Для большинства биографов последних лет Книппер считается недостойной роли жены гениального писателя, поскольку плохо заботилась о доставшемся ей сокровище: больной и заброшенный Чехов сидел в холодной Ялте один-одинешенек (мать, бабушка, горничная, кухарка и работник не в счет) и питался «холодными, как лед блинчиками», а она кутила в Москве и только подгоняла «пиши пьесу», когда в его кабинете было всего 12 градусов тепла!
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ ЧЕХОВА И КНИППЕР
Часть 1.
АННОТАЦИЯ
Во многих биографиях Чехова женитьба представляется явно ошибочной, а супружество неудачным — больной одинокий Чехов страдал в Ялте, в то время как жена кутила в Москве и только подгоняла «Пиши пьесу!».
И по сей день не утихают попытки найти его истинную потаенную любовь, однако читая их переписку видно, что самой большой — и видимо единственной — любовью Чехова была его жена.
Она пережила Чехова на пятьдесят пять лет и на всю жизнь сохранила благоговейно-любовное отношение к нему; незадолго до смерти Ольга Леонардовна писала племяннице «Я ведь не девочкой за него шла, я была поражена им как необыкновенным человеком», и это чувство их взаимной любви и восхищения пронизывает всю их переписку, что я пытался передать в строго документальных «Историях про Чехова», позволяющих пересмотреть многие устоявшиеся мифы и выяснить, «как было на самом деле».
Принятые сокращения:
Для имен: А.П. – Антон Павлович Чехов; М.П. – Мария Павлович Чехова, сестра; О.Л. – Ольга Леонардовна Книппер, жена (приставка «Чехова» появилась только во время гастролей 1918-21 гг., после чего стала называться Книппер-Чеховой)
Для писем: Чехова: ПССП — Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1-30. М., 1974-1983.
ВСТУПЛЕНИЕ
Наши знания о Чехове почерпнуты из писем и воспоминаний о нем.
Эти источники неравноценны — воспоминания часто писались через много лет после описываемых событий и зачастую сильно расходятся между собой.
…И.А. Бунин в последние годы жизни, собирая материалы к книге о Чехове, делал многочисленные выписки из воспоминаний, снабжая их пометками, среди которых нередки «резолюции» от «это все придумано» до «Чехов называл его полным болваном»!
В отличие от воспоминаний письма более информативны, поскольку писание писем в расчете на посмертную публикацию было не в обычаях того времени, да и сам Чехов возражал против печати своих общественно значимых писем, мотивируя это тем, что не желает писать с оглядкой на возможные публикации.
Но писем слишком много: в эпистолярном наследии Чехова примерно 4500 его писем и около 10000 писем, адресованных ему.
При этом целые пласты писем утеряны безвозвратно — в первую очередь это более трехсот писем Суворина к Чехову, затем десятки писем Чехова к Левитану, Кундасовой, Мережковскому и многим другим.
Вдобавок имеется резкое несоответствие между количеством известных писем Чехова и встречных писем к нему: так к Вл.И. Немировичу-Данченко сохранилось 28 писем Чехова при 151 к Чехову (т.е. утеряно около 120), для В.В.Билибина соответственно 13/96, для И.Н. Потапенко 7/68 и т.д.
Будь эти письма найдены, многое в биографии Чехова пришлось бы переосмысливать — скажем, Мережковского он высоко ценил и рекомендовал в почетные академики, письма к Потапенко пролили бы дополнительный свет на историю «Чайки» и взаимоотношения с Л. Мизиновой, о значении же его переписки с Немирович-Данченко и говорить нечего — вся история постановок Чехова в МХТ неотделимы от его основателя и бессменного режиссера.
Есть только одно исключение — переписка Чехова с женой, сохранившаяся практически целиком.
Мои подсчеты дают любопытные результаты:
1) Из более чем 1200 писем, написанных Чеховым с 1901 по 1904 гг., Книппер написано 377 (идущей на втором месте сестре 113, в основном делового характера, прочим же на порядок меньше).
2) Из почти 200 адресатов только еще двадцати написано (точнее, известно) десять и более писем (кстати, на третьем месте с 36-ю письмами издатель А. Маркс), а примерно 150 адресатам написано за это время от одного до четырех писем (в основном деловых и поздравлений).
Конечно, письма письмам рознь, однако статистика неумолима: в последние годы жизни только переписка с Книппер позволяет достаточно полно проследить его жизнь.
Вынужденные жить в разлуке, они писали друг другу почти ежедневно, и именно из-за этого их история оказалась наиболее полно документирована.
