©"Семь искусств"
    года

Игорь Юдович: Тёмные углы Первой

Loading

Исторически, и это признано всеми юристами, Первая никогда не предполагала конституционную защиту нецензурной брани, и прочей “грязи” в печатной продукции, а также в ее эволюционном развитии в кино-телеиндустрию.

Игорь Юдович

Тёмные углы Первой

К 70-й годовщине (с опозданием) процесса против “Howl and other Poems” Аллена Гинзберга

О существовании Первой поправки к американской Конституции, кажется, знают все. Тем более удивительно, что многие не осознают, что в «зонтике» Первой, защищающем граждан США от злоупотреблений власти в сфере личной свободы и прежде всего — свободы слова, множество дырок. Дело, конечно, не только в том, что она, как любой закон, как любая формулировка, как любой императив подвластна интерпретации и представлениям изменяющегося во времени общества. Гораздо важнее, что первые 130 с лишним лет она определяла законодательную деятельность только федерального правительства, национального государства. Первая совершенно однозначно утверждает, что

 «Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии либо запрещающего свободное ее исповедание, либо ограничивающего свободу слова или печати, или право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб».

Под словом «Конгресс» имеется в виду двухпалатный Конгресс Соединенных Штатов, законодательная ветвь федерального государства США. Первая, как это ни покажется странным, допускала, что все перечисленные ограничения в той или иной мере возможны в юрисдикции штатов. К началу 20 века такая интерпретация Первой создала совершенно непонятную для граждан и чрезвычайно сложную для юристов систему противоречивых законов, когда, скажем, гражданин, проживающий в Пенсильвании и практикующий религию квакеров, переехав в соседний штат, не мог занять никакую выборную должность в Массачусетсе, где существовала официальная религия штата, Congregational. Подобных примеров по каждому пункту Первой было множество.

В 1925 это противоречие было снято решением Верховного Суда, который связал Первую с Четырнадцатой, или, если говорить по-простому, распространил единое требование Первой на законы штатов.

Проблема, тем не менее, осталась. Американские штаты имели весьма различную историю, традиции и представление о нравственности. Что значило, например, «свобода слова и печати» в каждом штате понимали по-разному. Законы в различных штатах по-прежнему противоречили друг другу, но после 1925 года могли быть оспорены в ВС, на соответствие Первой и ряда федеральных законов (прецедентов) по Первой. Могли. А могли не быть оспорены и продолжать действовать. Тем более, что кроме штатных существуют еще и муниципальные законы. Муниципалитетов (графств) в стране больше трех тысяч и поди проверь все их положения на соответствие Первой.

Одним из таких спорных и неоднозначных приложений Первой стало отношение законодателей и судей к нецензурной речи в печатных изданиях, к скабрезным картинкам, к порнографии, к описанию сексуальных отношений, особенно — однополых, оккультизму и сатанизму, насилию, особенно — сексуальному, высказываниям противоречащим фамильным ценностям, высказываниям враждебным к религии. В общем к тому, что в английском языке определяется словом “filth”, а в русском — словом “грязь”, “непристойность” или “похабщина””.

Это — в общем. Но юристы привыкли оперировать более конкретными определениями. С юридической, или можно сказать — лингво-юридической точки зрения, возникло более узкое разделение понятия “грязи” в печатной продукции. Юристы Америки, разбирающие дела по Первой в отношении печатной продукции, оперируют следующими словами-терминами и придают им весьма различный смысл и, соответственно, вес при принятии решений:

Indecent — неприличный, непристойный

Filthy — грязный, мерзкий

Lewd — похотливый, развратный, непристойный

Lascivious — блудливый, похотливый, сладострастный

Obscene — непристойный, непотребный

Читателю совершенно очевидно, что каждое из этих слов-понятий имеет множественное значение и вряд ли возможно их однозначное определение. Это прекрасно понимали и американские юристы. Например, широко известно высказывание судьи ВС Поттера Стюарта: “Я не могу определить смысл слова оbscene (непристойный), но я знаю это, когда я вижу “это”[1]. Понятно, что каждый судья, а в более общем смысле — каждый штат или город, видели “это” по-своему. Все вышесказанное не могло не привести к широчайшему и крайне противоречивому спектру законодательных актов и судебных решений по наличию или отсутствию “грязи” в литературных произведениях и любой другой печатной продукции.

Соединенные Штаты возникли как либеральное государство, наружной, юридической оболочкой которого было ограничение любой власти — особенно власти государства, самоценность и самодостаточность личной свободы гражданина, незыблемое право на частную собственность, разделение религии и государства. Во время принятия Конституции в 1787 году, личной свободе граждан соответствовали стандарты своего времени.

Исторически, и это признано всеми юристами, Первая никогда не предполагала конституционную защиту нецензурной брани, и прочей “грязи” в печатной продукции, а также в ее эволюционном развитии в кино-телеиндустрию.

Но по мере “взросления” страны стандарты менялись. Для всей американской истории характерно расширение представления о личной свободе и законодательное (юридическое) утверждение такого расширения. Некоторые ограничения в мирное время и серьезные ограничения личной свободы в военное всегда были временными, всегда были отменены решениями ВС.

Что же касается перечисленных ограничений в печатной продукции, а затем и в кино-телеиндустрии, то хотя в целом процесс расширения свобод был непрерывным, но на этом пути было достаточно зиг-загов.

В Соединенных Штатах существовала цензура и запрещали книги. И даже иногда их сжигали. И речь не идет о “грязных” романах третьестепенных авторов.

Ниже я даю хронологический список (далеко не полный) книг, которые в то или иное время, в том или ином месте были запрещены в США.

(Информация дана в следующем порядке: год запрета/автор/наименование/место запрета/год отмены запрета — если известен). Отдельно, значком *** будет отмечено время принятия основных законов о цензуре либо событий, повлиявших на отмену цензуры. Название некоторых книг хорошо известных авторов даны на русском языке.

* 1821 год/John Cleland/Fanny Hill:Memoirs of a Woman of Pleasure/Масаччусетс/1966 — роман 18 века о жизни проститутки. Издатель романа был приговорен к тюремному сроку.

*** 1842 — первый федеральный закон против нецензурной брани, скабрезных картинок (в более общем виде — непристойности) в печатной продукции. По закону был запрещен ввоз в США любой зарубежной литературы, содержащей нецензурные выражения и прочие непристойности. Согласно закону, функция цензора ввозимой в США печатной продукции возлагалась на Таможенную федеральную службу.

*** 1865 — был принят закон, запрещающий посылать по почте внутри страны любую литературу, содержащую непристойности. Этим самым на почтовое ведомство накладывалась обязанность быть цензором печатной продукции внутри страны.

Интересно, что резкий рост общественных и религиозных организаций буквально помешанных на “моральной чистоте” возник по существу только после Гражданской войны. До этого законы против “грязи” существовали во многих штатах и с 1842 года — федеральный, но несмотря на пуританские традиции на них особого внимания не обращали. Число реальных исков выражалось единицами. После Гражданской войны всё изменилось.

*** 1873 был принят федеральный закон, т.н. Comstoсk Law, по фамилии лидера организации, борющейся с непристойностью. Это был самый жесткий из всех известных законов. Согласно закону, не разрешалось к публикации любое упоминание о сексуальном образовании, абортах, средствах предохранения, венерических болезнях. Энтони Комсток утверждал, что за его первые шесть месяцев в должности “специального агента министерства Почт” из обращения было изъято 194 тысячи непристойных картинок и фотографий[2], 65 тонн (!) книг и многое-многое другое. Comstoсk Law во многом следовал аналогичному закону в Англии, так называемому Hicklin Rule от 1868 года. В свою очередь английский закон стал юридическим прецедентом после решения Королевского суда по делу Queen v. Hicklin. Суть его была в следующем: юридическая проверка на наличие непристойности и на основе проверки склонность суда к обвинению нарушителей заключается в том, что обнаруженная непристойность “может развращать и коррумпировать тех, чьи умы открыты для таких аморальных влияний, в первую очередь, детей, женщин и слабых умом”.

На основании Hicklin Rule любая вырванная из контекста фраза или картинка является достаточным основанием для запрещения издания. Hicklin Rule долгое время было основанием для запрета и в юридической практике США.

Американская юриспруденция, как известно, исторически вышла из английской. В Англии проблемы с содержанием книг, естественно, начались намного раньше. Гутенберг изобрел книгопечатание в 1450-х, а уже в 1525 Англия запретила издание Нового Завета в переводе Уильяма Тиндейла (с латыни на английский). В 1536 Тиндейл был сожжен на костре (в Англии!) вместе со всем изъятыми экземплярами книги. Церковь и государство не могли допустить чтение Нового Завета без посредничества церковных “специалистов”. Так что запрет книг в англоязычном мире имеет долгую традицию.

* 1881/Walt Whitman/Leaves of Grass/Бостон.

Книга (сборник поэм) “Листья травы” Уитмена почти сразу после издания была признана классикой американской литературы. Тем не менее, по требованию министра автор был уволен из министерства внутренних дел, а бостонский окружной прокурор в своем письме издателю писал, что книга представляет собой порнографическую литературу. “Мы считаем, что эта книга подпадает под определения общих законов в отношении порнографической литературы и предполагает правомерность её изъятия как из оборота, так и пресечение дальнейшего издания».

Книга была опубликована в соседней Пенсильвании в том же году.

* 1890/Лев Толстой/Крейцерова Соната/США. Теодор Рузвельт назвал рассказ Толстого “сексуальным и моральным извращением”.

* 1892/Oscar Wilde/Salome/Бостон

* 1915/Daniel Carson/Hagar Revelly — книга для “старшеклассников”, предостерегающая их от увлечения “злом”. Это зло было названо по имени: наркомания, проституция и так далее. Само упоминание этих зол стало основанием для запрета. Издатель, Митчел Кеннерли самоотверженно защищал книгу и был оправдан в суде. Федеральный судья, знаменитый Лернед Хэнд, был первым, кто не согласился с юридическим основанием законов о непристойности.

