©"Семь искусств"
    года

Loading

Обыск в доме у Веприка продолжался более 24 часов. У Веприка был сердечный приступ, но ему не разрешили принять медикаменты. Допросы начинались ночью. Лишение сна, карцер, унижения и пытки. В Веприка плевали, били по лицу. Его заставили искать «пятый угол». Из него выбивали признание в том, что опера «Токтогул» не основана на киргизских мелодиях, а является «сионистской музыкой».

Анжелика Огарева

СУДЬБА «ЕВРЕЙСКОЙ МУЗЫКИ»

Анжелика Огарева

Михаил Фабианович Гнесин и его сестра Елена Фабиановна мне очень нравились, Ольга Фабиановна нравилась мне меньше, она казалась мне более сухой, строгой.

Однажды мы с дедушкой и бабушкой шли в гости на улицу Воровского, к Гнесиным. Было это 3-го июня, в день именин Елены Фабиановны. Мне поручили нести букет ландышей, а у бабушки в сумке лежали духи «Белая сирень». Мы поднялись на второй этаж Гнесинского института по скрипучим лестницам. Там находился кабинет Елены Фабиановны. Она сидела в глубоком кресле, и выглядела величественно. Ее седые волосы, совсем как на парадном портрете императрицы Елизаветы, я приняла за парик. Сделав реверанс, я протянула ей букетик ландышей. Елена Фабиановна поцеловала меня и поблагодарила. Оказалось, что у нее очень приятный тембр голоса, мягкий, просто бархатный.

На стенах висели картины и фотографии. Висел большой портрет Елены Фабиановны и две картины: «Сирень» и «Ландыши». В кабинете стоял рояль, но меня он не интересовал, так как дома у нас тоже был рояль. Восхищение вызывал большой аквариум, в котором плавали золотые рыбки, а удивление вызвали пучеглазые вуалехвостки. Я спросила: «У них базедова болезнь?» Гостей к этому моменту было уже много. Мой вопрос вызвал бурный смех. Но Елена Фабиановна, остановила гостей. Она любила неожиданные детские вопросы, ответы и даже просила педагогов записывать их.

К Гнесиным мы с дедушкой заходили обычно, когда шли в «авторское право» за авторскими, тогда дедушка покупал по дороге торт и конфеты и мы пили чай. Заходили мы к Гнесиным также на праздники и в дни рождения. Помню, как я танцевала в пачке вальс Шопена для Михаила Фабиановича, а в другой раз сочинила пьесу на тему «M F G», что соответствует его инициалам на латыни, а в привычной нам форме записывается «Ми Фа Соль». Эту тему порекомендовал мне Рейнгольд Морицевич Глиэр, который строго следил за моими композиторскими успехами.

«Как странно, что ученики мои ― евреи ― так мало занимаются своей родной музыкой. Еврейская музыка существует. Это замечательная музыка, и она ждет своего Глинку»,

— писал когда-то Н.А. Римский-Корсаков.

У него обучались композиции многие еврейские студенты, среди которых были М.Ф. Гнесин, А.Г. Крейн, А.М. Житомирский и другие.

М.Ф. Гнесин, которого не приняли в Московскую консерваторию, даже не просмотрев его сочинения, начал учиться в классе Н.А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории с осени 1902 г.

Тройка лучших студентов того года определилась сразу — Стравинский, Гнесин, Штейнберг. Всем троим, казалось, было обеспечено блестящее будущее.

Позднее, в начале 1941 г. М.Ф. Гнесин, которого смело можно назвать «Глинкой еврейской музыки», вспоминал, что в 1911 г., в Мюнхене

«Стравинский говорил со мной с редкой для него теплотой и, по-видимому, очень искренно. ייЯ занял в Париже большое положение — уверяю вас — у меня большие связи, и я могу и буду всячески вам содействовать, если вы поселитесь в Париже. Прямо вам скажу — я ни для кого ничего делать не стану, а ваш талант так ценю и так люблю, что все для вас сделаю, и вы скоро выдвинетесь. А если останетесь в России, вы совершенно погибнетеיי».

