Саму картину «Весна» современные искусствоведы сегодня рассматривают как вечно повторяющуюся в рамках неоплатонического гуманизма, историю о трех стадиях прохождения души. От насильственного (Зефир) ввода души в мир, прохождения ее по земному саду любви (Венера) и последующего восхождения на небеса (Меркурий-проводник).

Наталия Слюсарева

Цветок, распустившийся в Тоскане

(продолжение. Начало в №4/2019 и сл.)

ЧАСТЬ  2

ДАМЫ ФЛОРЕНТИЙСКИХ ТРУБАДУРОВ   

     Во Флоренции, где бы вы не находились — с постера в холле гостиницы, с витрины сувенирного магазинчика — вас непременно настигнет это изображение. Юноша в средневековом плаще, схватившись левой рукой за сердце, правой, облокотившись о парапет моста, не может отвести взгляд от девушки в белом, идущей ему навстречу в сопровождении подруг. Автор картины «Данте и Беатриче» — британский живописец, последователь прерафаэлитов Генри Холидей. Юноша в зеленом плаще – поэт Данте Алигьери. Девушка в белом — Беатриче, девушка в алом платье – ее подруга по имени Ванна.

     В одном из своих ранних сонетов, посвященных ближайшему другу, также поэту Гвидо Кавальканти, Данте мечтал о том, как было бы замечательно именно в таком составе совершить морскую прогулку: «Хотел бы я, чтобы каким-нибудь волшебством мы очутились, ты, и Лапо и я, на корабле, который шел бы по всякому ветру, куда бы мы ни пожелали, не страшась ни бури, ни непогоды. И в нас постоянно росло бы желание быть вместе. Хотел бы я, чтобы добрый волшебник посадил с нами и монну Ванну (Джиованну), и монну Биче (Беатриче), и ту, которая стоит у нас под номером тридцатым, и мы бы вечно беседовали о любви, и они были бы довольны, а как, полагаю, довольны были бы мы!»

     Как о красоте греческой Елены, свидетельствуя, промолчали троянские старцы, провожая ее взглядом, так о красоте Беатриче Портинари ходило предание, что ее подруги записывались в очередь, чтобы выйти с ней на прогулку в надежде, что парни, которые всегда стайкой следовали за Беатриче, обратят внимание и на подружку.

     Со слов Данте всякое появление Беатриче на людях было чудом. «Все бежали отовсюду, чтобы увидеть ее; и тогда чудесная радость переполняла мою грудь. …Увенчанная смирением, облаченная в ризы скромности, она проходила, не показывая ни малейших знаков гордыни. Многие говорили, когда она проходила мимо: «Она не женщина, но один из прекраснейших небесных ангелов» (Данте. «Новая жизнь»).

     Кто же был этот небесный ангел, поразивший поэта? На самом деле фактических свидетельств о жизни Беатриче Портинари крайне мало. Сохранилось завещание отца девушки уважаемого банкира Фолько ди Портинари с указанием имени дочери Биче и ее мужа Симоне де Барди. Другой документ из семейного архива Барди – акт о продаже участка земли брату Симоне, который производится с согласия «его жены Беатриче». Дата рождения Беатриче вычисляется со слов Данте, указавшему, что она была на год его младше, предположительно это – 1266 год. Имя Беатриче происходит от корня – «беата» — блаженная. Во всех своих произведениях поэт именует ее “gentilissima” – любезнейшая и “beata” – благословенная.

      Во Флоренции семейства Портинари и Алигьери жили по соседству. На семейном празднике в доме соседа Данте, которому в ту пору 9 лет, впервые увидел Беатриче и, как сказано в «Новой жизни», его прозаическом комментарии к этой любви, «дух жизни» задрожал в глубине его души, и с тех пор любовь безраздельно завладела его сердцем. Вторая знаменательная встреча поэта и его дамы происходит ровно через 9 лет. Число 9 и кратная его основа – 3 (Святая Троица) сопровождает появление Беатриче во всех произведениях Данте. На этот раз юноша, которому исполнилось 18 лет, встретил ее на одной из узких улиц Флоренции. Она идет по улице в сопровождении двух других женщин, поднимает на него взор свой и, благодаря «неизреченной своей милости», кланяется ему так скромно-прелестно, что ему кажется, что он узрел «высшую степень блаженства».

Прекрасная донна поприветствовала его легким наклоном головы. Он спешит к себе в комнату и пишет сонет.

     …И монну Ванну с монной Биче я
Узрел идущими в сии края –
За чудом дивным чудо без примера;
И, как хранится в памяти моей,
Любовь сказала: «Это – Примавера,
А та – Любовь, так сходственны мы с ней.

    В третий раз Алигьери встречает свою обожаемую «беату» в храме. Боясь выдать тайну сердца, Данте делает вид, что интересуется другими дамами. Уязвленная его невниманием, Беатриче больше не кланяется ему.

    Беатриче умерла, когда совершенное число «десять» повторилось девять раз, то есть в 1290 году. Отчаянию Данте не было предела. По свидетельству Боккаччо, который написал биографию Данте, горе поэта в эти дни было так велико, что все друзья и родственники серьезно опасались за его жизнь. Бедняга страшно похудел, оброс бородою и имел вид прямо-таки дикого человека. По одной из гипотез ранняя смерть Беатриче была связана с родами. В церкви Санта Маргарита де Черчи, к чьему приходу принадлежали семейства Алигьери и Портинари, на месте фамильного захоронения Портинари, есть мемориальная доска с именем Биче. Однако сегодня более вероятным является предположение, что могила Беатриче должна находиться, как и должно, рядом с гробницей мужа, а именно в базилике Санта-Кроче.

     После смерти Беатриче Данте недолго оставался во Флоренции. Его, входящего в финансовые влиятельные круги приговорили к изгнанию на два года за злоупотребление властью, но так как он не смог заплатить значительный штраф, то к изгнанию навсегда. При попытке появиться в родном городе ему грозило сожжение на костре. Алигьери провел в изгнании 20 лет. Приговор был отменен городским советом Флоренции только в 2008 году и то не единогласно. В 1321 году, возвращаясь из поездки, поэт заболел малярией и скончался, похоронен в Равенне. Флоренция после смерти многократно требовала к себе останки, но безуспешно. В конце концов, в церкви Санта Кроче был установлен кенотаф – символическая гробница Данте.

     В последующие века Беатриче посвящали стихи поэты, чтящие кодекс трубадуров: Александр Блок, Шарль Бодлер, Константин Бальмонт, наша русская донна Ольга Берггольц:

    В небе грозно бродят тучи, закрываю Данте я …
В сумрак стройный и дремучий входит комната моя…
Часто-часто сердце кличет в эти злые вечера:
Беатриче, Беатриче, неизвестная сестра…

       Если прекрасной даме подходит легкая ткань поэзии, то скорбно-бронзовому Данте — знаки материальной культуры. Дом Данте во Флоренции, парк Данте, кратер Данте на луне и, наконец, первый итальянский линкор, благополучно спущенный на воду с верфи в 1910 году, флагман итальянского флота в первую мировую войну, сурово и величественно бороздивший морские просторы под именем «Данте Алигьери».

     Не стала, к сожалению, родной Флоренция и для другого знаменитого итальянского поэта и гуманиста Франческо Петрарки, предки которого были родом из Флоренции. По тем же политическим мотивам отца Франческо, нотариуса, который был другом Данте тоже изгоняют из города. Рожденный в тосканском городке Ареццо в 1304 году, Франческо Петрарка, будучи лицом духовного звания, провел в Авиньоне, где тогда был сосредоточен папский двор, большую часть жизни. В 1350 году Флоренция предложила ему вернуться на родину, обещав возвратить конфискованное имущество отца, но даже посланный за ним Джованни Боккаччо не сумел его уговорить. Сердце поэта осталось в Авиньоне, ведь именно там 6 апреля 1327 года на пасхальной мессе он и увидел свою прекрасную даму в церкви Святой Клары. Флоренции пришлось удовольствоваться тем, что одна из центральных улиц города носит сегодня имя великого поэта.

     Как и монна Беатриче донна Лаура была замужем. Углубившись в чтение любимого Вергилия, подняв бледную поэтическую длань ко лбу, Петрарка меланхолично отщипывает узкий породистый лист “lauro” с венка. Мысли его постоянно заняты тем же “lauro”, лавром, лаврой, Лаурой. «Под сенью зеленеющего лавра, я видел донну, что свежей, чем снег». «Мои мечты сойдут тогда лишь в дол, когда не будет зелени у лавра». «Хочу я вечно быть под сенью лавра, в любую пору, будь то зной иль снег».

      Чудак Петрарка, право слово, всю жизнь любил одну женщину, о чем он не уставал повторять: «Я утомился мыслями о том, что утомиться вами мысль не может». Двадцать сонетов на жизнь донны Лауры. Двадцать сонетов на смерть Донны Лауры.

«Я самому себе дивлюсь, порою: Иду вперед, все ига не свергая
Прекрасного: вотще подчас шагая…
Честь, доблесть, красота, порыв благой,

 Речь сладкая влекли к ветвям меня.
И сердце ждало сладостного плода…
В год тысяча трехсот двадцать седьмой,
В апреле, в первый час шестого дня,
Вошел я в лабиринт, где нет исхода».

    Но если Данте и Петрарка воспевали платоническую любовь, то любовь Джованни Боккаччо, играя, как пламя, всеми оттенками чувственных радостей, была вполне осязаемой и земной.

     Историю своего любовного чувства Боккаччо описал в произведениях «Амето», «Фьамметта». Первоначально некий пленительный женский образ витает в его поэтических видениях. Наконец наяву он встречает свой идеал в Неаполе в церкви св. Лаврентия 12 апреля 1338 года в страстную субботу. Спустя несколько дней Джованни вновь видит поразившую его донну в церкви. Набравшись храбрости, он вступает с ней в разговор и дама, которую отныне он будет именовать Фьамметта (с итальянского fiamma – пламя) предлагает ему, как литератору, тему для его будущего сочинения.

