Очевидно, Бухарин имел в виду книгу Джеймса Мэзона «Социальные шахматы», в предисловии к которой можно найти некоторые соображения гуманитарного характера. По словам гроссмейстера Сосонко, Пётр Романовский называл забытого ныне Мэзона сильнейшим шахматистом всех времен, но с педагогической оговоркой: «Если он [Мэзон] бывал трезв, разумеется, а это случалось нечасто…»
«…А РЯДОМ В ШАХМАТЫ ИГРАЮТ»
Шахматы в кругу Осипа Мандельштама и в его эпоху
(продолжение. Начало в №4/2017 и сл.)
8. Переведённое время
К литературе требовался
толмач, переводчик
(«Художественный театр и слово»)
10 сентября 1922 года Лев Троцкий в письме Сергею Городецкому и Александру Воронскому задал вопрос о принадлежности Мандельштама к какой-либо литературной группировке. Из ответа Воронского:
«О. Мандельштам ни к какой группировке сейчас не принадлежит. Начинал с акмеистами, охотно сотрудничает в сов. изданиях. Настроен к нам положительно. Пользуется большим весом как хороший знаток стиха, талантлив. Стихи индивидуалистичны. <…>»[1]
К середине 1922 года Мандельштам перевёл отрывок из старофранцузского эпоса «Рено де Монтобан», в многочисленных вариантах которого неизменно присутствуют шахматы. Эпос, созданный на рубеже XI и XII веков неизвестным автором, повествует о вражде между кланами Аймона Дордоньского и Карла Великого (742-814, по иной версии Карла Мартелла 714-741). После очередного кровопролития Аймон в знак примирения идёт на службу к монарху и берёт в жены его сестру, которая производит на свет четырёх сыновей. Карл посвящает сыновей Аймона в рыцари. Однако королевский двор относится к потомству Аймона с недоверием. Во время шахматного поединка в присутствии Карла, его племянник Бертоле оскорбляет Рено — старшего из братьев. В ответ Рено наносит Бертоле смертельный удар шахматной доской (по другой версии шахматной фигурой). Четыре брата спасаются бегством в Арденны.
В диссертации Курта Шумахера приведены три шахматных эпизода, встречающиеся в одной из поздних редакций эпоса.[2] Первый из них служит завязкой повествования, он представлен следующей иллюстрацией:
Во втором эпизоде жена Аймона настолько увлечена шахматами, что не узнает своих сыновей, возвратившихся после долгих скитаний. Наконец, третий, наиболее распространённый мотив, вошедший, например, в «Песню о Роланде»: император Карл, отдыхая от дел, проводит время за шахматной доской.
Интерес к личности первого европейского императора, как и к средневековому эпосу вообще, проявился и в других переводах Мандельштама: «Коронование Людовика», «Песнь о Роланде» и «Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь», выполненных примерно в одно время и представленных в Госиздат в 1922 году. Но лишь перевод «Сыновей Аймона» был опубликован при жизни поэта. Мандельштам включил его в третье издание сборника «Камень» (1923).
Из первого собрания сочинений Мандельштама (Нью-Йорк, 1955)
Шахматы предстают здесь в бесспорно негативном контексте, сопряжённом с завистью, нечестностью и убийством. Мотив смерти в результате «нечистой игры» встречается и в цветаевском «Пятистишии» (1919):
Решено — играем оба,
И притом: играем разно:
Ты — по чести, я — плутуя,
Но при всей игре нечистой,
Насмерть заиграюсь — я.[3]
Труд переводчика и труд шахматиста родственны по своей сути: в их основе — поиск и выбор лучшего варианта. Поэтому нередко встречается сочетание шахматного и переводческого дарований. Так, несколько поколений русских читателей знакомились с творчеством Шекспира и Гете в переводах Андрея Кронеберга и Николая Холодковского. В свою очередь, немецкоязычная публика читала Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Майкова в стихотворных переложениях шахматиста Андрея Ашарина. В Германии был известен перевод пушкинского «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», сделанный Семёном Алапиным. В довоенное время произведения немецких авторов переводил Пётр Потёмкин. Переводчиком с польского языка был уроженец Варшавы, историк шахмат Николай Греков. Братья-переводчики Александр и Даниил Горфинкели в советское время специализировались на переводах иностранной шахматной литературы. Наконец, Савелий Тартаковер и Владимир Нейштадт составили в 20-е и 30-е годы несколько антологий немецкой поэзии в русских переводах.
Перевод из французского эпоса находился в Государственном издательстве около двух лет, после чего его отправили в архив. Репутация Мандельштама, как переводчика, была неоднозначной. Георгий Иванов вспоминал:
«Переводами в те голодные годы кормились решительно все поэты. Но тут неожиданно выяснилось, что Мандельштам, несмотря на свой огромный талант, лишен самой элементарной способности рифмованно передавать чужое.»[4]
Данной способностью, безусловно, обладал автор следующих строк:
Пойте миру, заводские трубы,
Дымом синее небо коптя,
Про бессмертный, про вольный, про грубый,
Про железобетонный Октябрь!
Так начиналось стихотворение «Итоги Октября», опубликованное в 1922 году в газете «Рабочая Москва». Под псевдонимом «Василий Пила» скрывался выходец из дворянской семьи, в будущем известный шахматный мастер и литератор Василий Панов (1906-1973).
Ученик Брюсова, он, впоследствии, по собственному признанию, «решил, что невозможно с успехом одновременно служить двум музам: Эвтерпе и Каиссе, проще говоря, решил свой досуг отдавать только шахматам. Этому решению способствовал и начавшийся расцвет шахмат.»[5]
В октябре 1922 года Валерий Брюсов в обзоре «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии» назвал Мандельштама «некоронованным королем» нео— акмеистов». Октябрьский выпуск журнала «Россия» (№3) напечатал дружескую пародию на Мандельштама, принадлежавшую Николаю Адуеву и Абраму Арго. Тем временем, появилось знаменитое стихотворение «Век».[6]
13 октября Николай Бухарин, выступая в Московском Большом Академическом театре на комсомольском съезде с докладом «О коммунистическом воспитании молодежи в условиях нэпа», говорил:
«Вам нужно обратить сугубое внимание на постановку всевозможных игр, решения задач, шарад, игру в шахматы и проч. Шахматы, между прочим, играют очень крупную роль. Один из крупных шахматистов написал специальную книгу «Общественные науки и шахматная игра», где он доказывает, что шахматная игра дает большую умственную тренировку. Многие крупные полководцы и общественные деятели, почти все очень хорошо играли в шахматы.»[7]
Очевидно, Бухарин имел в виду книгу Джеймса Мэзона «Социальные шахматы», в предисловии к которой можно найти некоторые соображения гуманитарного характера.[8] По словам гроссмейстера Сосонко, Пётр Романовский называл забытого ныне Мэзона сильнейшим шахматистом всех времен, но с педагогической оговоркой: «Если он [Мэзон] бывал трезв, разумеется, а это случалось нечасто…».[9]
30 октября председатель Всероссийского союза писателей Борис Пильняк интересовался у редакторов издательства «Круг» Александра Воронского и Николая Асеева:
«Идет ли у нас книжка Мандельштама? Я считаю его лучшим из современных поэтов <…>».[10]
В начале ноября 1922 года Александр Воронский отправил Льву Троцкому и Льву Каменеву «список нуждающихся писателей», в который, среди прочих, вошли: Алексей Чапыгин, Максимиллиан Волошин, Мариэтта Шагинян, Борис Пастернак, Николай Тихонов.[11]
По воспоминаниям бельгийского шахматиста Эдмона Ланселя, в начале ноября в Аахене, после совместного празднования по случаю тридцатилетия, Александр Алехин пытался покончить с собой.[12] Такой поступок вряд ли был вызван денежными затруднениями: заявки на сеансы одновременной игры сыпались со всех сторон. Кроме того, в сентябре Алехин взял первый приз на сильном турнире в Гэстингсе, опередив Рубинштейна. Соревнование удалось и в творческом отношении — была выиграна красивейшая партия у Боголюбова.
