СЕМЬ ИСКУССТВ

Глядели вниз, на горизонт,
из окон, вырезанных в камне,
и раньше воины и ханы,
но разрушенье и позор
пересидеть нельзя веками.

Иосиф Гальперин

ЧУФУТ-КАЛЕ

1. Подъём

Ветрами распят Прометей,
а может, выщерблен руками
наскальный отпечаток драмы,
совпавший вдруг с тоской твоей,
тебя разъединившей с нами…

Тавро Тавриды — зёв пещерный,
смирившийся за гладью лет,
а город сам, Чуфут-кале,
обитель верных и неверных,
разрушен на другой скале.

Смотри — гора не горбит спину
под грузом праха и дождя…
И люди смотрят на тебя…
Подъём на плоскую вершину
отвлёк усталость на себя.

           Вокруг тропы была зима
           которая в Крыму бывает.
           Аллах в раю Бахчисарая
           из глины вылепил дома
           и липла глина, как живая.

           Казалось, этих гор комоды
           уже не прячут ничего
           среди кустов и ручейков,
           одетых по туристской моде
           в клочки бумажек и снегов.

            Клочок переводной картинки —
            в скале разлом монастыря,
            но нимбы золотом горят:
            сгустили смальтовые льдинки
            глухую гамму января.

Ни Прометей, ни Магомет,
ни православные святые,
все фрески и бои былые
не оживляли этих мест
как и машины легковые.

И надо было вверх подняться,
скользя и кланяясь камням,
и не бояться рухнуть там,
где так хотелось оторваться,
чтоб ты опять вернулась к нам

из немоты самоубийства.
Музейный восковой гарем —
муляж любви — живее, чем
психиатрической больницы
тобой покинутый Эдем.

             Жилища вымерших людей,
             чужими полные страстями,
             прияли наши вместе с нами,
             а бог не спрячется нигде
             и умирает в каждом храме.

И глядя вниз, на горизонт,
простору радуясь и небу,
мы не разрушенные склепы —
мы жизни чуяли озон!
Конечно, чувство было слепо.

2. Спуск

Глядели вниз, на горизонт,
из окон, вырезанных в камне,
и раньше воины и ханы,
но разрушенье и позор
пересидеть нельзя веками.

Спасенье пустоты обманно,
как крепость побеждённых стен…
Себя мы наполняли тем,
что нам дарило созерцанье
оборонительных систем.

Смешенье бывших властелинов,
напластование пород —
как холм, слагается народ
из мрамора, песка и глины,
чтобы распасться в свой черёд…

              Не рассуждая, а смотря
              глазами голыми на тленье,
              бродили по опустошенью
              и нам казалось, что не зря
              внизу степей живорожденье.

              Грустна обратная дорога.
              Уже и мавзолей не мил,
              и фотоаппарат забыл
              про черепицу синагоги —
              я плёнку всю перекрутил.

              Поможет ли цветная плёнка
              вернуть заржавленный покой,
              который обнял нас с тобой
             чужих веков кольчугой тонкой
             и камни наградил судьбой?

Возвышенный высотный дух
хранили бережно, спускаясь
и радуясь — тропа крутая
от туристических старух
нас уводила, сохраняя.

Поэтому и на развилке,
не сговорившись, мы пошли
туда, где домики вдали
и крест чугунный над могилкой —
был офицер чужой земли.

В барачном
                маленьком
                посёлке
нас встретил идиот,
                смеясь,
и женщина
                садилась
                в грязь,
и кто-то
                лепетал
                сквозь щёлку,
и плакал в щелку чей-то
                глаз!
              
              Районный сумасшедший дом —
              мы лишь по вывеске узнали
              и почему-то хохотали —
              своими нас признали в нём
              и оставаться приглашали.

Потом болела голова,
летел автобус над обывом,
и жить хотелось непрерывно,
и высохли во рту слова…
И лопнули в душе нарывы.