    Фьамметта была настоящей красавицей: «Вьющиеся, длинные и золотистые волосы Фьямметты падали на белые, нежные плечи, кругленькое личико сияло настоящим цветом белых лилий и алых роз, смешанных вместе глаза – как у ясного сокола, рот маленький, с губками, точно рубины. («Декамерон», IV день)

     Даме, когда она вошла в жизнь Боккаччо, уже 28 лет, она замужем и на три года старше своего поклонника. На самом деле ее настоящее имя – Мария. Воспитанная при неаполитанском дворе в семье графа Аквино, она была побочной дочерью короля Роберта. После смерти матери она поступила послушницей в монастырь, но некий молодой богатый дворянин стал добиваться ее руки и, наконец, при содействии короля Роберто, женился на Марии. Кажется, в замужестве она была вполне счастлива.

      Нет никаких документальных доказательств тех или иных взаимоотношений Боккаччо с его возлюбленной. Все догадки строятся только на предположениях. В своих сонетах Боккаччо постоянно жалуется на холодность Фьамметты, упрекая ее в том, что ей дороже более честь, чем его любовь. Да, она не отказывает ему в общении: он беспрепятственно посещает их прекрасный дом в Неаполе, сопровождает ее на прогулках, но и только. В посвящении к «Филострато» Боккаччо признается, что его возлюбленная никогда не удостаивала его такой благосклонностью, как Хризеида Троила, и что он не питает больше на это надежды.

     Как бы то ни было Фьамметте мы обязаны появлением всех поэтических произведений Боккаччо. «Тезеида» и «Филострат» посвящены ей, она — героиня «Фьаметты» и «Декамерона». Когда писатель работал над «Декамероном» (около 1350 года), она была еще жива; во всяком случае, любовь навсегда соединила их имена. Фьамметта — факел, озаривший блеском своего пламени жизнь и вдохновение поэта. Она была и остается на века истинной любовью и единственной музой Джованни Боккаччо.

     Громкий скандал в монастыре, связанный с похищением одной из сестер монахинь, происшедший во Флоренции в 1456 году навсегда запечатлелся в исторической памяти города. Любопытно, что похититель сам состоял в монашеском ордене братьев кармелитов. Влюбленных звали «фра» — брат Филиппо Липпи и «суора» — сестра Лукреция Бути.

     Филиппо ди Томмазо Липпи, оставшись рано сиротой после смерти матери, а потом отца, попал в монастырь в возрасте 8 лет. К четырнадцати годам, как и полагалось по уставу, он был благословлен на монашество и впоследствии дослужился до чина капеллана. Любимым занятием его, однако, была живопись. Ко времени, о котором пойдет речь, он держал мастерскую с многочисленными учениками, в числе которых был Боттичелли, имел много заказов от семейства Медичи и весной 1456 года работал в городе Прато над росписью фресок. Будучи в Прато он получил еще один заказ – написать алтарный образ Мадонны для церкви Святой Маргариты при монастыре. В том же монастыре пятидесятилетний Филиппо, который как свидетельствует Вазари, никогда не был чужд мирским удовольствиям, узрел девушку с небесными чертами лица. Ею оказалась сестра монахиня Лукреция Бути, девушке шел 21-й год.

     Лукреция Бути была дочерью флорентийского коммерсанта, занимавшегося торговлей шелком. После ранней смерти родителей Лукреция в юном возрасте была отдана на попечение сестрам монастыря Святой Маргариты. Когда Фра Филиппо впервые в монастыре узрел эти ангельские черты, он сразу понял, что Лукреция – именно та модель, которая ему нужна. Мастер весьма почтительно обратился к аббатисе с разрешением позволить Лукреции посещать его мастерскую и получил на это разрешение.

     С этого момента история становится по-настоящему занимательной. Мы не знаем точно, похитил ли он ее во время ежегодной праздничной процессии выноса Пояса Богородицы, когда сестры выходят за стены монастыря, либо она осталась в его мастерской по собственному желанию. Дело осложнилось еще тем, что за Лукрецией последовали две ее родные сестры. Какое-то время все они жили в доме Филиппо. В городе тем временем разразился скандал, возмущенные блюстители нравов свирепствовали. Сестры вернулись в монастырь, но Лукреция осталась в мастерской Филиппо. Результатом их союза стало рождение сына Филиппино, ставшего не менее славным художником, а потом дочери Александры. Только заступничество перед папой Пием II Козимо де Медичи освободило эту пару от монастырских обетов и помогло им получить разрешение на вступление в брак, который, однако, не был зарегистрирован все потому, что Филиппо предпочитал свободный образ жизни.

     Алтарная доска Филиппо Липпи, для которой позировала Лукреция Бути «Мадонна вручает свой Пояс Святому Фоме» в окружении святых и святой Маргариты сегодня находится в городском музее Прато. Тонкие черты возлюбленной Филиппо узнаются в образе Святой Маргариты, впоследствии они прослеживаются в многочисленных Мадоннах Липпи, среди которых, знаменитейшая «Мадонна с младенцем и двумя ангелами», выставленная в галерее Уффици.

         Интересно, что сын скандального живописца и Лукреции, Филиппино Липпи в каком-то смысле пошел по стопам своего отца: его жена послужила моделью образа Мадонны для алтарной картины «Видение Мадонны святому Бернарду», в ликах ангелов он запечатлел своих детей. Полотно хранится в старейшей церкви Флоренции, в самом центре города, во флорентийском аббатстве Бадиа-Фьорентина.

ФРА БЕАТО АНДЖЕЛИКО ИЗ САН МАРКО

     “Angelicus pictor” – «Ангельский художник» — так в 1489 году Доменико ди Джованни да Корелла, монах доминиканского Ордена, впервые нарек брата, в постриге Джованни да Фьезоле, с которым тот вошел в историю. Одного из тончайших колористов XV века звали также фра Беато – Блаженный брат.
Фра Беато Анджелико, в миру Гвидо ди Пьетро, родился в местечке Виккио, провинции Муджелло около 1395 года, откуда родом и гениальный тосканский живописец эпохи Проторенессанса Джотто ди Бондоне. Ангельским – “Angelo” первым его назвал Вазари. К лику блаженных «беато» официально он был причислен Папой Иоанном Павлом II в 1984 году.

     Беато Анджелико, изображенный рукой Луки Синьорелли, на фреске «Падение Антихриста» в соборе города Орвието, представлен крепко сбитым парнем простецкого вида с лицом пахаря или рыбака. Он мог бы войти в число учеников Христа, его двенадцати апостолов. По сути, он и был из тех «последних», что стали «первыми».

     Свое художественное образование Гвидо получает во Флоренции. Он учится мастерству у Лоренцо Монако, миниатюриста, от него же заимствует особенность использовать необыкновенно яркие интенсивные цвета и насыщенный свет, исключающий какую-либо тень. В те же годы расписывает рукописи. Во флорентийской библиотеке Лауренциана хранится требник Лоренцо Медичи с великолепными миниатюрами Фра Беато Анджелико. Его можно назвать отцом комиксов, так как он снабжал своих персонажей способностью разговаривать, то есть надписывал текст, ниткой-строчкой, исходящей из уст.

    Когда ему исполнилось 20 лет, он добровольно вступает в доминиканский монастырь во Фьезоле. Фра Джованни усерден как в молитве, так и в ремесле художника. Действительно, брат Джованни знал только две вещи: работу и молитву. Будучи усердным и в том и в другом, он писал картины исключительно на сакральные сюжеты.

      Его первой живописной работой стала «Мадонна с Младенцем и ангелами» — алтарный образ для церкви Сан Доменико во Фьезоле. Еще одну мадонну он пишет для церкви Чертоза во Флоренции. Для Санта Мария Новелла около двери против хора, на трансепте он написал фреску с изображением святых – св. Петра, св. Екатерины Сиенской и св. Доминика. В содружестве со скульптором Лоренцо Гиберти создал по заказу цеха льнопрядильщиков знаменитый триптих Линайуоли. Контракт, заключенный между гильдией и художником, включал непременным условием наличие «на внутренних и внешних сторонах триптиха золота, кобальта и серебра, самого наилучшего качества».

      Вазари пишет о нем, как о художнике «смиреннейшем и кротком».

     «Он постоянно упражнялся в живописи и никогда не пожелал написать что-либо иначе, как во славу святых».

      Когда к нему обращались с заказом, он никогда не отказывал просящему, а с ласковой улыбкою просил его только обождать, пока он не испросит на это благословения у своего настоятеля. Дольше всего он работал над сюжетом, изображающим Распятие, по одной единственной причине: слезы застилали ему глаза, так как, по его признанию, работая над Распятием, он никогда не мог удержаться от рыданий. Более того, легенда рассказывает, что он часто рисовал, стоя на коленях. Не удивительно, что его возвышенный дух отразился в его полотнах.

     Автор жизнеописания художника находил, что брат Анджелико в своих картинах: «легок и благочестив, а святые, написанные им, имеют подобие святых более, чем у кого-либо из других художников». Посещали ли благочестивого брата экстатические видения, остается только гадать, но без сомнения горний мир охотно демонстрировал себя «последнему» из братьев.

     Эти, как в раек, подсмотренные златокудрые кукольные ангелы-пряники в ярких складочных одеждах, высаженные вместе со святыми на лужайке по всем правилам рассудочного французского парка, могут вызвать только чувство исключительного умиления, того же румяного оттенка. Их строго организованные музыкальные крылья – продолжения звонких струн лир и органов, на которых они поют хвалу Господу. Сам Светлейший в снопе Света коронует Смиреннейшую из всех.

     По просьбе последней жены французского короля Людовика XIV, считавшей картину безнравственной, была сожжен знаменитый картон Леонардо да Винчи «Леда». Работам Фра Беато, изображавшим золотой рай, эта участь не грозила. Брат Анджелико был влюблен в цвет и свет. Подобную влюбленность разделял флорентийский неоплатоник Марсилио Фичино, чье творчество распределялось между двумя темами: Свет и Любовь.

     Любовь – биение сердца Вселенной. «Любовь, — писал философ, — присутствует во всех вещах и на все распространяется…  Всех вещей в природе создатель и хранитель – любовь… Всех искусств учитель и властелин – любовь…». Но, если для Фичино любовь – внутренняя сила жизни, то покров мира – свет. Цвет – это подарок света. Своей высшей иерархии сияние достигает в золоте. Такие работы Фра Анджелико, как «Коронование Марии», алтари, Маэста – все они являются гимном во славу Божественного Света, царящего в самом центре Любви, то есть в раю.

