Больше его ни о чём не спрашивали. От волнения он перешёл на латышский язык и не смог ничего объяснить. Всё остальное уже происходило без него. Но когда его спросили: — «Куда ты выбросил нож?», он почуял совсем недоброе, а когда ему показали закрытую кастрюлю и попросили открыть её, ему стало плохо. Он открыл её и упал в обморок. Внутри лежали отрубленные детские кисти рук.

Джейкоб Левин

АСТРОФИЗИК

Раймонд Дубов и Дэвид Прайс познакомились в Нью-Йоркской плавучей тюрьме. Когда Дэвид подошёл к Рэю, тот старательно растирал носком сникерса чей-то окурок на полу прогулочного дворика. Дэвид Прайс, как и полагается воспитанному человеку, подождал пока Дубов закончит свою работу и обратился к нему:

— Вы купили сникерсы в тюремном магазине?

— Нет, меня в них привезли.

— А меня «приняли» в очень дорогих туфлях. Надеюсь, что кожа не успеет сморщиться до окончания моего срока.

— А когда у вас суд? — спросил Дэвид.

— Ещё не знаю.

— Наверное, моё дело выделено в отдельное судопроизводство…

— Тогда это долго.

— А-а-а, понятно. Это потому, что я — не американский гражданин?

— Да, так бывает.

— Извините за нескромность, а ваши «подельники» — американцы?

— Нет. У меня их вообще нет.

— Вот как? Это забавно. Однако, я не смею проявлять любопытство. Здесь это не принято. Приношу свои извинения. А я — учёный. Жил и работал в Индии, но какое счастье, что меня будут судить здесь, в этой благословенный стране… На всякий случай — моё имя Дэвид.

— А моё — Раймонд, можно Рэй, я из Латвии,

— А Вы родились в Индии?

— Нет, я там преподавал. В Мумбаи.

— В Мумбаи?

— Да, в Мумбаи, точнее в Бомбее. Я — астрофизик.

— Я тоже преподаватель, — сказал Рэй.

— О! так вы мой коллега! Вы и сейчас преподаёте?

— Точнее, был преподавателем.

— Имеете степень?

— Даже не верится. Без пяти минут почти кандидат химических наук. Но «почти» не засчитывается.

— Что может химик из Латвии делать в тюрьме штата Нью-Йорк? Хотя и это тоже спрашивать не принято. Кстати, мне показалось, что у вас русский акцент.

— К счастью, нет, — ответил Рэй. — Моя фамилия Дубов вводит всех в заблуждение. Это русская фамилия. Но моя настоящая фамилия Озолс, по-русски означает дуб. Моя семья была интернирована русскими в Сибирь. Мы, латыши, не любим копаться в этом.

— Да, я слышал про ваше чувство антагонизма к агрессивным соседям, — сказал Дэвид.

— Ничего удивительного, — ответил Рэй. — Латвия до войны представляла одну из самых крепких экономик в Европе. Это — несмотря на население всего в полтора миллиона. Оно состояло из латышских, русских, шведских, немецких и других европейских народностей. Латвийский серебряный лат был когда-то одной из самых уважаемых денежных единиц в Европе. Технически мы были впереди многих европейских стран. Про Россию я и не говорю. Крохотный «шпионский» фотоаппарат «Minox» 35 мм, был сконструирован нами ещё до войны. У нас была маленькая опереточная армия, но она была вооружена бронетранспортёрами собственного производства — не хуже германских. В море плавали две подводные лодки, сделанные на наших верфях, а в небе летали наши военные аэропланы. Был почти налажен выпуск своих легковых автомобилей. Страна никогда не знала голода! А потом — пришли советские коммунисты и принесли с собой великий беспорядок. Интегрировали в нашу здоровую, логичную рыночную экономику свою коммунистическую пародию, и в Латвии родился больной гибрид. От него мы и сегодня избавиться не можем.

— Здорово Вы меня просветили, — сказал Дэвид. — Вы рассказали это всё без запинки, как будто прочли статью из Википедии.

— Привык к общению со студентами, — покладисто сказал Рэй.

— Вы очень откровенны, приятель, — переходя на дружескую ноту, тепло и открыто сказал Дэвид.

Сам Рэй понимал, что нельзя открываться так, сразу, но Дэвид был первым человеком в плавучей тюрьме и, может быть, даже во всей Америке, с которым после долгого молчания так запросто разговаривал Рэй. Кажется, Дэвид его понимал.

— Если серьёзно, — сказал Рэй, — то мой рассказ о нашей экономике — это в каком-то смысле иллюстрация к тому, как я оказался в Америке в поисках работы. Всё равно вы захотите об этом узнать. Вы ведь тоже любопытны. А что меня привело в плавучую тюрьму штата Нью-Йорк — это другая история.

— Однако, коллега, нам пора идти. Было приятно познакомится.

— До следующего раза, — сказал Рэй.

На такой приятной, джентльменской, абсолютно не тюремной ноте состоялось знакомство Рэя и Дэвида.

— В следующий раз, Рэй, старайтесь говорить о русских потише. Здесь их много, — сказал на прощание Дэвид.

— Но я же не персонифицировал проблему, я никого не обидел, я говорил об экономике, — ответил Рэй.

