцкизма, нельзя добиться победы.

Секретарь. Слушаюсь! (Набирает номер).

Сталин. Трава, посеянная на поле, всходит неровно, поле покрыто наростами, буграми, вырастают кустики. На таком поле нельзя играть в мяч; оно непригодно. Поэтому поле стригут и ровняют усердно и терпеливо, но наросты и кустики надо срезать немедленно.

Секретарь. Так точно, Иосиф Виссарионович!

Сталин. Хорошо! Что принес?

Секретарь (подаёт бумаги). Как приказали. (Подаёт телефонную трубку).  На проводе…

Сталин (берёт телефонную трубку). Не спишь? Хорошо. Скажи, Николай, ты притчу о сеятеле знаешь? Когда зерно проклевывает почву, оно растет и приносит стократный плод. Но иному не дано, оно сохнет в земле или мокнет, гниет и пропадает. Как узнать, какое зерно будет плодоносить, а какое исчезнет? Как отделить овнов от козлищ? Можно ли раздеть человека и обнажить его душу, дабы понять его? Порой, Николай, следует встать на голову, чтобы увидеть мир таким, каков он есть. Ты не расстраивайся, суд партии — суд честный, справедливый суд. Анне передай: пусть готовится за рубеж, за архивом. Отдыхай. (Вешает трубку).

Секретарь. Список, Иосиф Виссарионович.

Сталин (листая список). Не маловато?

Секретарь. Вызвать, товарищ Сталин?

Сталин. Зачем? Сами не маленькие. Ты на память жалуешься?

Секретарь. Нет, товарищ Сталин, до сих пор — нет.

Сталин. Вот и я не жалуюсь. Посмотрим, посмотрим, сколько говна они накопали. (Берёт карандаш, вдумчиво изучает текст, что-то вписывает).

Секретарь. Чаю, Иосиф Виссарионович?

Сталин (углублён в текст, не слушая). Сам большой… Хорошо.

Секретарь. Есть, товарищ Сталин. (Выходит).

Сталин (делая пометки). Хорошо… Очень своевременно… Этот не один… много их. Глубже надо копать, глубже!

Входит Секретарь с небольшим подносом, ставит на край стола.

Секретарь. Время позднее, Иосиф Виссарионович.

Сталин. Государство не знает такого понятия, оно движется и днем, и ночью. Истинно великое рождается в глубоких муках, медленно и трудно, но, рожденное, являет себя воссиянным и в сердцах и умах, оставляя нетленный след, побуждая к движению. (Показывая на бумаги).  Смотрел?.. То-то! Тленно всего лишь тело, душа вечна, она скрыта и не являет себя; душа наблюдает, сострадая, каясь и радуясь. Смерть не катастрофа, не разрешение тревог и забот земных.

Секретарь. Так точно, товарищ Сталин!

Сталин. Живой средь мертвых жив, а мертвый жив в живых. Верные слова написал товарищ Морозов. (Показывает Секретарю лист бумаги).  Читал?

Секретарь. Так точно. Читал.

Сталин. Что думаешь?

Секретарь. Либерализм, товарищ Сталин.

Сталин. Правильное слово! Но мой вопрос не о том. Речь не идет, чтобы искоренить врага, не дожидаясь, пока он склонит голову и разоружится. С этим мы как-нибудь справимся.

Секретарь. Ваши ученики…

Сталин. Мы скроены из особого материала, мы — те, которые составляем особую армию. Ученики же — для того, чтобы, объединившись с одними, уничтожить других, отбросить их с пути. (Берёт книгу).  Это Ливий. (Читает).  «Воздав должное богам, Ромул созвал толпу на собрание и дал ей законы, — ничем, кроме законов, он не мог сплотить ее в единый народ». Ромул, если не знаешь, тот, кто убил брата единокровного, близнеца себе. И я располагаю, законом сплотив народ, открыть ему светлую даль, чтобы стал он на века первым на Земле. (Прихлёбывает чай. Подчёркивает карандашом).  Что про этого думаешь, про писателя Маршака?

Секретарь (вглядывается). Враг, товарищ Сталин.

Сталин. Почему так уверен? Он ведь детям стихи пишет. Правильные стихи, хорошие, воспитывающие.

Секретарь. Это гнида, Иосиф Виссарионович, затаившаяся контра. Он тайно из Талмуда пишет, еврейского бога превозносит под одеялом.

Сталин. Евреи все такие. Но в детских-то стихах он с нами. Пусть побесится. Мы еврейского бога не боимся. (Долго вычёркивает что-то из одного листа).  Дай-ка мне список лауреатов сталинской премии. (Секретарь подаёт лист. Старательно вписывает туда что-то).

Секретарь (изумлён до крайности). Иосиф Виссарионович! Вы сотворили чудо! Вы воскресили человека. Вы из-под пули, из смерти увели его. И вознесли человека! Это чудо воскрешения! Только Богу!..

Сталин (тихо смеется). Не надо!.. Передайте поэту Маршаку, что я поздравляю его с заслуженной наградой — сталинской премией. Мы не боимся стоять в пустыне, холодно и зорко наблюдая течение песка, что день за днем просыпается в вечность. Кстати, секретарь у него кто?

Секретарь. Выясню, товарищ Сталин.

Картина третья

Ясный день. Возле дома прокажённого Симона в Вифании.

Иисус. Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. Не боитесь опоздать?

Иуда. Учитель, о чем говоришь?

Иисус (не слушая). Сын Человеческий предан будет на распятие. Шесть дней осталось до Пасхи, шесть кратких дней. (Горько усмехаясь).  И один из вас диавол. Так скажете вы. И солжете! Молчите? (Пауза).  Как увязать судьбу человека, дела его, помыслы его и волю Отца его? Как примирить их?

Иуда. Равви, темна речь Твоя! Разъясни, мы просим.

Иисус. Скажу вам так: Господа легко обвинить. Войны и мор, торжество лжи и безнаказанность зла… невинная смерть ребенка, единственного у матери, а дети есть Царство Божие… На каждом шагу корысть попирает добро. Таков Божий мир, знаете вы. И говорите вы: взбунтуемся, нам ведома истина, копьем и кнутом, если надо, откроем ее злым, очистим путь. И снова спрошу вас: как примирить непримиримое?

Иуда. Но примирить, не значит ли простить бунт?

Иисус. И ты не понял Меня. Повторю, что алкал Я, и вы не дали Мне есть, жаждал, и не напоили Меня. Что вы ропщете? Женщина возлила миро Мне на голову, а что у вас в помыслах? Бросились считать трату! Продать миро задорого и раздать нищим, дальше не мыслите. Убогие, нищих всегда имеете с собою, а Меня не имеете.

Иуда. Ты послан открыть Истину.

Иисус. Я послан нести Любовь. Послушайте Меня: где ни будете проповедовать, помните о женщине, что возлила миро на Меня, о том, что она сделала, ибо это помазание на страшную казнь, чего не миновать Мне. И скажу вам: не будьте скупы, не заботьтесь о пище, дастся вам. На это Иуда, он рачителен и честен, его денежный ящик полон, заботами его освобождены вы от мыслей о пропитании, несите Слово Божие, и дастся вам. Посылая Меня, Всевышний желает очистить людей. Я заканчиваю Свой путь.

Иуда. Учитель, ты уверен, что выполнил все до конца?

Иисус (смеётся). Не лукавь, Иуда. Нет, конечно, и Мне того не дано. Вы, ученики, несите Слово Божие! Очиститесь сами, не боясь поругания и казни великой, и Отец наш вас не оставит. Тебе, Иуда, не устану повторять: большего друга не было у Меня. Ты прозрел, они еще слепы. Со смертью Моей и они прозреют. Пришла пора возвращаться в Горние сферы, и твой долг — предать Меня в руки жаждущих распять Меня. Тяжелый груз оставляю ученикам Своим, всем, кто внимал Мне, кто услышал Меня. Но твой груз непомерно неподъемнее, тяжелее мельничного жернова. Ты отдашь Сына Человеческого на поругание. Тебе доверяю Я само тело Свое, дабы смог Я вернуться в Лоно Отца Своего. Ты откроешь Мне дорогу к Тому, который ждет. Ты же понесешь Мое слово всем. Им нужно потрясение, но ты — уже понял. Ибо существует великая и безграничная сфера, чьи пределы не познал ангельский сонм, где существует невидимый Дух, куда мы все вернемся.

Иуда. Ученики Твои молчат.

Иисус. По делам их узнаю их. Они еще неразумны, слабы, подвержены смятению. Тебе скажу: власти знают и боятся, чтобы смерть Моя не принесла спасения людям.

Иуда. Хорошо, Равви, я понял Тебя. Ты хочешь, чтобы не осталось никакой возможности того, что спасение будет предотвращено силами, противящимися страстям Христовым, и дабы страсти Христовы обеспечили то, чтобы спасение уже никак не могло быть отсрочено.

Иисус (обнимая его). Ты понял, Иуда! Ты отринешь собственное благо, растопчешь его во имя Мое. Две основы в жизни, и первая это заблуждение, смятение жизни, уклонение духа, усиление греха, но это оболочка, а вторая основа выпрямляет стези, ведет, минуя тернии, к очищению и свету. Я иду на муки! Ты разделишь их со Мной. Укрепи дух свой, ступив на путь сей, ибо здесь залог свершений, великая жертва во имя спасения, крестный путь. А далее — очищение всех, не ведающих своих заблуждений, неразумных и слабых.