       Старый Козимо де Медичи, тогдашний правитель Флоренции, так высоко ценил брата Джованни за его профессиональные и человеческие достоинства, что в 1440 году именно ему поручил возглавить роспись монастыря Сан Марко, чьим опекуном и покровителем являлся. Отныне домом Фра Беато становится доминиканский монастырь Сан Марко, где у него была своя келья, и настоятелем которого он впоследствии стал.

     Взяв на себя управление доминиканским монастырем, Козимо решил первым делом перестроить его, для чего пригласил лучшего флорентийского скульптора и архитектора Микелоццо ди Бартоломео. Архитектор создал классический ансамбль из серого флорентийского камня, включавший в себя центральную галерею. На первом этаже располагались вспомогательные службы, на втором – монашеские кельи, библиотека. По плану для каждой кельи была предусмотрена фреска на тему эпизода из Нового Завета. У входа — Благовещение.

     Одну из стен зала собрания украсила фреска Фра Беато «Распятие», где у подножия креста художник изобразил группу святых; среди них – святые целители Косма и Дамиан, считавшиеся небесными покровителями семьи Медичи, а также святой Лоренцо еще один покровитель Медичи и святой Марк, покровитель монастыря. Это единственная фреска, для которой художник использовал драгоценный для того времени синий пигмент – ультрамарин, которым написаны ризы Богородицы.

     С 1491 по 1498 год настоятелем монастыря Сан Марко был доминиканский священник Джироламо Савонарола. Сохранилась его келья, а также портрет, написанный братом-живописцем Фра Бартоломео.

    Своя постоянная келья под номером 38 была и у Козимо Медичи. Фреска «Распятие» в келье Козимо выполнена рукой Фра Беато Анджелико, авторство второй – «Поклонение волхвов», по мнению исследователей, принадлежит ученику Анджелико Беноццо Гоццоли.

     Сегодня в монастыре, превращенном в конце XIX века в музей, собрана самая большая в мире коллекция работ фра Беато Анджелико.

     Русский поэт Николай Гумилев, посетив Флоренцию в 1912 году, открыл для себя целую плеяду флорентийских художников, среди прочих и — брата Беато Анджелико. Отдавая дань мастерству прославленных мастеров, таких как Рафаэль, Буонаротти, да Винчи поэт, сам он остается с мастером, на работах которого — «печать любви земной и простоты смиренной».

      А краски, краски – ярки и чисты,
Они родились с ним и с ним погасли.
Преданье есть: он растворял цветы
В епископами освященном масле.

      И есть еще преданье: серафим
Слетал к нему, смеющийся и ясный,
И кисти брал и состязался с ним
В его искусстве дивном…но напрасно.

      Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

              («Фра Беато Анджелико» из сборника «Колчан», 1912г.)

    В 1445 году для росписи церкви в Ватикане художник был вызван в Рим папой Евгением IV, который до этого в течение девяти лет прожил во Флоренции и смог по достоинству оценить искусство брата Беато. В том же году флорентийский архиепископский престол опустел. По многочисленным свидетельствам занять кафедру предложили Фра Анджелико, но тот по своей благочестивой скромности отказался от почетного места, считая себя недостойным. В Риме, расписывая капеллу, он и скончался в возрасте 68 лет, похоронен в доминиканской церкви «Санта Мария над Минервой». В нише рядом с главным алтарем находится саркофаг, на котором изображен «Блаженный брат» в монашеской одежде, выложенной ровными мраморными складками, которые он так любил изображать.

     Место захоронения украшают не одна, а целых две эпитафии, написанные предположительно Лоренцо Валла. Первая надпись со стены гласит:

    «…Где еще отыщется такая кисть, как у него? Родина и его «Орден» оплакивают кончину художника, который не имел себе равных в своем искусстве».

     У подножия саркофага начертаны следующие слова: «Здесь покоится досточтимый художник Фра Джованни из Ордена проповедников.

    Пусть хвалою мне будет не то, что вторым Апеллесом
Был я, а то, что весь труд отдал тебе, о Христос!
Иные творения живы на земле, другие на небе.
Город Флоренция, Этрурии цвет, дал мне Джованни, рожденье».

   Фра Беато Анджелико считается покровителем всей творческой интеллигенции Италии. Если у нас, чтобы получить долгожданную роль актер идет на поклон к святому чудотворцу Трифону, то в Италии прибегают к молитвам брату Анджелико. Ежегодно день его памяти отмечается 18 февраля. В 2002 году с большой помпой была учреждена «Медаль Беато Анджелико». Чести быть награжденными этой медалью удостаиваются те художники, которые посредством своего таланта наполняют мир светом духовности. Среди награжденных – известный кинорежиссер эпохи неореализма Марио Моничелли, сценограф, режиссер и драматург Франко Дзефирелли, флорентинец, слепой певец Андреа Бочелли.

ОДИН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ МЕДИЧИ

      Род знаменитого семейства Медичи происходит из живописной тосканской области Муджелло. Один из сыновей угольщика выбившись в люди, стал врачом, отсюда происхождение фамилии Медичи — медики. Герб Медичи – шесть шаров на щите. Значений трактовки шаров множество, это — и врачебные пилюли, монеты и филиалы банков. Один из вариантов прочтения символов герба связан со старинной легендой: будто во времена Карла Великого жил в соседнем ущелье свирепый великан. Отважный рыцарь Аверардо Медичи, вызвав на бой чудовище, одержал победу, однако в ходе поединка великан ударил по его щиту палицей с железными шарами. Вмятины, оставшиеся от удара шаров, превратились в знаменитые геральдические шары.

     Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный, (Il Magnifico) родился 1 января 1449 года на семейной вилле в Кареджи в часе езды от Флоренции. Всему миру он известен, как государственный деятель, гуманист, философ, поэт, покровитель наук и искусства. Его отец — Пьеро Медичи, прозванный подагриком, был банкиром, мать Лукреция Торнабуони происходила из старинного римского благородного рода.

     Стремительный взлет Медичи к власти стал возможен благодаря деньгам. Крупные денежные суммы в свою очередь появились благодаря банку Медичи, основанному талантливым и удачливым коммерсантом Джованни ди Бичи, прадедом Лоренцо. Большая часть доходов поступала не из Флоренции, а из Рима, где банк вел финансовые дела пап. К середине XV века банк имел свои филиалы в крупнейших европейских городах – Лондоне, Женеве, Авиньоне, Брюгге.

     В означенные времена Флоренция являлась не только самым политически активным городом Италии, но и мощный очагом культуры и искусства. Семья Медичи широко занималась благотворительностью, покровительствовала искусствам.

      Атмосфера дома была любящей, воспитывали детей не строго. Дед Козимо, правитель Флоренции, любил свое свободное время проводить с внуками, выделяя смышленого Лоренцо, рано приобщил его к игре в шахматы. Однажды по рассказу очевидца, когда послы из города Луки обсуждали с ним важные вопросы, в комнату вдруг вбежал внук, дал деду ножик, тростинку и попросил сделать свисток. Козимо, прервав аудиенцию, вырезал игрушку. Малыш убежал довольным, а послам Козимо сказал: «Неужели вы не знаете, до чего можно любить детей и внуков? Вас смущает, что я вырезал свисток? Хорошо еще, что внучок не попросил меня посвистеть в него: тогда пришлось бы при вас и этим заняться».

     В пятилетнем возрасте Лоренцо принимал свой первый дипломатический визит. Одетый по-французски, в окружении блестящей свиты он встречал Иоанна Анжуйского, сына короля Рене. Довольно рано к Лоренцо определили гувернера, остроумного и веселого Джентиле Бекки, который научил его прекрасно читать и писать по латыни, правил его первые поэтические опыты. С девяти лет Лоренцо стал посещать занятия по риторике и поэтике во Флорентийском университете, в течение последующих десяти лет он слушает лекции из истории греческой философии Платона и Аристотеля.
Постоянно пополнялась домашняя библиотека. Дед Лоренцо Козимо I коллекционировал старинные рукописи, скупая их по всему свету. Все это давало возможность подростку знакомиться с превосходными источниками.  И сегодня среди редкостей книжного собрания Медичи можно выделить лучший из списков писем Цицерона, единственный экземпляр, содержащий пять первых книг «Анналы» Корнелия Тацита.

     В 1451 году Козимо поручил Марсилио Фичино, сыну своего врача, начавшему изучать греческий язык, перевести некоторые сочинения Платона. До этого поручения Фичино был приверженцем учения Аристотеля. Платон, в отличие от Аристотеля, утверждавшего неизменность законов природы, учил, что мир наполнен сакральным смыслом, частично приоткрытым в эзотерических сочинениях Гермеса Трисмегиста. Платон полагал, что Дух всегда присутствует в природе и действует через множество посредников ради установленной им цели. Отсюда следовал вывод, что законы природы можно изменить путем воздействия на Дух и его благих проводников. Все Медичи с восторгом приняли новую философию, получившую название «неоплатоновской», которая трактовала отношения человеческого и божественного не на основе чувства страха и греха, а в свете свободы и любви.

      Впоследствии у единомышленников родилась идея воскресить Платоновскую академию – вольные собрания, на которых в ходе непринужденной обстановки осмыслялись коренные вопросы бытия. Подобные собрания с участием флорентийских ученых, художников, архитекторов, как например, гениального Леона Батиста Альберти, стали постоянно устраивать во дворцах Медичи, чаще всего на вилле Кареджи. День рождения Платона 7 ноября стали отмечать, как особый праздник. Гости собирались вокруг бюста древнегреческого философа, перед которым день и ночь горела лампада. Философский спор заканчивался гимном Платону.

      Среди искусств, в которых упражнялся Лоренцо, важное место отводилось музыке. Он прекрасно играл на лире, собрал хор, выписав двух теноров из Нидерландов, для баптистерия Сан Джованни приобрел замечательный орган.

      Между тем юноша подрастал. Песенка из репертуара Мантуанского герцога из Риголетто «Сердце красавиц склонно к измене» вполне могла стать гимном Лоренцо де Медичи, весьма склонного к утехам Венеры. Однако и без посторонней помощи он был способен сочинить гимн в честь Вакха и Венеры:

     Юность, юность, ты чудесна,
Хоть проходишь быстро путь.
Счастья хочешь – счастлив будь
Нынче, завтра – неизвестно…

                                            (перевод В.Брюсова)

     Юные безмятежные годы он делит между турнирами, охотами и карнавальными шествиями. Борясь с угрозой наследственной подагры, Лоренцо проводит много времени в седле. Он – один из лучших наездников, держит одну из самых превосходных конюшен во всей Италии.

