Путь слез, как тихий ручеек
Из розы дивной лепестков;
Моя печаль из ран течет
Небес забытых и снегов.
[Дебют]«Я ХОТЕЛ УБЕЖАТЬ ПРОВОРНО»
Переводы стихов Дилана Томаса
Когда-то цветом строчек старый стол
Заляпан был (в окне виднелось поле
и неприглядный холм, через него я к школе,
заплатами от игр сверкая, утром брел),
Вот только гладь морскую строк я должен сморщить;
Они премило гибнут, и рассвет убьет их.
Когда-то мы свистели с ребятами сквозь парк,
А ночью в холод и в любовников-кукушек
(в их гнездах листвяных) пуляли камни,
Деревьев тени были точно слов оттенки,
И лампы молний бродягам разрывали мрак;
Здесь строчкам прежним нет места больше.
Как камень рука бросает новый стих.
Once It Was the Colour of Saying.
Once it was the colour of saying
Soaked my table the uglier side of a hill
With a capsized field where a school sat still
And a black and white patch of girls grew playing;
The gentle seaslides of saying I must undo
That all the charmingly drowned arise to cockcrow and kill.
When I whistled with mitching boys through a reservoir park
Where at night we stoned the cold and cuckoo
Lovers in the dirt of their leafy beds,
The shade of their trees was a word of many shades
And a lamp of lightning for the poor in the dark;
Now my saying shall be my undoing,
And every stone I wind off like a reel.
Записи, касающиеся поэтического искусства.
Я и мечтать не смел о том, чтоб жизнь вести
в мирах покрытых переплетом книг,
среди песчаных бурь и строк из льда,
пространств, которые колышет смех,
и ослепляет нестерпимый свет,
и плещет ярко он поверх страниц,
как блики от бесчисленных частиц,
и все они — слова, слова, слова,
и будет живо каждое всегда
восторгом, славой, чудом и сияньем.
Notes On The Art Of Poetry.
I could never have dreamt that there were such goings-on
in the world between the covers of books,
such sandstorms and ice blasts of words,,,
such staggering peace, such enormous laughter,
such and so many blinding bright lights,, ,
splashing all over the pages
in a million bits and pieces
all of which were words, words, words,
and each of which were alive forever
in its own delight and glory and oddity and light.
О, Маска Где
О, маска где и стена, чтобы укрыться мог
От острых, эмалевых глаз-шпионов в очках?
Скрытно бушует ярость в тихих садах лица.
Призрак столба от нагих заслоняет врагов
Рта штык в обители слабой молитвенных слов,
Или труба, сдувающая сладкую ложь,
На дубовом панцире шевелится моем,
По ложному следу пуская хитрых лисиц.
Испачканное горе вдовца свисло с ресниц,
Белладонны капли смывая с высохших глаз
Предающих бездействием потери свои,
Рот изгибая голый или скрытно смеясь.
O Make Me a Mask
O make me a mask and a wall to shut from your spies
Of the sharp, enamelled eyes and the spectacled claws
Rape and rebellion in the nurseries of my face,
Gag of dumbstruck tree to block from bare enemies
The bayonet tongue in this undefended prayerpiece,
The present mouth, and the sweetly blown trumpet of lies,
Shaped in old armour and oak the countenance of a dunce
To shield the glistening brain and blunt the examiners,
And a tear-stained widower grief drooped from the lashes
To veil belladonna and let the dry eyes perceive
Others betray the lamenting lies of their losses
By the curve of the nude mouth or the laugh up the sleeve.
Клоун на Луне.
Путь слез, как тихий ручеек
Из розы дивной лепестков;
Моя печаль из ран течет
Небес забытых и снегов.
А если я коснусь земли —
Исчезнет всё.
Так грустно и прекрасно…
И зыбко, как тончайший сон.
Clown in the Moon.
My tears are like the quiet drift
Of petals from some magic rose;
And all my grief flows from the rift
Of unremembered skies and snows.
I think, that if I touched the earth,
It would crumble;
It is so sad and beautiful,
So tremulously like a dream.
Одиноким Трудом Поэта.
Одиноким трудом поэта
У края нахлынувшей ночи,
Когда ярость луны клокочет,
А любовники в их постелях
С камнем горя в ладони белой,
Я дорогу ровняю свету
Не для пищи и не для славы
Своему невечному телу,
Не для жизни в домах богатых,
Но для самой обычной платы
Из глубин сердец величавых.
Не для гордеца с его чувством
Я пером неистовым, лунным
Вывожу на листах из пены,
Не для мертвецов знаменитых,
С их псалмами и соловьями;
Для любовников свое знамя
Подниму, сжимающим горе.
Кто не станет за мною вторить —
Посвящаю свое искусство.
In My Craft or Sullen Art.
In my craft or sullen art
Exercised in the still night
When only the moon rages
And the lovers lie abed
With all their griefs in their arms
I labour by singing light
Not for ambition or bread
Or the strut and trade of charms
On the ivory stages
But for the common wages
Of their most secret heart.
Not for the proud man apart
From the raging moon I write
On these spindrift pages
Nor for the towering dead
With their nightingales and psalms
But for the lovers, their arms
Round the griefs of the ages,
Who pay no praise or wages
Nor heed my craft or art.
Особенно, когда октябрьский ветер.
Особенно, когда октябрьский ветер
Подмерзлой пятерней вихры мне треплет,
Иду в пожаре солнечного света,
Бросая крабью тень земле навстречу;
Шуршу по пляжу, чаек смех внимаю,
Как ворон прохрипит, на ветке сидя;
Моя душа словами корчась, выйдет,
Кровь силлабическую проливая.
