СЕМЬ ИСКУССТВ

Странность за странностью окутывала смерть Шукшина: беспорядок в его каюте, разбросанные по полу рукописи  при его безукоризненной аккуратности, терпкий запах корицы типичный для газа, вызывающего инфаркт и остановку сердца, странная чашка кофе, непонятно откуда появившаяся у него на столе накануне смерти, и бесследно исчезнувшая наутро.

Лариса Берман 

ИНТЕРЕСНЫЕ ВСТРЕЧИ

В тот год нам несказанно повезло, по обменному фонду Академии Наук и Союза писателей, мужу в институте дали путёвки на Рижское взморье в Дом Творчества писателей. Тогда там собрался весь цвет советской литературы, известные писатели и поэты, молодые учёные, московская интеллигенция. У нас был уютный двухкомнатный номер с видом на море и парк с задумчивыми приморскими соснами. Утомлённые долгой дорогой, мы уложили спать нашего сына и вскоре сами погрузились в молодой крепкий сон. Ночью меня разбудил настойчивый стук в дверь:

— У Вас ребёнок упал, Вы что не слышите?  Мой письменный стол за стенкой, я отчётливо слышал.

Сквозь сон я не разглядела мужчину, разве что заметила огонёк его сигареты и чашку дымящегося кофе в руках. Наутро я постучала в соседнюю дверь поблагодарить за чуткость, соседями нашими оказалось семейство Василия Шукшина. Столь необычное знакомство вскоре переросло в дружбу, дети наши тоже быстро нашли общий язык, и мы вместе приятно проводили время. Вечерами бродили по пустынному пляжу Юрмалы, наслаждались запахом хвои в старинном сосновом парке. А иногда оставались на Творческие чтения послушать стихи Роберта Рождественского и А. Вознесенского в исполнении авторов. Литературные вечера собирали много слушателей и всегда были необычайно интересны и содержательны; прекрасная музыка, авторские песни под гитару, писательские чтения отрывков из ещё не опубликованных произведений. Шукшин редко посещал эти вечера, да и то только в роли зрителя. Наше желание проводить вместе вечерние часы на лоне природы было обоюдным, он любил рассказывать, а мы могли часами слушать его рассказы о Сибири, о нищенской жизни русской деревни, о которой мы толком ничего не знали. Погружаясь в его рассказы, мы как бы заново открывали свою страну, узнавали её с другого, непричёсанного бока. Во время наших неспешных прогулок по прибрежным песчаным дюнам Шукшин рассказывал об аресте отца, которого обвинили в антисоветской деятельности и расстреляли в 1933 году, о том, как не просто жилось ему с клеймом «сын врага народа». Общаться с Шукшиным было легко и просто, он умел общаться на равных, не признавал обращения к нему по имени отчеству и был не только удивительным и неповторимым мастером рассказа, но и постоянно интересовался укладом нашей жизни, особенностью наших профессий, ему всё хотелось знать, всё было интересно.

У Шукшина был свой распорядок дня: работал ночами, спал до обеда, а в полдень начиналась жизнь. Он безумно любил своих девочек, заботился о них и старался проводить с ними всё свободное время. Помню, приехал в Юрмалу на гастроли чешский Луна-Парк с множеством забавных развлечений, игр и аттракционов. Он предвещал чудеса, обещал массу неповторимых впечатлений, давал возможность детям порезвиться, а взрослым вернуться в давно забытое детство. В Луна-парке можно было зайти в Комнату Смеха или Комнату Страха, покататься на американских горках, выиграть заморский приз. Тир разыгрывал интересные призы, попадая в мишень ты получаешь право выбора любого сувенира, любой игрушки. А они все были иностранные, красивые, яркие, всевозможных цветов и оттенков. Наши московские дети таких игрушек никогда и в глаза не видели. Купил В.М. пять билетов и все пять раз попал в цель, выиграл пять призов. Девочки были в полном восторге, Маша взяла себе пушистого медвежонка и куклу, а Ольга выбрала белоснежную собачку и шоколад, даже Лиде достался чешский шампунь. Теперь была очередь нашего папы, он тоже купил пять билетиков, но… всё мимо. Шукшин тут же приобрёл ещё несколько билетов, сразу же попал в цель и все выигрыши презентовал нашему сыну.