     Пришло время подумать о браке. Клариче Орсини, богатая и знатная римлянка из аристократической семьи приглянулась матери Лоренцо Лукреции Торнабуони, когда она впервые встретила будущую невестку в Риме в соборе святого Петра 28 марта 1467 года. Девушка произвела впечатление и своей миловидностью, и скромностью.  К тому же ее приданое составило 6000 флоринов. Свадьба прошла с невероятной пышностью. Описание свадебного пира Лоренцо Великолепного известно нам из письма одного из приглашенных к своему родственнику. Вот как он описывал банкет.

      «Во дворец на улице Ларга было доставлено 150 телят, 4000 уток и кур, в огромном количестве дичи, рыбы и множество бочек с вином. Щедрый Лоренцо ту же угостил всех горожан, еще до начала свадебного пиршества, которое продолжалось с воскресенья до вторника. Супруга въехала во дворец верхом в сопровождении кавалькады из кавалеров. На площади Синьории бесплатно раздавали угощение, вино лилось рекой».

      Уже после свадьбы у Лоренцо была простушка Ненча с «мягкими и гладкими как сало» щечками, благородная замужняя дама Лукреция Донати, имевшая столь прекрасные по форме пальцы рук, что художники впоследствии стали акцентировать внимание в своих произведениях на женских руках. Он воспевал красоту несравненной Симонетты Веспуччи. Медичи жил, как чувствовал, свободно и широко. В его лице пороки и недостатки, свойственные той эпохе искупались природным благородством.

    В браке с Клариче Орсини Лоренцо имел десять детей, из которых трое умерли в младенчестве. Сам Лоренцо оставался всю жизнь частным человеком у кормила власти. Когда после смерти отца Пьеро члены Синьории предложили ему взять на себя попечение о городе и государстве, он принял предложение не без раздумий. В своих воспоминаниях двадцатилетний наследник писал: «Я согласился неохотно, мне казалось, что эта должность не подобает моим летам, тягостна и опасна. Я принял ее единственно для того, чтобы обеспечить безопасность моих друзей и сохранность нашего состояния, потому что во Флоренции нелегко жить богатому человеку, если он не обладает властью в государстве».

     Всю жизнь он оставался государем-гражданином, который твердой рукой правил республикой.

       Италия почитает Лоренцо Великолепного как своего главного мецената. За его столом сидели рядом Сандро Ботичелли и Микеланджело Буонаротти, Донателло и Леонардо да Винчи. Лоренцо Медичи основал университет во Флоренции, содержал платоновскую Академию в Кареджи и школу для юных художников и ваятелей, основал первую в Европе публичную библиотеку. Именно благодаря его щедрости в Флоренция насчитывается сегодня более 70 музеев; такой концентрации объектов, связанных с искусством, нет больше нигде. А начиналось собрание с личных визитов Лоренцо в «ботеги» —  мастерские художников и скульпторов, где он отбирал готовые произведения, заказывал новые, не скупясь на их оплату.

     «На свете нет ничего более достойного, чем превосходить других в щедрости», — говорил герцог.  Во время правления Лоренцо Великолепного горожане получили мир, красоту и благосостояние – все, о чем можно было мечтать, но… медиками все началось, медиками все и закончилось. Не без содействия одного из них прервалась жизнь самого прославленного представителя этого рода.

     Лоренцо страдал язвой, и его придворный медик Лоренцо де Понта, который кстати очень любил своего сюзерена, накормил его толчеными изумрудами, хотел, как лучше. Ювелирные камни, камеи оккультно охраняли аристократов Медичи, удерживая зло на расстоянии, но не в этот раз. Жизнерадостный флорентинец скончался за несколько часов в жестоких мучениях в возрасте 43 лет. Произошло это на его вилле в Кареджи 9 апреля 1492 года. Пользующий его медик на следующий день бросился от отчаянья в колодец. Врачебная ошибка, с кем не бывает. Много разговоров породило кольцо Лоренцо Великолепного с пирамидальным алмазом, которое, как утверждали очевидцы, после его смерти выпустило захваченных демонов и вызвало во время прилюдного оглашения кончины великого герцога большую грозу во Флоренции. Узнав о смерти Лоренцо, Папа Римский воскликнул: «Мир погиб!», а король Неаполя продолжил: «Он прожил достаточно долго для себя самого, но слишком мало для спасения Италии».

     Тридцать лет спустя после смерти Лоренцо де Медичи, Николо Макиавелли, осмысливая эпоху его правления, записал о нем в «Истории Флоренции»: «Он был в высшей степени возлюблен удачей и Богом: все его замыслы были успешны, а замыслы его врагов проваливались… Его добрая слава росла день ото дня благодаря его разуму: в спорах он бывал красноречив и внятен, в решениях мудр, в исполнении скор и отважен. Великие качества эти не омрачались никаким пороком, хотя он был на редкость склонен к делам любовным, ему нравилось бывать у остроумных и насмешливых людей…Видевшим его в делах серьезных и в развлечениях казалось, будто в его лице невозможным образом соединились два разных человека».

    В ХХ веке к образу правителя Флоренции обратился немецкий писатель Томас Манн, которого волновали взаимоотношения художника с реальностью. В пьесе «Фьоренца», написанной в 1906 г., главный герой Лоренцо Медичи напрямую обвиняет Савонаролу, страстного проводника нетерпимости и ненависти: «Те крылья, что ты хочешь сокрушить — крылья жизни. Тот дух, что ты провозглашаешь, — смерть, а ведь искусство — торжество жизни!» (Томас Манн, «Фьоренца», пер. А.С. Кулишер).

ЗАГОВОР «СУМАСШЕДШИХ» 

     Слово pazzi с итальянского языка переводится как «сумасшедшие». Однако для Флоренции XV века семейство Пацци — одно из самых знатных и влиятельных. Фамилия происходит от предка Паццино, участника крестовых походов. Именно представитель Пацци обладал привилегией во Флоренции первым зажигать огонь на Пасху. Верно и то, что надо было быть действительно сумасшедшими, чтобы задумать заговор против представителей клана Медичи — Лоренцо и его младшего брата Джулиано.

     Начиная с правления их деда Козимо, «Отца Отечества», Медичи, синьоры Флоренции, были любимы, как народом, так и средним классом. На их стороне были такие влиятельные семейства, как Торнабуони, Портинари, Кавальканти и другие. В годы правления Лоренцо Великолепного политическое и экономическое положение Флоренции всегда было стабильно. «Город управлялся превосходно и все бедствия, и возникавшие разногласия преодолевались», — отмечал современник, знаменитый новеллист Франческо Сакетти.

     Однако оказалось, что семейство Пацци, внешне выражая полную благопристойность, только и мечтало, как скинуть Медичи. Причину старинной вражды, равно как и с шекспировскими героями (кто первым начал Монтекки или Капулетти?) никто уже не помнил, но яд вендетты продолжал действовать. Случилось, что римский папа Сикст IV затаил злобу на Лоренцо. Задумав купить город Имолу, он обратился за кредитом к Медичи. Лоренцо Великолепный наказал своему банкиру, которым был из рода Пацци, не выдавать столь крупную сумму папе, но Пацци, снабдив втайне Сикста деньгами, вдобавок еще и наябедничал ему на Лоренцо. Естественно, что Папа возненавидел Медичи. К клану врагов вскоре присоединился и архиепископ Пизы Франческо Сальвиати.

     В апреле 1478 года клан Сальвиати отправил во Флоренцию молоденького племянника папы Рафаэля Риарио для организации вместе с семейством Пацци убийства Лоренцо и его брата Джулиано Медичи. Рафаэль Риарио, в возрасте восемнадцати лет возведенный в чин кардинала, по прибытии во Флоренцию немедленно взялся за подготовку преступления. Старший представитель клана Пацци (тот самый банкир), как самый опытный, осознавая насколько это опасное предприятие, долго не давал своего согласия, но настойчивые уговоры темпераментных племянников, а также обещание заступничества папы сделали своего дело: Франческо Пацци поддался искушению.

     Для осуществления своего гнусного замысла заговорщики решили устроить праздник на семейной вилле в честь якобы вступления в сан кардинала Риарио, на котором достаточно легко было устранить обоих Медичи. Плану помешало то, что у младшего брата Джулиано разболелась нога, которую он повредил накануне во время охоты, и он не пришел на пирушку. Тогда лихие заговорщики приняли решение убить братьев непосредственно в главном Соборе города Санта Мария дель Фьоре во время воскресной мессы, на которой без сомнения будут присутствовать оба Медичи.

     Утром 26 апреля 1478 года все было тщательно подготовлено. Со звоном колокола, сзывающего прихожан на Литургию, участники заговора начали стекаться к храму, пронося оружие под одеждой. Роли убийц были распределены накануне. В самый последний момент открылось обстоятельство, которое могло сорвать исполнение преступления. Задание убрать правителя Тосканы Лоренцо, который был сильнее своего брата, было поручено опытному в сражениях, владеющему всеми видами оружия Джованни Баттиста да Монтесекко. Но когда офицер узнал, что ему предстоит совершить злодейство в храме во время святой Литургии, он наотрез отказался от подобного святотатства. «В любом другом месте, – твердил он, — но только не в Соборе». У заговорщиков не оставалось времени на обдумывание, кем заменить «киллера», без проволочек они поручили это грязное дело сторонникам Пацци — священнику Стефано Баньони и нотариусу Антонио де Вольтера.

     Лоренцо и Джулиано опаздывали. Злодеи заволновались, как бы ни случилось еще чего-либо непредвиденного. Франческо де Пацци и Бернардо Бандини в нетерпении вышли наружу, чтобы проследить вышли ли Медичи из своего дворца, который располагался тогда на виа Ларга. Когда они увидели братьев, а дворец Медичи хорошо просматривался от соборной площади, то устремились им навстречу, приветствуя льстивыми словами, обнимая, на деле проверяя, нет ли у них под платьем кольчуги или спрятанного оружия. Оба брата были практически незащищены. Джулиано как нарочно оставил своего «джентиле» — «любезного», как тогда именовали охотничий нож дома, потому что при ходьбе он задевал и беспокоил больную ногу. У Лоренцо была при себе только шпага. Успокоенные преступники, улыбаясь ласково братьям, ввели их в храм и довели до аналоя.