Иуда. Ты Сын Божий, Ты можешь малых сих, взяв за руку, смертию Своей повести к Горним вершинам. А я? На что Ты обрекаешь меня? Отказать Тебе я не в силах, но как согласиться мне? Я слабый человек, я встретил Тебя и поверил в Тебя, как ни один человек не может поверить, Ты свет всему миру, через Тебя мир спасется. Но на что, на что Ты обрекаешь меня? Легче убить родную мать, легче вырвать сердце себе! Кто поверит в Твой приказ? Кто оправдает меня?

Иисус. У тебя есть время. Я не приказываю тебе, ты знаешь. Это крестный путь! Ты настоящий друг Мне, Иуда, тебе откроюсь: Мне страшно! Страшно, Иуда! Как никогда и никому не было. Я брошусь перед Отцом Моим и буду молить Его пронести чашу сию. В Гефсиманском саду укроюсь Я, ибо душа Моя скорбит смертельно от ужаса, упаду на лицо Свое, чтобы видел Он, как страшно Мне.

Иуда. Беги, Равви, скроемся!

Иисус. Что говоришь, слабодушный? Не как Я хочу, но как Он! Что дороже, по-твоему, дело спасения или слово поругания, даже из уст многих? Даже навечно? Все вы соблазнитесь о Мне, сказано же: поражу пастыря, и рассеются овцы стада.

Иуда. Я не из стада, Учитель!

Иисус. Ты — нет!

Иуда. Я решил, Учитель! Я с тобой! Ибо Ты — Христос!

Иисус. Боже Мой, Боже Мой! Избавь Меня от мук, минуй Меня крест Мой!

Иуда. Отче наш! Помилуй Сына Своего! Пощади нас!

Иисус. Брат Мой! Ты один понял, ты один знаешь отныне. Я отдаюсь воле Всевышнего! Его слово во спасение, и будь так, как будет. Долгий путь впереди! Солнце встанет, и тучи развеются. Во имя Господа нашего! Мы выбрали! (Раскинув руки, кричит).  Господи! Твоя воля! (Обняв Иуду, целует его).  Мир вам, люди! (Хохочет).  Я не боюсь! Ты сильный, Иуда?.. Я не знаю.

Картина четвёртая

Поздний вечер. Темно. В кабинете Сталина.

Сталин. Расселось чрево его, и выпали все внутренности его, и стала земля крови.

Секретарь. Слушаю, Иосиф Виссарионович!

Сталин (задумчиво). Деяния Апостолов, между прочим, и точное место называют. Земля крови!

Секретарь. Не понял, товарищ Сталин.

Сталин. Тебе и не надо. Пусто вокруг, дорогой, пусто. Ушел учитель, не поняли мы друг друга. Теперь уж что, пусть земля ему будет пухом, клейма, скажу тебе честно, негде было ставить… жена… ох, уж эти бабы, ну, да ладно… Скажи мне, дорогой, видел, наверное, пробивается стебель сквозь бетон… Откуда такая сила? А трава рядом растет повсюду, не требуя забот и старания. Это потому, что стебель обретает мощь, стремясь к свету. А трава… что трава?

Секретарь. Удивляюсь я, товарищ Сталин, как вы успеваете? И один?

Сталин. Отвечу! Из одного ствола возникают побеги и вырастают новые стволы, мощные и долгой жизни, и многие отдыхают в тени их. Но если два побега растут из одного места, они хилы каждый и гибнут, не успев набрать сил. (Пауза).  Это мать моя учила меня, святая женщина.

Секретарь. Святая! Подарок ваш, товарищ Сталин, — губернаторский дворец — по душе пришелся.

 Сталин. Знаешь что, дорогой… соедини-ка меня с этим… небожителем.

Секретарь. Слушаюсь. (Набирает номер, что-то негромко говорит в трубку).  На проводе, товарищ Сталин.

Сталин (берёт трубку). Здравствуйте. Хорошо. А теперь послушайте, давно хотел вас спросить. Ваше мнение… о поэте… он друг ваш? Друг ли вы другу своему?.. Что? Я не понял… О чем вы хотели поговорить? О жизни и смерти? Вы?.. Со мной?! А друг ваш?.. До свидания. (Кладёт трубку. Медленно).  Как корабль в море… Кто же поведет их не как овец на заклание, а как очистившихся душою, приобщившихся тайне? Кто не с нами, тот против нас. (Твёрдо).  Не бывает мертвой пустыни: то колючка закачается, то запрыгает перекати-поле, а то и верблюд проскачет. Люди же не пустыня, люди материал, из которого умелый мастер лепит чем ему сподручно то, что украшает жизнь и прокладывает ей пути. (Секретарю).  Вот что, дай-ка тот список. (Секретарь подаёт бумаги. Находит страницу, пишет).  «Согласен». Нет у меня других писателей.

Секретарь. На коллегию? Утром отправляю.

Сталин. Хорошо. Неизбежен в стаде пастух. Огнем и мечом выжжем надутость и чванство, укротим соблазн, что они отцы-основатели. Склоню выю их, и признают они главенство мое. Ограниченные, тупые, жалкие, неумелые. Но полезные до поры. Слышал о пророке Данииле? Бог знает, когда говорил, а живо: «И во дни тех царств Бог Небесный воздвигнет царство, которое во веки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно.» Наша партия осталась спаянной, сплоченной, выдержавшей величайший поворот, идущей вперед с широко развернутым знаменем. Так и разрушим все царства!

Секретарь. Только вы, товарищ Сталин, могли вынести такое на своих плечах.

Сталин. Не я! Всему опорное слово «народ», заруби это на носу! И наша партия есть крепость, двери которой открываются лишь для проверенных. Хорошо. Что слышно об этом выскочке по соседству? Надо обратить внимание на него, обещает многое, ефрейтор из Австрии, да! И обо мне говорят — семинарист.

Секретарь. По вашему указанию, Иосиф Виссарионович. Разрешите зачитать? (Сталин кивает, набивая трубку).  «Мы добиваемся не правды, а эффекта». (Сталин кивает).  Еще: «Закон самосохранения связан с железным законом необходимости, по которому лучший и сильнейший в этом мире имеет право на победу».

Сталин. Хорошо. Будем держать его на заметке, думаю, есть у него перспективы в качестве нашего друга и союзника. А как тебе рыжий, Бухарчик? Золотое дитя революции, х-ха, теоретик, любимец партии!

Секретарь. Хитрость одного, товарищ Сталин, всегда глупость другого.

Сталин. Правильно. Был у нас дружеский разговор, позвали его, а он пришел и упал на пол, голодовка, видишь ли! Я говорю ему: кого ты обманываешь? проси прощения. А у него одно в голове: вы же не исключите меня, не исключайте. Товарищи ему отвечают: только попроси прощения! Он поел из уважения к товарищам и ушел спать. А теперь вот из камеры: опускаю голову не перед пролетарской секирой, должной быть беспощадной, но и целомудренной. Ничего не понял и не поймет до конца своего. Но так мы спасем его.

Секретарь. Меч беспощаден, его правда. Вот еще из Гитлера, товарищ Сталин, забыл. (Сталин кивает разрешающе).  «Как женщина, которая предпочтет подчиниться сильному мужчине, а не господствовать над слабосильным, так же и массы любят повелителя больше, чем просителя». И вот, важно: «Первая человеческая цивилизация, безусловно, была основана не столько на приручении животных, сколько на использовании низших людей».

Сталин. А он непрост, я посмотрю, с ним и дело иметь приятно. Держи его в поле зрения.

Секретарь. Слушаюсь!

Сталин. Послушай меня. Я вот думаю, назвал я Троцкого иудушкой… как, по-твоему, я прав? И сил, вроде, у него нет, и старшноват.

Секретарь. Очень точно, Иосиф Виссарионович, лучше не скажешь.

Сталин. И все так оценивают. Но я сомневаюсь, потому что уж очень прост, нет в нем стратегической широты. Вот кого ты цитировал, австрияка, тот, мне кажется, недооценен, надо над этим поработать. Вызывает доверие.

 Конец первого действия 

 Действие второе

Картина первая

Ясное раннее утро. Небольшой сад, накрытый стол, скамья.

Иуда. Ты, как всегда, раньше всех, Учитель.

Иисус. Я молился, Иуда. И знаешь, когда шел сюда, встретил девочку, отгоняющую коз на пастбище. Я спросил, не рано ли, не хочет ли она спать? Солнце не будет меня ждать, сказала она и засмеялась. (Улыбаясь, показывает букетик).  Ее подарок. (Ставит цветы в сосуд на столе).  Солнце никого не ждет, и это хорошо.

Иуда. Но прав ли ты, Равви, ожидая Своего конца? Может быть, Ты ошибаешься? Отец милостив.

Иисус. Отец милостив, и такова воля Его. Я не посмею избегать ее. Она свершится. И ты обречен ей, как Я. Однако облака уже светлы, и ученики ждут Меня, и жизнь продолжается. И день этот наш день! Я знаю, что будет.

Иуда. Но, Учитель, живой Ты нужен людям. Ты уверен, что все свершил, что сказал все, всему научил?

Иисус. Этого не дано никому, ни Мне. Отец послал Меня не из любви ко Мне, но ко всем людям. Века, века, и еще века и века пройдут, доколе человечество услышит Меня, прозреет и обретет истину Истинного.

Иуда. Откуда Тебе известно это? Человек по природе своей грешен, куда денутся ложь и похоть, предательство и лицемерие? Оглянись, многие ли исправились, внимая Тебе?

Иисус. Когда ты поранишь палец, боль твоя сильна, но можешь ли почувствовать боль смертельно раненого как свою? Дай время, люди приблизятся к этому.

Иуда. Ты смотришь так далеко, но что завтра?

