Акстеньев был успешный рахманиновед. Тут его пристрастия счастливо совпадали со вкусами публики. Его публика не желала никого, кроме Рахманинова. Она обожала и обожествляла Пиария. А он с каждым концертом Рахманинова играл всё лучше и лучше. Находил всё новые и новые оттенки и краски. Он не уставал изумлять этими открытиями публику. В основном, это были Второй и Третий. А также Третий и Второй. Реже — Первый.
[Дебют] Семен Бокман
ЮБИЛЕЙ КОМПОЗИТОРА ОБЛЯПЬЕВА
«Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют…»
М.Е. Салтыков-Щедрин
***
«Весна идет! Весна идет!
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед».
Ф. Тютчев (С. Рахманинов, «Весенние воды»)
***
«Не думайте, что ваша мысль везде будет желанным гостем»
Платон
***
«Везде невежества убийственный позор»
А. Пушкин
Почему среди прочих я взял эпиграфом высказывание М.Е. Салтыкова-Щедрина, я даже сам себе не могу объяснить. Но нравится оно мне своим задушевным острословием. А действие моего рассказа происходит аж в ХХIII веке.
Приближался юбилей. Нормальный юбилей нормального композитора. Выдающегося? Да, его так называли. Его даже называли живым классиком современной музыки. Но кто может в действительности знать, что это так? Восемьдесят лет. Нелёгкая и непростая творческая судьба. Талант, конечно, был. Но в жестокой битве за достойную жизнь несколько поистёрся. И так сложилось, что к восьмидесятилетнему возрасту композитора-классика все возможные претенденты на это звание уже умерли. Не осталось никого, кто мог бы противопоставить серьёзное захватывающее искусство ему и его музыке. И он гордо воцарился на творческом Олимпе. Посредственность — это совсем не означает «плохо». Посредственность — это, когда не знают, что такое хорошо. Вот такой и была его музыка. И таким же было время, в которое он жил. Ангажированный Проповедник не раз, и не два провозгласил о том, что есть среди нас настоящий гений музыки, и это, несомненно, Владимир Вальдемарович (это не опечатка. Именно: ВАЛЬДЕМАРОВИЧ) Обляпьев. Музыку никто не слушал. Но многие серьёзно верили, что да! Есть среди нас.
Пианист Пиарий Акстеньев только ещё собрался проснуться, как зазвонил телефон. Акстеньев был успешный рахманиновед. Тут его пристрастия счастливо совпадали со вкусами публики. Его публика не желала никого, кроме Рахманинова. Она обожала и обожествляла Пиария. А он с каждым концертом Рахманинова играл всё лучше и лучше. Находил всё новые и новые оттенки и краски. Он не уставал изумлять этими открытиями публику. В основном, это были Второй и Третий. А также Третий и Второй. Реже — Первый. (А вот никто не догадался дать концерт из трёх концертов Рахманинова, как обед, где бы в меню значилось: на первое — Первый; на второе — Второй; а на третье, как компот — Третий! А на десерт, конечно, «Прелюдии»)! Ах, какие это были замечательные выступления! Меломаны смаковали находки и открытия.
— А вы заметили, как он осторожно педальнул «ре»? Рахманинов этого не делает!
— Конечно, заметила. А тему как он провёл? Прошелестел. И перед вступлением оркестра такой хитрый акцентик, как будто подтолкнул их: вот, не спите!
— Да, изумительный музыкант! И-зу-мительный!
Букеты цветов были столь огромны, что лиц дарителей не было видно и, казалось, цветы идут к эстраде сами.
Пиарий поначалу решил трубку не брать. Надоели все! Устал! И от поклонников, и от баб, и от агентов, и… «Буду спать!» Но вдруг вспомнил, что завтра концерт в Мадриде! А он в Москве! А вдруг это они звонят! Что-то изменилось? Не дай Бог! У него ведь всё по минутам расписано. Сонно потянулся рукой за сотовым к тумбочке, проговорил привычно-официально: «Хлё!..» («Х» не произнёс, а выдохнул. Это и «алло» и «хэлло» — вдруг из-за границы звонят.
