Но в судьбу института вмешались личные пристрастия Сталина, которому генетика представлялась лженаукой с её представлениями о стабильности генов. Такие взгляды противоречили надеждам Сталина на быстрое изменение сознания людей и возможности «лепить» новые формы организмов целенаправленно.

Валерий Сойфер

ЛЕНИН И СТАЛИН ПРОТИВ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Портреты вождей без прикрас

(продолжение. Начало в №2/2019 и сл.)

Зарождение медицинской генетики в СССР

Выдающийся русский биолог Николай Константинович Кольцов (1872–1940) в Институте экспериментальной биологии, который он основал в 1917 году перед тем, как большевики захватили власть в стране, открыл в 1918 г. отдел, занимавшийся генетикой человека. Тогда еще термина «генетика человека» не существовало, изучением проблем человеческой наследственности и распространением наследственных заболеваний занималась евгеника, ставившая себе конечной целью разработку в будущем методов улучшения природы человека. Но Кольцов перед своими сотрудниками поставил задачу чисто медико-генетическую, а не евгеническую (без каких бы то ни было устремлений к насильственному «исправлению» пороков наследственности — тенденции, развившейся в Европе и в США). Кольцов предложил изучить ареалы наследуемых болезней человека (то, что позже стали именовать геногеографией) в огромной стране. Сразу два министра (наркома) ленинского правительства — здравоохранения (Н.А. Семашко) и просвещения (А.В. Луначарский) с интересом отнеслись к объявленной Кольцовым программе, и Наркомат здравоохранения даже выделил для него финансовую поддержку. Пусть средства были не очень большими, но в те годы даже ограниченное финансирование было шагом необычным. О своем несомненном интересе к Кольцовским начинаниям высказывался громогласно, как он это любил делать, друг Кольцова, «пролетарский писатель» Максим Горький.

Осенью 1920 года Кольцов сумел зародить интерес к изучению проблем наследственности человека не только у биологов, но и у многих терапевтов, психиатров и антропологов. Благодаря высочайшей репутации Кольцова в мире, руководимое им Евгеническое общество было зарегистрировано европейскими коллегами (279). Это было большой редкостью при сложившейся в те годы крайней настороженности мировой общественности к официальным представителям Советской России на всех уровнях из-за арестов и расстрелов интеллектуалов в советской России. Общество было также официально зарегистрировано наркоматом юстиции большевистского правительства. Потому не могут не вызывать брезгливого удивления попытки некоторых лысенковцев (например, Д. Сахарова — ученика Х.С. Коштоянца, травившего Кольцова в советской России) бросать тень на выдающегося ученого за то, что он, якобы, запачкал евгеникой историю советской страны.

Кольцову много помогал петроградец Ю.А. Филипченко. В 1930 году, при не до конца выясненных обстоятельствах, несколько крупных советских ученых ушли из жизни в результате развития у них странного скоротечного «менингита». Видимо огромная часть этих методов устранения критиков режима и неугодных ему людей были разработаны в специальной лаборатории, развернутой еще при Ленине в Москве. Еще Л.Б. Троцкий, оказавшись выдворенным из СССР на Запад, сообщил что сталинский нарком внутренних дел Ягода (фармацевт по специальности, как писал Троцкий) организовал лабораторию по производству ядов. В 1990-е годы в прессе появились сообщения о секретной лаборатории при НКВД, в которой готовили быстро действующие на человека яды и культуры бактерий для борьбы с политическими оппонентами сталинского режима. Одним из руководителей этой лаборатории был полковник НКВД Сергей Н. Муромцев (1898–1960). В газетах его окрестили «советским доктором Менгеле» (280). Среди таких еще совсем недавно здоровых, а потом вдруг в одночасье скончавшихся людей, оказался и Ю.А. Филипченко.

Сталин в это время убрал из правительства двух наркомов, неизменно поддерживавших Кольцова: Луначарского в сентябре 1929 года и Семашко в январе 1930. В 1929 году без законных оснований был арестован ведущий сотрудник кольцовского института и дальний родственник Кольцова, блестяще развивший Отдел генетики в его Институте — С.С. Четвериков. В 1929-1930 годах прошли волны других арестов ученых, голословно обвиненных властями в подпольной подрывной работе против СССР, против сталинских инициатив.

В конце 1928 года в Клиническом институте функциональной диагностики и экспериментальной терапии (вскоре переименованном в Медико-Биологический институт), основанном в Москве четырьмя годами раньше врачом Владимиром Филипповичем Зелениным (1881–1968), был открыт Кабинет наследственности и конституции человека. Задачи, поставленные перед сотрудниками кабинета Зелениным, были основаны целиком на кольцовских идеях изучения наследственности человека. Этот отдел и выросший скоро на его основе специальный институт медицинской генетики стали первыми в мире научными медицинскими учреждениями такого направления. Руководить кабинетом Зеленин пригласил врача Соломона Григорьевича Левита (1894–1938) — выпускника Мос­ков­ско­го Уни­вер­си­те­та, окон­чившего ме­ди­цин­ский факуль­тет в 1921 го­ду. После годичной стажировки в Германии Левит недолго поработал под руководством ученика Кольцова А.С. Серебровского, который публично выступал в это время с декларациями о правоте марксистской идеологии и утверждал, что генетика и марксизм не противоречат нисколько друг другу. В журнале «Под знаменем марксизма» он заявил в 1926 году, что генетика «будучи совершенно объективной точной наукой» правильно трактует проблемы медицины.

