СЕМЬ ИСКУССТВ

Важно заметить, что в отличие от мнения некоторых отечественных авторов, полагающих, что «правый компас» это тот, который находится справа или по правому борту, выражение «по правому компасу» означает, что это — «правильный компас», поскольку взятый с него пеленг исправлен поправкой, учитывающей магнитное склонение и погрешности инструмента.

[Дебют]Глеб Перепиляк

ПЕРВАЯ РУССКАЯ НАУЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В БРАЗИЛИЮ 1821-1829 ГГ.

(астрономо-геодезические работы)

Почти два столетия прошли со времени начала русской научной экспедиции в Бразилию под руководством академика Г.И. Лангсдорфа. Практически полностью забытая в России с момента своего завершения в 1829 г., она только в первые десятилетия ХХ века стала постепенно привлекать возрастающее внимание отечественных ученых. Первым из них стал российский путешественник Г.Г. Манизер, который в 1915 г. случайно обнаружил часть ее материалов в Рио-де-Жанейро, а затем и в Петербурге. Однако, в условиях начавшейся Первой мировой войны, а затем революционных событий и гражданской войны в России, о путешествии Лангсдорфа было известно весьма ограниченному кругу специалистов. В результате, сведения об экспедиции были впервые опубликованы в СССР только лишь в 1929 г. [1, кол. 43‒54], а книга Г.Г. Манизера, пробудившая серьезный интерес к путешествию Лангсдорфа, появилась еще позже, в 1948 г. [2].

В 1953 г. сотрудница Института этнографии АН СССР Н.Г. Шпринцин обнаружила в фондах Ленинградского отделения Архива Академии наук СССР (ЛОААН) рукопись под названием «Путешествие Лангсдорфа в Южную Америку в 1820-х годах», составленную русским морским офицером Н.Г. Рубцовым, участвовавшим в этой экспедиции в качестве астронома и картографа [3, л. 51‒79].

 В более поздние сроки, в 50‒60 гг., были выявлены и исследованы сохранившиеся в отечественных архивах неизвестные ранее документы экспедиции, в том числе записи, докладные, астрономические материалы Н.Г.  Рубцова, а также карты и планы отдельных участков территории Бразилии и ряда населенных пунктов, выполненные им с большой тщательностью и высокой точностью.

Найденные материалы позволили в 60‒70 гг. провести несколько крупных конференций, посвященных первой русской экспедиции по Бразилии, а ряду специалистов, среди которых необходимо особо выделить отечественного историка Б.Н. Комиссарова, опубликовать сведения о научной деятельности участников путешествия и сборе ими географической, этнографической информации и сведений о бразильских недрах, флоре и фауне.

В этих условиях, когда вышеперечисленные вопросы достаточно полно изучены, а на протяжении ХIХ‒ХХ исследованы собранные в ходе экспедиции коллекции (энтомологическая, орнитологическая, ихтиологическая, зоологическая, ботаническая и минералогическая), возникает ощущение, что о путешествии Лангсдорфа уже все известно и ничего нового о нем сообщить невозможно. Однако же, факты указывают, что это далеко не так и что всестороннее освещение итогов экспедиции требует, в частности, проанализировать работу Н. Г. Рубцова по ее топографическому и картографическому обеспечению.

Единственная, на данный момент, попытка сделать это, хотя и в ограниченном масштабе, была предпринята в Бразилии в мае 2011 г. в ходе I Бразильского симпозиума по истории картографии.

Подоплекой же этой работе послужила организованная в 2010 г. в Сан-Пауло, Бразилиа и Рио-де-Жанейро российско-бразильская выставка, посвященная экспедиции, в ходе которой особый интерес присутствовавших вызвали маршрутные карты и планы бразильских населенных пунктов, выполненные  Н.Г. Рубцовым и хорошо сохранившиеся в фондах Российского государственного архива военно-морского флота. Высокое качество этих картографических материалов и их феноменальное совпадение с результатами космической съемки стали предметом обсуждения как специалистов, так и обычных посетителей, невольно задававшим вопрос о том, каким образом можно было добиться такой точности в начале XIX в., когда методы и инструментальная база астрономических наблюдений и геодезических измерений еще не были так развиты, как в настоящее время.

Важно заметить, что, первоначально, при разработке замысла о проведении экспедиции, Г.И. Лангсдорф, будучи с 1813 г. генеральным консулом России в Рио-де-Жанейро, не планировал проводить в ходе ее какие-либо топографические и картографические изыскания, намереваясь сосредоточиться только лишь на сборе научных образцов и сведений для последующей передачи их в Императорскую академию наук. Именно таким образом он поступил, когда совершал свои предварительные путешествия в горный массив Серра-душ-Оргауш в 50 км к северо-востоку от столицы Бразилии (декабрь 1815 г.) и в провинцию Минас-Жераис (конец 1816 –начало 1817 г.).

В этой связи, прибыв в начале марта 1821 г. в Петербург, Лангсдорф, представляя в Академию наук свои предложения по организации экспедиции, не включил в них расходы на проведение астрономо-геодезических работ. Не были они предусмотрены и в докладной записке, а также в проекте сметы поданной им в порядке подчиненности управляющему Иностранной коллегией графу К.В. Нессельроде (13 июня 1821 г.) для последующего утверждения на высочайшем уровне [5, л. 2‒2 об.].

Такое решение состоялось уже 15 июня 1821 г. во время личной аудиенции Лангсдорфа у императора Александра I. А спустя неделю (21 июня) последовал царский рескрипт на имя министра финансов Д.А. Гурьева о выделении для целей экспедиции 40 000 рублей ассигнациями единовременно и по 10 000 рублей ежегодно [6, л. 1‒1 об.]. При этом экспедиция должна была финансироваться по линии ведомства иностранных дел, а ее руководителю предоставлялись неограниченные права в подборе участников и выборе маршрутов следования.

Ободренный быстрым успехом Лангсдорф стал срочно готовиться к возвращению в Бразилию, решив накануне отъезда, намеченного на 03 июля 1821 г., нанести прощальный визит в Петербурге своему бывшему тестю — академику Ф.И. Шуберту [1], крупному астроному и топографу, на дочери которого он был женат первым браком [7, с. 136]. Именно Ф.И. Шуберт, имевший обширный опыт участия в географических экспедициях, в том числе в 1805‒1806 гг. в составе посольской миссии, следовавшей в Китай [8, с. 63], и посоветовал на этой встрече Лангсдорфу включить в число участников предстоявшего путешествия по Бразилии специалиста, способного определять географические координаты по маршруту следования и составлять картографические материалы [9, с. 501].

Предположительно, при этом мог обсуждаться вопрос и о том, где можно подобрать необходимую кандидатуру. Ведь и Шуберт, и Лангсдорф должны были понимать, что основную часть работ астроному придется проводить на суше, а для этих целей лучше всего подошел бы топограф.

 В этой связи нельзя исключать, что у Лангсдорфа могла возникнуть мысль включить в состав экспедиции такого специалиста из Европы (так как он это сделал в отношении всех остальных участников). Но, по всей видимости, Ф.И. Шуберт отговорил его от этого, порекомендовав пригласить все же именно российского топографа, чтобы придать экспедиции дополнительное «русское лицо». Тем более, что в России уже длительное время существовала военно-топографическая служба, с 1812 г. действовало Военно-топографическое депо, а во второй половине 1821 г. сыном Шуберта (Ф.Ф. Шубертом [2]) велась активная подготовка к созданию Корпуса военных топографов [10, р. 1.5, с. 87].

Однако Лангсдорф, видимо вспомнив швейцарского астронома Горнера [3], а также штурманов «Надежды» (Ф. Каменьщиков) и «Невы» (Д. Калинин), с которыми он совершил кругосветное плавание в составе экспедиции Крузенштерна 1803‒1806 гг. и высокую квалификацию которых он мог наблюдать воочию, обратился к своему хорошему знакомому и известному мореплавателю В.М. Головнину с просьбой подобрать необходимого специалиста и направить его в Бразилию с оказией.

При этом Лангсдорф несомненно знал, а может и специально надеялся на то, что Головнин, в то время капитан-командор [4], помощник Директора Морского корпуса — адмирала П.К. Карцова, будет вести поиски прежде всего среди русских моряков.

Так и произошло. Уже 29 августа 1821 г. из Коллегии иностранных дел в Военную по флоту канцелярию при морском министре маркизе И.И. де Траверсе поступило письмо от графа Нессельроде следующего содержания:

«Статский советник Лангсдорф, при отъезде из Петербурга, просил флота капитана Головнина приискать чиновника из штурманов, который бы согласился сопутствовать ему в предпринимаемом им, по воле Государя Императора, путешествии в Южной Америке и который мог бы заняться астрономическими наблюдениями. Капитан Головнин нашел способного к тому чиновника, а именно штурманского помощника унтер-офицерского чина Нестера Рубцова, находящегося здесь в Петербурге».

Далее в письме сделана приписка: «Рубцов согласен, но просит сохранить ему соответствующее его чину содержание и стаж, уже предварительно доложено Императору и он согласен» [11].

Весь опыт службы Василия Михайловича Головнина, совершившего два кругосветных плавания, с 1823 г. генерал-интенданта Российского флота, всегда исключительно ответственно относившегося к своим обязанностям и обещаниям, указывает на то, что он не мог выполнить просьбу Лангсдорфа, как говорится, «спустя рукава» и остановиться на первой попавшейся кандидатуре.

 Скорее всего, в период с начала июля по конец августа 1821 г. на Балтийском флоте, в том числе и на кораблях Учебного отряда, на которых проходили практику кадеты Морского корпуса, осуществлялся активный поиск среди штурманов, по своим качествам подходившим для участия в экспедиции. Сюда, помимо уровня профессиональной квалификации, наверняка относились и такие критерии как относительно молодой возраст, отсутствие обременительных семейных уз и хорошее знание европейских языков, особенно немецкого, поскольку Головнин вполне резонно мог предполагать, что остальные участники путешествия будут подобраны Лангсдорфом прежде всего из числа немецко-говорящих ученых.

 В случае если потенциальный кандидат не имел опыта ведения астрономических наблюдений на суше и тем более в Южном полушарии, требовалось, кроме того, организовать его обучение. Организационный механизм такой переподготовки флотских кадров уже существовал в рамках межведомственного взаимодействия Морского министерства и Академии наук, в которой за эти вопросы отвечал уже упоминавшийся выше академик Ф.И. Шуберт. В этих целях он, в 1805 г., был избран почетным членом Государственного Адмиралтейского департамента.

Но каким образом, все же, возникла кандидатура Н.Г. Рубцова? Ведь В.М. Головнин, будучи помощником директора Морского корпуса (в нынешнем понимании — его первый заместитель и начальник строевого отдела), фактически руководил повседневной деятельностью этого военно-учебного заведения, поскольку адмирал П.К. Карцов появлялся в Корпусе чрезвычайно редко. Головин не мог надолго отлучаться, чтобы лично искать нужную кандидатуру среди штурманов, тем более что большинство из них находилась в Кронштадте или на кораблях Балтийского флота, задействованных в очередной летней кампании.

 В этой связи можно предположить, что задача эта могла быть решена с помощью личных связей Головнина, в том числе его родственников по линии жены — ее родных братьев, морских офицеров, Феопемпта и Нила Лутковских.

Первый из них участвовал в плавании Головнина на транспорте «Камчатка» в 1817–1819 гг., проживал в его доме на Галерной улице в Петербурге, а в 1821 г. вновь ушел в кругосветное путешествие на шлюпе «Апполон», который, кстати, и доставил Рубцова в Бразилию. В том, что касается Нила Лутковского, то в 1821 г. он часть времени служил в Кронштадте (до своего перевода в Архангельский порт) и тоже мог знать Рубцова.

 Сообщая вице-канцлеру К.В. Нессельроде о подобранном кандидате, Василий Михайлович Головнин наверняка осознавал всю долю своей ответственности, обусловленную стремлением не подвести Лангсдорфа и тем, что окончательное решение о включении Рубцова в состав экспедиции, в силу необходимости преодоления межведомственных барьеров, будет принимать лично император.

На это наверняка полагался и граф Нессельроде, который, пользуясь правом личной аудиенции у Александра I, получил от него согласие по кандидатуре Рубцова, да еще и указал это в своем письме И.И. де Траверсе.