На другое утро над Рэем пошутили. Когда он стоял под душем, какой-то низкорослый худой субъект подошёл сзади и накинул ему на шею скрученное полотенце — как уздечку. Просто накинул, и больше ничего. Потому, что Рэй стоял к нему спиной, и глаза его были в мыле.

Все засмеялись. Это была популярная в то время в тюрьме шутка. Обычно за полотенцем в худшем варианте следовало изнасилование. Но этот «шутник» тут же со смехом убежал. Рэй был довольно крупным мужчиной, и с ним шутить так было нельзя. Было понятно, что за этим «шутником» стоят люди посолиднее. Рэй вымылся, оделся, подошёл к плюгавому «шутнику» и сказал: «Если тебе повезёт, и ты когда-нибудь вырастешь, один раз тебе сильно расквасят нос». И ушёл.

Внешне Раймонд был мало похож на учёного, но на человека, который совершил то, за что он был арестован, он и вовсе не был похож.

Раймонд приехал в Америку присмотреться и, возможно, найти преподавательскую работу. Он хотел прожить в Америке год, улучшить свой английский, попытаться подыскать работу поближе к своей специальности, а потом привезти из Риги жену. В Америке у него не было никого из родных, но была тринадцатилетняя крестница его жены Анита. Когда Раймонд женился на Расме, она уже была крестной матерью Аниты, а он, хоть и не был её крестным отцом, но с удовольствием разделял эти обязанности. Тем более, что у них не было своих детей.

Откуда было Раймонду знать, что настоящий отец крестницы находился на последней стадии онкологического заболевания, если тот и сам этого не знал? Они с дочерью снимали студию в районе Даунтаун в Бруклине. К приезду Раймонда, жить отцу крестницы оставалось всего два дня. Он скончался в Пресвитерианском госпитале. Мать Аниты умерла тремя годами раньше. Девочка осталась совсем одна. Самому Раймонду было не до неё: работа, английский язык, поиски контактов, письма, но когда девочка стала просить его не отправлять её в «интернат», он решил, что надо бы дождаться конца учебного года, потом решать что делать. Может быть, Расма в Риге к этому времени продаст недвижимость и сможет приехать. Квартира, где оставалась крестница, была из последних денег оплачена перед смертью ее отцом на 10 месяцев вперёд. Оставалось ещё 4 месяца. А в школу девочка ходила недалеко, она была рядом с домом. Сам Раймонд снимал студию в итальянском районе над магазином, где он работал. Это было удобно и дёшево. Когда оставалось время, приблизительно раз в неделю, Раймонд просил у хозяина магазина разрешения отлучиться. Тогда он привозил девочке продукты. В основном, фрукты и овощи.

В последний месяц девочка стала бояться его и, когда он приходил, забивалась в угол и грубила ему. Он стал приходить реже. А когда он пришёл в самый последний раз с коробкой шоколадных конфет «Перуджино» и апельсинами, она и вовсе не открыла двери. Он положил конфеты под дверьми и ушёл.

Полицейские позвонили в его дверь ночью и арестовала его прямо у него в студии. Ему задали вопрос:

— Как часто вы навещаете квартиру Энн Майклсон?

Он забыл, что Энн Майклсон — это и есть Анита Михельсон, и сказал спросонья:

— Я не знаю такую.

Больше его ни о чём не спрашивали. От волнения он перешёл на латышский язык и не смог ничего объяснить. Всё остальное уже происходило без него. Но когда его спросили: — «Куда ты выбросил нож?», он почуял совсем недоброе, а когда ему показали закрытую кастрюлю и попросили открыть её, ему стало плохо. Он открыл её и упал в обморок. Внутри лежали отрубленные детские кисти рук.

— Возможно, он и не убивал её, — сказал кто-то. — Это мог сделать другой, из тех двух, снятых камерой, но насиловал её он регулярно. Время и дни его посещений записаны на камеру и точно совпадают со временем его ухода из магазина.

На протяжении трёх месяцев хозяин магазина идеально записывал часы, когда Рэй отлучался. А его «Salumeria» буквально завалена небольшими коробками конфет «Перуджино», такими, какие подозреваемый оставлял у дверей вместе с апельсинами. Такие коробки дают бесплатно всем, кто покупает больше, чем на двадцать долларов. Это практикуют некоторые магазины.

Но зачем он отрезал ей кисти рук?

— Он хотел обезличить её. Вывезти труп и руки отдельно и закопать в разных местах, но не успел. Кто-то постучал в двери. Он открыл окно и ушёл по пожарной лестнице. Девочка знала его. Она сама его впустила.

— Да, это логично.

Назначенный ему адвокат сказал:

— Рэй, если ты сможешь доказать, что приносил ей продукты и что она твоя крестница, у тебя в нашей стране не будет никаких проблем. Церковь и верующие этого не допустят. Твоё поведение было поведением человека и христианина из страны, где почти не знают насилия и педофилии. А здесь, в Америке, главная составляющая генофонда страны — это педофилы, проститутки, насильники, грабители, убийцы и злостные неплательщики налогов, приплывшие ещё на «Мэйфлауэр». Правоохранительным органам ничего другого в голову не приходит, чем подозревать приличных людей. Пока твоя презумпция стоит немного — девочка была неоднократно насилована, что установлено экспертизой, а двое других подозреваемых уже показывают против тебя. Они оба правильно описали твою внешность. Помимо всего, у них есть свидетели, что они приходили в этот дом к своим друзьям, а не к ней, как ты.