Иисус. Я не пророк, Иуда, Я не предсказываю, Мне этого не надо. Я знаю, что открыто Мне Отцом. Есть вечные ценности, и кто их исповедует, вовсе не важно, важно, что несмотря ни на что, они пребудут с нами: не человек для субботы! Нет посредников между тобой и Господом, человеческая натура проявляется по-разному в разном. Изменяясь тысячи и тысячи лет, человек сохраняет свое ядро, ибо душа его есть храм Творца, где телесное и духовное сливаются воедино.

Иуда. Учитель, Ты лучше меня знаешь: ни золотом, ни хлебом, ни хвалой, ни амброй воскуряемой не излечить пороков. Во всем творении нет ничего столь чудовищного и извращенного как человек.

Иисус. Человеку душа дана для очищения, для сего и посылаются совершенные. (Смеётся).  Мы как матросы в океане, над коим простирается ночь. Очевидно, что взойдет солнце, и настанет день, и откроется по курсу земля, незнаемая и изобильная.

Иуда. Или пустынная и необитаемая.

Иисус. Все можно трогать, взвесить и измерить, но как взвесишь мысли, чувства, образы? Они вне материи, ибо, касаясь сущего, вливаются в сферу Божественного. Сегодня мы с тобой живы и свободны.

Иуда. Ты сказал: я сильный. Нет, Равви, я боюсь. Я бы такого, как я, проклял навек, нельзя простить предавшего друга. Ты бы смог?

Иисус. Нет пути назад, ты обещал. (Смеётся).  Смотри на Меня, Я весел, мир с нами, отбросим плохое. Останется только поцелуй, висящий в воздухе, так никем и неразгаданный поцелуй. Мы встретимся, Иуда! Я знаю, свобода станет нормой для каждого, ибо она высшее, что связывает с Богом. В свободе дух воспаряет к Горнему, отдавая миру свои сокровища, обогащаясь оттого и развиваясь. Лучшие и лучшие установятся определять и указывать, слушая Слово Божие, следуя ему. Мир земной станет подлинно единым, и это начало пути. Это хрупкий процесс, ранимее крыла бабочки, сильный порыв ветра вывихнет его. Но Господь указывает: укрепится, раскроется в красоте своей, се путь самоисцеления, самоочищения и возрождения. Любовь одна соединяет живых и живых, живых и мертвых, любовь воистину сродни свободе, многолика любовь и великолепна, вершинами достигая неба, и Бог благословляет ее, не позволяя греховному коснуться ее. Как соль в капле океана и соль в океане одна по составу, так любовь земная одна по составу с любовью Небесной. Как искры костра часть костра, хотя костер не часть искр, так и людская любовь часть Сущего, ибо Он рядом, но вне. Он внутри всего, но за пределами всего. Верим ли мы, что любовь побеждает? Одни — да, другие нет, и таковых больше. Суть же в том, что любовь повсюду, она жива и вечна, ее сила в знании и победе, в жертве и отречении. Жизнь не смертельная болезнь, жизнь — это утверждение.

Иуда. Учитель, скоро дни опресночные, где велишь приготовить Тебе пасху?

Иисус. Не уходи от ответа, Иуда. Ты колеблешься. Не жди свершения немедленно, завтра или семь лет спустя, или семижды семь. Один Свет осиянный вечен. Я вижу его, и ты видишь, не закрывай очей. (Улыбается).  Ты говоришь, пасха, посмотри, где солнце, а у нас еще маковой росинки не было во рту.

Иуда (быстро накрывая стол). Прости, Учитель. Я слушал Тебя.

Иисус. Нерадивые спят.

Иуда. Ты утвердил меня, Учитель!

Иисус. Я знаю.

Иисус и Иуда приступают к завтраку.

Иуда. Простые лилии, Равви, а как хороши при свете дня. Добрая девочка! Ты всегда любил детей, и они тебя. Ты прав, они есть Царство Божие. Будешь ли являться нам в их образе, как любишь?

Иисус. Не сотвори себе кумира, Иуда, как бы ни был он прекрасен. Многие из спящих в прахе земном пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление.

Иуда. Грешен человек, всякий человек грешен, как узнать, кому дано, а у кого отнимется?

Иисус. Долгий путь предстоит, долгий путь следует пройти, очистить все окрест и очиститься самому, не бояться стать в пустыне, холодно и зорко наблюдая течение и движение подобно песку, что день за днем просыпается в вечность.

Иуда. Но я?..

Иисус. Говорят, зло для того, чтобы увидеть добро. Ложь! Добро самоценно и не нуждается в подтверждении. Доколе Я живой человек, твой поцелуй смертелен, но он воскресит Меня.

Картина вторая

Ложа с прилегающей комнатой в театре. Заканчивается первое действие «Лоэнгрина» Р. Вагнера.

Сталин (переходя из ложи в комнату). Не надо доверчиво слушать того, что доносят. Я сам знаю, что он нас опасается и лелеет козни. Мы в Политбюро ему не верим, это главное, а пьянчуг, называющих себя разведчиками, не будем брать в расчет. Жаль, дорогой, это сильный человек, горы можно было бы свернуть объединившись. (Задумчиво).  Но, думаю, в наших силах его опередить. (Садится в кресло).  Очень правильную идею подсказал нам каменная задница, и решение наше — подарить этому Акиму поместье в новых областях — правильное решение. Тем самым мы усыпим его подозрительность.

Секретарь. Шикарный подарок, товарищ Сталин! Полагаете, по чину?

Сталин. Мелочиться не наше правило, делим Европу, так делим. (Наливает себе вино, смакует).  Никого не приглашай.

Секретарь. Слушаю.

Сталин. Жаль, жаль! Мы, если разобраться, вместе могли бы весь шарик, как говорит наш летучий хулиган, поставить на правильную дорогу. Это вам не иудушка отщепенец. (Закуривает).  Хм, иудушка, иудушка. Надо на досуге внимательно рассмотреть это понятие, интересные мысли появляются. Религия, дорогой, большая сила в управлении массами, если стоять на правильных материалистических позициях. (Ест, Секретарю).  Ты, что, голодовку объявил? (Смеётся).  Не надо следовать дурным примерам, это всегда плохо кончается.

Секретарь (скромно берёт что-то со стола). Антракт заканчивается, Иосиф Виссарионович.

Сталин. Борьба не заканчивается, дорогой, но победа будет за нами, мы диктуем направление главного удара. Хорошую музыку мы с тобой слушаем, высокой оценки достойную, поучительную. (Задумчиво).  М-да, а ведь прав был Раушниг, когда говорил: «вообще-то, между нами и большевиками больше объединяющего, чем разъединяющего». Один бы кулак… М-да, жаль… Идем, идем.

Переходят в ложу.

Секретарь (делая знак). Сейчас начнут, Иосиф Виссарионович.

Сталин. Хорошо. Понимаешь, дорогой, музыка не моя стихия, в какой-то мере это отвлекающий момент (начинается второй акт оперы), а наша задача изменить человечество, поставить его на правильные рельсы. И партия это сделает! Но этот Вагнер не просто музыкант, он достигает вершин человеческой мысли. Труд его «Еврейство в музыке» близок нашему мировоззрению, недаром даже великий Чайковский говорил о религии, которую Вагнер создал.

Секретарь. «Кто хочет понять нас, тот должен знать Вагнера».

Сталин. Мне известны эти слова, и это, думаю, нас сближает с германским гением. Слушай внимательно, слышишь, как, повторяя мелодию, вколачивая ее в головы безмерное количество раз, он способствует усвоению его музыки навсегда, и это равнозначно политической борьбе, принципам ее. Он утверждает основы основ всей жизни в идее высшей, новой организации как абсолютной власти героя, вождя и воина. Наслаждайся, дорогой, в величии своем композитор слил сладострастие и новый порядок, когда человек и новое государство едины. Что же касается евреев, и тут он прав, это помеха на пути масс, это тормоз на пути истории, сколько их прилипло к нашему основателю, лезли по головам к своей цели, не заботясь о трудящихся, возомнив о себе невесть что.

Секретарь. И где теперь эта оппозиция, товарищ Сталин.

Сталин. Там, где и должна быть, на свалке истории. Но оснований успокаиваться, почивать на лаврах, у партии нет. Но ты слушай, слушай, насколько прекрасна его гармония! Не часто достается такое наслаждение, когда чарами великого волшебника прославляется мужское братство, краеугольный камень всех политических принципов. Это во многом отвечает нашему мировоззрению, а в его музыке это победный гром: раса, прославление воина, власть, коллективный труд, повиновение вождю, именно в таком духовном пространстве медленно и верно, ступенька за ступенькой, строится лестница, ведущая к сияющим высотам.

Секретарь. Товарищ Сталин, я разделяю вашу любовь к идеям и музыке этого композитора.

Сталин. Хорошо. С такой лестницы никогда нет спуска. Перейдем-ка в комнату, к столу, дверь не закрывай, там и послушаем. (Уходят из ложи. Сталин садится за стол).  Присаживайся, прошу, голод плохой советчик, а такую музыку надо слушать, не отвлекаясь. (Секретарь садится. Сталин наливает в бокалы. Пьют, едят).  На какие мысли наводит эта великая опера? Нельзя отставать от движения, ибо отстать — значит оторваться от масс. Но нельзя и забегать вперед, ибо забежать вперед — значит потерять массы и изолировать себя. Неизбежен восход солнца! Можете ли остановить восходящее солнце? Мы все на одном корабле, и корабль без компаса и так пристанет к другому берегу, но, будь у него компас, он достигнет берега гораздо скорее и встретит меньше опасностей.

Секретарь. У нас есть такой компас, товарищ Сталин!