16 ноября из Петрограда отчалил пароход «Пруссия», на борту которого находились бывшие преподаватели Мандельштама: Сергей Полнер, Иван Лапшин, Николай Лосский и Лев Карсавин. Сын Лосского Борис вспоминал об игре в шахматы на «философском пароходе».[13] Обстоятельства 1922 года вынудили эмигрировать также Аарона Штейнберга, Марину Цветаеву, Николая Оцупа, Георгия Иванова, Ирину Одоевцеву.
23 ноября в Баварии Сергей Прокофьев записал в дневник:
«<…> Я вернулся в Этталь и был счастлив после толкотни попасть в тишину. Можно было вновь приняться за работу, накопились письма, запылилась шахматная доска. Сонетное состязание дошло до седьмого сонета с неизменным очком в мою пользу, как от Игоря, так и от Бальмонта. После седьмого сонета я был настолько впереди, что выиграть состязание Борису Верину не представлялось возможным. Он долго оттягивал
продолжение, а затем заявил, что сдаёт матч. Победить поэта — недурно! Если бы я был не композитор, я, вероятно, был бы или писателем или поэтом. Одно достоверно: я пишу стихи лучше, чем это делал Чайковский.»[14]
В конце 1922 года Мандельштам занялся составлением антологии современной русской поэзии, начиная с символистов. Судьба этой книги была предрешена, так как в ней не нашлось места пролетарским поэтам. Надежда Мандельштам вспоминала:
«Поэзию ХХ века О.М. пересмотрел в 22 году. <…> О.М., как обычно, искал у поэтов удач: <…> у Бальмонта «Песню араба, чье имя ничто», <…> у Лозины- Лозинского — «Шахматистов».»[15]
Под «Шахматистами» подразумевалось стихотворение «Сhimerisando» (См. главу 10 первой части данной работы), которое Эммануил Штейн включил в свою шахматную антологию.[16] Поэт и переводчик Дмитрий Усов (1896-1943) писал в 1922 году Михаилу Зенкевичу:
«Смерть Лозина-Лозинского для меня скорбная цифра целого периода русской поэзии. С ним, по-моему, кончается нечто такое, чего больше уже не будет.»[17]
Декабрьский дневник Сергея Прокофьева свидетельствует о скоротечном романе Бориса Башкирова и Ирины Одоевцевой. В момент её неожиданного приезда в Этталь (4 декабря) Прокофьев играл против Башкирова гамбит Муцио. 20 декабря в дневнике композитора появилась запись:
«Надо сознаться, Б.Н. всё-таки не поэт. Скуден ключ! Но переводчик недурной, и не лучше ли ему идти на этот путь?»[18]
30 декабря 1922 года в Москве был арестован профессор Археологического института Борис Зубакин. Незадолго до этого он вместе с Валентином Парнахом и другимии соседями Мандельштама по общежитию подписал заявление в правление Всероссийского союза писателей с просьбой временно разрешить брату Мандельштама Александру ночевать в проходной комнате.[19]
Первый номер журнала «Призыв» за 1923 год опубликовал статью Семёна Левмана «Октябрь в художественной литературе», в которой речь шла, в частности, о стихотворении Мандельштама «Сумерки свободы». Как пишет Олег Лекманов, «зубодробительный советский критик не преминул отметить, что «свобода» в этом стихотворении подразумевается «мелкобуржуазная».[20]
4 февраля 1923 года в Петрограде Николай Бухарин, выступая на студенческом митинге, говорил:
«Если мы выработаем, если русский рабочий класс выработает (а он это сделает, я ни капли не сомневаюсь) достаточный кадр, который может с постепенностью все в большей степени заменять кадр старой интеллигенции и старого служивого сословия, <…> т. е. у нас будет количество культурных машин такое же, или больше, на этом самом поле всякой организационной, идейной, административной и пр. молекулярной борьбы, и если они будут качественно не хуже старых, а количественно их будет больше, то нам обеспечена на этом шахматном поле борьбы полная победа.»[21]
Вскоре (ранней весной 1923 года) Бухарин помог освободить из под ареста брата Мандельштама — Евгения. «Николай Иванович немедленно позвонил Дзержинскому и попросил принять О. М. <…> Дзержинский <…> принял О. М. запросто и предложил взять брата на поруки», — вспоминала Надежда Мандельштам.[22]
1 марта в Петроградском шахматном собрании университетский профессор Александр Смирнов дал сеанс одновременной игры с результатом: 16 побед, 1 ничья, 4 поражения.[23] Из «Словаря шахматиста» под редакцией Смирнова:
«Лучшими сеансистами сейчас считаются: Капабланка (поставивший недавно мировой рекорд — 103 партии, с результатом + 102 = 1), затем Алехин, Нимцович, Маршалль и др.»[24] Капабланка установил свой рекорд 4 февраля 1922 года в Кливленде. Однако, по данным гроссмейстера Солтиса, ещё 4 апреля 1917 года в Нью— Йорке Фрэнк Маршалл сыграл на 145 досках. В январе 1922 года в Монреале американец увеличил количество партий до 155.[25]
С 1923 года Арон Нимцович обосновался в Дании. В марте он победил на турнире в Копенгагене, опередив среди других Тартаковера, Шпильмана и Земиша и сыграв с последним «бессмертную» партию цугцванга. Незадолго до этого Нимцович провел ряд сеансов одновременной игры и лекций на шахматные и политические темы. 4 марта датская газета «Jyllands-Posten» опубликовала некоторые его высказывания:
«Хорошо известен старая молва о том, что шахматные мастера интересуются только шахматами. Но это лишь предрассудок. На самом деле, для наиболее значительных шахматистов игра вторична, и я разделяю это мнение.»
«Каждый ребёнок в России вырастает с сознанием того, что закон можно обойти с помошью взяток. Уровень образования повысился, больше людей стали грамотными, но, в то же время, государство решает, что можно читать, и растёт невежество, так как образование удушается лозунгами и доктринами.»
«Как любят говорить в России, в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды. Я очень высоко ценю народную иронию.»[26]
В марте-апреле 1923 года в Петрограде из под пера Елизаветы Полонской вышла поэма «В петле. (Лирическая фильма)». Она начиналась с посвящения Мариэтте Шагинян и пролога:
Плеть свистела. Копали ров.
Клали камни. Крепили топи.
Этот город построен руками рабов
В стране полярных утопий.
Но Медного Всадника вниз кувырком
Совлечем по гранитным ступеням
И поставим Другого, с выпуклым лбом,
Шахматиста народных смятений.
В пиджаке на граните он будет стоять,
Исподлобья коситься на звезды,
И дети грядущего станут играть
В новом мире, который он создал.
В эпилоге повторяется первая строфа («Плеть свистела <…>»), после которой следует концовка:
Но для нас начертал Шахматист
Схему мудрую новых сражений, —
Разграфленный квадратами лист
Наступлений и отступлений.
Не столицу, не крепость, не форт,
Не гробницу царям и героям, —
На становище диких орд
Новый мир мы с усилием строим![27]
Тем временем, «шахматист народных смятений» практически отошел от дел. С середины марта начали ежедневно публиковаться бюллетени о состоянии его здоровья. В этой ситуации обострилась борьба за между Сталиным и Троцким, который в глазах многих оставался вождём революции. В 1923 году город Гатчино был переименован в Троцк. 1 апреля Яков Блюмкин (под псевдонимом Я. Сущевский) выступил в журнале «Огонек» с очерком «День Троцкого», в котором можно было прочитать:
«<…> Троцкий отдыхает или переходом к другой работе, или сменой темы и объектов, или в спорте. <…> Иногда, очень устав, Троцкий охотится, бегает на лыжах, удит рыбу, играет в крокет и шахматы».[28]
22 мая в Праге Александр Алехин дал сеанс одновременной игры на 31 доске в клубе своего имени. Среди трех победителей Алехина оказался Пётр Потёмкин, который незадолго до этого первым из известных русских шахматистов вступил в масонскую ложу «Астрея».[29]
17 июня газета «Рубикони» опубликовала воспоминания Тициана Табидзе о пребывании Мандельштама в Тифлисе. Обидевшись на очерк «Кое-что о грузинском искусстве», Табидзе назвал Мандельштама голодным бродягой, Агасфером и «Хлестаковым русской поэзии».[30]
15 июля в Гейдельберге умер Семён Алапин. Помимо значительных шахматных трудов он был автором многих статей на социально-политические темы и небольшой книжки о женском избирательном праве. Место захоронения выдающегося шахматиста, состоявшего через Венгеровых в родстве с Мандельштамом, неизвестно.