Назначенного Рэю бесплатного адвоката звали Ашли Стюарт, он был из Вест-Индии.

«Если в Америке афро-американка из неблагополучной семьи живёт с таким же, как она, любовником и имеет дочь 10–15 лет, то, уходя обналичить «велферный чек» (пособие по бедности — прим. ред.), или получить «фудстэмпы» (талоны на продовольствие — прим. ред.), она не оставит своего любовника с дочерью наедине, а дождётся пожилой замужней соседки и попросит её побыть с ребёнком. Таковы уж наши реалии», — сказал Рэю адвокат.

Два дня Рэй был в отчаянии. Он попросил адвоката связаться с его женой и разрегулировать эту идиотскую ситуацию. Она объяснит, что о девочке он заботился давно, хотя она и не его крестница. Но адвокат сказал, что в Америке жена не может свидетельствовать в защиту мужа. Только против…

Спасение пришло неожиданно. Рэй вспомнил, что у него дома в чемодане лежит небольшой альбом с многочисленными фотографиями его жены, его самого с Анитой на руках, Анита на детском велосипедике, на игровой площадке, в детском саду — все ещё в Латвии. Рядом стоит он, Рэй, его жена и родители Аниты.

Это было настоящее спасение. Рэй позвонил по телефону адвокату.

— Счастливый ты, — сказал адвокат. — Завтра увидимся. А где альбом?

— У меня в студии, — ответил Рэй.

— Ну, до завтра.

Утром пришёл адвокат и от администрации тюрьмы получил ключи от квартиры, а от Рэя — адрес его студии. Он спросил:

— Рэй, а как же ты хотел жить в Америке, содержать жену и её крестницу? Сколько ты зарабатываешь?

— У нас есть сбережения, но они не в банке. $170 тысяч. И жена переправит ещё, когда продаст нашу недвижимость в Латвии, — ответил Рэй.

На другое утро Рэй получил от адвоката печальное известие: альбома с фотографиями в чемодане не оказалось. Его вообще нигде не оказалось. Рэй впал в отчаяние. Он был интеллигентным человеком и хорошо понимал, что американская система правосудия сомнёт его, даже не заметив и не почувствовав. Да и в тюрьме он наслушался всякого. На бесплатного адвоката надежды нет. Что платишь — то и имеешь. Но, сидя в тюрьме, найти другого, более подходящего адвоката было нелегко, да и наличных денег нет. Сделать предстоит ещё очень много, а защищать себя со связанными руками почти невозможно. Известие о том, что альбом с доказательствами его невиновности пропал, убило его совсем. Адвокат больше не появлялся. Рэй оказался на необитаемом острове.

Но вдруг адвокат объявился и дал Рэю понять, что если он сможет уплатить, то альбом с фотографиями найдётся. А у Рэя появится ещё один очень нужный новый адвокат, тоже из Вест-Индии. Он и будет его защищать. Позже, они подпишут «ретэйнер эгримент» (договор о найме — прим. ред.), и Рэй через пару дней уже будет на свободе. Нужны только деньги. В противном случае доказательства в виде фотографий могут исчезнуть навсегда.

— А если тебе это не нравится, можешь отказаться и от его услуг, — сказал Ашли Стюарт. Рэй подумал, что таких подлецов не встретишь каждый день.

Когда всё это Рэй рассказывал Дэвиду Прайсу, в разговор вмешался ещё один заключённый, сидевший рядом на столе. Он сказал:

— Я не слышал всего, о чём вы тут говорили, у меня своих проблем хватает, но я видел в коридоре этого адвоката. Я знаю его. С ним ты очень скоро окажешься в Иллинойсе, в исправительной тюрьме «Марион». Там сейчас как раз окончился капитальный ремонт.

Дэвид же, напротив, щурил свои добрые, близорукие глаза и протирал краем рубахи стекла своих очков:

— Да, приятель, ты крепко влип. Теперь вся надежда на Информационное Поле. Или на Бога, как в народе принято говорить.

— На Информационное Поле? Что это такое? Расскажи об этом, Дэвид.

— Да, но это обширная тема… Давай говорить, как учёный с учёным. Видишь ли, приятель, я — убеждённый агностик и заниматься со мной поисками Бога — бесполезная трата времени. Но как астрофизик, я в свое время нашёл несколько странных закономерностей, связанных со Вселенской «справедливостью».

Прежде всего, никакого хаоса во Вселенной не существует. Если говорить об очевидной перманентной Вселенской тяге к порядку или справедливости, что одно и то же, то мы имеем выражение небольшой доминанты «справедливости», как 52 над 48. Это небольшой перевес, но он гармоничный и постоянный. А если помножить его на гигантское время существования Вселенной, то он может быть обозначен понятием «очень серьёзная тенденция».

— Красиво излагает, — отметил про себя Рэй, — но пока всё понятно.

— Как мы видим, за это время вероятностей случайного исчезновения не только нашей цивилизации, но и всей Вселенной, в математике, хоть отбавляй! А наша планета, в свою очередь, может быть низведена в воображаемом масштабе бесконечного пространства до размера фундаментальной частицы! И тем не менее, Великий Координатор Информационного Поля знает об этой частице, помнит о ней, бережёт её от столкновений, снабжает её ноосферой и Вселенской Справедливостью! Это ли не чудо?

