Как мне рассказывали ребята из его группы, при работе в студенческом практикуме ИФП Юля старался выполнять функции «идейного руководителя», записывал показания зеркальных гальванометров и оформлял отчеты. Но старался не прикасаться к стеклянным сосудам Дюара.
[Дебют]Игорь Краснополин
ПОЧЕМУ ЮЛИЙ БРУК СТАЛ ТЕОРЕТИКОМ?
Мы встретились в электричке Москва-Долгопрудный в июне 1960 г. Я вез новенький аттестат зрелости в приемную комиссию МФТИ, а Юля должен был сдать зачетку в деканат с результатами экзаменов за первый курс. В Аудиторном корпусе МФТИ мы попрощались, и он «на счастье» подарил мне железнодорожный проездной билет на июнь. Этим билетом я не воспользовался: там была большая фотография мальчика с живыми, почти черными глазами. Я был явно на него не похож.
В сентябре мы поселились в одной комнате общежития Физтеха с еще тремя студентами (ездить домой при той нагрузке не было времени). И с тех пор мы дружили 61 год.
Почему Юля решил стать теоретиком? Конечно, его привлекала аура школы Ландау. Однажды, он отвез меня на семинар П.Л. Капицы в Институте физических проблем, и там я впервые увидел Капицу, Ландау и других известных физиков (это было в конце 1961 года до трагической автомобильной катастрофы, оборвавшей творческую жизнь Дау). Я видел, какими влюбленными глазами Юля смотрел на своего кумира и поэтому не удивился, когда через некоторое время в общежитии Физтеха он начал десятками вычислять нетривиальные интегралы: готовился к первому экзамену теорминимума Ландау.
Юлий Брук в общежитии МФТИ, 1961 год
Но у меня есть и другая версия, почему Юлик избрал стезю физика-теоретика.
Однажды, я был уже, кажется, на 4-м курсе, и делал диплом в лаборатории М.С. Хайкина в Институте физических проблем, Юля вызвал меня в вестибюль института. Он пришел на теоретический семинар и хотел поболтать перед семинаром. В это время из коридора, где находились лаборатории института, в своей знаменитой потертой кожаной тужурке выбежал Александр Иосифович Шальников, член-корреспондент АН СССР, блестящий экспериментатор и заведующий кафедрой физики низких температур МГУ. Увидев нас, он подбежал, улыбаясь, и спросил:
— Юля, как Ваши дела?
— Спасибо, хорошо, Александр Иосифович! — буркнул Брук, смутившись.
— Дюаров больше не взрываете? — смеясь, продолжил Шальников.
— Нет, Александр Иосифович, я решил стать теоретиком — ответил Юля.
— Ну и правильно решили, очень правильно, — сказал Шальников и бросился по лестнице вверх на второй этаж. Только мы его и видели.
Я стал допрашивать Юлю про взорвавшиеся дюары, и он мне рассказал случай, который произошел с ним в 1958 году, когда он до поступления в институт один год работал лаборантом на кафедре физики низких температур МГУ. Однажды он приготовил для лабораторной работы студентов прибор со стеклянным сосудом Дюара. Залил в него жидкий гелий и занялся подготовкой измерительной схемы. А кран соединения сосуда Дюара с газовой сетью забыл открыть. Прошло некоторое время, и за его спиной раздался громкий хлопок: в сосуде Дюара поднялось давление паров гелия и сосуд сорвало с «капки» (от английского cap) — металлической крышки прибора с патрубками для отвода газообразного гелия, электрическими вводами в прибор и т.п. Сосуд Дюара крепился к капке резиновой манжетой. В момент «выстрела» под действием холодных паров гелия резина замерзла, и Юле никак не удавалось надеть резиновую манжету на стеклянный сосуд.
И в этот момент в комнату вошел Александр Иосифович Шальников. Конечно, лаборанту крепко досталось. Ведь было потеряно некоторое количество дорого тогда газообразного гелия, а оставшийся в сосуде был загрязнен воздухом. Шальников помог Юле отогреть манжету и надеть ее на сосуд. Юлик думал, что теперь его уволят с кафедры. Но Александр Иосифович был добрый и отходчивый человек. Через несколько месяцев он по собственной инициативе написал Бруку прекрасную рекомендацию для поступления в МФТИ, которая, я думаю, сыграла свою роль, хотя и экзамены были сданы очень хорошо. С рекомендацией Шальникова Юля оказался в 22-й группе, базой которой являлся Институт физических проблем (теперь имени П.Л. Капицы).
Это происшествие оказало столь мощное влияние на Юлю, что он рассказывал мне эту историю много раз, украшая ее все новыми подробностями. Как мне рассказывали ребята из его группы, при работе в студенческом практикуме ИФП Юля старался выполнять функции «идейного руководителя», записывал показания зеркальных гальванометров и оформлял отчеты. Но старался не прикасаться к стеклянным сосудам Дюара.
Так и рождаются иногда физики-теоретики. В книге «Воспоминания о И.Я. Померанчуке» (Москва, «Наука», 1988 г.) я нашел заметку А.И. Шальникова о молодости знаменитого физика. Исаак Померанчук (Юзик среди друзей) в середине 30-х годов пришел дипломником в Ленинградский институт химической физики Н.Н. Семенова. Его руководителем стал молодой А.И Шальников. Он привел дипломника в комнату, заполненную стеклянными деталями старых химических установок и диффузионными насосами, и велел ему собрать из этого хлама установку для выполнения дипломной работы. Придя через неделю, Шальников обнаружил, что «все, что только могло быть разрушено и уничтожено, уже разрушено и уничтожено».
— Юзик, а не теоретик ли Вы? — спросил Шальников.
— Я, собственно, не знаю, а что? — последовал ответ.
Шальников собрал денег и еды на дорогу, и отправил дипломника в Харьков в Украинский Физико-технический институт к заведующему теоротделом Л.Д. Ландау. И Чук стал любимым учеником Дау.