Михаил Фабианович Гнесин родился в 1883 г. Дед со стороны отца, был раввином в Ростове на Дону, дед со стороны матери был виленский бадхен. Мать была ученицей композитора Монюшко.

В 1908 г. Михаил Гнесин вступил в «Общество еврейской музыки» в Петербурге. В романсе «Небесная роса» (1909) он впервые использовал еврейские религиозные напевы. Он написал цикл «Три еврейские песни на слова русских поэтов», а в 1914 г., собирая еврейский фольклор, провел месяц в Палестине.

«…В нем проснулся поэт-музыкант романтики библейского Востока и звездного простора пустыни», — писал Б.В. Асафьев».

В конце 1921 г. Гнесин вновь приехал в Палестину, где прожил больше года, изучая музыкальный фольклор еврейских общин, после он вернулся в Россию, где его сестры еще в 1895 г. создали знаменитое музыкальное училище Гнесиных в Москве.

В 1926 г. В. Мейерхольд, которого Гнесин во время гражданской войны вытащил из деникинской контрразведки, заказал Гнесину музыку к «Ревизору». Дело в том, что во времена Гоголя бальные танцы на балах и свадьбах исполняли еврейские оркестры. Мейерхольд использовал музыку Гнесина в третьем акте: на балу у городничего. Еврейская музыка в сочетании с полькой, галопом, основанном на теме «бублички», и другими танцами создают гротескный колорит, временами доводя слушателя до «смеха сквозь слезы».

В период с 1910 г. до 1929 г. Гнесин написал «Страницы из Песни Песней», «Пляски галилейских рабочих» (для оркестра), оперу «Юность Авраама» и вокальный цикл «Повесть о рыжем Мотэле» на стихи Иосифа Уткина.

Но его творчество не пришлось по вкусу музыкальными пролеткультовцам, его музыка не соответствовала «задачам текущего момента», и к 1931 г. травля Михаила Гнесина достигла апогея. От него требовали покаяния, но Гнесин публично объявил, что не собирается открещиваться от своей музыки и от своего прошлого. Кстати сказать, он, в отличие от своих сестер, не был выкрестом. Пролеткультовцы объявили Гнесина «классовым врагом» и помещали направленные против Гнесина статьи в каждом номере своего журнала. Более того, они требовали закрыть возглавляемое им отделение композиции. Эту войну вели не только против него, война велась против многих заслуженных профессоров, которых пытались вынудить уйти в отставку. Его отстранили от работы, но он не сдался и обратился к Луначарскому.

Наконец, в 1932 г. Наркомпрос назначил ученика Глиэра, молодого композитора Г.И. Литинского, заведовать кафедрой композиции в Московской консерватории. Он выставил наркому Бубнову условие: удалить с кафедры тех, кто мешал нормальному образовательному процессу. Условие было принято. Казалось бы, можно было спокойно работать, но тут начался поистине трагический период в жизни М.Ф. Гнесина. В 1934 г. умерла первая жена Гнесина, а в 1937 г. был расстрелян его брат Григорий Фабианович — певец, актер и писатель.

Это событие повергло в шок всю семью Гнесиных.

В 1938 г. в Германии был опубликован список немецких композиторов-евреев, творцов «дегенеративной музыки», произведения которых были запрещены к исполнению. Наряду с крупнейшими немецкими композиторами в список попали М.Ф. Гнесин, композитор А.М. Веприк, о котором я расскажу ниже, и А.А. Крейн, написавший немало замечательной музыки для театров «Габима» и «Госет», широко известный балет «Лауренсия» и музыку к известному спектаклю «Учитель танцев».

Вскоре началась война, и в 1942 г. в Ташкенте умер единственный сын М.Ф. Гнесина. А в августе того же года в Секретариат ЦК ВКП(б) поступает докладная записка из Управления агитации и пропаганды. В ней указывалось, что

«в течение ряда лет во всех отраслях советского искусства извращалась национальная политика партии. В управлении по делам искусств и во главе учреждений русского искусства оказались нерусские люди, преимущественно евреи…».