Рэю вдруг показалось, что в словах Дэвида сквозит легчайшая ирония. Но в следующий момент Рэю стало стыдно своих мыслей.

— Дэвид продолжал:

— Не забудем, что «возраст» нашей Вселенной выражается умопомрачительными цифрами — сотни миллионов лет.

Рэй поправил его:

— Точнее 3,3×10 в девятой степени. Но это только, если предположить, что нам известна плотность вещества Вселённой и чему ровна скорость образования вещества Вселённой.

— Естественно, — сказал Дэвид.

— Но поразительно то, что ни один случайный «Биг Бэнг» (Большой взрыв) за это немалое время ни разу не произошёл!

Рэй очень надеялся, что Дэвид не начнёт сейчас искать Бога. Он ведь говорил, что не любит делать этого…

— Удивительно, — продолжал Дэвид, — но наша Вселенная и наш мир, по какой-то причине, оказались конструкцией намного более устойчивой, чем даже показывают математические расчёты. Как же с таким относительно небольшим «запасом прочности» нам удалось просуществовать безбедно весь этот гигантский отрезок времени? Ответ я нахожу в одном — этим может управлять только «Великий Координатор Информационного поля».

Как почти кандидат химических наук Рэй допускал, что астрофизик Дэвид Прайс прав в своей, несколько произвольной трактовке взглядов Тейяра де Шардена, Леруа и Вернадского. И он терпеливо ждал и пытался понять, к чему приведёт вся эта научная увертюра. Ведь разговор начался с несправедливости.

Астрофизик Дэвид Прайс продолжал:

— Заниматься специальным поиском гармонии и справедливости не стоит. Достаточно выстроить поэтапно происходящее в физических, химических и биологических порядках, и мы увидим, что наш сегодняшний мир под чьим-то управлением прошёл очень разумный справедливый и планомерный путь — от энергии и элементарных частиц до материи и сложнейших химических и биологических соединений. И ничто ему не помешало. Эту последовательность завершил человеческий разум — «венец высшего творения». Из сказанного мной можно видеть, что хаоса нет и не предвидится, — резюмировал Дэвид. — А если в нашем разумном биологическом мире и случается непредвиденное, как пандемия или война, то Великий Источник Информации сам скорректирует ошибку и установит справедливость. Единственное условие: — всё происходящее в ноосфере необходимо ввести в Информационное Поле. Без этого ничего не состоится.

— Но как это сопряжено с безответственностью американского правосудия? — спросил Рэй.

— Я же ясно сказал, что до 48 процентов происходящего в ноосфере остаётся в тёмной зоне отсутствия Информации.

Только тот объём Вселенской справедливости, который необходим для устойчивости разумного биологического баланса на нашей планете, попадает в фокус Информационного Поля, остальное — не востребовано. Ты думаешь, что СССР, с его многолетней нелогичностью, иррациональностью, глупостью и несправедливостью, распался из-за предначертанных факторов? Или из-за появления академика Сахарова?

Нет, происходящее там сначала попало в фокус Информационного Поля. А уж затем появился Сахаров, Буковский и другие диссиденты. Произошло то, что потом назвали «гласностью».

Услышав это, Рэй понял, что имеет дело с высоким интеллектом.

Дэвид продолжал:

— Любая агрессия и несправедливые притязания разумной биологической массы рано или поздно пресекутся, попав в Информационное Поле. Люди никогда не дойдут до такой цели, как тотальное взаимное уничтожение. Но ты, к сожалению, столкнулся с потрясающей несправедливостью.

Ты пока ещё не можешь преодолеть инерции комфортной человеческой жизни, а после суда ты осознаешь и хорошо прочувствуешь результат ошибки системы правосудия в человеческом обществе. Ты поймёшь, какая несправедливость иногда находит себе место между преступлением и наказанием. Но если бы информация о тебе попала в Информационное Поле, то был бы включён в некий, неизвестный нам механизм ликвидации, и эта конкретная несправедливость была бы устранена. Вся сложность в том, чтобы перевести случившееся с тобой на тот язык, который воспринимается Информационным Полем. Это знает не каждый программист в нашем мире. Я когда-то некоторое время работал в вычислительном центре в Пентагоне. Там были два уникальных программиста. Это были вундеркинды! Мировая редкость! Они были настолько востребованы, что им платили столько, сколько они хотели. С одним из них я подружился. Им удалось наладить связь с Информационным Полем. Они участвовали в секретных проектах, связанных с введением выгодной нашей стране политической информации для Информационного Поля. Иными словами — «общались с Богом». Я редко употребляю это слово, но иногда думаю, что иначе это не назовёшь.

Рэй заметил, что «общение с Богом» предполагает, что Бог также отвечает программисту.