9. Очертания преходящего
«Мне хочется говорить не о себе, а следить за веком, за шумом и прорастанием времени.»
(«Шум времени»)
29 июля 1923 года в журнале «Огонек» появился очерк Мандельштама «Сухаревка». В нём явственно проступает ощущение тревоги:
«Тут же — уголок, напоминающий пожарище, — мебель, как бы выброшенная из горящего жилья на мостовую, дубовые, с шахматным отливом столы <…>
Удивленный человек метнулся обратно — чуть не наступил на белую пену кружевных оборок, взбитых, как сливки, и, сам не зная как, очутился среди улья гармонистов <…>.
Есть что-то дикое в зрелище базара. Базар всегда пахнет пожаром, несчастьем, великим бедствием. <…> Но русские базары, как Сухаревка, особенно жестоки и печальны в своем свирепом многолюдстве.»[31]
Василий Панов, описывая в своих мемуарах Москву начала 20-х годов, дважды упомянул Сухаревку, где на выигранные у старого мастера Гельбака несколько миллионов рублей, он купил себе мороженого и самоучитель шахматной игры Шифферса.[32]
Ещё в декабре 1920 года на заседании Моссовета при участии Ленина было решено упразднить знаменитый рынок на Сухаревской плошади. Однако, стихийную торговлю победить не удалось и в 1922 году Троцкий предупреждал в газете «Правда»:
«Художник, для которого революция теряет свой смысл, не снеся ароматов Сухаревки, есть пустышка и дрянцо. Поэтом революции — при прочих необходимых данных — он станет тогда, когда научится охватывать ее в целом, оценивать ее поражения, как ступени к победе, проникать в планомерность ее отступлений, и в напряженной подготовке сил в периоды отлива стихии сумеет найти неумирающий пафос революции и ее поэзию.»[33]
С середины августа по начало октября 1923 года Мандельштамы находились в Гаспре, в санатории ЦЕКУБУ — Центральной комиссии по улучшению быта ученых. Жена поэта вспоминала:
«Я льнула к старикам, играла в шахматы с Чаплыгиным и Гольденвейзером, и с ними же в теннис, и он сердился, что я плохо подаю и часто мажу.»[34]
По предположению Сергея Гродзенского, академик Сергей Чаплыгин (1869- 1942) участвовал в шахматных соревнованиях ещё в бытность воронежским гимназистом.[35] Чаплыгин и Гольденвейзер часто посещали шахматную секцию московского Дома ученых.[36]
В 20-х числах сентября поэт отправил из Гаспры письмо своему отцу в Петроград. Из приписки Надежды Мандельштам можно предположить, что шахматы занимали определённое место и в ее взаимоотношениях со свёкром:
«Милый Эмиль Веньяминыч — Я пополнела, поправилась — вы были бы довольны, не то что в Москве. Целый день играю в шахматы. <…>»[37]
В сентябре 1923 года на квартире Льва Велихова в Новочеркасске был произведён обыск, после чего он некоторое время содержался в Ростовском ГПУ, а затем был без конвоя отправлен в Москву, где его допрашивали около недели. На предложение стать агентом-осведомителем, он ответил отказом. Вскоре Велихов вернулся к преподавательской деятельности в учебных заведениях Дона.[38]
По воспоминаниям художника Павла Захарова, в октябре 1923 года его преподаватель и будущий шахматный партнер Пётр Митурич (автор одного из первых портретов Мандельштама) говорил своим ученикам во Вхутемасе примерно следующее:
«Прикасаться к бумаге нужно сначала подумав. Не торопитесь, представьте вначале как в шахматах. Ведь не сразу хватаетесь за фигуру, а вначале думаете. Так и на бумаге. Головой работайте, головой, а не рукой».[39]
Журнал «На посту» за сентябрь-октябрь опубликовал письмо секретаря ЦК Компартии Грузии Виссариона Ломинадзе, в котором он разоблачал Илью Зданевича и Сергея Городецкого:
«<…> Зданевич служил и зарабатывал деньги на отъезд заграницу у англичан, оккупировавших в 19-м году Закавказье.
<…> Городецкий в начале 19 года приветствовал интервенцию англичан и французов, он благославлял «варягов», пришедших спасать Россию.»[40]
В следующем номере этого журнала выделяется обширный донос героя Гражданской войны Бориса Таля «Поэтическая контр-революция в стихах М. Волошина».[41] Для обоснования своих обвинений Таль привлёк статью Евгения Зноско-Боровского «Стихи о терроре М. Волошина» из парижской газеты «Последние новости».
Осенью 1923 года в петроградском «Шахматном листке» можно было прочитать:
«От Евг. Зноско-Боровского получено письмо, в котором он сообщает, что при личном свидании в Шевенинген [так!] Эмм. Ласкер выразил свое горячее желание в ближайшем будущем сделать гастрольную поездку по Сов. России, с жизнью которой он очень желает ознакомиться.»[42]
В то время связи с заграницей имелись почти у всех, поэтому люди не видели в этом опасности. Разнородной была и сама эмиграция. В 1923 году в СССР возвратились некоторые деятели культуры, в том числе Андрей Белый, Алексей Толстой, Виктор Шкловский.
В октябре-ноябре 1923 года Александр Ильин-Женевский гостил у Максимиллиана Волошина в Коктебеле. Шахматиста и поэта связывали дружеские отношения, Ильин-Женевский бывал у Волошина ещё, как минимум, дважды.[43]
Журнал «Печать и революция» (№ 6) за октябрь-ноябрь поместил критический отзыв Брюсова о «Второй книге» Мандельштама и негативную рецензию Мандельштама на «Книгу сказаний о короле Артуре и о рыцарях Круглого Стола» Андрея Свентицкого. Рецензия заканчивалась словами:
«Очевидно, Свентицкий соблазнился лаврами главаря теперешней романистики Бедье. <…> «Тристан и Изольда» Бедье — настоящее чудо реконструкции, почти подлинник — и безусловно заслуживает перевода на русский язык.»[44]
Русский перевод «Тристана и Изольды» осуществил еще в 1903 году Алексей Веселовский. В этой книге, разумеется, как и в реконструкции Жозефа Бедье (1900), лекции которого Мандельштам посещал в Сорбонне, неоднократно упоминается шахматная игра.
В ноябрьском выпуске журнала «Красная новь» была опубликована поэма Николая Тихонова «Шахматы». По словам Елизаветы Полонской, будущий руководитель Союза писателей «никогда не занимался шахматами, его занимала только игра сюжета — в стихах и прозе.»[45] Из книги Владимира Мощенко о гроссмейстере Флоре можно узнать о критическом отношении Тихонова к данной поэме.[46]
19 ноября парижская газета «Звено» напечатала слова Константина Мочульского, недавнего автора пародии на стихи Мандельштама в этой же газете:
«Ни один из современных поэтов не ощущает слова — так остро, как Мандельштам.»[47]
23 декабря в журнале «Огонек» был опубликован очерк Мандельштама «Нюэн Ай-Как. В гостях у коминтернщика».[48] Нюэн Ай-Как (Нгуен Тат Тхань 1890 -1969) получил впоследствии известность как Хо Ши Мин. В 1942 году, находясь в китайской тюрьме, он написал примерно следующее:
Играем в шахматы, чтоб время провести.
И гибнут тычячами кони и пехота.
Вихрь наступленья, отступленья бег.
Талант, стремительность — вот верная победа.
<…>
В начале равны силы двух сторон,
Но лишь одна в итоге побеждает.