Сталин. Помнишь, дорогой, однажды спросили меня: какое возмездие человеку, убившему и замучившему сто человек или даже тысячу, если и за одного гореть в аду вечно?

Секретарь. А-а, этот? Кто таких помнит?

Сталин. Это правильно. В Притчах сказано: Все ненавидящие меня любят смерть. Ты сам знаешь, сколько писателей уличено в шпионаже и предательстве, стала ли литература хуже? А ученых, а рабочих? Но самолеты летают, танки грохочут! Маршалов, наконец, генералов? Но мы везде побеждаем! Каждому по делам его. Меч приносят не для того, чтобы украсить стену, карающий меч должен карать или он заржавеет, придет в негодность и не будет нужен вовсе. (Закуривает).  Сделай одолжение, дорогой, позови сегодня на застолье всех, кино посмотрим, о делах поговорим.

Секретарь. Так точно, товарищ Сталин!

Картина третья

Всё ещё утро. В том же саду.

Иуда. Равви, ученики ушли и скоро вернутся, Ты был ласков и спокоен. Хочу спросить, немало часов провели мы в беседах, застолье, Ты не жалел на меня времени. Скажи, я не осмеливался раньше, Ты любишь людей, но мы все любим людей, любят женщину, прости, если я не так сказал.

Иисус (задумчиво). Если даже ты не видишь… Краток плотский путь, а Мой втрое короче. Двух Марий даровал Мне Отец: мать Мою, и Магдалину, святых и непорочных. Обе вознесутся, обе воссядут у престола Всевышнего. (Горько).  И обе проводят Меня в крестный путь. Их скорбь ничем не измерить, и они еще не знают. (Пауза).  Но то, о чем говоришь ты, прошло мимо Меня. Мне не отмерено время познать, моя ноша — нести Слово Отца Моего. Никто пока не понимает Меня. И ты. Имеете уши, но не слышите. Человечество должно измениться, чтобы услышать. Пока — до поры — увидите муки Мои и ужаснетесь. Но не поймете, что Я говорил вам. Жизнь Свою Я отдаю не за вас, нынешних, но за тех, кто наполнится духом, кто познает. Царство Мое придет, когда воцарится любовь, когда расцветет свобода и станет радостным труд. Ибо Я человек, сын человека!

Иуда. Но когда же воистину услышат они?

Иисус. Я сказал.

Иуда. Ты говорил нам, Учитель, о Каине. Первенец сей восстал на Бога, не принявшего его жертву, хотя иной у земледельца Каина не было. Разъясни мне.

Иисус. Господь, изгнав завистника и убийцу, рек: кто убьет Каина, отмстится всемеро, но еще Он сказал: а Ламеху, семени Каинову, имевшему двоих жен и воспевшему песнь, — семьдесят раз всемеро против Каина всякому, кто убьет его. Неверно, будто бы в противовес истине, что дана нам тварною жизнью, преподана нам Истина Вседержителя, но земная истина и Истина небесная как свет и воздух не отрицают друг друга, не противоречат сами себе. Можно ли жить во тьме без света? Можно ли прозябать в пещере без воздуха? Истина Духа всеедина и необъятна, гармония вечной жизни соединяет все сущее. Оболочка тленна, суть нетленна. Господь в безмерной милости Своей позволяет каждому человеку искать и уклоняться, находить, ошибаться, но и идти сквозь страдания и тернии к осиянному Свету.

Иуда. Ты сам — свет, Тебе нельзя покидать нас, без Тебя мы слепые, ведущие слепых.

Иисус. Во всем промысел Божий, в каждой ране Его исцеляющий перст.

Иуда. Иногда, обуянный гордыней, я задаю себе вопрос: что есть Бог?

Иисус. Отнюдь, каждый, рано или поздно, спрашивает себя о том. Я не знаю. Бог — это песчинка в море, которое есть Бог, ибо Бог это ничто во всем. Бог — это точка во времени и в пространстве, расширяющаяся внутри них и совместно с ними бесконечно, это ничтожно малая величина, занимающая собой все. Бог отсутствует, но Он в каждой пылинке. Для Него нет времени, но время Его не знает меры и запретов, Его не было, когда Он создавал Вселенную, но Он и был Вселенной, это был миг, ставший бесконечностью. Он неподвижен, но Он растет, двигаясь вглубь и вширь, не зная ограничений, где время неподвижно и время движется без конца и без границ. Загораются звезды и гаснут звезды, возникают Галактики и исчезают Галактики, Вселенная беспредельна, и она растет в бесконечность бесконечно. Бог — это Вселенная, но Вселенная это малая часть Бога. Вселенная порождение Бога, но как отец не властен над сыном, так Бог не властен указать Вселенной. У Бога нет свойств и нет образа, но Он объемлет все, Он во всем и повсюду. Бог всемилостив, Он добр, Он полон любви ко всему и всем, Бог безгрешен, и Он средоточие греха, Он созидает, и Он разрушает.

Иуда. Но человек? Но люди?

Иисус. Ты хочешь познать Бога? увидеть Его? ощутить Его? Чтобы понять Бога, надо выйти на яркий свет. Он в безмерной милости Своей одарил человека тремя великими дарами, Он дал ему свободу, любовь и труд. Обретя их, люди стремятся преобразовать мир, но это невозможно без поиска идеального. По одному тому, что человек создан по образу и подобию Божьему, он обречен стремиться к добру и истине. Человек слаб, подвержен злу, управители мира, где он живет, исполнены похоти, стремятся к разбожествлению, к ложным богам. Человек боится себя, ища легкие пути, бежит от себя ко лжи, самозащита и слабость духа понуждают его искать образец в том, что предлагает ему развратившееся общество, человек в плену иллюзий, мифов, как бабочка в коконе. Но приходит время, и бабочка, освободившись, вылетает на свободу. Только если людей объединяет то, что должно их объединять воистину, они сильны, и их путь — прямой путь к Богу.

Иуда. Так, Господи!

Иисус. Ошибаются, говоря: истина относительна. Удивляться следует не тому — история переполнена примерами жестокости, а тому, что человек сохранил как сущность достоинство, и доблесть, и доброту, и презрение ко лжи, и самоотверженность, приумножил, несмотря на все, что творили с ним. Иллюзии для тех, кто не умеет и не хочет видеть и мыслить. Ибо истину дробят на множество кусочков, и человек оказывается как ребенок перед мозаикой. Разница лишь в том, что ребенок в мозаике всегда видит готовую картинку. Ложь реченную именуют правдой, хотят, чтобы человек погрузился в осознание распада мира, конца сущего, стремятся подчинить его, беспомощного, ложным богам, обессилить его для легкого им управления. Сказано: праведники наследуют землю, и будут жить на ней вовек.

Иуда. Но смерть, я понял, Учитель, смерть как таковая не может быть сладка, за какие бы высокие идеалы ни приходилось ее принимать. Тем не менее, подчас смерть наивысшее утверждение личности. Так, Равви!

Иисус. Так! Человечество в долгу перед Творцом, в неоплатном долгу. Человек не должен быть частью машины, им же самим созданной. Бог освобождает его, возвращая его к самому себе.

Картина четвёртая

Глубокая ночь после застолья на Ближней даче

Сталин. Потом приберут, скажи, спать пусть идут.

Секретарь что-то говорит в дверь.

Секретарь. Устали, Иосиф Виссарионович?

Сталин. Почему устал? Нет, не устал. (Ходит вокруг стола).  А скажи мне, что такого в женщинах? Суки это, отребья человеческие, хитрые, подлые… (Напевает).  Ты постой, постой, красавица моя, дозволь наглядеться, радость, на тебя…

Секретарь (подхватывает). На твою ли на приятну красоту, на твое ли столь на милое лицо. Ты постой…

Сталин (резко). Ты постой! Эта блядина, сучья вдова старая, можно подумать, другой вдовы нет, моя, шлюха, что вздумала, в кровати, хоть бы в кустах где-нибудь… Ах, суки! А рыжего, видишь ли, на школьниц потянуло. (Задумчиво).  Честно тебе скажу, есть в нем что-то, с кем приятно любовь крутить. (Вертит пальцем).  Ты не то думаешь, мне содомский грех отвратителен… ну, не то чтобы… не мой, скажу тебе, стиль, но… Ладно, тех баб мы подержим за проволокой. Это не главное направление. Еще де Сад говорил, что боль производит гораздо более сильное впечатление, чем наслаждение.

Секретарь. Но не все женщины, товарищ Сталин. Помните, ехали мы с Рицы, вы приказали остановиться, увидев бедно одетую, с ребенком, обласкали ее.

Сталин. Конечно, помню.

Секретарь. И я помню ваш разговор. Меня выгнала нужда, сказала она, и ребенок остался без еды, если я повешусь, что ему делать, а если останусь жить, то как? И еще она сказала: во что верить мне? в Бога? но ему на меня плевать; в людей? но они безразличны мне и жестоки они, и нет отклика в пустыне человеческой. Один товарищ Сталин велик, и в него верю я. И вы дали ей все!