     Началась служба. Можно объяснить только провидением, что рядом с Лоренцо стоял его друг, учитель его сына, писатель и философ Аньоло Полициано. Именно он стал свидетелем всего происшедшего и ему, как очевидцу, впоследствии Лоренцо поручил описать события того дня, известные, как «Заговор Пацци».

     Служба приблизилась к своей наивысшей точке: помощник епископа прозвенел в серебряный колокольчик — верующие преклонили колени, в их числе Лоренцо и Джулиано, однако заговорщики, стоявшие сзади, не склонились. В ту минуту, когда епископ высоко поднял просфору над паствой, (наиболее удобный момент, когда все стоят на коленях, низко наклонив головы) Бернардо Бандини и Франческо де Пацци набросились на Джулиано и стали наносить ему удары кинжалом.

      Бандини первым вонзил свой нож в грудь Джулиано по рукоять. Франческо де Пацци с такой яростью колол ножом, что, войдя в раж, серьезно поранил себе ногу и больше не мог продолжать. Тяжело раненый Джулиано предпринял было попытку бежать, но, сделав несколько шагов, обессиленный рухнул на пол. Франческо де Пацци, нависая над жертвой, продолжал наносить удары. Лицо Джулиано, который получил 17 ран, было настолько изуродовано, что впоследствии с него нельзя было даже снять посмертную маску.

    Старшего брата спасло то, что прежде чем нанести удар Стефано Баньони положил руку ему на плечо, Лоренцо быстро обернулся и удар пришелся в шею по касательной. Обмотав руку плащом, истекая кровью, Лоренцо выхватил шпагу и начал обороняться. Внезапно между дерущимися втесался случайный прихожанин. Так как он загораживал убийце жертву, то Баньони безжалостно зарезал его, но это спасло Лоренцо жизнь. Убийцы замешкались, а Медичи, увлекаемый другом Полициано и двумя своими оруженосцами, скрылся в сакристии собора, где они забаррикадировались.

      Бедняга еще ничего не знал о смерти брата. В это время сторонники Лоренцо, что оставались в храме объединились и стали стучать в двери сакристии, предлагая свою помощь. Дверь не открывали, тогда один из преданных друзей взобрался по лестнице, которая вела к органу, и показался в окне, чтобы убедить, что это «свои». Через несколько часов Лоренцо в сопровождении внушительного эскорта друзей вернулся в свой дворец на виа Ларга. Между тем, сторонники Пацци, оседлав лошадей, кружили по городу, выкрикивая призывы: «Свобода! Народ и свобода! Долой Медичи! Долой шары!» Но никто из горожан не поддержал заговорщиков, последователей Медичи было больше. Они восклицали в свою очередь: «Шары! Шары!»

      Отмщение последовало незамедлительно. Бунт был жестоко подавлен гвардией, охранявшей Синьорию. Архиепископ Пизы Франческо Сальвиати был схвачен. Спрятавшегося в своем доме голого, раненного в ногу, Франческо де Пацци вытащили из кровати и поволокли на площадь, чтобы тут же повесить. Шесть других заговорщиков уже раскачивались на веревках, вывешенные из окон зала Дуеченто палаццо Веккьо, исполняя свой последний сатанинский танец. Только Бернардо Бандини удалось бежать и скрыться в Константинополе, но и в столь отдаленном месте престиж Лоренцо Медичи был так высок, что местный султан поспешил арестовать и выдать беглеца Флоренции. Через полтора года после заговора он был также повешен.

     В архиве библиотеки Ватикана хранится рисунок сангиной Леонардо да Винчи: повешенный на решетке окна труп Бернардо Бандини. На листе рядом с изображением Бандини рукой Леонардо перечислены детали его костюма, без оценки события: «Шапочка каштанового цвета. Фуфайка из черной саржи, черная куртка на подкладке. Турецкий кафтан, подбитый лисьим мехом. Воротник куртки обшит черным и красным бархатом с крапинами. Чулки черные».

     Родной племянник Папы, кардинал Риарио находился под арестом пару недель, каждый раз засыпая с мыслью о веревке, но потом был освобожден и отправлен в Рим.

     Лоренцо устроил любимому брату пышные похороны при большом стечении народа. В церкви Сан-Лоренцо на всеобщее обозрение в открытом гробу было выставлено тело, пронзенное ударами кинжала, как тело Гай Юлия Цезаря. Незадолго до убийства молодой Медичи зачал незаконного ребенка. Когда в положенный срок родился мальчик, получивший имя Джулио, Лоренцо воспитал его вместе со своими детьми, как родного сына.

     Пацци после всех казней были наказаны публичным бесчестьем. Было постановлено, что их славный герб, полученный в первом Крестовом походе, пять крестов и два дельфина, должен быть сбит со всех зданий, где он до тех пор красовался. Все имущество семьи Пацци было конфисковано, родственники высланы в изгнание. Было запрещено упоминать их фамилию, которая была вымарана во всех документах. Переименовали и древний, популярный ритуал под именем «тележка Пацци», во время которого представителю этого рода доверялось высекать искру на Пасху. Обычай не упразднили, но запретили любые упоминания о проклятом семействе.

     Тем, кто остался в живых, пришлось сменить фамилию и герб, всякий, взявший в жены кого-либо из потомства Пацци, навечно лишался права занимать государственные и почетные должности. Наконец, преступников заклеймили еще одним обычным в то время знаком позора: Синьория поручила Сандро Боттичелли за 40 флоринов изобразить их повешенными на окнах Дворца Синьории.

     Так бесславно закончилась история этого когда-то славного рода. Флоренция еще долго переживала эту трагедию. В память «заговора сумасшедших» была отчеканена медаль. На переднем плане изображены старинные хоры собора Санта Мария дель Фьоре, на фоне которых разворачивалось кровавое действие. В центре — Лоренцо Медичи в плаще, со шпагой обороняющийся против заговорщиков.

НОВАЯ РИЗНИЦА НЕИСТОВОГО БУОНАРРОТИ

     Микеланджело Буонарроти, прозванный «неистовым», полностью оправдывал свое прозвище. Данте в свое время писал о своеобразии флорентийского духа, его непохожести. Недаром уроженцев Флоренции за их заносчивость иногда называют «итальянскими французами». Эксцентричный, необузданный характер был свойственен многим блестящим персонажам эпохи Возрождения, но видимо Микеланджело Буонаротти превзошел всех.

     Со строительных лесов он кидался досками в римского папу, язвил своим собратьям по кисти, в частности, одному из самых обходительных и учтивых живописцев той эпохи — Рафаэлю из Урбино, в конце концов, укрывшись у себя, предпочитал ни с кем не общаться.

     «Микеланджело посвятил себя смолоду не только скульптуре и живописи, но и тем областям, которые либо причастны этим искусствам, либо с ними связаны; и делал он это с таким рвением, что одно время чуть ли не вовсе отошел от всякого общения с людьми… Поэтому иные считали его гордецом, а иные чудаком и сумасбродом, между тем как он не обладал ни тем, ни другим пороком. Но (как это случается со многими выдающимися людьми) любовь к мастерству и постоянное упражнение в нем заставляли его искать одиночества, а наслаждался и удовлетворялся этим мастерством он настолько, что компании не только его не радовали, но доставляли ему неудовольствие, нарушая ход его размышлений». («Микеланджело Жизнь и творчество» Асканио Кондиви изд. Искусство 1964г.)

      Это свидетельство ученика Микеланджело Асканио Кондиви совпадает с мнением Вазари, который считал, что художник «обожал искусство, которое обязывает человека к одиночеству и размышлению».

       Микеланджело де Франческо де Нери де Миниато дель Сера и Лодовико ди Леонардо ди  Буонарроти Симоне, таково его полное имя, родился 6 марта 1475 году в городке Капрезе в семье обедневшего дворянина. Малыша отдали кормилице, жене каменщика. Прежде чем научиться читать и писать, Микеланджело наловчился мять глину. Любовь к камню он впитал с молоком, о чем впоследствии писал в своих сонетах.

     С высокой кручи гордого утеса,
Где с детства душу с камнем породнил,
Я низ сошел, когда набрался сил,
Связав себя с судьбой каменотеса.

     В годы ученичества c 13 лет его отдали в мастерскую Гирландайо, где по собственному его признанию, он держался независимо, не выказывая ни малейшего интереса к наставлениям мастеров. Время, которое он провел в саду у Лоренцо Медичи, изучая греческую скульптуру, а это только два года, Микеланджело считал самыми счастливыми в своей жизни.

     Одна из его первых работ Пьета вызвала всеобщее восхищение. Но чтобы современники не приняли этот шедевр за античную скульптуру, Буонарроти в первый и последний раз высек свое имя на поясе Мадонны.

      Во время своего краткого пребывания во Флоренции в 1518 году сын Лоренцо Великолепного, Джованни, ставший папой под именем Льва X, задумал обновить и переустроить семейную усыпальницу Медичи базилику Сан Лоренцо. Старейшая в городе базилика в течение трехсот лет носила почетный титул главного храма города, пока в церковь Санта Репарата не перенесли останки первого епископа Флоренции святого Занобия. Среди финансистов, не жалевших денег на обустройство базилики, был удачливый банкир Джованни ди Бичи Медичи. Cо смертью Бичи финансирование продолжил его сын Козимо Медичи. Архитекторы сменяли друг друга. После смерти Козимо, похороненного в подземной крипте под алтарем, базилика Сан Лоренцо стала главной усыпальницей семьи Медичи.

    Задумав обновить фасад базилики, папа Лев X, как тогда было принято, объявил конкурс с участием Рафаэля и Джулиано да Сангалло. Однако, в конце концов, поручил обновить фасад Микеланджело. Микеланджело лично входил во все дела, касающиеся стоимости и качества поставляемых материалов. Из-за технических и финансовых проблем проект так и не был осуществлен.  Согласно историческим документам это произошло также и из-за разногласий между римским папой Львом Х и Микеланджело. Скульптор настаивал на облицовке фасада каррарским мрамором, а папа предпочитал использовать камень из Пьетрасанты.