Из материалов, хранящихся в фондах Санкт-Петербургского филиала Архива РАН (СПФ АРАН), известно, что В.М. Головнин имел по меньшей мере одну личную встречу с Н. Рубцовым летом 1821 г., на которой объяснил ему суть предстоящей работы и другие детали организации командировки в Бразилию, вплоть до порядка оснащения необходимыми инструментами и пособиями, и даже объявил размер годового содержания, которое было установлено в размере 1500 рублей [12, л. 11].

Похоже, что представший перед капитан-командором Головниным выходец из простой семьи, 22-летний унтер-офицер, выпускник Штурманского Балтийского флота училища 1818 г., не имевший значительного опыта в ведении астрономических и картографических работ, все же завоевал симпатии опытного моряка и получил от него необходимые советы и напутствия. Вполне резонно будет и предположить, что Василий Михайлович, видя у Рубцова недостаток опыта практической работы, посоветовал ему использовать время на переходе шлюпа «Апполон» из Кронштадта в Бразилию для своей доподготовки, для чего дал соответствующие инструкции уже упомянутому выше мичману

Ф. Лутковскому, а также штурману корабля Григорию Никифорову, с которым совершал кругосветное плавание на транспорте «Камчатка».

Скорее всего, им же было поручено приобрести в Англии необходимые для работы Рубцова в Бразилии инструменты.

Дело в том, что вследствие существовавшей в России того периода нехватки научных и астрономических приборов и инструментов, они зачастую приобретались за рубежом (в основном в Англии). При этом многие офицеры российских кораблей, почти все увлекавшиеся наблюдениями небесных светил в целях определения географических координат, закупали секстаны, хронометры и другое имущество за свой счет.

Так поступил, в частности, лейтенант П.С. Нахимов — будущий герой Синопского сражения и руководитель обороны Севастополя во время Крымской войны 1853‒1856 гг., входивший в состав экипажа фрегата

«Крейсер» под командованием капитана 2 ранга М.П. Лазарева и во время стоянки корабля в Портсмуте в сентябре 1822 г. совершивший специальную поездку в Лондон в целях приобретения необходимых ему инструментов и карт, а также посещения Гринвичской обсерватории [13, с. 24‒25].

В том, что касается секстанов, то наиболее популярными среди русских моряков были инструменты, изготовленные английскими мастерами Траутоном и Доллондом. Они же, вследствие тщательности изготовления и высокой точности, были одними из самых дорогих по своей стоимости. Достаточно сказать, что Траутон применял в качестве одного из исходных материалов для изготовления секстанов платину.

Конечно, корабли, отправлявшиеся в плавание, снабжались и по линии Государственного Адмиралтейского департамента. Об этом можно судить, в частности, по Ведомости «О суммах, потребных для покупки разных провизий и других вещей для двух судов отправляющихся в Америку», составленной в марте 1821 г. в связи с подготовкой шлюпа «Апполон» и брига «Аякс» к кругосветному плаванию [14, л. 222]. В ней, на приобретение в Англии двух секстанов из 6-ти, положенных для двух кораблей, отпускалась сумма в размере 42 фунтов или 1061 русскими деньгами, а на покупку там же четырех хронометров (из 4-х положенных по нормам) — 300 фунтов (7580 в российской валюте). Кроме того, в ведомости предусматривалось приобретение в Англии 32 экземпляров Морских альманахов, содержащих астрономические таблицы с данными на 4 года вперед.

 Как справедливо отметил Б.Н. Комиссаров, необходимые для работы Рубцова инструменты и приборы были действительно приобретены в Портсмуте. По прибытии «Апполона» в Рио-де-Жанейро в январе 1822 г. они были оплачены (всего 8,5 тыс. рублей) из сумм, выделенных Министерством финансов по смете экспедиции в Бразилию, утвержденной Александром I в июне 1821 г. [15, с. 30]. Все это совпадает с записью в дневнике старшего офицера «Апполона» С. Хрущова о том, что в декабре 1821 г. «в Портсмуте закупили инструменты и разные вещи, которые предполагалось взять в Англии» [16, с. 200], а также с отчетными материалами Рубцова, исполненными после возвращения из экспедиции.

 Состав приобретенного комплекта, включавшего, как указывает Комиссаров: «хронометр в ящике, секстан, большой компас, малый компас, гигрометр, магнитную стрелку, серебряный шагомер и 6 термометров» [цитируется дословно — ГП], в основном, совпадает с Ведомостью имущества, принятого от Рубцова в октябре 1829 г. по возвращении в Россию, и позволяет сделать вывод о том, что приобретение инструментов производилось, в целом, со знанием дела и с учетом особенностей предстоявшей экспедиции по внутренним районам Бразилии. Тем более, что помимо перечисленного Комиссаровым имущества, в комплект входили еще карманный секстан, искусственный горизонт, магнит, оптическая труба и два барометра [17, л. 10].

Однако следует отметить, что приобретенный комплект имел и недостаток, заключавшийся в наличии в нем только лишь одного хронометра, что затрудняло контроль за суточным ходом часового механизма (путем сличения с показаниями других хронометров). Поэтому неясно, почему Ф. Лутковский, да и Никифоров (если конечно это были они), сами имевшие в своем распоряжении на «Апполоне» три хронометра [16, с. 202], допустили подобную оплошность. Возможно, что какую-то роль в этом сыграли отсутствие в Портсмуте достаточного количества приборов, готовых к продаже, или же ограниченность средств корабельной кассы, из которой были оплачены произведенные расходы, хотя и с перспективой взаиморасчета, как уже указывалось выше, в Рио-де-Жанейро.

 Вышеуказанный недостаток приобретенного комплекта, по-видимому, стал очевиден в апреле–мае 1822 г., когда, в связи с прибытием в порт российских шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный», возвращавшихся от берегов Русской Америки в Кронштадт, Рубцов имел возможность участвовать в часто практиковавшихся в то время групповых упражнениях офицеров кораблей по определению широты и долготы. Тем более, что на борту этих кораблей находились весьма грамотные специалисты (в том числе будущий академик П. В.  Тарханов [5], крупный отечественный специалист в области астрономии).

Во время таких мероприятий было принято проводить измерения многократно, с тем, чтобы вычислив среднее статистическое значение параметра, добиться максимальной точности и, зная точные координаты места, выявить систематические погрешности инструментов.

 Здесь следует иметь в виду, что в первые десятилетия XIX века определение широты и долготы места производилось раздельно, поскольку метод французского астронома М. Сент-Илера, основанный на теории круга равных высот, еще разработан не был [18, с. 161‒166]. При этом широта определялась в Северном полушарии как по высоте Полярной звезды, так и по меридиональным высотам Солнца. В Южном же полушарии, где направление земной оси проходит через воображаемую точку в созвездии Южный крест, что делает применение секстана весьма затруднительным, широта определялась почти всегда по измерениям высоты Солнца, при прохождении его через меридиан. Ясно, что для окончательного расчета значения широты, наблюдатель должен был иметь при себе данные по склонению Солнца на конкретные дни и время.

Определение долготы было значительно более трудной задачей. До середины XVIII века мореплаватели и путешественники решали ее преимущественно методами счисления пути корабля или маршрута следования по суше. Это приводило к большим ошибкам в определении координат.

Так, подписанный в 1494 г. между Испанией и Португалией Договор о разграничении колониальных владений в Атлантике и в Южной Америке (Tratado de Tordesillas) устанавливал разграничительную линию в 370 лигах (около 2200 км) к Западу от островов Зеленого мыса. Предпринятые в XV‒XVI вв. многочисленные попытки определить ее географическую долготу давали результаты, которые разнились от 42^о30^′ до 45^о30^′ з. д., что предопределило различные межгосударственные противоречия и споры [19, с. 15].

В 1755 г. Тобиас Майер [6], основываясь на идеях средневековых ученых, разработал способ вычисления долготы по измерениям угловых расстояний между Луной и другими небесными телами, в том числе Солнцем. Сущность способа, получившего название «Метод лунных расстояний», заключалась в сравнении гринвичского и местного времени, зафиксированного в момент нахождения Луны на определенном, заранее вычисленном расстоянии от Солнца или другого небесного тела. Географическая долгота места наблюдения вычислялась как разность моментов нахождения Луны на конкретном угловом расстоянии от Солнца или звезд по местному времени, отмеченному при наблюдении, и по времени начального (гринвичского) меридиана, вычисленному заранее теоретическим способом [20, с. 105‒116].

Практически это стало возможным только после создания выдающимся математиком и астрономом Леонардом Эйлером в 1756 г., в период его работы в Российской Академии наук в Петербурге, точной теории движения Луны [21, с. 86].

Основываясь на этой теории, Невил Маскелайн [7] впервые вычислил и опубликовал в 1767 г. Морской альманах, содержавший табулированные данные по положению Луны в зависимости от времени по Гринвичу, спрогнозированные на один год вперед. В последующем такие таблицы стали издаваться во Франции, но с исчислением данных от Парижского меридиана.

 В России метод лунных расстояний был введен в практику академиком Ф.И. Шубертом, который в 1803 г. опубликовал в Петербурге «Руководство к астрономическому определению географической долготы и широты». В разделе 12 этого Руководства указывается следующее [цитируется дословно — ГП]:

«При наблюдении расстояний Луны от Солнца или от какой ни есть звезды, требуется великая опытность и навык к тому, чтобы приводить секстант в площадь двух светил. Но сие затруднение весьма можно облегчить следующим образом: когда кто намерен делать наблюдение, тот должен наперед зная из Географических карт долготу того места щитая от Парижа, вычислить Парижское время. Учинив сие приискание в таблицах (Connoissance des temps называемых) соответствующее тому времени лунное расстояние и поставив на сие расстояние подвижную линейку секстанта, потом наводить зрительную трубу на месяц и не теряя его из оной подвигать секстант до тех пор, пока и отраженный образ солнца в зрительной трубе видим будет… В нужное мгновение должно замечать время на часах показываемое» [22, с. 15‒16]. В этом же Руководстве, дается инструкция по определению коллимационной ошибки секстана — как погрешности от неверного определения точки нуля, а также по употреблению нониуса инструмента с целью достижения максимальной точности измерений и поверке хронометров [22, с. 19‒22].

 Значительное влияние на распространение в России нового метода определения долготы оказал также упоминавшийся выше швейцарский астроном Горнер. В разработанных им в 1815 г. для экипажа готовившегося к кругосветному плаванию брига «Рюрик» рекомендациях указывается на недостатки способа определения долготы места «методом переноса хронометров», могущих изменять в зависимости от условий свой суточный ход, и отдается предпочтение Методу лунных расстояний. Отмечая его относительную сложность, Горнер подчеркивает необходимость ведения наблюдений инструментами с хорошей оптикой, при обязательном большом количестве сделанных измерений. Кроме того, он, указывая на важность предварительной установки секстана на фиксированное значение, особое внимание обращает на целесообразность тщательного совмещения в объективе краев лунного и солнечного дисков, а не их центров. В том, что касается астрономических пособий, то Горнер рекомендовал использовать таблицы, разработанные Мендосой [8] [23, с. 41‒45].

Вышеупомянутые пособия обладали на тот период наиболее высокой точностью и, кроме того, включали тригонометрические таблицы и уже готовые бланки с формами для заполнения в ходе измерений и производства расчетов.

Рекомендации Горнера были весьма популярны среди флотских офицеров и штурманов Российского флота, в том числе и в отношении числа производимых измерений. В качестве иллюстрации этого можно привести пример групповых обсерваций на шлюпах «Восток» и «Мирный» во время Антарктической экспедиции 1819‒1821 гг., когда только лишь 25 и 26 января 1820 г. было произведено, в общей сложности, 554 измерения лунных расстояний. При этом командиром отряда капитаном 2 ранга Ф.Ф. Беллинсгаузеном за эти два дня лично было выполнено 150 измерений [24, с. 39].

Подобное старание и усердие русских моряков приносило свои плоды в виде достаточно высокой точности определяемых координат, достигнутой за счет математического осреднения результатов наблюдений.

 Это отмечают и западные эксперты, в том числе американский морской историк Г.Р.  Барратт, который в своих работах описывает пример командира английского корабля «Долфин» Самюэля Уоллеса, весьма небрежно относившегося к качеству производимых обсерваций и определившего координаты острова Тикахау (архипелаг Туамоту) с большими ошибками по долготе. При этом Барратт приводит выписку из дневников Уоллеса, в которых тот честно сознается, «что он не понимал метод лунных расстояний, хотя и применял его…» [25, с. 55‒79]. В этой связи Барратт отметил, что ошибки Уоллеса были исправлены Коцебу в 1816 г. и Беллинсгаузеном в 1820 г., получившими практически совпадающие между собой результаты, которые и применялись мореплавателями в последующем [26, с. 33‒55].