Но в этой полноте имеется оборотная сторона: именно она позволяет исследователю вольно надергивать цитаты под любую концепцию — ведь как бы ни декларировал автор свою беспристрастность и верность фактам, редко кто начинает писать с чистого листа и меняет свою позицию из-за знакомства с документами.
Среди биографов Чехова самым доброжелательным к Книппер можно назвать Анри Труайя («Антон Чехов«, 1987), но для большинства биографов последних лет Книппер считается недостойной роли жены гениального писателя, поскольку плохо заботилась о доставшемся ей сокровище: больной и заброшенный Чехов сидел в холодной Ялте один-одинешенек (мать, бабушка, горничная, кухарка и работник не в счет) и питался «холодными, как лед блинчиками», а она кутила в Москве и только подгоняла «пиши пьесу», когда в его кабинете было всего 12 градусов тепла!
Так возникает «чеховский» (наподобие стокгольмского) синдром, при котором бедный, несчастный и беспомощный Чехов нуждается в защите от злодейки-жены, для чего их письма используются крайне избирательно и пропускаются именно те отрывки и/или те письма, которые противоречат отстаиваемым биографом концепциям.
В противовес ниже рассказано несколько историй, которые родились из загадочных или неверных историй о Чехове и его жене. Такой подход, насколько мне известно, ранее не применялся — впрочем, о Чехове написано столько, что возможно не я первый.
Но главное не в приоритете — главное то, что эти реальные истории интереснее придуманных в биографиях, хотя в этих историях нет несчастного Чехова и злодейки жены, а есть любящие муж и жена, только вот муж тяжело и неизлечимо болен.
… Бетховен сочиняет наперекор глухоте, Ренуар привязывает кисть к руке, Чехов пишет пьесу — для художника творчество не способ заработка, а способ существования (Антониони после жесточайшего инсульта не разговаривал — жена его выходила и буквально заставила снять «Над облаками», в котором Антониони «оттуда» рассказал несколько историй о жизни здесь) — так Книппер, артисты и режиссеры МХТ не просто заставили Чехова написать «Вишневый сад», но дали ему ощущение своей нужности — и тем если не продлили ему жизнь, то уж конечно сделали ее наполненной.
Банально, но так.
P.S. Письма Чехова и Книппер приводятся «как есть» без исправлений (например, Книппер упорно писала «конфекты»), иногда в них неверна пунктуация — но как написано, так написано.
КАК ЛЕСТНИЦА СКРИПЕЛА (апр. 1900)
В апреле 1900г. О.Л. приехала в Ялту, где и произошло их сближение.
Романтичный А. Труайя («Антон Чехов», 1985г) в гл.XII описал это так:
«… они тайком любили друг друга каждый день. Ольга надевала длинное белое платье, которое нравилось Антону Павловичу больше других ее нарядов, распускала длинные вьющиеся черные волосы, и они падали ей на плечи. Вполголоса она напевала романс Глинки «Не искушай меня без нужды», после любви они ворковали рука в руке, а потом, спустившись с облаков на землю, Ольга варила кофе и делала бутерброды, которые они поглощали с завидным аппетитом, веселясь, как школьники».
«Реалист» Рейфилд («Жизнь Антона Чехова» (1997)) ту же историю рассказывает без песен с бутербродами и распущенных волос:
«Второго апреля [1900-БР] в Ялту приехали Маша и Ольга. Комнату Ольге отвели рядом с Машей, внизу, спальня же Антона была наверху. Лестница громко скрипела, а Евгения Яковлевна [мать Чехова-БР] спала очень чутко, так что ночные визиты актрисы к писателю были затруднены… [через несколько дней] Евгения Яковлевна с Машей перебрались в Гурзуф … [Чехова и Книппер] больше не смущали скрипучие ступени, тревожившие сон Евгении Яковлевны и Маши, когда Ольга с подушкой и свечкой пробиралась в комнату Антона».
…После публикации книги Рейфилда на защиту чести и достоинства Чехова и Книппер встал А. Минкин («Нежная душа. Глава «Тайны Чехова»), возмутившийся тем, что Рейфилд описывает «не визиты актрисы к писателю, а бабы к мужику»:
«Она не за монологами туда ходила. Какой жеманный ханжеский язык. Автор выслеживает коитусы, а пишет «визиты»…»
Избавь Боже от таких заступников!
Именно так (писатель и актриса) называют они друг друга в письмах, и именно к мужчине-Чехову пробиралась женщина-Книппер, но если Минкин не читал переписку Чехова с Книппер, то Рейфилд явно читал ее письмо «о скрипе», поскольку это единственное упоминание скрипучей лестницы во всей их переписке:
«Москва 16-ое авг. 1900
Помнишь, как ты меня на лестницу провожал, а лестница так предательски скрипела? Я это ужасно любила. Боже, пишу, как институтка!»
