СЕМЬ ИСКУССТВ

Прощальных песен не забыть,
Судьбы руками не потрогать, —
А ты не в силах полюбить —
Давай возьму тебя за локоть.

Владимир Алейников

ОТКУДА, СКАЖИ, ЭТА РАДОСТЬ ДУШИ?

СТИХОТВОРЕНИЯ С ОКТЯБРЯ ПО ЯНВАРЬ

Каштан осыпаться не стал,
Рассеянный дождь перестал
Мне душу тревожить напрасно.

Покоится в комнате стол —
Куда же ты нынче пришёл?
Туда, где отныне прекрасно
Сбывается юности прежнее чудо —
И день, как вчера, не глядит ниоткуда,
А сном посыпает пустые аллеи.

Стоят в изголовии два Водолея,
Шумит золотая отрада
И в наших сомнениях нету обиды —
Пускай открывают оконные виды,
Как визу на выезд, свой выход из сада.

Поступкам пора и свершеньям
Давно отказать разрешеньям —
Ведь даже отшельники рады
Дивиться красе, что ладонью к ладони
Совсем не старается, сменно долдоня,
Настой устоявшийся горечи спорной
Повсюду к отместке свести подзаборной
И старые счёты сменить.

И некому высказать всё, что назрело —
Недавнее словно войти не успело,
Едва разбежавшись, само захотело
У запертой двери звонить —

Затёртая музыка сходит с пластинок,
Пустующим рынком тоскующий инок
С цветами да книгами бродит —
А где же наездника выход отменный?
Да он возвращается с выдумки сменной,
Вовсю растворившись в народе.

Разруха расправила пыльные крылья,
Заброшенный мысленно рог изобилья
О грозди мечтает янтарной, —
Умышленна мера такого подлога,
Глухая стена не достойна поджога,
Иссохшую глотку терзает изжога
Изнанки болезни гитарной.

И всё это памятно ели с ленцою,
И памятник встанет, осыпан пыльцою
Видений, не понятых сразу, —
Простим же паломницам видимость шага,
Они никогда не поймут падишаха —
Не так ли звучит парафраза?

Бывает, свирелью пастушьей не связан,
Пареньем паденью ничем не обязан,
Обмолвкою близкой к бумаге привязан,
Размолвку прощу, да и баста, —
Ну что шевельнут в волосах папильотки?
Не локоны мести, не славу кокотки, —
А мы-то не так и зубасты — —
___

Не я ли мечтал забытьё
Доверить хотя бы пропаже?
Дарую мгновенье твоё
За миг мановения даже.
За всю мавританистость жил,
Извилистых лентообразно,
За всё обещание сил,
Смелеющих тоже не праздно.

Не я ли хотел январю
Подбросить надбавку событий —
И так ли теперь говорю,
И так повторяю открытей
Не только простую молву
Что, кутая в шарф осторожность,
Я тем и доныне живу,
Что молча подаст невозможность.

Где море, подробно плеща,
Свисает, как складки плаща,
Над всем невесомым и сонным,
Неслыханным и заоконным, —
И так незнакомая рань
Купается в мареве долго,
Что слышишь, куда ты ни глянь,
Рулады весеннего толка.

Весною долги раздают
Деревья туманные людям —
И так же непрочен уют,
Как родина, где мы ни будем,
И так же непросто понять,
Что всех невозможно обнять, —
Прости, я отвлёкся! — да что там!
Без нас разыграют по нотам
Сложнейшую партию волн —
Без вас я безмерностью полн —
К щедротам скорее! к щедротам! — –
___
 
Намучится кто-то, — накрапывал дождь, —
Нам тоже не так уж приятно —
Не время ль вернуться обратно,
Легонько подталкивать ложь
Напялить наряд аккуратный
На выходки наши, — и всё ж
Выпалывать травкою скудной
Поступков чудовищных рожь,
Летающих птиц многотрудный
Набег на виденья ума?
Рискованно это весьма —
Простимся в Москве многолюдной —
Колышутся флаги её над толпой,
Тепла не браня, ощущаешь стопой
Асфальта надрыв пятикратный
И ропот её многократный — —

Ну вот! Мне и ветер отрепья лохматил,
И по лбу стучал окрыления дятел,
И вылупил бельма в порыве раздумья,
Касаясь перил, очевидец безумья, —
Лихачество пело рулады другие,
Над нами шипела змеёй летаргия,
И наша оплошность — не служба царице,
Пока мы неслись над холмами столицы.

