Гипотеза до воплощенья в числа
Всегда проста, герой мой легендарный:
Песчинки времени — отнюдь не капли
И твёрдым грунтом я тебя снабдил.
Концы с концами сходятся, не так ли?
Лети, лети над временем, Ахилл!
КАК ЗАЩЕМИТ, ТАК И ОТПУСТИТ
Стансы у стынущего озера
Озеро шелестит начинающимся ледком.
Из памяти лезет забытое, спрятавшееся в нору —
То, о чем — ни намёком, никогда, нигде, ни при ком,
А если случайно выскочит, я, не сморгнув, совру.
Скоро здесь будут топать по тусклому твёрдому льду.
Формальная биография помпезна, как Древний Рим.
Мы, превращая природу в окружающую среду,
В сущности, то же самое сами с собой творим.
Зимним закатным золотом залит залив. За ним —
Белая сбруя берега, брошенная небрежно.
Кому это всё достанется — то, что пока храним?
Лучшее — как получится, а худшее неизбежно.
Когда обойдёшь все озеро, сделаешь полный круг,
Сразу же глубже чувствуешь суть его и повадку.
Пальцы озябли. Холодно. Но ни одной из рук
В карман заползать не хочется, чтобы достать перчатку.
Блаженная автономия, вожделенный гомеостаз,
Движение по периметру окоченевшей массы.
Как Афродиту не впишешь в церковный иконостас,
Так же и мысль не уместишь в ухмылки и выкрутасы.
Квантовая двусмысленность в самых простых вещах
Делает подлость подлинной подписью поколения.
Сплошные интеллектуалы — с огнём не найдёшь мещан,
Каждому обывателю выписан орден Ленина.
Требуется — насущное, и только немного — сверх,
Немного незаменимого. Возле тропинки птаха
Возится, чёрно-серая, в траве, утерявшей цвет,
Косясь на меня опасливо, но без большого страха.
Птичка почистит пёрышки, что-то с земли склевав,
И улетит, чирикая нечто вроде чарльстона.
Мысли мои разрозненны, память моя слаба,
Каркасная сетка совести прочней железобетона.
В шагах измеряя истинность гипотез и антитез,
Стараюсь не делать выводов, не выверив троекратно.
Сухое мёртвое дерево скрипит как старый протез.
Дубовые листья у берега, смерзаясь, рисуют пятна.
(2021)
Памяти Ахилла
Спроси меня: «Квантуется ли время?» —
И я отвечу твёрдо: «Безусловно».
Вот — главное, что я о жизни знаю,
Зенона небездарный ученик.
Не стержнем, а зубчатой шестерёнкой
Ось времени воображать нам должно,
Намазана пахучим солидолом
Она уже почти и не скрипит;
Лишь в самых трудных точках микромира,
При предынфарктном головокруженье,
Известное смещение по фазе
Пощёлкивает и даёт проскок.
Зенон шутил? — Примерно так, как шутит
С двадцатилетним юношей Минерва,
Абстракциями в ночь перед дуэлью
Предчувствия пытаясь обуздать.
Зенон шутил? — А представляешь Канта
Пришедшего в районный парк культуры
И отдыха с желаньем покататься
На детской карусели, на лошадке?
Вот то-то же. Нет, не шутил Зенон.
Ни Бурбаки, ни хитроумный Рассел —
Никто пока не смог с загадкой сладить;
Над школьною наивностью пределов
Смеётся грек и кутается в плащ.
Когда бы время было непрерывным,
Хоть трижды он покройся липким потом
(Чего не делал гордый правнук Зевса)
Под крик «Давай!» всего ареопага
И одобрительный с Олимпа свист —
Не смог бы сам Ахилл в кроссовках «Найке»
Старушку черепаху обогнать.
Спроси меня: «Квантуется ли время?» —
И я кивну. Нелепо допущенье,
Что мир в своём четвёртом измеренье
С проекцией трёхмерною не схож.
Всего лишь только век прошёл (с довеском),
И мы привыкли к рваному пространству,
Которое кромсает нас, как рашпиль,
И оставляет к старости почти
Лишёнными защитной оболочки,
Той чешуи, что защищала нервы —
Привыкли как-то, примирились с ним.
Привыкнем так же и к наждачной ткани,
Текущей в нас и делающей больно
И мучающей нервы изнутри.
Да, мы сильны. Мы ко всему привыкнем.
Куда ни кинь, всего важнее — знанье.
Апорий нет. Не ёрничал Зенон.
Беги, Ахилл, беги! Как сила тренья
Дала тебе возможность разогнаться,
Так даст тебе надёжную основу
Для главного прыжка корпускулярный
Слой времени, утоптанного мыслью.