Вот в этом «ужасно любила» суть эпизода «про скрип», но именно его Рейфилд опускает, как и дальнейшие строки Книппер:
«А вот сейчас долго не писала, скрестила руки и, глядя на твою фотографию, думала, думала и о тебе, и о себе, и о будущем. А ты думаешь?
Мы так мало с тобой говорили и так все неясно, ты этого не находишь? Ах ты мой человек будущего!
А ты меня не забыл, какая я? А ты меня любишь? А ты мне веришь? А тебе скучно без меня?»
Через несколько дней придет ответ:
5 сент. 1900 [Ялта]
«… Милюся моя, ангел мой, я не пишу тебе, но ты не сердись, снисходи к слабостям человеческим. Все время я сидел над пьесой…
Дождя в Ялте нет. Сохнут деревья, трава давно высохла; ветер дует ежедневно. Холодно.
Пиши мне почаще, твои письма радуют меня всякий раз и поднимают мое настроение, которое почти каждый день бывает сухим и черствым, как крымская земля. Не сердись на меня, моя миленькая».
Стоит только прочесть эти строки Книппер и ответ Чехова, чтобы ощутить всю полноту охвативших их чувств — ведь главное в них «Ты меня не забыл? Ты меня помнишь? Ты меня любишь?» и его ответ, что без нее его настроение (читай душа) как высохшая без дождей — с их разлуки — земля.
Так бы мог написать Тургенев, и на уроках литературы школьникам бы объясняли, как передаются переживания героя через описание природы; к слову, еще раз Чехов использует подобные слова о «высохшей траве» через год, не получив два дня писем:
«Опротивело мне все это. Сад наш в Ялте не высох. Высохла только трава. Еще не было от тебя писем, и я не знаю, как ты живешь.»
Но ведь дождей нет не первый день, но только напрасно прождав писем Чехов увидит засохшую траву, ждущую дождя, как он писем.
… А где же подушка и свеча, с которыми Книппер крадется по скрипучей лестнице?
Они появятся три года спустя в письме от 14.10.1903, где Книппер, предвкушая приезд мужа в Москву, напомнит ему их первое лето «Кто приходит к тебе с подушкой и свечой и через несколько часов опять уходит? Кто, кто?».
А Чехов что ответил?
Обычно мужчины реагируют растерянно «И как ты все помнишь!», но по странному стечению обстоятельств именно в этот день еще до получения письма Чехов отправил Книппер телеграмму «Пьеса [Вишневый сад] уже послана. Здоров. Целую. Кланяюсь» и письма будут только о пьесе — как читали, немея от восторга, как дали на одну ночь Савве Морозову, как распределяют роли, как Станиславский «можно сказать, обезумел от пьесы. Первый акт, говорит, читал как комедию, второй сильно захватил, в третьем я потел, а в четвертом ревел сплошь. Он говорит, что никогда ты не писал ничего такого сильного» …
Пьеса, пьеса и еще раз пьеса! — и все же подушка со свечой повторятся еще раз через три недели перед самым его приездом в Москву «Хочется, чтоб венгерец вошел ночью с подушкой и со свечой и потом ворча скрывался?» [Чехов в шутку называл ее «венгерец Книпшиц» и «венгерец» она часто подписывалась — БР].
Пьеса для театра, а воспоминания только для двоих.
Не стерлись за три года, не стали ненужными и этот накал любви так силен, что, кажется, и свеча не нужна!
P.S.
Ночь. Лестница без фонаря.
Напротив за стеной
Мамаша[1] чуткая спала.
Сестра писателя тихонечко сопела.
Свеча с подушкою в руках
И лестница божественно скрипела.
Вот так-то — когда любишь, скрип лестницы скрипке подобен!
КАК ЧЕХОВ АНОНИМКУ ПОЛУЧИЛ (март 1901)
Тема измен О.Л. мужу наверно самая горячая во всей «чеховиане», и редко кто из биографов пройдет мимо письма Чехова о полученной им анонимке, что О.Л. «…в Питере кем-то увлеклась, влюбилась по уши».
Разумеется, наверняка не знает никто, но слухи, слухи!