Вслед за этим, в 1943 г. началась «чистка» в Московской консерватории, выдвинувшая на руководящие позиции немало негодяев и подлецов. Композитор-пропойца И. Дзержинский, писавший примитивную музыку, докладывал Суслову в 1948 г., что Шостакович превратил филармонию в «еврейскую синагогу», а Т. Хренников, ученик М. Гнесина, перетянул композитора Михаила Глуха, написавшего популярную в те годы оперу «Денис Давыдов», из Ленинграда в Москву. На одном из собраний в СК Дзержинский заявил: «Кому нужна еврейская опера? Зря лезет Глух со своими бердичевскими мелодиями в композиторы!»

Отвечая гонителям и провокаторам, М. Гнесин заявил на Пленуме композиторов в 1948 г.: «Я лично не сторонник спешной реакции обязательного выступления с раскаянием». Он пояснил:

«Прокофьев и Шостакович пишут хорошую музыку, а вред приносят не они, а те, кто готов, как флюгер поменять свою позицию».

Спокойное мужество и достоинство никогда не покидало Михаила Фабиановича Гнесина. Он написал письмо Сталину с изложением своей позиции, а когда на 2-м пленуме СК в 1949 г. композитора А. Локшина обвинили в неправильном понимании образа вождя, Гнесин, взяв слово, пристыдил ряд композиторов, «забывших», как они на заседании Секретариата СК хвалили «Приветственную кантату» А. Локшина, посвященную 70-летию Сталина. Так был спасен выдающийся композитор Александр Локшин.

Произошло это уже после того, как 13 января 1948 года в Минске был убит Соломон Михоэлс, а 10 февраля на Пленуме ЦК ВКП(б) было принято постановление, подготовленное Ждановым, об осуждении формализма в музыке. Следом, началась борьба с «безродными космополитами», читай евреями.

26 июня началась блокада Западного Берлина. 28 июня Сталин разорвал отношение с компартией Югославии, объявив Тито фашистом. Тысячи югославских студентов были высланы из СССР. Сталин угрожал войной. В июле от должности секретаря ЦК ВКП(б) был освобожден Жданов. Вперед выдвинулся антисемит из антисемитов Маленков. Все идеологические отделы перешли под контроль Суслова. В августе состоялась разгромная сессия Академии Наук, направленная против генетики. Начались повальные аресты генетиков, большинство из которых были евреи. Интеллигенция была напугана.

В 1948 году праздник Рош ха-Шана приходился на 4 октября. Посол Израиля в СССР Голда Меир пишет: «Невиданная толпа в полсотни тысяч человек собралась перед синагогой…».

Праздник Йом Кипур в 1948 году приходился на 13 октября. Десятки тысяч евреев вновь приветствовали Голду Меир. После молитвы, закончившейся традиционным пожеланием «На следующий год в Иерусалиме» многотысячная толпа евреев провожала Голду Меир в ее резиденцию в гостинице «Националь». Во всех иностранных газетах были помещены репортажи с фотографиями беспрецедентного шествия. Но в московских газетах не было никаких сообщений о шествии. Ни до, ни после этого никаких спонтанных демонстраций в сталинской Москве не было.

В то время крики «Ура!» были неотъемлемой частью жизни советского народа. И я любила воскликнуть «Ура!» в ответ на приятное предложение пойти погулять, в музей или к Гнесиным. И вот однажды, услышав мое «Ура!», Михаил Фабианович сказал мне:

«На другом языке это слово означает ייОн плохой!יי. Но пусть это будет нашим секретом. Никому не рассказывай!» Об этом я вспомнила уже в Израиле, когда решила написать о Михаиле Фабиановиче и еврейской музыке.

Мы всегда отмечали Рош ха-Шана и окончание Йом Кипур в семье Тихона Николаевича Хренникова и Клары Арнольдовны Вакс. Я слышала, как Тихон Николаевич пел «Кол Нидре». Но после окончания Йом Кипур 1948 года мудрая Клара Арнольдовна без конца повторяла: «Это провокация. ОН что-то затеял…».