И мне не шумит уж октябрьская сырость,
Пока никому не сдаются на милость
Ошибки пленительных сплетниц, —
Не мне любоваться ли льготой коварной,
Покуда с усмешкой глядят лучезарной
Обрывы томительных лестниц?

Не льстишь ли ты мне, уходя понемногу?
Сравнится ль с погоней любая подмога
Побегам твоим изначальным?
Но ты лягушонком по улицам скачешь —
И то ли ты плачешь, и то ли ты прячешь,
Что впрямь называют печальным.

Налёжанным горкам снежок непривычен —
Но чем ещё горьким разгон намагничен,
Когда, оставляя салазки,
Как вспышку, сверяя рассвет малолетства,
Под мышкой с прихваченной сумкой соседства,
Ушла, не дождавшись развязки.

Прославим же вновь благородное свойство!
Стесненью оставим его беспокойство,
Потрогаем чётки его недовольства,
Раскурим его наргиле, —
Не выявим чётко причины лукавства,
Его ни за что не заменят лекарства, —
Над нами немыслимо реет пространство —
Но так и живут на земле.

НОВОГОДНИЕ СТАНСЫ

Прощальных песен не забыть,
Судьбы руками не потрогать, —
А ты не в силах полюбить —
Давай возьму тебя за локоть.

Давай достанем локоток
Того мирского обаянья
И пододвинемся чуток —
Везде Полярное Сиянье.

Хоть мы не видели его,
Оно пылает в окнах смело,
Ему не надо ничего,
А нам теперь какое дело!

Не уезжай! — не уезжай! —
Полозья загнуты скрипяще, —
Кому-то важное решай,
Не хорошей всё чище, чаще.

Стеклянных бусин новизна,
Разбег задиристостью скован, —
Мне это грезится без сна,
Хоть я к наитию прикован.

Мне так хотелось сохранить
Немую тягу наважденья —
Но разве можно заменить
Дорогу и перерожденье?

Мне так хотелось рассказать —
Но разве попросту расскажешь?
Глазам — глаза, но как связать?
Глядишь — да сердцу не прикажешь.

И вот теперь, невдалеке,
Челнок растерянности вижу —
И это ясно налегке,
А тяжелее не предвижу.

Зачем же столько обещать?
Да будьте прокляты, обряды,
Когда минувшему вещать
И то иные люди рады.

Зачем же столько пронести?
Ах, дай нам, Боже, полнолунье
Перегадать, перевести,
Отдать на выучку шалунье.

Зачем, зачем — да вот затем,
Что жив, как город жив огромный,
Что жду и зрею только с тем,
Чему кошмар головоломный,

Чему чужая чехарда,
Чему игрушечные склянки
Не уподобят никогда —
Следа не сыщется беглянки.

Откинув напрочь капюшон,
Ладони снегу подставляя,
Покуда ночь со всех сторон,
Мирясь, летишь, почти немая.

И только в плаче разглядеть
Почти подобием кристалла
Не то, за что ещё радеть,
А то ещё, что слишком мало.

А то ещё, что зла пурга,
Хотя пурги, конечно, нету,
Хотя не ступит и нога,
И нам уже брести по свету.

Хоть нам и нынче на весу
Дрожать, как бабочкины крылья,
А всё же нежное несу,
И не обыденны усилья.

Снега подмог, угодья льгот, —
Прости, любимица веселий! —
Вот так и встретим Новый год,
Гостей зовем для новоселий.

Пускай же на небе горит
Всегдашних звёзд родная стая,
Пускай же нас благодарит
Язык, которого не знаю.

Пускай же, издавна богат,
Подъемлю памятью лучистой
Такое чистое до пят
С такой неистовостью мглистой.

Пускай же лишнего клянут,
Пускай же высшим пламенеют, –
Я не избавился от пут,
А кто избавиться сумеет?