— Пиарий Петрович? — Да, я.
— Это Обляпьев.
— Владимир…
— Вальдемарович…
— Да, Владимир Вальдемарович. Извините, не узнал.
— Допускаю, что вообще не знаете.
— Ну что вы! Вас знают все! – польстил Пиарий.
— Это вы меня извините, уважаемый. Мы не общаемся. Ничего удивительного в том, что вы меня не узнаёте. И музыку мою не играете. Не извиняйтесь. Я вас ни в чём не упрекаю. Я знаю ваше амплуа. Вы прекрасно играете Рахманинова. Блистательно играете, голубчик. Ваш успех заслуженный вполне. Но именно поэтому я и решил к вам обратиться. У меня юбилей. И я хотел сделать исполнение одной моей давнишней пьески сюрпризом для публики. Именно, если вы, такой исключительно одарённый и широко известный музыкант, принципиально не исполняющий современную музыку, исполните мою вещь, это будет выглядеть, как исключительное внимание к моей скромной персоне. И для слушателей это тоже будет невероятным сюрпризом. Вы не находите?
— Очень интересно, натужно восхитился Пиарий. Он терпеть не мог никакую современную музыку.
Обляпьев, как будто расслышав мысли Пиария, весело произнёс:
— Вы не волнуйтесь, Пиарий Петрович. Я не пишу современную музыку. Я пишу своевременную музыку. А эта пьеска написана мной ещё в юности. Это Юмореска. Возможно вы её даже слышали. Пьеска очень простенькая. Вы её прочтёте с листа. В данном случае не исполнение важно, а, именно, ваше присутствие. Это будет во время чествования. И от вас сюрприз. Ну как, согласны?
Ну как он мог не согласиться? Он прекрасно понимал, кто такой Обляпьев и какие за его спиной стоят могущественные силы. Он же не враг себе.
— Безусловно, согласен. Для меня это честь!
— «Какая уж честь, коли нечего есть!», сказал Владимир Вальдемарович. Вы получите за это выступление как за свой «сольник» — не сомневайтесь!
— Ну что вы, Вальдемар Владимирович…
— Владимир Вальдемарович, вежливо поправил Обляпьев. Я же не зря говорю, что вы меня не знаете.
— Простите, Владимир Вальдемарович! Конечно, я согласен.
— Прекрасно, дорогой Пиарий Петрович! Вот на этой оптимистической ноте, как говорит один мой приятель Семён, (бывший приятель) мы с вами и расстанемся. Удач вам в Мадриде!.. И в Лондоне!, чуть возвысив тон проинтонировал Обляпьев.
Всё знает. Вот собака! А вслух проговорил:
— Сердечно Вас благодарю… (пауза — это, чтоб опять не ошибиться) Владимир Вальдемарович!
— Сейчас, вероятно, кто-то уже пишет наши биографии, задумчиво проговорил Владимир Вальдемарович, Ва! Да это опять Семён! Вот привязался! — почему-то добавил с раздражением Обляпьев.