В книге И. Сухих («Чехов в жизни: сюжеты для небольшого романа» (2010г)). этот эпизод изложен так:
«7 марта 1901 Чехов пишет письмо [Ялта]
Получил анонимное письмо, что ты в Питере кем-то увлеклась, влюбилась по уши. Да и я сам давно уж подозреваю, жидовка ты, скряга. А меня ты разлюбила, вероятно, за то, что я человек не экономный, просил тебя разориться на одну-две телеграммы… Ну, что ж! Так тому и быть, а я все еще люблю тебя по старой привычке, и видишь, на какой бумажке пишу тебе. <…>
Я привез тебе из-за границы духов, очень хороших. Приезжай за ними на Страстной. Непременно приезжай, милая, добрая, славная; если же не приедешь, то обидишь глубоко, отравишь существование. Я уже начал ждать тебя, считаю дни и часы. Это ничего, что ты влюблена в другого и уже изменила мне, я прошу тебя, только приезжай, пожалуйста. Слышишь, собака? Я ведь тебя люблю, знай это, жить без тебя мне уже трудно. Если же у вас в театре затеются на Пасхе репетиции, то скажи Немировичу, что это подлость и свинство»
И. Сухих никак не комментирует этот текст, даже не поясняет, что делала Книппер в Питере в марте 1901 г. — просто Чехов получил анонимку, сдержано пошутил и перевел разговор на духи.
Но вот что стоит между отточиями:
«Ах, какая ты у меня славная, какая умная, дуся! Я прочитываю каждое письмо по три раза — это minimum. Итак, работаю в саду, в кабинете же скудно работается; не хочется ничего делать, читаю корректуру и рад, что она отнимает время. В Ялте бываю редко, не тянет туда, зато ялтинцы сидят у меня подолгу, так что я всякий раз падаю духом и начинаю давать себе слово опять уехать или жениться, чтоб жена гнала их, т.е. гостей. Вот получу развод из Екатеринославской губ.[это у них такая шутка-БР] и женюсь опять. Позвольте сделать Вам предложение.»
… и вот чем письмо заканчивается:
«Обнимаю тебя, изменница, сто раз, крепко целую тебя. Пиши, пиши, моя радость, а то, когда женюсь, буду тебя колотить.
Твой старец Antoine»
Кстати, Чехов и Книппер еще не женаты; она вернулась из Ялты в Москву в середине августа 1900 и пишет сестре Чехова:
«Странно, ты спрашиваешь — на чем порешили с братом твоим. Разве с ним можно порешить? Я сама ничего не знаю и страдаю сильно от этого.»
Правда, вернувшись в Москву, она сообщит Немировичу «про наши грешки» (как выразилась в письме Чехову), Немирович скажет Станиславскому «ее брак с Чеховым дело решенное» и скоро эту новость узнали все в театре.
Потом Чехов ненадолго заехал в Москву в конце 1900 (у Анри Труайя в книге о Чехове опять, на этот раз в гостинице, появятся кофе и бутерброды), затем поехал в Ниццу, откуда и вернулся в середине февраля 1901 в Ялту, где и получил анонимку.
А Книппер что, смолчала? Стала оправдываться, негодовать со словами «как ты мог»? Нет, ответила сразу:
«11-ое марта ночь [1901 г. Петербург]
… Прежде чем ложиться, напишу тебе, милый мой! Твое письмо меня обрадовало, я улыбалась, когда читала его. Анонимные письма всегда правду пишут. Я увлекаюсь и изменяю тебе на каждом шагу — это верно. На то я человек и женщина. И все-таки приду к тебе и буду только твоей. И нам будет хорошо. Понял? Только где мы увидимся? Я хотела бы быть только с тобой. Тебе ездить надоело [в Москву-БР]? Ну, куда-нибудь недалеко удерем. Хочешь, или нет?[…]
А работать ты будешь, если я буду около тебя? Тебе жить будет приятнее со мной, чем одному, а? Отвечай, отшельник противный! Только иеромонахом позволю тебе быть, пока меня нет, а при мне — дудки! А развод уже получили? [Так они шутят-БР] Тогда я подумаю, принять ли мне Ваше предложение».
Но ведь что-то вызвало и анонимку, и переписку — так что это было?
…МХТ в феврале 1901 впервые приехал в Петербург, извечную театральную соперницу Москвы (гастроли открылись 19 февраля «Дядей Ваней» и закрылись 23 марта «Тремя сестрами»).
Приехали после долгих колебаний — успех, по словам Станиславского, должен был означать, что новый театр состоялся, провал — впрочем, именно из-за страха провала гастроли задержались на год (в первые годы существования МХТ «успех» был едва ли не главной темой в переписке Станиславского и Немировича).
И это понятно — актеры — вчерашние студийцы, а еще влиятельное «Новое время» Суворина (одна из немногих газет, читаемая царем) настроена враждебно — словом, поводов для волнений хватало.
Но вышло как в сказке — успех у публики, цветы, обеды, ужины, речи — 1 марта О.Л. пишет А.П.