Обороняйся, атакуй упорно,
И удостоят званья полководца.[49]
В конце 1923 года «Шахматный листок» напечатал слова чемпиона СССР и финансового работника Петра Романовского :
«Шахматы охватывают массы, те самые действенные массы, которые в один прекрасный момент стихийно, вдохновляемые пылкими вождями, бросаются на баррикады, вооруженно возстают и производят революцию.
<…>
Два элемента составляют сейчас закваску революционного шахматного движения в России. Один — это веяние запада <…>. Другой — это движение широких масс получивших возможность подойти вплотную к живописи, музыке поэзии, и….. шахматам.»[50]
Как считает историк Сергей Воронков, на смерть вождя мирового пролетариата советская шахматная пресса отреагировала только в августе 1924 года.[51] Мандельштам откликнулся на это событие очерком «Прибой у гроба», опубликованным в газете «На вахте» 26 января, в день, когда Петроград стал Ленинградом. Надежда Мандельштам вспоминала:
«Стояли страшные морозы, а в последующие дни и ночи протянулись огромные многоверстовые очереди к Колонному залу. <…> «Они пришли жаловаться Ленину на большевиков, сказал Мандельштам и прибавил, — напрасная надежда: бесполезно».
<…> Мандельштам уже хотел вести меня домой, чтобы я не превратилась в сосульку, как произошел неожиданный случай: по площади прошел Калинин. Вожди еще не разучились ходить пешком. К нему бросились какие-то комсомольцы, требуя, чтобы их провели поскорее. <…> Калинин отогнал комсомольцев обыкновенным здоровым матом. <…> Мы прошли с Калининым.»[52]
31 января Сергей Прокофьев в баварском Обераммергау, где, по его словам, всех научил играть в шахматы Башкиров, дал свой первый в жизни сеанс одновременной игры и выиграл все семь партий.[53]
Тем временем, Эмануэль Ласкер отправился в свой пятый по счету российский вояж. Программа включала выступления в Москве и Ленинграде с показательными партиями, сеансами и лекциями. Вскоре не владевший русским экс-чемпион мира увидел в № 3 журнала «Шахматный листок» слова на своём родном языке.
В этом же номере журнала под заголовком «Ласкер обо всем» можно было прочитать:
«Из всех современных шахматистов — Капабланка наиболее любопытная индивидуальность. Если бы шахматный мир этого пожелал, я готов сыграть с ним еще раз, но я не хотел бы, чтобы борьба шла за звание чемпиона мира. Меня интересует его интуиция, и я желал бы с ним встретиться: но только как художник с художником. <…>
Алехин в матче с Капабланкой может достичь хороших результатов, конечно, при условии, если матч не будет происходить в Гаванне. Страстное желание получить титул «чемпиона» увеличивает его шансы.
Я очень высоко ставлю Боголюбова, который в своих анализах и партиях обнаруживает редкую глубину шахматной мысли. <…>
Неудачи Рубинштейна находятся в тесной связи с его здоровьем, которое оставляет желать много лучшего. Приходится сожалеть, что служебные обстоятельства не позволяют талантливому Бернштейну участвовать в состязаниях; однако он попрежнему интересуется шахматами; в Берлине мы живем почти рядом и очень часто встречаемся.»[54]
18 февраля в Ленинграде Ласкер завершил свою лекцию «О смысле шахматной игры» словами:
«Когда-нибудь, когда шахматы уже будут похоронены, мы сможем на надгробном памятнике прочитать следующие слова: «Шахматная игра облегчила нам жизненную борьбу».[55]
23 марта на крупнейшем шахматном турнире в Нью-Йорке Эмануэль и Эдуард Ласкеры впервые встретились в официальном поединке. Борьба между дальними родственниками, которые считали себя однофамильцами, продолжалась 13 часов. Ничья на 103 ходу была признана самой боевой партией состязания. Однако, в итоговой таблице экс-чемпион мира занял первую строчку, а вице-чемпион США — предпоследнюю. Тройка призеров получилась той же, что и на Петербургском конгрессе 1914 года: Ласкер, Капабланка, Алехин. Действующему чемпиону мира удалось победить своего предшественника в личной встрече (Ласкер обвинил в этом организаторов и неисправные часы), но не удалось опередить его в общем зачете. 27-28 апреля, по окончании турнира, рекордный сеанс вслепую на 26 досках дал Алехин.
3 апреля в Воронеже закончился шахматный чемпионат города. Как сообщил журнал «64», «игра происходила при весьма неблагоприятной внешней обстановке, без определенной системы, без какого-либо плана и руководства и без всяких средств.» Второе место занял музыкант Карл Шваб. Он же выиграл состоявшийся после чемпионата турнир-гандикап при 28 участниках.[56]
9-м мая было датировано коллективное письмо в отдел печати ЦК РКП(б) от литераторов, выступивших с критикой журнала «На посту». Вместе с Мандельштамом его подписали: Алексей Чапыгин, Михаил Пришвин, Максимиллиан Волошин, Алексей Толстой, Мариэтта Шагинян. Елизавета Полонская, Борис Пильняк, Николай Тихонов.
В июне 1924 года в Чехословакии Марина Цветаева завершила работу над «Поэмой конца», в которой существенная роль отведена шахматной метафорике:
— Так первая? Первый ход?
Как в шахматы, значит? Впрочем,
Ведь даже на эшафот
Нас первыми просят…
<…>
За шахматами… Усмешкой
Дразня корридорный глаз.
Ведь шахматные же пешки!
И кто-то играет в нас.
Кто? Боги благие? Воры?
Во весь окоём глазка —
Глаз. Красного корридора
Лязг. Вскинутая доска.[57]
20 июня «Шахматный листок» напечатал «Шахматную партию» Сергея Круковского:
32 фигуры стали
По краям доски,
С ними слились, к ним припали
Молча игроки.
64 поля
Черный, белый цвет…
Разгуляться есть где вволю,
Краю мысли нет!
И уже бескровный,
Но жестокий бой,
Наступает цепью ровной
В центре пешек строй,
А на важном правом фланге,
2-х ладей тесня,
В помощь пешечной фаланге
Мчатся 2 коня;
Под нажимом черных армий
Белым смерть близка,
И на суженном плацдарме
Тают их войска.
В неудачной контр-попытке
Пал их ферзь и слон,
И король бежит за жидкий
Пешечный заслон;
Но конец венчает дело —
Дрогнула земля!
Пешки, в тыл ворвавшись смело,
Сняли короля![58]
12 июля в Париже во время проведения Восьмых Олимпийских игр начался турнир сильнейших шахматистов-любителей, среди которых были Анатолий Чепурнов (Финляндия), Марсель Дюшан (Франция), Эдмон Лансель и Джордж Колтановский (Бельгия), Махгиелис Эйве (Нидерланды). Судил это соревнование, вошедшее в историю, в качестве первой (неофициальной) шахматной олимпиады, Александр Алехин. Англичанка Эдит Холлоуэй, единственная шахматистка, сенсационно выиграла у Петра Потёмкина, представлявшего Россию (разумеется, зарубежную). 20 июля рижанин Герман Матисон был объявлен олимпийским чемпионом. В этот день, когда в Париже была основана Международная шахматная федерация, состоялась ленинградская премьера «живых шахмат». На площади Урицкого (бывшей Дворцовой) в течение 5 часов сражались «военморы» и «красноармейцы», действиями которых руководили соответственно Пётр Романовский и Илья Рабинович.
В июле 1924 года Мандельштам вернулся в Ленинград. Вскоре он отправил Александру Воронскому рукопись «Шума времени» для публикации в Госиздате. Однако, вероятно из-за конфликта разгоревшегося между Раскольниковым и Воронским, книга вышла в апреле 1925 года в частном издательстве «Время».
