СЕМЬ ИСКУССТВ

30 августа в Москве умер Анри Барбюс, прозу которого в СССР читали в переводах Мандельштама. В книге «150 миллионов строят новый мир» Барбюс сообщил о том, что несмотря на исторические потрясения, русский характер не изменился и советские люди не могут обходиться без шахмат.

Дмитрий Городин

«…А РЯДОМ В ШАХМАТЫ ИГРАЮТ»
Шахматы в кругу Осипа Мандельштама и в его эпоху

(продолжение. Начало в №4/2017 и сл.)

7. Каисса и Юнона

И, крови моей не волнуя,
Как детский рисунок, просты,
Здесь жены проходят, даруя
От львиной своей красоты.
(«Ты красок себе пожелала…»)

19 января 1935 года в Магнитогорске застрелился Виссарион Ломинадзе. «Этот человек в последние свои дни проявил настоящее доброжелательство к О.М.», — писала Надежда Мандельштам, имея в виду 1930 год, когда Ломинадзе был секретарем Закавказского крайкома ВКПб.[1] Как вспоминал Серго Ломинадзе, его отец играл в шахматы в силу первой категории.[2]

25 января в Москве умер Валериан Куйбышев. Глава советского контроля не только играл в шахматы, но и писал стихи, чем, безусловно, выделялся среди сталинского окружения.[3]

В конце января — начале февраля в Воронеже прошёл чемпионат города. 6-е место разделили Бубнов и Шваб.[4] Журналист и библиофил Иван Бубнов много лет вёл шахматный отдел в газете «Коммуна».

3 февраля в Москве был арестован и осужден на 5 лет лагерей поэт, переводчик и знаток творчества Мандельштама Дмитрий Усов. Шахматы упоминаются в его стихотворении «Ты свету рождена не нужной и не лишней…»[5] Алисе Усовой, разделившей судьбу мужа, посвящена глава из воспоминаний Надежды Мандельштам.

15 февраля в Музее изобразительных искусств начался Второй московский международный турнир. По версии Александра Сизоненко, директор музея сперва заявил, что шахматисты пройдут «только через его труп», но вынужден был сдаться под натиском Крыленко, который превратил его в шахматного болельщика.[6] Музеем в начале 1935 года руководил бывший медик и политработник Иосиф Бык-Бек (1896–1936). Возможно, его негативное отношение к шахматам объяснялось тем, что большими любителями этой игры были Леонид Серебряков и Григорий Сокольников — первый и второй мужья его дочери (оба — на 8 лет старше самого Бык-Бека).

Из эмоционального московского репортажа Марты Ласкер:

«Мы встретились в Варшаве. Великий польский шахматный композитор Пшепюрка и гроссмейстер Шпильман, по пути сюда приехавший в Варшаву раньше нас, провели с нами и еще несколькими местными шахматистами приятный вечер. Уже на следующее утро мы выехали в Москву. Моя мечта увидеть Москву и ее новый облик исполнилась! С Россией, которая много лет была мне близка своими великими поэтами, чье искусство и музыку я любила, чей народ всегда глубоко трогал меня своей доброй и возвышенной душой, с этой Россией мне предстояло соприкоснуться впервые с 1914 года! Я приехала с чувством глубокой симпатии. Но все мои ожидания были превзойдены. Не стану говорить об образцовом гостеприимстве, оказанном мне лично. О шахматном комитете, президенте и любезных членах правления. Мне хочется поделиться моими впечатлениями о Москве. Они великолепны! Возник новый мир. Все и вся работают. Все подчинено одной цели. Лишь для созидания ломают старые дома и старые мысли! За 14 дней, проведенных мною здесь, я видела, как по соседству рушились стены и закладывались фундаменты новых зданий. Я видела открытие метро, которое было сооружено за два года и представляет собой образцовое произведение техники. Все в мраморе с Урала. Я видела удивительный театр, балет, фильмы! Повсюду новые идеи в новой форме. А как любит публика искусство: она восторгается им и понимает его. Такова же и огромная волнующаяся масса, ежедневно следящая за шахматными партиями мастеров.»[7]

Как вспоминал Ботвинник, посетивший первый тур Александр Косарев «возмутился беспорядком и плохой организацией». Под его нажимом «в музее был наведен порядок и установлена твердая дисциплина»[8]. Согласно мемуарам Батуринского, на первый тур пришло около 4000 человек и администрация музея потребовала ограничить доступ публики, среди которой можно было встретить Асеева, Пастернака, Прокофьева, Безыменского, Кирсанова, Ойстраха.[9]

4 марта перед 13-м туром впереди шёл Ботвинник, за ним Флор, третье место делили Левенфиш и Ласкер. Тем же днём датировано письмо немецкого экс-чемпиона к Крыленко о предоставлении ему возможности в течение двух лет находиться в СССР для завершения одной из своих математических работ. Кроме того, Ласкер просил оставить ему свободу передвижения по миру в целях сохранения возможных заработков и помочь вступить в Союз писателей, как шахматному литератору.

11 марта Крыленко обратился по делу Ласкера с письмом к Сталину (копию получил и номинальный глава государства Калинин). В частности, бывший Главковерх писал:

«Ласкер находится сейчас в тяжелом положении. Он бежал из Германии, где фашисты разгромили его квартиру, и живет кое-как в Лондоне. По существу, его ссылка на математическую работу — предлог для того, чтобы скрыть обидную правду, что будущее в условиях капиталистического мира не обещает ему ничего, кроме материальной нужды и одинокого конца.»[10]

По-другому смотрел на экс-чемпиона мира его биограф Михаил Левидов:

«Ищущий разум, несгибаемая воля, могучее хладнокровие и неустанная пытливость — таков Ласкер в Москве на шестьдесят седьмом году жизни, на 47-м году своей шахматной игры. Кто сказал, что в мире есть старость? — как бы спрашивает Ласкер. И вопрос этот прозвучал в столице самой молодой в мире страны.»[11]

Как писал далее Левидов, Ласкер «предпочел остающиеся и самые ценные для него годы провести у нас, где он нашел вторую родину. И это — точный его ход, глубоко обдуманный, соответствующий той его позиции, которую он создавал всю свою жизнь.»[12]

Одну из самых ярких побед турнира Ласкер одержал над своим историческим соперником, четвертый российский вояж которого не стал лёгкой прогулкой. Уже в день приезда в Москву Капабланку ожидал сеанс одновременной игры в Доме печати, в котором он выиграл 7 партий при 9 ничьих и 14 поражениях. Через день аналогичное соревнование в Ленинграде завершилось для него со счетом 14,5:15,5. До этого Капабланка побеждал во всех сеансах. Четвертое место в турнире (после Ботвинника, Флора и Ласкера) также нельзя считать выдающимся результатом для кубинца. Образ покорителя женских сердец, новой страстью которого уже около года была Ольга Чагодаева, запечатлён в эпиграмме Абрама Арго, опубликованной в турнирном бюллетене:

Полвека за доскою проработав,
Он — опытный премьер
Всех шахматных арен —
Горячий, как Хосе из оперы «Кармен»,
И нежный, как Рауль из «Гугенотов».[13]

Тогда же появились строки литератора Михаила Глушкова (1896–1938) — прототипа Авессалома Изнуренкова из «Двенадцати стульев»:

Чуть пополневший Капабланка
ведет ладью на короля
и вот спокойная ладья
приобретает силу танка.[14]

14 марта Борис Пастернак писал родителям в Берлин о своём сыне Евгении (1923–2012):

