СЕМЬ ИСКУССТВ

Терпеть не могу Уистлера, — сказал Матисс, — но Тернера люблю, его краски прекрасны. Вы понимаете, в живописи это решает всё. Не имеет значения как выглядит предмет и рисунок, но если ваши краски, ваш материал красивы, как красива эмаль, например, если вы смотрите на них с наслаждением, то это хорошо.

ָМишель Жорж-Мишель

ОТ МЕСЬЕ ДЕ ГА ДО ГРАФА ТУЛУЗ-ЛОТРЕКА

Отрывок из книги «ОТ РЕНУАРА ДО ПИКАССО», Нью-Йорк, 1957

Перевод и комментарии Игоря Волошина

(продолжение. Начало в № 5/2020 и сл.)

В КЛЕШНЯХ ФОВИЗМА
(IN THE CLAWS OF THE FAUVES)

Матисс

Незадолго до того как Матисс стал самым знаменитым из фовистов, я к нему пришел по совету моего друга Винье (1). В то время Матисс жил на Quai St. Michel (набережная Сен Мишель), недалеко от книжного магазина, принадлежащего Винье, в котором некогда покупал книги Верлен (2). Это было старое здание, с большим количеством наружных лестниц, с которых открывался прекрасный вид на Сену. В нем также находились студии Марке (3), Фландрина (4) и Марвала (5).

Открыв дверь, художник поначалу настороженно посмотрел на меня, затем кивком пригласил следовать за ним, по пути украдкой изучая. У него на лбу уже обозначились, придававшие беспокойное выражение лицу, морщины, а глаза из-за очков смотрели критически. У Матисса был короткий нос, напоминающий нос Золя, и мясистые плотно сжатые губы, прятавшиеся в седой бороде.

«Вот, над чем я сейчас работаю», — сказал Матисс, внося полотно. На картине был вид одного из мостов через Сену, со спокойной свинцовой водой.

Я сказал:

— Какие красивые краски.

— Да, краска должна быть красивой, — ответил он, — это действительно важно. Цвета должны быть гармоничными. Когда они резкие и яркие мне трудно работать. Это весьма деликатная материя, зачастую приходится экспериментировать очень долгое время.

Это была моя первая встреча с Матиссом.

В том же году я встретил Матисса еще раз, теперь уже на террасе кафе на площади St. Michel. Он делал наброски набережной коротким, толстым карандашом. Прежде чем провести линию, он сначала тщательно изучал предмет, а затем уже без всякой корректировки наносил аккуратные линии.

Спустя много лет, благодаря русскому балету, я узнал Матисса гораздо лучше. К тому времени он был уже признанным лидером фовистов (6), противопоставившим коротким гармоничным мазкам импрессионистов ярко окрашенные плоскости. Позднее, во время переворота кубистов, которые представили третье измерение в живописи, впервые разбив живописный объем, Матисс попал под их влияние до такой степени, что стал производить холсты с почти схематичными рисунками.

Тем временем Сергей Дягилев (7) — импресарио Русского Балета — нанял Матисса для постановки балета Игоря Стравинского Rossignol, и пригласил художника поехать с ним в Лондон, где должна была состояться премьера, поскольку Матисс не хотел, чтобы кто-либо другой делал декорации по его макетам.

Дягилев снял в лондонском театральном районе большое как сарай помещение на 8 этаже здания, добраться до которого можно было единственным путем по бесконечно длинной узкой лестнице, придерживаясь одной рукой за перила, а в другой неся свечку. Когда я пришел к художнику, он спросил меня несколько практических советов, поскольку никогда не делал работ для сцены.

Я рассказал ему, что мне об этом известно, и посоветовал оставить между пятнами разного цвета фракцию дюйма незакрашенной канвы, ибо в свете софитов каждая деталь, даже если глядишь на нее с галереи, выглядит также четко, как мелкий предмет под увеличительным стеклом.

— Я собираюсь сделать занавес таким же белым, как фарфор, — сказал Матисс, — так что под конец это будет китайский занавес. Не так ли? Будет как можно меньше линий. Правда ли, что для декораций эти русские ожидают что-нибудь яркое? Но они этого не получат. Я собираюсь учить их подходящим пропорциям цвета, в соответствии с французской традицией: чистый белый, бледно-розовый, голубой. И они это должны будут принять — хотят того или нет.