Композитор Матвей Исаакович Блантер, двоюродный племянник Михоэлса, был напуган до смерти. Он предложил Михаилу Васильевичу Исаковскому, известному поэту-песеннику и доблестному стукачу, написать песню. Так в 1948 году родилась песня-отречение «Летят перелетные птицы».

В начале 1949 года мой дедушка, композитор Матвей Зельцер, представил на прослушивании в СК «Еврейский марш». Его не приняли. Коллега, композитор Сигизмунд Кац сказал: «Матвей, ну куда у тебя евреи идут под марш?» — и посоветовал, — Назови его лучше «Восточный танец». Но дедушка отказался. Все остальные представленные им танцы народов СССР были приняты.

Михаил Фабианович Гнесин вынужден был писать музыку на азербайджанские, адыгейские, дагестанские, казахские, туркменские и украинские темы, ибо еврейская музыка была практически запрещена. Ее он писал «в стол». Его опера «Бар-Кохба» так и осталась незавершенной. Для еврейской культуры наступили черные дни.

Моисей Яковлевич Береговский — композитор, собиратель еврейского фольклора был арестован в августе 1950 года за издание сборника «Еврейские народные песни».

В 1951 г. кафедру композиции, возглавляемую Гнесиным в институте имени Гнесина, приказали закрыть «за недостаточную идейно-воспитательную работу со студентами». Чтобы спасти кафедру, он передал ее своему ученику Араму Хачатуряну и ушел из Института.

Мне Михаил Фабианович казался профессором от медицины. Говорил он всегда тихо, но твердо. В январе 1952 года я вместе с моим дедушкой была на дне рождения М.Ф. Гнесина. Михаил Фабианович рассказывал о Греции, Турции, Италии и Палестине. Его тихий голос становился тише, но проникновеннее, когда он говорил об Израиле. Он радовался тому, что у евреев есть свой «Очаг». В тот день мой дедушка «проговорился», что в Хайфе живут его родственники по материнской линии из Италии.

10 февраля 1953 г. руководство парторганизации института имени Гнесиных, обратилось с письмом к Л.П. Берия о сосредоточении в институте

«кадров не по деловому и политическому признаку, указанному партией, а по признаку сосредоточивания кадров еврейской национальности, не заслуживающих политического доверия… Мы считаем, писало руководство парторганизации, что главным вдохновителем этой порочной, по существу буржуазно-националистической линии является профессор Гнесин М.Ф., хотя и не состоящий формально на работе в институте, но оказывающий на него очень большое влияние… А в том, что его идеология является сионистской, еврейско-националистической, у нас сомнений нет…»

Среди подписавших этот донос был и проживавший в нашем доме заместитель секретаря партбюро Розеншильд К.К. Он преподавал историю музыки в Московской консерватории и Гнесинском институте, слыл эрудитом и полиглотом. Наш друг, композитор Миша Меерович, был очевидцем того, как он «сыпал» на госэкзаменах студентов-евреев.

Обычно после прослушивания новых произведений на заседаниях, композиторы собирались в группы «по интересам». Миша Меерович и Александр Локшин, молодые и гениальные, были всегда вместе. Веселые и остроумные, они шутили, и всем было весело. Локшина все называли Шурой, так его называла даже я, без приставки «дядя». К нашей группе «пришвартовывались» и остроумцы, Зига (Сигизмунд) Кац и Михаил Зив. Однажды в Новый Год Кац вывесил поздравление: «Будьте Зивы и здоровы!» Присоединялись Арам Хачатурян, Арно Бабаджанян, Карен Хачатурян. Появлялся совсем-совсем молодой музыковед и композитор Володя Зак, секретарь Т. Хренникова. Я называла его «Рики с хохолком», он потрясающе копировал всех композиторов. Это было невероятно смешно. Иногда к группе подходил Михаил Фабианович, и тогда у Арама Ильича Хачатуряна менялась манера говорить. Его спесь куда-то исчезала, и рядом со своим невысокого роста учителем, маститый Арам Ильич Хачатурян, выглядел словно студент. Арно Бабаджанян, ученик Елены Фабиановны, был абсолютно счастлив и старался не слишком сильно сжимать его своими «львиными лапами» в объятиях.