«Здесь вчера закончился международный шахматный турнир (он происходил в Музее рядом), на который приехали Ласкер, Капабланка, Флор и другие. Застал однажды Женю за шахматной доской с вырезками из газет: он повторял сыгранные состязующимися партии. П. Яшвили ходил на турнир, с пропуском к самым столикам. В выходной день я повел Женю к нему и Табидзе в «Метрополь», и его у них оставил. Этот день был для него настоящим праздником. Он у них пообедал в номере со всеми ресторанными тонкостями. Потом Паоло повез его на турнир, и мальчик попал за барьер, к самым корифеям. Паоло спускался с ним в кафе, устроенное при музее на время шахматной недели, они там распивали чай и нарзаны, а потом в книжку по шахматам, которую ему купил П<аоло>, Женя получил самоличные автографы от главных участников турнира.»[15]

Из очерка «Похвала скромности» ведущего советского журналиста тех лет Михаила Кольцова:

«Сосредоточив все мысли своей молодой головы, Ботвинник добился первого места на международном шахматном турнире. Но место пришлось поделить с чехословаком. А все-таки Ботвинник собирает силы, готовит новые битвы за международное, за мировое первенство.»[16]

Разделив с Ботвинником первое место, Флор (на тот момент второй шахматист мира после Алехина) выехал в Воронеж, чтобы дать сеанс одновременной игры. Состязание продолжалось 10 часов и завершилось около 4 утра с результатом 18=24–11. Одним из проигравших был 9-летний Владимир Загоровский, будущий чемпион мира по заочным шахматам.[17]

В одной из книг, посвящённых Воронежу, о Загоровском говорится:

«Он познакомился с этой древнейшей игрой еще подростком: его отец и старший брат увлекались шахматами. Вскоре они научили играть и будущего чемпиона.»[18]

Отцом братьев-шахматистов был психолог, профессор Воронежского университета Павел Загоровский (1892–1952). Старший брат Михаил стал военным инженером-химиком, а младший Владимир — профессиональным историком. В 1992 году под его редакцией вышла «Воронежская историческая энциклопедия», в которой можно найти биографии Осипа Мандельштама, Павла Загоровского, Александра Алехина, Михаила Ботвинника.

В послесловии к сборнику партий Загоровского Сергей Гродзенский отмечает:

«Значение деятельности В.П. Загоровского для заочных шахмат сопоставимо с авторитетом М.М. Ботвинника в шахматах очных. И будущие историки игры в шахматы по переписке по праву смогут назвать наше время «эпохой Загоровского»…»[19]

15 марта приказом наркома тяжёлой промышленности Григория Орджоникидзе «за умелое сочетание хорошего качества технической учебы с мастерством шахматной игры» Михаил Ботвинник был премирован легковым автомобилем. Кроме того, товарищ Серго установил аспиранту Ленинградского политехнического института повышенную стипендию.

16 марта в Ленинграде вновь арестовали Виктора Жирмунского. В тот же день в Копенгагене умер Арон Нимцович. Как вспоминал близко знавший его Блюменфельд, «казалось невероятным, что этот живой, одаренный юноша станет только шахматистом. <…> Когда он подряд взял несколько первых призов и опередил в одном турнире всеобщего фаворита Алехина, о нем узнали все и заговорили, как о кандидате в чемпионы мира. <…> В сущности, он принадлежит к породе неудачников, т.е. людей не осуществивших всех своих возможностей.»[20]

19 марта в протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) было внесено:

«СТРОГО СЕКРЕТНО
Разрешить Эм. Ласкеру остаться в СССР вместе с женой, на срок по его желанию, с сохранением за ним права выезжать за границу для участия в международных шахматных турнирах.
СЕКРЕТАРЬ ЦК»[21]

26 марта в Ленинграде арестовали Николая Зноско-Боровского. Как «социально-опасный элемент», он получил 5 лет ссылки в Оренбургскую область. Та же участь постигла историка Измаила Лихницкого. Среди множества высланных из Ленинграда в 1935 году были: Исай Мандельштам и Валериан Чудовский (оба — в Уфу), Ирина Тихомирова — в Саратов и Сергей Рудаков (1909–1944) — в Воронеж.

Начиная с апреля 1935 года, Мандельштамы практически ежедневно общались с Рудаковым. Сохранился портрет поэта, выполненный Рудаковым 24 апреля 1935 года.[22] Филолог по образованию, он происходил из дворянского рода; его отец, пехотный офицер Борис Рудаков, входил в круг Великого князя Константина Константиновича.[23] Благодаря переписке Рудакова с женой (Линой Финкельштейн), стали известны подробности ссыльной жизни Мандельштамов в Воронеже.

Из письма Рудакова от 5 апреля:

«Вчера были на концерте скрипачки Бариновой (с Мандельштамом, бесплатно). У нее невероятный цветаевский темперамент, 22-х летняя молодость и неартистическая живость.»[24]

28 апреля в Ленинграде стали мужем и женой Михаил Ботвинник и Гаянэ Ананова. Родители избранницы будущего чемпиона мира были потомками армянских беженцев. Семья профессора начертательной геометрии Давида Ананова проживала в доме 10 по Литейному проспекту, стены которого помнили Ласкера, Капабланку, Алехина…

12 мая Сергей Рудаков писал жене в Ленинград из Воронежа:

«<…> О<сип> все волнуется по поводу дел, и прояснения минутны. Огромная отрада от игры в шахматы с Калецким.»[25]

15 мая в день открытия московского метро отметил 50-летие нарком юстиции СССР. Из поздравления Бухарина в возглавляемой им газете «Известия»:

«Крыленко менее всего похож на тип сухого «Законника». Он — живой человек, с массой запросов, интересов, потребностей. Повсюду активный, напористый, сокрушающий препятствия. У него мировое имя одного из крупнейших альпинистов. Его памирские горные походы широко известны и у нас, и за границей. Он берет приступом высочайшие «пики». В то же время он — прекрасный шахматист, великолепный стрелок-охотник, увлекающийся до последних граней. Он живо чувствует природу и прекрасно пишет о ней. Он интересуется всеми видами спорта. Он великолепно знает литературу… Словом, это настоящий полноценный тип большевистского революционера, сын партии Ленина, верный ее солдат, бесстрашный ее боец, горячо, убежденно, со знанием дела и с огромной силой проводящий в жизнь ее генеральную линию.»[26]

11 июня в Воронеже Сергей Рудаков записал свой «поэтический» монолог во время игры в шахматы:

«Калецкий вякает о том, что высокая оценка его [Мандельштама — прим. автора] стихов «понимающими» не совпадает с оценкой масс. Я (играя в шахматы):
Коль не совпадает,
Значит, он страдает <Другой вариант: Масса не читает>
Значит, он страдает целый век.
На других похожий,
Помните — он тоже,
Тоже настоящий человек…»[27]

20 июня в Москве вновь был арестован Борис Кузин. Учёному предстояло пройти 3 года лагерей и 15 лет казахстанской ссылки.