Гипотеза до воплощенья в числа
Всегда проста, герой мой легендарный:
Песчинки времени — отнюдь не капли
И твёрдым грунтом я тебя снабдил.
Концы с концами сходятся, не так ли?
Лети, лети над временем, Ахилл!
(2020)
Абстракция №1127
Альтернатива Европе, гибрид русалки и сфинкса.
Того, кто спился, не жалко, жалко того, кто не спился.
Кривой в треугольнике катет, поместье в низовьях Стикса —
Был этот край на карте, или он мне приснился?
Знахарь, солдат, колдунья, гранит, береста, железо.
Варварства и культуры извечная антитеза.
Берёза, валежник, ива… Сколько опят полезло!
Те, кто покуда живы, все славят головореза.
Отчётный концерт морфлота. Спасибо и до свиданья.
Отеческая забота, усиленное питанье.
Фруктовый кисель на третье, вечный огонь с цветами.
«Блин» — всегда междометье, даже когда в сметане.
Седые пенсионеры. Юные пионеры.
Основной вопрос философии: где взять так много фанеры?
Проложен путь и наезжен, ведёт из пустыни в шхеры.
От Веры, Любви и Надежды остался лишь запах серы.
Стерпится — станет милым: ну что за торт без аджики?
Египетские пирамиды все выстроили таджики.
Плывут по проруби пары — моржи и с ними моржихи.
Поостерёгся б ты, парень, наши уж больно лихи.
Мент, фараон, легавый, что ни слово — эпоха.
Альтернатива легенде, гибрид палача и лоха.
(2020)
Утро 4 ноября 2020 года
Плевать на Трампа! — День сегодня славный.
Сейчас почистим зубы, заживём.
Живут же люди, скажем, в Ярославле
Каком-нибудь (а есть там кремль?) — с Кремлём.
В траве живой и в лиственном покрове
Свежеопавшем — здешняя земля.
Ведь как-то жил и выжил я в Ростове —
Том, на Дону, что даже без кремля.
И не в самом Ростове, в захолустье —
Собор был дивным, да не шла вода.
Душа? Как защемит, так и отпустит —
Уже привычно. Горе не беда.
Жизнь хороша — в ней овощи и фрукты,
В лесу — лишайник, папоротник, мох…
Ведь нас баюкал в чёрный репродуктор
Товарищ Сталин — ничего, издох.
В жестоком мире выживали дети,
Чтоб жизнь, как речка, меж холмов вилась.
Опять кричали гуси на рассвете,
Своей тоской со спящими делясь.
Но — спали мы; в рассветном тёплом пепле
Нас не проймёшь — хоть в двадцать шей кричи.
Потом проникли, выросли, окрепли
Большого солнца длинные лучи,
И на стене висящую картину
Преобразили, на куски деля:
Стал город там похож на паутину,
Церковный шпиль — на мачту корабля.
Впадая в детство или выпадая
В осадок сна, я неуклюже брёл
По прошлому, где ярость молодая
Звала на подвиг и на произвол.
Потом — проснулся в амальгаме смысла
Без взрослых шуточек и детских слёз:
Реальность — вот! В ней подвига не вышло,
Без произвола тоже обошлось.
Прозрачен воздух. Солнышко сияет.
Умолкли гуси, откричав своё.
Прекрасность жизни только добавляет
К трагическому замыслу её.
(2020)
* * *
Суетливые теплокровные
Должны в конечном счёте проигрывать
Крокодилам: те — экономнее,
Осторожнее, терпеливее.
В смысле питания — запросы скромные:
Не нужно гонять им насосы огромные,
И в размножении изобретательны:
Прячутся детки во рту у матери.
Укус их — мощный, зубов — достаточно,
В пустых терзаниях — не замечены,
Строенье кожи — весьма удачное,
Двухдольной печенью — обеспечены.
Их мозг невелик, но к чему излишества?
А вот ночью видят — всё- всё, что движется.
На их строении — отблеск гения,
Они, крокодилы — венец творения.
А мы — олени, слоны, приматы
И голубь с клювом, и вепрь с клыком —
Ничем пред эволюцией не виноваты,
Но попросту являемся тупиком?
(2021)
Верлибр
Читаю Луизу Глюк. Если кто не знает —
Она лауреат Нобелевской премии по литературе.
Нужны литературные премии или не нужны —
Отдельный вопрос, но нобелевка есть нобелевка:
Рефлекторно хочется встать смирно
Как перед генералом. Признаю:
Я не самый внутренне независимый человек в мире.
Луиза Глюк пишет верлибры. Упругие, крепкие верлибры.
Считать ли это поэзией, дело вкуса,
Но — бесспорно настоящая литература.
