©"Семь искусств"
  март 2022 года

Loading

В марте месяце вся научная интеллигенция и мирское население Казани были потрясены известием, что всеми почитаемый и добропорядочный профессор Константин Мережковский уличен «в преступлениях против нравственности», якобы неоднократно «посягая» на свою 12-летнюю воспитанницу-сироту, которая, не желая более терпеть, донесла на своего благодетеля его университетскому начальству и в полицию.

Евгений Белодубровский

ИСТОРИЯ ОДНОГО СОВПАДЕНИЯ
ИЛИ СОН «СМЕШНОГО» ЧЕЛОВЕКА

(Константин Мережковский, Иван Карамазов, Розанов, Набоков, Академик АН СССР А.Л. Тахтаджян и другие …)

Евгений БелодубровскийЭтюд прошлого века.

Рискую.

На суд читателей «Семи искусств…». Ибо этот человек несколько раз был рекомендован на Нобелевку по биологии. Первым его рекомендовал сам Илья Ильич Мечников. Вот Вам еще кровные братья двух прошедших («промельк!!!») веков, принесшие миру и отечеству славные и добрые плоды просвещения и науки: Набоковы — старшие: Владимир и Константин, Вавиловы: Николай и Сергей, Братья Райт и так далее и тому подобное…


А Мережковских аж целых трое: Костя, Сережа и Димитрий…

Итак, 10 января 1921 года, в полдень портье скромного Familles-Hotel (Lausannestrasse, 8), что на окраине Женевы, проходя по коридору четвертого этажа, под дверью 48 номера, который вот уже два с лишним года снимал один и тот же клиент, обнаружил прямо под ногами записку, на которой крупными буквами было объявлено предупреждение, гласившее, что всякая попытка открыть дверь и войти в комнату таит в себе большую опасность. Тут же им была вызвана пожарная команда и полицейский комиссар. Через наружное окно с улицы пожарные проникли в номер и увидели на постели накрепко привязанный к кровати ремнями от дорожного чемодана труп этого самого постояльца. Рядом на ночном столике стоял высокий пустой бокал с остатками какой-то белой мутной жидкости, на дне серебряная столовая ложка и конверт на имя комиссара.

В конверте — письмо, три короткие строки: «Я слишком стар для работы, и слишком беден для жизни». И подпись. Все.

Так, трагически, на чужбине, в безвестности и одиночестве, по собственной воле и разумению, кончил жизнь профессор Казанского университета, выдающийся русский ученый — зоолог и палеонтолог Константин Сергеевич Мережковский… Покойному было всего 66 лет.

Первоначально научная карьера К.С. Мережковского складывалась вполне удачно. С юных гимназических лет, пристрастившись к естественным наукам, он поступает в Петербургский университет и весьма успешно заканчивает его. Работы по биологии и зоологии простейших организмов, опубликованные в научной периодике, а также в «Трудах Общества Естествоиспытателей и Ученых», деятельное участие в ряде дальних рискованных зоологических и ботанических научных экспедиций на Белое море и в Крым обнаружили в нем талант исследователя и снискали ему признание и уважение в научной среде. В эти же годы, в поисках новых редких палеонтологических образцов флоры и фауны, Константин Сергеевич предпринимает дальние, рискованные, длительные и весьма-весьма результативные экспедиционные поездки в Америку и в Австралию, где, в целях безопасности и, не желая пристального к себе внимания аборигенов, вынуждает себя путешествовать совершенно анонимно и даже подчас без проводников и необходимого бытового снаряжения…

В результате, к 25 годам Константин Сергеевич уже имел высокий авторитет в научном мире коллег-зоологов и палеонтологов в Университетских городах России, а также в Америке и в ряде Европейских стран.

Тогда же К.С. Мережковский был единогласно избран приват-доцентом Петербургского Университета, с одновременным назначением Директором Университетского Зоологического Кабинета.

В начале 1900 годов, уверенный в себе ученый, на пороге новых открытий и идей, молодой профессор К.С. Мережковский отправляется вновь за границу, где в течение ряда лет продолжает свои оригинальнейшие исследования по палеонтологии простейших, опубликовав целый ряд поистине «революционных» научных статей, существенно изменивших прежние представления о такой тончайшей области биологической науки, как палеонтология реликтовых образцов древней флоры и фауны (весьма обширная библиография имеется в Каталоге РНБ!).[1]

Дальнейшая научная карьера Константина Сергеевича Мережковского оказалась связанной уже с Императорским Казанским университетом, где он занял место профессора биологического факультета и директора тамошнего Зоологического Музея. И именно там в провинциальной Казани, в течение 10–12 лет профессор К.С. Мережковский сумел обобщить весь уникальный материал своих экспедиционных, университетских и зарубежных исследований, которые, по мнению современного петербургского академика-биолога А.Л. Тахтаджяна обернулись поистине «пионерскими» открытиями в области синхронистам в эволюционной биологии, а также в смежных областях палеонтологии, протистологии, протосинтеза, послужившие основой самых современных исследований т.н. эндосимбиоза. В  «Очерке истории Казанского университета» (2002 г. Ред. — проф. И.П. Ермакова) читаем:

«К.С. Мережковский развил выдвинутую А.С. Фаминцыным (курсив здесь и далее наш —!) гипотезу о происхождении организмов путем симбиоза и назвал этот процесс симбиогенезом, что означало происхождение организмов путем комбинации или соединения двух или нескольких существ, вступающих в симбиоз. Исследования хроматофоров растений, произведенные Мережковским, позволили ему предположить симбиологическое происхождение носителей пигментов в растительной клетке.» (стр.139)

Однако в 1890-годы, во время одной из своих ранних научных путешествий по миру, где-то в американских саваннах, наш Константин Сергеевич Мережковский, совершил еще одно «революционное» действо, но уже совершенно в иной области, а именно в области литературной, фантастической, применив при его создании свою же методику симбиогенеза, но уже на самом Человеке, лихо, соединив историю с философией, демографию с религией, культуру с футурологией и медициной (вполне возможно, что именно это открытие некоторым образом «примыкает» и объясняет ту трагедию, которая произошла с ним в ночном гостиничном номере на окраине Женевы…), о котором и пойдет речь в нашем очерке о К.С. Мережковском.

Не обычном, потому что литература, философия, это, как известно, «дело жизни» его брата, известнейшего во всех интеллигентных кругах и углах России — драматурга, поэта, и исторического романиста — Дмитрия Сергеевича Мережковского…

Итак!

В 1903 г. в Берлине неким господином Фридрихом Готгейнером, владельцем частного русского подпольного (то бишь не подвластного русской цензуре) издательства, что на Унтер ден Линден, № 47, малым тиражом была выпущена, отпечатанная в Веймарской типографии некоего Георга Ушмана, книжечка-сказочка под весьма оригинальным названием «Рай земной, или Сонъ въ зимнюю ночь. Сказка-Утопия XXVII века». Автор сего текста был — именно наш К.С. Мережковский.

Эта редчайшая книжица, в восьмерку листа, но — аж в 480 страниц, относится нынче к уникальной коллекции изданий политической литературы так называемой «вольной печати».

Нелегально попав в Россию в лихие времена «свобод» 1905 года, утопическая сказочка Мережковского тут же была запрещена полицией. Почти весь её тираж «арестован». И уничтожен. А те несколько редчайших экземпляров, что избежали конфискации, до самых последних времен горбачевской гласности — не разрезанные, но в новеньких переплетах были (но уже по большевистскому декрету как вредные и ненужные) накрепко упрятаны в спецхраны главных библиотек (или, как преогромная редкость, в самые укромные уголки библиофилов-старателей). Ибо — о каком еще «земном рае» можно мечтать вне большевистской советской идеологии?

Что же это за книжица такая «вредная», и в чем же оригинальность мышления её Автора — сказочника К.С. Мережковского.

Замечу сразу, что история нашей литературы знает не много примеров, когда бы ученый — естественник выступал в роли профессионального писателя-сказочника (то есть человека утопического, человека-выдумщика, фантаста)… Исключение составляет разве что писатель Кот-Мурлыка (1829—1907) — псевдоним старшего коллеги и учителя Константина Мережковского по Казанскому Университету, Николая Петровича Вагнера. Правда, Вагнер в своих сказочках о людях и животных не претендовал на сочинения утопических «житий» в райских кущах человека XXVII века (на манер нашего Автора — провидца), хотя его также активно занимали общественные вопросы… Другое дело, что ученые — естественники, по-видимому, первые фантасты, ибо они что-то «свое» знают и примечают даже наперед о жизни и смерти всего живого на Земле, исследуя источник жизни и эволюцию всего животного или растительного мира от древних палеонтологических отложений Каменного века — до современных болезней морских лишайников, микроскопических картинок размножения простейших, медуз и планктона и до Человека…

Итак, «Рай земной… XXVII века», книжечка — сказочка нашего Константина Мережковского, удивительная книга (которая с первых же строк поражает изложением и не «отпускает» Вас до последней страницы) открывается предисловием, в котором Автор наиподробнейшим образом, детально (словно под микроскопом) и, что называется, «на полном серьезе» представляет нам суть своей «фантазии», основанной на теории «симбиогенеза двух плазм», то есть т.н. «Терризма» и «Стерилизации»:

« … Терристом — можно быть, будучи в тоже время и теистом, и пантеистом, и буддистом или теософистом. Можно верить и в существование личного Бога, и в загробное существование, можно верить и в бесчисленный ряд перевоплощений, и в тоже время желать, и находить нужным, и принимать меры, чтобы временное существование на земле, для чего бы оно ни было предназначено, не было рядом горестей и печалей, и чтобы это был рай земной, в котором люди, вместо того чтобы грубеть душой и ожесточаться сердцем, как теперь, имели бы возможность, напротив, смягчать свои сердца в благоуханной атмосфере светлого счастья, безоблачной радости, дабы после смерти они явились не с истерзанной от страдания душой, а с улыбкой на устах существами чистыми, невинными, наивными, способными жить счастливо и при иных условиях …»

За этим страстным, горячим определением «терризма» Мережковский предлагает нам свое толкование и термина «стерилизатор»:

«… я считаю необходимым обратить внимание читателя на то, что «стерилизатор» — являющийся таким важным фактором в моей сказке, не есть продукт моего воображения, а, по-видимому, может считаться действительным фактом. Я слыхал, по крайней мере, что недавно изобретены жидкости, обладающее свойствами, которые я придал стерилизатору в своей сказке. Но если бы он и не был открыт, то его необходимо найти и, нашедши, хранить в тайне. Это великая сила, и кто знает, для чего она может пригодиться человечеству; делать же такую силу достоянием массы — неблагоразумно.»