Когда к группе подходил К.К. Розеншильд, обстановка становилась натянутой и все начинали расходиться по домам. Он говорил бесстрастным голосом, и так монотонно, что я начинала зевать. Его имя и отчество — Константин Константинович было длинным, неудобным, а я любила все «быстро»!

— Здравствуйте, «фон Розеншильд»! — звонко поздоровалась я с ним однажды, сделав книксен. Музыковед устремил ненавидящий взгляд на моего дедушку, худые щеки полиглота втянулись, и он прошел мимо компании.

Позднее, в 60-х годах, другой известный стукач, музыковед Ярустовский, начал было «захаживать» в наш Московский музыкальный молодежный клуб, но после того, как Г. Фрид и А. Хачатурян объяснили музыковеду-чекисту, что они думают о его роли в «деле Веприка», он перестал появляться в клубе.

Александр Моисеевич Веприк считается одним из крупнейших композиторов «еврейской школы» в советской музыке.

Он родился в 1899 г. в Балте близ Одессы. Спасаясь от погромов, семья Веприка переселилась в Лейпциг, где Александр блестяще выдержал экзамен в Лейпцигскую консерваторию по классу фортепиано. В 1914 г. семья Веприка попала в Петроград, а в 1918 г. Александр Веприк был принят в Петроградскую консерваторию на композиторский факультет в класс ученика Римского-Корсакова А.М. Житомирского, который познакомил А. Веприка со стилистической сущностью особых видов еврейских музыкальных ладов, сохранившихся от весьма отдаленных эпох. Сам Житомирский, имевший доступ к уникальной коллекции манускриптов, неоднократно обращался в своем творчестве к еврейской этнографии.

С 1923 г. началась педагогическая деятельность А.И. Веприка в Московской консерватории. В 20-е годы он по просьбе Луначарского ездил по Западной Европе, набирая опыт для реформы советского музыкального образования, приглашал приехать в СССР многих музыкантов, среди них Шенберга, Хиндемита, встречался с Равелем, Онеггером и Арнольдом Шенбергом. В этот период музыка Веприка была популярна в Европе и США: его произведения исполнялись по берлинскому радио, а в 1933 г. «Пляски и песни гетто» были исполнены в «Карнеги-Холле» оркестром под управлением Артуро Тосканини в одной программе с музыкой Чайковского. В Филадельфии их исполнил Исай Добровейн, тот самый пианист, который по просьбе Горького играл сонаты Бетховена для Ленина в 1921 г.

В 1938 году Веприк получил заказ от Киргизии написать оперу «Токтогул». Через два года во Фрунзе состоялась премьера оперы. Веприк сыграл «важную роль в неожиданно быстром подъеме киргизской музыки». После увольнения из Московской консерватории в 1943 г., он пять лет не мог устроиться на работу и месяцами голодал.

Все однако , казалось, начало меняться к лучшему в 1948 году, когда Т.Н. Хренников поставил Веприка во главе «Симфонической секции» Союза композиторов, но вскоре сотрудник идеологического отдела ЦК ВКП(б) Борис Ярустовский предложил Веприку поменяться с ним квартирами «по-хорошему». Уж очень понравилась ему 4-х комнатная квартира композитора в доме на Миусской. Но Веприк ему отказал.

В 1949 году театр во Фрунзе заказал Веприку новую версию оперы «Токтогул». Работа продвигалась быстро и осенью 1950 года партитура была готова, но деятельность Веприка пришла в столкновение с интересами композиторов В.Г. Фере и В.А. Власова. Эти деятели стали «придворными композиторами» в Киргизии, куда Власов приехал в 1936 году и до 1942 года работал музыкальным руководителем Киргизского театра оперы и балета.