Первые научные результаты кабинета были изложены в опубликованном в 1929 году томе трудов, выпущенных под редакцией Левита и Серебровского (281). В предисловии к сборнику Левит отметил важную роль новейших достижений в генетике (оценив особо работы американских ученых) и утверждал, что, изучая гены и происхождение патологических форм, советские ученые идут нога в ногу с мировой наукой (282).

В 1930 году кабинет был переименован в Отделение генетики. Зеленин в том году попал в немилость властей, и Левита назначили директором института. Академик АМН СССР В.Ф. Зеленин был арестован в 1953 году по «Делу врачей» и реабилитирован после смерти Сталина

Но в судьбу института вмешались личные пристрастия Сталина, которому генетика представлялась лженаукой с её представлениями о стабильности генов. Такие взгляды противоречили надеждам Сталина на быстрое изменение сознания людей и возможности «лепить» новые формы организмов целенаправленно.

Демьян Бедный против генов

Известный пролетарский поэт Демьян Бедный (Е. При­дво­ро­в /1883–1945/ — кре­с­ть­ян­ский и пролетар­ский по­эт-при­ми­ти­вист писавший под этим псевдо­нимом аги­та­ци­он­ные риф­мо­ван­ные призы­вы и бас­ни на зло­бу дня) жил в Кремле по соседству со Сталиным и был вхож к нему домой. Поэтому, когда он разразился огромной и издевательской по тону поэмой о генах 4 апреля 1930 года в «Известиях» — второй по значимости газете страны — и высмеял идеи профессора А.С. Серебровского, пошли разговоры, что Бедный вряд ли сам стал бы интересоваться «Медико-биологическим журналом», где была напечатана статья профессора. Поговаривали, что наверняка это сосед Бедного Демьяна по Кремлю Сталин занарядил поэта выпустить язвительные стрелы в адрес «ошибшегося» генетика. Хоть последний часто заявлял, что желает идти в ногу со временем и часто добавлял, как он всем сердцем приветствует мудрые инициативы сталинского руководства, но во многом он со Сталиным расходился во взглядах. Серебровский не верил в правоту ламаркизма, публиковал статьи о том, что семья при коммунизме должна отмереть, а женщин должны оплодотворять отобранные по генетическим параметрам самцы, и женщины должны безропотно этому подчиняться и радоваться, затем договорился до того, что лозунги о нефти, газе и металле ничуть не более важны для страны, чем его лозунги о свободном использовании женщинами спермы выдающихся самцов. В этих декларациях можно было усмотреть издевательство над линией партии, опошление светлых идей и провокацию. Многие в то время поверили, что именно сам Сталин выразил резкое неудовольствие выходками профессора университета и занарядил известного сатирика для отповеди генетику.

Поэма Бедного заняла полстраницы газеты и была направлена не только против Серебровского, но и против науки евгеники как таковой и против генов. Не зря Бедный Демьян дал ей именно такое, совсем непоэтическое название: «Евгеника».

«Ведь такая проблема!
Такая проблема!
Очень важная тема:
Хотя, дескать социалистическая,
Но почти что…мистическая,
Апокалиптическая,
Черт знает, какая!
В её подоплеку вникая,
Холодный почувствуешь пот.
Вы про «гены» читали?
Вы про «гены» слыхали?
Ну, так вот! <…>
У «генов» у ваших «комплекс» несурьезный,
Не та комбинация,
Известно, какая вы нация:
Нечесаная и немытая,
Оспою покрытая,
Дряблая, бросовая,
Как есть стоеросовая…
Пьяная, шалая,
Чертовски отсталая,
Хоть заменившая «мать—перемать»
На «догнать — перегнать»,
Но…
Морда в саже,
А лезет туда же!» (283).

Несомненно Сталина более всего раздражали нередкие высказывания Серебровского в печати о неприемлемости ламаркизма. Сам Сталин, как мы уже знаем, ставил Ламарка выше Дарвина и отвергал Вейсмана, придумал ругательное словечко «вейсманизм», а Серебровский не упускал ни одной возможности, чтобы отвергать идею наследования благоприобретенных признаков, печатал строки против ламаркизма и Ламарка. Он, например, писал: «Хотя в марксистской литературе и встречается у отдельных авторов сочувственное отношение к ламаркизму — из этого вовсе не следует, что ламаркизм тесно увязан идеологически с марксизмом» (284) и настаивал: «главная задача биологии заключается в очистке эволюционного учения от ламаркизма». Обвинять марксистов в непонимании элементарных вещей было делом рискованным, тем более, что на стороне людей, восхищавшихся Ламарком, был сам товарищ Сталин.

Конечно, напрямую о таком отношении к Ламарку и Вейсману из уст самого Сталина пока никто еще не слышал. Только в декабре того же, 1930 года он скажет об этом в беседе с Митиным, Ральцевичем и Юдиным, но и они будут помалкивать о содержании беседы с вождем, и только в 1956 году Митин приведет малую часть его записей сталинских слов, а весь текст будет опубликован лишь в 2002 году. Однако те, кто работали в непосредственном контакте со Сталиным и кто определял партийную линию в СССР, могли слышать сталинское определение роли Ламарка из его собственных уст.