* 1920/Джеймс Джойс/Улисс/США/1933

* 1922/Theophile Gautier/Mademoiselle de Maupin/США

* 1927/Sinclair Lewis/Elmer Gantry/Бостон

* 1927/Тысяча и Одна Ночь/США

* 1928/Radclyffe Hall/ The Well of Loneliness/США/1939

* 1929/Вольтер/Кандид/США — издание было изъято на таможне. Посылка следовала в Гарвардский университет для студентов изучающих Вольтера на филологическом факультете. До этого книгу 170 лет изучали в университете без какого-либо интереса со стороны цензуры. В то или иное время в США были запрещены все книги Вольтера.

* 1929/Руссо/Исповедь/США

* 1929/D.H. Lawrence/Lady Chatterleys Lover/США и Англия/1960

*** 1930 — изменение в федеральном законе о непристойности разрешило ввоз в страну определенной классической литературы. В том числе книг Аристофана, Абеляра, Дефо, Чосера.

* 1930/Теодор Драйзер/Американская Трагедия/Бостон

* 1930/Хемингуэй/И Восходит Солнце/Бостон

*** 1933 — важный год для свободы печати. Федеральный суд штата Нью-Йорк после 4 лет судебной тяжбы признал “Улисс” Джеймса Джойса “произведением искусства” рассчитанным на “зрелого читателя”, а не “угрожающим воспитанию детей”. Одновременно суд решил, что “подозрительные фразы” надо судить в контексте произведения, а не сами по себе. Решение федерального суда по “Улисс” фактически отменило закон 1842 года на федеральном уровне.

Интересно, что при некотором послаблении в отношении печатной продукции в то же время резко усилилась цензура в американском кинематографе. Это коснулось многих, но особенно творчества таких выдающихся актрис как Марлен Дитрих и Мае Вест. Из сценариев фильмов Мае Вест (она сама была автором большинства из них) безжалостно выбрасывалась примерно половина реплик главной героини, самых лучших. Практически все фильмы 30-40-х подвергались жесткой цензуре на предмет урезания “излишней” сексуальности. Надо отметить, что это была другая цензура — добровольная самоцензура киностудий на основании так называемого кодекса Хейса (Hays code). Конечно, самоцензура была реакцией на агрессивные требования Конгресса, церкви и всевозможных обществ по надзору за нравственностью.

* 1934/Henry Miller/Tropic of Cancer/США/1961. Книга была издана в Париже. В 1953 году после судебного разбирательства в американском суде запрет был поддержан.

* 1946/Edmund Wilson/Memoirs of Hecate County/несколько городов, включая Нью-Йорк. Нью-Йоркское общество по борьбе с непристойностью судило крупное издательство и выиграло процесс. Затем решение было оспорено, и в 1948 году дошло до Верховного суда США. Это был первый случай, когда ВС слушал дело по закону о непристойности. Суд не пришел к согласию, проголосовав 4:4 (один член суда взял отвод, так как был дружен с автором книги). Таким образом решение низшего суда о запрете осталось в силе.

* 1948/Уильям Фолкнер/несколько романов/Филадельфия

* 1954/Х.Х. Андерсен/Сказки/Иллинойс

*1954/В. Набоков/Лолита/книга была отвергнута шестью крупными американскими издательствами, напечатана в переводе на французский в 1955 во Франции/1958 издана в США

*** 1954/Боккаччо/Декамерон был разрешен к ввозу в США

* 1957/Allen Ginsberg/Howl and other Poems/Сан-Франциско

Об этом случае стоит поговорить подробнее.

***

В 1957 году память о войне была еще очень свежей: Вторая мировая закончилась 12 лет назад, а Корейская — совсем ничего, всего пять. После войны всегда происходит переосмысление прошлого и не удивительно, что острая дискуссия началась и в Америке. Часть послевоенного американского поколения, обожженная участием в войне, пыталась осмыслить причины бессмысленной вражды и ненависти последних войн. Эти люди видели одну из причин в самом устройстве капиталистического общества, в доминанте индивидуализма и потребительского — материального общества и культуры над обществом справедливых “общечеловеческих” принципов и коллективных действий. Джек Керуак, автор известной книги “В дороге”, по аналогии с принятым после Первой мировой войны термином “потерянное поколение” назвал свое — “разбитым поколением”. В то же время среди американских интеллектуалов, многие их которых были участниками двух последних войн, стали очень популярны различные американизированные варианты буддизма с его центральной идеей пацифизма и нового европейского квази социалистического постмодернизма. Литературным центром нового левого движения в конце 1940-х — начале 1950-х стали “битники”, группа писателей и поэтов сначала кучкующихся в Нью-Йорке, а затем перебравшаяся в Сан-Франциско. В то время СФ в их глазах всё ещё казался неким “отдельным моральным островом”, где можно было существовать в полной автономии без всякой связи с “милитаристским и ограничивающим свободу” государством. Возможно, решающее влияние на мироощущение битников, своеобразным катализатором, оказала Бомба — атомная бомба, как символ конца цивилизации и распада культуры.[3] Существенной особенностью “битников” было отрицание культурных традиций страны, что для них означало, в том числе, регулярное употребление наркотиков, отрицание сексуальных табу и открытый гомосексуализм. В этом они оказались предвестниками контркультуры хиппи и других подобных движений 60-х.

К представителям битников относят разных людей, но большинство согласно, что в середине 50-х главными были Аллен Гинзберг, Джек Керуак, Грегори Корсо, Уильям Берроуз, Люсьен Карр, Нил Кэссиди, Грегорио Нунцио и “друг” Гинзберга Питер Орловски. В СФ неофициальной штаб-квартирой движения стал книжный магазин (он же и издательство) City Lights, основанный поэтом, тоже “перебежчиком” с Восточного побережья и ветераном войны Лоуренсом Ферлингетти[4].

Летом 1955 года Аллен Гинзберг передал Ферлингетти рукопись своей книги с просьбой напечатать в издательстве магазина. Они были только поверхностно знакомы, и Ферлингетти не придал значения просьбе, априори считая поэзию Гинзберга не заслуживающей внимания. Где-то в октябре 1955 Ферлингетти на одном из поэтических вечеров услышал чтение Howl в авторском исполнении (на русский язык название поэмы можно перевести как “Вопль”, “Вой” или “Стон”, но вполне возможно — “Крик”) и резко изменил свое мнение.

Аллен Гинзберг в 1955 году

Аллен Гинзберг в 1955 году

Книга “Howl and Other Poems была напечатана 1 ноября 1956 года, но по требованию юриста типографии (типография была в Лондоне) из нее были исключены известные четырехбуквенные слова (речь, как писал Ферлингетти, не шла о слове “love”). Ферлингетти все же был осторожен — в книге открыто обсуждалась тема гомосексуализма и наркомании — и перед публикацией обратился за советом в местное отделение ACLU, American Civil Liberties Union, организацию основанную в 1920-е годы для защиты, как мы бы сейчас сказали, прав человека, прежде всего — свободы слова. ACLU пообещала поддержку в случае неприятностей.

Неприятности последовали почти сразу.

Первое издание, 1000 экземпляров, прибыло из Лондона без каких-либо задержек. Но 25 марта 1957 допечатку 520 книг изъяли на американской таможне в Сан-Франциско. Официальным объяснением цензора таможни было — “Вы не захотите, чтобы ваши дети это читали”. В мае Ферлингетти печатает 2500 экземпляров уже в США, чтобы обойти проблемы с таможней.

ACLU, как и обещал, заявляет протест американской таможне и подает иск в суд с требованием вернуть конфискованные экземпляры на том основании, что в “книге нет непристойности”.

19 мая в крупнейшей газете северной Калифорнии появляется очень положительная рецензия на книгу.

29 мая таможня возвращает книги после того, как городской прокурор СФ отказался поддержать решение таможни.

Но 3 июня 1957 года продавец магазина Шигейоши Мурао продал один экземпляр книги подосланным переодетым полицейским, и был немедленно арестован. 6 июня арестовали Ферлингетти, который в тот день вернулся из отпуска. Оба они были отпущены под залог в 500 долларов, залог внесла ACLU.

Суд над Мурао и Ферлингетти начался 16 августа. О суде — несколько позже, потому что не менее важные события произошли буквально двумя месяцами раньше, независимо от процесса в Сан-Франциско и совершенно в другом месте.

Оптовый торговец книгами Самуэль Рот (Samuel Roth) ранее был обвинен и приговорен к тюремному заключению в Нью-Йорке за распространение и продажу журнала American Aphrodite and Photo, суд посчитал журнал порнографическим. Апелляция решения городского суда Нью-Йорка дошла до ВС и в июне 1957 ВС согласился с решением нижестоящего суда, но создал совершенно новый подход (тест, проверку или стандарт, по юридической терминологии) по решению подобных исков. Судья ВС Уильям Бреннан в своем решении написал, что непристойность не защищена Первой поправкой, но литература — да, защищена.

Новым стандартом для запрета печатной продукции стало — “если согласно современным нормам для среднего (обычного) человека доминирующая тема сочинения, взятая в целом, обращает его к похотливому интересу”. Решение было принято большинством 6:3, легендарные Юго Блэк и Уильям Дуглас проголосовали против, а Председатель ВС Уоррен стал на сторону большинства только с многочисленными оговорками в отдельном решении. Тем не менее, это решение, но особенно резонанс в обществе и само наличие нового подхода определения непристойности в печатной продукции, то, что назвали Rоth test, на мой взгляд, сыграли решающую роль через два месяца в судебном процессе в Сан-Франциско.

Сам суд над Ферлингетти и Мурао ни в коей мере не был легким делом для обвиняемых, не было предопределено и решение муниципального (городского) судьи Клейтона Хорна. После решения по делу Самуэля Рота задача обвинения и защиты изменились. Теперь уже было не достаточно подсчитать количество нецензурных выражений и сексуальных сцен в литературном произведении, но обвинению надо было доказать, что при этом данное произведение не является литературой[5]. А защите надо было при всем очевидном наличии “грязи” доказать, что это — литература.

Со стороны обвинения иск поддерживал главный городской прокурор Томас Линч, опытный юрист, выигравший много известных дел, человек заслуженной репутации, и его заместитель Ральф Макинтош. Свидетелями со стороны обвинения (“народа Калифорнии”) выступал Дэвид Кёрк, профессор английской литературы местного университета, и другие авторитетные люди. Обвиняемых — защиту — представляли три человека: Джек Эрлих (J. W. Ehrlich), Лауренс Спейзер и Альберт Бедич. Двое последних представляли ACLU.