С Владимиром Георгиевичем Фере я была знакома с детства. Он носил американское кепи, походил на иностранца и был немецкого происхождения. К ремню был пристегнут военный планшет, подаренный Василием Блюхером, командующим Краснознаменной Дальневосточной Армией. Когда он рассказывал, как бойцы отстреливали уссурийских тигров, и показывал фотографии, его всегда розовые щеки становились пунцовыми от азарта.

В ноябре 1949 г. в Москву из Фрунзе прилетел главный дирижер театра и рассказал, что репетиции на основе клавира оперы прерваны, в связи заявлением Власова на худсовете о том, что у Веприка не готова ни одна строчка партитуры. Веприк показал дирижеру полную партитуру и попросил его прийти вместе с ним в Союз композиторов, где 20 декабря 1950 г. он должен был исполнять некоторые части оперы, после чего он планировал ехать во Фрунзе. Однако в ночь перед прогоном новой редакции оперы композитор А.М. Веприк был арестован.

Осуществляя свои планы, Ярустовский, Власов и Фере воспользовались тяжелым состоянием Т.Н. Хренникова. Доведенный «соратниками-композиторами» до полного истощения нервной системы, он в то время лежал в психиатрической лечебнице в Барвихе.

Обыск в доме у Веприка продолжался более 24 часов. У Веприка был сердечный приступ, но ему не разрешили принять медикаменты. Допросы начинались ночью. Лишение сна, карцер, унижения и пытки. В Веприка плевали, били по лицу. Его заставили искать «пятый угол». Из него выбивали признание в том, что опера «Токтогул» не основана на киргизских мелодиях, а является «сионистской музыкой».

В тюрьме Веприк узнал, что дело его тянется уже много лет. Оказалось, что в конце 1920-х годов за рубежом было опубликовано открытое письмо А. Тосканини к А. Веприку. В ответ на приглашение гастролировать в Советском Союзе Тосканини заявил, что он не посещает государства с тоталитарным режимом.

В лагере Веприка настиг второй инфаркт, но композитор выжил, был реабилитирован и в сентябре 1954 года вернулся в Москву. По распоряжению Хренникова его обеспечили всеми необходимыми документами для обращения в суд, а через год Ярустовский был выселен из квартиры Веприка.

После смерти Сталина, композитор, собиратель еврейского фольклора М.Я. Береговский дважды подавал в Прокуратуру СССР на реабилитацию, но ему дважды отказывали. Прокуратура утверждала, что он был арестован правильно. Он был реабилитирован только в июле 1956 года при содействии Хренникова, Шостаковича и украинского поэта Максима Рыльского.

Михаил Фабианович ушел из жизни в 1957 году.

Александр Моисеевич Веприк скончался от сердечной недостаточности в октябре 1958 г., а через несколько дней в Москве на фестивале киргизской музыки состоялась премьера оперы «Токтогул», вымученной, наконец, Фере, Власовым и местным композитором-выдвиженцем из певцов Малдыбаевым.

Елена Фабиановна умерла 4 июня 1967 года. На следующий день началась «Шестидневная война» Израиля. Ловить «голоса» было очень трудно, и мой папа, как и многие в доме, узнавал новости глубокой ночью. У нашего соседа по лестничной площадке Арно Бабаджаняна был «Грюндиг», который ловил «голоса» несколько лучше, и папа часто уходил к нему.

Надо сказать, что многие евреи в нашем доме, включая и М. Блантера, проявляли тихую солидарность с Израилем. Композиторы выходили в вестибюли и шептались, активно жестикулируя. Те, кто хотел общаться дома, накрывали телефон подушками и одеялами. Миша Меерович не шептал, а говорил громко, чем многих отпугивал. А композитор Михаил Зив выражал свою радость открыто, он уже давно ничего не боялся.