Честно говоря, я была приятно удивлена, билеты стоили не дёшево, а я несколько раз видела, с каким трудом он расставался с деньгами и как выдавал жене каждый рубль.

Как-то собрались мы с Лидой в Ригу за покупками, В.М. протянул ей определённую сумму денег и готов был спрятать свой бумажник в карман, но Лида рассчитывала на большее. Она потратила немало времени, чтобы уломать мужа и получить желаемое, арсенал её женских приёмов был неисчерпаем: то лаской, то шуткой или лёгкой обидой, Лида всегда получала всё, что хотела.

— Ларис, а у Вас достаточно денег на покупки? Возьмите ещё, вдруг понадобятся. Прошу Вас, не обижайте меня, отдадите в Москве, когда сможете. Пожалуйста, возьмите.

И, невзирая на моё упорное сопротивление, вложил мне в руки внушительные купюры. Такой уж Шукшин был разный, щедрый по отношению к чужим и прижимистый с женой. Но, наверное, на то были у него свои причины.

Оставив детей на пап, мы с Лидой отправились в Ригу. Забыв про покупки, весь день бродили по узким мощённым улочкам старого города, не отрываясь смотрели на кукольные Рижские соборы и неповторимую ратушу. Случайно набрели на антикварный салон и все имеющиеся у нас деньги потратили на старинный письменный чернильный прибор из волшебного янтаря. Шукшин был в полном восторге, рассматривал наш подарок со всех сторон, вспоминал народные легенды о магических свойствах солнечного камня. А вечером, гуляя по аллеям соснового парка, он делился с нами своими творческими идеями и планами. Не знаю, быть может пьянящий запах хвои располагал его к откровению, или ему просто хотелось поведать о главной мечте своей жизни — снять кинокартину о крестьянском восстании, вожаком которого был Степан Разин, мечтал сыграть в фильме главную роль. Подробно описывая свою поездку по русским глубинкам в поисках мест для натуральных съёмок, с горечью говорил о долгой борьбе с властями за постановку этого фильма, переживал, что съёмки начали и почти сразу же запретили, что четыре серии срезали до двух. За фильм «Конец Разина» Шукшин боролся годами, сначала государственная комиссия не одобряла сценарий, а годами позже жёсткая политическая цензура не пропускала правду о жизни крестьян. Возможно, власти боялись, ведь за 300 лет со времён Разина мало что изменилось в русской деревне.

Наконец-то, после многочисленных обсуждений, уступок и компромиссов, он получил добро на запуск фильма в 1974 году. Но не дожил Шукшин, его жизнь оборвалась на теплоходе «Дунай» во время съёмок фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину».

Умер Шукшин на пике славы, а было ему всего сорок пять лет! Смерть его до сих пор окутана тайной, неожиданная и загадочная она не дала ему осуществить давнюю мечту. Неснятая кинокартина «Степан Разин» так и осталась на бумаге. Помню в день его смерти я приехала к Лиде забрать к себе девочек. Огромная четырёхкомнатная квартира на улице Бочкова, 5 едва вмещала всех пришедших: Тамара Макарова и Сергей Герасимов, Нона Мордюкова и Георгий Бурков, актёры, режиссёры. Из каждого угла доносился тревожный шепот: сердце здоровое, убили, отравили…

И вдруг громкий голос: «Васю Шукшина убили!»
Это был Александр Панкратов Чёрный.

Значительно позже мы с Лидой часто обсуждали официальную версию его смерти. Ни она, ни Васины друзья, ни многие из его коллег не верили в естественную смерть от сердечного приступа. Многие факты ставили под сомнение заключение врачей, как и отказ властей на повторное вскрытие, которого Лида требовала много-много раз. Странность за странностью окутывала смерть Шукшина: беспорядок в его каюте, разбросанные по полу рукописи  при его безукоризненной аккуратности, терпкий запах корицы типичный для газа, вызывающего инфаркт и остановку сердца, странная чашка кофе, непонятно откуда появившаяся у него на столе накануне смерти, и бесследно исчезнувшая наутро.