Как-то вечером, когда мы еще работали, столб пламени вырвался из соседнего чердака и осветил всю студию. Матисс, который ничуть не испугался летящих в нашу сторону искр, неожиданно воскликнул:

— Смотрите как розовые отблески превращаются в оранжевые на фоне моего голубого. Это хорошая идея. Я сделаю костюмы розовыми.

За время пребывания в Лондоне мы с Матиссом часто и подолгу гуляли. Иногда мы вместе ходили в National Gallery. По обеим сторонам главной лестницы, сразу за входом, висели два полотна. Одно — Уистлера (8), другое — Тёрнера Fighting Temeraire. (9)

— Терпеть не могу Уистлера, — сказал Матисс, — но Тернера люблю, его краски прекрасны. Вы понимаете, в живописи это решает всё. Не имеет значения как выглядит предмет и рисунок, но если ваши краски, ваш материал красивы, как красива эмаль, например, если вы смотрите на них с наслаждением, то это хорошо.

Как-то раз вечером, когда мы бродили по Лондону довольно далеко от дома, нас застал дождь. Однако он нам не помешал продолжить разговор, и Матисс сказал:

— Вы понимаете кубистов? Должен сказать, что я совершенно их не понимаю.

И тут же он мне рассказал, как во время репетиции Дягилевым балета Parade Эрика Сати (10) и Жана Кокто (11), который оформлял Пикассо, он неожиданно спросил постановщика:

— Когда эта маленькая балерина подпрыгивает и затем падает, дрыгая ногами в воздухе, что это должно означать?

— Ну, это довольно просто, — ответил Дягилев удивленно, — это трагедия Титаника.

— Нет, должен сказать, что этого я не понимаю…

Мы фактически потерялись под ливнем, но прижавшись к друг другу под зонтиком, продолжили беседу, и я закончил предложение, начатое Матиссом:

—…не более, чем некоторые люди не могут понять, почему вы изображаете руки на ваших фигурах в три раза больше натурального размера и ассиметричные глаза и…

— Но я это так чувствую, — возразил Матисс.

Однако, поскольку у него было хорошее чувство юмора, то вместо того, чтобы вдаваться в свою теорию баланса или в объяснение искажения академических форм, он сказал:

— Однако, правда, что если бы я когда-либо встретил на улице изображенную мною женщину, то очень удивился бы. Он усмехнулся в свою бороду, а глаза сверкнули за стеклами очков.

***

Однако по-настоящему я узнал Матисса только в его в студии в Ницце. Ах, Ницца. Когда заканчивается сезон, улицы почти пусты; синий цвет моря настолько интенсивен, что оно кажется почти черным; и, наконец, главный подарок — вид из окон квартиры Матисса в Place Charles-Felix с обзором Старого Рынка, пляжа и моря!

Квартира располагалась на верхнем этаже квадратного старого здания цвета охры, построенного в итальянском стиле с изящным фронтоном, за галереей Ponchettes и вблизи церкви Saint-Suaire в романском стиле. Дверь квартиры была на верхней площадке широкой каменной лестницы, с фресками по всем стенам. Карточка над звонком гласила: «М. Анри Матисс. Звонить два раза».

Вы входите в холл, в конце которого окно с видом на море. С правой стороны комната с двумя окнами, занавешенными шторами. Между окнами маленький стол с лакированными панелями и овальным зеркалом. На каминной полке копия «Раба» Микеланджело, у ног которого расположены разнообразные предметы, такие как апельсины, птичья клетка и граммофон с розовым в форме цветка раструбом, который играл, когда Матисс работал.

Стены обклеены самыми простыми обоями с цветочками. На полу арабский табурет и несколько ящиков, но рядом находятся несколько известных ширм с наклеенными вырезанными из бумаги рисунками в арабском стиле, которые Матисс так часто репродуцировал в своих работах. Надо всем этим через комнату натянута проволока, на которой висит масляная лампа с импровизированным козырьком.

