До сих пор слышны мнения, что на завершающем этапе советской экономики положение дел в ней было относительно благополучным и только зловредные действия Горбачева привели ее к кризису. Не умаляя ошибок в экономической политике в период перестройки, отмечу, что вывод об относительном благополучии основывается на грубо сфальсифицированной официальной статистике.
ДВА ПРЕДБАНКРОТСТВА
Введение
Тем, кто в сознательном возрасте жил в конце 1970-х — начале 1980-х годов или знает этот период по качественной исторической и художественной литературе, наше время удивительно его напоминает. Иллюзорное внутриполитическое спокойствие, неистовая пропаганда официальными СМИ несуществующих или эпизодических успехов, обличение мифических врагов, лживая статистика, апатия и глухое раздражение населения, убежденность многих отечественных и зарубежных экспертов в прочности экономики и власти… Всего через несколько лет тот период сменился временем бурных потрясений и глубоким экономическим кризисом. Экономисту это напоминает предбанкротное состояние фирмы. Я попробую рассмотреть этот вопрос подробнее — и прошу заранее меня извинить за большое количество цифр, неизбежное для такого текста.
1. Испорченный градусник экономики в СССР и России
Раз уж мы решили опираться на цифры, важна их достоверность. Это как в медицине — врач не может обойтись без показаний медицинских приборов, ведь если они испорчены, диагноз окажется ошибочным. Долгие годы я занимался определением реального состояния советской экономики, несколькими методами пересчитав практически всю макроэкономическую статистику за 1928‑1987 годы. Оказалось, что все стоимостные показатели были фантастически завышены. Только для примера: национальный доход вырос за этот период в 6,9 раза вместо… 90 (!) раз по данным ЦСУ СССР, основные фонды (здания, сооружения, оборудование) в 9,6 раза вместо 61,4. Главный метод искажений состоял в том, что Центральное статистическое управление сознательно игнорировало происходивший в стране скрытый (благодаря смене ассортимента) рост цен. Когда мною совместно с выдающимся экономическим журналистом Василием Селюниным в журнале «Новый мир» в 1987 году была опубликована статья «Лукавая цифра» с приведенными и другими выкладками, она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Советская власть оказалась гигантским обманщиком своего народа. Правда, в послевоенный период размер вранья был заметно меньше, чем в довоенный. Обнаружилась и закономерность: чем хуже шли дела в экономике, тем больше был масштаб вранья.
В конце 1980-х годов ЦСУ СССР покаялось в грехах и обещало их исправить. Сменившие его затем органы российской статистики обязались пользоваться в своих расчетах общепринятыми в мире статистическими методами и внесли их в методические указаниями, которыми обязаны руководствоваться все звенья статистики, начиная с предприятий. При этом, как будто, исчезли и побудительные мотивы для искажений: предприятия работали для рынка, а не для плана и им вроде не к чему было врать. Однако, когда я во второй половине 1990-х годов начал пересчитывать данные российской макроэкономической статистики, то обнаружил, что искажения продолжаются. Правда, в динамике валового внутреннего продукта (который заменил национальный доход) некоторое время искажений не отмечалось, зато они возросли в других областях экономической статистики.
Здесь читателям придётся поднапрячься, чтобы усвоить довольно сложное объяснение:
Наиболее масштабные искажения были замечены в показателях, связанных с определением стоимости основных фондов. А их много: от динамики до финансовой оценки. От них зависят важнейшие характеристики экономики — от факторов ее динамики до эффективности и финансовой устойчивости. И как раз с этим показателем как в СССР, так и в России были связаны наибольшие проблемы.