Григорий Бурков, ближайший друг Васи, наотрез отказывался обсуждать смерть Шукшина, а ведь он был последний кто провёл с ним тот роковой вечер. Похоже он знал правду, но молчал, наверное, боялся. Лида не верила, что муж её умер своей смертью, обижалась, что ни один из съёмочной группы: ни Бондарчук, ни Бурков, ни Тихонов, ни Юрий Никулин  — ни один из них не встретился с ней поговорить о том, что же случилось тогда, в ту страшную ночь на теплоходе, где проживали актёры, снимающиеся в фильме Бондарчука. А она так ждала именно от них услышать правду. Лида говорила мне, что последнее время жил Вася с какой-то необъяснимой тревогой на душе, предчувствием беды, хотя ничто не предвещало несчастья.   Он так мечтал скорее вернуться домой, всё время боялся, что что-то может случиться. И случилось… Нет сегодня с нами Василия Шукшина — талантливого писателя, режиссёра, актёра, как и нет больше той страны и того Дома Творчества, где так нечаянно нас столкнула судьба.

***

А с поэтом Е.А. Евтушенко судьба свела нас в середине восьмидесятых, когда меня пригласили на консультацию к его младшему сыну. Тоша родился больным ребёнком, часть его мозга была поражена вирусной инфекцией ещё в утробе матери, мальчик практически не развивался, не мог говорить. Консультантов было много, они приходили и уходили, безнадёжно разводя руками. Я тоже хотела уйти, но… уже в дверях, столкнувшись взглядом с родителями Тоши, уйти не смогла. Так, придя только на разовую консультацию, я задержалась там на три с половиной года. Занимались мы с Тошей ежедневно, и каждое утро Вадим, личный шофёр Е.А. Евтушенко, приезжал за мной и отвозил в Переделкино, а после занятий обратно домой на Цветной бульвар. Работа с Тошей двигалась критически медленно и, удручённая нашими малоутешительными результатами, я тоже готова была расписаться в своём бессилии и остановить терапию. Но именно в этот момент, когда руки мои практически совсем опустились, я получила от Е.А. письмо:

«Дорогая Лариса! Я до слёз благодарен Вам за всё, что Вы делаете для  Тоши. Он добился с Вашей помощью огромных успехов и радует меня безмерно…».

А сегодня Тоша произнёс свои первые слова, я ликовала… наконец-то мы сдвинулись с мёртвой точки.

По окончанию занятий Джан спросила, не против ли я, чтобы домой меня сегодня отвёз Евгений Александрович. Оказавшись в машине рядом с Евтушенко, я поняла, что чувство покоя меня полностью покидает, боялась, что узнав о статусе моей семьи как «неблагонадёжные», узнав, что вот уже более пяти лет мы находимся в отказе, ожидая разрешения на выезд в Израиль, мне придётся расстаться с Тошей, расстаться как раз сейчас, когда только-только  появились первые ростки удачи. Проехав совсем немного, обменявшись светскими новостями и поговорив о Тоше, конечно же последовал вопрос, которого я ожидала с волнением.

—  Лариса, а где Вы работаете?

— А я не работаю, мы в отказе вот уже пять лет.

Сказала и… замерла в ожидании всплеска возмущения, обличительных слов, гнева. Ведь в те времена отказники считались врагами народа и общение с изменниками Родины чуть ли не каралось законом. Но к моему приятному удивлению, предполагаемой мною реакции не последовало. Наоборот, он подробно расспрашивал о нашей отказной жизни, об официальной причине отказа, о том, как быстро меня отстранили от работы после подачи заявления на выезд из страны, как удаётся моему мужу продолжать работать, и ещё много премного разных вопросов. А несколько позже я узнала имена отказников, которым Евтушенко помог уехать. В их числе была известная московская отказница — Ида Нудель, она ждала разрешения на выезд из Союза семнадцать лет и в окне своей квартиры вывешивала плакаты с требованием отпустить её в Израиль на воссоединение семей.