28 июня Сталин принял Ромена Роллана и его жену Майю Кудашеву, в которую в 1920 году был безответно влюблён Мандельштам. Обязанности переводчика во время встречи в Кремле выполнял известный литератор и дипломат Александр Аросев. На следующий день он писал:

«Дорогой Иосиф Виссарионович. Не могу удержаться от того, чтобы не рассказать Вам о том впечатлении, какое произвела Ваша беседа на Ромэн Роллана. Ромэн Роллан, надо прямо сказать, очарован Вами лично. Он мне несколько раз повторял, что он ничего подобного не ожидал и никогда в жизни себе Сталина таким не представлял. <…> Когда мы вернулись с ним в его комнату, он от радости готов был меня расцеловать и говорил, что сегодняшним свиданием он сделал главное дело в своей жизни.[28]

Тем временем Павел Калецкий получил разрешение вернуться в Ленинград и Сергей Рудаков лишился шахматного партнёра. 5 июля он писал жене из Воронежа:

«Шахматы с Надин: если она не берет назад — я не проигрываю, но сам от переигрываний воздерживаюсь с трудом — привык.»[29]

16 июля 1935 года Симона Лансель (1902–1979) победила в одном из брюссельских турниров с результатом 8 из 9, причём её соперниками были в основном мужчины.[30] Эдмон и Симона Лансель являлись в то время наиболее известной на Западе шахматной семейной парой.

21 июля Рудаков писал жене в Ленинград о посещении им Мандельштамов:

«<…> Там только Н<адин> — играли в шахматы. Она говорит: «Оська ругал вас самым пышным образом всю ночь и мне не давал спать. В результате стихи доделаны. Вы огромный молодец. Без вас он бы их не доделал.»[31]

5 августа был арестован публицист Сергей Лукьянов, некогда преподававший литературу ученику парижской русской школы Юрию Мандельштаму.[32] Менее чем через месяц в Москве умер отец Лукьянова — выдающийся медик и биограф Владимира Соловьёва, отметивший увлечение философа шахматами.[33]

Из репортажа газеты «64» о прибытии экс-чемпиона мира 14 августа:

«В Москве Ласкера встречали представители шахкомитетов ВСФК, МСФК, шахсекции ВЦСПС, делегации шахматисток, пионеров и представители печати. Отвечая на приветствия, д-р Ласкер указал, что, вступив на территорию Советского Союза, он почувствовал себя освобожденным, и это вселяет в него уверенность, что он проведет в СССР большую и плодотворную работу.»[34]

16 августа в польской столице стартовал очередной «Турнир наций». Директором соревнования был Давид Пшепюрка, а главным организатором — Казимир Пилсудский (1871–1941), брат умершего незадолго до этого диктатора. Разумеется, отсутствовали команды Германии и СССР. Зато шахматисты Литвы, находившейся в состоянии войны с Польшей, неожиданно прибыли в Варшаву. Там же 22 августа начался чемпионат мира среди женщин. Вера Менчик не оставила соперницам ни единого шанса, выиграв все партии.

30 августа в Москве умер Анри Барбюс, прозу которого в СССР читали в переводах Мандельштама. В книге «150 миллионов строят новый мир» Барбюс сообщил о том, что несмотря на исторические потрясения, русский характер не изменился и советские люди не могут обходиться без шахмат.[35]

3 сентября в Москве умер Иван Аксёнов, которого Мандельштам считал одним из самых интересных собеседников. Шахматные мотивы можно найти в его стихотворениях: «Неуважительные основания» (1916), «Эйфелеи» (1918)\, «Изменчиво» (1919).[36] Жена Аксёнова Сусанна Мар заняла в 1935 году одиннадцатое место в чемпионате Москвы.[37] Надежда Мандельштам относилась к Ивану Аксёнову и Сусанне Мар с уважением и симпатией.[38]

С 17 по 22 сентября в Ленинграде проходило женское первенство Леноблпрофсовета, в котором приняла участие Феня Мандельштам. Газета «64» сообщила о её победе над двукратной чемпионкой Ленинграда Лидией Агеевой.[39]

8. Чтенья морали

Мораль этой басни ясна:
человек не смеет быть униженным.
(«Путешествие в Армению. Записные книжки»)

Из стихотворения Сергея Городецкого «Поэт» 1935 года:

В ямах прошлого могильных
Кем ты был, поэт, всесильный
Над звенящей влагой слов?
Бунтарем ты был бескрылым,
Каторжанином унылым
Или худшим из рабов.
<…>
В горнах наших дней: плавильных
Кем ты стал, поэт, бессильный
В старом мире мертвецов?
Созидателем строенья,
Дирижером вдохновенья
И товарищем творцов![41]

Родственнице Городецкого и ученице Бальмонта — Ольге Чубаровой (в замужестве Чагодаевой-Капабланке-Кларк) принадлежат следующие строки:

На томике заглавье: Городецкий.
О Боже, сколько лет и стран
Нас отделяет от порога детской,
Где я когда-то вас звала: Птигран.
<…>
Вы распластались в низкопробной лести
Похуже, чем придворный подхалим.
Что ж получили вы, Птигран, за это?
Как видно, трусость одолела вас,
И даже ваш прекрасный дар поэта
В трескучей лживости угас.[42]

2 октября в Амстердаме открылся матч на первенство мира Алехин–Эйве. Среди шахматистов, освещавших ход соревнования, выделялись Ласкер, Тартаковер и Флор. По воспоминаниям Флора, неофициально помогавшего Эйве, до матча претендент побывал в Вене, где «консультировался с Э. Грюнфельдом, Р. Шпильманом и имел возможность заглянуть в большую картотеку известного теоретика А. Беккера <…>»[43]

Октябрем 1935 года датированы следующие строки Сергея Рудакова:

От мороза до мороза —
С половины марта до зимы
Сохраняется каприз наркоза.
Вне движенья сохранились мы.
И теперь приветствуем беду:
Павильоны летние пусты,
Да на столик шахматный в саду
Планомерно падают листы.[44]

14 октября в Москве арестовали студента Института советского права Юрия Моисеенко (1914–2004). В тот же день в Воронеже Сергей Рудаков писал жене:

«Вечер — были у Шваба, флейтиста («Мариинский», а с 1918 года — здесь), он шахматист 1 кат. Проиграл ему 3 партии. Покой и занавески, семейный чай, разговор почти по-немецки. Играл на флейте Моцарта и куски из Баха. Немного на рояли (Бах). Ося — читал свои стихи, преимущественно где есть о музыке.»[45]

Возможно, поэт и музыкант познакомились благодаря шахматному увлечению Рудакова. 16 октября он педантично зафиксировал результат 20 поединков с Надеждой Мандельштам:

«Играли в шахматы (счет 4 1/2 — 15 1/2 в мою пользу!).»[46]

Среди арестованных 23 октября в Ленинграде были профессор-искусствовед Николай Пунин и студент ЛГУ Лев Гумилёв. На них дал показания сокурсник Гумилёва Аркадий Борин (1907–1941 или 1942). В частности, 1 октября он говорил на допросе:

«Ахматова обратила внимание присутствующих на то, что все-таки интересный человек Сталин. Мандельштам осужден за то, что писал стихи, направленные против Сталина, и тем не менее по инициативе Сталина было пересмотрено дело Мандельштама».[47]

В протоколе проведённого у Пунина обыска значится:

«Книжек О. Мандельштама — 3.»[48]

Из показаний Гумилёва:

«На шахматной почве Борин был ближе к Пунину <…> Признаю, что стихи Мандельштама являются ярко контрреволюционными. Они воспитывают нелюбовь к Сталину <…>».[49]

29 октября в Амстердаме Эйве выиграл очередную (12-ю) партию у Алехина, который тем не менее вёл в матче с минимальным отрывом. Вероятно, этим же днём он датировал первое из отправленных в СССР поздравительных писем, хотя римская цифра на снимке, опубликованном в газете «64», может быть прочитана и как IX.

