Сделай Эйнштейн из доказанной им теоремы другой вывод, а именно предположи он существование еще не найденных положительно заряженной частицы с массой электрона и отрицательно заряженной частицы с массой протона, то к его славе автора теории относительности добавилась бы честь открытия античастиц, которая в 1928 году перешла к Полю Дираку.
МОЖНО ЛИ СЧИТАТЬ ПОЗДНЕГО ЭЙНШТЕЙНА НЕУДАЧНИКОМ?
(продолжение. Начало в №1/2020 и сл.)
Преждевременное открытие
Путь в науке, которым шел последние годы жизни Альберт Эйнштейн, был далек от того, чем занималось большинство его коллег. Первая самостоятельная его статья по единой теории поля была закончена в июле 1925 года [Эйнштейн, 1966k]. Тогда же завершил свою основополагающую статью о квантовой механике Вернер Гейзенберг [Heisenberg, 1925]. А далее линии, намеченные этими работами, разошлись. Альберт Эйнштейн еще тридцать лет пытался найти удовлетворительную теорию, объединяющую гравитацию и электромагнетизм. Подобной проблемой занимались, кроме него, еще несколько ученых, но областью массового исследования этот раздел физики не стал. В то же время квантовая физика привлекала все новых и новых исследователей. Именно в этом направлении физика обогатилась новыми силовыми полями, были предсказаны, а потом обнаружены новые элементарные частицы, была развита квантовая теория поля. Эйнштейн был далек от этого. Одиночество его в научном мире увеличивалось с каждым годом. И в бытовом плане он все более сторонился от общества.
После насыщенной научными контактами жизни в Берлине с его Физическим коллоквиумом при университете и заседаниями Прусской академии, обстановка в тихом американском Принстоне казалась деревенской. Через месяц после переезда в этот небольшой университетский городок Эйнштейн писал 20 ноября 1933 года королеве Бельгии Елизавете Баварской, с которой успел подружиться за время совместного музицирования:
«Это занятная церемонная деревенька, в которой обитают ничтожные полубоги на ходулях» [Пайс, 1989 стр. 435].
А еще через год и три месяца, 16 февраля 1935 года, новое письмо ей же:
«Я совершенно безнадежно увяз в научных проблемах; положение усугубляется и тем, что, будучи человеком пожилым, в здешнем обществе держусь особняком» [Пайс, 1989 стр. 435].
Справа налево: Вольфганг Паули, Левис Мортон Мотт-Смит, Исидор Раби, Роберт Оппенгеймер на Цюрихском озере, 1929 г.
Кто-то смотрел на его научные усилия с жалостью, кто-то позволял себе издевательские шутки. В обзорной статье, посвященной теме единой теории поля и вышедшей в свет в журнале «Naturwissenschaften» в 1932 году, Паули язвительно высказался о своем бывшем кумире:
«Неистощимая изобретательность, а также завидная энергия, с которой он стремится к объединению, гарантировали нам в последние несколько лет появление в среднем одной теории в год… С психологической точки зрения интересно отметить, что в течение некоторого времени каждая очередная предложенная теория обычно представляется ее автору „окончательным решением“» [Пайс, 1989 стр. 334].
Если в двадцатых годах прошлого века физики смотрели на усилия автора общей теории относительности создать единую теорию поля с восхищением и надеждой, то в 1930-х годах на фоне впечатляющих успехов квантовой механики и квантовой теории поля авторитет программы Эйнштейна заметно снизился. Ни одна из его попыток вывести из общей схемы конкретные уравнения движения элементарных частиц не увенчалась успехом. Все новые и новые теории не выходили за рамки абстрактных математических структур, а их автор каждый раз выражал надежду, что он вот-вот получит физически значимый результат. Но все эти надежды остались нереализованными.
Участники конференции в копенгагенском Институте физики. В первом ряду слева направо: Бор, Гейзенберг, Паули, Штерн, Мейтнер, Ладенбург, Якобсен, сентябрь 1937 г.