Я вижу (из своей словесной башни)
У горизонта, на деревья схожи,
Болтливые фигурки женщин; в парке,
Как звезды, малышня руками машет…
Из шелестящих крон деревьев местных,
Из скрипа их стволов, корней их крика,
Рассказ соткется яростный и дикий;
Из голосов воды морской и пресной.
Часы, качая маятником, вертят
Слова, провозглашая речь об утре,
Смысл нервный декламируя по сути;
Танцуя, флюгер говорит о ветре.
Из знаков луговых рассказ составлю
(Но, говорят травы сигналы, сгинет
С червивою зимой всё, что я знаю),
И воронья грехов ещё добавлю.
Особенно, когда октябрьский ветер
(Ворвутся в повесть осени заклятья,
Паучьи речи, шум древесной крови)
Землю колошматит кулаками реп,
Из бессердечных слов составлю строчки.
Я истощен ручьями крови синей,
Что сердце из глубин своих изринет.
Птиц с побережья голоса гогочут.
Especially When the October Wind.
Especially when the October wind
With frosty fingers punishes my hair,
Caught by the crabbing sun I walk on fire
And cast a shadow crab upon the land,
By the sea’s side, hearing the noise of birds,
Hearing the raven cough in winter sticks,
My busy heart who shudders as she talks
Sheds the syllabic blood and drains her words.
Shut, too, in a tower of words, I mark
On the horizon walking like the trees
The wordy shapes of women, and the rows
Of the star-gestured children in the park.
Some let me make you of the vowelled beeches,
Some of the oaken voices, from the roots
Of many a thorny shire tell you notes,
Some let me make you of the water’s speeches.
Behind a pot of ferns the wagging clock
Tells me the hour’s word, the neural meaning
Flies on the shafted disk, declaims the morning
And tells the windy weather in the cock.
Some let me make you of the meadow’s signs;
The signal grass that tells me all I know
Breaks with the wormy winter through the eye.
Some let me tell you of the raven’s sins.
Especially when the October wind
(Some let me make you of autumnal spells,
The spider-tongued, and the loud hill of Wales)
With fists of turnips punishes the land,
Some let me make you of the heartless words.
The heart is drained that, spelling in the scurry
Of chemic blood, warned of the coming fury.
By the sea’s side hear the dark-vowelled birds.
Уши в башенках слышат.
Уши в башенках слышат,
Руки на двери ворчат,
Глядят в проемы глаза,
Пальцы торчат из замков.
Бежать или одному
Здесь находиться, пока
Незрим для глаз чужака
Я стану в доме пустом?
В руках этих ягоды или яд?
На самом краю земли,
У тонкой плоти морской
И побережья костей,
Беззвучно горы лежат,
Холмы забытые спят.
Кружение рыб и птиц
Не потревожит покой.
Уши шум ветра слышат —
Как будто пламя трещит,
И видят глаза судов
Якоря над заливом.
Мне надо бежать туда
С ветром в моих волосах
Или дождаться смерти,
Не повстречав моряка?
В трюмах этих ягоды или яд?
Руки на двери ворчат,
Якоря над заливом…
Хлещет по скалам ливень.
Впустить ли мне чужака,
Приветствовать моряка,
Иль встретить смерть одному?
Руки чужие и трюмы судов,
Ягоды в вас или яд?
Ears in the Turrets Hear.
Ears in the turrets hear
Hands grumble on the door,
Eyes in the gables see
The fingers at the locks.
Shall I unbolt or stay
Alone till the day I die
Unseen by stranger-eyes
In this white house?
Hands, hold you poison or grapes?
Beyond this island bound
By a thin sea of flesh
And a bone coast,
The land lies out of sound
And the hills out of mind.
No birds or flying fish
Disturbs this island’s rest.
Ears in this island hear
The wind pass like a fire,
Eyes in this island see
Ships anchor off the bay.
Shall I run to the ships
With the wind in my hair,
Or stay till the day I die
And welcome no sailor?
Ships, hold you poison or grapes?
Hands grumble on the door,
Ships anchor off the bay,
Rain beats the sand and slates.
Shall I let in the stranger,
Shall I welcome the sailor,
Or stay till the day I die?
Hands of the stranger and holds of the ships,
Hold you poison or grapes?
Я хотел убежать проворно.
Я хотел убежать проворно
От шипения лжи двуликой,
И от ужасов старых крика,
Ускользающего подобно
Дню, за холм упавшему в море.
Я хотел убежать проворно
От своих приветствий унылых
К ежедневным призракам зыбким,
От призрачных звуков бумаги,
От пустых звонков, от занудства…
Я бежать хотел, но боялся, что жизнь
Сгореть (ещё не начавшись) могла
От старой, повсюду тлеющей лжи,
Меня ослепить, всё выжечь дотла…
А может, дрожа от древнего страха,
Вздымавшего волосы по ночам,
Морщинами губ над трубкой шепча,
Я упаду на перину смерти?
Не так сойти я хотел бы в могилу
Полуобычным и полулживым.
I Have Longed to Move Away.
I have longed to move away
From the hissing of the spent lie
And the old terrors’ continual cry
Growing more terrible as the day
Goes over the hill into the deep sea;
I have longed to move away
From the repetition of salutes,
For there are ghosts in the air
And ghostly echoes on paper,
And the thunder of calls and notes.
I have longed to move away but am afraid;
Some life, yet unspent, might explode
Out of the old lie burning on the ground,
And, crackling into the air, leave me half-blind.
Neither by night’s ancient fear,
The parting of hat from hair,
Pursed lips at the receiver,
Shall I fall to death’s feather.
By these I would not care to die,
Half convention and half lie.
