Кандинский пережил реинкарнацию, ставшую во второй половине сороковых годов двадцатого века настоящей научной сенсацией. Душа русского художника вселилась в американского солдата. Случай с Дэвидом Паладиным привлек к себе внимание всего научного мира США. Читать далее →

От распродажи Эрмитажа больше всего выиграли Меллон и Гульбекян. В результате этой распродажи они стали крупнейшими в мире частными коллекционерами старых мастеров. Но, конечно, коллекция Меллона была на голову выше: ему достался главный приз ‒ «Мадонна Альба» Рафаэля.
Читать далее →

Собственно, живопись эпохи Возрождения началась с Мазаччо. Есть множество свидетельств, что все, кто шли за ним, тщательно изучали его приемы, прилежно копировали фрагменты его фресок. Но подход Мазаччо к перспективе был чисто эмпирическим. Заслуга Франчески состоит в том, что он поставил искусство перспективы на научную основу.
Читать далее →

Русский купец, москвич, то есть представитель весьма дремучего слоя даже по российским меркам (по сравнению с гораздо более утонченным Петербургом), вдруг становится фанатом совершенно нового течения в живописи, вызывающего полное неприятие у себя на родине, в просвещенной Франции, где никто даже и не думает коллекционировать такую мазню.
Читать далее →

Вермеер, как никто другой, был «удобен» для фальсифицирования: в его биографии много «белых пятен» (по предположениям исследователей творчества художника, он создал сорок пять полотен, из которых были известны только тридцать шесть), а атрибуция ряда его полотен очень неубедительна. Поэтому доказать или опровергнуть подлинность неожиданно найденного шедевра было не просто.
Читать далее →

Эпиграфом к альбому Ителла Мастбаум предпослала слова Е. Баратынского: «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия».
Читать далее →

Разве мог он представить в те адовы дни, что пройдут годы — и как раз на месте сожжённого гитлеровцами родительского дома и других соседских домов построят здание Белорусского художественного музея, и будут там его картины…

Читать далее →

В искусстве, как и в любви, требуется дефицит предложения. Роскошь подробностей притупляет чувства, создаёт отрицательное отношение к предмету. Другими словами, хорошего должно быть мало. Если же сделаться софистом, то можно сказать, что многое — признак плохого и вредного. Будь это количество написанного или съеденного.
Читать далее →

Все преобразования России большевики провели под обманными названиями. Самодержавие было названо руководящей ролью партии пролетариата, империя — добровольным Союзом республик, государственное крепостничество — коллективным хозяйством.
Читать далее →