Ноты были получены по компьютеру в тот же день, и Акстеньев улетел в Мадрид. В рамках выдающегося события — юбилея классика нашей современности, классика музыки ХХIII века проводились торжественные мероприятия, а именно: премьеры, и просто исполнения многих его сочинений. Перманентный Театр Оперы Без Балета поставил совершенно сенсационную оперу «Клоны на площади». Сюжет настолько ошеломляюще запутанный, что пересказать его невозможно. Но в Финале, на Площади Оранжевых Революций собираются множественные клоны выдающихся деятелей культуры прошедших веков. Хор трёхтысячный. И, что самое восхитительное, в нём действительно поют клоны этих деятелей по партиям. В сопрано и альтах: Комиссаржевские, Ахматовы, Цветаевы, Беллы Ахмадулины, а также королевы и принцессы минувших столетий… ну, и этой женщины-математика… а, Софьи Ковалевской, клоны Аллы Пугачёвой с голосами Марии Каллас и Анны Магдалины Бах. (Голоса тоже клонировали. Наука может всё!) Очень грустные клоны Натальи Гончаровой, почему-то молчащей. Клоны Анастасии Вертинской с голосами их папы Александра Николаевича, а также от Чечилии Бартоли. В мужских голосах, конечно, Блоки, трагические теноры той ещё эпохи, и в количестве двенадцати, Есенины с Маяковскими, Маркони, Фултоны, Бунины, Рахманиновы, Ленины и Сталины с Троцкими. Лядовы, Марки Твены… Вот, да, правильно (жена подсказывает) Линкольны… Максимы Горькие и Толстые. Всякие! Вот вспомнил ещё — Гейнэ (или Хайнэ), Гётэ (или Гёты, если много?), Шопенгауэры и Канты с семьями клонов Михалковых. Клоны Маяковского, конечно, с голосами Собинова, в обнимку с Ломоносовыми, Александрами Керенскими и Корнеями Чуковскими. Всех не назвать. (И всех не могу назвать. По цензурным соображениям). С клонированными голосами Шаляпина, Паваротти, Гяурова и Лемешева. Грандиозное зрелище. Каждый клон в своём историческом обличье. Полтора десятка Эдгаров По. И все при усах в котелках и с тросточками. Клоны Людмилы Зыкиной в русских национальных костюмах поют голосами Монсеррат Кабалье. Людовики XIV и Людовики ХV в бархатных камзолах. На авансцене, справа налево, если смотреть из зала, и слева неправо, если со сцены, в чине солистов, короли Людовики ХVI и королевы Марии Антуанетты — двадцать мужских и девятнадцать женских, в ярко-красных королевских униформах и с отрубленными, без париков, словно с футбольными мячами, головами в подмышках[1]. Головы пели. Это было одновременно и страшное, и захватывающее зрелище. Его невозможно ни вообразить, ни забыть!
Мужским Неклассическим Театром Балета был поставлен балет. Назывался он «Мужская идиллия». Сотня мужчин исполняла виртуознейшие женские партии. В последнем, третьем акте из-за кулис выбегал совершенно голый Пушкин… Совсем голый, и мастерство здесь было необычайное, так-как танцевать в таком виде необычайно трудно. Особенно в фуэте и в пируэтах — вы только представьте себе это искусство! Пушкин стрелял в Дантеса из игрушечного пистолета. Дантес, тоже голый, но в эполетах, приклеенных к плечам, не погибал, а сходил с ума — это было понятно по его невероятно высоким и зловещим прыжкам. И это было ужасно приятно. Так происходила историческая справедливость в отношении нашего любимого Пушкина. Возмездие настигало злодея на сцене. Но зрители были удовлетворены. Многие плакали. От счастья, конечно. Знаменитая скрипачка прилетела с Марса на премьеру Духовной Симфонии Обляпьева. Сочинение для двух чтецов, скрипки… и наковальни. Для участия пригласили настоящего, специально обученного кузнеца. Скрипачка исполняла умопомрачительные пассажи, а кузнец ударял большим молотом по наковальне в паузах, после чего два чтеца истошно вопили: «Господи!!» Кричали так пронзительно, словно кузнец ударял их по ногам или по другим очень чувствительным членам! Получалось очень эффектно. Нервы слушателей натягивались до предела. Некоторые не выдерживали, и теряли сознание. Аплодисменты были бешеные. На концерте присутствовал Патриарх Всея Вселенной. К нему подошёл тележурналист с микрофоном.
— Ваше святейшество! Что вы можете сказать о только что прозвучавшей музыке?
— Удивительная, нечеловеческая музыка!, проговорил Патриарх с внутренним убеждением в оригинальности сказанного и, утирая пот со лба огромным белым платком с вышитым на нём крестом.