Не надо быть экономистом, чтобы понять: для определения объема производства абсурдно складывать тонны, метры, штуки и другие физические характеристики различных продуктов. Но именно такое происходит в прошлом и нынешнем исчислении стоимости основных фондов. При их подсчёте очень часто складывались рубли разной покупательной стоимости: один и тот же станок через небольшой промежуток времени в условиях высокой инфляции мог стоить совершенно разных денег — порой цифры отличались во много раз. То же относится к зданиям и сооружениям. Для упрощения экономических последствий приведу условный пример. По прошествии десяти лет эксплуатации станок надо заменять. Для этого существует амортизационный фонд, образуемый в процентах от стоимости станка — но оказывается, его величины для замены станка хватит на треть или четверть его стоимости. Та же амортизация окажется заниженной при определении себестоимости продукции. А раз занижена себестоимость, завышена прибыль. Одним словом, финансовые показатели предприятий и всей экономики можно выкинуть в мусорный ящик. А ведь именно ими пользовались экономисты многие десятилетия.
Для того, чтобы при оценке основных фондов использовались одинаковые рубли, определяют их восстановительную стоимость, т.е. в текущих ценах определяются все элементы основных фондов. Когда-то в дни моей учебы это понятие было известно даже средним студентам экономических вузов. Без его знания на экзамене по экономической статистике выше тройки нельзя было получить. Сейчас, по моим наблюдениям, его понимают не больше пяти процентов экономистов-теоретиков, включая многих академиков и членов-корреспондентов РАН.
Уже в конце 1920-х годов разрыв между восстановительной и балансовой стоимостью основных фондов в промышленности и ряде других отраслей советской экономики достиг двух раз и это многое объясняет в причинах отказа от нэпа. В 1930-е он поднялся до 4‑5 раз. Периодически, с большим опозданием и невысоким качеством, в СССР производились переоценки основных фондов по восстановительной стоимости, которые уменьшали их разрыв с балансовой и несколько улучшали достоверность официальной экономической информации. Но поскольку инфляция в Советском Союзе была почти всегда, разрыв снова увеличивался с уже известными последствиями.
При переходе к рыночной экономике переоценка основных фондов стала особенно насущной. Как без нее оценить финансовое положение предприятий, которое теперь, в отличие от периода командной экономики, стало особенно важным? К тому же и инфляция в первой половине 1990-х годов разогналась не на шутку. А переоценку произвели с большим опозданием и сильнейшим занижением. Это было удобно для скупки предприятий олигархами и более мелкими дельцами. В результате, по расчетам моего коллеги Д.А. Фомина в середине 2000-х годов разрыв между восстановительной и балансовой стоимостью по всей экономике намного превзошел худшие советские показатели и составил примерно 8 раз, на каковом уровне и сохраняется по сей день.
В постсоветский период обнаружение достоверной информации сильно осложнилось тем, что значительная часть экономики оказалась в тени и либо вообще ничего о себе не сообщала, либо фантастически искажала данные. Требовались качества Шерлока Холмса, чтобы выявить истинное положение в российской экономике. Для иллюстрации приведу пример с общественным питанием, где, как и везде в сфере бытовых услуг, сокрытия были наиболее значительными. Ее доналоговая прибыль в начале 2000-х годов по нашим с Д.А. Фоминым расчетам была занижена в 21,2 раза, а после уплаты налогов — в 41,2 раза. В то же время убыточными оказались большинство отраслей промышленности, сельское хозяйство и железнодорожный транспорт.
2. Первое предбанкротное состояние (1976‑1985 годы)
До сих пор слышны мнения, что на завершающем этапе советской экономики положение дел в ней было относительно благополучным и только зловредные действия Горбачева привели ее к кризису в конце 1980-х годов. Отсюда и вывод, что вся политика перестройки была либо грубой ошибкой, либо диверсией в угоду Западу. Не умаляя ошибок в экономической политике в период перестройки, отмечу, что вывод об относительном благополучии основывается на грубо сфальсифицированной официальной статистике. Сто́ит обратиться к реальным данным, как становится видна картина неуклонного упадка, продолжавшегося с периода прославленных официальной пропагандой и многим экономистами периода косыгинских реформ. Темпы экономического роста в этот период неуклонно снижались, пока после 1975 года стали близкими к нулю: 5% за 1976‑1980 годы вместо 23% по официальным данным и 3% в следующем пятилетии вместо 19%. Производительность труда вообще перестала расти. Ежегодный разрыв между официальными и реальными данными по росту национального дохода составил около 3 процентных пунктов.