Сталин. Не надо преувеличивать. Если вера хоть с горчичное зерно, воздается сторицей. (Изучающе смотрит на Секретаря).  Закон светотени в том, что светлое высвечивает темное, а черное просветляет белое, и одно не может существовать без другого. Открою тебе, что не дает мне покоя, ты не зря вспомнил Рицу. Мы с тобой далеки от мистики, видимо, это был сон, но я не могу забыть его, видение сказали бы иные, готов им поверить. Была сильная гроза, и я крепко спал, сам знаешь, как там спится. И стихла гроза в мгновение ока, просияли звезды, и горела непогашенная луна над домом, где спал и не спал я. И встал над изголовьем некто, светло колеблющийся, и шептал мне на ухо, наклонившись к самому изголовью. Неведанное умиротворение и тишина снизошли повсюду, а он все шептал и шептал. Как сейчас слышу слова его. Тот, кого ты ценил столь высоко и кто обманул тебя и стал врагом твоим, кого унизил ты до смерти в великой войне с ним, и тот, чью музыку и идею ты понял и принял, не правы. Имя мое, сказал он, Саклас, я твой водитель. И со мною, сказал он, Небро, вспомни, это он подсказал тебе расстрелять поляков в лесу, чтобы стали все биться над вопросом «зачем?», и не было тогда и не будет вовек им ответа, знатная шутка. Но это мелочь. Я пришел открыть тебе великую тайну человечества, ты бился над ней, я знаю. Что дороже: воссоединение Отца с Сыном или мнение людское, даже и вечное? Ты как скала, посмотри, вот Иуда целованием предательства спасает Сына Божьего, возвращая Его на небо, но никогда, во веки веков, не смыть ему с себя клейма позора. Становится от этого его деяние меньше? Изначально нами, вашими богами, мир поделен: одни приходят в него, чтобы прозябать и, исполнив долг, истлеть без следа, другие отмечены Божественной искрой, они, завершив путь земной, возвращаются, откуда пришли, — в Горние дали. Gnosis, прогремел он, gnosis! Открою тебе, когда София впала в ошибку, нарушились небесные связи, власть перешла нам, богам земли, сила наша — слабость земных обитателей. Мы, как и вы, произведение Всемогущего. Все временно и преходяще, но навечно есть тленные и есть удостоеннные Небесной благодати. И тут молнии засверкали окрест при ясном ночном небе, и я очнулся. Слушай меня! Стремление к свободе одних обращает в рабство, иных подвигает на бунт, есть мораль господ, есть нормы разума, долга и истины. И увидел я, как движутся массы и массы, ты знаешь, чтящие меня богом, как идут под жернова, им устроенные, воспевая мне гимны. Я больше, чем он.

Секретарь. Я чту вас, товарищ Сталин, как никогда. Никого!

Сталин. Речь сейчас не о том. Речь идет о всемирном значении нашего учения… моего учения, о его победе во всемирном масштабе. Что было до Христа? Рабовладение, гной, угнетение масс во имя процветания господ, разврат кучки одних, нищета и беспросветность жизни большинства. Озарение мое в том, что Христу еще много чего было сказать людям, что такое 33 года? но он понял, что мир глух к его словам, он устал — если бы ты знал, как и я устал, — и Иуда смог совершить подвиг, чем, кроме смерти, мог он освободить Христа? Муки Христа ничто перед тем, что он обрел тщанием Иуды.

Секретарь. Иосиф Виссарионович, я знал, что вы мудры, но то, что вы говорите, выше человеческого разума. Вы больше Бога!

Сталин. Не следует преувеличивать, большевики новая формация. Нас упрекают в терроре, в диктатуре, в насилии. Неверная трактовка. Мы очищаем пока еще одну часть земли, шестую ее часть. Что было до нашей великой революции? Угнетение огромного количества людских масс кучкой зажравшихся капиталистов. Кулаки, фабриканты паразитировали на теле миллионов и миллионов угнетенных. Диктатура пролетариата расставила все по своим местам. Смог ли Христос изменить мир? Нет, ему это не удалось, его идеология потерпела сокрушительный провал. Хорошо, миллионы расстреляны, миллионы в лагерях и тюрьмах, но это справедливо. Мы расчищаем то, что оставлено нам в наследство проклятым прошлым. Мы подбрасываем топливо в топку истории. Есть человеческий мусор, и есть избранные, как сказал мне Светлый, отмеченные Божественной искрой, им строить светлое будущее, коммунизм, к которому мы стремимся и придем волей истории (смеётся), хотите называть это Божьей волей, мы не станем возражать. Чем больше будет истреблено человеческого мусора, тем легче торить неведомую истории дорогу к коммунизму. Историю, я имею в виду историю прошедших веков, мы казнили.

Секретарь. Ложитесь спать, товарищ Сталин.

 Конец второго действия 

 Действие третье

Картина первая

Яркое солнечное утро. Большой дощатый помост возле дома. Стоящее вдалеке дерево отбрасывает на помост длинную густую тень. Иисус раскручивает волчок, волчок неожиданно срывается и улетает за дом. Слышен задорный детский смех, оттуда к ногам Иисуса падает тряпичная игрушка. Затем топот убегающих детских ног.

Иисус (смеётся). Не хочет выходить… лукавая проказница! (Разглядывает игрушку).  Ослик.

Иуда. Дети к тебе так и липнут, Учитель.

Иисус. Только погляди… ослик!.. Дети, как птицы, не знают забот о хлебе.

Иуда. Учитель, Ты любишь детей. Скажи, почему Ты один? Мужчина не может быть один.

Иисус (смеётся). Сегодня день откровений. Как объяснить тебе? Время Мое истекло, но успел ли Я выполнить долг Свой? Не нам сегодня скорбеть о Мне, пусть скорбят злые, им отмстится. И ты не скорби, Иуда!

Иуда. Но кто Тебе мешал? Почему?

Иисус (улыбается). Ты не поймешь. Даже ты!

Иуда. Разве Тебе недоступна женская красота? Посмотри на Марию, ее взгляды… Ты не только Учитель ей!

Иисус. Я вижу. Ты знаешь Меня другим, тебе недоступно, увы, многое, хотя ты лучший. Женщина прекрасна, совершенство женского тела ослепляет, любовь к женщине поднимает к Небу, нет большего приближения к нему. Жизнь дана Господом для жизни, и это почва, чтобы воссияло человеческое благородство. Любовь воистину сродни свободе, многолика любовь и великолепна, вершинами достигая Горнего, и Отец благословляет ее, не позволяя греховному коснуться ее. Как соль в капле океана и соль в океане одна по составу, так любовь двоих одна по составу с любовью Вседержителя. Как искры костра часть костра, хотя костер не часть искр, так и земная любовь часть Сущего.

Иуда. Но Ты, Равви?

Иисус. Се человек!

Иуда. Разъясни, Учитель, противное Богу, если женщина любит женщину, а мужчина мужчину?

Иисус. Противен Отцу Моему Содомский грех!

Иуда. Знаю, Равви, но посмотри шире: их любовь бывает так чиста, не задетая земной грязью.

Иисус. Не знаю. Верю, ты не словоблудничаешь… но сейчас… Я не знаю… Иуда, Иуда, до того ли сейчас? (Улыбается).  Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Не отделяйте слов человека от дел его и помыслов его от слов его, все тайное проявится и обнаружит себя, человек в ответе, в его воле войти в Царствие Небесное или понести кару, и за помыслы, и за дела, и за слова свои. Ибо вы будете как дуб, которого лист опал, и как сад, в котором нет воды. И сильный будет отребьем, и дело его — искрою; и будете гореть вместе, — и никто не потушит.

Иуда. Я слышу слова Твои, Учитель, но не всегда ясен мне смысл их, с людьми Ты говоришь проще.

Иисус. Тебе доверяю. Ибо слово суть самой сути. Язык — та нить, по которой человек движется по жизни, ощупью подчас, наугад, но дано ему найти путь. Распад слов, их истрепывание, замена их смыслов ведет к погибели. Мы говорим одно разными словами, но у каждого слова ясный смысл. Не называйте убийство детей подвигом, разнузданность свободой, самоволие защитой слабых, ибо в слове будущее, расцвет души, приобщение ее к Свету. Не надо подменять реальность отражением, выдумкой, ложным построением мозга глупцов, мнящих себя вершителями.

Иуда. Учитель, неужели Ты говоришь это сегодня, когда взору твоему открылось страшное?

Иисус. Это не канун, Иуда, это начало! (Смеётся).  Не надо то, что будет завтра, пытаться совершить сегодня. Ты ведь спрашивал о любви? Ты знаешь, Отец запрещает ложь, но Он разрешает ее, Он приветствует ее в одном единственном случае, когда мужчина, задыхаясь, говорит женщине: ты прекраснее всех на свете. И всегда, когда двое любят. Я не хочу страдать, ожидая конца, ибо открыто, что радость — награда кто видит, зрящим. Скоро пасха, все знаем, пасха — радость избавления от рабства. Надеяться не значит страдать, надежда — радость, подчас скрытая. Нельзя уклоняться, Иуда, не станем скорбеть, ибо жизнь округ, и жизнь впереди, без конца, и все лучше и лучше. Желающих и умеющих поиграть со словом много, будет их еще больше, но это опасная игра, она ведет в Ад. Когда у дерева сгнили корни или они подрублены, дерево падает.

Иуда. Захария сказал: Я буду их Богом в истине и правде. Знаю, сие о Тебе, от Твоей воли зависит, какой путь избрать и как торить сей путь, не легкий, не видный, но необходимый, Ты открыл его, Ты очистил слово от корысти и блуда, приблизил его к ясности и лучезарной чистоте.

Иисус. Мир земной опутан нитями взаимосвязей теснее, чем клубок шерсти. Скажу тебе, главное, хотя и не первое условие очищения и вознесения к Горнему свету, прежде и на первом месте — то, что проклюнулось, что еще слабо колышется на ветру. Ибо движение направлено вверх, к Божественному сиянию, где злое усмирится, исчезнут ненависть и зависть. Станет основа — слово Божие, что несем мы с тобой. Это есть, и набирает силу, и вскоре трудно станет сломить и подмять его и затоптать в грязь.