Трагическсая судьба Левита и его института

Второй, вслед за философией, научной дисциплиной, запрещенной Сталиным, стала медицинская генетика. В истории Института медицинской генетики нелюбовь Сталина к генетике проявилась в полной мере. Но была и еще одна (личная) причина нелюбви к директору института Левиту. Как уже упоминалось выше, Левит вместе с Дебориным, Стэном, Каревым, Гессеном, Аголом и другими «диалектиками» подписал в мае 1930 года письмо с протестом против обвинений, прозвучавших из уст Ярославского, заявившего, что диалектики отклонились от сталинской линии. Тут же начались нападки на всех поставивших подписи под письмом. Размах нападок указывал на то, что Сталин лично дирижирует разворачивающейся кампанией против тех, кто не согласился признать его лидером философии в СССР. Стэн и Карев уже были обвинены, но и все другие подписавшие письмо в поддержку Деборина, не были забыты. Левит, кроме того, допустил еще одну ошибку, когда подверг сомнению верность слов Сталина, произнесенных на конференции марксистов-аграрников в декабре 1929 года, что теория отстает от успехов и запросов практики.

Левит с другим генетиком — Аголом посчитали, что было бы благоразумно ретироваться с глаз долой, воспользовавшись приглашением американского Рокфеллеровского фонда, который брался оплатить их годичное пребывание в США для ознакомления с новыми методами исследований. Оба генетика надеялись, что за год шум уляжется и об их «грехах» подзабудут. В де­ка­б­ре 1930 г. они выехали в США для ста­жи­ров­ки в ла­бо­ра­то­рию Германа Джозефа Мёл­ле­ра (1890–1967). Мёллер был учеником Томаса Ханта Моргана — создателя хромосомной теории наследственности, награжденного чуть позже — в 1933 году Нобелевской премией.

Мёллер в 1918, 1920, 1921 и 1926 годах опубликовал результаты исследований, указывавших на роль точечных мутаций в эволюции и первые данные об индукции мутаций рентгеновскими лучами. Его доклад о последней работе на 5-м генетическом конгрессе в Берлине в 1927 году (за три года до приезда Левита и Агола в США) стал событием, и в 1946 году ему присудили за эту работу Нобелевскую премию.

В 1921 году на конференции в Колд Спринг Харборской лаборатории (вблизи Нью-Йорка) Мёллер познакомился с Н.И. Вавиловым, который пригласил его приехать в СССР. В августе 1922 года Мёллер посетил СССР с кратким визитом, побывал в Кольцовском институте[1], 19 ав­гу­с­та 1922 года приезжал на лет­нюю би­о­стан­цию ин­сти­ту­та, где пе­ре­дал С.С. Чет­ве­ри­ко­ву не­боль­шой набор му­тан­тов дро­зо­фи­лы, с которой работали в лаборатории Моргана. Четвериков организовал спецкурс для студентов-биологов в МГУ, в ходе которого использовал эти линии для обучения студентов и аспирантов хромосомной генетике (повидимому, впервые в Европе). Приезд почти на 13 месяцев двух других убежденных большевиков — Левита и Агола — в его собственную лабораторию в Остине позволил завершить трансформацию пылкого американского ученого в активного приверженца коммунистических, даже более того, большевистских — взглядов.

Левит по возвращении из США, пользуясь своими прежними связями в ЦК партии (где кандидатом в члены Политбюро ЦК был с 1929 по 1932 год Карл Янович Бауман, человек с высшим образованием и широким диапазоном взглядов, не раз показывавший, что готов поддержать исследования генетиков), удалось в начале 1932 г. добиться воз­вра­ще­ния на должность директо­ра ин­сти­ту­та. Он продолжал тесное сотрудничество с Кольцовым и Серебровским. Математики Николай С. Четвериков и Михаил В. Игнатьев в содружестве с врачом Соломоном Н. Ардашниковым развили методы количественных исследований. Четвериков был вскоре арестован по сфабрикованному чекистами обвинению во вредительстве; только спустя четверть века он смог выйти на свободу и опубликовал книгу, суммирующую полученные тогда результаты (285).

Взяв бразды правления в ин­сти­туте, Ле­вит с огромной энергией уде­лил боль­шое вни­ма­ние привле­че­нию к ра­бо­те ин­сти­ту­та врачей из разных клиник Моск­вы. Исследовательская программа института в 1933 году была разветвленной и многообразной.

Исследования института, обобщенные в III-м и IV-м томах трудов ИМГ, были научными изданиями высшего уровня, не потерявшими актуальности и сегодня, спустя более трех четвертей века. Стоит просто перечислить болезни, описанные в этих томах. В III-м томе были опубликованы результаты анализа роли генетических дефектов в возникновении лейкемии, сердечных заболеваний, диабета, язвенной болезни желудка и 12-перстной кишки, гипертонии и пароксизмальной тахикардии; были разработаны цитологические методы исследования хромосом при использовании культур клеток крови (эти методы стали впервые распространяться достаточно широко только в конце 1950-х годов) (286).

