Запишите в регистры
и сочтите позора пределом —
позабыли магистры
«Ленинградское Дело»

Михаил Аранов

СТИХИ — ПЕЧАЛЬ МОЯ И СЛЁЗЫ

Город моей памяти

Я вернулся в мой город.
Недосказанных слов многоточие.
Не по возрасту молод,
он печалей моих средоточие.
Я иду вдоль каналов,
где мой город назначил мне встречи.
В перезвоне бокалов
он заботы взвалил мне на плечи.
Эта ноша не тяжка —
я его понимаю с полслова.
Сигареты затяжка —
с Петропаловки выстрелы снова.
Всё как прежде готово
ожидания слезою пролиться.
Улыбаются ново
незнакомые, юные лица.

Мойка так же лениво
в оцеплении гранитном плетётся.
Невский так же блудливо
озабочен, в глаза мне смеётся.
Строгий облик мостов
для чеканки готов,
как скупые блокадные сводки.
Сон тревожный хранит
лип столетних на вид
Воронихинский гений — решётки*.

До сих пор
в этом городе дышат
злою вольницей люд и стихия:
не смирила Нева
свои прежние нравы лихие
ни под дланью Петра,
ни пред Господам, кто ещё выше?

Непрошеная кровь – это «Спас-на-Крови»** —
снова эхо той бомбы мы слышим.
Взорван «вечный» Ильич***—
пугачевщины бич
монументы святые колышет.

Укрощенными стали
только кони на тихой Фонтанке,
да в Ноябрьские дни,
в мрак ушедшие танки.

Запишите в регистры
и сочтите позора пределом —
позабыли магистры
«Ленинградское Дело»****.
Память снова взывает
из блокадных ночей не напрасно:
«Стороны при обстреле
эта очень опасна»*****.

*Решётка, изготовленная архитектором Воронихиным (автор Казанского собора) отделяет пространство Казанского собора от небольшого парка на территории Педагогического института им. Герцена. В парке сохранились столетние липы.
** Храм «Спас-на-Крови» — храм на месте гибели императора Александра II от бомбы террориста.
*** В апреле 2009 года в Петербурге взорван неизвестными лицами памятник Ленину у Финляндского вокзала.
**** « Ленинградское дело» — Дело , по которому расстреляны в 1950 году руководители. блокадного Ленинграда.
***** «Эта сторона особенно опасна при обстреле» — мемориальная доска на Невском проспекте.

Одиночество

Мое временное пристанище,
Мой палаточный городок.
Пепелище мое, пожарище
Неуемных моих тревог.

Где постель мне постелет женщина?
И споткнусь я о чей порог?
Имя чье мне судьбою завещано
На распутье дальних дорог?

Все знакомые, все попутчики.
Разошлись. И из сердца — вон.
И бутылки под лавкой кучкою,
И душа как пустой вагон.

Я с годами стал осторожней,
Но чего-то не доглядел —
Не от пыли дорожной
Рано я поседел.

Летний вечер 21 июня

Всё говорило о прекрасном.
Всё говорило о былом,
И тени прошлого бесстрастно
Скользили и терялись в нём.

И облака, и птичьи стаи,
Нечаянно прошедший дождь
Неслышно в воздухе растают,
Оставив на деревьях дрожь.

И пред вечернею зарёю пронзает
Небо быстрый стриж,
Случайным звуком оглашая,
В глубоком обмороке тишь.

Закат по-прежнему прозрачен.
Ленива невская волна.
Указ ещё не обозначен.
Но завтра началась война.

Откровение весны

Склонилось небо. В изголовье
Его измятые снега.
И избы, словно исподлобья,
Глядят на чёрные стога.
И тишина залита в окнах,
Забитых — накрест две доски.
А на горбах дорожных сохнут
Уже проезжие пески.
Но, сбросив сон тревоги зябкой,
Берёзы пьяно, как в гостях,
Пьют, зачерпнув дырявой шапкой,
Туман до одури в корнях.
И их стволы гудят литые.
И тонкая звенит капель.
Как будто воровская дрель
Буравит сейфы золотые.
И откровение откровения,
Как девственницы нагота.
И просто, как мечта о счастье,
Желанья зов: «Иди, Настасья»…
И детский смех. Весна, весна.

Старый сад

Т.К.
Печалью вечною измены
Ласкает тонкая вуаль.
И закрывает лик надменный
Небрежно брошенная шаль.

Так прелесть в запустении сада
Нежданно порождает страх:
Вдруг юной зелени каскады
Пронзает мёртвых веток прах.

Средь буйства трав: осоки клонов
И сыти блеклой белизны
Как дар из княжеской казны —
Тяжёлые цветы пионов.

Забор — изломанные линии.
Здесь ядовитый борщевик
Наладил строй. Пред ним поник
Изнеженный куст жёлтых лилий.

Стоит по пояс лебеда.
Как будто скорая беда
Её торопит жить всечасно.
И это, верно, не напрасно:
Звенит хозяйская коса…
А к утру выпадет роса.

Хозяин пьян. Он ждёт молодку.
Глядит задумчиво в окно.
Но счастья нынче не дано.
Утешится стаканом водки.

Средь ботанических услад
Для грусти – вечное забвение.
Какое сладкое томление —
Ночной жасмина аромат.

Портрет Самарии (Ренуар)

«Все только продолжение бала,
Из света в сумрак переход»*
Рука художника устало
Мазки последние кладёт.
Погас. И снова тих и бледен.
Но красота на полотне.
И кто-то юный будет бредить
Его мечтою по весне.
Он ждал, просил его прихода.
И озарение пришло:
И, засмеявшись над природой,
Вдруг засияло ремесло.
И женщина, игрою случая,
Роняет свет перед собой.
Не обещая и не мучая,
Зовет его на вечный бой,
Но время тихо гасит свечи.
Тускнеет блеск живых цветов.
Ты не проси любовь навечно,
Он вечность дарит за любовь.
*А. Блок.

Соло для дорожных столбов

Мне по-немецки исполняют соло
На спицах ног дорожные столбы.
А русской солью грубого помола
Я здесь солю капусту и грибы.

Отечество, где всё идёт не в лад.
Где нас уже давным-давно забыли.
Там через мой вишнёвый сад
Дорогу в храм чужой сложили.