«25-го был у нас юбилейчик — ты не чувствуешь? А все ты! Играли 50-й раз «Дядю Ваню» и 100-й раз чеховскую пьесу. Вл. Ив. прислал нам чудные цветы в уборную […], а после спектакля мы пили шампанское, и первый тост, конечно, за тебя. Настроение у нас хорошее, несмотря на ругань в газетах.
В публике успех безусловный. […] блестят «Дядя Ваня» и «Штокман». Вчера сыграли «Три сестры». Принимали отлично[…] «
На следующий день: «3-го марта мы на вечеринке у Союза писателей, 4-го обед у них же», потом будет подробное описание, кто был, где сидел (О.Л. на почетном месте в центре):
«Было человек 150. На наших приборах лежали цветы и золотые жетоны от О. Н. Поповой — в форме лиры: с одной стороны написано «Спасибо за правду!», Петерб., год и число, на другой — фамилия. Места всем были записаны. Я сидела на самом почете, в середине главного стола […] Я была в гладком черном бархатном платье с кружевным воротничком и причесана у парикмахера — тебе это интересно или нет?»
Затем «Кутили до 6-ти час. и не хотелось уходить.»; затем как она выступала, что читала на концертах, что пишут, как не пожелала общаться с Яворской и Авиловой (женщина! Так впоследствии в Ялте, когда Чехов уединился с Комиссаржевской, Книппер, по словам сестры Чехова «ходила по саду как тигрица»; так позднее, после просмотра Мизиновой, хотевшей поступить в театр, мстительно заметит, что «Санин [второй режиссер и будущий муж Мизиновой! — БР] посоветовал — не при ней! — открыть модный магазин»), а затем, до получения письма про анонимку, что закрутилась, скучает и что летом свободна, и планы куда бы поехать.
…Кстати, даже через много лет после описываемых событий Книппер отказывалась говорить о Мизиновой, замечая «Я ее мало знала» и через 30 лет сестра Чехова, написав Книппер «Помоги мне написать о Комиссаржевской. Я совсем мало о ней знаю.», добавит: «Теперь ревность тебе не помешает, и ты сможешь написать спокойно».
Именно в эти дни и написана анонимка, т.к. письмо в Ялту идет 3-4 дня, потом обмен письмами, и пристыженный Чехов 16.03.1901 поставит точку:
» […] здравие мое становится, по-видимому, совсем стариковским — так что ты в моей особе получишь не супруга, а дедушку, кстати сказать. Я теперь целые дни копаюсь в саду, погода чудесная, теплая, все в цвету, птицы поют, гостей нет, просто не жизнь, а малина. Я литературу совсем бросил, а когда женюсь на тебе, то велю тебе бросить театр, и будем вместе жить, как плантаторы. Не хочешь? Ну, ладно, поиграй еще годочков пять, а там видно будет. […]
Пиши мне, моя хорошая дуся, твои письма доставляют мне радость. Ты изменяешь мне, потому что, как ты пишешь, ты человек и женщина, ну ладно, изменяй, только будь человеком таким хорошим, славным, какая ты есть. Я старичок, нельзя не изменять, это я очень хорошо понимаю, и если я сам изменю тебе как-нибудь нечаянно, то ты извинишь, так как поймешь, что седина в бороду, а бес в ребро. Не так ли?»
Все показали зубки и сохранили лицо и никаких ссор или упреков не последовало — недоброжелателей (завистников, врагов) у О.Л. хватало, а Чехов хорошо представлял себе закулисные нравы.
Просто вырвалось, но вместо оправданий и «как ты мог» увидел О.Л. в ярости — и успокоился.
Поворчал для сохранения лица, и продолжил строить планы на лето.
P.S.
Планы на лето они начали строить еще до этой истории — сначала О.Л. напишет, что в Ялту не поедет, потому что «не может видеть недоумение Маши и страдания матери [Чехова-БР]», но стоит Чехову только заикнуться, что тогда он, несмотря на кашель, приедет в Москву, как сразу ответит:
«[…] Перед театром я получила твое письмо, милый мой! Не смей ездить в Москву ни под каким видом. Я приеду к тебе и буду за тобой ухаживать, тебя любить и устроим так, чтоб всем было хорошо и тепло и ловко — хочешь?»
… А теперь вернемся в начало — неужели Сухих не знал ответного письма Книппер?