10. Вербальные атаки
Здесь — речь, говорок — средство острой защиты и нападения…
(«Сухаревка»)
16 августа в Минске был арестован Борис Савинков, незадолго до этого нелегально приехавший в СССР. В список вещей, необходимых ему в Лубянской тюрьме, он включил шахматы и шахматный учебник.[59]
15 сентября Мариэтта Шагинян (в юности увлекавшаяся прозой Савинкова) сделала запись о приобретении книги «Атака».[60] В этом сборнике трудов Бухарина дважды встречается характерная для него метафора «шахматной доски». Из статьи «О мировой революции, нашей стране, культуре и прочем»:
«Нам нужны такие кадры и постоянное воспроизводство таких кадровых элементов, которые вели бы пролетарскую политику на всех пунктах трудовой шахматной доски, на которой им придется впоследствии разместиться.»[61]
Из бухаринского доклада «Ленин как марксист»:
«<…> Самое большое и великое и самое мелкое, малейшие детали устанавливаются на шахматной доске политической стратегии и теории как раз в тех местах, где они должны быть установлены с точки зрения интересов рабочего класса и с точки зрения практического политического действия.»[62]
Шахматы вообще довольно часто упоминались Бухариным. В 1924 году вторым и третьим изданием вышел его популярный учебник «Теория исторического материализма». В нём на странице 239 находим:
«Бытие определяет собою сознание. И в этот смысле можно сказать, что в с я к а я группировка людей (хотя бы то был кружок любителей шахматной игры или хорового пения) — накладывет известный, быть может незначительный — отпечаток.»
Далее на странице 248 Бухарин привел следующую цитату из труда Теобальда Циглера:
«<…> К семи рыцарским благочестиям причисляли, кроме шести физических искусств (equitare, natare, sagittare, cestibus certare, aucupari, scacis ludere — верховая езда, плаванье , стрелянье из лука, фехтованье, охота, игра в шашки), также и искусство versificare, сочинение стихов и музыку (singen u. sagen)».[63]
В немецком оригинале латинское «scacis ludere» дано без перевода.[64] Но согласно европейской традиции, восходящей к Петру Альфонси (1062-1110), «scacis ludere» — это игра в шахматы.[65]
С сентября 1924 года в Москве начал выходить шахматно-шашечный журнал «64» под редакцией Николая Крыленко. Членами редколлегии стали Илья Майзелис, Николай Григорьев, Семен Левман, Владимир Нейштадт.
9 октября в Москве умер Валерий Брюсов, которого Гумилёв считал своим учителем. Молодой Мандельштам также находился под влиянием брюсовской поэзии. В архиве Брюсова сохранились свидетельства о том, что в 20-летнем возрасте он серьезно увлекался решением и составлением шахматных задач.[66]
19 октября в берлинском «Спортпаласе» была разыграна консультационная партия в живые шахматы. Эмануэлю Ласкеру и Бернхарду Кагану противостояли Акиба Рубинштейн и Осип Бернштейн. Действие сопровождалось выступлениями симфонического оркестра и завершилось мирным исходом.[67]
10 ноября Александр Смирнов писал Максимиллиану Волошину:
«Сейчас кончаю книгу «Красота в шахматной партии» (!) для Кроленки».[68]
Александр Кроленко (1889-1970) возглавлял издательство «Academia», которое в 1924-26 годах выпускало в том числе и шахматную литературу. Как будет видно из дальнейшего, это не у всех вызывало одобрение. В 1924 году в Ленинграде наряду с учебником Капабланки вышла в свет первая часть книги Тартаковера «Ультрасовременная шахматная партия» в переводе Даниила Горфинкеля. Литератор Семён Левман писал о ней в статье «Кое-что о «голубых далях»:
«Никому не возбраняется быть поэтом, особенно — человеку, у которого есть на сей предмет соответствующие задатки. Но мы — толпа, чернь, масса — мы имеем точно такое же право критически относиться к творчеству поэта, и никому при этом не верить на слово.<…>
«Голубые дали» Тартаковера есть попытка подменить шахматную науку шахматным мистицизмом, шахматные законы — чудом, творчество — факирскими фокусами.<…>
Давайте откажемся от голубых и розовых цветов шахматной мистики! И подождем, пока массовое шахматное движение, движение широких трудящихся масс, создает такие условия, которые дадут возможность свободно развиваться творческой индивидуальности шахматиста— художника, освободив его от тисков капиталистического режима. И не будем подменять это свободное творчество социально-свободного человека «голубыми далями» изощренного и неустойчивого мелко-буржуазного интеллигента.»[69]
Под «голубыми далями» Левман имел в виду переведённое и опубликованное Тартаковером в предисловии к своей книге стихотворение Фридриха Ницше «К новым морям».
По окончании очередного первенства СССР Пётр Романовский, как экс — и вице-чемпион, вызвал на матч нового чемпиона — Ефима Боголюбова. Поединок проходил в Ленинграде и завершился 28 декабря со счетом 8 : 4 в пользу жителя Германии с советским паспортом. Как вспоминал литературовед Виктор Есипов, в 1978 году Надежда Мандельштам рассказала ему после обоюдоострой шахматной партии, «что лет сорок не играла в шахматы, но когда-то ей дал несколько уроков известный мастер того времени Ильин- Женевский и что однажды она даже играла с гроссмейстером Боголюбовым.»[70]
На Ильина-Женевского Надежда Мандельштам могла выйти через общих знакомых (например, В. Пяста или Л. Рейснер). Поединок же с Ефимом Боголюбовым подразумевал участие в одном из его сеансов одновременной игры. В прессе неоднократно сообщалось о ленинградских выступлениях Боголюбова на рубеже 1924— 25 годов, например, в клубе ГПУ (+20 = 3 — 2) и в Губпожаре (+32 = 8 — 5).[71]
Новый, 1925 год Мандельштамы встречали в Ленинграде вместе с Борисом и Бертой Бабиными. Литератор Борис Бабин был освобожден из заключения в декабре 1922 года по личному ходатайству Николая Крыленко. В 1924 году заместитель наркома юстиции РСФСР возглавил Всесоюзную шахматно- шашечную секцию. Сохранился текст партии Гольденвейзер — Крыленко, сыгранной 1 января 1925 года. После 3,5 часов борьбы консерваторский профессор одолел профессора- правоведа.[72]
Литературный критик Вячеслав Полонский (1886- 1932) оставил такой портрет Крыленко образца 1925 года:
«Маленький, седой, серый весь, точно посыпан густым слоем пыли, плешивый, взъерошенный, в рубахе с широким, открытым воротом, с прозрачными, безумными, светлыми глазами. Кто бы мог подумать (кто не знает его имени), что это страшный Крыленко, русский Сен-Жюст, беспощадный прокурор! Он с увлечением разбирал какую-то шахматную задачу из «Известий».[73]
1 февраля в Париже Александр Алехин превзошёл собственный мировой рекорд по игре вслепую. На этот раз ему противостояли 28 групп игроков (среди них известен лишь Потёмкин), которым было разрешено консультироваться между собой. Если верить журналу «La Stratégie» (Paris, 1925. С. 25.) после 13 часов игры Алехин выглядел «свежим, как роза». Однако, уже 7 февраля в бразильском Сан— Паулу Рихард Рети установил новый рекорд, сыграв вслепую на 29 досках.
2 марта студент Ленинградского университета Павел Лукницкий записал слова Ахматовой:
«Пяст — несчастный человек. Их двое несчастных — он и Валериан Чудовский».[74]
Пяст и Чудовский были известны своим нонконформизмом, который они даже не пытались скрывать. Тем временем, выпускников привилегированных учебных заведений старой России начали репрессировать. Только в ночь на 15 февраля были арестованы более 150 бывших лицеистов.
Март-апрель 1925 года Мандельштамы провели в Детском (ранее Царском) Селе. Их соседями по пансиону были Анна Ахматова и Мариэтта Шагинян. 12 апреля Павел Лукницкий записал об Ахматовой:
«А.А. с сестрами Данько пошла гулять, а я на это время перешел в комнату к Мандельштамам и играл в шахматы с Н.Я.; О. Э. сидел за маленьким столом и занимался своей работой. (Он переводит что— то.)