За ширмой одна из моделей художника отмывает кисти кухонным мылом. В дальнем конце комнаты, между двумя новыми натюрмортами, висит скрипка.

Когда я впервые пришел к Матиссу, он писал у окна. Он был в шелковой рубашке, и на носу сидели очки в золотой оправе. Вскоре он перешел к стене и начал крепить к ней кнопками куски материи, которые, попадая под солнечный свет, приобретали блеск бриллиантовых украшений.

— Так значит это и есть ваш удивительный материал? — спросил я.

— Солнечный свет все чистит, — ответил Матисс и показал пальцем в окно на пыльный город, который сверкал под солнцем. — Выйдем и пообедаем.

Как только он открыл дверь, он оказался лицом к лицу с двумя немцами.

— Мсье Матисс?

— Да.

— Вы меня помните, не так ли? Я директор галереи.

— Да. Но у меня сейчас ничего для вас нет.

— Мы хотим всего лишь купить пару полотен — любые, которые у вас есть.

— У меня сейчас ничего нет.

— Не позволите ли вы нам посмотреть?

— В данный момент у меня ничего нет.

— Могли бы мы вернуться чуть позже?

— У меня нет ничего… — ответил он тихо, но твердо.

Чаще всего Матисс обедал в Камю, местном ресторанчике на темной маленькой улочке Старого города, между муниципальным казино и морем. Для него всегда был зарезервирован столик.

Когда мы сели, я его спросил:

— Почему вы ничего не захотели продать тем приятелям?

— Они бы, определенно, заплатили мне назначенную цену, — ответил Матисс.

— Ну, тогда в чем дело? В вашей квартире полно картин.

— Это так, но сейчас не лучшее время. Не беспокойтесь, те два мошенника еще вернутся. Я очень скоро их снова увижу.

Хозяин ресторана принес salade niçoise, в котором вспыхивали помидоры, а зеленый перец темнел на фоне яркого латука, усеянного черными оливками.

— Да, теперь это действительно красиво, — заявил Матисс, который казался более заинтересованным в разглядывании еды, нежели в ее поглощении.

— Матисс, это правда, что вы храните свои полотна в сейфе одного из здешних банков?

— Конечно. Почему бы и нет? Для безопасности.

— Безопасность всегда будет расти в цене… Поэтому сейф в банке самое лучшее место для них. Это лучшая защита для картин. Когда бы я не уезжал, или даже когда я здесь, мои картины безопасны от любого несчастного случая, который может произойти дома, не говоря уже о пожаре или воровстве. Официант, принесите нам кофе побыстрее. Уже без пяти, а натурщик придет ровно в два. Я хочу быть дома вовремя.

Привычка к точности осталась с тех пор, когда он не часто мог позволить себе нанять модель. Однако, возможно, это была еще и самодисциплина.

Мы быстро взбежали вверх по лестнице. Матисс установил арабский табурет и расположил материю на диване.

— Вы видите вон то большое зеркало? Я им пользуюсь, когда время от времени сверяю модель с отражением.

Зазвонил звонок. Пришла пожилая женщина с запиской: модель больна и не сможет прийти. Матисс не выглядел очень расстроенным.

Я начал набрасывать его портрет в свой альбом, и тогда он сказал:

— Не могли бы вы дать мне тоже лист?

— Вот, возьмите, — сказал я. Он сел напротив, и начал рисовать мой портрет.

Чтобы продолжить работу, мы вышли на балкон. Прибрежные пальмы выглядели припорошенными солнечным светом, а море ослепительно сверкало.

Не помню, как по ходу разговора мы подошли к Лотреку, но я упомянул, сколько он делал набросков к некоторым из своих рисунков.

— Вы видели их коллекцию в музее в Albi? — спросил я Матисса — Для афиши Жанны Аврил (12) и для женщины-клоун (13) он сделал по меньшей мере 20 набросков, прежде чем нашел правильный угол для ее раздвинутых ног.

— Вы думаете я не прорисовываю предварительно десятки раз свои бумажные цветы? — спросил Матисс, упершись в меня взглядом поверх очков.