Не менее впечатляет четвертый том. В нем была напечатана серия статей о клинико-генетическом изучении бронхиальной астмы и других аллергических болезней, злокачественного малокровия, пароксизмальной тахикардии, генетической дифференциации язвенных болезней и секреторных функций желудка, генетики рака груди, диабета, исследовании роли наследственности и среды в изменчивости размеров сердца, кожных капилляров, роста и веса тела. Обобщались результаты изучения роли генов в определении папиллярных узоров пальцев и в определении характера кардиограмм. Кроме того в сборнике было помещено пять статей о математических и статистических методах исследования генетики человека. Нигде в мире эту работу по генетике человека не проводили столь систематично и многопланово.

Важным стало сотрудничество Левита с Германом Мёллером, переехавшим в 1933 г. из США в СССР. У Мёллера была еще одна, не связанная с научными занятиями, страсть. Он проникался всё большим интересом к взглядам марксистов и даже большевиков. На этой почве с начала 1930-х гг. у него возникли серьезные трудности в США, поскольку его взгляды вызывали настороженность и даже отторжение. Почувствовав, что на него не просто косятся коллеги, но что развивать свою экспериментальную и теоретическую работу становится всё труднее, он решился на кардинальные перемены в жизни. В 1932 г. он выехал из США, провел почти год в Институте мозга в тогдашнем пригороде Берлина — Бухе в лаборатории Н.В. Тимофеева-Ресовского, а в сентябре 1933 г. был принят сотрудником Института генетики АН СССР, В феврале 1934 года по представлению Вавилова его избрали иностранным членом АН СССР (287).

О том, как мощно развивались исследования в институте Левита, можно судить на примере еще одного яркого сотрудника. Молодой выпускник МГУ Владимир Павлович Эфроимсон получил уникальные данные о темпе мутационного процесса у человека (288). Эту работу высоко оценил Герман Мёллер. Но на Эфроимсона поступил донос в ОГПУ, он был арестован и обвинен по статье 57-1 в антисоветских разговорах. Сразу после ареста Мёллер направил в судебные органы отзыв о важном значении для науки работы Эфроимсона, но к его словам никто не собирался прислушиваться: ученого осудили, отправили в сталинские лагеря на каторжные работы, а тремя годами позже английский генетик Холдейн, который не мог знать результаты и выводы Эфроимсона, которые так и остались неопубликованными, обнародовал похожие результаты (289).

То, что Левит (по сути молодой исследователь) сумел развить невероятно разветвленную и целенаправленную программу большого научного коллектива, программу, открывавшую принципиально новую область в мировой науке — изучение наследственности человека и связи наследственности с болезнями человеческих организмов — до сих пор представляется каким-то чудом. Ведь те научные задачи, над которыми начали всерьез работать в советской России, даже не были поставлены в мире, а коллектив Левита уже глубоко продвигался вперед в их решении. Левит шел на полвека впереди мировой науки, и в этих словах нет и капли преувеличения. Герман Мёллер, активно сотрудничая с сотрудниками института, хорошо знал и высоко ценил полученные ими результаты. Например, в 1934 г. он писал:

«Блестящие основы критических исследований генов самого человека заложены в Медико-генетическом институте а Москве, привлекающем все большее внимание и сотрудничество врачей. Отсутствие в мире подобных ему учреждений демонстрирует мощь социалистического строя в такой области теоретического исследования, которое может принести величайшую пользу человечеству, но в которой буржуазным ученым, из-за присущей им ограниченности вследствие их предрассудков и индивидуалистических методов нет надежды добиться действительных успехов» (290).

Показательными были высказывания других западных ученых, посетивших институт — Адольфа Мейера из университета Джонса Хопкинса (город Балтимор, штат Мэриленд, США), Перла Мошинского из отдела социальной биологии Лондонского университета, Р.А. Горер из Института Лестера, Лондон, Харпера из Колумбийского университета, Нью-Йорк, Дубнова и Дубновой из Калифорнийского университета, Р.А. МакФэрлэнд из Колумбийского университета, Нью-Йорк и Р.П. Уэллса из Отделения зоологии Университетского колледжа в Англии (291).

Весной 1935 года институту присвоили имя Максима Горького. Это рассматривалось как некая награда, так как писатель в это время часто встречался со Сталиным и обсуждал с ним создание мощного медицинского центра — Института экспериментальной медицины.

Однако летом 1936 года у Левита начались первые неприятности. Он тогда публично высказался в институте, что готов направить в партийные органы и в НКВД письма в защиту своего друга Н.А. Карева, как он считал несправедливо арестованного и оклеветанного недругами. Мы уже знаем, что главным недругом Карева был сам Сталин, и демарш Левита мог быть рассматриваем Сталиным как личный против него выпад. Позже стало ясно, насколько неверным было и предположение Левита и Агола уехать на год в США из СССР, чтобы все за это время забыли об их “грехах” на родине. Кровожадный вождь страны ничего не забывал и ничего никому не прощал. Отнюдь не случайно заведующий отделом науки Московского городского комитета ВКП(б) Эрнст Кольман объявил о проведении 13 ноября 1936 года в Доме Ученых общемосковского собрания научных сотрудников для разоблачения, как было сказано, «жульничества фашистских и фашиствующих ученых» и «расистских фальсификаций в биологии». Главным объектом критики был избран Левит и руководимый им институт. Кольман назвал Левита агентом нацистской доктрины. Сделать такой выпад по своему желанию он не мог, как никто уже в стране не мог по собственному разумению начинать широкомасштабные политические акции. После Кольмана к трибуне вышел не имевший никакого отношения ни к медицине, ни к генетике, Трофим Лысенко, приглашенный кем-то (Сталиным? Кольманом?) на собрание московских ученых (напомню, Лысенко еще оставался директором Одесского института). Он патетически провозгласил правоту ламаркизма, назвал работы медико-генетического института фашистскими и высказался против генетики.