<…>
Еще не кончили партии в шахматы — А.А. вернулась, зашла к Мандельштаму. Партия к моей великой радости окончилась быстро и вничью (я не играл в шахматы лет 5).»[75]
Как вспоминала Надежда Мандельштам, в Детском селе их посетил Всеволод Рождественский, который до этого провел несколько дней в заключении. По его словам, следователь «очень интересовался О. М.»[76]
В конце марта в тетради Цветаевой появилась пришедшая ей во сне фраза: «шахматная партия страстей». В это время Цветаева работала над поэмой «Крысолов».[77]
16 апреля в Лубянской тюрьме Борис Савинков записал:
«Расставил шахматы и стал играть партию Капабланка — Алехин.»[78]
7 мая Савинков, согласно официальной версии, покончил с собой. Литературный портрет Савинкова за шахматами принадлежит перу одного из предполагаемых авторов «Тихого Дона» Вениамина Краснушкина.[79]
Как сообщил журнал «64», в мае 1925 года первый приз в чемпионате Новочеркасска взял «Л. А. Велихов, старый ленинградский шахматный любитель».[80] Новочеркасским шахкором журнала был, разумеется, никто иной, как Лев Велихов.
18 мая Георгию Бессонову удалось бежать с Соловецких островов в Финляндию. Его книга «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков» (Париж, 1928) считается одним из первых свидетельств о концлагерях в СССР. Но ещё до этого Борис Бабин передал за границу сведения о расстреле заключённых на Соловках, произошедшем в 1923 году, за что 25 мая 1925 года был приговорён к трем годам ссылки.
Весной 1925 года ленинградская типография имени Бухарина напечатала сборник переводов из Макса Бартеля «Завоюем мир!», который Дмитрий Усов назвал «новой книгой стихов Мандельштама».[81] В анонимном предисловии были слова небезызвестного переводчика:
«Между культурой и рабочей молодежью стоит решетка государства и классового насилия. «Решетку» надо разбить. Тоска по обетованной стране культуры, которую должен завоевать пролетариат, напоминает у Бартеля тягу старших немецких поэтов к Италии, к блаженному югу.»[82]
11 июля Павел Лукницкий записал слова Анны Ахматовой:
«Люди уходят сквозь пальцы — В. Чудовский, Тихонов, Чеботаревская… Это — последние островки культуры… Подрастает новое поколение, но какая это будет культура, мы еще не знаем…»[83]
Александра Чеботаревская, часто игравшая в шахматы с мужем своей сестры Фёдором Сологубом, покончила с собой в феврале 1925 года в Москве. Валериан Чудовский был арестован 7 апреля в Ленинграде и выслан на 5 лет в Нижний Тагил.[84]
Александр Тихонов (1880-1956, псевдоним: Серебров), автор рецензии на второе издание мандельштамовского «Камня», был арестован ещё 28 января, что не помешало ему в 30-е годы стать одним из руководителей издательства «Academia». Однако, книги по шахматной тематике при нём уже не выпускались, так как шахматы стали относить к ведомству физкультуры и спорта. Этому предшествовало выступление заместителя заведущего Отделом печати при ЦК ВКПб Владимира Нарбута. Близкий друг Мандельштама, он в статье 1925 года «Надо размежеваться (в порядке обсуждения)» возмущался:
«<…> Издательство одного из наших искусствоведческих институтов (Главнаука, бди!) умудрилось, из общего количества 62 названий, выпустить 44 книги, никакого (ни прямого, ни косвенного) отношения к задачам этого института и издательства не имеющие (16 книг по радио, несколько книжек по шахматной игре, книжка о землетрясении, о паровых котлах, о детской смертности, о госпромышленности и торговле и т. д.!).»[85]
Без сомнения, Нарбут имел в виду издания Государственного института истории искусств, в ведение которого в конце 1923 года было передано издательство «Academia».
Речь шла о двух книгах Капабланки, работах Людвига Бахмана, Евгения Зноско-Боровского и Александра Смирнова. Смирновским переводом книги Карлоса Торре «Как формируется шахматист» (Ленинград, 1926) завершилась шахматная деятельность издательства. Атака Нарбута достигла своей цели.
С 11 августа по 6 сентября в ленинградском Доме ученых проходили очередное первенство СССР (1. Боголюбов 2. Левенфиш 3. И. Рабинович 4. Верлинский 5. Дуз-Хотимирский и другие) и чемпионат города среди женщин. По воспоминаниям Якова Рохлина, для шести участниц «удалось найти красивую комнату с окнами, выходящими на Неву.» (Нельзя не вспомнить о том, что в комнате Дома ученых с окнами на Неву в начале 1921 года жил Мандельштам.) Это соревнование принято считать первым женским турниром в России. Однако, ещё в июне 1925 года журнал «64» сообщил о женском турнире, который завершился в Ульяновске.[86] В Ленинграде же всех победила театральная актриса Ирина Тихомирова. Занявшая 4 место Александра Клименко писала в «Красной газете»:
«Милейший тов. Рохлин разыскал в Ленинграде 6 шахматисток, усадил их в Доме Ученых и распорядился: «Делайте Вашу игру!». И назвал эту игру — женским турниром.
<…>
Над нами иногда зубоскалят: «Где ваши Бетховены, Репины, Толстые?». Вероятно, скоро спросят — дадим ли мы Боголюбовых, Романовских, Левенфишей?
Да это же мы их и дали, и еще сколько дадим! Но сами — Боголюбовыми не станем. У нас свое место.»[87]
Публикация в этой же газете об итогах первенства СССР среди мужчин привела к судебному разбирательству, сведения о котором противоречивы. Из воспоминаний Якова Рохлина:
«Боголюбов подал в народный суд заявление на Пяста, считая, что он должен быть привлечен к ответственности за оскорбление.
Судья, однако, не счел возможным признать Пяста виновным в оскорблении личности и категорически отверг обвинение.»[88]
Иную версию произошедшего предложил ленинградский журналист, ученик Петра Романовского Олег Рисс (1909-1986):
«Проживший десять лет в Германии, Боголюбов не смог или не захотел понять великих исторических и социально-экономических преобразований <…>. Высокомерный гроссмейстер <…> закусил удила. <…> Ему не понравилось то, что пишет видный шахматный журналист, известный поэт, близкий друг А. А. Блока, В. А. Пяст, дававший в вечерней «Красной газете» квалифицированные отчеты о IV Всесоюзном чемпионате. Вежливый, деликатный, само воплощение воспитанности и порядочности, Владимир Алексеевич Пяст не устоял перед «бурным натиском» разгневанного чемпиона и обратился в народный суд.
Дело рассматривалось на открытом судебном заселании, в ходе которого была полностью доказана вина Боголюбова, и, в соответствии со статьей 172 Уголовного Кодекса РСФСР, он был приговорён к общественному порицанию.»[89]
12 октября умер Анатоль Франс. В его литературном наследии неоднократно встречаются шахматные образы и метафоры. (См., например, «Харчевня королевы Педок», «Сад Эпикура», «Пчёлка».) В рецензии на «Шум времени» критик Абрам Лежнев писал: «Мандельштам сшибает эпитеты лбами, как это советует делать Анатоль Франс.»[90] Знаменитый писатель пользовался непререкаемым моральным авторитетом; став лауреатом Нобелевской премии по литературе за 1921 год, он передал большую сумму в фонд помощи голодающим России.
Несмотря на общественное порицание, Ефим Боголюбов находился в расцвете сил и в конце года достиг крупнейшего успеха, выиграв Первый Московский международный турнир. Более того, благодаря своим контактам с западными шахматистами, он внёс существенный вклад в организацию этого соревнования.[91] Турнир состоялся с 10 ноября по 8 декабря в здании 2-го Дома Советов, где в 1918 году в тогдашнем «Метрополе» останавливался сотрудник Наркомпроса по фамилии Мандельштам.
В большой статье о предстоящем турнире, Евгений Зноско-Боровский писал:
«Предварительно его начало было назначено на 5-ое ноября и к этому сроку съехались его участники, но в последнюю минуту турнир был отложен — по случаю празднования восьмой годовщины революции. Таким образом, иностранные шахматисты были осчастливлены возможностью присутствовать на этом празднике, а большевикам представился случай пораспропагандировать своих беспартийных гостей.