Далее идет собственно текст самой «Сказки-Утопии». Это некая грустно — нравоучительная хроника всего лишь двух дней из жизни «нового сообщества новых людей» и столь же обширных философских бесед самого героя «Правителя… Рая XXVII века» по имени Эзрар как со своими «земляками», так и с нашим Автором, основа которых — нравственное комментирование 10-ти заповедей жизни, то есть некий новый моральный кодекс нового человека, сочиненный самим К.С. Мережковским.

«…По причинам личного свойства я не читал романа Достоевского «Братья Карамазовы» и вовсе не был с ним знаком, когда писал настоящее сочинение…»

С Федором Михайловичем Достоевским был, как давным-давно известно, знаком отец К.С. Мережковского — тайный Советник С.И. Мережковский, а в 1880 году Достоевскому лично был представлен младший брат, Дмитрий, которому тогда было 15 лет, о чем было, безусловно, известно К.С. Мережковскому. А в том же 1903 году, в год выхода «Сказки-Утопии», Дмитрий Мережковский выпустил 2-хтомный труд «Л. Толстой и Ф. Достоевский», что также не могло не быть известным его брату, Константину. [4]

Но когда, зачем и почему произошло чудо? То есть, когда, зачем и почему сие неожиданное, дерзкое и чудодейственное совпадение (идей, мыслей и мечтаний о будущем мирового устройства) явилось нашему автору — зоологу, «живущему» в мире самых простейших организмов Косте Мережковскому — с дерзкими мыслями, идеями и страстями вымышленного героя Достоевского, Ивана Павловича Карамазова:

«… Но уже вполне покончивши эту работу и даже переписавши её начисто, я совершенно случайно прочел в одном журнале критическую статью, разбиравшую этот роман. В этом разборе приведена была выписка из романа, поразившая меня до глубины души своим замечательным совпадением с моей сказкой. Если отбросить некоторые религиозные мысли, в ней заключающиеся, то окажется, что на пространстве одной-двух страниц Достоевский выразил почти все главнейшие, основные положения моей утопии и иногда почти теми же фразами, теми же словами.» [6]

И далее, там же:

«…Я мало склонен к мистицизму, по природе я более всего скептик, но признаюсь, когда я прочел это место, то меня охватил какой-то мистический ужас; мне показалось это чем-то сверхъестественным, мне представилось, что дух Достоевского, войдя в меня, заставил меня развить его мысли в только что написанной сказке. И это как будто подтверждалось самим процессом, каким она у меня появилась: подобно какой-то лавине, подобно неудержимому потоку вылились высказанные в ней мысли, предстали передо мной изображенные в ней картины с необыкновенною яркостью и рельефностью, и все эти мысли, все эти картины, вылившиеся из каких-то неведомых внутренних тайников моего ума и воображения, выступили в моем сознании с поразительной быстротой, в течение каких-нибудь 2, 3 часов, совершенно помимо моей воли, полусознательно, цепляясь друг за друга, вызывая одна другую. И вдруг, о, ужас! Такое совпадение. Впечатление было такое фантастическое, ужас так велик, что я разрыдался. И только вспомнив еще более странное совпадение еще более сложных мыслей, одновременно появившихся в уме Дарвина и Уэллса, я успокоился: как там, так и тут это могло быть делом простого случая и не требовало отдельного вмешательства таинственных мистических сил. Но, как и там, совпадение это кажется мне многознаменательным: значит тут близка истина. И истина заключается в том, что человечество само неспособно управлять своими делами на земле; устройство его дел земных, устройство его земного благополучия должно быть передано в руки отдельных лиц…»

Далее идут два пространных текстовых «Приложения».

В первом — содержится некий философский манифест, состоящий из 10 больших глав (занявших более трех четвертей всей сказки в виде диалога автора с самим собой), из которых каждая названа особо претенциозно. К примеру: «Прогресс отвратителен», «Прогресс бессмыслен», «Необходимость заговора и насилия», «Материя и Дух», «В чем счастье»… И заканчивается самым главным, основным (больным «достоевско-карамазовским») вопросом К.С. Мережковского к читателям (и к самому себе): «Осуществима ли идея христианства?»

Во втором — под названием «Выписка из Достоевского «Братья Карамазовы» (часть вторая, книга пятая, глава 5)» — полный текст означенного гениального текста Достоевского. Это, как известно, самый горячий и страстный эпизод из «Легенды о Великом Инквизиторе», сочиненной Иваном Карамазовым, и тайно поведанной своему брату Алеше, начинающийся словами «Обращаясь к Иисусу Христу, Великий Инквизитор говорит: «Ты гордишься своими избранниками…» и до слов «Завтра сожгу Тебя. Dixi.»