Сомнительно — оно приведено и в их «Переписке» 1934 г., и в первом томе издания 2004 (Москва. Издательский дом «Искусство»), и в ПССП, т. 9. Письма, 1900 — март 1901. — М.: Наука, 1980. — С. 218-220 и в Интернете в ФЭБ ЭНИ…
Скорее всего это позиция Сухих, не приведшего в главе о женитьбе Чехова ни одного письма Книппер, зато давшего обширные выдержки из воспоминаний самых разных людей — например, Б. Лазаревского с упоминанием того, что О.Л., по словам сестры писателя, не хотела его принимать, хотя причина этого очевидна — Чехов неоднократно в письмах Книппер жаловался на его назойливость:
«…Лазаревский из Севастополя; сообщил, что вечером приедет ко мне, пожалуй, останется ночевать, и опять я буду злиться»
«…Каждый день что-нибудь мешает жить и писать; сегодня, например, с утра явился Лазаревский (писатель в морской форме) и сидит, сидит, мучительно сидит, и неизвестно, когда его унесет нелегкая.[…] Лазаревский все здесь, страшно накурил в гостиной.»
«… я не в духе. И оттого, что опять был Лазаревский»
На последнее О.Л. ответит «Будь здоров, весел, не кисни, гони скучных людей вроде Лазаревского» (кстати, назойливость Лазаревского отмечала и М.Ф. Андреева).
Замечу, что это отсутствие ответа Книппер по поводу анонимки традиционно для изданий переписки Чехова — его нет в «Переписке Чехова» (ни в двухтомнике 1984, ни в трехтомнике 1996), а пишущие об анонимке умалчивают, что Чехов с Книппер еще не женаты, для чего убирают середину с «позвольте сделать предложение» и конец с «когда женюсь на тебе» — трюк простой, но эффективный.
Вот и вся история про анонимку.
КАК ЧЕХОВ И КНИППЕР ПОЖЕНИЛИСЬ (май 1901)
«Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата! Уж как он крепился, не поддавался человек, но судьба пришла, и кончено!» (Письмо М.П.Чеховой к Книппер, 30 мая 1901 г.)
В мае 1901г. Чехов послал матери телеграмму «Благословите, женюсь» и, не ожидая ответа, обвенчался с ведущей актрисой МХТ Ольгой Леонардовной Книппер.
Это решение далось ему нелегко: и сестра писателя отговаривала его от женитьбы, и родные Книппер были далеко не в восторге от ее романа с Чеховым, и сам он то говорил Поссе, что не может жениться на актрисе, то писал Бунину «хочу жениться» (14.03.1901), то через десять дней ему же, зовя в Ялту «Жениться я раздумал, не желаю, но всё же, если Вам покажется в Ялте скучно, то я, так и быть уж, пожалуй, женюсь.»
Одна Книппер точно знала, чего хочет, и весной 1901г. перед Чеховым встала дилемма — либо жениться, либо потерять любимую женщину; подталкивая его Книппер, будто шутя, писала:
«<…> Противный Вишневский клянется и божится и крестится, что через год или два я буду его женой — каково?! Он всегда шутит на эту тему, а вчера я даже немного рассердилась. Само собой, говорит, сделается!»
…Ольга Книппер за два года стала одной из ведущих актрис новообразованного МХТ (Станиславский чуть позже назовет ее «необходимейшей»), о ней восторженно отзывается Горький «Книппер — дивная артистка, прелестная женщина и большая умница», о ней пишут статьи, ее окружает цвет московской интеллигенции.
Влюбленная в Чехова художница Мария Дроздова, едва познакомившись с Книппер, так опишет свои впечатления:
» … мне так хотелось быть такой же милой, тоненькой и изящной, как она, даже иметь усики, дорогой мне казалось, что я иду легче, как Книппер, и что я сама так же свежа и бодра, как она <…> Была я недавно в Художественном, любовалась на Книппер, ну и молодчина же она. Она и поет, а я и не знала. Я понимаю, что в нее можно влюбиться насмерть <…> Вы как-то мне говорили в Мелихове, что если Вы влюбитесь, то можете свободно уехать и все забыть, мне почему-то кажется, что Вы влюблены не на шутку в Книппер и хотите уехать за границу, по-моему, совсем не надо»
И еще одно свидетельство, на этот раз В. Шверубовича, сына ее лучшего друга В.И. Качалова, близко наблюдавшего Книппер во время гастролей по России, Европе и США в 20-х годах:
» Была ли Ольга Леонардовна добра? Это не имело в ней значения — она была больше чем добра, она была благожелательна, доброносна, и добрыми делались от нее другие. С ней было всегда легко, жизнь и люди казались лучше при ней, она была светла и несла, распространяла свет, при ней хотелось быть и жить лучше и лучшими видеть людей. <…> Группа наша была «качаловская», Качалов был ее знаменем, но нашим радостным барабанщиком была она, наша дорогая Книпперуша.»