В то же время квантовая физика оказывалась поразительно результативной. Особенно богатым на открытия стал 1932 год. В этом году, всего через пять лет после окончательного оформления копенгагенской интерпретации квантовой механики, были открыты новые элементарные частицы: нейтральный нейтрон, входящий наряду с протоном в состав атомных ядер, и положительно заряженный позитрон – античастица электрона, предсказанная теоретически в 1928 году Полем Дираком. Парадокс истории – честь первооткрывателя античастиц должна была принадлежать Альберту Эйнштейну, но он прошел мимо этой возможности, будучи сильно увлеченным поиском единой теории поля.
За три года до Дирака, осенью 1925 года, Эйнштейн опубликовал в голландском журнале «Physica» небольшую статью под названием «Электрон и общая теория относительности» (русский перевод [Эйнштейн, 1966t]). Начинается она необычной для научных статей фразой:
«Нижеследующие замечания настолько просты, что я не надеюсь сказать в них что-либо новое» [Эйнштейн, 1966t стр. 167].
Альберт Эйнштейн, 1934 г.
С позиций сегодняшнего понимания физики эта фраза свидетельствует о том, что автор не до конца осознал гениальность того, что он сделал. Ведь речь идет, ни много, ни мало, об открытии антиматерии!
В письме другу Бессо, написанном из Женевы 28 июля 1925 года, «во время скучного заседания Лиги Наций», Эйнштейн в нескольких фразах описывает очередной подход к объединению гравитации и электромагнетизма в единую теорию, который нашел выражение в упомянутой статье в журнале «Physica», и добавляет:
«Это замечательная возможность, которая может соответствовать реальности. Теперь вопрос в том, совместима ли такая теория поля с существованием атомов и квантов. Не сомневаюсь в ее правильности для макроскопического мира. Если бы расчет конкретных задач был проще! Но все это пока предварительно» [Эйнштейн-Бессо-1, 1978 стр. 12].
Вот это отношение к сделанному как к «предварительному», помешало увидеть действительно важное. А показано в статье следующее: для каждого поля, соответствующего некоторой элементарной частице с определенным положительным зарядом и заданной массой покоя, найдется поле, которое описывает частицу с таким же, но отрицательным зарядом и той же самой массой покоя. Если использовать терминологию, установившуюся несколькими годами позже, Эйнштейн строго доказал, что для каждой элементарной частицы найдется античастица с противоположным зарядом и той же массой. Для электрона такой частицей является позитрон, открытый в 1932 году.
Эйнштейн посчитал свой результат не прорывом в антимир, как сейчас оценивается аналогичное достижение Поля Дирака, сделанное тремя годами позже, а серьезной научной неудачей, даже катастрофой. Весь имевшийся в то время опыт подсказывал существование только двух заряженных элементарных частиц – протона и электрона, причем они никак не подходили на роль взаимных античастиц, ведь масса протона примерно в две тысячи раз больше массы электрона, а у античастиц, как доказал в работе 1925 года Эйнштейн, массы покоя должны быть одинаковыми. Это вопиющее противоречие с наблюдаемой реальностью сбило с толку автора статьи, и он признал в ее конце:
«Попытки слить воедино электродинамику с законами гравитации представляются нам недостаточно обоснованными» [Эйнштейн, 1966t стр. 170].
Сделай Эйнштейн из доказанной им теоремы другой вывод, а именно предположи он существование еще не найденных положительно заряженной частицы с массой электрона и отрицательно заряженной частицы с массой протона, то к его славе автора теории относительности добавилась бы честь открытия античастиц, которая в 1928 году перешла к Полю Дираку.
Слева направо в первом ряду Вернер Гейзенберг, Поль Дирак и Фридрих Хунд (крайний справа) с сотрудниками Чикагского университета, 1929 г.
Психологически Эйнштейна можно понять – он был всецело увлечен теорией непрерывного поля, в которой не оказалось места для материальных частиц. Частицами, как и другими полевыми сингулярностями и дискретностями занималась квантовая механика, в становление которой немалый вклад внес именно Поль Дирак. Эйнштейн же всегда относился к возможностям и методам этой науки с известным предубеждением.