Ферлингетти и Мурао во время суда

Пожилым американцам имя Джека Эрлиха (Jake — the Master, ему во время процесса было 57 лет) хорошо известно. Без всякого сомнения, его имя было на слуху начиная, как минимум с конца 1930-х, с выигранных им процессов, где он в разное время защищал легендарных джазовых музыкантов Джина Крупа и Билли Холлидэй, других селебрити и.. проституток и полицейских — одновременно! — в историческом расследовании коррупции среди городской верхушки Сан-Франциско. В большой степени само имя Эрлиха стало легендой после того, как он стал прототипом знаменитого адвоката Перри Мэйсона, героя двух популярных телевизионных сериалов. Эрлих написал более десяти важных книг по юриспруденции, в том числе серьезный труд по “юридическим вопросам” Библии. Эрлих, который имел репутацию лучшего в городе адвоката по уголовным делам, обычно избегал дел с политической окраской, но по просьбе ACLU согласился защищать Ферлингетти бесплатно.

Джек Эрлих, адвокат на процессе по запрету Howl

Джек Эрлих, адвокат на процессе по запрету Howl

После нескольких задержек процесс начался 16 августа 1957 года в муниципальном суде (самой низшей инстанции) города Сан-Франциско под председательством судьи Клейтона Хорна. Всеми заинтересованными сторонами было договорено, что процесс пройдет без жюри. У Хорна в либеральном Сан-Франциско была не очень хорошая репутация. В свободное время он вел в воскресной школе религиозный класс по изучению Библии и время от времени публиковал эссе на этические и моральные темы с явным религиозным оттенком.

Уже 22 августа Мурао был полностью оправдан, так как обвинение не смогло доказать, что обвиняемый читал книгу — и поэтому понимал всю свою возможную ответственность при продаже, или продавал книгу с целью развратить покупателей. Дело против Ферлингетти, однако, затянулось на полтора месяца.

Лоуренс Ферлингетти, начало 1960-х

Лоуренс Ферлингетти, начало 1960-х

Защита вызвала девять свидетелей, все они были или профессорами на кафедрах английского языка, литературы и гуманитарных дисциплин или профессиональными литераторами. Звездой среди них был Марк Шорер (Mark Schorer), профессор кафедры английского языка, директор аспирантской программы по курсу английского языка и литературы Берклийского университета, автор более чем 10 книг и редактор литературных обозрений крупнейших американских литературных журналов.

Марк Шорер, главный свидетель защиты

Марк Шорер, главный свидетель защиты

Целью обвинения и его главного свидетеля профессора Дэвида Кёрка было показать нулевую значимость для общества текста поэмы Гинзберга, то есть, вывести текст за понятие литературы.

Из освидетельствования проф. Кёрка (К) заместителем прокурора (П) (отрывок):

П — по моей просьбе вы прочли… поэму..

К — да, я прочел.

П — и у вас сформировалось мнение есть ли в этой публикации какая-либо литературная ценность?

К — да, .. по-моему, если у этой публикации и есть какая-либо литературная ценность, то она близка к нулю.

П — можете вы, мистер Кёрк, объяснить, как вы пришли к такому мнению?

К — существует много фундаментальных оснований для критики, как объективных, так и субъективных. Мой подход в данном случае основан на объективных предпосылках. Например, выдающиеся литературные произведения, или даже просто хорошие литературные произведения очевидно должны быть хороши (успешны) по форме, но эта поэма не более, чем слабая имитация формы, которая была использована 90 лет назад Уолтом Уитменом. Имитация.

П — вы помните название той поэмы?

К — да, “Листья травы”. Литературная ценность может также заключаться в теме, тот минимум литературной ценности, которая есть в Howl, как мне кажется, заключается именно в теме. Идея поэмы относительно ясна, но слишком слабо обоснована, и, таким образом, тема тоже имеет минимальную ценность, вообще — не имеет ценности.

Третьим основанием для объективной критики может быть… я бы назвал это — благоприятная возможность, удобный случай. Поэт или писатель и его тема и его проблемы, извините — проблемы времени, должны как-то существенно пересекаться. Эта поэма очевидно отдаёт дань давно умершему литературному движению — дадаизму — и некоторым поздним последователям дадаизма. Таким образом, благоприятная возможность существенного влияния на это литературное направление давно в прошлом. Такие мои объективные основания.

После этого к опросу Кёрка приступил Эрлих. В этих кратких заметках невозможно привести все детали двухчасового спектакля с участием защитника, свидетеля, прокурора и все более склонившегося на сторону защиты судьи Хорна. Вначале Эрлих добился признания того, что Кёрк нашел наличие “симпатии” к Соломону, человеку, к которому была обращена поэма. После чего он подловил Кёрка и заставил признать, что симпатия и личное отношение к герою представляет некоторую литературную ценность в других литературных произведениях. После чего последовал решающий удар.

Эрлих (Э) — кстати, мистер К, читали ли вы Библию?

К — да, я читал.

Э — я и вы не знаем, кто написал (главу) от Иовы?

К — определенно, я не знаю.

Э — или вы знаете?

Прокурор — я протестую, Ваша честь. Вопрос слишком далек от нашей темы

Судья — какая цель вашего вопроса?

Э — свидетель утверждает, что Гинзберг в своей поэме сказал, что мир был создан чтобы раздавить человека и это лишает произведение литературной ценности. Я хочу сделать некоторое обзорное сравнение, чтобы понять знает ли свидетель предмет своего утверждения. Если он читал Иова, как он только что сказал, давайте сравним. В конце концов, наш свидетель — эксперт в своем предмете.

Дальше, как не трудно представить, Эрлих камня на камне не оставил от “трех оснований” Кёрка, заставив того признать, что если глава Иовы из Библии — литература, то литературой является и поэма Гинзберга.

Это был только один из многих эпизодов многодневного юридического сражения, которое из литературного диспута между профессорами, литераторами и критиками вскоре перешло к вопросу не менее важному и напрямую связанному с предыдущим решением Верховного суда по Roth доказательству с одной стороны и опровержению — с другой, что “доминирующая тема сочинения, взятая в целом, обращает его к похотливому интересу”. Заинтересованные стороны часами обсуждали смысл слов Filthy, Lascivious, Obscene, эксперты сыпали примерами за и против из всей мировой литературы. Отдельное заседание ушло на обсуждение смысла, значения и влияния на читателя в этом конкретном произведении известного слова fuck. В общем, зрители и присяжные за полтора месяца узнали много интересного в этой довольно специфической сфере английского языка.

Заключительное слово прокурора продолжалось несколько часов.

Отрывок из речи прокурора и реплик судьи:

Судья:

Возможно, мы не понимаем друг друга. Простое использование этого слова (речь идет о слове fuck), которое может быть сказано мимоходом или как эпитет, не обязательно “обращает читателя к похотливому интересу”. Другими словами, вы можете использовать грязное или вульгарное слово без того, чтобы обращать к похотливому интересу. Уточняю, все подобные судебные процессы указывают на то, что вне зависимости от вульгарности эпитетов для доказательства вреда они должны возбуждать похотливый интерес — это определение согласно судье Бреннану в последнем Решении Верховного Суда. Итак, для понимания суда и для того, чтобы у защиты было что-то определенное для ответа, я желаю, чтобы вы привели для примера — для меня и для суда — какое место в произведении по вашему ощущению возбудит грязные мысли, грязные сексуальные мысли или похотливый интерес.

Прокурор:

Я думаю, Ваша честь, что вы хотите, чтобы я придерживался строгого определению слова “непристойность”. Если вы взглянете в Гражданский Кодекс….

Судья:

Не надо мне смотреть в Гражданский Кодекс. Там мы найдем только обобщенное, стандартное определение. Тест на непристойность, который всегда неопределенный, никогда не может быть точно указан и изменяется как от места к месту, так и в разные времена, тем не менее, по крайней мере получил некоторое определение в суде этого штата, в суде штата Нью-Йорк, в суде штата Массачусетс, в суде штата Пенсильвания, и, наконец, в Верховном Суде США по делу Roth. Если я помню верно, все эти суды решили, что само использование вульгарных и грязных слов в отсутствие возбуждения похотливого интереса не являются непристойностью….

… (после долгого обсуждения ссылок на предыдущие иски в других судах)… Хорошо, мы сегодня не выносим решение по делу, но если просто допустить, что мой подход верен, не могли бы вы всё же указать на конкретный отрывок из текста поэмы, который по вашему ощущению возбуждает похотливый интерес.

Прокурор:

Сначала надо согласиться с определением “похотливый”. Похотливый — это склонный к разврату.

Судья: Или склонный к непристойным сексуальным мыслям.

Прокурор:

Похотливым мыслям.

Судья:

ОК, похотливый — возбуждает человека к непристойным или развратным мыслям, грязным сексуальным мыслям.

Прокурор:

Ваша честь, люди предполагают, что непристойность — это больше, чем её определение. Иначе написание таких слов не было бы противозаконным.

Судья: И всё же, как по поводу привести пример из текста. В конце концов, вы выполните мое требование?

В конце концов, после еще некоторого препирательства прокурор привел два отрывка (совершенно безобидных по понятиям нашего времени). Судья, проявив удивительную литературную осведомленность, буквально высмеял прокурора, сравнив их с куда более “похотливыми” отрывками из “Улисса” Джойса, к тому времени разрешенному для продажи в США. После чего, в очередной раз прервав прокурора, он посадил его на место и перешел к заключительному слову защиты. Защиту представлял Эрлих.

О, это была речь! Профессор Гарварда стал бы легендой университета, произнеся что-либо подобное. Два с лишним часа глубокого анализа поэмы Гинзберга, подробный анализ предыдущих решений суда, особенно мнений судьи Вулси и Лернед Хенда по “Улиссу”, сравнение поэм Кристофера Марло (Christopher Marlowe), написанных в конце 16 века и значительного использования (заимствования) сюжетов этих поэм великим Шекспиром, анализ вариантов “похотливого интереса” у Шекспира и других великих авторов — всё это тщательно связанное с содержанием и “философией” поэмы Гинзберга, а также реальными проблемами послевоенного “разбитого” поколения. Эрлих закончил свою речь следующими словами:

… Ваша честь, нужны ли известные цитаты, чтобы довести до Суда мысль, что очень многие великие и классические произведения литературы были вначале осуждены людьми, которые видят разрушение основ во всем, что они не в состоянии понять, и которые видят порнографические скелеты в каждой спальне?