 Установившийся на кораблях российского флота высокий уровень штурманской культуры несомненно оказывал свое положительное влияние на молодых моряков, постоянно стремившихся к повышению своего профессионального мастерства. Это в полной мере относится и к Рубцову, который использовал любые возможности для совершенствования своих навыков. Так, помимо участия в групповых обсервациях с офицерами шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный», он имел возможность наблюдать за работой штурманов этих кораблей по поверке хронометров, традиционно выполнявшейся на Таможенном острове в заливе Гуанабара (Ilha Fiscal), путем взятия околомеридиональных высот Солнца и определения момента прохождения его через меридиан. Понятно, что при этом обязательно производилось сличение показаний нескольких хронометров, с тем, чтобы в будущем иметь возможность контроля за суточным ходом этих инструментов.

Поскольку Рубцову стало окончательно ясно, что одного хронометра будет недостаточно для качественного выполнения астрономических наблюдений, он доложил об этом Лангсдорфу.

Последний, уже полагаясь на мнение Рубцова, как эксперта, принял все меры к тому, чтобы уговорить командира шлюпа «Открытие» капитан-лейтенанта М.Н. Васильева поменять имевшийся у Рубцова хронометр в ящике, неудобный для транспортировки, на два серебряных карманных хронометра работы английского мастера Баррода (## 880, 893), хорошо показавших себя во время плавания корабля [15, с. 30].

В целом, окончательно сформированный весной 1822 г. инструментарий, имевшийся в распоряжении Рубцова, можно охарактеризовать как вполне удовлетворительный, а по отдельным позициям приближающийся по своим характеристикам к первоклассному. Это прежде всего относится к вышеуказанным хронометрам, а также к секстану работы английского мастера Бэнкса [9], позволявшему производить отсчет с нониуса инструмента с точностью до 10 секунд, так же как у лучших инструментов того времени.

До настоящего времени удалось найти только лишь одну профессиональную оценку такого секстана. Она была сделана Ф.Ф. Беллинсгаузеном во время Антарктической экспедиции 1819‒1821 гг. Так, в своих воспоминаниях, отмечая, что офицеры и штурмана «Востока» и «Мирного» пользовались (в большинстве своем) секстанами известных английских мастеров Траутона и Доллонда, он пишет, что «сверх того у лейтенанта Лазарева оставался без употребления секстан мастера Бенкса, сделанный по образцу траутонова» [24, с. 25].

 С точки зрения технического оснащения и готовности к экспедиции у Рубцова оставалась, все же, еще одна проблема. Дело в том, что в сохранившихся документах и в воспоминаниях очевидцев нигде не указывается на то, что у него были в распоряжении какие-либо астрономические таблицы или пособия. Понятно, что без них никакой работы по определению координат проводить было невозможно.

Потенциально Рубцов мог иметь доступ к астрономическим ежегодникам, издававшимся в России в Морской типографии, под названием «Морской месяцеслов». Поскольку «Апполон» убыл из Кронштадта в сентябре 1821 г., то на борту корабля могли уже быть такие пособия на 1822 г. и на 1823 год, оба напечатанные в 1821 г.

Если у Рубцова не было своего экземпляра, то единственный выход из положения заключался в переписывании данных из Морского месяцеслова или иностранных астрономических ежегодников от руки, что являлось весьма трудоемкой работой, требовавшей большого усердия и тщательности. Вероятно, что к подобному методу копирования Рубцову пришлось прибегнуть и в последующие годы (1824‒1826), получив на время пособия, имевшиеся на российских кораблях, совершавших заход в порт Рио-де-Жанейро.

Старательность и достаточно высокий уровень профессиональной подготовки Рубцова не остались незамеченными Лангсдорфом. Уже в марте 1822 г., в своем донесении К. Нессельроде, он дает своему астроному первую положительную характеристику, отмечая, что «он кажется очень искусным» [15, с. 30].

Кроме того, Лангсдорф, докладывая Нессельроде весной 1822 г. о необходимости компенсации расходов по оплате доставленных на «Апполоне» инструментов (8500 руб.), поставил перед ним вопрос о выделении дополнительных ассигнований, в том числе и на жалование Рубцову. Однако, в ответном послании от 05 августа 1822 г., К.В. Нессельроде сообщил о невозможности увеличения бюджета экспедиции. Это вынудило Лангсдорфа сократить расходы по другим статьям с тем, чтобы выплачивать Рубцову хотя бы минимальное жалование [15, с. 30].

В мае 1822 г, завершив окончательную подготовку к путешествию, Рубцов отправился в загородную резиденцию Лангсдорфа, приобретенную им недалеко от Рио-де-Жанейро, в целях проведения научных исследований, разработки обширной плантации (около 25 кв. км) и выращивания кофе.

В наши дни место ее расположения (помечено на карте крестиком) входит в состав муниципального образования «Mage», административный центр которого г. Маже, находится примерно в 50 км к северо-востоку от Рио-де-Жанейро. В начале XIX в., к юго-западу от Маже, на берегу залива Гуанабара, в устье реки Иньюмирим, располагался морской порт (Porto de Estrela), через который шла активная перевалка грузов (главным образом — сельскохозяйственная продукция и минеральное сырье), следовавших в столицу Бразилии из северных районов страны. Таким образом, до резиденции Лангсдорфа надо было добираться сначала морским путем (по заливу Гуанабара), а затем по суше (около 15 км на север от Porto de Estrela) [27, с. 98‒99].

22 мая 1822 г. Рубцов прибыл в Мандиоку, где уже находились другие участники экспедиции зоолог Э. Менетрие и художник Й. Ругендас. Сам же Лангсдорф продолжал оставаться в Рио-де-Жанейро, поскольку там активизировались политические процессы, связанные со стремлением местной аристократии к независимости от Португалии.

Вследствие образовавшейся задержки с началом путешествия, Ругендас (в большей степени) и Менетрие (в меньшей) стали высказывать свое неудовольствие и, более того, предприняли попытки воздействовать на Рубцова, с тем, чтобы и он начал предъявлять Лангсдорфу аналогичные претензии.

Как показали дальнейшие события, это были первые признаки тех сложных морально-психологической отношений между участниками экспедиции, которые будут возникать между ними в силу различий в понимании целей путешествия, а также в воспитании и темпераменте. Так, в отличие от Рубцова, Ругендас и Менетрие, воспитанные на либеральных ценностях, согласились участвовать в путешествии исходя, главным образом, из своих прагматических намерений собрать как можно больше материалов, прежде всего, для себя лично и только лишь чисто номинально для целей экспедиции. Поэтому они и были недовольны образовавшейся задержкой.

 Рубцов же, со своей стороны, осознавая, что вопрос о его направлении в Бразилию решался на высшем уровне, воспринимал поставленные перед ним задачи как государственные. Получив летом 1822 г. из Петербурга известие о присвоении ему чина штурманского помощника 14 класса [10], приравнивавшего его к офицерскому сословию, и восприняв это как признак особого доверия со стороны правительства, он сумел стать в стороне от всяких разногласий и, выстроив со всеми ровные отношения, создать условия, необходимые для эффективного выполнения своих служебных обязанностей.

Это было особенно важно, поскольку ведение, в частности, астрономических наблюдений обязательно требовало присутствия рядом грамотного помощника, способного делать отсчет с хронометров в момент измерения того или иного параметра.

 Лангсдорф, прибыв в июле 1822 г. в Мандиоку, принял решение не удаляться на значительное расстояние от Рио-де-Жанейро, где назревали серьезные события, и основное внимание сосредоточить на обследовании близлежащих районов и, в частности, города Нова-Фрибурго, основанного эмигрантами из Швейцарии. Ввиду горного рельефа этой местности и отсутствия удобных водных путей, было признано необходимым следовать по сухопутному маршруту с задействованием вьючных животных.

Как в процессе окончательной подготовки, так и после выхода на маршрут (после 09 сентября 1822 г.), отряд несколько раз возвращался в Мандиоку, а Лангсдорф выезжал в Рио-де-Жанейро, где 07 сентября было объявлено о независимости Бразилии.

Это время было использовано Рубцовым для определения данных по опорному астрономическому пункту, в качестве которого была избрана Мандиока. Как следует из сохранившегося журнала астрономических наблюдений [29, л. 6‒24], эти работы были выполнены им в соответствии с рекомендациями Горнера.

В качестве примера этому можно привести детально расписанную в журнале операцию по определению 1 сентября 1822 г. времени прохождения Солнца через меридиан или, как иногда говорят топографы, по установлению в астрономическом пункте полуденной линии.

Из записей видно, что измерения высоты Солнца проводились секстаном с использованием искусственного горизонта, с установкой инструмента на фиксированные значения (через 10^′). Отсчеты времени делались по хронометру № 880 в момент достижения Солнцем заданных высот, сначала на восходящем участке, а затем на нисходящем участке, примерно два часа до и после полудня. Из отсчетов времени фиксации домеридиональных и послемеридиональных высот выводилось среднее значение, представлявшее из себя истинное полуденное время.

Полученные таким образом результаты, также осреднялись (путем перевода в секунды, суммирования и деления на количество замеров — 10), исправлялись поправкой хронометра, рассчитанной с учетом его суточного хода, и переводились в средний полдень уравнением времени (4,8 сек), полученным из астрономического ежегодника или рассчитанным по специальной формуле.

 Аналогичная операция была выполнена по хронометру № 893 в тот же день, поскольку до кульминации Солнца еще оставался (после работы с хронометром № 880) достаточный интервал времени.

Определение среднего полдня по обоим хронометрам продолжалось в Мандиоке ежедневно до 09 сентября, включительно (2 и 3 сентября наблюдения не проводились по причине сильной облачности). Это позволило затем достаточно точно определить суточный ход инструментов и вычислить его средние значения [29, л. 9].

Сделанный нами статистический анализ результатов измерений околомеридиональных высот Солнца в целях определения астрономического полдня, выполненных Рубцовым 1 сентября 1822 г., позволяет сделать вывод об их высоком качестве. Так, среднее квадратическое отклонение отсчетов времени от среднеарифметического значения составило всего 0,34 секунды. И это при том, что Рубцов производил наблюдения секстаном через искусственный горизонт, что требует достаточно уверенных навыков владения этими инструментами.

 Как это делается, видно из рисунка, на котором изображен американский военный топограф Джон Фремонт [11], измеряющий высоту Полярной звезды секстаном через ртутный искусственный горизонт во время экспедиции 1842 г. по картографированию нынешнего штата Орегон. Задача заключалась в том, чтобы найти через объектив отражение звезды в лужице ртути, разлитой на дне прибора, и, передвигая алидаду, совместить его с отражением звезды от зеркала секстана.

В отличие от Фремонта, Рубцов располагал, как следует из Описи сданных им по возвращении в Россию инструментов, «артифициальным складным стеклянным горизонтом», по-видимому, снабженным зеркалом, устанавливаемым в горизонтальную плоскость с помощью пузырьковых уровней — ватерпасов [32, л. 10]. По сравнению со ртутным горизонтом, этот прибор был проще в обращении, но требовал большей тщательности при установке в рабочее положение.

Из этой же Описи следует, что во время экспедиции у Рубцова был еще карманный секстан с «вырезанной [как указал писарь — ГП] подписью Cox piu Dock». Скорее всего, здесь писарем была допущена ошибка при чтении, и сданный в инструментальную мастерскую Гидрографического депо прибор принадлежал к серии выпускавшихся в Англии в начале XIX века бронзовых карманных секстанов, на которых иногда делалась надпись Cox Plyth Dock, где Plyth являлось сокращением от названия английского порта Plymouth [12].

Один из таких инструментов показан на снимке, где видно, что он снабжен верньером, увеличительным стеклом и устройствами для калибровки. Секстан размещался в металлическом корпусе, помещавшемся в кожаную коробку диаметром около 7 см.

Представляется, что этим инструментом было удобно пользоваться, главным образом, для приблизительного измерения лунных расстояний, а также для определения высоты гор, триангуляции местности и морской съемки побережья.

В том, что касается, определения широты и долготы Мандиоки, как опорного астрономического пункта, то Рубцов, помимо самостоятельного вычисления этих координат путем измерения околомеридиональных высот Солнца и лунных расстояний, использовал еще результаты уже упоминавшегося группового упражнения офицеров шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный» весной 1822 г., в ходе которого весьма точно было определено положение Сахарной головы (Pão de Azucar), хорошо видимой с окрестностей Рио-де-Жанейро, в том числе и из района Мандиоки. Это позволило Рубцову уточнить полученные им значения широты и долготы этого пункта [29, л. 13 об.].