Иуда. Но, Учитель! по-прежнему руководят самые несовершенные, погрязли в наглости и неверии. И об этом ли думать сейчас? Ты в расцвете сил, Тебе творить и открывать истину и вести за собой. Неужели Отец Твой слеп, не видит очевидное? Рано! Слишком рано!

Иисус. Молчи! Он ведает, Он один. Он дал человеку все, Он открыл ему прямой путь, в Мои уста вложил просвещение Свое. Божественный свет внутри человека, он увидит его, он достоин. Ты достоин, отбрось колебания. Это начало! Человечество обречено побеждать само себя.

Иуда. Учитель, Ты всегда открыт людям. Поймут ли, что это главное Твое чудо?

Иисус. Напиши, друг, как иначе услышать?

Картина вторая.

Глубокая ночь. Комната на Ближней даче. Горит только ночник. Сталин дремлет на диване, не раздеваясь.

Секретарь. Постарел… сдает. А какая глыбища! Ничего, это мощь, он еще многого добьется, горы сворачивает, такая силища. Когда еще сказал, а не забыть до смерти. Мы скроены из особого материала, мы — те, которые составляем армию. Клянемся тебе, что мы с честью выполним эту твою заповедь… и эту твою заповедь, и эту твою заповедь. Клянемся, мы выполним с честью и эту твою заповедь. Мы не пощадим своей жизни! Что бог? Он больше бога.

Сталин (просыпаясь). Ты что там бормочешь? (Не дожидаясь ответа).  Многовато выпили, а? Не по годам, братец.

Секретарь. Беречь себя надо, товарищ Сталин! У вас столько свершений впереди. Вы у нас один! Подобных вам в мире нет.

Сталин (ворчливо). Один… Народ нельзя со счетов скидывать, русский народ — опора всей партии. Кто мы без народа? Ноль без палочки.

Секретарь. Так точно, Иосиф Виссарионович, я знаю, но без вас и народа бы не было, факт исторический.

Сталин. Все сказал? Сводку доставили?

Секретарь. На столе.

Сталин. Знаешь, дорогой, подчас допрос — самое что ни на есть веселье, можно сказать, праздник души. Стоило бы посмотреть еще, как они в подвале себя, х-хе, соблюдают.

Секретарь. Не стоит, Иосиф Виссарионович. Такое блядство. Блевотина!

Сталин (веселится). Блядство, говоришь? Подчас блядство яснее ясного обнажает суть человеческой натуры. А нам еще со многим предстоит разобраться. Непочатый край работы у нас с тобой, дорогой мой! А скажи-ка ты мне, дорогой, что он там толковал? «Как женщина предпочтет подчиниться сильному мужчине…»

Секретарь. Память у вас, скажу я, Иосиф Виссарионович… (Роется в бумагах).  э-э… «мужчине, а не господствовать над слабосильным, так же и массы любят повелителя больше, чем просителя».

Сталин. Хорошо. Но мы пойдем дальше. Нас не надо любить, с нами необходимо соглашаться. Человек, как бы он ни был талантлив, не может вобрать все знания, всю культуру предыдущих поколений, нужна генетическая память, память поколений. И наша политика состоит в том, чтобы не было этой памяти, ее следует закопать в могилу. Новые люди должны строить новое общество, пролетарское по сути, коммунистическое по цели. И чтобы такие люди появились, утвердились, заняли командующие высоты, необходимо не просто остановить историю, ее следует казнить, чтобы появилась возможность начать с чистого листа. И нам, людям нового мышления, это вполне по силам.

Секретарь. У вас все больше единомышленников, товарищ Сталин.

Сталин. Скажу тебе честно, не в них суть, суть в том, чтобы оставить на земле максимально малое число людей, честных, принципиальных, предвидящих и строящих будущее. Разве можно сбрасывать со счетов истории малую кучку тех, кто взял власть в ноябре семнадцатого?

Секретарь. Увы, они не поняли и расплатились. И воссияло над планетой знамя ваших идей!

Сталин. Отбросы общества и есть отбросы, их следует вычеркнуть из учебников. Только казнив историю, мы сможем расчистить плацдарм. Помнишь, я говорил, что не оставляет меня мысль о зарождении христианства.

Секретарь. Я ни одного вашего указания не забываю, Иосиф Виссарионович.

Сталин. Так вот, чтобы открыть страницу новой истории, необходимо было убрать прошлое, найти настоящий символ. Но те, кто стоял у истоков, не смогли придумать лучшего, чем устранить основателя нового учения. Это был неправильный шаг, он привел к тому, что история зашла в тупик. Хотя тактически все было сделано правильно. Слепым орудием слепцов стал предатель, доносчик, но что случилось бы, останься жив его учитель? К Захарии, Иезикиилю, Осии, Аггею и прочим прибавилось бы еще одно имя. Кто их помнит сегодня, крикунов? Сам поступок Иуды был мудр, дальновиден, но он не сумел этим воспользоваться и повесился. Я уже цитировал маркиза де Сада относительно того, что фактор боли значительно превышает наслаждение. Земной шар оплетен меридианами ненависти, и мы знаем, как сложившуюся ситуацию использовать для блага трудящихся. Я полагаю, следует крепко перетрясти наш руководящий состав.

Секретарь. Товарищ Сталин, ваше руководство, ваш теоретический гений выведут страну к новым вершинам.

Сталин. Страна уже идет к ним, наша основная задача указать и определить теперь всему прогрессивному миру эти пути. У нас в руках не только теория, но и мощные средства убеждения.

Секретарь. Лаврентий Павлович докладывал.

Сталин. Я знаю. Надо развивать успех, двигаться вперед, не допуская того, чтобы нас обогнали. В свое время Ильич говорил, что следует обходиться без латинских слов, он имел в виду выражение «грабь награбленное». И еще он указывал, что у нас есть средство посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление, нам этого мало. И в этом он был мудр, поскольку понимал, что мало сломать какое бы то ни было сопротивление, надо заставить принять новые организационные государственные рамки.

Секретарь. Иосиф Виссарионович! Вот-вот рассветет, отдохните, нельзя же себя не жалеть.

Сталин. Устал? Хорошо, давай заканчивать, можешь отдохнуть, я еще поработаю. Отдыхать придется, сам знаешь где, иди.

Картина третья

Только что взошло солнце, яркий свет. Пустынный берег у спокойной воды. Над водой планируют чайки, две из них садятся к ногам Иуды.

Иуда (мечется по берегу). Боже милостивый! Боже мой милосердный! Зачем выбрал меня? Птицы небесные, вы не сеете и не жнете… Птицы небесные! Даруйте мне свою беззаботность. Почто взвалил мне такую ношу, зачем сгибаешь шею мне тяжелее мельничного жернова? Нет большего друга, чем Иисус, как предам его первосвященникам, в руки Каиафы? Ибо Он Христос! Неслыханные муки Его слабее мук моих! Ибо Он понесет муки Свои для спасения, Он вернется в блаженное Твое Царство, а я? муки мои никто не узнает. Некому оправдать меня, некому защитить имя мое, проклянут его до скончания веков. Ибо Он один знает! И я отвергаю себя, сам! имя свое, измаранное, топтанное, презренное, невыносимое уху человеческому. Господи! Оставь Его! И оставь меня. Ведь Он еще столь многого не познал, Он знает любовь к человеку, нет Ему равных в сем, но дай познать Ему любовь женщины, мирскую, но священную. Дай время, Он так молод! Не опускай десницы на того, кто верует в Тебя, кто молится Тебе о спасении. Что люди? Что они знают? Что дорого им? Неужели Ты думаешь, что Сын Твой казнью Своей сделает их добрее, чище, что исчезнет блуд и мерзость людская? Слово Сына Твоего открывает безмерные горизонты, кто увидит их, кому захочется достичь их? Люди ленивы, поглощены мирским, они слышат Слово Твое и не внимают ему, шкура их толста и непробиваема. Для них высокое это просто вещь, а не душа их. Екклезиаст сказал: живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают. Убей меня, уведи отсюда, только не обрекай на предательство, на поступок, коему нет оправдания, ни объяснения! (Садится, охватив голову руками в отчаянии).  Господи! Господи! Ты тверд в решимости Своей! Я слаб и мал, я не знаю помыслов Твоих. Друг мой благовествует, Он просвещает непросвещенных, Он открывает им путь к Небесному блаженству. Он не со мной сейчас, но Он верит мне, Он открыл мне Истину, но где моя истина? Я обещал Ему, но я человек, какой смертный выполнит подобное? Он просветил меня, Он открыл, что человек как существо, сотворенное Богом, движется к исполнению долга — оставить миру после себя нечто важное, не касаемое суетного, и тогда мир подвигнется к переменам, и материальное сложится в поддержку духовного. Он учил, что зерно рождается, умирает и возрождается — отрицает себя и утверждает вновь, в ином и высшем качестве. Когда придет мое время? Когда поймут, что большего друга у Сына Человеческого не было? Не станет такого времени вовеки! Обо всех откроется правда, но не о мне! И это самое горькое, самое тяжкое, что Ты отмерил мне. (Встаёт, раскинув руки).  Какое море, какая ширь и благодать, какая беспредельность! Господи! Отец наш! Я знаю: доколе есть вечные ценности, они востребованы и будут востребованы неизменно, не человек для субботы, учит Сын Твой. Но ни золотом, ни хлебом, ни амброй воскуряемой не излечить пороков. Да, полнота радостей пред лицем Твоим, блаженство в деснице Твоей! Даруй их мне! Странствие мое завершается Волею Твоей! Нет пути назад! Все ли следует называть грехом? Как отделить зерна от плевел, добрые намерения от злых замыслов? Ты караешь грешников, но прощаешь раскаявшихся, Волею Твоей, сказал Сын Твой, человечество обречено побеждать самоё себя, отбрасывая мусор и нечистоты, и мерзости греховные, законы Сына Твоего для того просты. Но человек, нарушая их, идя против Воли Божьей, усложняет их сознательно, чтобы обойти, а это сродни набольшим грехам. Я последую Твоему велению, я никогда не лгу, и кто поймет меня? кто скажет: вот овца, идущая на заклание, кто разделит мое одиночество по всей земле? Выдержу ли? Вынесу ли? Один Ты ведаешь! Господи Боже мой, смилуйся! Сын твой тверд в доброте Своей. Дай мне волю, укрепи, Господи! Я люблю Сына Твоего, как никогда и никого не любил никто. Чем отмерится мне? Смертию? Проклятием? Ложь, ложь людская страшна! Чего бояться больше? Почему Ты молчишь, почему не скажешь слово в защиту мне? Боже, прости меня! Сын Твой кроток, Агнец имя Ему, никогда не видел Его в гневе, зачем дал Ему столько жестокости ко мне, а мне не дал силы отказать Ему? Не забуду, как сказал Он: Подними взор свой и посмотри на облако и на свет внутри него, и на звезды, окружающие его; звезда, что указывает путь, твоя звезда. Но где, где разверзаются дали, где обретается покой, где вечная радость и умиротворение души? Где нет забот, ни воздыханий? Как выпрямить стези? Кто поведет, минуя тернии, к очищению и покою? Пророчествовал Даниил: «И многие из спящих в прахе земном пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление». Тяжкий конец предуготовил Ты мне, страшно! Мне страшно! (В экстазе падает на колени).  Вижу. Вижу! По чистым облакам несется черный всадник, и сопровождают его гром и дым. И красный всадник скачет среди огненных сполохов. Вот и белый всадник проносится по грозовым облакам. Стихло все и исчезло. Кто эти всадники? Знание пришло ко мне, словно губку пропитало водой: то, что дает силу и волю, это велико и мощно. Черный всадник не прошлое, не то, что ушло, красный — не то, что есть, что угрожает и заставляет трепетать, и белый всадник не надежда, не безоблачное будущее. Черный всадник означает скорбь и муки, что пребудут на земле, но конь его быстр и уносит наездника вдаль. Красный — это смута и бунт, взламывающие мир, но и его конь стремителен в беге своем, скачет безостановочно. А под белым всадником конь попирает копытами молнии и гром, бег его неутомим и прекрасен, я вижу! В душе у меня зияла дыра, но вот прошла сквозь нее радуга. Бог един, и Слово Его едино для всех, и установления Его одни на всех, нет Бога кроме Бога, все остальное ложь! Жизнь как была от века подобна океану, так и пребудет вовек, приходят затишья и штиль, гремят штормы и бури, и можно было бы сказать, что человек утлый челн, а народ его мощный корабль, но неверно сие. Ибо личность не может существовать в котле мнений и пристрастий толпы, ее доля одиночество. Но состояться человек может только с народом, когда выражает его суть, о которой тот до поры и сам не догадывается. Океан безмерен и вширь и вглубь, и движется и дышит, но человек в нем не щепка, так говорит Иисус. Господи! Помоги мне! Помилуй меня, Господи! Я — готов!