Я привел пример “Кандида” Вольтера, произведение вначале осужденное из-за сексуальной темы. Но даже главный свидетель обвинения вынужден был признать, что это литературная классика. Слова, обсуждающие сексуальную жизнь и описывающие её, не уничтожают литературные достоинства.

Должны мы вырывать страницы из книг Бальзака? Может быть, мы должны вообще запретить его книги, убрать их из библиотек и согласиться с тем, что люди будут его читать только спрятавшись за деревьями в лесу? Если вы ищете грязь, вы ее всегда найдете. Если вы ищете красоту в литературном произведении, то вы её тоже найдете. Но чтобы найти грязь, вам надо иметь очень специальную волшебную палочку и очень большое, я бы сказал, “похотливое” желание.

Любую книгу можно назвать опасной, так как у морона в голове может быть извращенная сексуальная фантазия, способная найти непристойность даже в каталоге сельскохозяйственных семян. Даже в Библии. Анни Безант однажды составила список из 150 пассажей из Библии, которые вполне объективно можно считать непристойностью — достаточно вспомнить историю Лота и его дочерей. Отрывки из Шекспира и Чосера, безусловно можно назвать непристойностью, не говоря уже об Аристофане, Овидии, Свифте, Дефо, Филдинге, Смолетте, Руссо, Мопассане, Вольтере, Бальзаке, Бодлере, Рабле, Свинбурне, Шелли, Байроне, Боккаччо, де Наварре, Харди, Шоу, Уитмене и многих других.

Мистер Кёрк, утверждает, что заимствование сюжета является признаком отсутствия литературного достоинства и литературного интереса. Он, возможно, забыл “Еврея из Мальты”, трагическую драму Кристофера Марло, написанную в 1590 году и предшествующую “Венецианскому купцу” Шекспира? Содержание которого, в свою очередь, существенно повторяет сюжет и Марло и Gesta Romanorum, написанного в 14 веке. Ваша честь, мы должны спросить, кто заимствует у кого и кто при этом создает настоящую литературу? Возможно, мистер Кёрк должен заняться расширением своего образования.

Есть книги, которые способны повлиять на человеческий разум и привлечь внимание к ситуациям, которые как бы у всех на глазах, но не видимы. Конечно, есть ли в поэме Howl непристойность или нет — вопрос маловажный в нашем мире, мире, который вплотную столкнулся с проблемой физического выживания, но вопрос о законности описания сексуальных актов и чувств в литературе и искусстве, тем не менее, чрезвычайно важен в свободном обществе.

Сегодня совершенно однозначно принято законодателями, что судить о непристойности в книге надо по ее общему содержанию, по тому, какую мысль автор пытался донести до читателя, а не по выдернутым из контекста словам и фразам. Сегодня, как и всегда в прошлом, не было и нет однозначного, рабочего определения непристойности. Каждый индивидуум будет реагировать на сексуальные описания в литературе согласно его сексуальным вкусам.

Так называемые легальные определения “непристойный”, “развратный” или “похабный”, прилагаемые к определенной книге, похожи на попытки определить цвет лошади по скорости её бега. Что значит “развратный”? Для кого? Развратный означает непристойный, или похотливый, или сладострастный, или многие другие никогда не определенные синонимы. И материал так неопределенно названный опасен для также неопределенного склонного к извращенному пониманию читателя? Интересно, что человек, призывающий к таким стандартам цензуры, никогда не чувствует, что его собственное физическое и моральное здоровье всегда под подозрением. Однако желание ввести цензуру не ограничено психами и фанатиками. У большинства из нас существует сильное желание сделать мир соответствующим нашим о нем представлениям, нашим собственным идеям. Необходима вся сила нашего разума и наших юридических институтов, чтобы побороть наши такие человеческие стремления. Суды долго бродили по лабиринтам, и в их понятном желании приложения концепции “современного общественного стандарта” (к обсуждаемому вопросу) они часто применяли закон на основании слишком водянистого общественного мнения.

Никто не хочет дать полную свободу публикациям грязного содержания. Но трудности в попытке определения что есть и что не есть грязное содержание заставляют многих из нас занимать слишком радикальные и противоположные позиции. Либералы видят угрозу цензуры и готовы разрешить абсолютно всё ради идеи свободы прессы. Другие готовы на запрет определенных книг ради защиты общества от того, что они определяют как опасность непристойности в литературе.

Ваша честь, борьба за и против цензуры не будет окончательно решена решением этого суда, Вашим решением, но Вы или привнесете (в решение вопроса) свое либеральное образованное мышление или Ваше решение добавит горючего в костер невежества.

Я наблюдал усилия обвинения построить весь иск на подсчете четырехбуквенных слов. Я наблюдал искреннее замешательство честных людей, пытающихся определить смысл слов “похабный” и им подобных без реального понимания основополагающего смысла слов в произведении. Я наблюдал их борьбу с семантической бессмыслицей определений, вписанной в наши законы.

Давайте будем стремиться к ясности. Давайте будем честными… Давайте придем к честному пониманию ситуации….

…Ваша честь, Самуэль Джонсон мог быть нашим условным цензором, когда он описывал Яго, злодея в шекспировской трагедии “Отелло”. Яго, я напомню, сознательно сплел такую сеть непрямых доказательств любви Дездемоны к Кассио, что Мавр убил ее из ревности.

“Хладнокровная злоба Яго, молчаливого в своих обидах, искусного в своих умыслах, без промедления обдумывающего свои интересы и свою месть,”

И от себя добавлю — и его невежества.

Судья:

Если все выступления занесены в протокол, то объявляю заседание закрытым. 3 октября в 2 часа дня всем заинтересованным будет объявлено решение Суда.

Решение было на удивление кратким, всего на трех страницах. После преамбулы и общих соображений судья Клейтон Хорн обозначил 12 пунктов основания для своего решения.

..10. У граждан Соединенных Штатов есть обязанность перед собой и другими сохранять и защищать свои конституционные свободы от любого посягательства государства, если только не окажется, что допустимые границы такой защиты нарушены, а затем предпринимать только такие действия, которые ликвидируют эти нарушения.

  1. Я согласен с судьей Дугласом (членом ВС США): у меня есть та же вера в способность наших граждан отвергнуть пагубную литературу, как и вера в то, что они способны различать правду и ложь в идеологии, экономике, политике и в любой другой сфере.
  2. При рассмотрении материала, который обвиняют в непристойности, хорошо бы помнить мото — Honi soit qui mal y pense (Пусть стыдится подумавший плохо).

Таким образом, я пришел к заключению, что книга Howl and Other Poems имеет определенную социальную ценность, и я не нашел книгу непристойной.

Обвиняемый признан невиновным.

****

Читателю совершенно очевидно, что процесс по “Howl” не расставил и не мог расставить все точки над “i”. При всей явной либерализации Решения по Roth практическое применение теста на непристойность вряд ли стало более простым делом, что совершенно наглядно показал процесс по “Howl”.

Особенно отчетливо это проявилось в кинематографе. В начале 1960-х эротика и порнография европейского кино вызвала волну подражания в Голливуде. Суды не успевали реагировать на иски. Для принятия решения о разрешении или запрете кинофильма нормой стал закрытый просмотр судьями подозрительных фильмов в специально оборудованных комнатах при американских судах. В решении ВС по делу Jacobellis v. Ohio (1964), где решался вопрос о порнографии, судья ВС Поттер Стюарт, произнес знаменитую фразу: “Хотя я не могу дать точное определение порнографии, я знаю это, когда я вижу “это”. К концу 60-х, с выходом на экраны ныне классических американских порнографических фильмов стало ясно, что и слова Поттера и Roth test не спасают американскую юриспруденцию от серьезного кризиса в сфере определения границ защиты свободы слова по Первой поправке.

В 1973 году в деле Miller v. California ВС расширил решение по Roth и дал новое определение непристойности, новый тест, названный Miller test. В большой степени он является “рабочим” документом и сегодня — особенно в области литературы. Новый тест был оговорен куда более расширенными вариантами проверки на непристойность[6], но, пожалуй, самым интересным в новом определении была фраза “…средний человек, на основании современных стандартов своей общины найдет произведение, взятое в целом, возбуждающим похотливый интерес…” Решение ясно указало, что речь идет о стандарте определенной общины, не национальном стандарте. Это решение как будто бы оставляло все последующие решения о наличии непристойности на рассмотрение местной власти, прежде всего — муниципальных и штатных судов. Конечно, это не произошло, особенно при рассмотрении все более неопределенной Миллеровским тестом порнографии в кино, а затем на мобильных видео устройствах. Надо, однако, отметить, что в деле Miller, а также в нескольких других в последующие годы, было совершенно ясно заявлено, что детская порнография исключена из Miller test, к ней предъявлялись совершенно другие, намного более жесткие требования проверки.

В 1969 году в деле Stanley v. Georgia было наконец окончательно разъяснено еще одно важное “темное” место в национальной юриспруденции. По решению суда любое хранение непристойной литературы и порнографии у себя дома не являлось преступлением. Было однозначно сказано, что Первая поправка утверждает, что государству нет никакого дела до того, что читает и что смотрит человек у себя дома, однако государство может вмешаться и запретить пересылку, в том числе электронную, а также продажу таких материалов.

В конце 20 века и вплоть до последнего по времени решения по United States v. Williams (2008) суды разных инстанций рассматривали дела по Первой поправке, связанных с непристойностью в кино и литературе, но большей частью о порнографии и в основном — о детской порнографии. Во всех этих делах Первая получала еще большее расширение, еще большую свободу, оставляя все меньше ограничений[7]. Сегодня, с развитием Интернета и возможностью практически мгновенного бесплатного “скачивания” любого порнографического литературного и видео контекста сам смысл ограничения “непристойности” в основном потерял всякий смысл. Наступило время полной, неограниченной свободы.