Через несколько дней в СССР началось настоящее наступление на генетику, ненавидимую Сталиным. Размах нападок на науку неопровержимо указывал на задание из Кремля. В ноябрьском выпуске ставшего главным теоретическим органом ЦК партии большевиков журнала «Под знаменем марксизма» редактор Митин напечатал статью Э. Кольмана «Черносотенный бред фашизма и наша медико-биологическая наука» против медицинской генетики (292). Тенденциозная заметка с политическим подтекстом появилась в «Комсомольской правде» 15 ноября 1936 г. (293). На следующий день о врагах из этого института сообщили в «Известиях некие Братья Тур (Леонид Тубельский и Петр Рыжей, в родстве на самом деле не состоявшие) (294). Стиль «фельетонистов ОГПУ» (как братьев Тур назвал академик Д.С. Лихачев, утверждавший, что они «пересыпали фельетоны ложью» /295/) виден из такого фрагмента их доноса:

«…Куцая «соломонова» мудрость профессора Левита и возглавляемого им Медико-генетического института сводилась к таким откровениям, как признание абсолютного значения наследственности в происхождении почти всех болезней, фатальной биологической предопределенности характера ребенка, и тому подобной ерунде…» (296).

4 декабря С.Г. Левита в местном райкоме партии исключили из членов партии. 10 декабря против Левита и медико-генетического института снова выступили «Известия». Поползли слухи об аресте Вавилова и Кольцова. Газета «Нью-Йорк Таймс» напечатала 14 декабря статью московского корреспондента о нападках на генетику и об арестах в СССР (197). В ответ 21 декабря «Известия» поместили на первой странице никем не подписанный (следовательно, пришедший из Кремля или секретариата ЦК партии) «Ответ клеветникам» (298). В нем роль генетики в обществе была охарактеризована без всякого умолчания: «Да, в СССР нет такой «свободы» для науки генетики, которая рассматривается правительствами некоторых стран как свобода полностью уничтожать некоторые народы вследствие их “кажущейся неполноценности”». Как было прекрасно известно, генетика нигде не имела отношения к «уничтожению народов». То, что ей было инкриминировано, было целиком результатом действий политиков. Статья на тему о вредоносности генетики появилась в «Известиях» еще раз — 24 декабря (299). На следующий день Вавилов послал длинную телеграмму в редакцию «Нью-Йорк Таймс» (300), в которой опроверг слова московского корреспондента американской газеты о нападках на генетику.

А тем временем 19 декабря 1936 года началась сессия сельхозакадемии (ВАСХНИЛ), на которой развернулась битва за генетику, но в последний день работы сессии, 26 декабря, «Правда» напечатала статью «По неверному пути», в которой генетику опять представили вредной для СССР наукой. Словом, была развернута настоящая истерия против генетики в центральной советской печати. Невозможно поверить, что развернувшаяся газетная дискредитация Левита и его института могла быть организована без указки сверху, то есть от Сталина.

За полгода до этих антигенетических событий (5 мая 1936 г.) Мёллер послал Сталину свою книгу “Из ночи: взгляд биолога на будущее”, которая вышла в 1935 г. в США (301). Он сопроводил eё длинным письмом на 17 страницах, в котором призывал создать условия для практики искусственного осеменения в широчайших масштабах в СССР и настаивал на том, что нужно всемерно использовать достижения генетики человека в первом социалистическом государстве (302). С помощью искусственного оплодотворения, писал Мёллер, можно улучшить человеческий род за один-два века настолько, что “большинство людей будет нести «задатки таких гениев как Ленин, Ньютон, Леонардо да Винчи, Пастер, Бетховен, Омар Хайям, Александр Пушкин, Сун Ят Сен или Маркс». Он сокрушался, что не удалось сохранить сперму Ленина, чтобы использовать её для этих целей (303).

При этом он утверждал, что именно большевистский строй открывает возможности улучшения человеческой породы, поясняя, что техника искусственного осеменения поможет ускорить в 50 000 раз получение выдающихся личностей. Письмо сохранилось в личном архиве Сталина, было помечено как засекреченное и, как указано выше, только в 1997 году было опубликовано сыном Н.И. Вавилова Юрием Н. Вавиловым, который разыскал его среди сталинских бумаг и опубликовал оригинальный текст.

Можно говорить с определенностью, что выпады Мёллера в адрес ламаркизма и его убежденность в стабильности генов и вообще в правоте генетиков противоречили сталинским взглядам. Объяснения же Мёллера, что гены невозможно менять по желанию или путем воспитания, что они меняются редко, и их изменения случайны и чаще всего вредны, были квинтэссенцией того, что противоречило мнению Сталина. Эти фразы, пусть высказанные человеком, клявшимся в приверженности большевистской идеологии, расходилась с взглядами самого Сталина, верившего, что можно запросто лепить новые формы, направленно создавать организмы с измененной наследственностью, а Мёллер с упорством обрушивал эти надежды.