Нет смысла пересказывать содержание наивного и сложного сочинения профессора К.С. Мережковского.

Ибо автором избран совершенно банальный «бродячий» сюжет для всякой фантастической сказки-притчи: некий взрослый человек спит в зимней комнате, он где-то далеко от родного дома своего детства. Он видит отчетливый «явный сон наяву», как некий неглупый ученый господин из XIX века, то есть, видимо, сам Костя Мережковский, путешествуя по бурному морю-океану, терпит, как водится, кораблекрушение, и (известным в литературе — манером — a les Robinson Kruso) попадает на обитаемый остров. Но!!! В «другое время». В тот самый рай земной, на восемь веков вперед, в XXVII век, правда, на «знакомый» по названию остров Таити, что по-прежнему, несмотря на разницу лет, и веков преспокойно существует в акватории Тихого Океана. На острове этом живут люди, свято верующие в свое гармоническое бессмертие, но — не просто люди! А люди — Боги. Население фантастического острова — всего 625 душ, которым согласно укладу — отведено всего 35-40 лет земной жизни. На них трудятся «в поте лица своего» грязные безропотные и свободные рабы, то есть тоже такие точно люди (с виду), но по природе и уму — не сознающие своего рабства, лишенные этого сознания — многовековым опытом отбора и стерилизации…

И хотя, как оказалось (по творческой воле Автора), сии веселые граждане «таитяне-островитяне» говорили с ним на одном языке, все остальное — быт (содружество без социальных различий и половых проблем), еда (плоды вечных деревьев и кофе с коровьим молоком на берегу), досуг (веселье, танцы, гимнастические игры) несколько иные, далекие от обитателей Земли начала XX века:

«Как свободны, размашисты были все их движения. Как свежи и звонки их молодые голоса! Как стройны и красивы их юношеские тела… И, Боже! Что за красота! Самое пылкое Воображение не могло бы себе представить ничего подобного. Все как на подбор были писаными красавицами и красавцами. Какое разнообразие типов красоты… Легкие шатры — жилища, посуда (золотые вазоны и серебряные ложки и плошки)…»

Здесь же спор — монолог о «власти, государственном устройстве, идеологии» этого реально-утопического сообщества людей, произнесенный неким просвещенным, обожаемым и почитаемым всеми таитянами стариком, по имени Эзрар, этаким всезнающим Оракулом — пророком, направо-налево цитирующем новому пришельцу из прошлого XIX века — Библию, антиков, а также совершенно современных К.С. Мережковскому — Чарльза Дарвина, Гладстона, Спенсера, Чемберлена, романы Льва Толстого, Григоровича, Огюста Ренана, «древнейшую» культуру и науку Европы XIX–XX века…

«Его лицо, довольно смуглое и несколько восточного типа, окаймленное длинной пушистой бородой с сильной проседью, было полно ума и выразительности; тонкий, с легкой горбинкой нос и высокий прямой лоб придавали ему печать благородства, а большие серые замечательно красивые глаза его смотрели на меня полные доброты и ласки. От этого взгляда мне сразу стало как-то тепло, спокойно и доверчиво на душе.»

В первых четырех номерах петербургского «толстого» литературно-критического журнала «Русский вестник» за 1891 г. появилась большая критическая статья Василия Розанова «Легенда о Великом инквизиторе. Опыт критического комментария». В.В. Розанов — известный и последовательный ученик Н.Н. Страхова (религиозного философа-идеалиста и анти дарвиниста, «друга-недруга» Достоевского и доверительнейшего собеседника Льва Толстого и Владимира Соловьева) написал этот «разбор» под влиянием его литературных идей.

Более чем половину всего текста статьи Розанова (которая была серьезно встречена читателями и критикой и вскоре вышла отдельным изданием) составляли обширнейшие цитаты из произведений Достоевского и, в частности, в конце её был помещен тот самый отрывок из «Братьев Карамазовых» Достоевского, который привел в «ужас» почти дословным совпадением Константина Сергеевича Мережковского, в главе — приложении к «Сказки-утопии».

Причем, К.С. Мережковский в своем сказочном диалоге «играл» за брата Алешу», а Предводитель Рая Эрзар — «за Ивана Карамазова». Они буквально «по Достоевскому» горячо и страстно спорят о Религии, Христианстве, о самом Иисусе Христе, о необходимости страдания и искупления, что едва не привело их к ссоре…

«… Я понимаю, сказал я, что вы, отвыкшие видеть зло и страдание, так возмущаетесь при мысли о нем, и я и сам признаюсь, не совсем это понимаю, но, дорогой Эзрар, вы не подумали об одном — ведь страдание очищает, возвышает дух и в этом может быть его оправдание. О, невозможно общество без страдания…»

Перед пробуждением, во сне, в прохладной хижине гостеприимного хозяина Рая — мудрого и пытливого старика — предводителя «терриста» и «стерилизатора» Эзрара наш герой и автор видит в совершенной яви дом своего детства и себя самого ребенком. Зимний вечер. Вот его умершая мать, которая любовно и по-детски называет его Костей, гладит по голове, жалеет, что-то спрашивает, и вот-вот почти приближается к его постели, притрагивается к нему… И он с ужасом просыпается:

«…Опять я среди противных людей — алчных, грубых, бессердечных людей. Опять войска, фабрики, проценты, кабаки, школы, грубый рабочий, бьющий с пьяна своих детей, тонкий вельможа, продающий свою совесть, рабочий, чей труд до седьмого пота, бедный ученый в затхлой атмосфере лаборатории…»

Такова утопия, которая, благодаря неким мистическим совпадениям, духовному неравнодушию, любви и преданности Федору Достоевскому и его творениям — соединила двух братьев Мережковских — младшего Дмитрия, поэта и философа, и старшего — Константина, оригинального ученого-биолога, мечтателя и первооткрывателя …

Но, однако, рай, представление о рае как о совершенно реальном и достижимом — для Константина Мережковского заключался не в фантазиях и мечтах о совершенстве души, не в оправдании и искуплении «необходимого страдания», не в раздирающих душу Человека проклятых вопросах о смысле жизни и необходимости страданий! Нет!!!

«…То была прелестная грациозная 12-летняя девочка, с нежным розовым личиком, чудными большими наивными глазами. Опушенными длинными ресницами. С восхитительными детскими линиями маленького ротика, вся розовая, свежая, как утренней росой покрытый розовый бутончик. Она подошла ко мне вплотную, обхватила своими руками мою талию и прижавшись ко мне своим румяным личиком с очаровательной улыбкой взглянула мне вверх в лицо и произнесла: «Ты наш»… Да! Я ваш, дети, я вас понимаю умом и вас бесконечно люблю сердцем, вас добрых, милых, доверчивых бесхитростных, веселых, счастливых… Одни вы, дети, умеете жить, одним вам не надо знать, зачем вы живете на свете… И за то я вас тоже люблю, и за это вот награда — вам награда — ваш будет рай земной.» [9]

И как знать — не продиктовано ли сие странное сочинение, написанное на чужбине, в Америке, невероятной попыткой гениального ученого-биолога, отыскать «концы и начала» гармонии жизни Человека в соединении с непознаваемым и почти необъяснимым богатством Природы, Солнца, Звезд, обитателей Животного и Растительного Мира.

«…Я люблю свою сказку, как родное свое детище, это теперь даже почти единственная моя привязанность на земле, после того как я все на ней потерял…»

Таким был Константин Мережковский, этот одинокий человек науки, в своей походной лаборатории, который склонившись над сильным микроскопом, сквозь наблюдаемый им процесс симбиоза размножения и деления мельчайших частиц реликтовых особей лишайников или планктона видит на призрачной стеклянной пластинке — словно на киноэкране — аналогичный, но совсем иной фантастический мир людей, мир красоты и справедливости.

Однако, подобно героям Достоевского, не лишенных ни великих заблуждений, ни тяжких страстей …

В 1914 году, жизнь Мережковского резко изменилась, рухнула в бездну, и ему, почти до конца дней, пришлось испытывать унижение, обструкцию, презрение родных, близких и коллег и, в конце концов, бедность и изгнание…

В марте месяце вся научная интеллигенция и мирское население Казани были потрясены известием, что всеми почитаемый и добропорядочный профессор Константин Мережковский уличен «в преступлениях против нравственности», якобы неоднократно «посягая» на свою 12-летнюю воспитанницу-сироту, которая, не желая более терпеть, донесла на своего благодетеля его университетскому начальству и в полицию, о чем мгновенно, благодаря нетерпеливой казанской прессе, стало известно в Петербурге, в Москве и — в Министерстве Народного Просвещения…

Основательные слухи об этом «преступлении» К.М. Мережковского носились в городе давно, некоторые из его коллег по университету «были в курсе» и даже ближе… И не дожидаясь следствия и уголовного суда, боясь более серьезной огласки и полагаясь в основном на газетную шумиху, сплетни, наговор коллег из «другого лагеря», откровения свидетелей и «жертв», а также на невнятицу в показаниях самого профессора — Министерство Народного Просвещения справедливо рекомендовало администрации Казанского университета и Совету профессоров настойчиво потребовать от Мережковского быстро покинуть стены Университета.… И даже Казани. И прибыть в распоряжение Министерства. Профессор К.С. Мережковский едет в Петербург и через некоторое время (при активном содействии того же Министерства) вскоре отправляется еще дальше (от будущего и неотвратимого суда над ним и неминуемой последующей каторги), в Европу, где живет годами в изгнании, то во Франции, то в Германии, ведя жизнь изгнанника… Но это уже другая история… [9]

Незадолго до своего печального и добровольного конца, уже давно оставив в России жену и сына,[10] в полном одиночестве, К.С. Мережковский, после многолетних скитаний по университетским городам и лабораториям Европы, наконец, поселяется в Швейцарии, в Лозанне, в гостинице, ставшей его последним одиноким пристанищем в этом безумном мире. И все эти годы — К.С. Мережковский, бесконечно преданный науке, ни на миг не оставлял своих исследований в области открытого им метода, достигнув больших результатов, чем нынче просто обязана гордится наша отечественная наука и не в последнюю очередь — Императорский Казанский университет и его современные историки и биографы… [11]