Как видно из записей Рубцова эти наблюдения осуществлялись с острова Кабрал в заливе Гуанабара, координаты которого составили 22º 53′ 48,2″ ю.ш. и 43º 14′ 52,1″ з.д.). Основываясь на этих данных, Рубцов по карте залива и методом пеленгования определил долготу Мандиоки 43º 15′ 28,4″ з.д.. Широта этого пункта (по измерениям околомеридиональных высот Солнца) составила 22º 34′ 54″ ю.ш. [29, л. 9 об.].

Завершив обследование окрестностей Мандиоки и оставив собранные материалы в резиденции Лангсдорфа, экспедиция направилась в середине сентября 1822 г. в северо-восточном направлении в горный массив Серра-душ-Оргауш (Serra dos Orgãos) с перспективой последующего посещения города Нова-Фрибурго (Nova Friburgo), основанного швейцарскими поселенцами, эмигрировавшими в Бразилию на рубеже XVIII‒XIX вв.

Расположенный в окрестностях нынешнего г. Терезополис горный массив Серра-душ-Оргауш интересовал Лангсдорфа благодаря своей уникальной флоре и фауне, в начале XIX века еще практически неисследованной, а в Нова-Фрибурго он планировал детально изучить швейцарскую колонию и перенять ее опыт для использования в Мандиоке.

В том, что касается Рубцова, то в процессе следования по маршруту он, в соответствии со своими обязанностями, основное внимание уделял определению географических координат пунктов, изучению рельефа местности и магнитного поля Земли. При этом, высоту гор и отдельных пиков, среди которых выделяются Божий палец (Dedo de Deus) и Чертова игла (Agulha do Diabo), он измерял как триангуляционным методом, так и барометрическим способом с использованием имевшихся в его распоряжении двух инструментов (что требовало подъема на вершину). Наклонение силовых линий магнитного поля Земли определялось им с помощью инклинатора и искусственного магнита [13].

В начале ноября 1822 г., с прибытием экспедиции в Нова-Фрибурго, Рубцов сосредоточился на работе по подготовке исходных данных для составления плана этого населенного пункта. Имевшееся для этого время было весьма ограниченным, поскольку Лангсдорфа сильно волновало развитие политической обстановки в Бразилии и он торопился вернуться в Рио-де-Жанейро.

Тем не менее, свой первый план населенного пункта, из серии снятых им за годы экспедиции, Рубцов исполнил с большой точностью и тщательностью.

Это подтверждается, в частности, заключением, сделанным в ходе состоявшегося в мае 2011 г. I-го Бразильского симпозиума по истории картографии. В представленном на этом мероприятии докладе под названием «Карта-родоначальница. Экспедиция Лангсдорфа в Нова-Фрибурго» Ванесса Мелнишенку (Vanessa Cristina Melnixenco) сообщила результаты сравнительного анализа карты Рубцова и снимка центральной части города, сделанного в 2005 г. из космоса с американского ИСЗ «Quickbird» (представлены, соответственно, слева и справа) [4].

В этих целях она выделила на снимке уже существовавшие в 1822 г. четыре объекта:

 — в центре — дома первых поселенцев, в настоящее время — площадь Жетулио Варгаса (Praça Getúlio Vargas);

 — к северо-западу от этого места — административный центр и церковь Chateau do Roi, где сейчас находится Колледж Аншиеты (Colegio Anchieta);

 — к северо-востоку от нынешней площади Жетулио Варгаса — поселение Village du Bas, называемое сейчас «bairro da Vilage»;

 — в южном направлении — дома швейцарских поселенцев в поселении Village du Aut, на месте которого в настоящее время расположена площадь Praça Marcílio Dias.

Кроме того, Мелнишенку отмечает тонкую пунктирную линию (нанесенную Рубцовым для обозначения пути следования отряда), соединяющую центр с поселением Village du Aut (Praça Marcílio Dias).

По-видимому, там существовала тропинка или дорога, которая со временем превратилась в хорошо заметную на космическом снимке Авеню Альберто Брауни (Avenida Alberto Braune). Чуть правее, рядом с дорогой, на плане указаны два небольших строения, которые, по данным Мельнишенку, принадлежали португальскому поселенцу. В настоящее время, на этом месте расположен торговый центр Cadima Shopping.

Река, обозначенная в юго-восточной части карты Рубцова, в точности повторяет русло Cônego, которая, впадая в проток Santo Antônio, образует существующую и поныне реку Bengalas.

По оценке В. Мельнишенку, снятый Рубцовым план Нова-Фрибурго детально отражает состояние его застройки по состоянию на 1822 г., а также позволяет объективно судить о рельефе местности и даже о существовавшей в тот период растительности.

В том, что касается точности нанесения на план объектов, то в ней можно убедиться, если измерить на нем и на космическом снимке, приведенных нами, примерно, к одному масштабу, соответствующие друг другу относительные расстояния между избранными пунктами (например, между Колледжем Аншиеты и нынешней площадью Marcílio Dias). Высокое качество работы Рубцова подтверждается, также, сравнением отдельных участков города (например, в районе нынешней площади Жетулио Варгаса).

Достаточно точно определены им и географические координаты Нова-Фрибурго (22º 18′ 28″ ю.ш. и 42º 32′ 18″ з.д.), которые хорошо согласуются не только с современной географической картой штата Рио-де-Жанейро (см. выше), но и с данными из специализированных источников.

Например, если поместить маркер геодезической поисковой системы MAPSZOOM.com. в точку на современной карте Нова-Фрибурго, соответствующую центру картушки, изображенной Рубцовым на плане города (обозначено крестиком), то этот электронный ресурс выдаст ближайший адрес: улица Rua Augusto Cardoso, 75, по которому числится медицинская клиника Habitare, с координатами: 22º 17′ 01,2336″ ю.ш. и 42º 31′ 59,538″ з.д.. Таким образом, расхождение с координатами Рубцова по широте составляет около полутора минут по дуге, а по долготе чуть более 15 секунд.

Весьма интересный (и символичный) результат получается, если ввести в поисковом окне MAPSZOOM.com координаты, вычисленные Рубцовым. В этом случае система выдает место в районе Olaria (южнее площади Praça Marcílio Dias) с адресом по улице Rua Vila Janete Pires Barroso, где в непосредственной близости сейчас расположен городской планетарий (Planetario de Nova Friburgo). Расстояние от него до клиники Habitare по широте составляет порядка 2 500 м, а по долготе близко к нулю.

Вышеизложенные результаты позволяют сделать вывод о том, что в процессе астрономических работ, выполненных Рубцовым в Нова-Фрибурго в ноябре 1822 г., практически идеально были определены координаты по долготе, что свидетельствует о тщательной выверке имевшихся у него хронометров и секстана, умении измерять секстаном угловые расстояния между Солнцем и Луной, а также о достоверности астрономических данных в использованных альманахах. Следует заметить, что Мельнишенку, чрезвычайно высоко оценившая качество работы Рубцова, непроизвольно допустила неточность при считывании значения широты, обозначенной на легенде плана, и в разряде минут вместо 18′ указала 12′, ошибочно восприняв недостаточно хорошо просматривающуюся цифру «8» за «2». Поскольку в ее понимании широта составила 22º 12′ 28″ ю.ш., что почти на 6 дуговых минут отличается от фактического значения, она заключила, что точность определения Рубцовым географических координат уступает точности взаиморасположения на плане различных пунктов и объектов.

Действительно, отдельные элементы текста легенды выглядят не очень четко. Но все же, при внимательном рассмотрении, можно заметить, что вызывающая вопросы цифра имеет в своей нижней части характерное закругление, свойственное почерку Рубцова при написании именно «8». В свою очередь цифра «2» в его исполнении всегда наносится с острым углом в месте соединения диагональной черты с горизонтальной ножкой.

Возможно, что отмеченная выше проблема возникла при переводе плана г. Нова-Фрибурго в электронную форму. Однако есть и другие факторы, которые также могли бы быть учтены.

Первый из них — качество туши или чернил, которыми пользовался Рубцов. Так на снимках страниц из его астрономического журнала, качество нанесения текста и цифр, по сравнению с планом Нова-Фрибурго, заметно выше. Это связано с тем, что астрономические наблюдения и соответствующие записи Рубцов делал непосредственно в Бразилии, где пользовался чернилами, изготовленными Лангсдорфом по специальной рецептуре, обеспечивающей хорошую стойкость к агрессивному воздействию солнечного света и влаги. Материалы для таких чернил были доставлены им из Европы в весьма большом количестве (три бочки). Из дневников Лангсдорфа известен и рецепт таких чернил, представлявших из себя смесь азотнокислого серебра (pedra-infernal — ляпис или «адский» камень), смолы тропической акации, произрастающей в Азии и Африке (goma-arabica) и сажи от сжигания хвойных пород древесины (fuligem de pinheiro) [34, с. IX].

Таким образом, логично утверждать, что сохранившееся до наших дней достаточно хорошее состояние материалов экспедиции (дневники, журналы наблюдений, рисунки), составленных непосредственно в Бразилии, в значительной степени объясняется заботой и предусмотрительностью Лангсдорфа.

С этим обстоятельством связан второй фактор, вокруг которого в отечественных научных кругах длительное время шел спор о том, где Рубцов исполнял свои картографические материалы. Так Н.Г. Шпринцин считала, что все это он делал непосредственно в Бразилии, а Б.Н. Комиссаров возражал, утверждая, что все сохранившиеся к настоящему времени карты, планы и ряд других документов Рубцов составил уже после возвращения в Россию, в 1829‒1830 гг.

Теперь можно с полной уверенностью поддержать точку зрения Комиссарова, указав в качестве обоснования следующее:

 — в легендах всех карт и планов Рубцовым указывается, что они «составлены… Корпуса флотских штурманов поручиком [или подпоручиком, в зависимости от времени — ГП] Рубцовым…». Понятно, что при съемке плана г. Нова-Фрибурго в 1822 г. он такой записи сделать не мог, поскольку воинские звания штурманам стали присваиваться только после образования в 1827 г. Корпуса флотских штурманов.

 — по возвращении в Россию в 1829 г. Рубцов, как мы увидим далее, доложил о необходимости переделки начисто доставленных им материалов, и с разрешения Командования занимался этим ближайшие год–полтора. Понятно, что при этом он пользовался бумагой, тушью или чернилами, имевшимися в Адмиралтействе, качество которых могло быть не таким хорошим как у Лангсдорфа. По этой причине отдельные элементы текста на картах со временем частично утратили свою контрастность и трудно читаются, особенно на копиях, в том числе и на электронных.
— в 1830 г., Рубцов, став уже поручиком Корпуса флотских штурманов, начал составлять рукопись под названием «Путешествие Лангсдорфа в Южную Америку в 1820-х годах», в которой привел уточненные координаты Нова-Фрибурго (22º 18′ 20″ ю.ш., 42º 32′ 18″ з.д.), незначительно отличающиеся от указанных им на плане города, с небольшой корректурой (8 секунд) именно по широте, причем в правильном направлении.

Таким образом, по завершении работ в г. Нова-Фрибурго, Рубцов имел на руках только лишь черновые записи и наброски, которые он составил в результате тщательного обследования территории, размером около 800 саженей (1,6 км) в направлении север–юг и 650 саженей (1,3 км) в направлении восток–запад. Для триангуляции местности он использовал карманный секстан, пель-компасы [14] и шагомер.

Это позволило определить местоположение и габариты более двадцати строений, обследовать русла рек и сделать зарисовки рельефа местности, причем в таком виде, чтобы в них можно было бы разобраться через продолжительный период времени. Кроме того, требовалось выполнить весь комплекс астрономических наблюдений, включавший определение полудня, поверку хронометров, определение широты и долготы места. И все это надо было сделать в весьма сжатые сроки, поскольку через две недели после прибытия в Нова-Фрибурго, отряд в середине ноября 1822 г. тронулся в обратном направлении и в декабре прибыл в Мандиоку [35, с. 68].

В рамках астрономического обеспечения дальнейших работ Рубцов особое внимание уделил уточнению географических координат резиденции «Мандиока», а также пунктов, расположенных вблизи побережья залива Гуанабара, с которых хорошо просматривалась Сахарная голова, использовавшаяся в качестве опорного ориентира. Его широта и долгота были довольно точно определены штурманами российских шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный» в апреле–мае 1822 г. в ходе астрономических наблюдений, в которых участвовал и Рубцов.