     На второй стадии работ предполагалось к старой ризнице Сакристии добавить новую. Но судьба распорядилась так, что два представителя клана Медичи Лоренцо и Джулиано умерли неожиданно в достаточно раннем возрасте, оба от туберкулеза. Папа торопил скульптора, Микеланджело должен был тут же приняться за работу.

     Проект новой ризницы стал одним из важнейших в творческой жизни мастера. Если ранее гробницы и надгробные памятники было принято размещать в центре помещение, то Микеланджело не побоялся совершить архитектурный переворот, разместив усыпальницы и статуи по периметру вдоль стен.

     Сегодня, войдя в новую Сакристию, посетители замирают перед гениальным реквиемом, выполненным мастером из каррарского мрамора. Саркофаг Лоренцо ди Медичи, чья фигура представлена в облачении капитана в шлеме, украшают статуи Утра и Сумерек, саркофаг Джулиано ди Медичи обрамляют скульптурные изображения Дня и Ночи.

     Аврора или Утро – полулежащая женская фигура. Для ее образца были взяты божества Рек и Гор с античной Арки Септима Севера в Риме. В своем движении Аврора как бы разворачивается навстречу зрителям. В ее жесте – желание стряхнуть сон. Это свет, избегающий тени.

     Сумерки – одна из четырех аллегорий времени суток. Если Аврора просыпается, то вечер отходит ко сну. Весь его образ, несущий на себе следы флегматичного темперамента, принадлежит элементам стихий воды или земли.

     День представлен в образе лежащей мужской обнаженной фигуры. Прообразом для этой статуи также могли послужить божества Рек с арки Септима Севера и торс Бельведера. Это – единственная фигура, которая видна зрителю со спины. Лицо из-за своей незавершенности таинственно и недосказано. Микеланджело было свойственно не отделывать некоторые детали, оставляя многое незаконченным. Удивительно, что он вообще довел до конца работу над этими саркофагами. Кажется, на него подействовало замечание Папы: «…ты, верно, хочешь, чтобы потомки говорили: «ну эти вещи снова из разряда тех незавершенных нетленок Микеланджело?»

     Ночь – женская фигура на саркофаге Джулиано ди Медичи. Судя по ее позе, моделью для статуи послужила Леда с утерянного картона Микеланджело «Леда и лебедь» 1530 года.  Ночь сразу стала пользоваться особой славой. Флорентинец Джованни ди Карло Строцци посвятил ей поэтическую эклогу, в которой, восхищаясь гением скульптора, приглашал Ночь проснуться, чтобы она задышала и заговорила. На это приглашение Микеланджело тут же ответил своим поэтическим комментарием, в котором указывал, что мотив безмятежного сна есть превосходство, в отличие от беспокойств, которые демонстрируют остальные фигуры Утра, Дня и Сумерек. «…О, в этот век – преступный и постыдный/ Не жить, не чувствовать – удел завидный/ Прошу: молчи – не смей меня будить» (перевод Ф. Тютчева)

     Согласно записям, для фигуры Ночи мастер два раза переделывал левую руку, которая была повреждена. Ночь сопровождают фигурки совы — ночная птица — и застывшая маска – символ окоченения в ожидании воскрешения.

     В своем дневнике Микеланджело записал: «Какое бы то ни было портретное сходство с усопшими членами семейства Медичи исключено. Хочу изваять статуи, в которых движение будет передаваться спокойствием позы, словно застывшей в воздухе. Вырастая из пустоты, жесты как бы лишат мрамор его материальной сути, и все выразительные возможности сконцентрируются на внутренней жизни героев. Надеюсь показать двух сильных молодых людей, преисполненных величавого спокойствия, как и Давид». (Кристофанелли Р. «Дневник Микеланджело Неистового М, 1985)

      Посетитель, рассматривая статуи и изучая надписи, утвердительно кивнет головой: «Да, все именно так, как он и предполагал – этот задумчивый рыцарь под шлемом —  сам Лоренцо ди Медичи, прозванный Великолепным. Другой кавалер в латах, помоложе и поизящнее, его младший брат Джулиано. И тем не менее большинство посетителей ошибутся. В «Сакристии нуова» — новой ризнице захоронены останки двух Джулиано ди Медичи и двух Лоренцо ди Медичи, особенно странно, что оба Лоренцо носили титул «Великолепный», хотя на деле только один заслуживал его по-настоящему.

     В стороне под скромной мраморной плитой, которую венчают фигура Мадонны и двух святых Козьмы и Дамиана, как раз и покоятся останки знаменитых братьев: Лоренцо «Il Magnifico» и Джулиано Медичи, погибшего в соборе Санта Мария дель Фьоре от рук убийц.

       Аллегорические фигуры Дня и Ночи украшают крышку саркофага Джулиано де Медичи, герцога Немурского. Этот Джулиано был братом Папы Льва X и сыном Лоренцо Великолепного.

    Аврора и Сумерки возлежат на саркофаге Лоренцо ди Пьетра Медичи, герцога Урбинского, также названного Великолепным. Герцог Урбинский умер молодым в возрасте 26 лет от туберкулеза.

      Под левым коленом статуи Лоренцо находится маленький ларец, из которого торчит голова мышонка, некоторые считают — летучей мыши. Свое объяснение этому мы находим у Кондиви, ученика Микеланджело, написавшего биографию скульптора. Касаясь работы над этой статуей, он пишет, что Микеланджело оставил специально небольшой кусочек мрамора, из которого хотел сделать мышь, как символ времени, что нас пожирает.

     Мышь — время грызущая жизнь. В индийской традиции мышь, спутник бога Ганеша, производителя богатства. Присутствие восточных влияний в искусстве Флоренции, города негоциантов и купцов, дело обычное. Часто в мраморном ларчике видят копилку для денег. Для Лоренцо Медичи, который не был самым удачливым банкиром, так как чаще разбрасывал золотые флорины на искусство, нежели собирал их в коробочку – копилка вполне соответствующий символ. Если это — действительно копилка, то это лишний раз указывает на то, что саркофаг первоначально предназначался для герцога, носившего по праву титул Великолепного, а не для его, ничем не примечательного племянника, умершего молодым, практически не управлявшего Флоренцией. Необходимость срочного захоронения молодых герцогов Немурского и Урбинского отобрала саркофаги у тех, для кого они предназначались изначально, а впоследствии Микеланджело не имел возможности и времени завершить задуманное им для базилики Сан Лоренцо.

      Интриги и зависть двора, не позволившие Микеланджело переустроить фасад церкви Сан Лоренцо, лишили Джулиано и Лоренцо Медичи, самых известных персонажей флорентийской истории, достойного захоронения. Скальпелю Микеланджело принадлежит только прекрасное изваяние Мадонны с младенцем. Фигуры святых покровителей дома Медичи, Козьмы и Дамиана, изваяли два его ученика – Джованни Анджело де Монторсоли и Раффаело ди Монбелуто.

     Работая над скульптурными изображениями герцога Немурского и герцога Урбинского, Микеланджело совсем не собирался придавать им конкретные черты. И когда кто-то спросил его о подобном равнодушии к портретному сходству, художник ответил: «Какое это имеет значение! По прошествии столетий никто не различит разницы между двумя настоящими Медичи и моими, сделанными из мрамора».

     Александр Дюма, посетив в свое время усыпальницу Медичи, отозвался об этом в следующих словах: «Пусть Медичи покоятся с миром в своих мраморных и порфирных гробницах, ведь они сделали для всемирной славы более чем кто-либо из принцев, королей и императоров, как предыдущих, так и последующих эпох».

    Микеланджело построил при базилике Сан-Лоренцо также и библиотеку, которая носит название Лауренциана. Им же была спроектирована удивительная лестница, в виде течения расплавленной лавы и внутреннее убранство библиотечного зала. Фонды библиотеки Лауренциана составляют сегодня около 150.000 книг, среди которых инкунабулы XV века (редкие книги, изданные в Европе тиражом 100-300 экземпляров от начала книгопечатания до 1 января 1501 года), 11000 рукописей, 2500 папирусов.

      Рядом с главным собором Флоренции Дуомо есть дом Буонарроти, здание XVI века, принадлежавшее художнику, в котором жили его родственники. Скромная постройка, с маленькими комнатками и узкими лестничками. В доме музее хранится коллекция его рисунков в 250 листов и две самые первые его работы «Богоматерь у лестницы» и «Битва кентавров», именно по ним в свое время Лоренцо Великолепный угадал необыкновенный талант в 20-летнем юноше и пригласил его в свои сады Боболи заниматься скульптурой.

                           ГОСПИТАЛЬ ИЛИ МУЗЕЙ

     Санта Мария Нуова – не столько суровый монастырь, обитель для братии, сколько госпиталь, расположенный на площади того же названия. Госпиталь, к слову, действующий — один из самых старинных во Флоренции, чей возраст насчитывает уже более 700 лет.

     В средние века в Тоскане, да и по всей Италии, не было поселения, которое не страдало бы от антисанитарии. Горы отбросов на улицах, на которых промышляли крысы, кошки, бродячие собаки – обычный городской пейзаж. Зимой с наступлением холодов это еще можно было как-то потерпеть, но летом — а Флоренция знаменита своей жарой — обстановка становилась ужасающей. Разумеется, эпидемии были частыми гостями Флоренции. Функцию лечебниц в те времена обычно выполняли монастыри. С развитием города и ростом населения потребность в лечебных учреждениях стала очевидной.

     Одним из первых подобных учреждений стал госпиталь Санта Мария Нуова, основанный в 1288 году богатым банкиром Фолко Портинари, отцом той самой Беатриче, которая была так любезна Данте. Определение “nuova”, то есть «новая» было добавлено к названию лечебницы, когда она переехала на место, где находится сегодня. Идея строить больницу принадлежала гувернантке семьи Портинари Монне Тесе, памятник которой находится тут же на территории лечебницы. Первоначально госпиталь был небольшой, всего на 17 коек. Однако, уже в 1340 году, по утверждению хрониста Виллани, во Флоренции насчитывалось 39 госпиталей, располагавших 1000 кроватей в расчете на население в 90.000 человек. Не каждый город сегодня может похвастаться такими цифрами.

      В последующие годы госпиталь постоянно подвергался переустройствам, Бичи ди Лоренцо был добавлен к комплексу «Двор призрения нищих», украшенный терракотами Джованни делла Роббиа и Микелоццо. Открылись больницы для паломников и путешественников за стенами города.