…Толстой в «Войне и мире», характеризуя Наташу писал, что она не удостаивает себя быть умной — так и Книппер обладала даром пленять всех, кто ее знал.
Включая Чехова, который писал-говорил о ней только восторженно-ласково, но об этом потом, а осенью 1900 г. Чехов ненадолго заехал в Москву и уехал за границу, оттуда возвратился в Россию только в феврале 1901.
И сразу пишет из Ялты:
» Милюся, мамуся моя дивная, я тебя обнимаю и целую горячо. Пятнадцать дней был в дороге, не получал писем, думал, что ты меня разлюбила, и вдруг теперь привалило и из Москвы, и из Питера, и из-за границы».
Книппер готова мчаться к нему по первому зову, но долго так продолжаться не может:
«Антончик, знаешь? Третьего дня мать пела на рауте (благотв.) в Строган. училище, по желанию велик. княгини, кот. сама выбирала романсы. После концерта она с Сержем [муж, вел.кн. Сергей Александрович-БР] подошли к маме, жали ей руку и первый вопрос вел. княг. был: «Ваша дочка в Москве? Когда же ее свадьба? А как его здоровье?» Как тебе это нравится? Мама стала в тупик и замялась, т.к. сама ничего не знает. Вел. княг. очень осведомлялась о тебе. Что за безобразие! Не желаешь ли ее пригласить в посаж. матери? Затрепали нас с тобой. Забыла было рассказать тебе сей случай. Ну, addio, до свиданья, дорогой мой, живи хорошо, люби меня и приезжай скорей.»
«Приезжай» означает поженимся.
И Чехов решается: 25 апр.1901 г. он пишет будущей жене:
«Собака Олька! Я приеду в первых числах мая. <…>
Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться. Из церкви укатить бы не домой, а прямо в Звенигород. Или повенчаться в Звенигороде. Подумай, подумай, дуся! Ведь ты, говорят, умная.»
Еще через неделю Чехов ответит Книппер на письмо о Вишневском и великой княгине:
«<…> Скоро, скоро увидимся. Я выеду из Ялты 5 мая или, самое позднее, ‑ 10-го, смотря по погоде. Затем поедем на Волгу, одним словом, будем делать все, что ты только пожелаешь. Я в твоей власти.
Если ты выйдешь за Вишневского когда-нибудь, то не по любви, а из расчета. Рассудишь, что малый он ничего себе, и выйдешь. Очевидно, он рассчитывает на то, что скоро ты овдовеешь, но скажи ему, что я, назло, оставлю завещание, в котором запрещу тебе выходить замуж.
<…> Что касается великой княгини, то передай ей, что быть у нее я не могу и никогда она меня не увидит; если же выйдет какой-нибудь скандал, например с паспортом, то я пошлю к ней тебя.»
…В письме сестре Чехова Книппер описывает венчание с юмором:
«Для меня все события этого дня прошли как сон. Во-первых, я не спала последней ночи и встала с сильной головной болью и натощак в 8 ½ ч. утра отправилась к Туру доканчивать свой зуб, кот. он мне отлично починил. Вернувшись <…> в 2 ч. пообедала, надела беленькое платьице и поехала к Антону. С матерью все объяснилось, хотя она была сильно огорчена и обижена, что я ее оставила как бы в стороне, но ведь я сама не знала до последнего дня, когда мы будем венчаться. Свадьба вышла преоригинальная. Зина [прислуга – БР] приходила в ужас, хотя и крестила и плакала, одевая меня. Мама отнеслась ко всему умно, т.к. я объявила, что если поднимутся рыдания, то я убегу из дому. Свидетелями были д<ядя>Саша, Володя [брат-БР], Зейферт и студ. Алексеев, все это устраивалось накануне венчания, взяли первых попавшихся. Больше в церкви не было ни души, у ограды стояли сторожа.»
Сразу после венчания супруги Чеховы отправились не в свадебное путешествие, а на кумыс: Чехов серьезно болен и планирует два месяца провести в санатории под Уфой.
Во всей этой истории есть неясности с датами Книппер напишет М.П.Чеховой о поездке18 мая [1901 г. Москва – Ялта] :
«Антон был у доктора, беседовал 2 часа. Утешительного мало – процесс не остановился. Прописал ехать на кумыс <…> Я варю Антону какое-то лекарство, толку в ступе, отстаиваю и кипячу – это для кишок. Дай Бог, чтоб кумыс помог ему хорошенько! Как только все устрою, так и поедем.»
На следующий день 19 мая 1901 г. Чехов пишет Иорданову:
«На кумыс я еду, благодаря кашлю. Притупление под правой лопаткой увеличилось в последнее время, и кашель усилился.»