Мёллер, возможно не специально, но как оказалось, крайне предусмотрительно, известил Сталина о том, что его взгляды по поводу возможности улучшения человеческого рода уже широко разрекламированы коммунистической печатью в США. Это помогло ему покинуть СССР через полтора года.

Оптимистическая концовка письма Сталину была схожа с лозунгами той поры:

«Отбросив ложных богов, человек, организованный при социализме, должен взять на себя роль творца, завоевывая с большевистским энтузиазмом также и ту неприступную крепость, в которой находится ключ к его собственному внутреннему существу.

Имеется, конечно, много важных принципиальных и практических моментов, связанных с этими предложениями, которым нет места в данном письме. Некоторые из них рассматриваются в упомянутой книге, экземпляр которой я Вам посылаю отдельно. Я буду рад дать любые дальнейшие подробности по этим вопросам, если это будет желательно.

С глубоким уважением,

братски ваш Г.Г. МЁЛЛЕР — старший генетик Института генетики при Академии Наук СССР, Москва; член Национальной Академии Наук США; иностранный член Академии Наук СССР.

             5 мая 1936 года».

Американский ученик Мёллера Элоф Карлсон в биографической книге о нем писал, что окольными путями летом 1936 года Мёллеру стало известно, что Сталин не только ознакомился с письмом, но и потребовал срочно перевести его книгу на русский и прочел её (304).

Но по-видимому максимальное неудовольствие Сталина вызвала выходка американца на декабрьской 1936 г. сессии ВАСХНИЛ. Перед самой конференцией Сталин приказал заведующему отделом науки и изобретений ЦК ВКП(б) К.Я. Бауману проследить за тем, чтобы Мёллер не вздумал распространяться в своем возможном выступлении на сессии о проблемах генетики, изложенных в письме на его имя. Бауман (и Вавилов, с которым Бауман поделился запретом Сталина) передали слова Генерального секретаря ЦК партии большевиков Мёллеру. Однако тот решил ослушаться и произнес «запрещенный текст». Он сказал, что возможность быстрого изменения наследственности под влиянием внешней среды невозможна (подчеркнув, что такую возможность признают фашисты). Он объяснил, что вопрос о наследовании благоприобретенных признаков уже выведен фашистами из сферы науки в плоскость несравненно более важную для советских руководителей — политическую. Он предупредил, что признание генетики и отказ от веры в быстрое изменение наследственности под влиянием среды не безобидный научный, а острый политический вопрос. Он сказал, что репутация СССР серьезно пострадает на мировой арене, если власти поддержат взгляды, рассматриваемые во всем мире как типично фашистские. Видимо он еще питал надежду, что, указав твердо на совпадение нацистских и лысенковских (то есть сталинских) утверждений, он сумеет склонить Сталина к поддержке генетики.

И эту важность отлично поняли как те, кто проводили дискуссию, так и те, кто надзирал за ней. Иначе нельзя объяснить тот факт, что из опубликованной стенограммы конференции этот раздел речи Мёллера был исключен и заменен одним абзацем, в котором смысл сказанного был до неузнаваемости искажен. Вот эта часть его выступления:

«Мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в больших теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении той связи теории с практикой, какую мы покажем. Если, однако, наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого обладающего хотя бы элементарными знаниями в генетике, как положения, выдвинутые недавно Презентом, Лысенко и их единомышленниками, то ученые, являющиеся друзьями СССР, будут глубоко шокированы, ибо в данном случае стоящий перед нами выбор аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией (Аплодисменты), между алхимией и химией.

Наконец, необходимо отметить, что если бы ламаркизм, идейная группа которого боролась здесь против генетики, получил здесь [то есть в СССР] широкое распространение, то этим была бы создана благодатная почва для сильной идеологической поддержки претензий фашистов, верящих в изменение зародышевой плазмы [в этом месте советские стенографы сделали ошибку, записав слова Мёллера как «верящих в сохранение зародышевой плазмы — В.С.].

Должен казаться совершенно естественным вывод, что поскольку пролетарии всех стран и особенно колониальных в продолжение долгого времени были в условиях недоедания, болезней и при отсутствии возможностей для умственного труда и фактически были рабами, то они должны [были] стать за это время по своим наследственным задаткам биологически низшей группой по сравнению с привилегированными классами (Аплодисменты), как в отношении физических, так и умственных черт. Ведь согласно этой теории подобные фенотипические признаки должны были в некоторой степени отразиться и в половых клетках, развивающихся как часть соматических тканей.

То обстоятельство, что эта порочная и опасная доктрина была бы логическим следствием ложных ламаркистских предпосылок, которые в настоящее время выдвигаются противниками генетики, должно заставить взяться с особенной резкостью поддерживать перед всем миром критическую научную концепцию наследственности и изменчивости. Обострение борьбы с фашизмом, свидетелями которой мы в настоящее время являемся, делает это особенно настоятельным (Продолжительные аплодисменты)» (305).

Мёллер хранил эту часть своего выступления и показал её тридцатью годами позже американскому историку генетики Дэвиду Жоравскому, о чем тот написал в примечаниях к его книге (сохранился этот раздел и в советских архивах): «Герман Мёллер вспоминал инструкцию, которую он [Бауман] передал ему с глазу на глаз. С нескрываемым удовольствием Мёллер рассказал мне, как он вызывающе игнорировал запрет Баумана об упоминании генетики человека в своей речи».