Картина четвертая

Вечер, туман, Скоро Новый год. Кремлёвская площадь. Еле различимы звезды на башнях. Секретарь ожидает выхода Сталина.

Секретарь. Апостол Павел, говорят, ходил по земле тридцать лет, проповедуя, от Эфеса к Каппадокии, и в Сирию, и в Рим на 32 тысячи километров пролег его путь, как опять же они говорят, увенчанный мученической кончиной. Им виднее. (Смеется).  И к чему это я?.. Вот хозяин удивительный человечище. Сколько раз видел, а не устаю восхищаться. Спокойно — рука у него, правда, суховата — завершает разговор: чуть вскинув согнутую руку, не выше плеча, отпускает собеседника, словно бы благословляет его, побуждая. А останемся одни, тут же, на смертном приговоре, ставит недрогнувшую подпись — утверждаю! Махина. Глыба! А как чтит мать свою, Екатерину, духовные ее поучения, куда там семинария. Как подземные воды напояют поля, так и она напитала его жизнь. Счастливая мать! А как умеет смеяться хозяин? Негромко смеется, а у тех, кто рядом сжимает морозом кожу. Но если гневен, о-о! пятна на лице, и пьет… хорошо пьет! Помню, спросили его, знает ли он притчу о сеятеле, засмеялся: еще мать моя рассказывала ее не раз. Смысл же ее в том, что зерно наливается соком, созрев, и умирает, и его хоронят в земле, но оно проклевывает почву и приносит стократный плод. Но не всем дано, может засохнуть, может сгнить и пропадет. Земной мир — это свалка вещей, а вещь несовершенна, она подчас щербата и поломана и стара. Вы же, сказал хозяин, сделали вещь образом земного человека и бросаете зерна в сухую каменистую почву. Задумались… да ничего не поняли. (Пауза).  А вот ездили мы на Урал, секретная была поездка. Гуляли как-то берегом, весел был хозяин. И попался нам у реки мальчонка, волосы соломенные, одежонка полотняная, белая. Играл малец в камушки. Ты кто? спросил мальчик. Я строю на земле рай для живых, сказал хозяин. Хорошо, засмеялся мальчик. Почему ты смеешься, осерчал хозяин. Смотри, сказал мальчик, я бросаю камешек в воду, он прыгает, и тонет, и ложится на дно, а вот бросаю глину, она рассыпается в воде и не доходит до дна. Взвешивай свои слова, разгневался хозяин, но сдержался, ничего не сделал и ушел. Помни, сказал он мне, чем больше ляжет голов во имя великой цели, тем лучше, это прекрасный пример для подражания, только так надлежит воспитывать молодежь. Велик хозяин, настолько велик, что непостижим. Вот Ильич, на что был мудр, а погорел, спекся. (Ёжится).  Ну, погода! И что его на улицу понесло? «Жди!» Я и жду… Дорваться до власти — как-то выпивали мы, это его слова: невелика доблесть дорваться, а там хоть трава не расти, вывезет, да — так сказал — мелковато. Взять власть — одно, а взять ее, чтобы использовать для переворота всей истории — вот гений! Мы казнили историю, это дело, вот оно — величие! Обратной дороги нет: мир подчинится хозяину, приползет, как собака лизать ему коленки! История — проститутка, ей нужны такие герои. Куда Нерону, какой Грозный Иван, где Робеспьер, что за Петр? Мелкота. Не человека, народы швырнуть, как камень, в воду, и чтобы, как глину, размыло и вынесло на берег строительным подспорьем для неслыханного памятника — это… слов нет! (Пауза).  Человек — материал, чтобы шумели плотины, цвели поля, грохотали танки, лился металл, рвались бомбы. Молчат, заразы, боятся… а ведь разорвут, если что… нет, подавятся! Я понял! Я понял, что ему Иуда! Тот ведь не убивал Христа, просто предал, мало ли перебежчиков? Не он, другой бы нашелся… тот же Петр, э-э. Иуда остановил историю, всего-то 33 годочка дружку, а поживи еще, сколько дров наломать можно. Вот и подсуетился. Нет, Иуда хоть и велик, но тоже мелковат. Иуда фанатик, неужели бежать нельзя было? Скрыться куда-нибудь, эмигрировать, лечь на дно на время? Нет, побежал к начальникам. Наш не такой! Этот — точно сталь, броня! Его не собьешь, не свернешь. Он сказал о себе — вождь! Я же рядом, я вижу: вождь всегда и всегда одинок в замыслах своих, его помыслы и дела в свершениях, судить которые не может никто, так они велики в истории жизни. Много еще блудодеев, возомнивших себя судьями, замышляющих отвергнуть хозяина. Иезикииля читал хозяин, помню: «И собрание побьет их камнями и изрубит их мечами своими, и убьет сыновей их и дочерей их, и домы их сожжет огнем». Так и сбылось, так поступил и сделал он, презирая неумных слабых советчиков. И сказал народу: «Помните, любите, изучайте нашего учителя, нашего вождя. Боритесь и побеждайте врагов внутренних и внешних. Стройте новую жизнь, новый быт, новую культуру». Вот пророк, вот силища! «Третья часть у тебя умрет от язвы и погибнет от голода среди тебя; третья часть падет от меча в окрестностях твоих; а третью часть развею по всем ветрам, и обнажу меч вслед за ними». Если ты замахнулся на великое дело, слабость хуже предательства. «Наша задача, учит хозяин, неутомимо бороться со всеми — будь то враг или «друг», — кто будет мешать осуществлению этих задач». Опорное слово для него — народ, правда земная и правда хоть небесная, нигде, кроме гущи народной. А эти — да я больше хозяина их презираю — и умные и добрые и милые, что для них важнее важного? Подчиняться, подчиняться и подчиняться, омерзительнее Содома и Гоморры, лишь бы платили, деньгами ли, сиюминутной славой, даже и не слишком щедро: прогнили они, завистливы и мерзки, такими были, такими будут вовек. Однако слова их значительны, и думают, нечему верить помимо слов их. А их дело прогнуться и вознести, кого укажут, руководствуя палкой. Как латынь, исчезнув, живет в письме и речи, даруя обильные плоды, так бессмертие вождя и бога земного утверждено и будет обозначено, доколе жизнь длится на земле. Величие учителей, знает хозяин, что они принесли восславляющую жертву во имя утверждения идеи и не задумались о тысячах и сотнях тысяч, о чадах и матерях их и всех родных, обрекли их на поругание и прославление, чтобы миллионы и миллионы ликовали. Весь мир восхваляет слова его о всеобщем благе и процветании, и знают все, что их, как за каменной стеной, бережет, что ведет их вперед очистительная сила, имя ее партия и вождь ее. Здорово сказал хозяин: «Наша партия осталась спаянной, сплоченной, выдержавшей величайший поворот, идущей вперед с широко развернутым знаменем». Да живет он вечно! Он один создан Богом! Ну, наконец-то.