Остается добавить, что у нас нет основания сомневаться в «достоевском» происхождении сей райской утопии Константина Мережковского, равно как и в его утверждении, что вся эта «ивано-карамазовщина» явилась ему во снАе (вот конкретная аллюзия с фантастическим рассказом Ф.М. Достоевского «Сон смешного человека»), написанная им далеко от родного Петербурга, на чужбине, в Америке, минуя тот период жизни и хоть какое-то даже приближенное знакомство с самим Достоевским, с его «Дневником писателя» и с собственно текстом «Братьев Карамазовых»… Трудно представить, чтобы Константин Мережковский при создании своей сказочки не был знаком с другим «пророческим» текстом Достоевского, с другой «сказочкой», а именно с рассказом «Сон смешного человека» из «Дневника писателя» 1878 года и главным монологом его героя — и факты биографии самого К.С. Мережковского, вплоть до решения «смешного человека» свести счеты с жизнью и картины «новой прекрасной жизни в мире Любви и Гармонии», явившиеся ему во сне накануне самоубийства, и спасительную встречу с чистым и непорочным ребенком, вернувшим его к жизни…

Дабы он, Мережковский обрел там, в иной жизни, наконец покой и мир с самим собой, ибо в этой уходящей по собственной воле жизни, в которой у него было предостаточно споров, заблуждений, безумных снов и деяний «против нравственности» (хотя вина Мережковского не была доказана по суду…) все же как биолог, ученый муж и философ нарушил известный библейский завет утопическим образом, сумев соединить в одном лице гения и злодейство.

Правда, на самом деле этакое «соитие» весьма и весьма противоречиво и напрочь расходится с великими подчас (да и в большинстве своем) безответными вопросами и идеями Федора Михайловича Достоевского, наравне и со всеми выстраданными им самим нравственными законами человеческого бытия…

ПОСТСКРИПТУМ НЕСКОЛЬКО ИЗ ДРУГОЙ ОПЕРЫ

Вот братья — так братья. Взял я навскидку сначала с десяток «братков», читанул их куррикулум витае и с удивлением (уму непостижимо) обнаружил, как богата наша отечественная история, наука, культура и просвещение этой категории хомо сапиенс, связанных просто элементарно семейными кровными узами, то есть просто взять и вылупиться (вывалиться) и (отнюдь не по личному «соизволению» из одного гнезда, как цыплята)… Конечно, конечно (сто раз — конечно) судьба каждого из братьев (кто старше, кто — моложе, кто «принес» миллион, кто — кроху, тут роли не играет, не та минута) локальна, но как-то так мне стало удивительно «не по себе» — неужто тут «срабатывает» этот родовой признак, родимое пятно, с коим рождается каждый из нас. И дорожит им, как детством, боясь потерять… так, да не так, судить не берусь, однако вот — смотрите …

Смотрите!!! Набоковы — старшие: Владимир и Константин; Вавиловы: Николай и Сергей; Петров и Катаев; Анненские: Николай и Иннокентий; Капицы старшие: Петр и Леонид, младшие: Сергей и Андрей; Эткинды: Ефим и Михаил; Гиппиусы: Владимир и Василий; Гуковские: Григорий и Михаил; Слонимские: Николай и Михаил; Лозинские: Леонид и Григорий; Покрассы: Самуил, Дмитрий и Даниил; Кабалевский и Аедоницкий; Радловы: Сергей и Николай; Рерихи: Святослав и Юрий; Шмидты: Сигурд, Владимир и еще третий — Александр (правда, все трое от разных жен Отто Юльевича); Луначарские: Анатолий и Платон; Орбели: Леон, Иосиф и Элевтер; Верховские: Юрий и Вадим; Янчевецкие: Василий и Дмитрий; Перельманы: Яков и Александр; Шкловские: Владимир и Виктор; Андрониковы: Ираклий и Элевтер; Пастернаки: Борис и Александр; Гольденвейзеры: Александр и Алексей; Френкели: Виктор и Борис; Ливеровские: Юрий и Алексей; Бианки: Виталий и Александр; Соломины: Андрей и Евгений… И, наконец, нынче владельцы дум и чаяний народных Михалковы: Андрон и Никита…

А вот из «сестер» у меня на памяти на круг не так богато. Цветаевы: Марина и Ася; Рождественские: Милена и Наталья; Наппельбаум: Ида, Фредерика и Ольга (Грудцова); Вертинские — красавицы; есть под сурдинку «Сестры Федоровы», солисты «Ленконцерта» из моего детства, но они совсем даже и не сестры, как, скажем, «чапаевцы» братья Васильевы. Не лишне для века XIX упомянуть еще навскидку — братьев Киреевских, Стасовых, Бекетовых, Аксаковых, Достоевских, Аничковых, Чеховых, не говоря уже о братьях — Ульяновых… Но это просто из области эрудиции, как говорится, «для дам» и дабы просто не прослыть профаном …Но, повторяю, как в начале этого очерка: никакой закономерности высшего порядка вы тут не найдете, но чтобы убедится в обратном — предлагаю историкам, социологам, генеалогам и профессорам всяких—разных «био», предлагаю не только продолжить этот список — и вывести хоть какой-либо вердикт. Если уж удалось доказать «Теорему Пуанкаре» — то нам и флаг в руки, хотя Перельман был вовсе не профессор.