Пускай, пускай, — не отпускай –
На провожания растрата
Для обожанья через край
Не замахнётся брат на брата.

Уже весна в душе моей
Златые почки распустила,
Уже я рад остаться с ней —
А ты по-прежнему любила.

Уже и сам почти не рад,
Живу, не ведая отрады,
Уже и музыка не в лад,
Уже не узнаны ограды.

И в новогодней полумгле
Вернётся прошлое — и гложет,
Что не забудется в земле, —
А остального быть не может.

ЧЕТЫРЕ ИСТОРИИ

И тогда-то они наконец приоткрыли глаза
день выращивал явную склонность к поступкам
наклонясь как садовник над некоей грядкой
и нависшую гриву раздумий рукой поправлял

зародившись в Венеции сущность зеркал изменялась
ускользали как змеи из них отраженья двоих
чтобы в щели уйти или обувь забыть у порога
и двуногая щедрость существ называемых ныне людьми
позволяла прогулкам войти в темноту сновидений
чтобы свету взойти как по узким ступеням идет муэдзин
и тогда с высоты минарета
округлившийся рот как последняя точка над «и»
остаётся в зрачке если голову вовремя вскинуть

наконец-то совсем пробудились они
белобрысая панна
в оболочке нагой Мелюзины
улыбнулась и странно
что раздавшийся оклик внизу в магазине
им напомнил обязанность влюбчивых верными быть

этих дней непонятных теперь уж нельзя позабыть
осыпалась листва и ладони сближались
и природа пред нами легко обнажалась
как натурщица в хладном пустом ателье
и осенняя влага текла под мостами
время светлых мгновений чуть слышно касалось перстами
оставаясь как фокусник вечно в тени
а бульвары всё так же встречали прохожих
и висели пальто в полутёмных прихожих
и тогда-то совсем уж расстались они.

II

Распустила ли косу свою Вероника
ты усни-ка
и усталость уйдёт словно море во время отлива

о всегда справедливо
посвященье богам чтобы вымолить так возвращение мужа
чтобы волосы пышные очень к тому же
так уютно устроились там в небесах —
я пожалуй немного жалею
что сейчас я не в роли царя Птолемея
видишь полночь уже на часах

обращение к слову
бесконечно готово
всюду сглаживать складки
чтобы коже твоей уподобясь
не заботясь уж больше
о причёске завивке укладке
наслаждения ересь превратилась в нескладную повесть

о пожалуйста дольше и дольше
не замедли сомкни заверши эту неразбериху
забывая смиренное лихо
неужели в мире так тихо?

не ошибся Конон
дышим грудью а чуем нутром
я конечно не столь изощрён в царедворстве
и понять не сумею притворства
и какой там я льстец и какой астроном
но горят и над нами всегда ассирийские звёзды
слишком поздно
мы расстались с тобой и разрушился карточный дом.

III

Худоба украшает тебя
так упрямы ключицы
и глядишь как волчица
и быть может такое случится
что уйду я любя
под окном распевать серенады
и не надо
чтобы этот напев
прозвучал в исступленье
и принёс искупленье
и укоры подслушавших пение дев

подбородок угласт
весь в тебе я как в детстве в углу провинившийся плачет ребёнок
даже случай рождённый привстав из пелёнок
непременно отдаст
предпочтение млеку
где-то в небе текущему густо от века до века
из груди материнской — природа зачатья проста

нас измучила дней маята
пахнет мятой зелёной живёт за стеной часовщик
прогремела тележка

что за слежка?
что за вечно живущий язык
по предместьям — поди же! –
приникает всё ближе и ближе
к изголовью уж льнёт?
что за гнёт?
что притянет подобьем магнита?

и глаза твои всюду открыты
где бы я ни бывал

я тебя воспевал настигал постигал
и луна отражённая в круге бокала
не манила но ярче сверкала
чем усмешки твоей непристойный оскал
посредине любви на границе сознанья

мы стареем как зданья
омываемы ветром с дождём
как утёсы
как откосы
и спешим и не ждём
ни участья ни чуда

ты скажи мне откуда
все изгибы твои все ужимки и стоны
возникают и так непреклонны
что бедняга приведший тебя в этот сумрачный дом
забывая приличья
понимает изнанку величья
и готов он пожертвовать собственным нужным ребром
чтоб подобье твоё а вернее твоё повторенье
доказало явленьем своим правоту сотворенья
и уехало с ним даже в Рим и присутствуя ночью и днём
рядом под руку лежа тревожа шагая
продолжало любовь полыхавшую в нём

о страдания мера! о вечная мука земная!

