На прохожих оборачиваясь
шёл в пальто из драпа
маленький еврейский мальчик
с маленьким еврейским папой.
[Дебют] Евгений Сливкин
УЧАЩЕННЫЙ ПУЛЬС
***
На востоке лежала большая страна,
и, казалось, в ней время замедлило бег:
говорили синоптики: «Будет война!»,
говорили политики: «Выпадет снег!»
Облака, как подлодки, всплывали со дна
заторможенных в тёмном течении рек:
говорили синоптики: «Будет война!»,
говорили политики: «Выпадет снег!»
И не зная, кому из них верить сполна,
человека обняв, засыпал человек:
говорили синоптики: «Будет война!»,
говорили политики: «Выпадет снег!»
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Я просыпаюсь слишком поздно:
всклокоченная простыня
твоё тепло хранит и позу
у стенки слева от меня.
Торшер, просиженное кресло,
гардина пропускает свет.
В квартире тихо — ты исчезла:
всю ночь была, а утром нет!
На полке тузики теснятся,
в углу — коробка с барахлом.
— Элементарно, доктор Ватсон! —
сказал бы мистер Шерлок Холмс.
На скрипке он бы запиликал,
не объясняя ничего…
А мне, чтоб встать, нужны улики
существованья твоего!
О ЖЕНЕ
Моя жена — сороконожка,
я с ней уже давно живу:
походит по полу немножко
и выползает на траву.
А то книженцию какую
возьмёт и, чтение любя,
сидит, поджав сороковую
с тридцать девятой под себя.
Я никогда её вопросом
не донимаю — я не строг! —
где остальные тридцать восемь
с рожденья ей присущих ног?
СЕМЕЙНОЕ ДЕРЕВО
Раскинувшись вправо и влево,
бесплодный стыдя сухостой,
моё родословное древо
шумело несметной листвой.
И множились ветви на древе,
стремясь к небесам, что есть сил,
как праотец Лейба издревле
потомству предопределил.
Но в пику велению предка
нарушив старинный зарок,
одна непокорная ветка
несла одинокий листок.
И надо ж такому случиться,
что, славя — фью-ить! — бытиё,
весёлая певчая птица
вспорхнула как раз на неё!
***
Я был им ближе, чем родня —
я был им плотью их и кровью.
Всю жизнь смотрели на меня
они с надеждой и любовью.
Я им закатывал скандал,
а после думал: — Выход, где ж ты?..
Я их любви не осуждал,
но не оправдывал надежды.
***
В своей палате в окруженье пятен
на простыне, с боков до пола свисшей,
он был без перебоев адекватен
реальности, но высшей, только высшей.
Когда его везли по коридору,
он узнавал во встреченной калеке
то мёртвую жену, то мать, которой
не стало многим раньше, в прошлом веке.
— Меня ты узнаёшь сегодня или..? —
я спрашивал в расчёте на вниманье.
— Тебя-то я узнаю и в могиле, —
открыв глаза, сказал он на прощанье.
Я не любил по кладбищу влачиться.
Но если приползал, как черепаха, —
бывал опознан каждою частицей
его всепроникающего праха.
ГОРОДСКОЙ ЭТЮД
На прохожих оборачи-
ваясь шёл в пальто из драпа
маленький еврейский мальчик
с маленьким еврейским папой.
В небе спутники толкались,
и, отсвечивая ало,
надпись: «Мене, текел, фарес»
над карнизом пробегала.
И казалось, что заплачет
(или дождик тихо капал)
маленький еврейский мальчик
с маленьким еврейским папой.
А страна съезжала в завтра,
обнаружив по отбытью,
что забыла космонавта,
будто Фирса, на орбите.
Но вращался шар висячий,
и по тротуару чапал
маленький очкастый мальчик
с маленьким очкастым папой.
Падал дождь, и чёрным скрапом
снег ложился им под ноги.
Мальчик вырос… Ну а папа
потерялся по дороге.
***
Куда опять собрался ты?
Не лучше ли сегодня дома
переворачивать листы
семейного фотоальбома.
Кто этот юный индивид
на снимках? — Он к тебе причастен.
И жизнь его тут состоит
из вспышек радости и счастья.
Суть этих карточек проста:
они, покуда не порвутся, —
просроченные паспорта
мгновений, жаждущих вернуться.
***
В груди урчал моторчик счастья,
он заводился кнопкой «пуск»
и обеспечивал запястью
нормально учащённый пульс.
Перегревался и при этом
защитных не имел реле.
Я полагал, что он — перпертуум,
а он был просто мобиле.
***
Сердце закаляется —
кровью обливается:
вырастет здоровым,
ко всему готовым!
Что ж оно дрожит в груди,
затевая прятки
с тем, что видит впереди,
и ныряет в пятки?
Нет ни силы в нём, ни воли —
только жалость лишь одна…
От природы хворо, что ли?
Или кровь не холодна?
РАЗГОВОР
Тот эпизод и мне мерещится:
душа болит за девку эту —
сестру нескладную процентщицы,
беременную Лизавету.
Но всё же за убивца Родю нам
больней и горше без сомнений.
Вот так и мне за нашу Родину!..
Хочу, чтоб встала на колени.
НЕОСУЩЕСТВЛЁННАЯ МЕЧТА
Я в детстве стать хотел пожарным,
тушить огонь по мере сил.
И всё ж своим гуманитарным
поползновеньям уступил.
Я мысли предавал бумаге,
но все мы без следа уйдём…
Ах, лучше бы носил я краги
и чудо-каску с фонарём!
За уйму лет моих бездарных,
за всё, что накосячил тут —
гореть в огне мне. А пожарных
в бесовский пламень не берут.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Не слышно здесь собачьих наших лаев —
я в общем ни в раю и ни в аду…
Вы завели щенка, а я хозяев
себе, как ни хотел бы, не найду.
Вы будете ласкать его и тискать
и поощрять щенячий аппетит:
лакает воду из моей он миски
и на моей подстилке ночью спит.
Собаке умирать не отпроситься —
собаке смерть навязывают в дар,
когда к тебе, скулящему, со шприцем
подходит добрый друг ветеринар.
Мне хорошо, и от людских решений
я не завишу в безмятежном сне.
А вы, с гвоздя снимая мой ошейник,
хотя бы вспоминайте обо мне!
Пушистый хвост я поднимал, как парус,
и нёсся к вам на зов, что было сил.
Мне кажется, я лучше понимал вас,
мне кажется, я вас сильней любил…
СТИХИ ПРО КОТА
Мы состояли в равном браке,
друг другу не сдаваясь в плен;
и жили с нами лишь собаки:
мне и котёнок — аллерген!
Но вот когда я стану тенью
(мазнёт по стенке темнота),
тогда, наверно, в утешенье
ты заведёшь себе кота.
Пускай котяра будет вроде
меня — наученный зверёк:
идёт направо — песнь заводит,
налево — вовсе не ходок!
***
Душа моя мобилизована
была — мне снилось — без возврата:
легко откликнулась на зов она
нездешнего военкомата.
В своём задумчивом достоинстве
ничуть не понеся урона,
она сгодилась в светлом воинстве
на должность рядового дрона.
Не помню, в мураву ли, в небо ли
душа стремилась к тёмной цели,
которой у служивой не было,
пока она держалась в теле.