     Что касается оснащенности персоналом и оборудованием, то и здесь Флоренция занимала ведущее место в Европе. В те благословенные времена больных обычно везде укладывали на деревянные топчаны, по 12 человек на одни нары. Не так во Флоренции. Здесь, каждому больному отводили собственную койку с матрасом, одеялом и подушкой со сменной наволочкой. У каждого поступившего в госпиталь имелся свой собственный прибор, персональный стакан и даже свой ночной горшок. Не удивительно, что еще пятьсот лет назад гость из далекой Московии так восхищался поразившим его во Флоренции отношением к пациенту.

        «Тои же славный град Флоренза велик зело», — писал русский, прибывший в числе участников Церковного собора в конце 1483 года, — «божницы в нем красны и хитры. И посреди града того течет река велика и быстра вельми, именем Рна: и устроен на реце тои мост камен, широк вельми. Есть же в граде том божница (монастырская больница) велика и в неи за тысящу кроватеи, а и на последнеи кровати перины чудны и одеялы драгы». («Хождения на Флорентиский собор»).

      Стоит прибавить к этому, что медицинский персонал клиники также был на высоте. В госпитале работали ведущие светила медицинской науки, которую могла предложить эпоха. Врачи навещали больных ежедневно, медсестры меняли повязки, обслуживающий персонал мыл и убирал палаты. Что касается предписываемых рекомендаций по лечению, то есть, какими средствами собственно врачевать, возможно, тут нечему было завидовать. Так лучшим рецептом при поражении печени являлось следующее предписание: поймать, расчленить живую собаку, чтобы плоть была еще горячая, и таковую прикладывать к больному месту.

       Но не только «вельми драгими» одеялами и перинами могла похватать больница, ее руководство, как сейчас бы отметили, для услаждения взоров больных и персонала заказывало произведения искусства у лучших флорентийских художников.

     Со дня основания «Санта Мария» на протяжении последующих двух веков госпитальное хозяйство развивалось крайне медленно. Толчком к процветанию, как это не парадоксально, послужила эпидемия чумы, поразившая Флоренцию в 1348 году. Вместе с больными в госпиталь хлынули потоки денег, завещанные пациентами в надежде на исцеление. В случае с чумой, недаром прозванной «черной смертью», пациент чаще переходил в «лучший» мир, а его деньги по завещанию поступали в кассу лечебного заведения. Очень скоро госпиталь для украшения начал делать заказы лучшим флорентийским художникам. В итоге на протяжении столетий была создана огромная художественная коллекция произведений искусства.

     При госпитале существовала церковь Святого Эгидия. Для нее банкиром Томмазо Портинари у знаменитого нидерландского мастера Гуго ван дер Гуса был заказан алтарь. Портинари будучи представителем банка Медичи около сорока лет провел в городе Брюгге. Для Триптиха был выбран библейский сюжет Поклонение пастухов. Среди персонажей триптиха – члены семейства Томмазо, он сам, его жена сын, и дочь. Сегодня «Алтарь Портинари» хранится в галерее Уффици. Для Санта Мария Нуова Сандро Боттичелли создал Мадонну с младенцем, двумя ангелами и Иоанном Крестителем (Галерея Академии). Фра Беато Анджелико написал приалтарную композицию «Коронование Марии». (Галерея Уффици).

     Госпиталь Санта Мария Нуова после проведенной недавно реставрации предлагает посетителям более 700 работ знаменитых художников Флоренции, среди них: рисунки и фрески Андрея дель Кастаньо, Бичи де Лоренцо, Фра Филиппи. Перенесение большинства шедевров в музей Сан Марко и галерею Уффици продиктовано необходимостью сохранения художественных работ.

     Прекрасные портики, орнаментированные глазурованными терракотовыми тондами талантливого Андреа дела Роббиа, украшают фасад еще одного старинного госпиталя Флоренции, госпиталя «Инноченти». Несмотря на то, что «Инноченти» —  довольно распространенная фамилия, в данном случае речь шла не о неком благодетеле, носившим эту фамилию, а о невинных брошенных детях. «Инноченте» – с тосканского – «подкидыш».

     Благодетелем и заказчиком госпиталя выступила богатая и славная Гильдия Шелка, одна из немногих гильдий в городе, которая более других пеклась о том, чтобы подавать милостыню бедным, заботиться о вдовах и девицах, помогать заключенным.

     В 1421 году Гильдия Шелка поручила не кому-либо, а первому архитектору Флоренции Филиппо Брунеллески построить здание госпиталя для подкидышей. Эти ни в чем не повинные жертвы греха, нищеты и несчастий должны были получить, как распорядились заказчики, прекрасное здание, в котором их встретят, как самых достойных посланников божьих.

     25 января 1445 года гражданам, собравшимся на площади Сантиссимы-Аннунциаты, предстало двухэтажное здание с девятью арками и лоджиями. Уникальный приют Флоренции, с точки зрения архитектуры, явился одним из первых зданий, выстроенных в стиле Ренессанса. В левом крыле лоджии была сделана специальная ниша, где оставляли младенцев. Приют для невинных подкидышей поражал новой формой. Ранние готические сооружения отличались тем, что «тянулись» вверх, Брунеллески выстроил здание, чья красота разворачивается в горизонтальном плане.

     В левом крыле лоджии, в нише было прорублено низкое окно, в форме цилиндра, названное “ruota”- «колесо». Одна его часть размещалась внутри, другая – снаружи. Те несчастные, кто решались подбросить своего ребенка, клали в нишу младенца, затем поворачивали на пол оборота барабан, и ребенок оказывался внутри здания. Таким образом, никто не видел в лицо родителей. Вместе с младенцем обычно клали записку, крестик, распиленную медаль, какой-то знак, чтобы в будущем сохранялась возможность опознать своего ребенка, когда настанут лучшие времена. Теперь оставалось только потянуть за веревочку, которая была привязана к колокольчику, чтобы предупредить о том, что еще один подкидыш доставлен в приют невинных младенцев. Заботливые руки персонала госпиталя «Инноченти» принимали новоприбывшего и нарекали его одной из распространенных флорентийских фамилий: «Инноченти» – «Подкидыши», «Диотисалви» — «Бог спасает тебя», «Дельи Эспости» — «Из доставленных».

     Андрея делла Роббиа так и увидел это чудо: на фоне голубых небес – светленький посланец – младенец в белых пленках. И первое, что сделают нянечки, приняв подкидыша, распеленают младенца, но первым его, пожалев, уже распеленал художник.

       Андрея делла Роббиа крупнейший мастер по совершенствованию техники майолики был удачлив как в творчестве, так и в семье. При нем мануфактура делла Роббиа массово изготавливала копии популярных композиций, которые потом распространялись по всей Европе. Из семерых сыновей Андреа пятеро стали скульпторами.

     Колесо госпиталя функционировало на протяжении четырех веков, поставляя младенцев до 1875 года. Мальчиков обучали мастерству, девочки чаще всего оставались в приюте ухаживать за младенцами или работали на спасшую их при рождении Гильдию Шелка.

ХУДОЖНИК В НОГАХ У СВОЕЙ МОДЕЛИ

     Флорентийский художник эпохи Раннего Возрождения Алессандро ди Мариано Филипепи, известный всему миру, как Сандро Боттичелли, вскоре после своей смерти был забыт более чем на три столетия. В 1602 году по предписанию великого Герцога Тосканского, ратующего за сохранение культурных ценностей, в список запрещающий экспорт произведений значимых художников, было включено имя Филиппино Липпи, ученика Боттичелли, но не учителя. Для Флоренции это означало, что факт утраты картины руки Липпи считался тогда гораздо более серьезной потерей, нежели работы Боттичелли.

     Имя Боттичелли в последующие века пропадает из поля зрения, как зрителей, так и критиков. И только, прибывшие в Италию в конце XIX века британские художники, Миллес, Данте Габриель Россетти, наскучившие Рафаэлем, открывают в Тоскане на тихой вилле Кастелло работы темного флорентийского художника. Россетти был так поражен этой новой, открывшейся ему красотой, что объявляет Боттичелли первым художником всех времен и народов.

     Алессандро — последний четвертый ребенок в семье Мариано, дубильщика кож, и Змеральды Филипепи родился в 1445 году. Семья проживала в квартале, принадлежащем приходу «Оньиссанти» — «Всех Святых». Мальчик в детстве получил прозвище «Боттичелли» — «бочоночек», как и его старший брат. В ту пору он не испытывал особого влечения ни к точным, ни к иным наукам. В записи о подушной подати, перечисляя членов своей семьи, отец художника пишет: «Сандро, мой сын тринадцати лет, учится читать, здоровьем некрепок».

     Когда сыну исполнилось четырнадцать лет, отец, заметив его увлечение рисованием, отдал его в обучение к ювелиру. Этим же ремеслом владел и старший брат Антонио; тут и начались превращения. Можно представить, как, склонившись над россыпями камней, наблюдая за постоянно меняющимися переливами их граней, чуткий мальчик начал впитывать в себя их таинственную мерцающую красоту.

     Ювелирное дело научило его четкому рисунку, умению смешивать краски с золотом. Трудясь над огранкой, расправляя лучи и линии, в желании проникнуть в тайну мастерской света, он невольно был увлекаем в круговорот особо тонких субстанций. По утверждение святых отцов, ангелы более всего похожи на драгоценные камни и цветочную пыльцу. Этого хоровода из ангелов, полевых цветов и драгоценной пыльцы хватило Сандро Филипепи на всю его жизнь.

     Вскоре отец приобрел новый дом на улице Порчеллана. Среди новых соседей оказалась представители зажиточного клана Веспуччи, будущие заказчики Сандро. Благодаря их рекомендации юный художник вошел учеником в мастерскую Филиппо Липпи, а также в круг Лоренцо Великолепного. Впоследствии он переходит в мастерскую Андреа Верроккьо, посещаемую также и Леонардо да Винчи. Будучи хозяином собственной мастерской, Боттичелли вступает в сообщество художников «компания Сан Лука».