— Нет, Великий Источник Информации слишком велик. Он не отвечает никому. Но он знает обо всём, хотя реагирует только на то, что происходит в Информационном поле! Конечно, нужно знать код доступа к нему, затем правильно и честно описать реальность. Всё могут сделать эти умные программисты. Но большего не надо. В твоём случае правосудие дало обычный сбой. Тебе грозит «Life» — пожизненное заключение. Таких случаев сколько хочешь. Невиновные люди проводят за решёткой всю жизнь, так и не попав в Информационное Поле. А скольких невиновных людей просто поджарили на электрическом стуле? Но если информация о невиновных людях попала бы туда, они непонятным образом оказались бы на свободе. И ты тоже оказался бы на свободе. И вообще любое справедливое явление в ноосфере, попавшее в Информационное Поле, отходит к числу доминанты равному 52.

— А как бы произошло моё освобождение? — спросил Рэй.

— О! Этого никто не знает. Возможно, для этого кто-то бы убил президента Америки, а следующий президент на другой день пребывания в Белом Доме подписал бы указ о твоём помиловании. А может быть, президент встал бы не с той ноги. Возможно, твоя жена окажется настолько дальновидной, что привезёт тебе давно пропавшую фотографию, на которой ты ведёшь эту несчастную девочку за руку из детского сада. Возможно, это сможет убедить прокуратуру. Неизвестно. Но ты бы оказался в любом случае на свободе.

— Ну хорошо, а если бы на моём месте оказался ты?

— Было бы тоже самое.

— В твоём рассказе чувствуется некая конспирология, — сказал непростой Раймонд. — Если у тебя есть такие связи и возможности, то почему ты сам торчишь в плавучей тюрьме штата Нью-Йорк и ждёшь суда?

Вопрос Рэя был рассчитан точно. Но Дэвид снисходительно улыбнулся.

— Славный ты парень! Но ты пропустил самое важное — СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Я — не ты. Ведь я обыкновенный преступник. Кто за меня поручится? Кому я нужен? И кто меня до суда отсюда отпустит?

Я — астрофизик, но случилось так, что я действительно нарушил закон и стал преступником. Моему подчинённому очень нужны были деньги, у него был какой-то драматический роман, он постоянно подделывал документы и сумел получить по ним немалые суммы. А я это всё подписывал. Сколько бы мне не «отвесил» суд, это будет справедливо. Я должен понести какое-то наказание. Я был преступно халатен. Я действительно виноват и на суде признАю себя виновным.

Рэю очень понравились слова Дэвида, и он проникся к нему ещё большим доверием.

— Но ты, Рэй, лучше думай о себе. Ты — другое дело. С твоими представлениями о жизни ты можешь из тюрьмы вообще не выйти никогда. А ведь ты, действительно, ни в чём не виноват.

Вскоре Рэй получил от Ашли Стюарта второе напоминание об альбоме с фотографиями. Адвокат спрашивал: «Что Рэй решил по поводу своего альбома? Нужен он ему или нет?»

Рэй раньше и понятия не имел, что на свете существуют такие подонки, как адвокат Аншли Стюарт.

Впервые Рэй подумал, что если уж платить кому-то деньги за освобождение, то лучше другу Дэвида. Вопрос — сколько денег он захочет?

Рэй только сейчас начал понимать, что более тёплого и искреннего человека он ещё не встречал, и осторожность, свойственная прибалтийцам, уже больше не донимала его.

Через день Рэй решился поговорить с Дэвидом. Дэвид не сразу понял, что нужно Рэю. Когда же до него дошло, что Рэй хочет просить Дэвида связать его с другом-программистом и узнать цену его платной услуги, он вскипел:

— Даже и не думай! И не привыкай к мысли, что это возможно! Ты абсолютно неправильно меня понимал. Сегодня попасть в число людей, которые мечтают с ним встретиться, труднее, чем достучаться к Богу. Ты, Рэй, плохо себе представляешь, сколько может стоить такая просьба. Да и я теперь не так уж близок с ним. Наша дружба уже в прошлом. Очень богатых людей, озабоченных несправедливостью, сегодня на свете тоже немало. И представь себе их возможности! Но и они зачастую сидят в тюрьме в ожидании суда. Нет, нет, нет. Забудь. Давай поговорим о чём-нибудь другом. Когда прилетит твоя жена?

— Ничего пока не известно, — сказал Рэй.

На другой день он увидел Дэвида, разговаривающим с другим заключённым, каким-то афроамериканцем. Из деликатности он не хотел подходить и встревать в разговор. А Дэвид его, хоть и видел, но не подозвал. Наверное, говорят о чём-то важном, решил Рэй. Слишком близко Рэй не подошёл, а устроился у тёплой стены, чтобы погреться на солнышке.

Рэй ошибся — говорили они о чепухе: о том, что на Барбадосе эмиграционная тюрьма находится прямо в порту, в старинном здании карантина. Это первое, что может увидеть человек, ступивший на землю, если он прибыл как турист на корабле. Если кто-то попался на шоп-лифтинге (кража в магазине — прим. ред) в портовом магазине, то на Барбадосе есть хороший шанс получить 6 месяцев тюрьмы и отметку в паспорте о том, что ты был арестован и осуждён именно там. Суд там длится 4–5 минут — конвейерная система. После отсидки тебя отправят из порта бесплатно на автобусе в столицу острова, Бриджтаун, где ты можешь купить билет на самолёт, конечно, если у тебя есть деньги, и тогда — отправляйся, куда хочешь.

«Да, опыт очень важный для Дэвида, ничего не скажешь», — с иронией подумал Рэй.