В одном из решений ВС (1996 год) было сказано:

“Свободы Первой поправки подвергаются наибольшей опасности когда государство пытается контролировать мысли или оправдывает законы, которые для этого создаются. Право думать (право на мысль) является первоосновой свободы, и речь (высказывание, слово — в оригинале используется слово speech) должна быть защищена от внимания государства потому, что речь (высказывание) является началом мысли”.

Тем самым признано, что между пристойной и “непристойной” мыслью, а также их отражением в литературе и кино, нет никакой разницы — с точки зрения Закона.

Сан-Франциско,
Август 2018

Примечания

  1. Многие факты для статьи и большинство фактов по процессу Howl, включая протоколы суда, взяты из книги “Howl on Trial: the Battle for Free Expression” by Morgan and Nancy Petters, 2006
  2. Автор благодарен Инне Ослон (Даллас, Техас) за помощь в переводе.

[1] В некоторых источниках вместо слова оbscene в данной фразе стоит слово “порнография”.

[2] В основном завезенных из Франции, главного поставщика подобной продукции во всем мире.

[3] Поэма “Бомба” Грегори Корсо, изданная в 1958 году, возможно, была кульминацией и главным поэтическим достижением движения битников.

[4] Все битники в разное время побывали в тюрьме, в основном из-за проблемы с наркотиками. Корсо и Кэссиди имели довольно серьезное уголовное прошлое. Исключением был Ферлингетти. Во время Второй мировой он командовал противолодочным катером, охотником за немецкими подлодками, участвовал в высадке в Нормандии, был переведен на Тихоокеанский флот и оказался в Нагасаки через полтора месяца после взрыва бомбы. После войны получил докторскую степень в литературе в Сорбонне.

[5] Перевод поэмы “Howl” на русский язык можно прочесть по ссылке   http://samlib.ru/h/hramcew_d_w/436.shtml

[6] https://en.wikipedia.org/wiki/Miller_test

[7] Законы и юридическое преследование “чистой” порнографической литературы и кино долгое время шли вместе с вышеописанным процессом в литературе. Но начиная с 1969 года, с бурным ростом “специальных” журналов и студий, юридический процесс пошел во многом отдельным путем. В общем, взрослая порнография, особенно с распространением сначала видео кассет, CD и DVD, а затем и Интернета, получила куда более полную защиту по Первой и куда более быстро, чем литература. Сегодня порнографическая, в основном видеопродукция — это огромный американский бизнес с порядком продаж около 13-15 миллиардов долларов в год. Интересно, что главными продавцами взрослой порнографии в США являются респектабельные Comcast и Direct TV. Само производство порнографической видеопродукции расположено практически полностью в Лос Анджелесе и Лас Вегасе, где примерно 200 “независимых” компаний производят продукцию для 40 крупных студий. Интересно еще и то, что главным потребителем взрослой легальной порнографии сегодня являются женщины.

Share

Игорь Юдович: Тёмные углы Первой: 44 комментария

  1. Уведомление: Мастерская — Игорь Юдович: В защиту федерализма

  2. Самуил Кур

    Борису Дынину, Бенни, Максу Тартаковскому
    Уважаемые Борис Дынин и Бенни! Обсуждение моего комментария явно затянулось, давайте поставим точку и ещё раз скажем спасибо Игорю Юдовичу за прекрасную работу, подтолкнувшую и нас к размышлениям. Первая поправка – крепкий орешек, ничего не поделаешь.
    Хочу напоследок сказать еще пару слов о том, что двигало мною.
    Дорогие мужчины, представьте себе, что одного из вас в прямом эфире, перед всей страной некая женщина обвинила в том, что вы ее жестоко изнасиловали в коридоре школы во время выпускного бала. И она хорошо помнит, во что вы тогда были одеты (до акта). На ком это заявление оставит пятно – на ней или на вас? Кому придется отмываться? Какой процент смотревших это шоу поверит женщине? (Кстати, г-жа Форд, проделавшая это с Кавано, на днях получит миллион долларов от почитателей; сколько она получила до шоу, неизвестно.)
    Так вот, уважаемый Бенни, Вы правы – ПП не может помешать толпе лишить слова кого угодно и где угодно. Но она и не может помешать ни толпе, ни индивидууму говорить что угодно о ком угодно. Например, оскорбить, опорочить, возвести напраслину, облить грязью невинного человека. ПП запрещает принять закон, осуждающий за такое использование свободы слова. И этим пользуются. Дорогие Борис и Бенни, вы боитесь репрессивных мер, но согласитесь: защитить личность от оскорблений и словесного линчевания – это не тоталиризм. И слабость ПП в том, что она такой защиты не допускает.

    Уважаемый г-н Тартаковский, Ваши замечания далеки от обсуждаемой темы, но поскольку Вы направили их мне, я Вам отвечу. По ряду моментов я с Вами согласен, однако слишком многое вызывает возражения. Не стану всё описывать, посоветую лишь заглянуть в один из комментариев г-на Дынина, здесь же, где он говорит о необходимости учета массы условий для того, чтобы делать какие-то выводы (там речь о свободе, но это верно для любых социальных явлений). Вы это игнорируете и ставите на одну доску США, Россию и Украину, что некорректно. А Ваше понимание прогресса – от «особи» к «личности», по меньшей мере, странно. По-вашему, получается, что вершина прогресса – нынешняя «личность», и она куда выше, чем, скажем, «особи» эпохи Аристотеля и Сократа. Неужели?

  3. Борис Дынин

    Самуил Кур
    — 2018-10-30 07:21:18(987)

    Так приятно встретить оптимиста!
    Уважаемый Борис, американская демократия сейчас переживает серьезный кризис. С помощью Первой поправки (ПП) происходит формирование тех самых болванчиков, о которых Вы говорите. Роль тоталитарной силы выполняют 90% СМИ, все левые.
    =============.
    Не будь оптимистов, что стало бы с миром в руках только пессимистов, уважаемый Самуил? Особенно без оптимизма, сдобренного надеждой, что люди могут сделать мир лучше и, более того, что они делают. Мой вопрос, ответ на который не проверишь, но, оглядываясь на тысячелетия (насколько мы знаем историю) и на свою уже ближе к 100-ию, чем к 50-летию, жизнь: «В каком времени и месте я (Вы, мы) предпочли бы жить вместо сегодняшнего»? Можно, конечно, найти нишу в истории и вообразить себя или аристократом или монахом, благородным и любимым, но я спрашиваю о себе и нас таких, какими мы есть, достаточно обычных и «нормально» нравственных людях.

    Но это так, к слову. А по существу, то, что Вы сказали, можно сказать вообще о Конституции в демократии в целом. Да, у них есть слабости, но не хотеть же тоталитарного режима с «правильными», удовлетворяющими нас законами и идеологией. Или хотеть? А то что, Вы сказали о СМИ просто натяжка. Мне пришлось работать, дружить, встречаться с самыми разными людьми и жить в самых разных местах и в Америке, и в Канаде, и в Англии. Говорить, что здесь люди под прессом тоталитарной пропаганды это натяжка. Да хоть тот простой факт, что Трампа выбрали, что в Бразилии сегодня – правый президент, что Меркель объявила об уходе, что Брехит сотрясает Англию …. К хорошему это или плохому, увидим (если поживем), но явно признак не подавленной СМИ свободы.

    Но пора дать слово Игорю Ю., если захочет.

  4. Самуил Кур

    Борис Дынин
    — 2018-10-29 21:46:39(954)
    1.
    «Так что скорее надо говорить не о слабости Первой поправки, а о слабости «человеков», о которых Кант сказал, что из этого «кривого полена ничего прямого не выстругаешь». А со своей с стороны я добавлю, что все-таки у этого «полена» есть и прямые волокна, не только кривые, и что Первая поправка не позволяет калечить «человеков» до болванчиков тоталитарного общества, выстругивая их по тем или иным законам на потребу той или иной группы и власти. И возникает напряжения, которые до сих пор разрешались в Америке благодари и Первой поправки при сохранении и Конституции и представительной демократии с разделением властей.»
    ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо

    Так приятно встретить оптимиста!
    Уважаемый Борис, американская демократия сейчас переживает серьезный кризис. С помощью Первой поправки (ПП) происходит формирование тех самых болванчиков, о которых Вы говорите. Роль тоталитарной силы выполняют 90% СМИ, все левые. Посмотрите на т.н. протестные акции, на которых участники с перекошенными лицами неистово выкрикивают разные гадости в адрес тех, кто думает иначе, чем эти СМИ и их вдохновители. Все они оплачены и специально тренированы. Орать оскорбления имеют право – ПП!
    В телепередаче показывают «отрезанную голову Трампа». Законно — ПП!
    Выпускают сфабрикованных «свидетелей обвинения», как в истории с Кавано, которые несут абсолютную ложь. ПП!
    Постоянно делают откровенно провокационные, лживые заявления о виновности Трампа во всех бедах Америки. Никуда не денешься – ПП. А ведь повинны во многом именно эти СМИ. Беспрецедентная, разнузданная травля воспринимается многими как ценный приём, как руководство к действию. Особенно заметно это в школах, в подростковых коллективах, где травля отдельных соучеников приводит к трагедиям (вспомните ответную стрельбу).
    В то же время: Бен Шапиро приехал в университет Беркли выступать – ему не дали говорить. А где же тут ПП?
    Тех, кто рассуждает иначе, чем левые, могут выгнать из кафе. И никто – НИКТО! не наказан за нарушение ПП.
    Кстати, раз уж Вы заговорили о Канте, то меня, когда я изучал его «Критику способности суждения» и другие работы, поразило такое его утверждение: человек никогда не свободен от вины. Переживание вины – своей или чужой, к которой он причастен – основа морали.
    Вы видели, чтобы Хиллари и прочие переживали?