Выдающаяся пианистка-виртуозиха прилетела на концерт на личном звездолёте из соседней Галактики. Влетев через специально оборудованный и распахнутый для неё люк в потолке зала она посадила свою мини-тарелку прямо на сцену и прошла к роялю, на ходу стягивая с головы шлемофон и швыряя его на пол, пятернёй расчёсывая волосы и выпрыгивая из блестящего лётного комбинезона, под которым на ней оказалось плотно облекающее умопомрачительную фигуру великолепное концертное платье, а из плоских подошв лаковых туфель внезапно выдвинулись красивые, особым образом изогнутые каблуки. Ошеломляющее впечатление! Зал взорвался аплодисментами! Раскланявшись, галактическая красотка села к роялю. Она исполнила 24 Хромосомные Истлюдии Обляпьева. Истлюдии — это придуманный автором жанр, нечто среднее между интерлюдией и постлюдией. Все Истлюдии тональны. И во всех 24 тональностях. Но, в отличие от Баха, 12 минорных, и только после — опять по порядку от «до» и выше — мажорных. В этом сочинении его название важнее музыки, что и было заявлено автором. Это была премьера. И волнение это сочинение ещё до исполнения вызвало необычайное. Поговаривали об эффекте омоложения. Естественно был супер-аншлаг! Как это работает, предстояло выяснять огромному отряду исследователей: от паталогоанатомов и психиатров до косметологов и диетологов. Исполнялось в двух отделениях. Вы, конечно, понимаете, что это была сенсация и новаторство. Новаторство и сенсация!
Была также премьера 24-ёх, теперь уже, просто Прелюдий для контрабаса соло. Тоже тональных. И тоже 12 минорных и 12 мажорных. Но располагались они иначе. Минорные начинались в До миноре, а каждая следующая Прелюдия не выше, а ниже предыдущей, то есть Вторая — в си миноре. Третья — в си бемоль миноре и так далее. И так они шли сверху донизу, символизируя ступени Эволюции-Инволюции — в миноре и вниз. Но зато потом звучали 12 Прелюдий в мажоре. Но теперь снизу вверх: До мажор, До диез мажор, Ре мажор и так далее. Сочинение исполнялось в одном отделении. На этом настаивал автор. Он утверждал, что таким образом к концу исполнения должно наступить состояние транса, в котором будет открыт истинный смысл произведения. Он и наступал. И даже обилие еды и питья не могло этому помешать и даже — наоборот — способствовало. (Об этом ниже). Это дало повод горячо высказаться Ангажированному Проповеднику. Он назвал эти Прелюдии медитативными и новым этапом в Музыкальной Эволюции ХХIII века. Путь в ХХIV век!
Предвидя сложности восприятия всех вышеперечисленных произведений, во время представлений и премьер в середине залов были накрыты столы-фуршеты с большим количеством еды и питья: коньяки, водки, шампанское, вина, балыки, колбасы, икра всякая, а также кабачковая и баклажанная, заливная осетрина, лососина горячего и холодного копчения, жареные и копчёные куры, рябчики, еврейская фаршированная рыба, узбекский плов, итальянская пицца, мексиканская бурита, сыры мягкие и твёрдые и ветчины, масло сливочное, помидоры; перцы были сладкие всех цветов радуги, пирожки с мясом и с капустой, и даже с яйцом, и очень большие; торт «Наполеон», «Киевский» и вафельный шоколадный, творожная запеканка, а также хлеб белый и чёрный и французские булочки. Яблок не было и редиски. И огурцов не было. И не было никаких сухариков: ни сладких, ни солёненьких. Это, чтоб не хрустели и не хрумкали. Зрителей предупреждали перед началами мероприятий, что они могут тихонько подходить к столам во время выступлений. Выпивать и закусывать. И, конечно, поток жаждущих и алчущих не оскудевал. Многие возвращадись на свои места с фужерами и тарелочками. Это было торжество изобилия, гуманизма, культуры и чистого Разума! Всё-таки ХХIII век! Было сделано всё для того, чтобы народ не скучал! Успех во всех мероприятиях был несокрушимо велик!