Статья Альберта Эйнштейна «Электрон и общая теория относительности» оказалась еще одним примером открытий, сделанных «преждевременно», время для них еще не наступило и никто, включая гениального автора, не понимал до конца значения полученного результата. В дальнейшем никто не ссылался на эту статью, предвестника открытия Дирака. И сам Эйнштейн ни разу не вернулся к этой небольшой заметке, которая могла стать, но не стала эпохой в физике микромира.
«Часть окончательной истины»
Как бы скептически ни относился Альберт Эйнштейн к квантовой механике, совесть ученого и личное благородство не позволили ему отмолчаться, когда речь заходила о присвоении очередных Нобелевских премий по физике. Он прекрасно знал свое место в научном мире и то, как люди прислушиваются к его мнению.
Первый раз Эйнштейн привлек внимание Нобелевского комитета к успехам атомной физики в 1928 году. В письме, отправленном 25 сентября ученый отметил роль гипотезы о волнах материи:
«По моему мнению, наиболее крупным и пока еще не отмеченным по заслугам достижением физики является догадка о волновой природе механических процессов» [Пайс, 1989 стр. 486].
За это достижение Эйнштейн предложил наградить Луи де Бройля (половиной премии), а вторую половину разделить между сотрудниками, осуществившими экспериментальное доказательство его гипотезы.
В этом же письме Альберт упомянул имена авторов матричной и волновой механики как возможных Нобелевских лауреатов в будущем:
«Нужно также рассмотреть кандидатуры теоретиков Гейзенберга и Шрёдингера (разделить премию между ними) и представить их к премии (может быть, на 1930 г.?). Что касается их достижений, то каждый из исследователей заслуживает полной Нобелевской премии, хотя их теории по сути своей совпадают. Однако, как мне кажется, в первую очередь нужно рассмотреть кандидатуру де Бройля, в особенности потому, что его идея несомненно верна, в то время как пока не ясно, что останется в будущем от грандиозных теорий двух других ученых» [Пайс, 1989 стр. 486].
Мнение Эйнштейна в отношении волновой гипотезы оказалось услышанным, и Нобелевскую премию за 1929 год была присуждена Луи де Бройлю «за открытие волновой природы электрона».
В сентябре 1931 года Эйнштейн снова предлагает Нобелевскому комитету отметить Шрёдингера и Гейзенберга, авторов квантовой механики, в справедливости, по крайней мере, части которой он больше не сомневался:
«По моему мнению, эта теория безусловно содержит часть окончательной истины. Результаты, полученные ими независимо друг от друга, настолько значительны, что было бы неуместно делить премию между двумя учеными» [Пайс, 1989 стр. 486].
Слева направо: мать Гейзенберга, жена Шрёдингера, мать Дирака, Поль Дирак, Вернер Гейзенберг, Эрвин Шрёдингер на пути в Стокгольм для получения Нобелевских премий, 1933 г.
Эйнштейн был не уверен, кто из них должен получить премию первым. С одной стороны, он считал достижение Шрёдингера более значительным, подчеркивая, правда, что это его личное мнение и он может ошибаться. С другой стороны, Гейзенберг опубликовал свою основополагающую работу раньше Шрёдингера.
Колебания Эйнштейна словно передались Нобелевскому комитету, который так не присудил премию 1931 года никому. В следующем году ситуация повторилась: Эйнштейн снова настаивал на присуждении премии профессору Шрёдингеру из Берлина, так как «наше понимание квантовых явлений расширилось в основном благодаря его работам, связанным с работами де Бройля» [Пайс, 1989 стр. 487].
Нобелевский комитет решил еще один год воздержаться от присуждения премии, а в 1933 году назвал Вернера Гейзенберга лауреатом премии за 1932 год, а премию за 1933 год разделил между Шрёдингером и Дираком.
Алберт Эйнштейн с Ирен Жолио-Кюри в Принстоне, март 1948 г.
Последнее десятилетие жизни Альберт Эйнштейн работал так же напряженно, как в молодые годы. Конечно, здоровье давало о себе знать, но голова была ясная, а стремление глубже проникнуть в тайны природы не стало слабее.