    1. Benny

      Самуил Кур : …. В то же время: Бен Шапиро приехал в университет Беркли выступать – ему не дали говорить. А где же тут ПП?
      Тех, кто рассуждает иначе, чем левые, могут выгнать из кафе. И никто – НИКТО! не наказан за нарушение ПП. …
      ————
      Так тут и не было нарушения ПП (Первой Поправки): мы с Игорем спорили, кому ПП запрещает лишать гражданина Свободы Слова — только федеральному правительству или власти любого уровня.
      Но по-моему наличие ПП принципиально не может помешать анти-либеральной толпе (или анти-либеральному «общественному мнению») де-факто лишить Свободы Слова кого угодно в любом общественном пространстве.
      («де-факто лишить» = сделать таким тяжёлым, что без массовой общественной поддержки это будет невозможно. В такой ситуации уже нет «права на Свободу Слова», но есть хорошо знакомое «право сильного»).

      Кстати: поэтому ПП полностью совместима с анти-либеральным обществом, которому жизненно необходимо Тоталитарное Государства для защиты от самого себя. Это одна из причин, почему современная «политика идентичности» это такая огромная гадость.

  5. Самуил Кур

    Уважаемый Борис Дынин!
    Я сделал вывод о «слабости» именно из текста Первой Поправки. Она не дозволяет создавать законы, запрещающие свободу слова, прессы и т.д.
    Представим себе на минуту замкнутое общество, которому вообще незнакомо воровство. В таком обществе издать закон, запрещающий воровство – бессмыслица. Однако, если создают конституционный акт против возможных запретов свободы слова, значит, есть прецеденты, есть даже такие запреты, которые считаются нормой. И то, что это было одним из направлений развития общества, прекрасно показано у Игоря. В этом смысл моего замечания, ибо назвать подобное общество «здоровым», весьма затруднительно.
    Что касается Вашего утверждения, что свобода «оказывается вопросом столкновения интересов, сил, представлений о дозволенным с точки зрения морали, благосостояния общества, его стабильности в свете тех или иных идеалов различных людей и групп» — то я подписываюсь под ним обеими руками. Более того, в силу указанных Вами причин, в силу того, что все люди – разные, свобода – идеал, увы, недостижимый. Полная свобода одних неминуемо ущемляет свободу других.

    1. Борис Дынин

      Самуил Кур
      — 2018-10-29 21:22:45(953)

      Уважаемый Борис Дынин!
      Я сделал вывод о «слабости» именно из текста Первой Поправки. Она не дозволяет создавать законы, запрещающие свободу слова, прессы и т.д.
      Представим себе на минуту замкнутое общество, которому вообще незнакомо воровство. В таком обществе издать закон, запрещающий воровство – бессмыслица.
      ==========================
      Верно, уважаемый Самуил! Но невозможно представить общество, которому вообще незнакомо воровство, кроме как общество репрессивное до предела. Но там не будет ни воровства, ни свободы. Так что скорее надо говорить не о слабости Первой поправки, а о слабости «человеков», о которых Кант сказал, что из этого «кривого полена ничего прямого не выстругаешь». А со своей с стороны я добавлю, что все-таки у этого «полена» есть и прямые волокна, не только кривые, и что Первая поправка не позволяет калечить «человеков» до болванчиков тоталитарного общества, выстругивая их по тем или иным законам на потребу той или иной группы и власти. И возникает напряжения, которые до сих пор разрешались в Америке благодари и Первой поправки при сохранении и Конституции и представительной демократии с разделением властей.

  6. Самуил Кур

    Игорь, замечательная работа, показывающая механизм действия юридической системы США, его плюсы и минусы.
    Поразительно, с какой настойчивостью запрещали американцы великие произведения мировой (и своей) литературы. Меня восхитила суровая простота подхода: если непристойности нет, то любое барахло можно печатать многотысячными тиражами. А вот если там есть ругательство, или, упаси Боже, похотливость – запретить. То есть фактически запретить реальную жизнь, которая, по сути – ненаписанная книга с таким количеством непристойностей, которые цензорам и не снились.
    Это долгий разговор, но на мой взгляд, Первая Поправка – доказательство слабости. Я считаю здоровым общество, если свобода слова является в нём естественной формой существования, а не установлена законом. Потому что есть разница между словами и действиями, которые они описывают. И запрещать надо действия, если они антисоциальны.
    Простейший пример: всего через 11 лет после процесса над «Воплем» грянуло разнузданное «Лето любви» в том же Сан-Франциско – с похотью и наркотиками. А потом пошли миллионные Парады гордости и в СФ, и во многих других городах. Это – не признание однополой любви, которая, как и нормальная любовь – интимна. Это нравственность, слетевшая с катушек. И, между прочим, тоже возведенная в закон.

    1. Борис Дынин

      Уважаемый Самуил Кур,
      Полагаю, Игорь ответит Вам, но я хочу подчеркнуть, что Ваши слова о том, что»Первая Поправка – доказательство слабости. Я считаю здоровым общество, если свобода слова является в нём естественной формой существования, а не установлена законом» не справедливы к самой Поправке. Ее текст: «Congress shall make no law respecting an establishment of religion, or prohibiting the free exercise thereof; or abridging the freedom of speech, or of the press; or the right of the people peaceably to assemble, and to petition the Government for a redress of grievance», не ограничивает свободу слову и потому утверждает ее «естественность» в «здоровом обществе». Все те баталии, которые разыгрывались вокруг нее и описаны в статье Игоря, является свидетельством, что в действительности «свобода» не есть и не может быть «естественной формой существования общества», но всегда оказывается вопросом столкновения интересов, сил, представлений о дозволенным с точки зрения морали, благосостояния общества, его стабильности в свете тех или иных идеалов различных людей и групп. В том то и заключается значение Первой поправки, что она побуждает законодательство, учитывающее и отражающее эти интересы и идеал, возвращаться к пониманию, того, что , по последнему счету, общество должно стремиться к тому, что и Вы хотите: «к свободе слова как естественному состоянию здорового общества, без определения «свободы слова» исполнительной властью (правда, что такое «здоровое общество» — следующий вопрос).

    2. Б.Тененбаум

      Самуил Кур
      — 2018-10-29 00:59:43(868)
      ==
      Вы знаете, Самуил, что меня неизменно восхищает в работах Игоря — это его глубокий подход именно к юридической стороне дела. В традициях английской юриспруденции, унаследованных в США, «… расщепление вопроса …» иной раз имеет огромное значение.

      Был случай, который попал в книгу, написанную приятелем Черчилля, замечательным юристом, который был одно время главой Коронного суда (если не ошибаюсь, можно уточнить).

      Так вот: суть дела там состояла в том, что в Эдинбурге судили главу шайки воров, который заодно был и главой тамошней гильдии плотников. Зачем ему это понадобилось — сказать не могу, он был вполне состоятельным человеком — но он делал планы домов, которые должен был поправлять, и дальше их грабил вместе с сообщниками. Полиция в ту пору была слаба и некомпетенетна, и полагались главным образом на награды доносчикам.

      И вот, когда после ограбления Эдинбургского университета была объявлена награда — королевское прощение любых грехов — шайку выдал один из подельников: тот, который делал ключи по слепкам.

      Ну, их всех сцапали, включая главаря — и на суде всем им были предъявлены обвинения. И тут вдруг встал молодой юрист, адвокат главного подсудимого, и оспорил свидетельские показания доносчика на том основании, что тот — негодяй.

      Судья ответил, что доносчик прощен королем, и спросил: не хочет ли адвокат оспорить право короля на помилование?

      На что адвокат ответил, что право на помилование бесспорно — но согласно законам Шотландии, свидетельские показания может давать только честный человек с хорошей репутацией. И что и королевское прощение не может сделать честного человека из вора и негодяя …

      Лорды-судьи глубоко задумались — и в итоге преступник был повешен по сумме других свидетельств и доказательств — а вопрос так и повис в воздухе …

    3. Soplemennik

      Самуил Кур — 2018-10-29 00:59:43(868)
      … А потом пошли миллионные Парады гордости и в СФ, и во многих других городах. Это – не признание однополой любви, которая, как и нормальная любовь – интимна. Это нравственность, слетевшая с катушек. И, между прочим, тоже возведенная в закон.
      =====
      Эх, уважаемый Самуил!
      Будте осторожны. Несколько лет назад я выразился примерно так: наплевать на гомососексуалистов и их надуманные проблемы; не наше дело их решать, а их право жить, как им хочется; но эти парады — явная пропаганда их образа жизни и допускать их нельзя по причинам, понятным нормальным людям. После этого, один из самых уважаемых мной авторов портала, назвал меня «последышем Гиммлера» или чем-то похожим (давно было, точно не помню). Я попросил объяснить мотив — не снизошёл.

    4. Маркс ТАРТАКОВСКИЙ

      Уважаемый г-н Кур,
      всё так, но корень в другом. Суть мировой истории — в движении от особи, «коммунального человека», к личности — индивиду с собственным, относительно независимым мироощущением (инстинктивным) и мировоззрением (мыслительным).
      Понимание этого позволяет достаточно чётко определять исторический прогресс, застой или регресс.

      Толпа, просто по определению, глупее почти каждого включённого в неё. Личность в толпе нивелируется до общего уровня — то-есть, перестаёт быть личностью. Именно это, как вы и сами подчёркиваете, характеризует американских т.называемых демократов. Республиканцы несколько дальше от такой — достаточной общей и характерной — особенности.

      Общая атмосфера свидетельствует, впрочем, об историческом регрессе Соединённых Штатов. Апогей — почти четверть века после 2-й мировой — пройден. Трамп инстинктивно ощущает это; все его усилия направлены на то, чтобы остановить падение. Оскудение и, вместе с тем, оскотинение т.н. интеллектуальной элиты в её стремлении свалить президента, устроить нечто подобное украинскому майдану (с цивилизованной окраской») выдаёт не только намерения этой «элиты», но и её суть.

      Абсолютно то же и в России — где ситуация усугубляется тем, что президент, ослеплённый удачами,всё более увлекается не столько необходимым, сколько сулимой «морковкой»: Сирия, Ливия, даже ЦАР и пр. «славные дела»…

      Не предстоит ли человечеству — как уже бывало не раз — не случайный спад, кризис, но пугающая ночь регресса? Какая планета достанется моим правнукам?..