Как же навести Дэвида опять на разговор о справедливости и об Информационном Поле? Этот разговор был приятен Рэю. Ведь иначе думать было не о чём. В ожидании суда всё уже было передумано, и мысль Рэя начала ходить по кругу. Между тем Дэвид не спешил разговаривать с ним.

«Наверное, я был слишком назойлив в последний раз», — догадался деликатный Рэй.

В коридорах плавучей тюрьмы над телефонами висели списки адвокатов. Рэй выбрал адвоката по имени Самюэль Рэйзер. Он договорился о встрече с ним, но пришла молодая девушка по имени Сандра Лафер.

— Я работаю на компанию «Самюэль Рэйзер». У нас несколько офисов в Манхэттене.

— У меня, как вы понимаете, нет здесь денег, — сказал щепетильный Рэй.

— Это неважно. Мы подпишем «ретэйнер эгримент» (соглашение об оплате) в другой раз. Я вам верю, — улыбнулась она.

— Мы начнём со стратегии нашей защиты, нужно выработать линию. О тактике будем говорить потом. Рассказывайте свою версию. То есть, не версию, а как это всё было.

Рэй рассказал все. Она перебивала его, задавала вопросы и записывала ответы. Совсем не так, как делал назначенный адвокат. Наконец, она сказала:

— Всё понятно. Мы будем бороться. Лёгкой победы у нас не будет, но мы выиграем!

— Позвольте у вас спросить, — задал первый вопрос Рэй, — почему у меня спрашивали, куда я дел нож, которым убил Аниту, и зачем отрубил ей руки? Почему никто не спрашивает, убивал ли я её вообще?

— Не обращайте внимания, у них есть и такая методика допроса… Значит так: отрицать то, что вы знакомы с Энн Майклсон, как вы это уже один раз попытались сделать, мы не будем. Это была очень большая ошибка. Вы не представляете, как вы себе навредили. Ведь в её квартире было столько ваших отпечатков пальцев!

Вдруг Рэй вспомнил, что чуть было не забыл рассказать о пропавшем фотоальбоме.

— Я не могу поверить, что такое бывает, — сказала потрясённая Сандра. — Но обсуждать действия другого адвоката мне не позволяет профессиональная этика.

Они проговорили ещё час, потом Сандра проверила своё расписание и сказала, что они увидятся на следующей неделе в понедельник. На этом встреча была закончена. Следующая встреча должна была быть бесконтактной — через стекло.

Рэй стоял у тёплой металлической стены тюремного двора и наблюдал за маленькой гусеницей, ползшей по ней. Откуда она здесь, среди металла? Он думал приблизительно о том, о чем думали в этот миг все заключённые в мире. Эта гусеница может беспрепятственно проползти на крышу потом сползти под двойными кольцами колючей проволоки на любой из трёх трапов и быть на свободе. Но свобода ей не нужна.

Дэвид подошёл к нему неслышно.

— Прости, приятель, что я был не очень вежлив с тобой. Ведь то, что ты хотел спросить у меня об Информационном Поле, — это очень естественно. О чём же ещё думать людям в нашей ситуации, как не о свободе? Честно говоря, мне было стыдно звонить моему бывшему другу из военного вычислительного центра. Ведь он не знает, что я оказался в тюрьме, а мы были знакомы в лучшие для меня времена. Тогда ему нравилось общаться со мной, а сейчас, когда я ему позвонил из тюрьмы, ему, кажется, и говорить было неловко. Но, всё равно, наш разговор не привёл ни к чему. Он совершенно не заинтересован в случайной работе. Это не традиционное программирование, здесь есть своя специфика: чтобы перевести запись информации с рекордера на необходимый язык кода потребуется не меньше недели. Перед этим ему нужно будет изучить запись. Если потом в записи обнаружатся политические неточности, смысловые, семантические, лингвистические или стилистические ошибки, придётся переделать всю работу заново или вернуть деньги. В разных мелких человеческих коллизиях бывают такие сложные обстоятельства, что правильно отразить их в программе очень непросто. Факт несправедливости должен быть ясен, объясним и прост, как то, что после осени наступит зима. Но главное то, что меньше, чем за сто тысяч долларов он за это не возьмётся, — сказал Дэвид. И добавил:

— На этом месте у меня кончилось телефонное время. Вот и всё. Прости Рэй, что сбил тебя с толку.

Рэй поблагодарил Дэвида, но настроение его было испорчено. Он никак не предполагал, что речь может идти о таких огромных суммах. Отправляясь в Америку, он не считал их семью очень обеспеченной, но «запас прочности» у них всё же какой-то был. А в Латвии эта сумма была, вообще, большими деньгами. Уплатить эту сумму, даже в обмен на свободу, житель небогатой Латвии Рэй Дубов был психологически не готов.

Адвокат Сандра Лафер производила на Рэя хорошее впечатление. В пятницу она сообщила, что до понедельника что-то должно прояснится.

Когда он повесил трубку телефона, его путь загородили трое, а четвёртый, низкорослый и худой, держался в стороне:

— Не бойся, подойди сюда и спроси, за что он хотел расквасить твой нос, — подбадривали его друзья. — Не бойся, здесь он тебе руки не отрубит.

Рэй хотел обойти их, но не получилось.