IV

Разметавшись как свет на ветру
распоясанным телом владея
ты лежишь о Халдея
и теперь я совсем не умру
не изведаны тропы твои
не чета мудрецам я да знаю
что привязанность наша земная
расцветает в любви —
что нам города хлад?
он всё тот же там всё наизнанку
что ты помнишь смуглянка?
что же мнится тебе спозаранку
где заранее выспался взгляд?
и глядишь в зеркала
и стекает волос отраженье
вовлекая в движенье
как земля ни мала
и ладонь и ресницы

и на этой пустынной странице
я рисую невольно портрет
той что в памяти грешной
не знавала судьбы безутешной — —

слишком мало в коробке моей сигарет
и огня не найду — я на улицу вышел
и тогда я услышал
безмятежный куплет:

засыпает листва
городские бульвары
замолкают гитары
не нужны нам слова
слишком встреча мала
чтоб играть словесами — —

и октябрь весовщик нависал над Весами
и вершины шумящие осени сонной свершали дела.

ВЫБОР

Вышел я в сад и задумался, кажется, —
Что ж меня мучит и сетью не свяжется,
Что заставляет круги обоюдные
Мерить шагами? Шаги многотрудные!
Вас ли не счесть мне? От вас ли отделаться?
Как бы исчезнуть — а всё же надеяться,
Как бы отвергнуть — а всё же внимаю вам —
Вроде завета вы мной понимаемы.

Жёлтый октябрь прошумел по лиловому,
Я не понравился веку суровому —
Хочет по-новому выстроить здание,
Нитью суровою тянет внимание, —
Падают листья на свежие скважины,
Дудочкой хриплой доверье прилажено
Песню пиликать из милости к страждущим
В мире великом, не чуждом и жаждущем.

Ночью, хоть выколи глаз, не увидимся,
Спишемся, может, да вновь разобидимся –
Там, за околицей, там, за метелицей,
Что-то знакомое по полю стелется,
Понизу стелется, поверху кается, –
Как тебе любится, как привыкается,
Как тебе дышится, дружба давнишняя,
Может, радушная, может, излишняя?

Что же в Крыму, посреди обновления,
Прятало радуги осуществление?
Что же звездами мой путь неприкаянный
Высветлит нам вопреки нареканиям?
Что же размокло, волною просолено?
Буду я всё-таки делать по-своему —
И поступая, как сызнова ведая,
Стану ступать по шуршащему следу я.

Сыпь же осеннею неразберихою,
В душу мою пробирайся шумихою,
В уши мне выплесни скрип и качание,
Не оставляй меня только с молчанием —
Наедине оно так же мучительно,
Как седине красота огорчительна, —
Вей по ветвям, потерпевшим крушение,
Ветер отчаянья, вечер решения!

Сгинь же в степи, областное чудовище
Дали, внимающей опали стонущей, —
Сколько щадящего, сколько щемящего —
Ни настоящего, ни предстоящего, —
В наше присутствие, в наше безвременье
Высыпь предчувствие тяжкого бремени
Ворохом страшного гнёта обители —
Кто тебя спрашивал, кто приходил к тебе?

Свет мой отчаянный, взор опечаленный,
Выбор прощаемый, говор, качаемый
Вместе с ветвями, ответа не ждущими!
Так нелегко показаться грядущему —
Вновь я с тобой, пребыванье вчерашнее, —
Не на тебя ли пойти врукопашную?
Что мне молившее, что мне минувшее,
Может, забывшее, может, уснувшее!

Всё ли в избытке судьба безутешная
Вкус ощущает вина запотевшего
В хладном бокале окна безымянного?
Сколько знакомого, столько и странного, —
Вытру ладонью со лба многогрешного
Цвет удержавшийся пламени вешнего,
Племени милого, времени смелого,
Давшего силу мне — белого, белого.