В дверях, запахивая шинель, появляется Сталин.

Сталин. Ты не против прогулки? Не замерз, дорогой? Видишь, и до 53-го дожили. Не думал я, а ошибся, а ленинцы не должны ошибаться. Понимаешь, столько лет, а я о победе думаю, о разгроме фашизма. (Презрительно).  Фюрер! Какой он фюрер? Оппортунист, как вся наша так называемая оппозиция. Мы почему победили? Мы победили потому, что опирались на учение Маркса о классах, на учение Ленина о диктатуре. Можем ли мы себя упрекнуть? Нет, нас нельзя упрекнуть. Мы были искренни, мы их учили, мы их кормили, мы были готовы разделить с ними ответственность за судьбы всего мира. Наша победа стала законной мерой, достойным, более того, неизбежным ответом. Но повод ли это, забыть диалектику? Нет, это совершенно не повод. Диалектика состоит в том, что в одном Адольф Гитлер прошел почти до конца. Мы с тобой сейчас вне политики, и скажу, что это был достойный человечный путь. Весь опыт истории учит нас, что так называемый Агнец, пресловутый Христос, хотел вести людей к слабости, и это объяснимо в силу его происхождения. Изоляция евреев, сокращение их численности большой шаг по пути общечеловеческого прогресса. Ты знаешь, дорогой, я не люблю поляков, но 46-й их во многом реабилитировал, их еврейские погромы сродни российским. Подняли вой, стали кричать о жестокости. Преступление ли оправданная жестокость? Нет, преступлением является кротость. Пока Тухачевский не стал на путь предательства, на путь измены делу социализма, он знал, что делать, иприт против Тамбовского мятежа достойное действие большевика. (Неожиданно пошатывается, хватает ртом воздух).

Секретарь. Товарищ Сталин, вам плохо? Врача?

Сталин. Сейчас пройдет. Поздравишь меня с 1953-м годом. (Едва не падает).

 Конец третьего действия

 

Эпилог

Обстановка та же, что в Прологе.

Философ. Пацаны, устали? напрягает вас? Не прет, для чего этот балдеж затеян? С чего вдруг? Выводов нет, сюжетом и не пахнет, характеры не пойми что. Одни разговоры! Говорят, говорят, что с кого спросить? А давайте-ка я вам просто почитаю (достает записную книжку), вразброд, как записывал. Годится? Это недолго, поверьте. Есть такая наука — синергетика, о том, что будущее влияет на настоящее. Не станем вдаваться в подробности, не в них суть. Вот Пригожин, не повар, один из адептов этого учения, пишет: «Является ли наша эпоха началом новой эры? Мы все слишком глубоко вовлечены в трудный процесс преобразований планетарного масштаба, чтобы иметь возможность вынести надежное суждение о текущих событиях, и, тем не менее, возможно, грядущие поколения будут рассматривать наше время как начало великого века бифуркации. Я надеюсь, что именно так и произойдет». Короче, если после Аушвица стало нельзя писать стихи, так и после того, как один человек — один! — смог казнить историю, невозможно жить, просто жить, словно ничего не произошло. Двое во всемирной истории, всего двое, вы поняли? Вернет Господь долголетие человеку, как у Адама, Сифа, у Каинана, у Малелиила, Нареда, Мафусаила, хотя Сыну Своему отвел треть века, одну треть! Жестоко? Не нам познать замысел Господень!.. «Не бойся, в конце пути ты увидишь ту, которая послала тебя», это Данте. Какое ужасное место — рот, мы говорим ртом, едим, плюемся, рыгаем… и?.. и это тоже! Ужас!.. Но нет ничего прекраснее рта! Продолжим, однако. И отвлекаться больше я не стану. Как писала Цветаева, «за каждым валом — даль, за каждой далью — вал». И у пророка Михея читаем: «Не стало милосердия на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть». «Посему-то, говорил другой пророк, Аггей, небо заключилось и не дает вам росы, и земля не дает своих произведений». А вот Анаксимандр: «Из чего ведут свое происхождение все вещи, туда же они гибельно и канут, сие неизбежно. Ибо друг другу должны они дать искупление и понести покаяние за свою несправедливость по велению времени». И Платон считал, что «люди должны жить согласно свойствам своей природы, ибо во многих отношениях они куклы и лишь в малой степени причастны истине». А много-много позже Фромм напишет, что «истина — это сильнейшее оружие тех, у кого нет силы». Давно стала банальностью мысль о том, что жизнь — игра, но силы своей она не утратила, и исследователь игры как самоей жизни, Хёйзинга, открыл то, что игра «лежит вне сферы нравственных норм. Сама по себе она не может быть ни дурной, ни хорошей. Если, однако, человеку предстоит решить, предписано ли ему действие, к которому влечет его воля, как нечто серьезное — или разрешено как игра, тогда его нравственное чувство, его совесть немедленно предоставят ему должный критерий. Как только в решении действовать заговорят чувства истины и справедливости, жалости и прощения, вопрос лишается смысла. Капли сострадания довольно, чтобы возвысить наши поступки над различениями мыслящего ума». Как тут не вспомнить Исаию: «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю, если будут красны, как пурпур, — как волну убелю». Продолжу с Хёйзингой: «Подлинная игра исключает всякую пропаганду. Ее цель — в ней самой. Ее дух и ее настроение — атмосфера радостного воодушевления, а не истерической взвинченности. В наши дни пропаганда, которая хочет проникнуть в каждый участок жизни, действует средствами, рассчитанными на истерические реакции масс, и поэтому даже там, где она принимает игровые формы, — не в состоянии выступать как современное выражение духа игры, но всего лишь — как его фальсификация». Вернемся к Платону: «Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет». Это его рассуждение о человеке в Пещере. О том, как понять Бога. Постмодернизм зарвался, решив, что пародировать можно саму сущность человека, это саморазрушение, а Богу смешки — что слепому радуга. «Познай самого себя, писано Фессалийцам, и не будешь скорбеть, как прочие, не имеющие надежды». И Лука говорил: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы». Не следует лелеять дыры в душе. «Человеческий разум, писал Спиноза, не может быть вполне уничтожен вместе с плотью; от него остается нечто вечное». «Поле духовного сражения, по Ясперсу, существует в каждом, если он еще не полностью утратил силу», ибо «существует сила, способная господствовать, не обладая формой государства». И Кант о том же: «Высокое заключается не в какой-либо вещи в природе, а только в нашей душе». Удаление от какой-либо точки сферы означает приближение к ней; человеку открыто, что есть Свет, и он не угасает, и — рано или поздно — человек обращается к Сиянию, ибо это Христос Спаситель! «Весь мир гениален, писал Уорхолл, мир такой, какой он есть, гениален даже в своей простоте». И не следует обольщаться: «Молчаливое большинство — это не сущность и не социологическая реальность, это тень, отбрасываемая властью, развернувшаяся перед ней бездна, поглощающая ее форма», — увидел Бодрийяр. Не станем, как просил Ларошфуко, ни на солнце, ни на смерть смотреть в упор, остановимся на наблюдении Бердяева, что человек — «двойственное и противоречивое существо, существо в высшей степени поляризованное, богоподобное и звероподобное, высокое и низкое, свободное и рабье, способное к подъему и падению, к великой любви и жертве и к великой жестокости и беспредельному эгоизму». Делайте выводы, господа… или пацаны? Ибо «слова — тайная нить, по которой ощупью пробирается сквозь время подлинное бытие человека», это Ясперс. Давайте бросим толковать о виртуальной реальности, это всего лишь сокрытие истины, подмена, даже не отражение, пусть неполное, несовершенное, выдумка, ложное построение мозга глупцов, мнящих себя вершителями. Никому не открыто течение предстоящей жизни: краток земной день, но набегают в одночасье тучи, гремит гром, рушатся от порывов ветра деревья, и вдруг просветляется небо, светит жаркое солнце, осушая бликующие лужи; однако нет уверенности в том, что гроза не вернется. Только от воли лучших зависит, какой путь избрать и как торить сей путь, нелегкий, не видный, но необходимый; они открывают его, очищают слова от корысти и блуда, ведут к ясности и лучезарной чистоте; «и Я буду их Богом в истине и правде», предвидел пророк Захария. А мы? Что мы!.. Незабвенный Сэм Уэллер любил повторять «Ехать так ехать, как сказал попугай, когда кошка тащила его за хвост из клетки». Дальше — молчание. Глокая куздра, грустил Гамлет. (Встает и смахивает со стола всю пачку, сбрасывает хламиду, под ней джинсовый костюм).  Сказано — весь мир театр. Афоризм краткий и точный, истина почти как победа коммунизма неколебимая. Беда только, что актерский состав подобран предельно непрофессионально. Паршивая, в общем, труппа, никудышная, под стать публике. Но тут вопрос, есть ли публика вообще, и кто это. И кто тогда актеры? В театре сем, о том не задумываясь, идет спектакль, без антрактов и пауз, поставлена бог знает когда и кем пьеса, где, словно миксером, смешаны все жанры — драма, комедия, трагедия, водевиль, бурлеск, клоунада… (Пауза).  А пьесу ту условились звать историей. Устали? Ну, извините.

                                             занавес