  7. Фаина Петрова

    В 1990 году мы со Львом Кропивницким были в Бостоне, и нас пригласили на вечер Алленяа Гинзберга в Бостонский музей. Его выступление было связано с тем, что в музее появился двойной портрет Гинзберга: слева он был изображен абсолютно нагим, а справа — застегнутым на все пуговицы. Когда поэтический вечер закончился, мы подошли к Аллену, чтобы выразить ему восхищение, которое испытывал Лев к этой личности. У меня же до этого момента не было никакого представления о нем. И я тогда только недавно стала изучать английский, у меня был месяц погружения в язык, говорить я могла только в настоящем времени (до прошлого и будущего еще на дошли) И словарь был, конечно, самый примитивный. Гинзберг благосклонно выслушал мой лепет, пожал нам руки и удалился в сопровождении большой группы поклонников.

  8. Ефим Левертов

    Роберт Крили. Память
    Где-то сейчас Аллен Гинзберг
    вспоминает: однажды матери
    приснился Бог, старик, говорит она,
    живет за рекой в Нью-Джерси
    в городке Палисейдс, забытый, побитый,
    в какой-то хибаре, еле сводя концы
    с концами. Мать спрашивает старика:
    как ты мог позволить, чтобы наш мир
    дошел до такого, и все, что он может
    ей ответить, — я старался, как мог.
    Он выглядит неухоженным, говорит она Аллену,
    ходит в зассанном нижнем белье. Больно
    слышать, что Бог справляется не лучше, чем
    любой из нас, — просто еще один
    безымянный старик где-нибудь на скамейке или
    в кресле-качалке. …………………………………………
    ……………………………………………………………………
    ……………………………………………………….Не надо
    убеждать меня, будто старость может быть легкой
    для кого бы то ни было. На Золотом Пруду Нэт —
    идиллический образ: озеро, пенсионеры
    в штате Нью-Гемпшир, но это неправда, все
    это неправда. Прошу, не ссылайте тех,
    кто вам дорог, в Дома престарелых. Они
    умрут. Там только болеют. Иначе
    зачем бы им там находиться? Я
    не знаю, что будет дальше, что может
    со мной случиться… Обломки того,
    что казалось мной, выглядят все мрачнее,
    как вершины гор, которые видел когда-то,
    едва различимы в сгущающемся тумане.
    Надо как-то встряхнуться, может быть, надо
    несколько раз отжаться, выйти из дома,
    заглянуть к соседям, которых не видел годами.
    2002
    Перевод Александра Стесина
    Стихотворение отсылает читателей к поэме Аллена Гинзберга «Кадиш», посвященной его матери.

  9. Олег Колобов

    Размышления Игоря Юдовича и тщательно отобранные им факты о становлении ЖИВОГО ОРГАНИЗМА американской правовой и культурной системы, написанные человеком нашего советского воспитания для таких же, всегда очень важны и поднимают настроение.

    В этом контексте в формате «просьбы (по)читателей» его будущих трудов хочу привести два имени, которые хорошо сошлись на теме недавнего 800-летия Магна Карты и неадекватного ПРЕУВЕЛИЧЕНИЯ её значения в истории развития американского права и либеральных свобод.

    Во-первых, это Jill Lepore с её ИЗДЕВАТЕЛЬСКОЙ статьей о корнях непонимания в мире искаженного в непотребной и дешёвой массовой почтительности малозначительного эпизода с Магна Картой, статья появилась в журнале «Нью-Йоркер» от 20 апреля 2015.

    И во-вторых, это Harold J. Berman, похоже, главный авторитет в истории западного права сегодня, который фактически проигнорировал Магна Карту в своих важнейших трудах.

    1. Игорь Ю.

      Олег, позвольте не согласиться. Да, в 1215 году Магна Карта не представляла для людей того времени что-то из ряда вон выходящее. Да и было их множество. Штук 40 одинаковых в начале, четыре из которых дожили до наших дней. Потом она дописывалась и переписывалась ежегодно. Соблюдалась или не соблюдалась, забывалась и снова входила в оборот. 700 лет — многое было. Но за ней в Англии последовало сначала некоторое понимание ДРУГОГО представления о политической власти, а затем всё более серьезное понимание. Написанный и хранящийся документ, не отмененный документ, это не символический выстрел Авроры, это — документ. Значение и СМЫСЛ которого рос с годами. Берман может писать всё, что он думает. Но когда я увидел «живую» Магна Карта в Оксфордской библиотеке, когда я увидел то совершенно искреннее и восхитительное уважение посетителей и услышал рассказ Директора библиотеки об истории этого конкретного образца МК (не входящего в число «исторических» четырех, но того же 1215 года и «лучшей сохранности»), то у меня, не англичанина, слегка задрожали колени. А что касается статьи в Нью-Йоркере, то это Нью-Йоркер.
      Кстати, у меня дома есть фантастическая копия МК из Оксфорда.

  10. Соня Тучинская

    Феноменально познавательное. живо написанное, словом, с какой стороны ни возьми, — великолепное исследование. Я, прожив столько лет Сан-Франциско, и водя всех без исключения своих гостей в City Lights, и в магазин Битник за углом от него, даже не подозревала обо всем, Вами такк стройно и ладно здесь изложенном. Хотя что-то я ведь им тоже вещала при этом, про историю битнического движения, предтечи хиппи. Но, явно, не историю цензуры в Америке. Кстати, об Аллене Гинзберге читала еще в Союзе у Андрея Вознесенского, который с ним как бы дружил, но о Пете Орловски он, разумеется, и звуком не обмолвился. Кстати, одно время портреты до неприличия молодых Вознесенского и Евтушенко в старческих драповых пальто с каракулевыми воротничками висели на втором этаже этого книжного магазина, в \»поэтической комнате\», где поэты (включая и этих двух) читали свои стихи. Аллен был большой буддист. Но прощание с ним, когда он лет двадцать назад перешел в мир другой, было устроено в самой роскошной Синагоге Северной Калифорнии, в СФ на улице Аргуелло.
    Благодарствуйте, Игорь, даже не за огромный труд, который стоит за этим текстом, а за великолепный результат этого труда.

    Мелочевка, которую стоит исправить.
    Два Mutually exclusive statements :
    Сначала сказано, что \»Всеми заинтересованными сторонами было договорено, что процесс пройдет без жюри\».
    А в конце, что \»В общем, зрители и присяжные за полтора месяца узнали много интересного в этой довольно специфической сфере английского языка\».

    1. Игорь Ю.

      Соня, спасибо. Конечно, моя оплошность. Сейчас напишу Выпускающему Редактору. У меня вопрос: а что, портреты там уже не висят? Я последний раз был в магазине лет 5+ назад. Где-то примерно в то же время я был с товарищем в «Триесте», любимом кафе Ферлингетти, и рассказывая и показывая на портрет Ф., вдруг понял, что прямо под портретом сидит и попивает кофе живой герой с портрета. Сильное впечатление. Потом он вышел, пристегнул прищепкой брючину, сел на свой велосипед — и укатил.

      1. Соня Тучинская

        Портреты висели лет 10 назад. А когда, помните, Денис с Кристи, приезжали, и Вы их водили по СФ, уже не было, хотя мы их повезли в City Lights именно для того, чтобы показать им кумиров нашей молодости в пОльтах на ратине с каракулевыми воротниками. Но поехали все же не зря, так как Денис купил тогда там «Меч Константина», который Вы переводили два года. А другого перевода нет. Но Денис прекрасно читает по-английски. Лучше меня. В Триесте наведаемся в ближайшие же выходные. Хороший у нас город, только под ноги теперь надо внимательно смотреть, чтобы в человеческий кал не вступить.

        1. Ефим Левертов

          «На заданный вопрос, что, если это действительно так, отчего же у него нет стихотворения о сан-францисском рельефе, Бродский отшутился, что на вершине Рашн-Хилл, в отличие от Яникулума нет кофейни с названием «Русская горка», а если «подходить рельефно», то вот, например, кафе «Триест» находится если не на холме, то «на холмике», и об этом он как раз написал. Эта кофейня по адресу 601 Vallejo Street — экспозиция стихотворения Бродского «Кафе „Триест“: Сан-Франциско» (1980) из сборника «To Urania» («К Урании»)».
          ««Кафе „Триест“: Сан-Франциско» — среди прочего похвала кофейной культуре, давней традиции Старого Света, родившейся в коричневых кафе Амстердама и перекинувшейся в Италию. В топографии многочисленных кофеен Сан-Франциско «Триест» расположен на дальнем углу авеню Грант и до недавнего времени был заслонен шумом чрезвычайно популярного кафе «Ступени Рима», обладавшего сомнительным уличным преимуществом, а потому безотказно притягивавшим туристов. Отличие «Триеста» в том, что это — кофейня для завсегдатаев, и Бродский обязательно направлялся туда в любой из своих приездов».
          АНДРЕЙ УСТИНОВ Бродский в Сан-Франциско. Журнал «Звезда» №5-2018

          1. Соня Тучинская

            Какую прелестную связку с Бродским Вы отыскали, Ефим! Но теперь уж точно надо туда пойти. Гугл показывает, что Триесте находится сейчас по адресу 601 Vallejo Street.

  11. Ася Крамер

    Вчера до второго часа ночи читала ваш материал,  в ущерб сну, но не могла остановиться. Очень интересно, очень познавательно, и вообще важно знать. Такая информация, что заставляет думать. Как все таки зыбки грани между good and evil!

  12. Инна Ослон

    Я смутно себе представляла эту сторону американской общественной жизни и никак — юридические последствия. Спасибо, Игорь. Всегда Вас читаю.

  13. Сильвия

    Замечательная статья. А список запрещенных книг — это как хороший анекдот «кто бы мог подумать?»

  14. Б.Тененбаум

    Игорь,
    Замечательная работа. В какие-нибудь другие, более счастливые времена, вы читали бы курс лекций по российскому ТВ под названием «Краткий путеводитель к поправкам Конституции США» — и имели бы огромный успех.
    Не сейчас, конечно …

  15. Benny

    » … Интересно, что резкий рост общественных и религиозных организаций буквально помешанных на “моральной чистоте” возник по существу только после Гражданской войны. До этого законы против “грязи” существовали во многих штатах и с 1842 года — федеральный, но несмотря на пуританские традиции на них особого внимания не обращали. Число реальных исков выражалось единицами. После Гражданской войны всё изменилось. …»
    ——————-
    Моё мнение: после Гражданской войны стало больше иммиграции, ускорился технический прогресс, люди стали более мобильными и их общины менее изолированными. В результате: наиболее сильные общины попытались распространить свои внутренние правила / обычаи в виде закона для всей страны. В то время до маразма доходило именно правое мировоззрение и левый либерализм решил эту проблему (= уменьшил конфликты в обществе).
    Сейчас ситуация ОЧЕНЬ изменилась и конфликты в обществе имеют другие причины.