30 октября газета «64» сообщила, что в Воронеже «во время общегородской демонстрации 7 ноября в рядах демонстрантов крупных предприятий пойдут специальные колонны шахматистов.» Воронежским корреспондентом «64» был Александр Изюмов, скрывавшийся под инициалами А.И. и Ал. Имов.[50]

В тот же день в Москве Анна Ахматова с помощью Михаила Булгакова составила письмо об освобождении Пунина и Гумилёва. 1 ноября через Бориса Пильняка прошение было передано Сталину, что уже через два дня возымело действие.

Письмо Рудакова к жене от 5 ноября говорит как о его отношении к Мандельштаму, так и о тогдашнем восприятии поэтом шахмат:

«Н<адин> сплошь обыгрываю. Шахматы и семечки — наша вольность, вопреки вкусам Псишьим. <…>»[51]

В тот же день газета «64» вышла с портретом Сталина и передовицей Крыленко. Кроме того, на первой странице можно было прочитать:

«7 и 8 ноября огромная паперть бывшего Исаакиевского собора будет использована под массовые шахматные действа. Художники декорируют колоннаду, вся паперть электрифицируется. Здесь будет проведен матч сборной женской команды города с шахматистами завода им. Кирова, многочисленные сеансы и т.д.»[52]

В том же номере «64» были опубликованы следующие поздравительные телеграммы:

10 ноября газета «64» сообщила о завершении первого Всесоюзного турнира работников суда и прокуратуры. Первое место разделили студенты Московского юридического института Илья Кан и Виктор Батуринский. Пятым был Константин Ильинский, шестым — Николай Крыленко.[53]

Поначалу в связи с экзаменационной сессией Батуринский и Кан отказались участвовать в турнире. «Я был вызван к телефону в кабинет ректора института для разговора с Крыленко, который сказал, что если нарком находит время играть в этом соревновании, то студенты и подавно могут найти», — вспоминал Батуринский.[54]

12 ноября в Норвегии Троцкий в статье «Почему Сталин победил оппозицию?» писал:

«Вопрос о внутренних законах революции и контр-революции ставится сплошь да рядом чисто индивидуалистически, как если б дело шло о шахматной партии, или о каком либо спортивном состязании, а не о глубоких конфликтах и сдвигах социального характера.»[55]

В середине ноября Павел Калецкий на несколько дней приехал в Воронеж. Встреча товарищей по ссылке не могла обойтись без шахмат, о чём Рудаков сообщил в письме к жене 14 ноября:

«Собираемся сыграть турнир по 5 партий «каждый с каждым» (он, Н<адин> и я).»[56]

На следующий день Рудаков взял в университетской библиотеке книги по истории шахмат. В письме от 17 ноября он упомянул и о четырёх проигранных Калецкому партиях.[57] Ещё через день Рудаков снова сообщил о поединках с Калецким, на этот раз не уточнив в чью пользу они завершились:

«М. к 8 ч. собирались к психиатру, а мы с шахматами ретировались к П.И. домой. <…> Шахматы наши кончились 7 1/2 — 2 1/2… С Н. почти не играю, т. к. О. нервничает при этом. Шахматы и семечки он с трудом переносит.»[58]

15 ноября перед 20-й партией матча на первенство мира Эмануэль Ласкер отправился в Москву. На тот момент он вряд ли предполагал, что Эйве удастся переломить ход поединка: Алехин лидировал с перевесом в два очка.[59]

В письме от 23 ноября Сергей Рудаков упомянул дирижера Лео Гинзбурга (1901–1979), гастролировавшего в Воронеже и посетившего Мандельштамов.[60] Наряду с Лео Гинзбургом в 1935 году в городе выступал пианист Григорий Гинзбург (1904–1961), который воспитывался в семье Гольденвейзера и, естественно, играл в шахматы.[61]

10 декабря парижская газета «Возрождение» напечатала следующее:

Удивительно, но на момент публикации и, тем более, при написании басни, исход матча не был предрешён. После 28-й партии, завершившейся 9 декабря, Эйве лидировал с минимальным счетом и Алехин мог сохранить звание, набрав 1,5 очка в двух оставшихся поединках. Но этого не случилось и 15 декабря в Амстердаме Махгиелиса Эйве провозгласили новым чемпионом мира. В тот же день в московском Центральном Доме работников искусств Эмануэль Ласкер и Илья Кан дали альтернативный сеанс на 31 доске.[62] Среди тех, кому удалось победить сеансёров были Александр Гольденвейзер, Давид Ойстрах и Лео Гинзбург.

В исследовании Сергея Воронкова приводится версия о намеренном проигрыше матча Алехиным, о чём недвусмысленно заявил в журнале «Шахматы в СССР» (№ 11 за 1935 год) Григорий Левенфиш:

«Внимательный просмотр 12-й и особенно 14-й партии не оставляет сомнений в том, что они проиграны умышленно. <…> Нам безразлично, какие именно мотивы побудили Алехина нарушить элементарные основы спортивных состязаний. Для нас, советских шахматистов, действия Алехина давно уже находятся по ту сторону этики и морали».[63]

Савелий Тартаковер в статье «Победа логики» констатировал:

«Алехин ни физически, ни технически, ни морально не подготовился к состязанию, которое он однако сам пророчески (хотя и вероятно с иронией) признал «самым серьезным испытанием всей своей шахматной карьеры».[64]

Николай Крыленко в статье «Уроки матча» подводил политические итоги:

«Алехину дан хороший урок. Что же касается Эйве, то он и в политическом и во всех других отношениях гораздо более симпатичная фигура. Во всяком случае, как он об этом сам сказал до матча, не будет продолжать линию Алехина на диктаторство и единовластие в смысле прав и привилегий чемпиона мира <…>.»[65]

В конце 1935 года в далеко не самой музыкально-поэтической стране появилось два сочинения на одну тему: «Марш Эйве» и «Марш доктора Эйве». В честь нового чемпиона мира слагались даже баллады.^[66]

29 декабря Надежда Мандельштам писала из Москвы в Воронеж о секретаре парткома Союза писателей Иване Марченко, критике и переводчике:

«Осюшенька! Сейчас разговаривала с Марченко. Сразу выиграла позицию, как в шахматной игре: он начал разговор с качества стихов — есть, мол, хорошие, есть и плохие.»[67]

В тот же день в Воронеже в ходе дела о контрреволюционной фашистской группе был арестован Карл Шваб. Надежда Мандельштам вспоминала:

«Шваб <…> страшно боялся за свою единственную флейту, присланную из Германии каким-то старым товарищем по консерватории. Мы не раз заходили к нему, и он вынимал из футляра свою пленницу и утешал О.М. Бахом, Шубертом и прочей классикой. Все гастролеры любили его. Шваб — настоящий музыкант, — говорили оба Гинзбурга.»[68]

5 января 1936 года в Колонном зале Дома союзов, Николай Крыленко, открывая финал турнира ВЦСПС, говорил:

«Этот турнир подлинно опирается на массы, на сотни тысяч. В то же время это турнир, где участвуют действительно лучшие из лучших. <…> Сравните в этом отношении с турниром ВЦСПС пресловутый турнир «наций» в августе 1935 г. в Варшаве, в котором среди других, принимали участие полуфранцузы и полунемцы, арийского и неарийского происхождения, продавшие свою национальную принадлежность фашистской буржуазии за «приличный» гонорар.»[69]

10 января газета «64», наряду с речью Крыленко, опубликовала заметку Гольденвейзера «Моя „шахматная биография”», в которой музыкант кратко рассказал о встречах за доской с Толстым, Чигориным, Ласкером, Луначарским, Бернштейном, Капабланкой, Алехиным. Там же сообщалось, что математический институт Академии наук избрал доктора Ласкера своим почётным членом.[70]

10-м января датировано и стихотворение комкора Эйдемана «Сердце жаждет»:

Огонь в моем сердце. И нет мне покоя.
Я весел. Но сердце волненья полно.
Возвышенных дел, трудной жизни героя,
Как вся наша родина, жаждет оно.
В последних рядах не хочу оставаться,
Ни ныне, когда созидает страна,
Ни завтра, когда будет залпами рваться
И тонны металла швырять в нас война.
<…>
Кую ли я, тку ли скорей, чем задумал,
Руду ли добуду я, скалы дробя,
Одна в моем сердце, одна в моих думах,
Навеки прекрасна, Отчизна моя.[71]

В феврале 1936 года умер Борис Легран. Дата и обстоятельства смерти бывшего дипломата и директора Эрмитажа не выяснены. Известно, что Легран оставил неоконченные воспоминания «Сталин в Царицыне», увидевшие свет только в 2019 году.