Среди макроэкономических показателей отмечу практическое прекращение роста основных фондов в 1981‑1985 годы: всего на 3% вместо 37% по официальным данным. А ведь именно их приращение в прошлом играло главную роль в экономическом росте.
Заметно возрос товарный дефицит, особенно в провинции, ухудшились буквально все финансовые показатели экономики: упала реальная прибыль, появился бюджетный дефицит, вырос государственный внутренний и внешний долг. И это несмотря на исключительно благоприятные внешнеэкономические условия в виде небывало высоких мировых цен на нефть.
Тупиковость советской экономики в тот период особенно проявлялась в научно-технической области. Во всех ее звеньях от исследований до практического освоения создалось постыдное положение. Советские учёные больше не получали Нобелевские премии и не становились членами самых престижных научных обществ. Ничтожным был уровень продажи лицензий. Да и там, где наблюдался прогресс в технических разработках, он шел в огромной степени за счет масштабного промышленного шпионажа. По моим расчетам 1988 года производительность труда в советской науке была в 7‑8 раз ниже, чем в США — хуже, чем в сельском хозяйстве.
Объем экспорта машиностроительной продукции на наиболее требовательном рынке развитых капиталистических стран составил менее 2% от общего экспорта в эти страны (в том числе высокотехнологичных товаров 0,23%). И это при том, что для производства экспортной продукции создавались наиболее благоприятные условия. Да и то, что удавалось продать, «уходило» преимущественно за счет занижения цен по сравнению с зарубежными аналогами. Ценилась только советская военная техника — и в то же время в огромных количествах закупалась западная гражданская продукция для комплектования новых строек и реконструкции старых предприятий. В таких условиях стоило в 1986 году заметно упасть мировым ценам на нефть, как советская экономика вступила в явный кризис. И Горбачев здесь был совершенно не при чем.
3. Второе предбанкротное состояние (2011‑2020 годы)
Подавляющее большинство критиков нынешней власти упрекают ее за низкие темпы экономического роста и медленные структурные изменения в 2010-е годы, руководствуясь опять официальной статистикой. Я могу, опираясь на свои расчеты и расчеты своих коллег, показать, что положение намного хуже, чем показывает официальная статистика. Я много писал об этом в российской экономической печати и в журнале «Знамя», но большого резонанса, в отличие от откликов на «Лукавую цифру», не обнаружил. Дело не только в том, что тиражи журналов не сопоставимы с советским периодом, но и интерес к правде сильно поубавился.
Начну с динамики основных фондов. Мой коллега Д.А. Фомин по принятой в мировой статистике методологии и с учетом реальной стоимости основных фондов и размера инфляции по инвестиционным товарам, произвел расчет их динамики за 1992‑2015 годы. Результат меня ошеломил. Оказалось, что за этот период они сократились практически вдвое. Такого мировая экономическая история не знала. Этот процесс начался еще в советский период, когда в 1981‑1985 годы их рост был близок к нулю; он продолжился в перестройку, когда возобладало мнение об избыточности основных фондов. Последнее имело определенные основания: во многих отраслях фондовооружённость была избыточной: число занятых было порой намного меньше, чем рабочих мест, их не хватало даже на одну смену. К тому же, гипертрофировано было и развитие ряда фондоемких отраслей экономики — но очень слабо были развиты многие передовые отрасли, вся сфера услуг и инфраструктуры.
В постсоветский период капиталовложения в экономику существенно снизились — частично как реакция на их чрезмерную величину в ряде отраслей, но в большей степени из-за отсутствия у компаний собственных финансовых ресурсов и трудностей их привлечения, особенно для вложений в убыточную производственную сферу.
Вот тут мы подходим к финансовым показателям российской экономики.