В 1945-1955 годах Эйнштейн опубликовал восемь статей по единой теории поля и статью «Квантовая механика и действительность» для швейцарского философского журнала «Dialektica» (русский перевод [Эйнштейн, 1966u]).
Суть работы четко выражена в предисловии:
«В этой статье я хочу кратко и элементарно изложить, почему я не считаю метод квантовой механики в принципе удовлетворительным. Однако в то же время я хочу заметить, что никоим образом не собираюсь отрицать того, что эта теория представляет выдающийся, в известном смысле даже окончательный, шаг в физическом познании. Мне представляется, что эта теория будет содержаться в более поздней примерно так, как геометрическая оптика в волновой оптике: связи останутся, но основа будет развита и, соответственно заменена более широкой» [Эйнштейн, 1966u стр. 612].
Текст, написанный в 1948 году, ясно показывает, что взгляды Эйнштейна, высказанные им во времена пятого и шестого Сольвеевских конгрессов, за прошедшие двадцать лет не изменились, несмотря на впечатляющий прогресс квантовой механики в эти годы.
Эту точку зрения автор статьи подтвердил в письме Мишелю Бессо от 24 июля 1949 года:
«Мое неприятие статистической квантовой теории связано не с количественной ее стороной, а с тем, что к настоящему времени полагают, будто бы такой подход является окончательным в своей основе для фундамента физики» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 22].
Сдвоенный номер журнала «Dialectica» за 1948 год, в котором опубликована статья Эйнштейна, вошел в историю как «номер пяти нобелевских лауреатов». С ним связана любопытная байка, рассказанная одним из основателей журнала Фердинандом Гонзетом составителю «Эйнштейновских сборников» Ушеру Иойновичу Франкфурту:
«В 1947 г. Гонзет зашел к Паули в гостиницу (Паули, будучи холостяком, предпочитал не снимать квартиру, а жить в гостинице – Прим. У.И. Франкфурта) и сказал ему: „Я хочу издать номер Dialectica о принципе дополнительности. Не можете ли Вы взять на себя руководство этим делом?“. Паули заметил, что будет нелегко заставить сотрудничать вместе Бора и Эйнштейна. Сначала он отказался, но потом изменил свое решение и сказал: „Я напишу Бору, что Эйнштейн согласился, а Эйнштейну, — что согласился Бор». Благодаря этому ему и удалось получить обе статьи» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 21].
В результате в этом номере напечатались пять нобелевских лауреатов: Вольфганг Паули, Нильс Бор, Альберт Эйнштейн, Луи де Бройль, Вернер Гейзенберг.
Альберт Эйнштейн, 1952 г.
Мишель Бессо, с которым Альберт Эйнштейн всегда делился самыми сокровенными мыслями о своей научной работе, с публикацией своего друга в журнале «Dialectica» был знаком. В письме от 24 июля 1949 года Эйнштейн отмечает: «Меня радует, что ты прочитал мою маленькую статью» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 22].
Летом 1949 года Альберт Эйнштейн не раз возвращался к мыслям о квантовой механике, стараясь сформулировать свое отношение к новой науке всё более точно и понятно. Как обычно, первым читателем новых формулировок был Мишель Бессо. В письме от 16 августа 1949 года Эйнштейн пишет своему старому товарищу:
«Я убежден в том, что принципиальная статистическая теория, несмотря на ее большие успехи, сути вещей глубоко не затрагивает и что необходимо опираться на общий принцип относительности: обобщение гравитационных уравнений пустого пространства» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 26].