21 февраля Алехин с супругой были на приёме у рейхсминистра Франка, который задумал включить в программу предстоящих летом Олимпийских игр шахматный «турнир наций»[72]. Вскоре экс-чемпион мира принял участие в двух состязаниях, проведённых с целью подготовки немецкой команды. Вместе с ним выступали такие выдающиеся шахматисты, как Мароци, Видмар, Боголюбов, Земиш и Керес. Боголюбов при поддержке Франка стал главным тренером сборной Германии.

27 февраля на заседании президиума Союза советских писателей обсуждался поступок Мариэтты Шагинян, которая направила письма Молотову, Ежову и Орджоникидзе о своём выходе из Союза. На следующий день Давид Заславский (под псевдонимом Д. Осипов) опубликовал в «Правде» материал, посвящённый бывшей коллеге по «Известиям». В частности, Заславский доносил:

«В ней говорит ее старый, еще не изжитый интеллигентский индивидуализм. Ее любовь к своему прошлому показывает, что далеко не все нити порваны, которые связывали с символической и идеалистической литературой. Этот мещанский индивидуализм сказывается и в том презрительном отношении к советской литературной общественности, которое Шагинян сделала своим знаменем. Она демонстративно бросила свой билет члена союза советских писателей. Она хотела разорвать с коллективом, который создан партией для советской литературы, для помощи писателям, для выращивания новых писательских кадров. Клеветой является ее заявление, в котором комизм нелепости уживается с истеричностью: о том, что в советской стране писатели находятся в худшем положении, чем конюхи и доярки.»[73]

9. От сердца к сердцу

— Читателя! Советчика! Врача!
На лестнице колючей — разговора б!
(«Куда мне деться в этом январе?»)

1 марта 1936 года в Ленинграде умер Михаил Кузмин. На выставке, посвящённой издателю Александру Кроленко, демонстрировалась сделанная в его квартире фотография шахматного поединка Михаила Кузмина и Николая Акимова. Снимок датирован 7-м апреля 1930 года.[74]

28 марта арестовали ближайшего друга Булгакова Николая Лямина. Освобождённый в 1939 году, он вскоре был вновь арестован и погиб в саратовской тюрьме во время войны.

4 апреля Сергей Рудаков писал жене в Ленинград:

«У О<сипа> краткое безденежье — и, как вывод, безумствования. Н<адин> три раза переделывала статью для «Коммуны», и ее три раза браковали. <…> Идут бесстыдные разговоры о гибели и необходимости скандалов, демонстраций, объявления голодовки etc. В «нервах» расшвыряла шахматы на проигранной партии.»[75]

12 апреля был освобождён из заключения Виктор Серж, о котором летом 1935 года замолвил слово в разговоре со Сталиным Ромен Роллан. Вскоре писателя выслали за границу. В созданных там автобиографических романах «Полночь века» и «Дело Тулаева» не раз возникает шахматная тема.

5 мая в Воронеже за антисоветскую агитацию был приговорён к 8 годам лагерей Карл Шваб. Музыканту посвящено стихотворение Мандельштама «Флейты греческой тэта и йота…», датированное 7-м апреля 1937 года.

9 мая Капабланка по дороге в Москву ненадолго остановился в польской столице. В сборнике статей Эммануила Штейна приводятся слова кубинца, сказанные им в кафе «Свят» его владельцу Давиду Пшепюрке:

«Какая благодать в Варшаве! В этом городе можно и умереть. <…> За такую голубизну неба и тишину порой не жалко и жизни; во всем этом есть что-то манящее и зловещее…»[76]

14 мая 1936 года, в день столетия Стейница, в Колонном зале Дома союзов начался Третий Московский международный турнир. По предложению Ботвинника, с которым он обратился к Крыленко и Косареву, были приглашены 5 советских и 5 зарубежных игроков. Иностранцами, кроме Капабланки, Флора и Элисказеса, считались проживавшие с недавних пор в Москве Ласкер и Лилиенталь.

Если верить переданному Александром Сизоненко рассказу Ольги Капабланки-Кларк, после одного из туров Сталин, наблюдавший за партиями из специального помещения, беседовал с Капабланкой. Кубинец сообщил «лучшему другу советских шахматистов», что они играют с Ботвинником не в полную силу, после чего «безобразие» прекратилось[77]. Но остаётся фактом, что единственное поражение Ботвиннику нанёс именно Капабланка.

Среди зрителей, следивших за ходом турнира, выделялись Александр Гольденвейзер, Сергей Прокофьев, Александр Безыменский, Евгений Петров[78]. По словам художественного руководителя Ленинградского академического театра драмы Сергея Радлова, «шахматный спектакль был срежиссирован превосходно и доходчиво до публики.»[79]

24 мая Сергей Рудаков писал жене в Ленинград:

«<…> Делаю я вот что: довольно аккуратно просматриваю партии московского турнира, кое-что о Оське доделываю (ох, уж!) <…>. Оськи, психи багровые, надоели настолько, что просто невыносимо.»[80]

8 июня в Архангельске был в третий (и не в последний) раз арестован Олег Волков. В тот же день газета «64» опубликовала тезисы Крыленко об итогах соревнования в Москве. (1. Капабланка 2. Ботвинник 3. Флор 4. Лилиенталь 5. Рагозин 6. Ласкер и т.д.):

«Результаты этого турнира показывают, что чемпион СССР Михаил Ботвинник выдвигается в первую пятерку мировых шахматистов.
<…>
Советские мастера все же сыграли слабее иностранных, проявив при всех своих талантах недостаток выдержки и техники.
<…>
Советское шахматное искусство оказалось на высоте, и советские шахматные мастера показали свою силу иностранцам, хотя еще и не перегнали их.
<…>
Можно надеяться, что в следующие встречи с Западом итоги будут еще более блестящими, а недочеты — минимальными. Порукой этому — гигантский культурный рост СССР во всех без исключения областях, достигнутый под руководством великой партии Ленина — Сталина».[81]

Своеобразный отзвук турнира содержат материалы фольклорной экспедиции по Черноземью 1936 года. Собиратели народного творчества записали придуманные кем-то куплеты, на мотив популярной песни «Сердце» из фильма «Веселые ребята»:

Всех от станиц до полустанков
Встревожил шахматный турнир:
Флор, Левенфиш и Капабланка —
Их имена склонял эфир,
Встревожив мир.
Но раз охотною улыбкою
В кинотеатре за столом
Меня жена назвала пешкой,
А я ее назвал конем,
И мы поем:
Сердце, ты волновалось понапрасно,
Сердце, тебя турнир совсем извел,
Сердце, ты можешь быть теперь спокойно,
Как видишь, сердце, тебя Ботвинник наш подвел.[82]

В июне 1936 года Сергей Ясенев-Круковский выиграл первенство лагпункта «Кремль» на Соловках, в котором участвовало более пятидесяти заключённых.[83] Дата и место гибели Ясенева-Круковского, родившегося в 1892 году в Омске, не известны.