Текст ничего из себя не строит и не провисает,
Бегло, по диагонали — не пробежишь глазами.
Настроение — отвратительное. Луиза здесь ни при чём.
Настолько отвратительное, что после двух коротких стихотворений
Нажимаю на привычную иконку
И почти незаметно перехожу к игре в шахматы.
Судя по рейтингу, мой соперник сильней меня,
Но не намного. Партия складывается интересно.
Стараясь уравновесить предусмотрительность и азарт,
Я забываю об отвратительном настроении.
Но при этом как-то, без ущерба для шахмат,
Думаю о прочитанных мной верлибрах.
Третий час ночи. Это был неудачный день,
Но больше его нет. Он от меня отделился.
Язык Луизы Глюк не перенасыщен
Замысловатыми словами, моего
Далеко не безупречного английского хватает.
Язык её верлибров не сложен. Но её верлибры
Не просты. Ладейный размен
Мне ничем вроде бы не угрожает,
Однако соперник предлагает его уже второй раз —
Значит, на всякий случай следует уклониться.
Это для компьютеров шахматы — сплошной расчёт,
А для человека ещё и страсть,
И жизненный опыт.
Полевые цветы Луизы Глюк
Смотрят на человека сверху вниз.
Неожиданно приходит в голову буквальное продолжение:
Именно так смотрят на человека
Цветы на кладбище. Правда, на современном кладбище
Цветы в основном садовые, а не полевые.
За буквальное продолжение плачу буквально сразу же:
Зевок — и уже без пешки. Надо либо бросаться в атаку,
Либо стараться вытянуть на ничью.
Оба способа хороши, но всегда трудно выбрать,
А промежуточная тактика точно ведёт к проигрышу.
Отвратительное настроение стучит в окошко:
«Я никуда не делось. Третий час ночи.
Не выспишься. На что ты растрачиваешь жизнь?»
Вспоминаю городок в Ростовской области,
Где я принимал когда-то экзамены у заочников:
Улица с колоритным названием — Кладбищенский тупик —
Не завершалась кладбищем, а проходила мимо него
И упиралась в овраг, по-местному — в балку.
За меня делает выбор мой соперник:
Позиция осложняется, остаётся одно — атаковать.
Как ей удаётся почти обходиться без слов,
Называющих чувства по имени и даже просто — указывающих на чувства,
И передавать боль, страх, вспышки надежды?
Наверное, Нобелевскую премию всё же не дают просто так.
Я играю почти механически, но почему-то
Ситуация для меня улучшается. Видимо, мой соперник
Слишком уж хочет выиграть. В быстрых шахматах
Страсть к победе иногда играет злые шутки.
Теперь уже у меня шансы на выигрыш, пожалуй, выше,
Но я почему-то не хочу выигрывать.
Я ищу возможности форсировать ничью — и нахожу её.
Всё! На сегодня этого безумия хватит.
Пытаюсь вернуться к чтению, но не вижу слов —
Они уже смотрят на меня сверху,
Живое восприятие умерло.
И — чтобы не проходить мимо дешёвого каламбура —
Слово «глюк» с маленькой буквы
Материализуется в лёгком головокружении.
У меня есть основания его пугаться.
Верлибр стоит на Поэтическом тупике,
Но не в тупике. Упирается Поэтический тупик
В пятистопный ямб с рифмой «улица — щурится»
И «вдохновением» в последней строчке.
Нобелевку мне не дадут по многим причинам,
Среди них — и то, что я не стану работать над только что написанным,
Оставлю как есть, не изменив ни слова,
И то, что пишу я не на английском языке, а на русском,
Пока ещё не докатившемся до верлибра,
И то, что я не умею чувствовать боль так сильно, как Луиза Глюк.
Да и в шахматах мне уже ничего не светит,
Хотя рейтинг мой, не буду зря скромничать, повышается,
Что утешительно на восьмом десятке.
(2021)
* * *
Просыпаюсь ни свет ни заря.
Понимаю, что зря —
Буду днём как варёная рыба.
Понимаю: мыслишки шалят
(Не нервишки!) — как стайка щенят —
Задирают друг дружку, скулят,
Шебуршатся — нестройно, не в лад.
Но: проснулся? — на том и спасибо.
День лежит впереди. Он пока
Не заполнен. И наверняка
Будет хуже, чем мнится.
Можно выбрать в помёте щенка,
Приголубить, налить молока.
Постепенно светлеет окно.
Счастье мне не по возрасту, но
Радость может случиться.
Что там нового в мире? Айфон
Загорается. Мир — это фон
Для щенячьей забавы.
Нет, вставать мне ещё не пора:
Поваляюсь — в надежде добра
И, конечно же, славы.
(2020)