Если верить официальной статистике, ситуация довольно благополучна. Подавляющее число предприятий прибыльны, банкротства редки, бюджет в последние годы профицитен, у государства огромные валютные резервы и свободные средства.
Но стоит только учесть заниженность стоимости основных фондов, как картина коренным образом изменится. Особенно это касается отраслей реального сектора, где доля основных фондов в общем объёме активов велика. Для проверки этой гипотезы я решил провести расчет финансового положения российской промышленности во второй половине 2010-х годов с помощью модели Альтмана. Эта модель, разработанная ещё в конце 1960-х годов, предсказывает банкротства предприятий на основе ряда показателей их финансово-экономического состояния; в её основе лежит анализа состояния разорившихся предприятий за несколько лет до фактического банкротства. Модель широко используется во многих странах, включая и Россию. Я начал с компаний, которые в России и за её пределами считаются весьма благополучными и имеют неплохие международные кредитные рейтинги. Когда я произвел первый расчет по компании «Роснефть» результат показал её явно выраженное банкротное состояние. Первой моей реакцией был поиск возможной ошибки. Я предположил, что корпорация скрывает данные о своем финансовом положении. Сравнил структуру ее баланса со структурой баланса другой крупнейшей нефтяной компании мира — British Petroleum — и обнаружил, что у нее во много раз больше доля денежных средств в активах. При доле денежных средств в активах «Роснефти» она просто не могла бы вести нормальной деятельности. Я предположил, что «Роснефть» открыла в офшорах дочерние компании, в которых сосредоточила основную часть своих денежных средств. Их размер я определил, ориентируясь на структуру баланса British Petroleum. Теперь «Роснефть» вышла из банкротного состояния и перешла в предбанкротное. Отмечу, что расчет велся для периода, когда мировые цены на нефть находились на вполне удовлетворительном уровне. Сравнение их уровня с официальной себестоимостью добычи показывает высокую рентабельность. Но в себестоимости амортизация учитывается на основе балансовой стоимости основных фондов. С учетом восстановительной стоимости даже в благоприятные годы себестоимость добычи близка к уровню цены.
Наличие офшорного счета позволяет Роснефти решать три задачи: уходить от российского налогообложения, создавать запасной аэродром и залоги для международных кредиторов. Последним уже нет оснований опасаться за судьбу выданных кредитов.
Аналогичный расчет я произвел и для другой гигантской российской компании — «Газпрома». Результат оказался близким к результату по «Роснефти». Для контроля я произвел расчет для всей промышленности. Конечно, российская промышленность не является юридическим лицом в отличие от «Роснефти» и «Газпрома». Расчет здесь имеет чисто аналитическое значение. Он дал лучшие результаты, чем по «Роснефти» и «Газпрому», но все же выявил неудовлетворительное финансовое положение промышленности.
Я с любопытством и даже некоторой тревогой (учитывая политический вес этих компаний) ожидал реакции «Роснефти» и «Газпрома» на мои статьи. Но её не последовало. Исключаю, что их не заметили. Пресс-службы этих компаний обшаривают весь интернет в поисках откликов на их деятельность — но, видимо, они благоразумно решили не привлекать внимание широкой публики к неблагоприятной информации, которую не имели возможности опровергнуть.
Я длинно и для некоторых читателей утомительно рассказываю о расчетах по модели Альтмана, чтобы стало ясно, что у предприятий реального сектора экономики просто нет своих средств для больших капитальных вложений. А если есть, то они (точнее, их руководство) предпочитают их использовать для других целей. При этом российский финансовый сектор слишком мал, чтобы предоставить дополнительные средства, которые можно взять только на международных рынках — но кредитный рейтинг России довольно низок.
Правда, есть довольно значительные свободные средства государства. Ряд российских экономистов упрекают правительство, что оно не использует их для капиталовложений в реальную экономику и транспортную инфраструктуру. Ни коем случае не желая выступить его защитником, справедливости ради отмечу, что для таких действий у правительства есть немалые основания. Оно с ужасом ожидает возможного падения цен на нефть и создает подушку безопасности — и к тому же по прошлому опыту знает, как быстро разворовываются в России бюджетные деньги.