Тем временем Сергей Рудаков, который, как и Круковский, работал чертёжником, подал ходатайство о возвращении в Ленинград. 18 июня он писал жене из Воронежа о своих переменчивых отношениях с Мандельштамами:

«Сейчас у нас рай. Они ходили меня провожать на турнир, угощали ягодами — etc., etc. Он был у нового профессора (фамилию забыл). Тот сказал, что «сердце 75-лет<него>, но жить еще можно». <…>

В 9 часов вечера слушали передачу о смерти Горького.»[84]

Газета «64» за 20 июня посвятила Горькому всю первую страницу. Из «Правды» (№167) был перепечатан некролог литераторов, который, среди прочих, подписали: Вересаев, Чапыгин, Пришвин, Толстой, Шагинян, Асеев, Пастернак, Аросев, Эренбург, Яшвили, Пильняк, Эйдеман, Левман, Тихонов, Безыменский, Кольцов, Нейштадт, Сельвинский, Кирсанов[85]. Впервые имя Горького появилось в «64» в 1928 году, когда труженики Хохломы подарили вернувшемуся из за границы пролетарскому писателю шахматный столик.[86]

Прощание с Горьким состоялось в Колонном зале Дома союзов. В записной книжке Ильи Ильфа за 1936 год можно прочитать:

«Уже похороны походят на шахматный турнир и турнир на пышные похороны.
<…>
Шахматы, затмение, запрещение абортов, не слишком ли много переживаний?»[87]

6 июля по главной площади страны прошёл физкультурный парад. Из репортажа газеты «64»:

«В прекрасно оформленной колонне спортивного общества железнодорожников «Локомотив» шли 400 шахматистов. Впереди «шахматной колонны» двигалась огромных размеров (16 квадратных метров!) шахматная доска. На ней стояли фигуры, застывшие в позиции, выхваченной, видимо, из острой и напряженной партии. Когда шахматная доска сравнялась с мавзолеем, тронулся с места метровый ферзь и, шагнув через две клетки, объявил шах неприятельскому королю. Тот укрылся на соседнем поле. Второй ход ферзя — и король заматован.»[88]

23 июля в Гамбурге, открывая Всемирный конгресс свободного времени и отдыха, его президент Роберт Лей говорил:

«Я убежден в том, что отнюдь не насильственные действия могут принести счастье человечеству. Если люди в священной и пламенной вере будут воодушевлены и взволнованы идеей добрососедства, тогда всем им найдётся место. Народы, которые гордятся собой, своей самобытностью, своими достижениям и своей расой, относятся с уважением также и к другим нациям.»[89]

24 июля Алехин, находясь в Чехословакии, передал с Флором в Москву своё очередное послание:

«В редакцию «64».
Мне будет глубоко радостно посредством сотрудничества в Вашем журнале после столь долгих лет опять принять посильное участие в шахматном строительстве СССР. Пользуюсь случаем, чтобы от всего сердца послать привет новой стальной России.»

Это письмо, как и лондонское, датированное 1-м сентября 1936 года, в котором Алехин признавал свои политические ошибки, впервые было опубликовано по прошествии более 30-ти лет.[90]

25 июля газета «64» напечатала материал под заголовком «Гроссмейстер Шпильман отказался от участия в фашистской олимпиаде»:

«Некоторые мюнхенские шахматные клубы, принимающие участие в организации олимпиады, должны были меня как еврея исключить из числа своих почетных членов и находятся в чрезвычайно неприятном положении, запрещающем даже принимать меня в качестве гостя. Чувство такта и самолюбие не позволяют мне втираться в круги, где меня, правда, в силу действующего на время олимпиады гостеприимства будут терпеть, но где я тем не менее буду весьма нежелателен, что подтверждается многочисленными национал-социалистическими лозунгами, транспарантами, плакатами и т.п.»[91]

В июле 1936 года в Москве были арестованы: Михаил Глушков (1-го), Иосиф Бык-Бек (10-го), Григорий Сокольников (26-го).

С 10 по 28 августа в Ноттингеме проходил турнир, собравший практически всех выдающихся шахматистов своего времени. (1-2. Ботвинник, Капабланка 3-5. Эйве, Файн, Решевский 6. Алехин 7-8. Ласкер, Флор 9. Видмар 10-11. Боголюбов, Тартаковер и четверо британцев.) Из статьи неудачно выступившего в Англии Флора:

«Боголюбов, накануне партии с Ботвинником, самонадеянно заявил о том, что обязательно у него выиграет и это будет его «приветом советским шахматистам». Игравший белыми Боголюбов сумел продержаться лишь 25 ходов. Каков привет, таков ответ!»[92]

Примечательны связанные с этим эпизодом воспоминания Ботвинника:

«Все вы пижоны, я вам проигрываю случайно, — заявил однажды Боголюбов своим партнёрам по картам Видмару и Тартаковеру и, увидев в этот момент меня, добавил: — А вот ему не случайно…» Мы расстались с Ефимом Дмитриевичем дружески. Онемечился он, увы, полностью.»[93]

Свою «неслучайную» победу Ботвинник продемонстрировал 20 сентября 1936 года в Большом зале Ленинградской филармонии. Тёплые слова патриарха советских шахмат о Боголюбове столь же удивительны, как и факт их опубликования в 1978 году.[94]

Для достижения максимального результата советскому чемпиону было разрешено отправиться за границу с женой. Ботвинник подробно описал, как Крыленко с помощью Калинина решил этот вопрос. 17 августа, в день своего 25-летия Ботвинник сыграл вничью с Капабланкой, который приехал в Англию в сопровождении Ольги Чагодаевой.

В тот же день в Москве был арестован Леонид Серебряков. 20 августа газета «64» опубликовала материалы «Уничтожить фашистскую гадину!» и «В Прокуратуре Союза ССР». Речь шла о суде над 16-ю троцкистами во главе с Зиновьевым и Каменевым. 25 августа они были расстреляны.

29 августа в передовице газеты «Правда» под заголовком «Шахматисты нашей страны» можно было прочитать:

«СССР становится классической страной шахмат. Знаменитые шахматные мастера Западной Европы и Америки с изумлением и завистью смотрят на рост нашей шахматной культуры. Ничего похожего нет в их странах.
<…>
Наша страна бережет и лелеет свои таланты, окружает их заботой и лаской, государство дает им возможность развить свои таланты, совершенствоваться. И мы вправе ожидать, что победа Ботвинника приведет к новому подъему, к завоеванию еще больших высот шахматного искусства.»[95]

«Победой Ботвинника» был делёж первого места с Капабланкой в Ноттингеме. Перед началом турнира кубинец скромно оценивал собственные перспективы в связи с тем, что, играя в теннис, повредил позвоночник. Шансы Ботвинника он, напротив, считал высокими, оговорившись, однако, что даже пятое место будет для него крупным успехом.[96] Самый точный прогноз о победителях турнира дал Ильин-Женевский.[97] 30 августа газета «64» опубликовала следующее:

Как вспоминал Ботвинник, письмо было написано в Москве по инициативе Крыленко и прочитано ему по телефону.[98]

31 августа в Мюнхене состоялось заседание Международного союза шахматистов-заочников. В адрес рейхсканцлера Германии была отправлена приветственная телеграмма, на что немедленно пришёл ответ с пожеланием успешной работы.[99]

Там же на следующий день завершилась непризнанная ФИДЕ шахматная олимпиада. Организаторы взяли на себя все расходы по прибытию и проживанию и даже допустили лиц «неарийского» происхождения. Именно они составили костяк венгерской и польской команд, завоевавших «золото» и «серебро». Так, абсолютно лучший результат соревнования показал Ласло Сабо. Ненамного отстал Мендель Найдорф, которого уговорил поехать в Мюнхен Казимир Пилсудский. Медали на церемонии награждения вручал Ханс Франк, впоследствии генерал-губернатор Польши, ответственный за уничтожение сотен тысяч людей, в том числе семьи Найдорфа.[100]

4 сентября секретарь ЦК Лазарь Каганович отправил в Сочи следующую телеграмму:

«Считаем целесообразным наградить Ботвинника за выдающиеся достижения в области шахматного искусства орденом «Знак почета». Просим сообщить Ваше мнение.»