  16. Виктор (Бруклайн)

    Хотел бы уточнить: по-русски графствами называются английские counties. Если же речь идёт об американских counties, они по-русски именуются округами, потому что графьёв и прочих дворянских выкормышей в США нетути…

    1. Игорь Юдович

      Виктор, и вы правы. В русско-язычной прессе это вечное несогласование. В основном пользуюстя словом «графство»… и прекрасно друг друга понимают

      1. Виктор (Бруклайн)

        Игорь Юдович
        18.10.2018 в 20:54
        Виктор, и вы правы. В русско-язычной прессе это вечное несогласование. В основном пользуюстя словом «графство»… и прекрасно друг друга понимают
        \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

        Игорь, «графство» в значении «US county» входит в число таких же используемых русскоязычными жителями Штатов, как «паунд» и «наслайсать». -:)))

  17. Benny

    Муниципалитетов (графств) в стране больше трех тысяч
    —————
    Это неточность: графства (каунти) это НЕ муниципалитеты. Это более крупная административная единица, непосредственно под штатом.

  18. Benny

    Либерализация — отдельно, централизация — отдельно.
    В данном случае я полностью согласен с решением суда по делу «Вопля» Аллена Гинзбурга: такая либерализация в то время — это хорошо.

    Но по-моему есть огромная проблема (даже не огромная, а чудовищная) в этом:
    «В 1925 это противоречие было снято решением Верховного Суда, который связал Первую с Четырнадцатой, или, если говорить по-простому, распространил единое требование Первой на законы штатов.»

    Это решение действительно решило много мелких и средних проблем, но это стало одной из причин разрушения Гражданского Общества в США и одним из ключевых звеньев цепочки перехода США с традиционной американской модели демократии («гражданское общество как источник Прав Человека») на модель «государство как источник Прав Человека».
    По-моему убеждению : такое «решение проблем» для страны вполне сравнимо с «решением проблем» алкоголем для личности — в конце-концов неизбежно будет или деградация и смерть или тяжелейшая реабилитация. Моё убеждение основано, в том числе и на нескольких нобелевских работах по экономике и на очень многих обсуждениях в еврейской традиции.

    1. Илья Г. - Benny

      …одним из ключевых звеньев цепочки перехода США с традиционной американской модели демократии («гражданское общество как источник Прав Человека») на модель «государство как источник Прав Человека».
      —-
      Вы меня, конечно, извините, но это из области в «огороде бузина, а в Киеве дядька». Чем, например, государство Айова или государство Луизиана (штат, как Вы знаете, означает в переводе «государство»), лучше/хуже государства США?

      1. Benny

        Чем, например, государство Айова или государство Луизиана (штат, как Вы знаете, означает в переводе «государство»), лучше/хуже государства США?
        —————
        Лучше «Конкуренцией» между штатами (= проверка историей судебных и политических решений) и «Адаптацией» к местным условиям и к местной структуре общества.

        П.С.: «Штат» это плохой пример Гражданского Общества (ГО). Даже «графства» и «муниципалитеты» это тоже слишком крупные единицы. Но если даже штат не может узаконить свои местные нюансы в понимании Свободы Слова, то никакого ГО вообще быть не может — и у этого будут последствия, например:

        что значит «свобода сообществ» ?
        http://blogs.7iskusstv.com/?p=54038
        Две модели «прав человека» и события в Шарлоттсвиле
        http://blogs.7iskusstv.com/?p=61451

        1. Игорь Юдович

          «Штат» это плохой пример Гражданского Общества (ГО). Даже «графства» и «муниципалитеты» это тоже слишком крупные единицы. Но если даже штат не может узаконить свои местные нюансы в понимании Свободы Слова, то никакого ГО вообще быть не может — и у этого будут последствия
          ***
          Бенни, если честно и последовательно следовать вашей теории, то в некоторых штатах (или в мунициалитетах штатов) до сих пор было бы рабство. А на иудеев были бы квоты в университетах. Я не понимаю ваше отношение к Первой. Она или общенациональная или никакая. Не может быть различное отношение к правам человека от того, что он пересек границу штата или города. Что общество со временем и утвердило. Оно утвердило ОДИНАКОВОСТЬ отношения к правам человека в стране под названием СОЕДИНЕННЫЕ Штаты. Эта одинаковость могла быть хорошей или плохой по мнению разных слоев избирателей, но иначе эволюция в гражданском обществе не работает. Только расширением прав. Сужение прав происходит только в военное или какое-либо экстремальное время (вроде 9-11). И конечно, сужение является нормой в тоталитарных странах. Во всяком случае, это норма для Гражданского кодекса. В криминальном по-прежнему принимаются в большее внимание местные культурные различия для не федеральных преступлений.

          1. Benny

            Игорь Юдович: Бенни, если честно и последовательно следовать вашей теории, то в некоторых штатах (или в мунициалитетах штатов) до сих пор было бы рабство. ….
            ——————
            Нет, это неверно: из «моей» теории однозначно следуют необходимость установленного для ВСЕЙ страны «общего минимума».

            Игорь Юдович: …. Я не понимаю ваше отношение к Первой. Она или общенациональная или никакая. …
            ——————
            Некоторые конкретные аспекты Свободы Слова иногда противоречит некоторым конкретным аспектам Свободы Веры — и поэтому в разных местах США «первую» ДЕ-ФАКТО понимают очень по разному. Это просто факт, который можно наблюдать (вы хотите от меня конкретные примеры ?).
            А понимать (и проверять «историческим экспериментом») надо совсем другое:
            Если запретить делать это ДЕ-ЮРЕ, то из Калифорнии многие порядочные и продуктивные люди будут уезжать в Техас от последствий калифорнийского понимания — и даже при наличии 10% «калифорнийско понимающих» среди 90% «техаско понимающих» вся ПУБЛИЧНАЯ сфера обязательно будет установлена (через суд) по «калифорнийски» и в Техасе.
            В результате предсказуемо создаются условия, при которых «эволюционное развитие» общества имеет чудовищно плохое направление: всё больше и больше свободы от ответственности и милосердия за чужой счёт (правительство должно защищать любых граждан от последствий их же выборов).

  19. Сэм

    Очень интересно, как обычно в статьях Игоря про Америку. И абсолютно чётко выраженое автором сочуствие «либерализму» в её совсем недавнем вчера.
    Маленткое замечание, может стоит исправить:
    «В 1957 году память о войне была еще очень свежей: Вторая мировая закончилась 12 лет назад, а Корейская — совсем ничего, всего четыре». (А не пять, как в тексте)
    И маленький вопрос:
    А Сказки 1001 ночи запрещены не были?

    1. Игорь Юдович

      Сказки «1001 ночь» были запрещены в 1927 году. Об этом есть упоминание в статье.
      Корейская война, вы правы, закончена в июле 1953. Но в американской народной памяти — в 52-м, после победы Эйзенхауэра 4 ноября. Сталин ни за что не хотел садиться за стол переговоров при Трумэне, хотя активные военные действия всю вторую половину 52-го уже не велись (по существу активная фаза войны закончилась еще раньше, в 1951-м). И только после прихода Эйзенхауэра и сразу же после смерти сталина всё быстро завертелось в сторону подписания перемирия. Поэтому, формально, да — четыре года.

  20. Игорь Юдович

    Борис, в примечании 5 я даю ссылку на русский перевод.
    Спасибо за отзыв. В нормальной стране существующие законы — хорошие или со временем признанные плохими — сначала долго обсуждаются обществом, включая общество юристов, а потом медленно и частями изменяются. Иннерционность законодательной юриспруденции, медленное и не революционное изменение законов — громадное достижение американской жизни. Залог стабильности, что обычно важнее \»справедливости\», которую каждый понимает по-своему. Общество должно созреть под изменение закона. Что требует больше времени, чем многие думают.

  21. Борис Дынин

    Игорь, я поздравляю вас с этой публикацией. Она не только исторически, юридически, социально и морально интересна. Суд на «Криком» («Воплем») Аллена Гинзбурга есть то магическое стекло, через которое хорошо видно. как рождалось сегодняшнее общество внутри демократии, уважающей закон и не позволяющей ему закостенеть, и тем самым пришедшего во многом к неуважению закона (конечно, не на подобие тоталитарного государства с его разновидностями) История «Крика», суд над «Криком» и решение суда над ним есть яркое свидетельство неизбежного, органического полевения (либерализации) американского общества, что абсолютно необходимо понимать при обсуждении сегодняшнего момента и реакции на этот процесс. Здесь нет места привести текст поэмы, но я посоветовал каждому прочитавшему вашу публикацию, прочитать и «Крик» Гинзбурга, представить себя в зале суда и принять свое решение. Даже сегодня, оно вряд ли очевидно, особенно в свете многого того, что стало результатом деятельности Гинзбурга и его единомышленников в обществе. Но хотел бы я, чтобы общество законсервировалось таким, каким было в конце 50-х? НЕТ!
    Ссылки на переводы «Крика» (Вопля) можно найти в http://wikipedia.green/вопль_ (поэма) Есть и другие.

  22. Александр Бархавин

    \»гражданин, проживающий в Пенсильвании и практикующий религию кварков\»
    Или у меня громадный пробел по истории США, или Игорь хотел написать \»квакеров\», но электронный редактор был написан физиком:)

    1. Игорь Юдович

      Саша -«Острый Сокол», спасибо за находку. Дейсвительно, в оригинале тоже «кварков». Я пользуюсь Google doc программой, а она всё время меня поправляет. «Кварков» я пропустил.
      Уважаемый Выпускающий Редактор, пожалуйста, исправьте «религию кварков» на «религию квакеров». Оставить как есть было бы не справедливо по отношению к Бенджамину Франклину.

Добавить комментарий для Самуил Кур Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.