События ноября-декабря 1936 года отрезвили Мёллера и пригасили его пробольшевистские настроения. Он быстро осознал, к чему идет дело в СССР. Исключение из партии Левита, арест Агола, предостережения Баумана, грязные нападки на генетику в «Правде», «Известиях» и в других газетах стали для него ясным сигналом, что если он останется в СССР, то и его жизнь окажется под ударом, и что надо уезжать, как можно скорее. Уже многие иностранцы, приехавшие раньше его или одновременно с ним строить социализм в СССР, оказались арестованными и попали в тюрьмы и лагеря. Но и выехать из СССР по собственному желанию было непросто. Железный занавес на деле уже захлопнулся. Поэтому надо отдать должное Мёллеру: он нашел прекрасный предлог для освобождения из коммунистических тисков. Он связался с коммунарами в Испании, восставшими против диктатуры Франциско Франко, и получил приглашение присоединиться к ним. Более того, ему сообщили из Испании, что он уже приписан к канадской группе по переливанию крови. Мёллер известил об этом советские власти. Чтобы обезопасить его отъезд из СССР, по договоренности с ним в Москву прибыли представители Интербригад, и в сопровождении такого экскорта в апреле 1937 года он беспрепятственно покинул СССР. Помешать отъезду Сталин не мог: это грозило слишком большим международным скандалом.

На следующий день после его отъезда по личному распоряжению Сталина был расстрелян Израиль Иосифович Агол. Та же судьба, как сообщили в 1998 году французские журналисты, постигла переводчика книги Мёллера для Сталина (306). С отъездом ученого советская страна потеряла человека, честно и страстно любившего эту страну. Вскоре ему присудят Нобелевскую премию. Можно себе представить, как велика была бы гордость советских руководителей со Сталиным во главе, если бы присужденная Мёллеру в 1946 году Нобелевская премия была бы вручена ему как советскому ученому. Какая пропагандистская трескотня началась бы в советской печати по этому поводу.

Отъезд Мёллера, возможно, ускорил развязку с удушением Института медицинской генетики имени Горького.

(продолжение следует)