Евгений Александрович, помогал многим, даже совсем незнакомым людям, был натурой широкой. Однажды пришёл к нему мужчина, представился поклонником его творчества, сказал, что прилетел с сыном с Дальнего Востока, хотел Москву ребёнку показать, но случилась беда — ограбили, теперь нет денег ни на гостиницу, ни на дорогу домой, ни даже на пирожок мальчику. И Евтушенко дал ему необходимую сумму денег. Многие пользовались его добротой, обманывали, вымогали деньги. Он чувствовал обман, понимал, но всё равно помогал каждому, кто обращался к нему за помощью.

Шёл второй год наших занятий с Тошей, теперь я проводила их у себя дома. Однажды Е.А. заехал ко мне за сыном, внимательно наблюдал нашу работу, задавал вопросы, рассматривал инструменты, которыми я ставила Тоше звуки, один из них даже описал в своей поэме «Фуку»:

«… И врач-логопед, с библейскими печальными глазами, Лариса, доставала один за другим по новому звуку из его губ волшебным металлическим прутиком с шариком на конце.»

Мы долго беседовали, сидя в нашей оранжевой гостиной, и я поинтересовалась, как это ему удаётся миновать членства партии и сохранять приличные отношения с властями.

— Понимаете, Лариса, иногда приходиться отступать и уступать, да платить за каждый кусочек правды.

— А в партию не вступаю — у меня очень много недостатков.

Несомненно, у каждого человека есть недостатки, но у столь яркой личности, как Евтушенко, наверное, и недостатки вырисовывались ярче. Он безумно любил тряпки, пёстрой одежде радовался как ребёнок, был раним, но и умел кусаться, часто пользовался своей популярностью, любил рестораны, был слаб на женщин и никогда не отказывал себе в удовольствии.

Любопытная история произошла в Москве с личным переводчиком Е.А. американским профессором, Альбертом Тодд.  Двадцатилетняя девушка Лиля из далёкого Татарского селения, выросла в детском доме и мечтала покинуть этот убогий край, выбиться в люди. Окончила школу, тщательно продумала план действий и отправилась в Москву покорять столицу. Подала документы во ВГИК и заодно расклеила там объявления «Ищу место няни». В институт она, конечно, не поступила, но зато устроилась няней в семью ведущего преподавателя. За определённые услуги через два года он помог ей стать студенткой ВГИКа. Теперь Лиля подошла к осуществлению плана Б — замужество и Америка. Однажды Евтушенко вместе с Альбертом приехал во ВГИК в поисках молодых актёров для своего фильма «Детский Сад». Мгновенно наведя справки и узнав, что Берт одинок, Лиля немедля привела свой план в действие: ходила за ним как тень, часами простаивала у его гостиницы, неотступно шагала по пятам. Бедный профессор, будучи абсолютно уверен, что его преследует агент КГБ, однажды не выдержал:

 — Пожалуйста, оставьте меня в покое, не ходите за мной. Поспешно сунув ему в руку давно заготовленную записку, «Я люблю Вас, буду ждать у ресторана Прага сегодня в семь», девушка убежала.

Так началась их любовь… свою первую медовую неделю они провели в Переделкино на даче Евтушенко. Бедный профессор совсем потерял голову, влюбился в Лилю, в её молодость, красоту, необычность. Ровно через неделю, сделав ей предложение руки и сердца, он улетел в NY готовиться к свадьбе. Е.А. не понимал и не принимал эту любовь, но всё равно помогал Лиле как мог, с его помощью она получила разрешение на брак с иностранцем и избежала очереди на регистрацию, а после свадьбы довольно быстро получила визу на въезд в Америку. Так девушка из затерянного татарского аула сумела осуществить задуманный план, разница в тридцать пять лет её совсем не смущала, зато была красивая свадьба, свидетелями были Б. Ахмадулина и Е. Евтушенко, гостями — известные поэты, писатели, актёры. После свадьбы Берт улетел домой, а Лиля в ожидании документов на выезд из Союза жила то в Переделкино, то у меня. И каждый день я наблюдала, как всё глубже и глубже погружается она в роль, как превращается из Золушки в профессорскую жену. Несомненно, кроме красоты был у неё острый ум, жизненная смекалка, да и актёрское мастерство помогало блестяще сыграть продуманную роль влюблённой девочки. В Америке Лиля родила дочь, а получив американское гражданство подала на развод.