Альберт Эйнштейн не собирался ограничиваться одним слушателем. Он решил еще раз объяснить свое отношение к квантовой механике всему научному миру, к тому времени явно утратившему интерес к позиции автора теории относительности, еще недавно считавшегося бесспорным авторитетом в теоретической физике. Вскоре представился и подходящий случай проинформировать научную общественность: семидесятилетие Эйнштейна решили отметить специальным томом «Библиотеки современных философов». Книга получила название «Альберт Эйнштейн – философ-ученый» и вышла в свет в 1949 году [Einstein-phylosofer, 1949]. Ее хотели выпустить точно к юбилею Эйнштейна – в марте, но издание задержалось, и том появился лишь к концу года. Принять участие в этом коллективном труде и тем самым выразить уважение юбиляру и его вкладу в современную науку вызвались двадцать пять крупнейших физиков и математиков первой половины ХХ столетия. Среди них Нильс Бор, Макс Борн, Луи де Бройль, Джеймс Франк, Курт Гёдель, Леопольд Инфельд, Макс фон Лауэ, Вольфганг Паули, Арнольд Зоммерфельд…
Сам юбиляр представлен в сборнике «Автобиографическими заметками» (русский перевод [Эйнштейн, 1967b]) и «Замечаниями к статьям» (русский перевод [Эйнштейн, 1967c]).
Именно об этой книге сообщал Эйнштейн Мишелю Бессо в том же письме от 24 июля 1949 года, которое мы не раз уже цитировали:
«Скоро должна появиться книга из серии «Современные философы». В ней я защищаю милого господа бога против обвинения в его неизменном пристрастии метать кости» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 33].
Подобных сборников, посвященных юбилею того или иного ученого, издавалось и издается немало, но я не знаю ни одного, в котором юбиляр возражал бы большинству коллег, о нем написавших. Только Эйнштейн позволил себе в заключительной статье сборника выступить против научной позиции, занятой авторами других статей. Правда, он рассмотрел только 17 из 25 присланных работ, но это не меняет его мнения о своих выдающихся коллегах:
«Все они твердо убеждены в том, что загадка двойственной природы всех частиц (их корпускулярные и волновые свойства) нашла в принципе свое окончательное решение в статистической квантовой теории. По их мнению, крупные успехи этой теории свидетельствуют о том, что теоретически полное описание некоторой системы может содержать лишь статистические утверждения относительно измеримых величин этой системы. По-видимому, все названные выше физики придерживаются того мнения, что соотношение неопределенностей Гейзенберга (правильность которого, на мой взгляд, с полным основанием считается окончательно доказанной) убедительно свидетельствует в пользу того, что все мыслимые разумные физические теории должны иметь именно тот статистический характер, о котором говорилось выше» [Эйнштейн, 1967c стр. 295]
Свое мнение патриарх теоретической физики определил однозначно:
«Я твёрдо убежден, что существенно статистический характер современной квантовой теории следует приписать исключительно тому, что эта теория оперирует с неполным описанием физических систем» [Эйнштейн, 1967c стр. 295].
Теперь Альберт Эйнштейн не ставит под сомнение и не пытается с помощью мысленных экспериментов опровергнуть соотношение неопределенностей Гейзенберга. Он считает это соотношение правильным в рамках принятого в квантовой механике формализма. Весь квантово-механический формализм войдёт, по его мнению, составной частью в любую разумную теорию.
Основное расхождение между Эйнштейном и большинством его выдающихся коллег, авторов юбилейного сборника, состоит в отношении к тому, что он считает высшей целью всей физики: «полному описанию реального состояния произвольной системы (существующего, по предположению, независимо от акта наблюдения или существования наблюдателя – Прим. А. Эйнштейна)» [Эйнштейн, 1967c стр. 296].
Квантовая механика не претендует на полное описание отдельной физической системы. Эйнштейн более осторожно формулирует этот тезис так:
«Пытаясь рассматривать квантовотеоретическое описание как полное описание отдельных систем, мы приходим к неестественной интерпретации теории» [Эйнштейн, 1967c стр. 300].
Вот если считать, что квантовая механика описывает не отдельную систему, а целый ансамбль систем, то эта «неестественная интерпретация» становится ненужной. Почему же никто из представителей квантовой механики не согласен с тем, что ее выводы относятся не к конкретной системе, а к их множеству? Ответ, по мнению Эйнштейна, прост:
«Дело в том, что если статистическая квантовая теория не ставит перед собой задачи полного описания отдельной системы (и ее развития во времени – Прим. А.Эйнштейна), то такое описание, очевидно, приходится искать где-то еще» [Эйнштейн, 1967c стр. 300].