Так, утром 1 мая 1823 г., используя выверенный 30 апреля хронометр # 893, он определил методом лунных расстояний долготу Мандиоки, которая составила 43º 16′ 14″ з.д. В процессе измерения секстаном соответствующих углов, он предварительно устанавливал алидаду на фиксированные значения и, дождавшись совмещения ближайших друг к другу краев солнечного и лунного дисков, производил (через помощника) отсчет времени по хронометру. При вычислении истинных лунных расстояний учитывался радиус дисков Солнца и Луны, находившихся на разных высотах.

Как видно из записи Рубцова об этой обсервации, в тот же день он отошел от места наблюдения на север, примерно 2 итальянских мили (около 3,6 км), до возвышенного места с которого наблюдал Сахарную голову, которая была «запеленгована по правому компасу на румбе SО 4^{о 1}/₃ и на одной линии с местом наблюдения в Мандиоке». Таким образом, была получена линия положения, использовавшаяся в дальнейшем Рубцовым для уточнения координат Мандиоки.

Важно заметить, что в отличие от мнения некоторых отечественных авторов, полагающих, что «правый компас» это тот, который находится справа или по правому борту, выражение «по правому компасу» означает, что это — «правильный компас», поскольку взятый с него пеленг исправлен поправкой, учитывающей магнитное склонение и погрешности инструмента [36, с. 118].

В штурманской практике того периода она обычно определялась сравнением пеленга и азимута Солнца в момент восхода, полученного из астрономических таблиц.

Поскольку Рубцову пришлось работать, главным образом, в условиях гористой местности, при отсутствии видимого морского горизонта, эту поправку он мог вычислять в ходе поверки хронометров. Так, определив истинный полдень, т.е. момент пересечения центром солнечного диска плоскости меридиана, а значит, получив направление «юг–север», он мог обвеховать его на местности и затем многократно использовать как эталонное для проверки компаса.

В том, что касается взятого направления на Сахарную голову, то оно записано Рубцовым в так называемой Четвертной системе счета градусов по компасу и в данном конкретном случае означает: 4 и 1/3 градуса от направления на Юг в сторону Востока, т.е. 175^о 40′.

5 мая 1823 г., опять же в Мандиоке, по измерениям околомеридиональных высот, была определена широта, значение которой составило 22º 34′ 58.81″ ю.ш.

При этом склонение Солнца было принято как 16º 08′ 4,5″ сев.

На данный момент, пока не известно, из каких конкретно астрономических таблиц Рубцов взял это значение, которое в первые десятилетия XIX в. в различных источниках указывалось с существенными расхождениями. Так, имеющийся в настоящее время в электронном доступе «Морской альманах и астрономические эфемериды на 1820 г.» [37, с. 50], изданный в Лондоне в 1817 г., дает на 5 мая значение 16º 18′ 37″ сев., что после приведения его на меридиан Мандиоки (поправка около +2′) оказывается более чем на 12′ больше чем у Рубцова и, скорее всего, является ошибочным. Это подтверждают данные из другого источника, также имеющегося в электронном доступе под названием «Средние значения склонения Солнца за 4-х летний цикл» [38], в котором на эту же дату указывается значение на Гринвичский меридиан 16º 05′ сев., что, видимо, значительно ближе к действительности, а после приведения на меридиан Мандиоки практически совпадает со значением, использованным Рубцовым.

О том, что в английских астрономических пособиях начала XIX в. встречались значительные ошибки и неточности, засвидетельствовал В.М. Головнин во время своего 2-го кругосветного плавания (на шлюпе «Камчатка»), когда, при подходе к экватору в Атлантическом океане, 14 октября 1817 г. был встречен следовавший в попутном направлении английский корабль «Блоссом», командира которого Головнин знал лично. В этой связи он пишет:

«Сопутник наш англичанин стал держать SSW, а мы правили на S, из чего я заключил, что он решился проходить экватор далее к Западу, чтоб заранее увидеть бразильские берега около мыса св. Августина. Часу в 5-м, когда он был уже от нас довольно далеко, я вспомнил, что позабыл объявить ему об ошибках, найденных в английском астрономическом календаре сего года» [в склонении Солнца и в уравнении времени — ГП].

Далее Василий Михайлович достаточно ехидно отмечает, что «ошибку в склонении всякий тотчас мог заметить, но, чтоб открыть последнюю, надобно знать астрономию, которой английские мореходцы вовсе не знают, ошибка же сия могла показать разности в долготе 8º 08′…» [39, с. 35‒36].

Другим примером неточности астрономических пособий может служить французский календарь на 1823 г., в котором даже в названии на титульном листе допущена небрежность (вместо Connaissanse des Temps указано Connaissanse des Tems, т.е. пропущена латинская «р») [40].

Кроме того, в разделе календаря, содержащего данные по склонению Солнца (с. 57), именно на 5 мая 1823 г., когда Рубцов занимался определением широты Мандиоки, это значение показано как 15º 5′ 52″ сев. О том, что здесь допущена непроизвольная ошибка и должно было быть указано на целый градус больше (т. е. 16º 5′ 52″ сев.), подтверждают данные в графе «Dif», содержащей суточные изменения в склонении Солнца, в частности, на период с 4 на 5 мая — 17′ 34″.

 Таким образом, если на 4 мая склонение — 15º 48′ 28″, то прибавив к нему 17′ 34″, получим на 5 мая — искомое значение 16º 5′ 52″.

Ради справедливости следует отметить все же, что, по сравнению с английским морским альманахом, французский календарь в большей степени согласуется с упомянутыми выше «Средними значениями склонения Солнца за 4-х летний цикл», а на 5 мая 1823 г. (с исправленной ошибкой в градусном разряде) практически совпадает.

Кроме того, имеется еще одно важное обстоятельство, указывающее на возможность использования Рубцовым именно французского календаря. Дело в том, что он, как добросовестный штурман, мог, взяв из него склонение Солнца на 5 мая (рассчитанное на полдень по Гринвичскому меридиану), затем исправить его поправкой, обусловленной разницей долготы этого меридиана с меридианом Мандиоки и соответствующим промежутком времени между моментами кульминации на них Солнца (в течение этого времени Земля перемещается по эклиптике, что и предопределяет изменение в склонении Солнца).

Такая поправка может быть получена в результате арифметических вычислений, заключающихся в умножении скорости изменения склонения Солнца на разницу в долготе места наблюдения с Гринвичским меридианом, рассчитанную по шкале времени (т. е. в часах, минутах и секундах).

В данном конкретном случае имеем:

— суточное изменение склонения Солнца на период с 4 на 5 мая 1823 г. — 17′ 34″ (или  1054″), что соответствует скорости изменения параметра 43,9″/ час;

— аналогичное значение на период с 5 на 6 мая 1823 г. — 17′ 9″ (или 1029″), что  соответствует значению 42,875″ в час;

— среднее значение скорости изменения склонения Солнца за период с 4 по 6 мая 1823 г.  43,4″ в час;

— определенная Рубцовым долгота Мандиоки от Гринвича составляет 43º 16′ 14″ W или  2,8847 часа во временном исчислении (43º 16′ 14″ = 155774″/15 = 10384,93 сек. = 2,8847 часа);

— значение поправки составляет: 43,4″ × 2.8847 = 125,20″ = 2′ 5,20″;

— прибавив эту поправку к склонению Солнца на полдень 5 мая 1823 г., получаем на  момент наступления полудня в Мандиоке: 16º 5′ 52″ + 2′ 5,20″ = 16º 7′ 57,2″. Это  только лишь на 7,3″ отличается от значения, указанного Рубцовым (16º 8′ 4,5″).

 Вышеизложенное, безусловно, подтверждает факт выполнения им подобных вычислений и объясняет, кстати, почему он, прежде чем определить широту места, рассчитывал сначала долготу, знание которой было необходимо для получения исправленного значения склонения Солнца.       В том, что касается Морского месяцеслова на 1823 г, найденного нами в фондах Государственной публичной исторической библиотеки [41, с. 26], то в нем на 5 мая 1823 г. величина склонения указана как 19º 12′ 39″ (на Гринвичский меридиан), что после приведения на долготу Мандиоки составляет 19º 14′ 44″. В случае использования Рубцовым такого значения, он получил бы ошибку в широте, превышающую 3º 12′ (в линейных расстояниях — более 350 км). Это обстоятельство приводит к заключению, что российским Месяцесловом Рубцов не пользовался, а применял для вычислений, скорее всего, данные из французского астрономического ежегодника.

Имея в виду неточности и ошибки, допускавшиеся в астрономических пособиях в начале XIX в., становится также ясным, почему Рубцов, определив географические координаты астрономическим способом, достаточно много времени уделял еще их проверке и уточнению путем пеленгования объектов с уже известными координатами (прежде всего Сахарной головы, хорошо видной из окрестностей Рио-де-Жанейро). При этом он наверняка понимал, что определение координат посредством пеленгования объектов (особенно удаленных) с помощью магнитного компаса все же имело свои ограничения по точности. Однако применение этого метода позволяло ему проверить результаты астрономических наблюдений и избежать грубых ошибок, обусловленных возможными неточностями в альманахах и календарях, тем более что в его распоряжении имелась так называемая отражательная буссоль Шмалькальдера [42, c. 50].

Приборы такого типа, действительно, применялись для целей топографии. Их отличительной особенностью было наличие призмы, через которую можно было одновременно наблюдать через визиры пеленгуемый объект и производить отсчет со шкалы измерений. У российских мореплавателей они также назывались пель-компасами.

Описание отражательной буссоли Шмалькальдера дается, в частности, в опубликованном в 1854 г. в Петербурге «Полном курсе низшей геодезии» (автор — инженер-поручик А. Леве):

«Отражательная буссоль Шмалькальдера состоит из медной цилиндрической коробки, в которой вращается магнитная стрелка на шпиле. К концам стрелки прикрепляется кружок, делаемый из бумаги или тонкого серебра. К концам наружного диаметра коробки приделаны два диоптра, вращающиеся на шарнирах. На кружке расположены градусные деления от южного конца стрелки к западу до 360^о. Для прекращения движения стрелки приподымают ее рычагом к стеклу, покрывающему коробку. При употреблении буссоли держат ее в руке или навинчивают на кол…» [43, с. 80].

Буссоль Шмалькальдера (Англия, ориентировочно 1815‒1820 гг.) http://www.trademarklondon.com/Schmalcalder-Kater/index.html

Судя по другому источнику («Второму продолжению Свода военных постановлений с 1 января 1840 по 1 января 1841 г.») буссоль имела

«высеребренный лимб, винт для прикручивания … на полку, размещалась в ящике красного дерева и в кожаном чехле, с чрезплечным ремнем» [44, с. 10].

Из Приложения XXVI-A к Своду, содержащего «Ведомость о разных математических и геодезических инструментах, изготовляемых в V (Механическом) Отделении Военно-Топографического Депо» следует, что буссоли вышеуказанного типа стали, по прошествии времени, производиться и в России.

В наши дни достаточно трудно определить насколько точными оказались координаты Мандиоки, вычисленные Рубцовым.

Дело в том, что резиденция, в том виде, в котором она существовала в период первой четверти XIX века, не сохранилась. В 1826 г. в связи с переводом из Рио-де-Жанейро порохового завода, бразильское правительство выкупило территорию поместья и окружающие ее земли, использовав кредиторскую задолженность, образовавшуюся у Лангсдорфа перед местными финансово-торговыми учреждениями. К настоящему времени завод превратился в современное военное предприятие по производству взрывчатых веществ и боеприпасов, входящее в состав государственной корпорации IMBEL (Industria de Material Belico). Расположенное в муниципальной зоне г. Маже — в Vila Inhomirim оно имеет площадь размером около 140 000 м², на которой построено 169 служебных зданий и более 280 домов для проживания персонала. К тому же, территория предприятия окружена (в целях безопасности) национальным парком с регулируемым режимом посещения.

 На современной карте Vila Inhomirim, рядом с шоссе Avenida Automovel Clube, имеется указатель «IMBEL», обозначающий скорее всего место расположения основного контрольно-пропускного пункта. По этой отметке электронный геодезический ресурс MAPSZOOM.com дает координаты Глобальной навигационной системы GPS: 22º 34′ 33,082″ ю.ш. и 43º 11′ 15,046″ з.д.

Если использовать эти данные как эталонные, то можно видеть, что отклонение их от координат Рубцова составляет:

— по широте от 21 до 26 дуговых секунд;

— по долготе от 4 до 5 дуговых минут.