Что-ж, собравшиеся на конгрессе мастера могут быть довольны революцией и благодарны ей. Под высоким и просвещенным покровительством советской власти, шахматы в России процветают, рассматриваемые как орудие пролетариата против капитала, и организации их введены в сеть учреждений государственных, по отделу (почему-то) Физической Культуры. На шахматы тратятся немалые государственные средства: так, настоящий международный турнир будет стоить, повидимому, свыше полумиллиона франков. О величине сделанных на него ассигнований можно судить по тому, что один Капабланка получает за участие в нем что-то около 4000 долларов, т. е. около 100.000 франков. А в случае успеха в этом турнире Боголюбова, предположено устроить матч его с чемпионом мира, причем получить требуемые для этого 10.000 долларов не представит труда, ибо, как пишут заграничные издания, «Всесоюзный шахматный союз есть государственное учреждение». Добывать эти средства тем более легко, что во главе шахматных дел в СССР стоит никто другой, как бывший главковерх Крыленко.»[92]
Около 20 ноября Мандельштам писал отцу из Ялты в Ленинград:
«<…> Я купил Наде домино-костяшки, шахматы и карты. В домино мы с ней много играем, кроме того, она шьет себе какую-то штуку, делает пасьянсы и вообще играет в разные игрушки, что ей очень к лицу. Даже учится английскому языку, очень усердно.
У нас уплачено в пансионе до 1-го декабря, а там нужно вперед дать 250 р. От Госиздата я жду в этом месяце 320 р.: должно хватить. А сейчас мы сидим с 8 рублями, но нам и не надо денег: разве что на фрукты и газету.»[93]
20 ноября на Московском турнире был выходной день. После 8 туров впереди шли Торре, Боголюбов и Рубинштейн. Капабланка, отметив накануне свое 37- летие, отправился в Ленинград, где в Малом зале филармонии дал сеанс одновременной игры на 30 досках. Чемпион мира потерпел 4 поражения, одно из которых нанес ему юноша по фамилии Ботвинник. Восемь партий завершились вничью, в том числе с Александром Смирновым и Ириной Тихомировой.[94]
Куда меньшее сопротивление оказали кубинцу партийные и государственные деятели СССР во время его сеанса в Кремле, где он сыграл на 20 досках со стопроцентным результатом. По сведениям Александра Сизоненко, среди участников этого соревнования находились Ворошилов, Крыленко и Куйбышев, а среди зрителей — Калинин и Орджоникидзе.[95]
Подводя итоги московского турнира (1. Боголюбов 2. Ласкер 3. Капабланка 4. Маршалл 5-6. Тартаковер и Торре 7-8. Рети и Романовский 9-10. Грюнфельд и Ильин-Женевский, опередившие Рубинштейна, Шпильмана, Левенфиша и других), историку Михаилу Когану пришлось проявить недюжинную изобретательность:
«Прежде всего, мы должны отметить, что русские шахматисты в борьбе против испытанных западно-европейских профессионалов вполне удовлетворительно выдержали экзамен. Кроме Рети, никто не ушел от поражения, нанесенного русскими шахматистами.»[96]
Пётр Романовский в своей статье для «Шахматного листка» в лице Зноско- Боровского обрушился на русское зарубежье:
«<…> Тявкайте, если это вам нравится. Это удел всей белой эмигрантщины. Это тявканье лишний раз только может засвидетельствовать нашу мощь, нашу организованность.»[97]
При этом, неожиданно для многих прозвучали слова Савелия Тартаковера:
«Рабочая Россия смело встала на шахматном поприще во главе всех остальных стран, и от нее самой зависит удержать за собой эту идейную и фактическую гегемонию шахматной культуры.
Итак, то, что никакие торговые или иные договоры так быстро не смогли сделать, шахматные маэстро, благодаря почину Всесоюзной Секции, дали толчок к мирному сближению между Россией и Западной Европой (да и Америкой!), толчок, основанный на том уважении и даже восхищении, которым проникнут весь цивилизованный мир к шахматному празднику человечества, устроенному в Москве правительством Советской России».[98]
(продолжение следует)
Комментарии
[1] Галушкин, А. и др. Литературная жизнь России 1920— х годов. Т. 1. Ч. 2. Москва, 2005. С. 515.
[2] Schumacher, K. Die jungere Redaktion der Chanson Renaut de Montauban. Greifswald, 1914.
[3] Цветаева, М. Стихотворения и поэмы. Т. 2. New York, 1982. С. 267.
[4] Иванов, Г. «Ответ г.г. Струве и Филиппову» // Новый журнал. Кн. 45. Нью— Йорк, 1956. С. 302.
[5] Панов, В. Сорок лет за шахматной доской. Москва, 1966. С. 15.
[6] Мец, А. и др. (Сост.) Осип Мандельштам. Полное собрание сочинений и писем. Летопись жизни и творчества. Москва, 2014. С. 237— 239.
[7] Пятый всероссийский съезд РКСМ. 11— 19 октября 1922 года. Стенографический отчет. Москва, 1927. С. 129.
[8] Mason, J. Social Chess. London, 1900.
[9] Сосонко, Г. Я знал Капабланку… С.— Петербург, 2001. С. 108— 109.
[10] Трифонов, Н. и др. Из истории советской литературы 1920 — 1930— х годов: новые материалы и исследования. Москва, 1983. С. 570. Речь шла о «Второй книге», которая вышла в 1923 году.
[11] Галушкин, А. и др. Литературная жизнь России 1920— х годов. Т. 1. Ч. 2. Москва, 2005. С. 584.
[12] Fiala, V., Kalendovsky, J. Complete Games of Alekhine. T. 2. Olomouc, 1996. C. 202.
[13] Лосский, Б. «Наша семья в пору лихолетия 1914 — 1922 гг.» // Минувшее. Исторический альманах. Москва, 1993. № 12. С. 132,141 и 165.
[14] Прокофьев, С. Дневник 1919 — 1933. Paris, 2002. С. 207.
[15] Мандельштам, Н. Воспоминания. Нью— Йорк, 1970. С. 255.
[16] Штейн, Э. Мнемозина и Каисса. New York, 1973. С. 22 и 54.
[17] Усов, Д. «Мы сведены почти на нет…» Т. 2. Москва, 2011. С. 71.
[18] Прокофьев, С. Дневник 1919 — 1933. Paris, 2002. С. 210 и 214.
[19] Мандельштам, О. Полное собрание сочинений и писем. Т. 3. Москва, 2011. С. 586.
[20] Лекманов, О. Осип Мандельштам: ворованный воздух. Москва, 2016. С. 124.
[21] Бухарин, Н. Революция и культура. Статьи и выступления 1923— 1936 годов. Москва, 1993. С. 56.
[22] Мандельштам, Н. Воспоминания. Нью— Йорк, 1970. С. 122.
[23] Шахматный листок. Петроград, 1923. № 8. С. 37.
[24] Смирнов, А. (Ред.) Словарь шахматиста. Ленинград, 1929. С. 388.
[25] Soltis, A. Frank Marshall, United States Chess Champion. Jefferson & London, 1994. С. 237 и 247.
[26] Skjoldager, P., Nielsen, J. Aron Nimzowitsch: on the road to chess mastery, 1886 — 1924. Jefferson & London, 2012. С. 362,269,363. Перевод автора.
[27] Альманах Ковш № 1. Ленинград, 1925. С. 113 и 119. В этом же альманахе были напечатаны 2 стихотворения Мандельштама.
[28] Огонек. Москва, 1923. № 1. С. 4.
[29] Fiala, V., Kalendovsky, J. Complete Games of Alekhine. T. 2. Olomouc, 1996. C. 115.
[30] Мец, А. и др. (Сост.) Осип Мандельштам. Полное собрание сочинений и писем. Летопись жизни и творчества. Москва, 2014. С. 250.