Участники научной конференции, посвященной 70-летию Альберта Эйнштейна в Принстоне. Слева направо: Говард Робертсон, Юджин Вигнер, Герман Вейль, Курт Гёдель, Исидор Раби, Альберт Эйнштейн, Рудольф Ладенбург, Роберт Оппенгеймер, Геральд Клеменс, 1949 г.
Где именно, Эйнштейн не уточняет, но ясно одно: не в кругу идей квантовой механики. Ибо в неё принципиально не заложены элементы полного описания системы. То есть достичь высшей цели всей физики – полного описания реального состояния произвольной системы – квантовая механика одна не может. И дальше автор теории относительности развивает эту мысль:
«В будущей физике (при условии, если попытки построить полное описание физической системы увенчаются успехом – прим. А. Эйнштейна) статистическая квантовая теория будет занимать примерно такое же положение, какое занимает статистическая механика в рамках классической механики. Я твердо убежден, что развитие теоретической физики будет происходить именно так, но путь ее будет долгим и трудным» [Эйнштейн, 1967c стр. 300].
Альберт Эйнштейн (слева) с Рудольфом Ладенбургом, май 1950 г.
В качестве наглядного примера Эйнштейн рассматривает атом радиоактивного вещества, который может в определенный момент времени распасться на более легкие части. Если описывать поведение атома в терминах волновой функции Шрёдингера, то точно указать момент распада квантовая теория не сможет. Она может найти вероятности распада атома в тот или другой момент, а это не то, чего ждет Эйнштейн от полной физической теории. Ему хочется точного определения момента распада. При этом он знает, какими возражениями встретит его научное сообщество, поддерживающее копенгагенскую интерпретацию квантовой механики: момент распада – это ненаблюдаемая величина, ее нельзя измерить, не внеся возмущение в исследуемую систему. А ведь еще Вернер Гейзенберг в основополагающей работе о квантовой механике постулировал, что ненаблюдаемые величины его не интересуют.
Альберт Эйнштейн, 1947 г.
Интересно, что еще в работе о специальной теории относительности 1905 года Эйнштейн отказался от понятия «абсолютного времени», потому что «это абсолютное время невозможно наблюдать: для определения времени значимы лишь показания часов, будь то в подвижной или в покоящейся системе отсчета» [Гейзенберг, 1989 стр. 191]. Но уже во время первого разговора с Вернером Гейзенбергом весной 1926 года в Берлине мнение автора теории относительности изменилось: «Только теория решает, что именно можно наблюдать» [Гейзенберг, 1989 стр. 192].
Слева направо: Альберт Эйнштейн, Хидеки Юкава, Джон Уилер, 1950-5е годы
Изолированную систему, не включающую наблюдателя, представители квантовой механики Бора–Гейзенберга вообще считают бессмысленной. Например, из утверждения, что распад уже произошел, нельзя заключить, что он произошел бы и в том случае, если бы наблюдения не вносили свои возмущения в исходную систему. Даже если полное теоретическое описание системы возможно, противники Эйнштейна считают его поиски бесцельными, «ибо законы природы таковы, что их адекватную и полную формулировку можно дать в рамках нашего неполного описания» [Эйнштейн, 1967c стр. 301].
Эйнштейн считает такую точку зрения «неуязвимой», однако сам придерживается другого мнения:
«Все же мне кажется более естественным ожидать, что адекватная формулировка универсальных законов будет включать в себя все элементарные понятия, необходимые для полного описания» [Эйнштейн, 1967c стр. 301].
Кроме того, он уверен: «если продвинуться вперед на пути к полному описанию, то весьма вероятно, что законы, выражающие отношения между всеми элементарными понятиями, используемыми в таком описании, сами по себе не будут иметь ничего общего со статистикой» [Эйнштейн, 1967c стр. 301].
Альберт Эйнштейн во время интервью, 1952 г.
В веере критических «Заметок к статьям» досталось и главному оппоненту юбиляра Нильсу Бору. Отмечая, что неправильно ставить теоретическое описание в непосредственную зависимость от актов эмпирических наблюдений, Эйнштейн пишет:
«Тенденцию к подобному подходу можно, например, усмотреть в принципе дополнительности Бора, точную формулировку которого я так и не смог получить, несмотря на все мои усилия» [Эйнштейн, 1967c стр. 302].