Поскольку мы не знаем, где точно на нынешней территории завода IMBEL находится место расположения резиденция Лангсдорфа (если только не будут обнаружены ее следы), остается сделать вывод о том, что при определении координат Мандиоки Рубцов, по крайней мере, не допустил большой погрешности, что подтверждается, в частности, уже приводившимся выше значением пеленга на Сахарную голову (175^о 40′), расположенную на долготе 43º 08′ 30″ з.д., достаточно точно рассчитанную в 1841 г. немецким картографом Х. Бергхаусом по результатам измерений, выполненных многими мореплавателями, включая Беллинсгаузена, Тарханова и Коцебу [45].

Другим примером комплексного обследования местности на побережье залива Гуанабара является описание Рубцовым его работ в ноябре 1823 г. по определению координат ряда пунктов в районе возвышенности Morro de Bõa Vista [Гора хорошего вида — буквальный перевод Рубцова — ГП], расположенной в районе Нитерой, где в настоящее время находится Главная военно-морская база ВМС Бразилии [29, л. 22 об.].

Поднявшись 3 ноября на ее вершину, он запеленговал Сахарную голову по румбу SW 34^o, что соответствует 214^о. Полученная линия положения была использована им для проверки координат горы Morro de Bõa Vista, рассчитанных по результатам астрономических наблюдений. Затем эта вершина была задействована, как дополнительный опорный пункт в триангуляции местности.

Сделанные Рубцовым в журнале «Обсервации в вояже в Бразилии по провинции Рио-Жанейро» (за 1822–1823 гг.) записи за ноябрь 1823 г. являются последними в этом документе, который весной 1824 г., вместе с картографическими материалами по провинции Рио-де-Жанейро, метеорологическим журналом, донесением в Морское министерство и проектом статьи в журнал «Сын Отечества» был отправлен в Петербург и 25 августа 1824 г. представлен на заседании Конференции Академии наук [15, с. 37].

Из этих материалов сохранился только лишь первый из упомянутых. Его ценность заключается в том, что на данный момент он является практически единственным документальным свидетельством, позволяющим судить о методах астрономо-геодезических работ, выполненных в ходе экспедиции. Остальные подобные материалы, исполненные Рубцовым и отправленные в Россию либо еще не найдены, либо утрачены безвозвратно.

В этой связи о качестве и объеме астрономо-геодезического обеспечения дальнейших этапов экспедиции (1824–1829 гг.) можно, на данный момент, судить только лишь по картографическим материалам (планы населенных пунктов, частные карты отдельных участков маршрутов следования и генеральная карта всего путешествия), составленным Рубцовым, как уже указывалось выше, после возвращения в Россию.

Ввиду значительного объема таких материалов, не позволяющего в рамках одной статьи детально рассмотреть каждый из них, представляется возможным сосредоточиться на анализе только лишь наиболее информативных карт, к числу которых можно отнести план г. Сантос, вычерченный Рубцовым по итогам обследования в 1825 г. местности и съемки побережья в районе этого морского порта.

Судя по дневникам Лангсдорфа и записям самого Рубцова, на эту работу ему было отведено две с половиной недели (с 7 по 25 сентября 1825 г). За этот период он, действуя практически в одиночку, обследовал большую территорию и побережье в устье реки Кубатан [Сантос — на плане Рубцова — ГП]. Причем видно, что его интересы не ограничивались только лишь астрономическими и топографическими наблюдениями в целях составления плана и карт местности, а распространялись и на имевшуюся в порту инфраструктуру, на ее возможности по обеспечению морских перевозок и базированию кораблей, а также на условия проживания населения [3, л. 60 об.].

Так на плане города достаточно детально приведена его застройка, четко отображен рельеф местности и береговая черта, русла рек, обозначены места расположения военных крепостей и станций оптической связи (гелиограф).

Сравнение плана г. Сантос, составленного Рубцовым, и снимка соответствующей местности, сделанного из космоса, позволяет сделать следующие выводы:     

 — по состоянию на сентябрь 1825 г. застройка города ограничивалась береговой зоной в районе устья реки Сантос (в настоящее время это Mar Pequeno — Малое море). Центр перекрестия картушки на плане, указанный на нем и на космическом снимке знаком    располагается в настоящее время в нескольких десятках метров от префектуры района Сан-Висенте. Можно предположить, что на этом месте в начале XIX века также располагалось аналогичное учреждение муниципального управления. Его географические координаты указаны Рубцовым в записях о посещении Сантоса [3, л. 60 об.]: 23º 56′ 16″ ю.ш., 46º 25′ 41″ з.д., а также непосредственно на плане: 23º 56′ 17,5″ ю.ш., 46º 25′ 41″ з.д.), т. е. с незначительной разницей по широте 1,5″, образовавшейся, по-видимому, в результате пересчета, сделанного уже после возвращения в Россию.

— установленный на этот пункт маркер MAPSZOOM.com выдает GPS координаты: 23º 58′ 25,62″ ю.ш. и 46º 24′ 1,952″ з.д., а также адрес: Rua Projetada — Parque Bitaru, São Vicente — SP, Brazil, т. е. с отклонениями от координат Рубцова: по широте — 2′ 08″ к Югу и по долготе — 1′ 39″ к Востоку.

— таким образом, точность определения координат астрономического пункта в г. Сантос оказалась сопоставимой с результатами работ, выполненных в г. Нова-Фрибурго (отклонение от эталонных координат: по широте 1,5′ и 15″ по долготе), причем расхождение по широте в Сантосе оказалось у Рубцова к северу, а в Нова-Фрибурго к югу.

 — последнее обстоятельство указывает на то, что вероятной причиной рассмотренных выше погрешностей, скорее всего, является не коллимационная ошибка секстана, а неточности данных о склонении Солнца в использованных астрономических ежегодниках.

Важно помнить, что приведенные выше записи и план Сантоса составлены Рубцовым уже после возвращения в Петербург, т. е. спустя четыре года. Поэтому вся содержащаяся в этих документах информация сохранялась им в виде предварительных набросков, которые он был вынужден постоянно держать при себе в ходе дальнейшего путешествия по отдаленным районам Бразилии.

Ввиду постепенного удаления от наиболее заселенных районов Бразилии вглубь страны и следования по труднопроходимым сухопутным участкам, а затем (с 23 июня 1825 г.) по рекам, решение задачи по сохранению накопленных данных становилось все более трудным. Периодические пропажи вьючных животных с грузами, преодоление многочисленных порогов и водопадов приводили к утрате части материалов. Несомненно, сказался и фактор времени, ведь свою рукопись о путешествии по Бразилии Рубцов, как уже указывалось выше, составил спустя несколько лет после завершения экспедиции и возвращения в Россию в 1829 г..

 Поэтому неудивительно, что часть собранных сведений оказалась утраченной уже в Бразилии. Подтверждением этому может служить пример наблюдения Рубцовым крупнейшего в 1825 г. астрономического явления, заключавшегося в сильном сближении Земли с неизвестной ранее большой кометой. В своей рукописи он ничего не записал об этом событии, возможно не придав ему особого значения или же не имея возможности подтвердить его результатами наблюдений, оказавшимися утраченными.

 Однако о том, что он вел их, достоверно известно из дневников Лангсдорфа, который 6 ноября 1825 г., находясь в г. Жундиай (провинция Сан-Пауло), записал: «Наконец-то, после многих дней и недель, небо к вечеру немного прояснилось; большая комета, которая до сих пор показывалась лишь на мгновение, явилась теперь во всем своем блеске и Рубцов смог наблюдать ее. Одновременно он проводил сегодня наблюдения с целью вычисления расстояний от Солнца до Луны» [46, с. 228].

 Результаты изучения найденного в зарубежных источниках перечня небесных явлений, произошедших в 1825 г., показывают, что Рубцов наблюдал комету, впервые обнаруженную 15 июля 1825 г. с помощью сильного телескопа французским астрономом Ж. Л. Понсом [15], работавшим в обсерватории во Флоренции [47, с. 17].

По мере приближения к Земле, комета, получившая наименование COMET C/1825 N1 (PONS; O.S. 1825 IV), стала видна невооруженным глазом (как небесное тело 2–3 величины) и 11 октября достигла своего перигелия. К этому времени ядро кометы разделилось на три части, хвост достиг угловой величины 12 градусов. Поскольку склонение кометы сильно менялось к Югу, в Европе, в том числе в России [16], а также в Северной Америке ее могли наблюдать только до последних чисел октября 1825 г.

Таким образом вполне возможно, что в ноябре того года Рубцов был единственным специалистом в Южном полушарии, наблюдавшим комету Понса и с помощью имевшихся у него инструментов способным определить ее характеристики (диаметр ядер, длину хвоста, угловое положение по отношению к известным небесным светилам). Такие данные, если бы они сохранились, имели бы большую научную ценность, поскольку позволили бы существенно уточнить траекторию кометы и период ее обращения.

Помимо съемки планов бразильских населенных пунктов Рубцов картографировал и отдельные промышленные объекты, среди которых особое внимание заслуживает государственный металлургический завод в Сан-Жуан-де-Ипанема (Fabrica Real de Ferro de Ipanema) в провинции Сан-Пауло.

Даже простое сравнение рисунка, сделанного художником Дебре в 1821 г. с планом, вычерченным Рубцовым, указывает на их практически полную идентичность во взаимном расположении построек. В том, что касается точности определения координат (23º 26′ 26.8″ ю.ш., 47º 38′ 16″ з.д.), то их сравнение с данными MAPSZOOM.com при установке маркера на место, где Рубцов проводил наблюдения (обозначено знаком ) дает вполне удовлетворительные результаты (23º 25′ 29.6″ ю.ш., 47º 35′ 49.6″з.д.), т. е. отклонение 57.2″ к Северу и 2′ 27.4″ к Западу.

Другим подтверждением точности астрономо-геодезических работ, выполненных Рубцовым в Сан-Жуан-де-Ипанема, могут служить результаты аэрофотосъемки района расположения гостиничного комплекса Fazenda Ipanema, находящегося в непосредственной близости от бывшего металлургического завода, превращенного в наши дни в музей под открытым небом «Altos Fornos de Fabrica Real de Ferro de Ipanema». Так на приводимом выше аэрофотоснимке, сделанном в 2008 г. с высоты 591 м, указаны координаты 23º 25′ 26.15″ ю.ш., 47º 35′ 43.23″ з.д., отличающиеся от данных, полученных Рубцовым на 1′ 00.65″ к Северу и 2′ 32.77″ к Востоку.

Еще одним примером нестандартной операции в рамках астрономо-геодезических работ, выполненных Рубцовым, является картографирование местности в районе г. Вила-Мария (в настоящее время Касерес) и определение координат пограничного знака, разделяющего испанские и португальские территории в Южной Америке.

В этих целях, он, в августе 1827 г., вместе с художником экспедиции Э. Флорансом, проследовал по маршруту: г. Куйаба (административный центр провинции Мату-Гроссу) — Вила-Мария и далее на лодках вниз по реке Парагвай до места впадения в нее притока Жауру.

Знак, называемый местными жителями как «Marco de Jauru» (обозначен на карте знаком ) и представляющий из себя четырехугольную пирамиду из белого мрамора высотой (с пьедесталом) около 4 м, увенчанную католическим крестом, был обнаружен 11 сентября 1827 г. на правом берегу реки Парагвай недалеко от места впадения в нее реки Жауру, чуть ниже его по течению и подробно описан Флорансом в своем дневнике [49, с. 184–185]. В частности, он отметил, что пирамида состоит из двух идентичных друг другу вертикальных частей, изготовленных в Португалии и в Испании в соответствии с Мадридским договором 1750 г., заменившим Договор Тордесильяс 1494 г. На стороне, обращенной в сторону испанских владений (по румбу 54 NW или 234º), нанесена надпись на латинском языке с упоминанием короля Испании Фердинанда VI, на противоположной стороне (по румбу 54 SO или 126º), обращенной в сторону бразильской территории — португальского короля Жуана V.

Знак был установлен в 1754 г. и нанесен на карты того периода схематически (только лишь с привязкой к руслу реки Парагвай) со значительными ошибками в координатах. В этой связи, Рубцов, определивший его координаты (16º 23′ 15″ ю.ш. и 57º 28′ 30″ з.д.), а также ориентацию сторон, стал фактически первым в истории картографом, сумевшим достаточно точно привязать геодезическим способом линию разграничения испанских и португальских владений в Западном полушарии.