Его отец, Павел Яковлевич Зив, занимал пост директора Амторга. Его расстреляли в 1937 году. Мать была репрессирована. Михаила Зива регулярно вызывали на Лубянку, где ему задавали один и тот же вопрос: «Почему вы жили в Америке?»

Победой Израиля в нашем доме гордились, но тихо. Поздравляли друг друга шепотом. А экспансивный Арно Бабаджанян пугал композиторов громогласными поздравлениями и пригласил нашу семью отпраздновать ее.

16 июня мы с родителями и сыном приехали в Пярну. Музыканты любили Пярну. Первый, кого мы увидели, был друг моего отца Давид Федорович Ойстрах. Он сидел на скамейке с транзистором. Начались поздравления. Оказывается, в Пярну голос Израиля был хорошо слышен. Давид Федорович рассказал нам много деталей, о которых мы не знали. Артист Петр Фредо, или Дуров, ибо он был им усыновлен, взяв моего сына за ручку, ходил с ним по пляжу. Дядя Петя подводил его к очередному музыканту, и спрашивал у моего сына:

— Ты любишь дядю Петю?

— Нет, — смеялся мой сын. Он еще почти не говорил.

— Умный малыш, — говорил дядя Петя, целовал его в головку, поздравлял музыканта с победой Израиля, и они шли дальше…

Когда моему сыну было три года, мы отдыхали в Доме Творчества Союза композиторов в Рузе. В столовой мы оказались за одним столом с четой Фере. Он, как когда-то и мне, показывал сыну фотографии уссурийских тигров, а потом попросил что-нибудь спеть.

«Мама, давай на два голоса, — попросил сын. — Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленной в неволе орел молодой… — запели мы и привели чету Фере в недоумение. «Почему ты поешь эту песню?» — удивился Фере. «Где живем, о том и поем» — ответил за сына Михаил Зив.

Print Friendly, PDF & Email
Share

Анжелика Огарева: Судьба «еврейской музыки»: 6 комментариев

  1. EUGENE KAPLAN

    М. Блантер вошёл в Антисионистский комитет советской общественности в 1983 году, если бы сочувствовал Израилю, то вероятно бы отказался.

  2. Gennady Gorelik

    Удивили два места, которые не являются частью личного свидетельства.
    1) «В июле от должности секретаря ЦК ВКП(б) был освобожден Жданов. Вперед выдвинулся АНТИСЕМИТ ИЗ АНТИСЕМИТОВ Маленков.»
    Впервые встречаю такое определение. В чем же это проявилось?

    2) «10 февраля 1953 г. руководство парторганизации института имени Гнесиных, обратилось с ПИСЬМОМ К Л.П. БЕРИЯ о сосредоточении в институте “кадров не по деловому и политическому признаку, указанному партией, а по признаку сосредоточивания кадров еврейской национальности, не заслуживающих политического доверия… ”»

    Нашел источник цитаты «ЕВРЕЙСКАЯ МУЗЫКА ЖДАЛА СВОЕГО ГЛИНКУ https://lechaim.ru/ARHIV/105/hrennikov.htm
    но адресат очень сомнителен. 10 февраля Берия занимался Бомбой на полную ставку. В идеологии главным тогда был как раз Маленков.

  3. Даниэль Гольденберг

    Спасибо! Интересно и живо написано. Хотелось бы, чтобы кто-нибудь собрал и систематизировал воспоминания очевидцев, подобно этим вашим запискам, на тему еврейской музыки и еврейских композиторов в СССР.

    1. Анжелика Огарева

      Дорогой Даниэль, эпидемия несколько задержала выход моей книги «О музыке, соперничестве, власти». Книга выйдет ближе к осени. Я сообщу об этом в Фейсбуке на своей странице. Анжелика Огарева излательстве при журнале «Семь искусств».

  4. Елена Кушнерова

    Спасибо, Анжелика, за потрясающий текст! Вы оказались в центре событий, хоть бы даже и в очень юном возрасте. Но Ваши воспоминания бесценны, это исторические свидетельства очевидца! Продолжайте записывать всё, о чем помните.

Добавить комментарий для ALokshin Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.