Примечания и литература

  1. БСЭ. Т, 1999 г.; Биографический Словарь «Русские писатели», М. Т-4, статья «Мережковский Дмитрий Сергеевич» (автор — В. Лавров);
  2. А.Л. Тахтаджян. Доклад в сб. «Труды международного Ботанического Конгресса», Ленинград, 1975; См. Генеральный Каталог РНБ в Петербурге (список трудов К.С. Мережковского на русском и иностранных языках); Ekkehard Hohtermann. “Konstantin S. Merezkovskij und die Sumbiogenesetheorie der Zellevolution». BAKTERIENLIHT WURZELPILZ.
    CATALOG. 1997, p–1 (с портретом); Klaus Renefeld.
    Naturwissenschaliiche Rundschau 52(4), 1999. p 1666;
    “Endosymbiosen in Forschuhg und Geschichte»;-
    Florabiohistorika, 2000 (За эти сведения искренняя наша Благодарность госпоже Ларисе Шумейко, исследователю из Касселя (Германия). Нам известны также и другие названия статей и книг, посвященных К.С. Мережковскому в русской, советской и зарубежной научной и научно-популярной периодике и тематических биографических словарях.
  3. К.С. Мережковский. «Теория двух плазм как основа симбиогенеза, учения о происхождении организмов» УЗКУ. 1909. Т.76. кн. 12. стр. 1–102).
  4. С.В. Белов. «Ф.М. Достоевский и его окружение. Том 1. Энциклопедический словарь. Издательство «Алетейя», СПб.,2001г., стр.: 541-543;
  5. К этому абзацу из «Предисловия» к тексту прилагалась авторская сносочка: «В интересах читателя, я не привожу здесь выписки из романа Достоевского, о которой идет речь, а прилагаю ее в конце книги, дабы читатель познакомился с ней уже после того, как прочтет мою сказку». У нас никаких оснований подвергать сомнению действительность всего того, что «привиделось» Мережковскому в связи с Достоевским и его «Легендой…» В истории нашей науки есть феномен Менделеева, когда ему приснилась его «Периодическая система…»  Заметим, что в задачу настоящей публикации не входит сколько-нибудь подробный анализ воззрений Дарвина и Уоллеса, равно как и разбор и оценка, философских взглядов самого Мережковского, отраженных в его «Утопии» — это вне нашей компетентности…
  6. Нет ли в этом «признании» Мережковского — мистического приближения и предчувствия феномена «нимфомании» в набоковской «Лолите», а прежде того — гениальной проникновенной идеи Достоевского о «слезе ребенка» и его отношение к «Сикстинской Мадонне» Рафаэля Санти.
  7. См. Брокгауз и Ефрон «Новый энциклопедический словарь», Т–1916 г. 
  8. Сын Борис родился 8 января 1890 г. В отсутствие отца был определен в Кадетский корпус (упоминается в дневниковой записи З.Н. Гиппиус от 2 янв. 1902 г.: Гиппиус З.Н. Дневники. М., 1999. Т. 1. С. 119–120). В 1917 г. он был совладельцем товарищества химических фармацевтических производств «Б.К.Мережковский и К» («Весь Петроград на 1917 год»). О Борисе Константиновиче Мережковском упоминает Н.Н. Берберова: «<…> Был человек довольно замечательный, изобретатель всевозможных вещей — от усовершенствованной мины до губного карандаша, не пачкающего салфетки. Ни он, ни жена его, видимо, никогда у Мережковских (Д.С. и З.Н. Гиппиус. — М.З.) не бывали» (Берберова Н.Н. Курсив мой: Автобиография. М., 1996. С. 285). Между тем в письме, написанном 6 окт. 1921 г., Мережковский просит свою парижскую знакомую Софью Григорьевну Пети принять участие в судьбе племянника. «Мой племянник Борис Константинович Мережковский перешел, наконец, границу со страшными приключениями и смертельными опасностями. Сейчас адрес его: Finlande. Mikkeli. Societetshotel. Если возможно послать ему пропуск во Францию, то надо послать по этому адресу. <…> Пропуск нужен ему и жене его Надежде Андреевне Мережковской» (Письма Д.С.Мережковского к супругам Пети // Новое литературное обозрение. 1995. N 12. С. [109–117] 115). (Моя искренняя благодарность писателю М.Ф. Золотоносову за эти уникальные сведения) .
  9. До сих пор имеет место инерция отрицательного негативного «советского» отношения к профессору Мережковскому в связи с «казанской историей», несправедливо пренебрегая его выдающимися заслугами в области биологической науки. В недавно вышедшем юбилейном томе «Студенты и преподаватели Казанского университета. 1804–2004.» Казань. 2002 г. имя К.С. Мережковского совершенно отсутствует, а в уже цитируемых нами выше строках из другого сборника (и отмеченных особо курсивом) по истории Казанского университета имя профессора Мережковского несправедливо названо вторым, первым же названо имя казанского биолога профессора А.С. Фаминцына, который, на самом деле, был младшим коллегой Мережковского, но к открытию Константином Сергеевичем уникального явления «симбиогенеза» прямого отношения не имел…
    См. «Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия» 2001 г.
    «МЕРЕЖКОВСКИЙ Константин Сергеевич (1955–1921). Брат Д.С. Мережковского. Труды по альгологии, систематике беспозвоночных, антропологии. Один из основоположников теории симбиогенеза.»
    «Биологический энциклопедической словарь, М. 1986
    «СИМБИОГЕНЕЗ (от симбиоз и …генез), гипотеза о происхождении организмов путем симбиоза. Была выдвинута А.С. Фаминцыным в конце 60-х гг. XIX в. на основании изучения структуры лишайников. Он впервые обратил внимание на эволюционное значение симбиоза и рассматривал его в качестве особого способа эволюции организмов — как средство для построения сложных организмов из нескольких простых. В дальнейшем К.С. Мережковский (1905, 1909) назвал этот процесс «Симбиогенезом», что означало происхождение организмов путем комбинации или соединения двух или нескольких существ, вступающих в симбиоз. Исследования хроматофоров растений, проведенные К.С. Мережковским, позволили ему предположить симбиотическое происхождение носителей пигментов в растительных клетках. Гипотеза «Симбиогенеза» была развита Б.М. Козо-Полянским (1921, 1924)…
  10. На рассказ «Сон смешного человека» Достоевского, как на еще один и едва ли не главный источник «Сказки-Утопии» К.С. Мережковского мне указал шведский исследователь творчества Достоевского Доктор Хольгер Лундбак из Стокгольма. Искренняя ему благодарность. Некоторые из фактов из жизни К.С. Мережковского в родительском доме, в университете, и вообще очень непростые отношения с окружающими людьми, примыкающие к монологу героя рассказа Достоевского «Сон смешного человека» — отражены в поэме Дмитрия Сергеевича Мережковского «Старинные октавы» и ряде других стихотворений и мемуаров .
  11. В московском издательстве «Ладомир» в 2003 году тиражом в полторы тысячи экземпляров вышла книга (уже с благодарностью упомянутого нами выше) известного талантливого петербургского писателя, публициста и историка М.Н Золотоносова «Братья Мережковские. Роман для специалистов. Книга 1. Отщерenus Серебряного века», oснованная на материалах русских и зарубежных архивов и библиотек, ее автор (по моему мнению) безосновательно поспешил отнести К.С. Мережковского и его жизнь в науке к эпохе т.н. «серебряного века». Это в корне неверно и потому, как не крути, существенно снижает уровень и качество всей талантливой тысячалистной книги, опускаясь, подчас до скабрезности …
Print Friendly, PDF & Email
Share