Цитированная литература и примечания

279. Membership and organization of the International Commission of Eugenics. Eugenical News, 1924. No. 2, p. 17-20; см. также Eugenics News, 1925, v. 10, No. 5, p. 57.
280. Жирнов Е. Полвека без Сталина. Журнал «Власть», №511, 3 марта 2003, см. также http://www.kommersant.ru/doc-rss.aspx?DocsID=36887616
281. Труды кабинета наследственности и конституции человека при Медико-биологическом институте, М., 1929, вып. 1, Медико-биологический журнал. 1929, вып. 1, 115 стр.
282. Левит С.Г. Генетика и патология. В связи с современным кризисом медицины. Там же, стр. 20—39.
283. Бедный Д. «Евгеника». Газета «Известия», 4 апреля 1930 г.; приведены также в Полном собрании сочинений Д. Бедного, том 2, М.-Л., 1932, стр. 125-141; см. также Р.А. Фандо, Полемика о судьбе евгеники (в поэтическом жанре), Вопросы истории естествознания и техники, 2002, № 3, стр. 604-617.
284. Серебровский А.С. Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе. Медико-биологический журнал, M., 1929, №5, стр. 3-19.
285. Четвериков Н.С. Статистические и стохастические исследования. Госстатиздат, М., 1963, стр. 211-230.
286. Левит С.Г. (редактор), С.Н. Ардашников (секретарь). Тр. Медико-биологического НИИ им. М. Горького. М.— Л. 1934, т. 3. 284 стр. ; Труды Медико-генетического института имени М. Горького (редактор С.Г. Левит, секретарь С.Н. Ардашников), Госиздат. Биол. и медиц. лит-ры, М. — Л., 1936, т. 4, 543 стр. В третьем томе были представлены итоговые результаты исследования наследственных признаков у близнецов (статьи Левита, Игнатьева, Л.Я. Боссика, Н.Н. Малковой, Я.Г. Диллона и И.Б. Гуревича, И.Б. Кабакова и И.А. Рывкина, А.Н. Миреновой и В.Н. Колбановского, и Е.И. Пасынкова). Первые результаты пионерской находки наследственной компоненты в развитии лейкемии были представлены С.Н. Ардашниковым. Роль генетических факторов и среды в формировании особенностей электрокардиограмм были проанализированы в работе И.Б. Кабакова и И.А. Рывкина; Левит и Л.Н. Песикова изучили те же проблемы (генетика и среда) в приложении к развитию диабета, а А.Е. Левин и Б.А. Кучур в отношении язвенной болезни желудка и 12-перстной кишки. Затем шли статьи о роли генетической компоненты в возникновении гипертонии и пароксизмальной тахикардии, Г.К. Хрущов описал цитологические методы исследования хромосом при использовании культур клеток крови.
287. Жебрак Э.А. Нобелевский лауреат Герман Мёллер против Академии наук. Журнал «Человек», 2004, № 5, стр. 79-88.
288. Эфроимсон В.П. О скорости мутационного процесса у человека, 1932. Неопубликованная рукопись (сообщение о названии получено от В.П. Эфроимсона в 1984 г.).
289. Haldane, J.B.S. The rate of spontaneous mutations of a human gene, J. Genet. 1935. v. 31, pp. 317—326.
290. Выдержка из письма Г. Мёллера И.В. Сталину. Вопросы истории естествознания и техники, 1997, № 1, стр. 65-94, публикация Ю.Н. Вавилова, предисловие И.А. Захарова. В США в Lilly Library имеется черновик письма, датированный 4.05.1936 г., и Элоф Карлсон привел краткий 6-страничный переработанный вариант письма Мёллера (см.: E.A. Carlson. Genes, Radiation, and Society. The Life and Work of H.J. Muller. Cornell Univ. Press, Ithaca. 1981, pp. 233-235). Краткие цитаты из письма, имеющегося в Lilly Library, привел также Адамс (М.Б. Адамс. Политика в области наследственности человека в СССР: 1920-1940, Труды С.-Петербургского Общества естествоиспытателей. 1994, т. 90, вып. 1. стр. 15-25.). Перевод письма Мёллера на английский язык был опубликован: John Glad. Hermann J. Muller’s 1936 Letter to Stalin. The Mankind Quarterly, vol. 43, No. 3, Spring 2003, pp. 305-319.
291. В личном архиве С.Г. Левита, хранившемся в моем архиве и переданном мною в Бахметевский архив Колумбийского университета (Нью-Йорк), имеются отрывки из писем студентов Горьковского Государственного университета Р.С. Дикман, Е.К. Рощиной, В.Л. Гараниной и П.А. Ершова, аспиранта Украинского института экспериментальной медицины М.М. Драмер, аспирантки Белорусского медицинского института С.О. Драбкиной, Н.С. Давиденкова — студента Ленинградского госуниверситета имени Бубнова, Е.С. Пресс из Воронежского государственного университета и др., стр. 95-98, отзывы Н.А. Крышовой — старшей научной сотрудницы Всесоюзного института экспериментальной медицины, Ленинград, Н.Н. Николаева из Саратова, М.Г. Мардерштейн и Е.А. Нильсен из Ташкента, Тарбеевой и Юрьевой из Архангельска, Солнцева — доцента Киевского мединститута, Н.Л. Россиянского — профессора дермато-венерологического института НКЗ, К.Р. Мирам — профессора кафедры патологической физиологии Ростовского мединститута, И.П. Нешадименко — профессора патофизиологии Смоленского мединститута, С.О. Лозинского — заведующего отделением практической психологии Одесского НИ психо-неврологического ин-та, В.В. Хвостовой — ассистента кафедры биологии Московского Пединститута им. Бубнова (в будущем известной ученой) и других ученых (стр. 98-101), а также отзывы иностранных ученых об институте.
292. Кольман Э. 1936. Черносотенный бред фашизма и наша медикобиологическая наука. Под знаменем марксизма. № 11, стр. 64—72.
293. М.Ц. 1936. Против антинаучных враждебных «теорий». Газета «Комсомольская правда». 15 ноября, стр. 2.
294. Братья Тур. 1936. Контрамарка в Пантеон. Газета «Известия», 16 ноября.
295. Лихачев Д.С. 1995. Воспоминания, СПб. Изд. Logos, 519 стр., цитата на стр. 141.
296. Братья Тур. 1936, В пылу увлечения. «Известия», 10 декабря.
297. Moscow correspondent of the NYT: Moscow Cancels Genetics Parley. Nazi Racial Theories Ascribed to Some Scientists Causes the Dropping of World Congress. Americans were to go. Professor N. I. Vaviloff, a Famous Plant Expert, is Arrested — Others Under Attack. NYTimes, December 14, 1936, p. 18.
298. Ответ клеветникам из «Сайенс Сервис» и «Нью-Йорк Таймс», «Известия», 21 декабря 1936. стр. 1.
299. Редакционная статья: «Нью-Йорк Таймс» и «Сайенс Сервис» оправдываются, «Известия», 24 декабря 1936, стр. 3.
300. Телеграмма академика Н.И. Вавилова американской газете «Нью-Йорк Таймс». «Известия», 22 декабря 1936 г., № 297(6154), стр. 4.
301. Muller. H.J. 1935. Out of the Night: A Biologist`s View of the Future, Vanguard Press, New York; reprinted by Vanguard, New-York — London, 1984.
302. См. Прим. (281).
303. Muller, H.J. 1934, Lenin’s doctrines in relation to genetics. В кн.: Памяти В.И. Ленина. Сборник статей к 10-летию со дня смерти. 1924-1934, М.-Л., стр. 565-579.
304. Carlson, Elof Alex. 1981, Genes, Radiation, and Society, The Life and Work of H.J. Muller. Cornell Univ. Press, Ithaca. p. 225.
305. РГАЭ, ф. 8390, оп.1, д. 763, лл. 210—212.
306. Об этом сообщил журнал Elements, 1998, №92.

[1] В самом начале 1920-х годов Кольцов настоятельно рекомендовал своим ученикам заняться изучением возможности искусственного вызывания мутаций рентгеновскими лучами (об этом в 1956 и последующих годах мне рассказывал неоднократно В.В. Сахаров, вспоминавший как его учитель Кольцов убеждал своих питомцев заняться такими экспериментами).