5 сентября Хозяин ответил согласием.[101]

В начале сентября Мандельштамы познакомились с воронежской преподавательницей Натальей Штемпель. До этого о ней неоднократно упоминал в своей переписке Рудаков. Его письмо от 3 марта содержит и весьма лестную характеристику Павла Загоровского[102]. Примечательны слова Натальи Штемпель о Загоровском, который часто бывал у нее вместе с сыном Владимиром:[103]

«Павел Леонидович был человек необыкновенный и по внешнему облику, и по манерам, и по характеру. Его движения, походка отличались изяществом… Удивительная деликатность, безукоризненная воспитанность, все это приковывало к нему людей. Недаром Осип Эмильевич Мандельштам называл его «бархатный профессор». Тонкий, остроумный и в то же время очень мягкий, удивительно скромный, он никогда не подчеркивал своей буквально энциклопедической образованности. Это был безупречно порядочный человек».[104]

26 сентября вместо Генриха Ягоды Сталин назначил наркомом внутренних дел Николая Ежова. Существует обширная литература о якобы сыгранной в 1926 году шахматной партии между Сталиным и Ежовым.[105]

5 октября в Москве был расстрелян Иосиф Бык-Бек. Его дочери, писательнице Галине Серебряковой, жене Григория Сокольникова, предстояли 20 лет лагерей. Шахматные эпизоды можно найти в её автобиографической повести «Одна из вас» (1958).

27 октября в Москве арестовали Владимира Нарбута. Его первым следователем был Николай Шиваров. Вскоре Нарбут получил пятилетний срок, как «украинский националист».

17 ноября Ласкер сыграл в клубе мастеров искусства партию с Давидом Ойстрахом[106]. Первенство ЦК Союза работников искусства завершилось в начале декабря в Москве победой Якова Рохлина. Газета «64» напечатала слова Ласкера на закрытии турнира:

«У деятелей искусства и шахматных мастеров есть немало общего <…>. Хорошая партия может пленить тысячи людей, как пленяет их красивая картина, интересный спектакль. Поэтому я рад слышать, когда деятели искусств говорят мне, говорят Ботвиннику, говорят шахматным мастерам: «Вы наши, вы тоже созидатели искусства.» Об этом же сказал в своей речи заслуженный деятель искусств, большой любитель шахмат С.Э. Радлов. Бурными, долго не смолкавшими аплодисментами было встречено предложение Радлова послать приветствие творцу счастливой жизни и расцвета искусств, науки, культуры, создателю величайшей в истории человечества Конституции — товарищу Сталину.»[107]

28 декабря в Тбилиси был отравлен Нестор Лакоба, вскоре объявленный врагом народа. Его памяти Мандельштам посвятил стихотворение «Пою, когда гортань сыра…», датированное 8-м февраля 1937 года.

31 декабря в испанской Саламанке умер содержавшийся под домашним арестом писатель и философ Мигель де Унамуно. Его перу принадлежит «Новелла о доне Сандальо, игроке в шахматы» (1930). Главный герой новеллы — одержимый шахматами человек, который, неожиданно для своих партнёров, попадает в тюрьму и умирает. С этим произведением, в котором упоминается «клетка, где порой распевал узник-щегол»[108], очевидно, связаны строки:

<…> Клевещет жердочка и планка,
Клевещет клетка сотней спиц —
И все на свете наизнанку,
И есть лесная Саламанка
Для непослушных умных птиц![109]

Тогда же, в последний день 1936 года Осип Мандельштам писал Николаю Тихонову:

«Вам, делегату VIII-го съезда (я слышал по радио ваше прекрасное мужественное приветствие съезду), я сообщаю: я тяжко болен, заброшен всеми и нищ. На днях я еще раз сообщу об этом в наше Н.К.В.Д. и сообщу, если понадобится, правительству. Здесь в Воронеже, я живу, как в лесу, что люди, что деревья — толк один. Я буквально физически погибаю.»[110]

(продолжение следует)

Примечания

[1] Мандельштам, Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970. С. 187.

[2] Ломинадзе, С. Девятнадцатое января. // Знамя. Москва, 1997. №11. С. 163.

[3] Березов, П. Валериан Владимирович Куйбышев, 1888 – 1935. Москва, 1958. С. 85 и 264.

[4] Di Felice, G. Chess Results 1931–1935. Jefferson & London, 2006. С. 334. Написание фамилии: Shvao.

[5] Усов, Д. «Мы сведены почти на нет…» Т. 1. Москва, 2011. С. 126.

[6] Сизоненко, А. Капабланка. Встречи с Россией. Москва, 1988. С. 83.

[7] Бюллетень ЦЩК. Москва, 1985. №3. С. 5. Перевод И. Романова. Очевидно, супруге Ласкера удалось проникнуть в метро вместе с почётными гостями ещё до его официального открытия (15 мая).

[8] Ботвинник, М. Портреты. Москва, 2000. С. 150.

[9] Батуринский, В. Страницы шахматной жизни. Москва, 1990. С. 20.

[10] Нейштадт, В. Эмануил II и две диктатуры. // 64-Шахматное обозрение. Москва, 2006. №4. С. 21.

[11] Левидов, М. Стейниц. Ласкер. Москва, 1936. С. 248.

[12] Там же. С. 249.

[13] Линдер, В. и И. Капабланка в России. Москва, 1988. С. 134.

[14] Сизоненко, А. Капабланка. Встречи с Россией. Москва, 1988. С. 88. О Михаиле Глушкове, как любителе шахмат, см. Киянская, О., Фельдман, Д. Словесность на допросе. Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930-х годов. Москва, 2018. С. 154.

[15] Пастернак, Б. Письма к родителям и сестрам. Книга II. Stanford, 1998. C. 120-121.

[16] Правда. Москва, 10 февраля 1936. №40. С. 4.

[17] Бычек, И., Чубров, А. Воронеж шахматный. Воронеж, 1981. С. 41.

[18] Троицкий, Н., Пашнева, Е. и др. Воронеж. Воронеж, 1967. С. 166.

[19] Загоровский, В. Избранные партии по переписке. Воронеж, 1997. С. 127.

[20] 64. Шахматы и шашки в рабочем клубе. Москва, 1927. №7-8. С. 3.

[21] Нейштадт, В. Эмануил II и две диктатуры. // 64-Шахматное обозрение. Москва, 2006. №4. С. 21.

[22] Мец, А. и др. (Сост.) Осип Мандельштам. Полное собрание сочинений и писем. Летопись жизни и творчества. Москва, 2014. С. 443.

[23] Нерлер, П., Гордина, Н. «Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. Москва, 2008. С. 29.