Евгений Белодубровский: История одного совпадения: 5 комментариев

  1. Юрий Фролов

    Из Перельманов нельзя не упомянуть брата Я.И., беллетриста и драматурга Иосифа Исидоровича Перельмана, писавшего под псевдонимом Осип Дымов.

  2. A.B.

    Евгений Б. : «А вот из «сестер» у меня на памяти на круг не так богато. Цветаевы: Марина и Ася; Рождественские: Милена и Наталья; Наппельбаум: Ида, Фредерика и Ольга (Грудцова); Вертинские — красавицы; есть под сурдинку «Сестры Федоровы», солисты «Ленконцерта» из моего детства, но они совсем даже и не сестры…»
    ——————————————-
    Можно добавить сестрёнок Лилю и Эльзу. Первая мучила Маяка, вторая стучала на Арагона… Да , ещё сестрёнка —
    Ольга Чехова, русская Мата Хари… Нет, не скажите, уважаемый Евгений, были сестрёнки в наших селеньях.
    Да ещё какие непростые. Однако, Чеховские «Три сестры» — лучше всех. 🙂
    Спасибо огромное за ещё один прекрасный, по стилю и содержанию, документ эпохи.
    P.S
    «Таким был Константин Мережковский, этот одинокий человек науки, в своей походной лаборатории, который склонившись над сильным микроскопом, сквозь наблюдаемый им процесс симбиоза размножения и деления мельчайших частиц реликтовых особей лишайников или планктона видит на призрачной стеклянной пластинке — словно на киноэкране — аналогичный, но совсем иной фантастический мир людей, мир красоты и справедливости…»
    — — Kaкими прекрасными мечтателями были братья М…
    P.P.S. « … Терристом — можно быть, будучи в то же время и теистом, и пантеистом, и буддистом или теософистом…
    … я считаю необходимым обратить внимание читателя на то, что «стерилизатор» — являющийся таким важным фактором в моей сказке, не есть продукт моего воображения, а, по-видимому, может считаться действительным фактом. Я слыхал, по крайней мере, что недавно изобретены жидкости, обладающее свойствами, которые я придал стерилизатору в своей сказке…« — — — — «…мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть про-странство и про-стор»

  3. Тартаковский

    «…увидели на постели накрепко привязанный к кровати ремнями от дорожного чемодана труп этого самого постояльца».
    Но труп сам себя «накрепко привязать» не мог.
    Значит, убийство, а не самоубийство?..

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.