Результатом нехватки капиталовложений стало сокращение основных фондов. По детальным расчетам Д.А. Фомина за 2007‑2015 годы они упали на 10% (официальная статистика «нарисовала» их рост на 33%). За 2010-е годы они должны были сократиться на те же 10%. Приблизительно на столько же за 2007‑2015 годы снизился и валовой внутренний продукт. Параллелизм очевиден. Раз так, то и ВВП должен был реально сократиться в 2010-е годы на те же 10% при официальном росте на 13%. Параллелизм в динамике ВВП и основных фондов очень важен — он означает, что в этот период фондоотдача оставалась неизменной, в отличие от периода 1999‑2007 годов, когда она росла настолько быстро, что даже компенсировала падение основных фондов за этот период. Это было связано с огромными неиспользованными резервами основных фондов, структурными изменениями в пользу нефондоемких отраслей и улучшением качества хозяйствования по сравнению с 1990-ми годами. Теперь, выходит, все эти факторы остались в прошлом. Печальным для экономики России выглядит и высочайший уровень износа основных фондов в 2015 году — 65,8% по расчету Д.А. Фомина вместо 49,8% по официальной оценке.
Пока не поступили данные об объеме занятости (включая нелегальную) в 2020 году, невозможно оценить динамику производительности труда в 2010-е годы. В качестве ориентира приведу данные за 2007‑2015 годы: за этот период, по нашим расчетам, производительность труда сократилась на 2,4% при том же сокращении фондовооруженности.
Для понимания причин сокращения ВВП в 2010-е годы нужно учесть и иные, помимо сокращения основных фондов, неблагоприятные факторы.
Начну с продолжающегося сокращения интеллектуального потенциала. По моим расчетам, связанным с научно-техническими исследованиями и разработками, за постсоветский период он снизился на 60% — и, хотя большая часть этого сокращения пришлась на 1990-е годы, процесс продолжался и в последующий период. Приведу самые важные факты. Если по состоянию на 1985 год в СССР жило шесть Нобелевских лауреатов в области науки и техники, то к концу второго предбанкротного периода. В России не было ни одного. В наиболее авторитетном рейтинге университетов THE среди 100 лучших нет ни одного российского. У Нидерландов с населением немногим больше 13 миллионов человек их 7. Нетрудно представить себе и квалификацию подготовленного ими пополнения, лучшие из которых к тому же чаще всего стремятся уехать из страны из-за низкой оплаты труда и неблагоприятных условий для научной работы. Обычно в объяснении ссылаются на низкий объем финансирования науки и высшего образования. Это правда, но не вся. Выделяемые средства отвратительно используются из-за низкого качества руководства науки и высшего образования.
В связи с низким интеллектуальным потенциалом страны вспоминается поговорка: ума нет, считай калека. Низкий интеллектуальный потенциал — ещё большее препятствие для экономического развития, чем сокращение основных фондов.
Чтобы не растягивать статью, среди неблагоприятных факторов упомяну еще старение населения и сокращение объема трудовых ресурсов, как раз в 2010-е годы, лишь частично компенсируемое привлечением низкоквалифицированных иммигрантов, продолжающееся ухудшение горно-геологических условий добычи полезных ископаемых.
В свете приведенных фактов о втором предбанкротном периоде у меня самого возникает вопрос, насколько оправданно его считать предбанкротным, а не банкротным. Разве сокращение основных фондов, падение производительности труда и интеллектуального потенциала, занятости, сокращение числа мелких предприятий не говорят о состоянии банкротства? Отсутствие внешнего банкротства обеспечивается огромными зарубежными резервами. А малочисленность случаев внутренних банкротств скорее всего объясняется несовершенством законодательства и практики банкротства в России. Попробуйте обанкротить «Газпром» и «Роснефть»! Об этом страшно и подумать.
4. В чем разница первого и второго предбанкротных состояний?