Вдруг в конце коридора мелькнула униформа офицера. На этот раз, казалось бы, пронесло. Но через десять минут в прачечной его ждали. Он сопротивлялся, но его сильно избили. В тюрьмах долго не бьют. Всё длилось мгновение. Но зуб был выбит, и в субботу Рэй встал с постели с трудом.

Дэвид сказал:

— Они тебя в покое не оставят.

— А чего они хотят?

— Они пытаются запугать других на твоём примере. Запугивание окружающих им кажется частью их авторитета. Им это представляется очень важным. Они — неполноценные. Ты держись ближе к нам, к белым, к англосаксам, и подальше от прочих.

Рэй спросил у заключённого по кличке «почтальон»:

— Если бы у тебя был миллион, ты бы отдал его за свободу?

— Я бы и два отдал, — сказал «почтальон». — Но у меня в банке после всего осталось сто семнадцать долларов. Меньше пяти лет мне не дадут, а мне уже за семьдесят. Когда жить?

Сказанное «почтальоном» сильно подействовало на Рэя, и он не мог уснуть всю ночь. Он думал:е му уже больше 40 лет. Он — довольно крепкий мужчина. Жизнь впереди могла бы ещё быть насыщенной и интересной. Но пожизненное заключение перечёркивало всё. Ещё немного, и они простятся с Дэвидом. Его суд уже назначен и произойдёт через неделю. А у Рэя больше никого в Америке нет. Но встретить в тюрьме такого человека — это редкое и необъяснимое везение. Дэвид — посланник Божий. Иначе Рэй про себя теперь его не называл.

Под утро он почти принял решение опять просить Дэвида о помощи. Рэй уплатит программисту необходимые деньги, лишь бы тот не передумал. Деньги Рэя хранились под расписку у пастора Лютеранской церкви в Нью-Джерси. Потому, что ту информацию, которую требовали банки у эмигрантов для открытия счёта, они представить не могли. Пастор родился в Латвии, а в Америку его, после последней войны привезли родители. Земляки ему доверяли. Кроме этого, покойная сестра пастора когда-то была подругой матери Расмы. Считалось, что на проценты от денег, хранившихся у священника, помогали бедным латвийским лютеранам.

Опыт показал, что Рэй не умеет жить в тюремном коллективе: блатные действительно не оставляли в его в покое. Но он больше не сомневался в правильности своего выбора. В конце концов деньги можно и заработать. О том, как произойдёт то, что он окажется на свободе, Рэй теперь не думал. Но уверенность в правильности «концепции Вселенской справедливости», изложенной Дэвидом, росла и крепла. Всё же Рэй не был простым студентом. Его привычное учёное неверие, осторожность и пессимизм, приобретённый за 25 лет пребывания в учёном мире, почти растворился.

К мысли о Вечном Разуме он пришёл ещё на первом курсе химического факультета и относился к этой мысли с огромным научным пиететом. А после знакомства с трудами Тейяра де Шардена и Эдуарда Леруа, в связь ноосферы с Христианскими ценностями он верил без всяких научных сомнений и колебаний. Он даже испытывал весьма понятную неприязнь и враждебность к тем, кто считал, что разумная жизнь — не высшее проявление биологических формирований и не «венец творения», а обыкновенная математическая случайность и побочный «продукт».

Однажды, когда Рэй выходил на двор для прогулки, чтобы встретить Дэвида и сказать ему самое главное, его кто-то сильно ударил ногой под зад. Он оглянулся, сзади стояли заключённые. Все одинаково улыбались. Было непонятно, кто из них это сделал. Но это убедило его, что его решение уплатить деньги и обрести свободу, правильное и оно стало окончательным.

Вдруг, несколько позже, во время разговора с Дэвидом, Рей узнал, что «сверхпрограммист» согласен ему помочь. Тогда Рэй написал на латышском языке письмо священнику со всеми подробностями и распоряжениями, которые касаются его денег, а Дэвид на английском языке, грамотно и подробно изложил на рекордере то, что следовало ввести в Информационное Поле.

При помощи друзей Дэвида вся эта информация ушла на волю, а во вторник утром Рэй узнал, что сумма денег, которую должен был выдать Лютеранский священник, была слишком велика. Священник потребовал дополнительных разъяснений и подтверждений, и Рэю пришлось их дать. Священника интересовало только одно, есть ли у Рея серьёзные гарантии, что деньги вернутся назад, к нему, если Рей не получит необходимой помощи и того, на что рассчитывает.

Следом за этим адвокат Сандра Лафер сообщила Рэю, что, к её удивлению, Ашли Стюарт, бесплатный адвокат Рэя, вдруг оказался порядочным человеком — потому, что от него пришла посылка с фотоальбомом Рэя.

Дело было сделано. Деньги священником были выплачены программисту.

В следующий день в Нью-Йорке, на кладбище «Вудлон» четыре человека в чёрных костюмах отпустили в яму на длинных полотенцах гроб с телом Аншли Стюарта, адвоката, родом из Вест-Индии.

После этого, события начали развиваться с невероятной быстротой.

В среду Дэвид напомнил, что суд над ним назначен на следующий день. Они обнялись и на всякий случай простились. Рэй записал телефон Дэвида, и адрес его подруги. Всё остальное, что касалось судьбы Рэя и его программиста, уже было ранее оговорено с ним. Это касалось только их и было только меж ними.