[24] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург,

1997. С. 34. О шахматно-теннисных баталиях Галины Бариновой (1910–2006) с

Александром Гольденвейзером, Давидом Ойстрахом и Александром Котовым см.

Ойстрах, Д. Воспоминания. Статьи. Интервью. Письма. Mосква, 1978. C. 38-39. Давид Ойстрах не раз выступал с концертами в довоенном Воронеже.

[25] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 48. Там же (С. 40), в письме от 13 апреля говорится о знакомстве Рудакова и Калецкого у Мандельштамов.

[26] Крыленко, Н. Задачи органов юстиции. Москва, 1935. С. 7-8.

[27] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 63.

[28] https://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1015432/

[29] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 74.

[30] Di Felice, G. Chess Results 1931 – 1935. Jefferson, 2006. С. 288.

[31] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 76.

[32] Мандельштам. Ю. Статьи и сочинения. Т. 1. Москва, 2018. С. 43.

[33] Лукьянов, С. О Владимире Соловьеве в его молодые годы. Материалы к биографии. Книга 3. Вып. I. Петроград, 1921. С. 73.

[34] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №10. С. 1.

[35] Barbusse, H. 150 Millionen bauen eine neue Welt. Berlin, 1930. С. 358. Об игре Барбюса в шахматы см.: Гуро, И., Фоменко, Л. Анри Барбюс. Москва, 1962. С. 177.

[36] Аксенов, И. Из творческого наследия. Т. II. Москва, 2008. С. 102,136,146.

[37] Быкова, Е. Советские шахматистки. Москва, 1951. С. 24.

[38] Нерлер, П. (Сост.) „Посмотрим, кто кого переупрямит…”. Москва, 2015. С. 377.

[39] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №19. С. 1.

[40] www.pamyat-naroda.ru/

[41] Городецкий, С. Стихотворения и поэмы. Ленинград, 1974. C. 468-469.

[42] Штейн, Э. Литературно-шахматные коллизии. Orange, 1993. С. 78-79.

[43] 64: Еженедельное приложение к газете «Советский спорт». Москва, 1972. №18. С. 8.

[44] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 190. Там же (С. 87) в примечании к письму от 26 сентября говорится, что Рудаков «посещал шахматные турниры, проводившиеся в Первомайском саду.»

[45] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 93.

[46] Там же. С. 94.

[47] Шенталинский, В. Преступление без наказания. Москва, 2007. С. 300.

[48] Воронович, В. Вспоминая Л. Н. Гумилева. С.-Петербург, 2003. С. 279.

[49] Там же. С. 292 и 294.

[50] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №24. С. 1.

[51] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 102.

[52] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №25. С. 1.

[53] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №26. С. 1.

[54] Батуринский, В. Страницы шахматной жизни. Москва, 1990. С. 8.

[55] Бюллетень оппозиции. Paris, 1935. №46. С. 1.

[56] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 111.

[57] Там же.

[58] Герштейн, Э. Мемуары. Москва, 1998. С. 162.

[59] Kmoch, H. Tagebuch über den Kampf um die Schachweltmeisterschaft Alechin – Euwe. Wien, 1936. C. 45.

[60] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 114.

[61] Яковлев, М. (Сост.) Г. Р. Гинзбург. Статьи. Воспоминания. Материалы. Mосква, 1984. С. 76, 94,195,247.

[62] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №35. С. 4.

[63] Воронков, С. Русский сфинкс. Москва, 2021. С. 359.

[64] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №35. С. 2.

[65] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1935. №34. С. 2.

[66] Betlem, G. Aljechin-Euwe. Еen levensbeeld van twee schaakkoningen. Helmond, 1936.

[67] Нерлер, П. (Сост.) „Посмотрим, кто кого переупрямит…”. Москва, 2015. С. 49.

[68] Мандельштам, Н. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970. С. 194.

[69] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №2. С. 1.

[70] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №2. С. 4.

[71] Эйдеман, Р. С поднятой головой. Москва, 1961. С. 227. Перевод Григория Горского.

[72] Richter, K. Schach-Olympia München 1936 I. Berlin, 1936. C. 10.

[73] Осипов, Д. Мечты и звуки Мариэтты Шагинян // Правда. Москва, 28 февраля 1936. №58. С. 2.

[74] Дацюк, И. Александр Александрович Кроленко 1889–1970. С.-Петербург, 2000. С. 37.

[75] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 168.

[76] Штейн, Э. Литературно-шахматные коллизии. Orange, 1993. С. 23.

[77] Шахматы в СССР. Москва, 1991. №8. С. 35.

[78] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №28. С. 1.

[79] Левенфиш, Г. (Ред.) III международный шахматный турнир. Москва. 1936. Москва, 1937. С. 13.

[80] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 175.

[81] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №32. С. 1.

[82] Пухова, Т. (Сост.) Сказки и песни Черноземного края России: материалы фольклорной экспедиции 1936 года. Воронеж, 2006. C. 214.

[83] Чирков, Ю. Большой соловецкий турнир. // Шахматы в СССР. Москва, 1988. №9. С. 28-30.

[84] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 182. Впоследствии Рудаков упоминал о шахматах в своём фронтовом эссе «Город Калинин». См. там же. С. 219 и 231.)

[85] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №34. С. 1.

[86] 64. Шахматы и шашки в рабочем клубе. Москва, 1928. №9. С. 11.

[87] Ильф, И. Записные книжки. 1925 – 1937. Москва, 2000. С. 542. Солнечное затмение наблюдалось 19 июня, постановление о запрещении абортов вышло 27 июня 1936 г.

[88] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №38. С. 1.

[89] Bericht / Weltkongreß für Freizeit und Erholung. Hamburg, 1937. C. XI. Перевод автора.

[90] Шахматы в СССР. Москва, 1967. №9. С. 17.

[91] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №41. С. 2.

[92] Алехин, А. Ноттингем 1936. Москва, 1962. С. 232.

[93] Ботвинник, М. К достижению цели. Москва, 1978. С. 66.

[94] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №53. С. 1.

[95] Правда. Москва, 29 августа 1936. С. 1.

[96] Капабланка, Х. Р. Автопортрет гения. Т. 2.: 1922 – 1939. Москва, 2006. С. 202.

[97] Ботвинник, М. К достижению цели. Москва, 1978. С. 57.

[98] Ботвинник, М. К достижению цели. Москва, 1978. С. 71.

[99] Deutsche Schachzeitung. Berlin, 1936. №10. С. 291.

[100] Tal, M. Bruderküsse und Freudentränen. Köln, 2008. С. 117.

[101] Хлевнюк, О. (Сост.) Сталин и Каганович. Переписка 1931–1936 гг. Москва, 2001. С. 660.

[102] Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома 1993. С.-Петербург, 1997. С. 155.

[103] Штейнман, Д. Рукописи не горят. // Нерлер, П., Гордина, Н. «Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. Москва, 2008. С. 237.

[104] Новый мир. Москва, 1987. №10. С. 217.

[105] См. напр., Федоров, В. (Сост.) Приключения на шахматных полях. Ленинград, 1992. С. 95-100.

[106] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №64. С. 3.

[107] 64. Шахматно-шашечная газета. Москва, 1936. №68. С. 4.

[108] Архипов, Ю. (Сост.) Шахматная новелла. Москва, 1989. С. 269.

[109] Мандельштам, О. «Когда щегол в воздушной сдобе…» // Собрание сочинений. Т. 1. 1967. С. 226.

[110] Глагол. Ann Arbor, 1981. С. 292.