Теперь с учётом реальных статистических данных сравним оба периода.
Начну с макроэкономики. В первом по национальному доходу наблюдался сначала очень медленный рост, затем застой. Во втором фиксируется непрерывное падение ВВП на один процентный пункт ежегодно. Рост, пусть и медленный, основных производственных фондов в первом случае контрастирует с неуклонным падением во втором. Застой по производительности труда в первом — с его падением во втором. При минимальном росте фондовооруженности в первом случае во втором наблюдается параллельное сокращение фондовооруженности и производительности труда. По большинству показателей современный нам период немного хуже.
Перейду к структурным характеристикам, которые во многом определяют и макроэкономические. Здесь картина более сложная. Каждый период характеризовался своими сильными и слабыми сторонами.
Сильной стороной советской экономики был развитый индустриальный сектор, преимущественно военно-промышленный. Слабой — неразвитые потребительский сектор и сфера услуг. Но здесь возникала, хотя и труднореализуемая, возможность благодаря умело проведенной конверсии за исторически короткий период (5‑10 лет) лет выровнять эту диспропорцию. Во втором периоде имеется довольно развитый сектор бытовых и информационных услуг при крайне слабой индустриальной базе. Поворот здесь намного сложнее. Он и более дорогостоящий, поскольку промышленность более фондоемка и требует более сложной и длительной перестройки трудового потенциала.
Если сравнить структуру конечного использования валового внутреннего продукта, разница еще более заметна. Прежде всего, огромная роль военных расходов в первом периоде при весьма скромном во втором. Намного более низкая доля вложений в человеческий потенциал и науку во втором периоде. Еще меньшая доля вложений в фонд накопления, не позволяющая даже возместить износ основных фондов. Намного более высокая доля личного потребления при несравненно большей неравномерности в распределении благ. Россия сейчас входит в четвертку государств с самой высокой долей доходов самых богатых граждан в общем объёме доходов населения.
Хуже всего для второго периода сравнение по научно-техническому потенциалу. В СССР до последнего момента он был значителен, но очень плохо использовался. Наличие сильных научных школ позволяло путем умелого отбора лучших руководителей и исполнителей (и устранения слабых) возродить его величие начала 1960-х годов. Сейчас научно-технический потенциал несравненно слабее, а по ряду направлений ничтожен. Хуже всего, что несравненно ниже престиж научного труда и значительно ослабла система высшего образования. При этом, как показал опыт с созданием вакцины против коронавируса, научный потенциал России по некоторым направлениям все еще сохраняется (в порядке гипотезы: здесь могло сыграть свою роль огромное внимание, уделявшееся в СССР созданию биологического оружия и средств борьбы с ним).
Отмечу и явные преимущества второго этапа с точки зрения быта, влияющего и на трудовую активность. Устранен нервировавший и возмущавший население в советский период товарный дефицит, повысилась культура обслуживания в сфере услуг.
5. Что делать, чтобы избежать банкротства?
Позволю сказать, что не бывает безвыходных положений — бывают отчаявшиеся люди.
Банкротства периода перестройки можно было избежать. Лет восемь назад я анализировал предлагавшиеся во второй половине 1980-х годов варианты экономической политики. Оказалось, что из шести возможных выбрали худший. Так не раз было в истории России. Помешала выбрать лучшие и слабость советской экономической науки, которую душили многие годы, и интеллектуальное бессилие политического руководства, из которого многие годы изгонялись наиболее способные. В китайском коммунистическом истеблишменте удалось сохранить способных, самостоятельно мыслящих людей, и реформы удались.
Но читателя, уверен, больше интересует нынешний период. Выход из него также затрудняет слабость экономической науки и политического руководства — не меньшие, а, кажется, еще большие, чем в период перестройки. Но и объективных трудностей намного больше. Деградация захватила почти все слои населения и уровни власти и хозяйствования. Несколько обнадеживает только часть предпринимательства. Несравненно больше деградировал производственный и интеллектуальный потенциал.