— Даже те, что вы делаете двумя ударами кисти, такие как “z” или крест?

— Да, даже те, что делаю двумя ударами кисти. Только после того, как я детально их прорисую 20 или 30 раз, моя рука автоматически, уже по привычке сможет их повторить абсолютно точно в два удара. Вот для примера, смотрите…»

Он принес дюжину тяжелых альбомов со страницами из тонкой кальки. Медленно их переворачивая, он показал мне сотни и сотни рисунков, выполненных без единого исправления в одну линию.

— Если бы картина «Европа и Бык» не хранилась в сейфе банка, я бы ее вам показал. Я работал над ней 3 года, и, вероятно, мог бы работать и дальше. Некоторые люди думают, что картина это массовое производство, как машины. Работая над этим полотном, я сделал три тысячи эскизов, да три тысячи! Я часто так делаю, пока модель отдыхает.

Снова зазвонил дверной звонок.

— Не беспокойте меня, — сказал Матисс через закрытую дверь, — меня нет дома, если только вы не маляр. «Я приобрел квартиру наверху и объединяю ее с этой, — объяснил он мне.

Это был маляр. Он пришел с лестницей через плечо.

— Будь осторожен с моими картинами! — предупредил его Матисс и, повернувшись ко мне, продолжил: — Поскольку я сейчас не смогу работать, то сделаю ваш большой портрет.

Он взял один из своих альбомов и начал рисунок чернилами. В этот момент в комнату вернулся маляр с лестницей и взял Матисса под локоть. Тотчас же большая клякса сползла на мое лицо на рисунке.

— Ох! — воскликнул я в испуге.

«Не имеет значения, — сказал Матисс — так и останется. Вините в этом судьбу.»

И продолжил свой рисунок.

(продолжение следует)

Комментарии переводчика

1. Чарльз Винье (Charles Vignier) (1863–1934) — швейцарско-французский поэт, писатель, коллекционер, торговец книгами и античными произведениями искусства, специалист по искусству Азии.
2. Поль Верлен (Paul Verlaine) (1844–1896) — французский поэт-символист, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.
3. Альбер Марке (Albert Marquet) (1875–1947) — французский художник-фовист, друг Матисса
4. Поль Фландрин (Paul Jean Flandrin)(1811–1902) — французский академический художник.
5. Жаклин Марвал (Jacqueline Marval, подлинное имя — Marie Josephine Vallet)(1866–1932) — французская художница и скульптор.
6. Фовизм — направление во французской живописи, характеризуемое обобщением пространства, объёма и рисунка, сведением формы к простым очертаниям, исчезновением светотени и линейной перспективы. Наиболее значительные художники-фовисты Матисс, Марке, Руо, Ван Донген, Вламинк, Дерен, Фриз.
7. Сергей Дягилев (1872‒1929) — русский театральный и художественный деятель, один из основателей группы «Мир Искусства», организатор «Русских сезонов» в Париже и труппы «Русский балет Дягилева», антрепренёр.
8. Джеймс Уистлер (James Abbot McNeill Whistler) (1834‒1903) — американский художник-импрессионист
9. Уильям Мэлор Тернер (Joseph Mallord William Turner) (1775 — 1851) — английский художник-пейзажист, один из предшественников импрессионизма.

Картина Fighting Temeraire изображает прославившийся в Трафальгарской битве, 98-и пушечный линейный корабль HMS Temeraire, отправляющийся в последний путь на слом. (HMS означает Her Majesty Ship — Ее Королевского Величества)

10. Эрик Сати (Erik Satie) (1866‒1925) — эксцентричный французский композитор и пианист, один из реформаторов европейской музыки первой четверти XX столетия.
11. Жан Кокто (Jean Cocteau) (1889‒1963) — французский писатель, поэт, драматург, художник, сценарист и кинорежиссер.
12. Жанна Аврил (Jane Avril) (1868‒1943) — французская танцовщица канкана из кабаре Мулен Руж, натурщица Тулуз Лотрека.
13. Женщина-клоун Ша-Ю-Као (Cha-U-Kao) — французская танцовщица, клоунесса и акробатка из кабареМулен Руж, натурщица Тулуз Лотрека.