Дэвида было нелегко понять. Чем ближе был его суд, тем лучше у него было настроение. Когда на другой день, утром, Рэй мельком, за стеклом увидел своего друга в дорогом костюме, он не поверил своим глазам. Он просто его не узнал. Дэвид весь светился, как будто ему только что вручили «Оскара». «Пусть он будет счастлив», — искренне про себя пожелал Рэй.

Но о самом большом событии в своей жизни Рэй узнал из «бегущей строки» Бруклинского двенадцатого телевизионного канала:

«В Боро Парке при процессе отрезания запястий своей жертвы был задержан насильник и серийный убийца. Он наконец признался, что делал это не впервые с целью обезличивания трупов. Жертва — девочка 11 лет. Она чудом осталась в живых. Ей оказана помощь. Девочка сейчас в стабильном состоянии и находится в госпитале «Маймонидас». Теперь её жизни ничего не угрожает. Задержанным оказался суперинтендант дома, выходец из Средней Азии, Аман Бекиев. Он сдался полиции. Дом, где он работал, принадлежит семье Зельцер. Расследование продолжается».

В тот же день события набрали почти головокружительную скорость, и на следующий день, рано утром, Рэй, потерявший почти все свои деньги, встретился со своей женой Расмой. Ещё через полтора часа после исполнения формальностей они оказались в Бронксе, на остановке метро. Поскольку он был эмигрантом, единственный, кто из администрации перед ним извинился, был тюремной клерк. Рэй расписался в том, что не имеет никаких претензий к тюремной администрации.

ЭПИЛОГ

Дэвид опять смотрел на Нью-Йорк с высоты 30-го этажа манхэттенской гостиницы. Вид из номера захватывал дух. Жизнь опять была прекрасна. Они лежали на мягкой кровати и беседовали.

Как долго тянутся полгода в тюрьме и как быстро они проходят на воле! Каждый раз, освобождаясь из тюрьмы, Дэвид давал себе слово жить медленно, наслаждаясь, но каждый раз жизнь его увлекала в свой кипящий водоворот, и он уже не считал ни минут, ни часов, ни дней, ни месяцев.

Вот и на этот раз — он только шесть часов на воле, а мысли в голове его подруги Валери уже роятся и готовят новое «приключение».

— Готовься к «настоящему бою», Дэвид. Это была только разминка.

Она стряхнула пепел в горшок с цветами и продолжила:

— Ещё один день «оттянемся» и улетим в Чикаго, там тебя ждёт настоящая работа. Я внесла за тебя все деньги, теперь ты мне должен 106 тысяч. Судебный клерк насчитал сумасшедшие проценты. Какой, однако, пупсик этот судья!

— Да, Валери, он пупсик. Но не забудь, что его друг играл в гольф с братом моего адвоката. И не забудь, что я на это очень потратился. Людям неожиданно пришлось устранить назначенного адвоката Рэя. Этот Ашли Стюарт — редкий мерзавец. Но ведь нужно было как-то забрать у него чёртов фотоальбом, чтобы выпустить из тюрьмы этого «лоха». Ашли не хотел его отдавать. Убивать его никто не собирался. Это вышло случайно. Людям пришлось потрудиться, и они перестарались. А о деньгах не беспокойся, Валери, я звонил, деньги Рэя нами уже получены. Давай не будем говорить о работе ещё один день.

— А скажи, «астрофизик», в этом сценарии с «Информационным Полем» есть хоть капля правды?

— Ни капли, — ответил Дэвид. — Я приготовил специально для Рэя эту «шнягу». А где мне было достать денег? Я торопился, мой суд был на носу. Прежде, чем этот фраер согласился вложить свои деньги в проект «Информационное Поле», его один раз били, выбили зуб, и дали хорошего «пендаля» под задницу. Мне пришлось и об этом позаботиться.

— Где ты его нашёл, Дэвид?

— Рэя сдал мне его земляк. Я познакомился с ним давно, на Райкерс Айленд. А сейчас он был всё это время с нами в плавучей тюрьме. Его камера была прямо над Рэем, но выше этажом. Рэй его, к счастью, так и не увидел. У этого парня был должок мне. Он мне и сплавил Рэя.

Знаешь, Валери, век живи — век учись. Я всегда говорил, что с учёными намного легче. Они верят в эзотеризм, в ноосферу, в «научную» космогонию Тейяра де Шардена, в бред Вернадского, во Вселенскую «справедливость», в связь Христианских ценностей с теорией космической эволюции и во всякую другую хрень. Они не понимают, что вся наша Вселенная — это «заблудившийся», никому не нужный адрон (элементарная частица — прим. ред), который бессмысленно и бесцельно несётся в пространстве бесконечной материи. Они не понимают, что концепция «справедливости» придумана дураками… Они думают, что справедливость — это что-то сакральное и особенное. Наподобие бездонной бочки. Но всем не может быть хорошо. Если одним хорошо, то другим должно быть плохо.

— Однако, Дэвид, в итоге Рэй оказался на свободе. Может быть то, что ты придумал, это вовсе не «шняга»? Может быть кто-то там, наверху, написал для Рэя этот справедливый сценарий, а ты только посланец?

Канада, Онтарио, 2016 год, сентябрь