И вот настал день чествования юбиляра. В Большом Зале Правительственного Дворца собрались почётные гости юбиляра, а также зрители, купившие на него очень дорогие билеты. Чествование транслировалось по всем 2340 каналам Телевидения на всю Галактическую Систему и на Тонкий Мир! Фуршета не было. Но после чествования намечался колоссальный банкет. Для всех: и гостей, и зрителей. Это была эпоха торжествующей демократии. Было много красивых выступлений и задушевных пожеланий юбиляру. Обляпьев сыграл с большим успехом Первую часть своего юношеского концерта для фортепиано с оркестром. Дирижировал Клон Главного Дирижёра Госоркестра ХХ столетия. К сожалению, живого современного ОРИГИНАЛЬНОГО дирижёра для этой должности не нашлось. Да и зачем он, если этот — мастер! Выступил Выдающийся Деятель Нашего Государства. Он сказал, что Владимир Обляпьев был и остаётся лучшим композитором Нашей Страны и нашей Эпохи, что «были, конечно, в нашей стране и другие замечательные композиторы. Например, Чайковский… (пауза). Или Римский-Корсаков… (пауза).Или Мусоргский.. (пауза). Глинка и Гуно… (пауза)». (Гуно, вероятно, по принципу аналогии — «гуано» и пр. — с чем-то не совсем приличным, но почвенно с «глинкой» схожим), Соловьёв-Седой… (пауза). Фрадкин и Френкель… (пауза). Фельцман и Финкельштейн… (пауза). Да мало ли кто!»
Зал восхищённо внимал, удивляясь эрудиции Выдающегося Деятеля Нашего Государства! Они не знали, что, благодаря вживлённому в мозг чипу-приёмнику ему транслировали текст, но не вполне грамотно. Но зал этого не заметил. Такова была Эпоха!
Выдающийся Деятель Нашего Государства продолжил своё выступление:
«…Но никто из них, совсем никто!.. (пауза). Не сумел с такой беспощадностью и убедительностью вскрыть пороки и восславить достижения именно нашего времени, времени Всеобщего Благоденствия, которое всё-таки наступило в ХХIII столетии вследствии искоренения этих самых пороков!»
И Выдающийся Деятель Нашего Государства собственноручно прикрепил к лацкану пиджака Обляпьева Орден за Выдающиеся Мегакультурные Достижения Второй Степени. (Орденом Первой степени обладал сам Выдающийся Деятель, которым его наградил, конечно, втайне от него, Парламент Страны).
Выступил Первый Поэт Государства. Он прочёл коротенькое стихотвореньице.
Чудесный флёр твоих творений
Накрыл страну своею сенью
И я, сомнений не имея,
Скажу в упор:
Ты маг! Ты гений!
Обляпьев прослезился, и они жарко обнялись.
Выступил Ангажированный Проповедник.
«Дорогие друзья! Я только что окончил свою новую книгу о величайшем композиторе всех веков и народов! Да! Всех веков и народов! Книга называется… (воцарилась большая, как сказали бы в далёком прошлом — мхатовская — пауза) Называется книга… Бах и… извините, оговорился, Океан Обляпьева и Бах!» ( Бурные аплодисменты!) Я не могу здесь пересказывать её содержание, но вам станет понятен её пафос, если я скажу, что Бах в переводе с немецкого — это ручей. Так вот Владимир Вальдемарович Обляпьев — это океан, неисчерпаемый океан творчества!» (Бурные и продолжительные аплодисменты!)
Вот именно эта тирада и не понравилась Обляпьеву. «Что ж ты меня с океаном сравниваешь? Люди ведь не дураки! Сравнил бы хоть с полноводной рекой, что ли», обиженным, якобы, тоном, говорил Владимир Вальдемарович, вручая Ангажированному Проповеднику толстый конверт с деньгами. Но это было уже после. А пока Ангажированный блистал красноречием. Продолжим слушать и мы.