Таким образом, если бы результаты проделанной им работы были своевременно использованы правительством России, это позволило бы существенно повлиять на развитие военно-политической ситуации в Южной Америке, способствовать возможным посредническим усилиям российской дипломатии в урегулировании многочисленных пограничных конфликтов и споров и, тем самым, создать условия для укрепления влияния России в регионе.

Определенные Рубцовым координаты «Marco de Jauru» имеют значение и по сей день. Так как в 1883 г. знак был перенесен в Вила-Мария (ныне Касерес) и место его установки было утрачено, в 2009 г., в район впадения реки Жауру в р. Парагвай, на поиски была направлена специальная бразильская экспедиция, которая с трудом нашла место первоначальной установки знака (в 544 м от нынешнего устья р. Жауру). Если бы при этом использовались координаты вычисленные Рубцовым, то поиски были бы существенно облегчены.

Дошедшие до нас результаты астрономо-геодезических работ, выполненных в провинции Мату-Гроссу в 1827 г., были практически последними за все время экспедиции. Преодолев к марту 1828 г. водораздел между бассейнами р. Парагвай и Амазонки, экспедиционный отряд вышел к истокам реки Аринос и на лодках отплыл вниз по ее течению. При этом большинство путешественников, включая Лангсдорфа и Рубцова, заболели тяжелой формой тропической лихорадки. Как следует из записей в дневниках Лангсдорфа и Флоранса, следование по Аринос, а затем по рекам Журуена и Тапажос, стало настоящим испытанием: удушливая жара, мириады кровососущих насекомых, всепроникающая сырость, отсутствие полноценного питания и нехватка питья и, конечно, бурные водопады и пороги, при подходе к которым лодки приходилось разгружать и переносить по берегу, вниз по течению [42, с. 246–278; 49, с. 238–240]. Об условиях, в которых происходило плавание, некоторое представление дает рисунок Флоранса, на котором изображено каноэ с сидящим на носу Лангсдорфом и склонившимся над компасом Рубцовым на средней банке, которые, несмотря на болезнь и плохое самочувствие, не лежат ничком, а продолжают упорно работать.

Однако ситуация в отряде продолжала все более и более ухудшаться. Так в конце апреля 1828 г., когда отряд спускался по реке Журуена, из 34 членов экипажа здоровы были только 15, из которых 7 уже переболели. В этой связи Флоранс записал в эти дни в своем дневнике: «Лангсдорф и Рубцов были так слабы, что не могли подниматься и совсем потеряли аппетит. Ежедневно, в один и тот же час, к ним возвращался сильнейший озноб, которому предшествовал жар, и возникали болезненные судороги, в результате чего они издавали прерывистые стоны и корчились от боли так, что толстые деревья, к которым были подвешены гамаки, раскачивались своими верхушками» [49, с. 238].

Болезнь была настолько серьезной, что Лангсдорф, в результате осложнений, потерял рассудок и не смог восстановить его полностью до конца своих дней. Тяжело перенес заболевание и Рубцов, который, однако же, несмотря на свое состояние, смог собрать необходимые данные, чтобы после возвращения в Россию (в сентябре 1829 г.) вычертить частную карту маршрута экспедиции от провинции Мату-Гроссу до устья реки Амазонки, откуда отряд морем возвратился в Рио-де-Жанейро.

В целом о масштабе и качестве работ выполненных Рубцовым в ходе экспедиции можно судить по представленным им по возвращении в Петербург отчетным материалам.

Так в самом отчете от 06.11.1829 г., к составлению которого Рубцов отнесся с большой ответственностью и стремлением объективно оценить проделанную работу, он пишет:

«Во время сих путешествий по приказанию г-на начальствующего экспедициею занимался я 1) ведением географического журнала, 2) астрономическими наблюдениями для определения широт и долгот мест, где мы останавливались и где позволяли обстоятельства, 3) определением высоты гор по барометрам, 4) наблюдениями за наклонением магнитной стрелки, 5) снятием планов некоторых мест. Материалы сих занятий моих, по причине болезни, захватившей меня в последнем путешествии, коею одержим я был даже до самого отправления моего в Россию, настоящим образом в порядок не приведены, а именно: метеорологический журнал нужно перебелить, астрономические наблюдения, коих весьма близкие выводы при сем представляю, нахожу нужным в долготах перевычислить, и приведя оные в порядок, переписать. Вычисления об определении высоты гор и наблюдений над наклонением магнитной стрелки переписать, а карты и планы, кои мог составить, переделать начисто» [50, л. 7–9].

К отчету был приложен «Реестр широтам и долготам мест, определенных подпоручиком Рубцовым, насчитывающим 42 пункта, координаты которых выведены из многих наблюдений».

Вышеперечисленные предложения руководством Управления Генерал-гидрографа Главного морского штаба (адмирал Г.А. Сарычев) были одобрены и Рубцов немедленно приступил к работе.

Уже 5 декабря 1829 г. он, завершив перерасчеты результатов астрономических обсерваций, доложил исправленный Реестр широтам и долготам, насчитывающий 42 пункта, а с 25 февраля 1830 г. начал представлять уточненные планы городов и населенных пунктов Бразилии. С некоторыми из них начальник Гидрографического депо генерал-майор Ф.Ф. Шуберт приказал ознакомить известного астронома академика В.К. Вишневского, после смерти академика Ф.И. Шуберта (в 1825 г.) и реорганизации Государственного Адмиралтейского департамента, курировавшего в Академии наук вопросы взаимодействия с Морским ведомством и Управлением Генерал-гидрографа.

В течение 1830 г., Рубцов активно занимался составлением других картографических материалов по Бразилии (на основе черновых записей), насчитывающих, в общей сложности, 27 частных карт по отдельным участкам маршрута экспедиции, 8 планов населенных пунктов, выполненных в цвете и одну генеральную карту всего путешествия. Таким образом он стал первым в мире топографом, сумевшим картографировать внутренние районы Бразилии от Рио-де-Жанейро (на юге) до Белена (на севере) общей площадью около 16 тыс. км².

По сравнению с имевшимися на начало ХIХ века картами Южной Америки западноевропейских специалистов (А. Арроусмит, Г. Рейхард), выглядевшими «пустыми», материалы Рубцова содержали огромный объем информации, которую можно было использовать в различных отраслях знания, а также для целей экономического и социального развития Бразилии и региона в целом. Так, на них были обозначены горные цепи, хребты, холмы и водоразделы, морская береговая линия, реки (вплоть до самых малых и ручьев) с их многочисленными притоками, поворотами, водопадами, порогами, островами, мелями и даже отдельными деревьями на берегу, озера, естественные гроты. С большой тщательностью и точностью на картах нанесены населенные пункты разной величины, места расселения индейских племен, поместья (фазенды), горнорудные предприятия и мануфактуры, горячие источники, отдельно стоящие дома, склады, лавки, церкви, часовни, монастыри, крепости, мосты, заставы, пограничные знаки, телеграфные станции. Всего на картах обозначено 1372 природных и рукотворных объекта, имеющих уникальное значение для исследования различных аспектов (физического, политического, демографического, экономического) исторической географии Бразилии [51, с. 163].

В сопроводительной к представленным Командованию картам Рубцов написал:

«Во время путешествия по силе возможности не оставил я без внимания ни одного предмета, обещающего пользу, и при составлении карт употребил все материалы, при собирании коих подвергал значительному ущербу здоровье свое, а при плавании через пороги даже и самую жизнь опасности» [50, л. 16–16 об.]. Приходится только сожалеть, что вышеуказанные картографические материалы, сохранившиеся, кстати, в РГА ВМФ в хорошем состоянии и к настоящему времени переведенные в электронную форму [52], оказались в 1831 г. в архиве и полностью забытыми вплоть до середины ХХ века.

В результате, даже в таком авторитетном и обстоятельном труде как «Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов (1822–1872)», изданном в Санкт-Петербурге в 1872 г. (автор В.Ф. Де-Ливрон), подробно описывающем работы по картографической съемке внутренних областей России и территории зарубежных стран, выполненные российскими специалистами, в том числе и флотскими штурманами, ни слова не говорится о Рубцове и об экспедиции Лангсдорфа, в целом [8].

В причинах этого еще предстоит детально разобраться. Пока же, на данном этапе, следует учитывать болезнь Лангсдорфа и его нахождение за пределами России вплоть до своей смерти в 1852 г., безвременный уход из жизни академика Ф.И. Шуберта (1825 г.), адмиралов Г.А. Сарычева и В.М. Головнина в 1831 г., проявлявших искренний интерес к экспедиции, относительно скромное общественное положение Н.Г. Рубцова, а также изменения во внешнеполитическом курсе России в период смены на троне Александра I Николаем I.

Но ведь многие десятилетия на действительной службе продолжали находиться и родной сын академика Ф.И. Шуберта — генерал Ф.Ф. Шуберт, с 1827 г. руководивший Гидрографическим депо и одновременно Корпусом военных топографов, и академик В.К. Вишневский, к которому для экспертизы направлялись астрономо-геодезические материалы Рубцова, и другие отечественные ученые, которым поступали всевозможные коллекции растений, минералов, насекомых, рыб и животных, и тот же вице-канцлер К. В. Нессельроде, участвовавший в организации экспедиции.

В этой связи даже возникает ощущение того, что экспедиции Лангсдорфа была предана забвению не в силу сложившихся обстоятельств, а преднамеренно. Ведь похожая судьба постигла и ряд других зарубежных путешествий, предпринятых русскими мореплавателями и исследователями с географическими целями. Так, огромный массив результатов астрономо-геодезических работ, выполненных российскими флотскими офицерами и штурманами в Тихом океане и в Северной Америке, оказался не востребованным, в результате чего Россия утратила свой приоритет над многими островами и территориями, впервые открытыми и картографированными отечественными специалистами.