[31] Огонек. Москва, 1923. № 18. С. 14.
[32] Панов, В. Сорок лет за шахматной доской. Москва, 1966. С. 9 и 12.
[33] На посту. Москва, 1923. № 1. С. 78.
[34] Мандельштам, Н. Вторая книга. Paris, 1983. С. 219.
[35] Шахматы в СССР. Москва, 1988. № 5. С. 30.
[36] Бабкин, В. (Сост.) Они играли в шахматы. Москва, 1982. С. 191.
[37] Паперный, З. и др. (Ред.) Слово и судьба: Осип Мандельштам, исследования и материалы. Mосква, 1991. С. 61.
[38] Шелохаев, В. Государственная Дума Российской империи. Москва, 2006. С. 91.
[39] Чегодаева, М. Заповедный мир Митуричей— Хлебниковых. Москва, 2004. С. 156.
[40] На посту. Москва, 1923. № 2— 3. С. 220— 221.
[41] На посту. Москва, 1923. № 4. С. 151— 164.
[42] Шахматный листок. Петроград, 1923. С. 126.
[43] Купченко, В. «Ильин— Женевский и Волошин» // Шахматы в СССР. Москва, 1978. № 1. С. 17. и Ильин, В. «Сокровища «каюты Таиах» // 64— Шахматное обозрение. Москва, 1991. № 15. С. 15.
[44] Мандельштам, О. Собрание сочинений. Т. 2. New York, 1971. С. 421.
[45] Полонская, Е. Города и встречи. Москва, 2008. С. 486.
[46] Мощенко, В. «Беженец» // Арканов, А. и др. Любовь и шахматы. Москва, 2010. С. 329.
[47] Мец, А. и др. (Сост.) Осип Мандельштам. Полное собрание сочинений и писем. Летопись жизни и творчества. Москва, 2014. С. 243 и 257.
[48] Огонек. Москва, 1923. № 39. С. 10.
[49] Гижицкий, Е. Шахматы через века и страны. Москва, 1970. С. 233. Перевод А. Ревича.
[50] Шахматный листок. Петроград, 1923. № 43— 46. С. 161— 162.
[51] Воронков, С. Шедевры и драмы чемпионатов СССР. 1920 — 1937. Москва, 2007. С. 66.
[52] Мандельштам, Н. Вторая книга. Paris, 1983. С. 232.
[53] Прокофьев, С. Дневник 1919 — 1933. Paris, 2002. С. 237.
[54] Шахматный листок. Ленинград, 1924. № 3. С. 29.
[55] Шахматный листок. Ленинград, 1924. № 4. С. 1. Цит. по: http://proint.narod.ru/oldj/lasker1.htm/
[56] «64». Двухнедельный шахматно— шашечный журнал. Москва, 1924. № 3. С. 11.
[57] Булгаков, В. (Ред.) Ковчег. Сборник Союза русских писателей в Чехословакии. Т. 1. Прага, 1926. С. 13 и 19.
[58] Шахматный листок. Ленинград, 1924. № 11— 12. Ср. стихотворение В. Агатова в главе 2.
[59] Виноградов, В. (Сост.) Борис Савинков на Лубянке: Документы. Москва, 2001. C. 147.
[60] Шагинян, М. Дневники. Москва, 1932. С. 96.
[61] Бухарин, Н. Атака. Сборник теоретических статей. Москва, 1924. С. 212.
[62] Бухарин, Н. Атака. Сборник теоретических статей. Москва, 1924. С. 263— 264.
[63] Ср. Циглер, Т. Руководство по истории педагогики. С.— Петербург, 1911. С. 41. Перевод Е. Цитрон.
[64] Ziegler, T. Geschichte der Pädagogik mit besonderer Rücksicht auf das höhere Unterrichtswesen. München, 1909. С. 33.
[65] van der Linde, A. Geschichte und Litteratur des Schachspiels. Berlin, 1874. Т. 1. C. 173.
[66] Трифонов, Н. (Ред.) Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 1. Москва, 1991. С. 620— 621.
[67] Querschnitt. Düsseldorf, 1925. № 3. С. 268. Ср. «64». Двухнедельный шахматно— шашечный журнал. Москва, 1924. № 5— 6. С. 9 — без упоминания Кагана и Бернштейна.
[68] Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 50. С.— Петербург, 1997. С. 653. Там же странный комментарий П. Заборова: «Книга эта в печати неизвестна <…>.»
[69] Левман, С. «Из записной книжки шахматиста» // «64». Двухнедельный шахматно— шашечный журнал. Москва, 1924. № 5— 6. С. 4— 5.
[70] Нерлер, П. (Сост.) „Посмотрим, кто кого переупрямит… ”. Москва, 2015. С. 631.
[71] Шахматный листок. Ленинград, 1925. № 1. С. 13 и № 3. С. 44.
[72] Бабкин, В. (Сост.) Они играли в шахматы. Москва, 1982. С. 191— 192.
[73] Полонский, В. «Моя борьба на литературном фронте.» // Новый мир. Москва, 2008. № 1. С. 146.
[74] Лукницкий, П. Acumiana: встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. Paris, 1991. С. 40.
[75] Паперный, З. и др. (Ред.) Слово и судьба: Осип Мандельштам, исследования и материалы. Mосква, 1991. С. 120— 121.
[76] Мандельштам, Н. Воспоминания. Нью— Йорк, 1970. С. 177.
[77] Цветаева, М. Неизданное. Москва, 1997. С. 355; Айзенштейн, Е. Сны Марины Цветаевой. С.— Петербург, 2003. С. 409.
[78] Виноградов, В. и др. (Сост.) Борис Савинков на Лубянке: Документы. Москва, 2001. C. 183.
[79] Севский, В. «Борис Савинков» // Донская волна. Ростов на Дону, 1918. № 6. С. 1.
[80] 64. Шахматы и шашки в рабочем клубе. Москва, 1925. № 12. С. 4.
[81] Усов, Д. «Мы сведены почти на нет…» Т. 2. Москва, 2011. С. 326.
[82] Мандельштам, О. Полное собрание сочинений и писем. Т. 3. Москва, 2011. С. 132. Решётка — частый образ в творчестве Бартеля. В 1922 году вышел сборник его новелл «Страна за решёткой».
[83] Лукницкий П. Acumiana: встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. Paris, 1991. C. 195.
[84] Усов, Д. «Мы сведены почти на нет…» Т. 2. Москва, 2011. С. 448.
[85] Нарбут, В., Зенкевич, М. Статьи. Рецензии. Письма. Москва, 2008. С. 92.
[86] 64. Шахматы и шашки в рабочем клубе. Москва, 1925. № 11. С. 10.
[87] Клименко, А. «О женщине, о шахматах и о марабу» // Красная газета. Ленинград, 1925. 12 сентября. Цит. по: Файбисович, В. «Пропавшие без вести» // Шахматный Петербург. С.— Петербург, 2002. № 3. С. 10.
[88] http://shum— 1968.narod.ru/load/shakhmaty/shakhmaty_v_sssr/4— 1— 0— 99/
[89] Шахматы. Рига, 1977. № 21. С. 3— 4.
[90] Печать и революция. Москва, 1925. № 4. С. 152.
[91] См. Ильин— Женевский, А. Международный шахматный турнир в Москве. Москва, 1926. С. 6.
[92] Последние новости. Париж, 12 ноября 1925. С. 4.
[93] Паперный, З. и др. (Ред.) Слово и судьба: Осип Мандельштам, исследования и материалы. Mосква, 1991. С. 65.
[94] Рохлин, Я. «В дни «шахматной горячки». 64— Шахматное обозрение. Москва, 1973. № 48. С. 4— 7.
[95] Сизоненко, А. Капабланка. Встречи с Россией. Москва, 1988. С. 63.
[96] Коган, М. История шахматной игры в России. Ленинград, 1927. С. 228.
[97] Нейштадт, В., Пак, В. Князь Мышкин шахматного царства. Донецк, 2007. С. 118.
[98] Авербах, Ю. О чем молчат фигуры. Москва, 2007. С. 31.