Наступило лето. Евтушенко с семьёй обычно проводили его на даче в небольшом курортном посёлке Гульрипш на берегу Чёрного моря неподалёку от Сухуми. Моё семейство Е.А. поселил там же в Доме Творчества Литературной газеты, где отдыхали сотрудники редакции, известные писатели и поэты. Каждое утро Джан привозила ко мне на занятия Тошу, а днём Евгений Александрович забирал его. И всякий раз, открывая багажник машины, забитый до отказа местными деликатесами, уговаривал меня:

 — Ну, пожалуйста, возьмите копчёную рыбу, только что рыбаки привезли, а от мацони и фейхоа Вы не можете отказаться, а как насчёт абхазских лепёшек и сулугуни?

Я всегда благодарила, но никогда ничего не брала.
А вечером, сидя в ресторане, Женя поднимал тост:

— За Вашу жену, за Ларису, она по мелочам взятки не берёт.

Евтушенко был необычайно популярен в посёлке, построил на свои деньги теннисный корт, всегда помогал людям. Местные жители любили его, часто обращались за помощью, постоянно забрасывали дарами своих ферм, садов, виноградников. Проводить время с ним было необычайно интересно, он через многое прошёл и многое видел, рассказывал удивительные истории, охотно читал стихи, чаще свои, иногда чужие. Поражала его простота, бытовая щедрость, интерес к новым людям. Женя любил Абхазию, свой дом на берегу моря, с гордостью показывал нам уникальный винный погреб, красивый камин. Многие стихи были написаны там, на даче. Помню наш последний день в Гульрипше… мы все возвращались в Москву и до отлёта оставалось буквально несколько часов.

Водитель загрузил наши вещи, и мы готовы были направиться к машине, но Женя решил почитать нам свои новые стихи, только что написанные для газеты «Комсомольская правда». Позвонил в аэропорт с просьбой задержать самолёт минут на сорок, а нам как бы извиняясь:

— Хочу, чтобы Вы были моими первыми слушателями.

Стихи были замечательными, а автор, что бывает редко, прекрасным исполнителем своих произведений. Природа одарила Евтушенко не только талантом поэта, но и талантом писателя, сценариста, актёра. Он брался за кинорежиссуру, снимался в кино, устраивал великолепные фотовыставки и постоянно искал чего-то, мчался куда-то.

Много всего в нём было намешано, Евтушенко жил по своему собственному моральному кодексу, всегда был разный и противоречивый; любил Джан, но постоянно изменял ей, а когда, не желая больше терпеть его измен и загулов, она ушла, просил:

— Ларис, прошу Вас, помогите сохранить семью, объясните Джан, что изменяет моё тело, но не дух.

Но она подала на развод, вышла замуж и вместе с детьми вернулась в Англию. В мае прошлого года во время моего круиза по Европе нам удалось с ней провести вместе замечательный день, она возила меня по старой Англии, показала дом, где прошло её детство. Я не могла оторвать глаз от великолепных английских лужаек, покрытых свежей майской зеленью, от тщательно ухоженных садов, от сказочно красивого парка. Мы бродили по парку, вспоминая тихую набережную в Гульрипше, хлебосольный евтушенковский дом, который полностью сгорел во время грузино-абхазской войны. Сегодня там остался только заброшенный участок, да обугленный скелет двухэтажной дачи на поросшем соснами берегу Чёрного моря.