«Все жанры музыки подвластны ему: от незатейливой — в метафорическом, разумеется, смысле — песенки до громадных симфонических полотен! Это не шутка! Владимир Обляпьев — это единственный композитор, который постоянно собирает своей музыкой полные залы по всей нашей Галактике! (Очень продолжительные и очень бурные аплодисменты!) Это моя десятая книга о великом нашем современнике. Предыдущие назывались: 1. Обляпьев, Камю и Рамо. 2. Как Обляпьев ответил Гайдну. 3. Владимир Обляпьев — искромётная Вершина! 4. Обляпьев и прочие. 5. Обляпьев и несовершенство Моцарта. 6. Отсутствие фольклора в творчестве Обляпьева. 7. Любимые ритмы Обляптьева. 8. Красота, которая спаслась в творчестве Обляпьева. 9. Мудрость композитора Обляпьева.
Заказать их можно (И НУЖНО), написав на мою планетку, маленькую такую, крошечную планетёнку. Она называется Аэтерна, в честь Греции и талантливого дирижёра ХХ-го века. Кстати, в ближайшее время на радио «Морфей» будет записана первая передача из большого цикла «Десять Сонат для вибрируемого ксилофона с мигалками Владимира Обляпьева». В ней прозвучат три Сонаты. К сожалению, через радио мигалки не будут видны. Для этого нужно приобрести специальный видео-адаптер. Это можно сделать, подписавшись на весь цикл, предварительно направив заявку в адрес радио с пометкой Проповедник. Но и, не видя мигалок, вы легко поймёте, какая супергениальная это музыка! (Академик Экивоков, бывший на этом концерте, впоследствии желчно заметил одному из своих коллег, что именно благодаря таким деятелям, как этот Проповедник, нам никогда не удастся забыть великих классических персонажей, Тартюфа, например. «Ведь он же просто его оживляет!», сказал он, смеясь).
В заключении Ангажированный Проповедник весьма эмоционально провозгласил Владимира Вальдемаровича Обляпьева совестью эпох. «Да, именно! Не эпохи! А эпох!», подчеркнул он, драматично возвысив хорошо поставленный баритон-голос — «так-как ни у одного ещё художника, НИ У ОДНОГО! В ВЕКАХ! Не было такой безупречной, такой стерильно чистой совести и репутации, как у господина Владимира Вальдемаровича Обляпьева!»
И наконец Ведущий объявил: «А сейчас — сюрприз!» Обляпьев опять поднялся на сцену и прошёл к роялю. Вслед за ним вышел… Пиарий Акстеньев. Но он был… со скрипкой(?!) Вот это да! Оживление в зале. Обляпьев заиграл, хорошо известную многим, свою юношескую пьеску. После небольшого синкопированного вступления в низком регистре, на стекляшках рояля в высоком регистре зазвучало:
-тити-та-та тA тити-тити та тА тити-та-та тА-а-ти тити-та тА…
Зрители отметили аплодисментами радость узнавания озорной музыки, а Пиарий серьёзно слушал, ожидая своего вступления. Он иногда делал такое движение, как-будто сейчас начнёт играть. Но всё не начинал. Обляпьев продолжал играть, хитро поглядывая в зал. А Пиарий всё готовился. И вот пьеса — это было слышно — стала приближаться к концу. А вот сейчас и скрипка покажет свой голос. Как интересно! Какой талант этот Пиарий Акстеньев! Сейчас, сейчас. Пиарий привычно, казалось,приладил скрипку к плечу. Должны были прозвучать два заключительных, всегда неожиданно ярких, аккорда у фортепиано… Но не прозвучали. А вместо них Пиарий уверенно и вполне профессионально извлёк две ноты пиццикатто на открытых струнах скрипки. Эффект был совершенно сокрушительный. Зал взорвался аплодисментами и криками «браво»!
5-16 апреля 2019, Belmont, 6 ноября 2022 г. 19 ноября.
Примечание
[1] 15 апреля 2019 года случился пожар в Парижском соборе Нотр-Дам.