В статьях Макса Борна и Вольфганга Паули о работах юбиляра по физической статистике и квантам, Эйнштейн без труда увидел «обвинение, высказанное самым дружественным тоном. Кратко его можно было бы сформулировать так: „Ярая приверженность классической теории“» [Эйнштейн, 1967c стр. 302].
Не столько оправдываясь, сколько объясняя свою позицию, Эйнштейн называет «классической теорией» еще не созданную единую теорию поля, которая существует пока как программа. В таком случае, говорит юбиляр, его «с полным правом можно назвать непоколебимым сторонником этой программы» [Эйнштейн, 1967c стр. 303].
В другом месте «Заметок о статьях» Альберт Эйнштейн назвал поиск реальности в физике «своего рода программой» [Эйнштейн, 1967c стр. 302]. Названными программами он руководствовался последние три десятка лет своей жизни.
До Мишеля Бессо обещанная книга дошла только в следующем году. В письме от 2 января 1950 года Эйнштейн сообщает другу:
«Сегодня я отправляю тебе книгу, которая с некоторым запозданием вышла в связи с моим семидесятилетием. Я посылаю тебе ее прежде всего из-за того, что в ней содержатся разногласия, касающиеся основ квантовой теории. Я довел сейчас теорию поля до удовлетворительного конца (но не до сравнения с опытными данными – прим. А. Эйнштейна). Теория появится как приложение к моей книжице о теории относительности, и я пошлю тебе книгу или, в крайнем случае, приложение, как только будет отпечатано новое издание» [Эйнштейн-Бессо-2, 1980 стр. 33-34].
В этом фрагменте письма снова говорится об очередном издании книги «Сущность теории относительности», впервые вышедшей в свет в 1917 году [Эйнштейн, 1955].
(продолжение следует)
Литература
Einstein—phylosofer. 1949. Albert Einstein phylosofer-scientist. Ed. by P.A. Schillp. The library of the living phylosofers, v. 7. Illinois : Evanston, 1949.
Heisenberg, Werner. 1925. Über quantentheoretische Umdeutung kinematischer und mechanischer Beziehungen. Zeitschrift für Physik, B. 33, 879—893. 1925.
Гейзенберг, Вернер. 1989. Физика и философия. Часть и целое. М. : «Наука». Главная редакция физико-математической литературы, 1989.
Пайс, Абрагам. 1989. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. Перевод с англ. В.И. и О.И. Мацарских. Под редакцией А.А. Логунова. М. : Наука, 1989.
Эйнштейн, Альберт. 1967b. Автобиографические заметки. Собрание научных трудов в четырех томах. Том IV, с. 259-293. М. : Наука, 1967b.
—. 1966k. Единая полевая теория тяготения и электричества. Собрание научных трудов в четырех томах, т. II, с. 171-177. М. : Наука, 1966k.
—. 1967c. Замечания к статьям. Собрание научных трудов в четырех томах. Том IV, с. 294-315. М. : Наука, 1967c.
—. 1966u. Квантовая механика и действительность. Собрание научных трудов в четырех томах. Том III, с. 612-616. М. : Наука, 1966u.
—. 1955. Сущность теории относительности. Перевод с английского. М. : Издательство иностранной литературы, 1955.
—. 1966t. Электрон и общая теория относительности. Собрание научных трудов в четырех томах. Том II, с. 167-170. М. : Наука, 1966t.
Эйнштейн-Бессо-1. 1978. Переписка А. Эйнштейна и М. Бессо, 1903-1955. [Buchverf.] У.И. Франкфурт (сост.). Эйнштейновский сборник 1975-1976, с. 5-42. М. : Наука, 1978.
Эйнштейн-Бессо-2. 1980. Переписка А. Эйнштейна и М. Бессо. 1903-1955. [Buchverf.] У.И. Франкфурт (сост.). Эйнштейновский сборник 1977, с. 5-72. М. : Наука, 1980.