  Список литературы

1. Стрельников И.Д. Русская экспедиция в Бразилию академика Г.И. Лангсдорфа (1821–1829) // Природа. 1929. № 1. Кол. 43–54.
2. Манизер Г.Г. Экспедиция академика Г.И. Лангсдорфа в Бразилию. М.: ОГИЗ, 1948.
3. Санкт-Петербургский филиал Архива РАН (далее СПФ АРАН). Р. IV. Оп. 1. Д. 1012.
4. 4. Melnixenco V.C. Faculdade de Filosofia Santa Doroteia. . A Planta Mater: Expedicão Langsdorf em Nova Friburgo. I^o Simposio Brasileiro de Cartografia Historica. Paraty, 10 a 13 de mayo de 2011. P. 1‒12.
5. СПФ АРАН. Р. IV. Оп. 1. Д. 1012.
6. СПФ АРАН. Ф. 1. Оп. 2 ‒ 1821 г. Д. 19.
7. Иодко О.В. Петербургский след Г.Г. Лангсдорфа / Немцы в Санкт-Петербурге (XVIII–XX вв.): материалы постояннодействующей конференции «Немцы в Санкт-Петербурге». Вып. 8. — СПб.: МАЭ РАН (Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН), 2002. С. 132–148.
8. Де-Ливрон В. Ф. Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов (1822–1872). СПб.: Военная типография, 1872.
9. Алексеев А.И., Комиссаров Б.Н. Рубцов и его роль в исследовании Бразилии // Известия Всесоюзного географического общества. 1966. Т. 98, № 6. С. 500‒506.
10. Глушков В.В. Становление и развитие военной картографии в России (XVIII — начало XX в.): дис. …д-ра географических наук. М.: ИИЕТ, 2003. — 457 с.
11. Российский государственный архив Военно-морского флота (далее РГА ВМФ). Ф. 203. Оп. 1. Д. 829.
12. СПФ АРАН. Фонд 63. Оп. 1. Д 45.
13. Давыдов Ю.В. Нахимов. М.: Изд-во Молодая гвардия, 1970.
14. РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. 9. Д. 440.
15. Комиссаров Б.Н. Первая русская экспедиция в Бразилию. Л.: Наука, 1977.
16. Хрущов С. Плавание шлюпа Апполона в 1821‒824 годах. Записки, издаваемые Государственным Адмиралтейским департаментом. Ч. X. СПб., 1826. С. 200‒270.
17. РГА ВМФ. Ф. 402. Оп. 1. Д. 243.
18. Титов Р.Ю., Файн Г.И. Мореходная астрономия. Л.: Транспорт, 1984.
19. Renato Pereira Brandão. A Questão da Longitude na Expansão Territorial da América Portuguesa: O Tratado de Madri e o mapeamento da China. 3º Simpósio Iberoamericano da História da Cartografia Agendas para a História da Cartografia. São Paulo, abril de 2010. P. 1‒17
20. Forbes Eric Gray. Tobias Mayer’s lunar tables// Annals of Science. 1966. Vol. 22, N 2. P. 105–116.
21. Воронцов-Вельяминов Б.А. Очерки истории астрономии в России. М.: Гостехиздат,1956.
22. Шуберт Ф.И. Руководство к астрономическому определению географической долготы и широты. Перевод с немецкого Фицтума. СПб, при Императорской Академии наук, 1803.
23. Otto von Kotzebue. A Voyage of Discovery in the South Sea and Beering’ Strait in the Years 1815-1818. London: Longman, Hurst, Rees, Orme and Brown, 1821.
24. Беллинсгаузен Ф.Ф. Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света. М.: Директ-Медия, 2012.
25. Barratt Glynn. Russian Naval Visits of Tahiti and Moorea, 1823–29: an Overview // Journal de la Société des océanistes. 1994, vol. 98. P. 55–79.
26. Barratt G.R. Russian naval enterprise among the Tuamotus, 1816–1826 // Hydrography. Journal de la Société des océanistes. 1999, vol. 108. P. 33–55.
27. Henderson James. A History of the Brazil. London: Longman, Hurst, Rees, Orme and Brown, 1821.
28. Записки, издаваемые Государственным Адмиралтейским департаментом. Ч. Х. СПБ.: 1826.
29. СПФ АРАН. Ф. 1. Оп. 2‒1824. Д. 26. Рубцов Н.Г. «Обсервации в вояже в Бразилии по провинции Рио-Жанейро. За 1822–1823 гг.».
30. Nevins Allan. Fremont. Pathmarker of the West. University of Nebrasca Press. Lincoln and London, 1983.
31. Ifland Peter. Taking the Stars: Celestial Navigation from Argonauts to Astronauts. The Mariners’s Museum. Newport News, Virginia, 1998.
32. РГА ВМФ. Ф. 402. Оп. 1. Д. 243.
33. Лазарев А.П. Плавание вокруг света на шлюпе Ладога в 1822, 1823 и 1824 годах. СПб.: Морская типография, 1832.
34. Danuzio Gil Bernardino da Silva. Os Diarios de Langsdorff. Vol. I. Brasilia: Editora Fiocruz, 1997.
35. Басаргина Е.Ю., Груздева Е.Н., Щедрова И. М. Российский академик Г. И. Лангсдорф и его путешествия в Бразилию (1803–1829). СПб.: Нестор-История, 2012.
36. Лебедев Д.М. Плавание А.И. Чирикова на пакетботе «Св. Павел» к побережью Америки. М.: Издательство АН СССР, 1951.
37. Nautical Almanac and Astronomical Ephemeris for the year 1820. Published by order of the Commisioners of Longitude, London, 1817.
38. Table of the Sun’s Declination. Mean Value for the Four Years of a Leap Year Cycle. https://www.starpath.com/blog_files/Table%20of%20the%20Declination%20of%20the%20Sun.pdf
39. Головнин В.М. Путешествие вокруг света на военном шлюпе «Камчатка» капитана Головнина. СПб.: 1822. Глава 1. М.: издательство «Мысль», 1965.
40. Connaissance des Temps ou des Mouvements Celestes a l/usage des Astronomes et des Navigateurs Pour l/an 1823. Publiee par le Bureau des Longitudes. Paris, Courcier, Librarie pour les Matematiques et la Marine, 1820.
41. Морской месяцеслов на лето 1823. СПб.: Морская типография, 1821.
42. Danuzio Gil Bernardino da Silva. Os Diarios de Langsdorff. Vol. 3. Brasilia: Editora Fiocruz, 1997.
43. Леве А. Полный курс низшей геодезии с ея приложениями к военным съемкам, строительному искусству, межеванию, сельскому хозяйству и лесной съемке. Санкт-Петербург, в типографии Journal de Saint-Petersbourg, 1854.
44. Второе продолжение Свода военных постановлений с 1 января 1840 по 1 января 1841 г. СПб в Типографии II отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1841.
45. Berghaus H. The Chart of the Approaches of Rio de Janeiro. Потсдам: 23.10.1843.
46. Дневник русской комплексной академической экспедиции в Бразилию в 1824–1826 гг. под началом академика Г.И. Лангсдорфа. Серия «Научное наследие». Т 23. М.: Наука, 1995.
47. Hubbard J.S. On the Orbit of the Fourth Comet of 1825 // The Astronomical Journal. 1859. No. 123. Vol. VI, № 3. P. 17‒22.
48. Кудряшов К.В. Александр Первый и тайна Федора Козмича. Спб.: издательство «Время», 1923.
49. Florence, Hercule. Viagem fluvial do Tiete ao Amazonas, 1825 a 1829. Brasilia: Senado Federal, Conselho Editorial, 2007.
50. РГА ВМФ. Ф. 402. Оп. 1. Д. 243.
51. Комиссаров Б.Н. Исследователь и реформатор Камчатки Г. И. Лангсдорф (1774–1852) в истории медицины // «Всеобщее богатство человеческих познаний». Материалы ХХХ Крашенинниковских чтений. М-во культуры Камчатского края,2013. С. 157‒168.
52. РГА ВМФ. Ф. 1331. Оп. 4. Д. 663.

Примечания

[1] Шуберт (Фридрих Теодор) Федор Иванович (1758‒1825), по происхождению немец, российский астроном и геодезист, ученик Л. Эйлера, член Императорской Санкт-Петербургской АН (1789), прадед известного русского математика Софьи Ковалевской.

[2] Шуберт (Фридрих Теодор) Федор Федорович (1789‒1865), российский военный топограф, в 1821 г. начальник 3-го отделения Военно-топографического бюро. С января 1822 г. директор только что образованного Корпуса топографов. В 1827‒1837 гг., одновременно с руководством военно-топографической службой Военного министерства, являлся начальником Гидрографического депо Морского ведомства. Почетный член Императорской Санкт-Петербургской АН (1827), генерал от инфантерии, дед Софьи Ковалевской.

[3] Горнер (Horner Johan Caspar), 1774‒1834, швейцарский астроном. Помимо участия в Первой русской кругосветной экспедиции под командованием И. Ф. Крузенштерна, занимался научной деятельностью в области математики (методы приближенного решения алгебраических уравнений высоких степеней), астрономии и гидрологии. В 1805 г., совместно с Г. И. Лангсдорфом посетил Японию, где продемонстрировал полет воздушного шара. В 1815 г., по просьбе Крузенштерна и в связи с подготовкой к кругосветному плаванию брига «Рюрик» (1815‒1818) под командованием О. Коцебу, разработал подробное наставление по выполнению гидрографических, геомагнитных и метеорологических работ, а также по съемке морского побережья и ведению астрономических наблюдений с целью определения географических координат. Иностранный член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской АН (1808).

[4] В 20-х гг. XIX века звание капитан-командор являлось промежуточным между капитаном 1 ранга и контр-адмиралом.

[5] Тарханов Павел Васильевич (1787‒1839), с января 1811 г. воспитанник Императорской Санкт-Петербургской АН. В 1819 г. был командирован в кругосветное плавание на шлюпе «Открытие» в качестве астронома. Во время стоянки корабля в Рио-де-Жанейро весной 1822 г. выполнил уникальные работы по определению долготы этого места. С 1822 г. — адъюнкт Академии, в 1826 г. избран экстраординарным академиком. Занимался вопросами сферической астрономии, конструирования телескопов, земного магнетизма, счетно-решающих устройств, корабельной архитектуры. С 1832 г. преподавал астрономию в офицерском классе Морского корпуса.

[6] Майер Тобиас (Mayer Tobias Johann), 1723‒1762, немецкий астроном, директор обсерватории в Геттингене. Известен своими работами о либрации Луны. С 1753 г. начал составлять таблицы эфемерид Солнца и Луны. В 1755 г. их первые экземпляры поступили в британское Адмиралтейство.

[7] Маскелайн Невил (Maskelyne Nevil), 1732‒1811, английский ученый, с 1765 г. и до конца жизни — Королевский астроном. Известен своими работами в области астрономических способов определения географических координат. Впервые экспериментально определил плотность (а значит, и массу) Земли из измерений уклонений отвеса вблизи горы в Шотландии.

[8] Мендоса Хосе (Mendoza y Rios Jose), 1761‒1816, испанский морской офицер, астроном и математик, находившийся на службе в английском флоте. Разработанные им таблицы стали прообразом современных бланков для астрономических расчетов при определении географических координат методом взятия высот небесных светил.

[9] Бэнкс Джозеф (Banks Joseph), известный производитель оптических и математических инструментов, особенно микроскопов. В начале XIX в. имел свою мастерскую в Лондоне, на улице Стрэнд, д. 441. В Австралии, до сих пор используется телескоп-рефрактор, изготовленный им в 1822 г. Изобрел прибор для измерения выходного зрачка объектива телескопа.

[10] До учреждения в 1827 г. Корпуса флотских штурманов, эта категория морских специалистов воинских званий не имела. С момента поступления на службу им присваивались чины: сначала штурманских учеников (2 и 1 класса), а после завершения учебы в училище — штурманских помощников и штурманов. Последние, по мере прохождения службы, повышались в классе в соответствии с Табелем о рангах. Наиболее отличившиеся штурмана могли производиться во флотские офицеры по экзамену в Государственном Адмиралтейском департаменте с присвоением первичного звания «мичман» [28, с. 15].

[11] Фремонт Джон (Fremont John C.), 1813‒1890, офицер Топографической службы Армии США. В 40-е гг. XIX в. возглавлял экспедиции, предпринятые американским правительством в целях картографирования северо-западных районов нынешней территории Соединенных штатов. В составе первой экспедиции в 1842 г. находился астроном и топограф Чарльз Преусс (Charles Preuss), немецкого происхождения, который вследствие отсутствия в отряде художников делал отдельные зарисовки. О том, что именно он делал их, свидетельствуют обозначение на рисунке базисных линий между объектами, используемых для триангуляции местности, и практически идеальное соблюдение пропорций во взаиморасположении звезд Большой Медведицы и Полярной звезды. Никто другой из членов экспедиции (кроме самого Фремонта) подобными знаниями не обладал [30, с. 93‒94; 31].

[12] В воспоминаниях командира шлюпа «Ладога» А. П. Лазарева с описанием кругосветного плавания в 1822‒1824 гг. фигурирует англичанин Cox (Кокс), привлекавшийся российским консульством в Портсмуте для поставки припасов и предметов снабжения прибывшим в южные порты Англии кораблям и судам. Возможно, что Кокс имел в запасе несколько комплектов навигационных и астрономических инструментов, которые он предоставлял экипажам за плату, с условием возможного их возврата на обратном пути. В этих целях он и делал на инструментах надписи с указанием своей фамилии и места продажи [33, с. 5].

[13] Геомагнитные измерения российских мореплавателей и путешественников, выполненные в первой четверти ХIХ века, в случае обнаружения в архивах соответствующих материалов, могли бы стать темой отдельного исследования. Пока же известно, что русских моряков интересовала зависимость угла наклона магнитной стрелки к горизонту от широты места. В силу особенностей расположения силовых линий магнитного поля Земли наличие подобных данных позволяло судить о степени удаленности от экватора.

[14] Пель-компас — принятое у русских мореплавателей XVIII‒XIX вв. сокращенное название «компаса для пеленгования», имевшего два вертикальных визира для наведения на наблюдаемый объект.

[15] Понс Жан Луи (Pons Jean Louis), 1761–1831. Французский астроном. До назначения директором обсерватории во Флоренции (1819 г.) работал в Марселе. В общей сложности обнаружил 37 комет, в том числе комету Энке с самым коротким периодом обращения (3,3 года).

[16] В книге К. В. Кудряшова «Александр Первый и тайна Федора Козмича», упоминаются слухи об обстоятельствах, связанных со смертью (или таинственным исчезновением) императора Александра I в Таганроге в ноябре 1825 г. Так, приводятся высказывания о том, что в день выезда императора из Петербурга в Таганрог [в сентябре 1825 г. — ГП] «видна была комета темная, лучи коей простирались вверх на большое пространство, потом заметили, что она летала, и лучи коей простирались к западу; к тому еще в одну ночь в октябре, пополуночи в 2 часу многие жители Таганрога видели над дворцом две звезды следующим порядком: сначала они были одна от другой в дальнем расстоянии, потом соединились и опять до трех раз расходились, после сего из одной звезды сделался голубь, сел на вторую звезду, и чрез короткое время упал, и стало его не видно» [48, с. 124].