Изложу свое видение выхода, которое сформировалось в последние годы.
В хозяйственной системе важно найти элементы, являющиеся её большими пороками, опираясь на которые можно найти выход. В позднесоветский период таким элементом был военно-промышленный комплекс с его огромным производственным и интеллектуальным потенциалом. Его конверсия могла (наряду с мерами улучшения хозяйственного механизма) обеспечить возрождение советской экономики. В современных условиях таким пороком выступает огромная имущественная дифференциация, В доходах состоятельных слоев населения можно найти ресурсы для модернизации экономики.
Мы с Д.А. Фоминым в 2011 году по данным за 2008 год определили ресурсы, необходимые для обеспечения прироста экономики на 3% ежегодно —на уровне среднего темпа роста мировой экономики. Они оказались в 2,5‑3 раза больше выделяемых в настоящее время на развитие физического и человеческого капитала. Следовало найти их источники. Мы разделили все население на пять крупных доходных групп. Доходы каждой, исключая нижние, сокращали до тех пор, пока не вышли на необходимую величину. Оказалось, что доходы самой благополучной группы нужно сократить в 6 раз, следующей — в 3 раза, следующей — на 30%. В группе с самыми низшими доходами мы предусмотрели их повышение в 1,5 раза. Всего фонд личного потребления сократится в два раза, преимущественно за счет состоятельных слоев населения. Предусмотрели и методы изъятия доходов, среди которых преобладало налогообложение недвижимости — наиболее трудное для уклонения. По целям (модернизация экономики) и требуемым от населения жертвам это похоже на сталинский курс в конце нэпа, что неудивительно: тогда реальная экономика тоже была убыточной, основные фонды проедались и усиливалось отставание от развитых стран. Разница в методах: сейчас опора на преимущественно частный сектор. И в социальном составе «жертв»: тогда рядовые граждане, теперь — наиболее состоятельные.
Образовавшиеся таким образом дополнительные доходы бюджета должны возместить выпадающие доходы от уменьшения обложения реального сектора. Это обложение сейчас настолько велико, что вынуждает сокращать производственный потенциал — в то время как для его расширения требуется не просто освобождение от налогов, но и субсидирование многих отраслей.
Предлагаемое перераспределение доходов, разумеется, не понравится влиятельным элитным группам, подвергающимся дополнительному обложению. Но полагаю, что с их стороны было бы большой глупостью противодействовать принятию этих мер — ведь альтернативой является гибель российской экономики, которая похоронит и их доходы, и их собственность.
Одной только схемы финансового маневра далеко не достаточно для модернизации экономики и обеспечения устойчивого роста. Эту программу надо еще реализовать — а здесь придется столкнуться с огромными институциональными пороками нынешней российской экономики и политики. При оценке имущества наверняка будут многочисленные попытки его занижения и раздробления. Многие собственники предпочтут увеличенные финансовые ресурсы использовать во благо не компаний, а себя, любимых. Модернизация упрется в острую нехватку квалифицированных руководителей всех уровней, инженеров и рабочих, а их подготовка — в низкий уровень высшего образования. Для подъема последнего далеко недостаточно дополнительных расходов государства. Нужно еще чтобы их не разворовали, нашли где-то намного, лучших преподавателей, заменить ими никудышных.
Потребуется в силу слабости собственной технологической и кадровой базы дополнительное технологическое и кадровое содействие развитых стран. Как его получить при обострившихся в последние годы отношений с ними? Инициаторы драчливой внешней политики об этом не думают. А как убедить население в необходимости подтянуть ремни? Понятно, когда дело идет о войне. Но страны гибнут не только от поражений в войне, но и от краха их экономик. Здесь важно, чтобы демократическое государство пользовалось доверием населения, а оно уже во многом потеряно.
Эти огромные трудности не должны вызвать ощущение безнадежности. В конце концов, если Россия сумела выжить несмотря на многочисленные катастрофы, сотрясавшие ее за более чем тысячелетнюю историю, значит, есть у ее населения жизнеспособность…