УЖЕ СЕНТЯБРЬ

Откуда, скажи, эта радость души?
И встреча светла, и слова хороши, —
Откуда, скажи, эта верность душе?
И я погляжу — и не надо уже
Ни шелеста, скрывшего след, — ну и пусть! —
Ни фразы простой, что твердишь наизусть,
Ни времени позднего в доме ночном,
Где ветер колышет цветы за окном, —
И кто там колдует, где острова край?
Их вьюгою сдует, а нас не пугай!

Другая сноровка у нас на двоих —
Но как разобраться нам в мыслях своих?
Нам листья осаду устроили вдруг,
И спорить не надо, где Север, где Юг, —
Разлука южнее и северней путь,
Который, прошу, никогда не забудь, —
Очерчен ли круг и загадан ли хлад?
Ну что мне на это сказать наугад?
Я лучше глаза на тебя подниму –
А город простит, как прощаем ему
Минутную преданность, кров и ночлег,
Да этот пустой иль застроенный брег,
Да ключик нагретый в ладони твоей,
Да близость ушедших от нас кораблей.

Колеблется пламени гибкого знак,
Меняет созвездья старик Зодиак,
Надменная Дева над нами летит
В тумане высот и обмане обид, —
Склоним же на время пред нею главу,
Простим же заранее блажь и молву, —
Старинная рань, как рассохшийся бот,
В чужие моря перед нами плывёт,
И ропот отъемлет, как дань, пересказ,
И парус подъемлет для нас про запас.

Скорее же руку свою протяни —
Мы в этом краю совершенно одни, —
Сбегая к воде, заполнявшей канал,
Я что-то в себе для тебя изменял
И что-то казалось мне ясным совсем,
Но это но части честных теорем,
А я не мастак вычисленья сгребать —
Не лучше ли жить да листву собирать?

Не проще ль, где лёгкий сквозит холодок
Да людные окна влияют на слог,
Лететь — но куда? — уходить — но зачем? —
Неужто и вправду уже насовсем?
Не нами заранее высчитан шаг —
Нева между нами раскинулась так,
Что нет у неё до весны берегов,
Деревьев и кровель, друзей и врагов,
Что нет уж для нас ни мостов и ни врат,
И надо, расставшись, брести наугад,
И что-то, оставшись, как наигрыш спит,
Куда-то влечёт и по нам не скорбит, –
И слышит Елена сквозь листья, сквозь сон
Холодный, осенний, намеренный звон.

ПРЕД ОКТЯБРЁМ

По истеченью лет, прощаясь с Девой,
Готовясь глубь воздвигнуть на Весы,
Плутая в коридорах без оглядки,
Считает осень терпкие доходы:
Червонную монету осыпанья,
Лиловых астр разрозненные хлопья
Да едкого сквоженья желтизну.

Пусть жар костра так низко зачерпнёт
Пустая днём Медведица Большая —
И, семизначной гаммою владея,
Раскинет врозь не звёзды, так огни.

Дополнена Земли шарообразность
Округлостями скошенных полей,
Подарком Чертомлыцкого кургана —
Серебряной амфорою с вином;
Гуляет винодельческая праздность,
Хоть в месяцы другие перелей;
Вокруг голов — сгустившаяся прана,
Да таинства Перуна иль Корана
Распутывает ныне астроном;
Приманивают чаши, словно дном,
Как светлым днём, следишь благоговенье;
Кому — говеть, кому — благословенье
Зрачка прищуром дарит небосклон,
И сон не в сон, но истины наклон
Увиденное тянет под углом
Идущего к тебе стихосложенья;
Покуда строки плоть мою несут,
Я поднимаю найденный сосуд —
Простимся, ненарошное движенье,
Меня зовут, я весь как самосуд,
Во избежанье счастия хмельного,
Бесчестия, что в моде и не ново,
Беспечности невысказанных драм,
Сквозь жизнь, что не сложилась пополам,
Пылая сердцевиною понятий,
Тем более, что гож для вероятий,
Как солнечной эклиптики извечность, —
Храните нас за нашу человечность.