Значит, поездка на кумыс вдвоем дело решенное, но сестре Чехов сообщает о поездке только 20-го:
«На кумысе, скучнейшем и неудобном, придется пробыть два месяца. Уж я не знаю, что мне делать, как быть. Ехать одному скучно, жить на кумысе скучно, а вести с собой кого-нибудь было бы эгоистично и потому неприятно. Женился бы, да нет при мне документов, все в Ялте, в столе.»
Как появились нужные документы неясно, но 25 мая 1901, в день венчания, Чехов пишет несколько писем и посылает телеграмму матери «Милая мама, благословите, женюсь. Все останется по-старому. Уезжаю на кумыс.»
… Еще через три дня Книппер с дороги напишет Марье Павловне:
«Милая Маша, я все смеюсь, как пишет мой «супруг» – ты этому веришь? Поневоле засмеешься – завез меня куда-то в Вятскую губ., посадил в избу, кормит севрюжкой. «Он» велит написать, что я одурела от счастья – ты веришь? «Он» очень мил, весел, бьет меня по нескольку раз на день и велит считать себя счастливой. На пароходе было великолепно, ели стерляди, пили чай и были веселы.»
Уже в санатории Чехова догонит письмо от сестры, отговаривающее от женитьбы:
«Для меня лично свадебная процедура ужасна! Да и для тебя эти лишние волнения ни к чему. Если тебя любят, то тебя не бросят, и жертвы тут никакой нет, эгоизма с твоей стороны тоже нет ни малейшего. Как это тебе могло прийти в голову? Какой эгоизм? Окрутиться же всегда успеешь. Так и передай твоей Книпшиц»,
на которое он ответит
«Не знаю, ошибся я или нет, но женился я, главным образом, из того соображения, что, во-первых, мне теперь более 40 лет, <…> и если понадобится разойтись с ней, то я разойдусь ничтоже сумняся, как будто и не женился; ведь она самостоятельный человек и живет на свои средства. Затем, важно соображение, что эта женитьба нисколько не изменила образа жизни ни моего, ни тех, кто жил и живет около меня. <…> я в Ялте по-прежнему буду проживать один.»
Очень трезвое и невеселое письмо, резко контрастирующее с его письмами Книппер до и сразу после женитьбы — умный Чехов предвидел возможные трения жены с матерью и сестрой и заранее успокаивал родных.
Трения действительно были с обычными «Ноги не будет!» и «Как она могла!»; Марья Павловна даже просила Бунина подыскать ей жениха и писала невестке, что «хорошие люди ищут ей жениха»; Бунин отшутился, что надо ждать до осени, ибо летом с женихами плохо…
…В начале июля 1901, через месяц вместо запланированных двух, смертельно скучающие в санатории Чехов с женой отправились в Ялту, откуда в конце августа Книппер уехала в Москву.
Чехов проводил ее до Севастополя, где переночевал в гостинице и утром 21-го августа написал первое письмо жене:
«Милая моя, дуся, жена моя хорошая, я только что поднялся с постели <…> Я тебя очень люблю и буду любить. Всем своим поклонись. Крепко тебя целую сотни раз, крепко обнимаю и рисую в воображении разные картины, в которых я да ты и больше никого нет и ничего».
Через день новое письмо:
«Жена моя чудесная, друг мой милый, вчера я приехал опять в Ялту. <…> Я тебя люблю, дуся моя, очень люблю. Поклонись маме, дяде Саше, дяде Карлу, Вишневскому, Немировичу и всем. Целую тебя и крепко обнимаю, моя дорогая, неоцененная. Храни тебя бог. Благословляю тебя. Пиши, пиши и пиши каждый день, иначе будешь бита. Ведь я очень строгий и суровый муж, ты это знаешь.»
В тот же день еще письмо, на следующий день, 24-го, еще, 25-го еще:
«Сегодня, дусик мой, ровно три месяца, как мы повенчались. Я был счастлив, спасибо тебе, моя радость, целую тебя тысячу раз. <…> Обнимаю тебя крепко, крепко. Твой муж и твой друг на веки вечные. Антон.
Когда мы увидимся?»
… Они писали друг другу почти ежедневно и за шесть лет знакомства написали около 850 писем!
* * *
…По Толстому «все счастливые семьи похожи друг на друга» – это и так, и не так, но семья, где муж с женой, вынужденные жить в разлуке, день за днем обмениваются любовными письмами, уникальна: подражая библейской истории про Иакова и Рахиль можно сказать, что «писал Чехов жене во все дни разлуки три года изо дня в день, потому что любил ее».
(продолжение следует)
Примечание
[1] «Мамашей» в семье Чехова любовно величали мать Евгению Яковлевну