      Примерно в 1475 году он пишет «Поклонение волхвов» для храма Санта Мария Новеллы. В образе трех королей он изображает представителей семейства Медичи – Козимо Старого, чей портрет считается его лучшим прижизненным изображением, Пьеро и Джованни де Медичи. (Галерея Уффици)

     Его искусство высоко ценилось Лоренцо Медичи и кругом гуманистов; так назначив Боттичелли за старшего, Лоренцо отправляет его в Рим в компании с Доменико Гирландайо, Пьетро Перуджино писать фрески для Сикстинской капеллы. За свою жизнь Сандро не нажил большого состояния. Он был удивительно беспечен и предпочитал тут же тратить, порой довольно крупные суммы. Художник был увлекающейся натурой. Все самое значительное, что происходило во Флоренции, оставляло глубокий след в его эмоциональной натуре.

      Погрузившись в мир «Божественной Комедии» Боттичелли создает 93 иллюстрации, миниатюры на пергаменте, часть из которых сегодня находится в музее Берлина, часть – в библиотеке Ватикана. Работая над изготовлением оттисков, Боттичелли практически упускает другие заказы, нимало не смущаясь этим обстоятельством, и, если бы не помощь друзей, художник бы бедствовал. Работал он много. Вазари прямо утверждал: «Рисовал Сандро исключительно хорошо и так много, что еще долго после его смерти каждый художник старался заполучить его рисунки».

     Когда аскет Савонарола грозит из-под капюшона Флоренции пылающим крестом, он глубоко подавлен. Вазари обзывает Сандро «плаксой» за то, что тот, хотя этому нет прямых свидетельств, относит на костры по «сжиганию суеты» несколько своих картин.

     В ту пору для частных домов Флоренции он нарисовал много женских тондо. Он был уязвлен красотой и даже болен ею наш славный Филипепи. Но среди стольких флорентийских красавиц один образ особенно потряс его душу. Прекрасная донна, поразившая воображение художника, была родом не из Флоренции, а из Генуи.

     Симонетта Веспуччи, урожденная Каттанео родилась в 1453 году в семье богатых торговцев. В 15 лет ее выдали замуж за ее ровесника Марко Веспуччи из семьи флорентийских банкиров. Вскоре после свадьбы молодые переехали во Флоренцию, родной город жениха.

     Лоренцо Медичи вместе с младшим братом Джулиано гостеприимно принимал супругов в своем дворце на виа Ларга и на вилле в Кареджо. Явление столь утонченной красоты не оставило во Флоренции никого равнодушным. По Симонетте сходили с ума все знатные мужчины города, но она, как отмечал Полициано: «обладала такой милой и привлекательной манерой общения, что все, кто сводил с ней близкое знакомство, чувствовали себя объектом ее привязанности». И что самое удивительное, «не было ни единой женщины, завидовавшей ей. Это казалось вещью необыкновенной: так много мужчин любили ее без возбуждения и ревности, и так много дам восхваляли ее без злобы».

     Флорентинцы единодушно считали, что в таких людях отражается мир Божий и созерцающие подобную красоту напрямую общаются с Небом. Первая красавица Флоренции заслуженно носила титул «La Sans Pareille», с французского – «Несравненной». Нет доказательств, что она была возлюбленной Джулиано Медичи, многие считают их отношения чисто платоническими.

    Звездным часом Симонетты и Джулиано стал знаменитый турнир Джостра, состоявшийся на площади Санта-Кроче 28 января 1475 года, получивший название «Турнира Джулиано». Специально для него Боттичелли был заказан штандарт, на котором он изобразил Минерву и Амура. Минерва предстояла в образе Симонетты Веспуччи с девизом на щите– «Несравненная». К этому турниру Анджело Полициано написал Стансы, в которых описал красоту и грацию «Несравненной».

      «Она бела и в белое одета;
Убор на ней цветами и травой
Расписан; кудри золотого цвета
Чело венчают робкою волной.
Улыбка леса – добрая примета:
Никто, ничто ей не грозит бедой.
В ней кротость величавая царицы,
Но гром затихнет, вскинь она ресницы».

      Джулиано выиграл турнир, объявив Симонетту дамой своего сердца и королевой турнира. Через год после этого события 26 апреля 1476 года Симонетта Веспуччи скончалась от чахотки, ей не было и 23 лет. Лоренцо Медичи, принявший большое участие в ее болезни, послал к ней своего лучшего врача, но юной Симонетты вскоре не стало. Она была столь прекрасна, что открытый гроб с ее телом оставили в соборе, чтобы флорентинцы в последний раз могли бы полюбоваться несравненной красотой —  этим земным и божественным чудом одновременно.

     В письмах друзьям Лоренцо Великолепный описывал ее похороны: «С непокрытым лицом несли ее из дома до склепа, и много слез она заставила пролить тех, кто видел ее… она внушала сострадание, но также и восхищение, ибо в смерти превосходила ту красоту, которую при жизни ее считали непревзойденной. В ее облике явилась истина слов Петрарки: «Прекрасная смерть на лике сем прекрасном».

       Симонетту похоронили в семейном склепе церкви Оньиссанти. Через два года, точно в ту же весеннюю дату, 26 апреля 1478 года от руки убийцы погибает ее возлюбленный Джулиано Медичи, которого отпевают в том же главном соборе города Санта Мария дель Фьоре.

     Если Данте разговаривал с Беатриче, по его утверждению, два раза, Петрарка был знаком с Лаурой, то Сандро Боттичелли, несмотря на то, что они с Симонеттой Веспуччи принадлежали к одному приходу, никогда не подходил к Симонетте, не разговаривал с ней, не писал ее портретов с натуры. Но с того момента, как он увидел ее, моделью всех его Мадонн, Венер, Паллад стала Симонетта. Он боготворил ее и писал после ее смерти по памяти еще более тридцати лет, каждый раз с рождением новой картины, выигрывая на турнире за даму своего сердца схватку со смертью.

     Вазари свидетельствует: «Для разных домов во Флоренции он написал всякие тондо и много обнаженных женщин, как, например, сохранившиеся поныне в Кастелло, на вилле герцога Козимо, две картины с фигурами: одна из них – это рождающаяся Венера с ветерками и ветрами, помогающими ей вступить на землю вместе с амурами, другую же Венеру осыпают цветами Грации, возвещая появление Весны; обе они выполнены с грацией и выразительностью».

     «Весна», «Рождение Венеры», обнаруженные на вилле в Кастелло, а также «Паллада и Кентавр» были написаны Боттичелли для кузена Лоренцо Великолепного Лоренцо Пьерфранческо ди Медичи, страдавшего меланхолией, по случаю его свадьбы. В качестве декоративного панно они украшали спальню герцога.

     В России картины Боттичелли «Поклонение волхвов» и «Благовещенье» имелись в коллекции графа Строганова. В 1930-е годы, в рамках распродаж российских ценностей, с подмостков знаменитого аукциона Сотбис они перешли в фонд Вашингтонского музея. Сегодня в музее им. Пушкина выставлена одна створка Благовещенья.

     Фигура Ангела и Мадонны, склонились в плавном взаимном притяжении навстречу друг другу, как склоняются цветы. Когда художник запускает в действие свой внутренний осциллограф, его рука-стрелка, завладев кистью, тотчас с сумасшедшей скоростью начинает чертить зигзаги девяти бальных землетрясений в складках одежд ангела. Что он хочет этим сказать? Что ангел, донося благую весть, продирался сквозь семь небес, что – это след его ускоренного торможения? В стопах — закрученный вихрем, след рвущихся вибраций, но в протянутой руке – безмятежно-покойный, застывший в своей вере, стебель белоснежной лилии, цветка Мадонны и родного города.

     Той же строчкой — от содрогания страсти до безупречного созерцания прошита и другая его картина «Весна», на которую в XIX веке откликнулся сонетом британский художник Данте Габриэль Россетти: «Кто, провожая изнемогший год/ Приветствует твое рожденье, Флора – Вся в завитках цветочного убора…?».

     Первая поступь весна обозначена через дуновение западного ветра Зефира, обхватывающего нимфу Хлорес. Зефир посинел от напряжения, закончилось стеклянное спокойствие зимы, пришла пора надувать щеки. Западные ветры известны своими дождями и туманами, но они готовят землю к цветению. И, несмотря на то, что нимфа Хлорес («зеленая» с греческого) с боязнью оглядывается на него, мы понимаем, что ничего страшного ей не грозит, ну спутает складки одежды, прильнет с поцелуем. А если что случится серьезное, то все равно не бросит, запишет пасынка на свою фамилию. Все-таки мы в пределах Тосканы, и наш Зефир — не сучковатый Борей из германского сыр-бора, не наломает много дров.

     Весна вступает на тропу несколько робко. Она еще Снегурочка, но уже знает, что ее главное призвание убрать землю цветами. А цветов здесь видимо невидимо. Зеленый покров занимает всю нижнюю часть картины. Это настоящая ботаническая энциклопедия. Больше всего маргариток и фиалок; из иных цветов приметны васильки, гвоздики, розы, дикие и садовые, незабудки, ирисы, ромашки, лютики, лилии, маки, цветы и ягоды земляники, мох. И, несмотря на то, что каждому венчику еще с античных времен определено свое значение, нельзя утверждать, что Боттичелли стремился отразить на полотне символику родного города Флоренции. Это просто цветы, луговые цветы первых месяцев весны – марта и апреля.

     Британские ботаники, исследовав флору и на другой знаменитой картине Боттичелли «Венера и Марс», пришли к выводу, что на полотне изображен Дурман обыкновенный, а отдыхающий Марс бог войны находится под воздействием одурманивающих веществ.

     Саму картину «Весна» современные искусствоведы сегодня рассматривают как вечно повторяющуюся в рамках неоплатонического гуманизма, историю о трех стадиях прохождения души. От насильственного (Зефир) ввода души в мир, прохождения ее по земному саду любви (Венера) и последующего восхождения на небеса (Меркурий-проводник). В образе созерцающего Меркурия узнаваем принц Юности Джулиано Медичи.

     Кружась в медленном танце, лепестки опускаются и на другой образ — богини Афродиты в картине «Рождение Венеры». У Боттичелли — все лепестково. Переплетенные пальцы ангелов и сплетающиеся нимф – те же цветы, полу распускающиеся бутоны. Мир горний, выпадающий лепестками, застывает миндалевидной формой губ и глаз на лицах прекрасных юношей и девушек.

     Первые секунды явления Любви на земле — это пламя, которое еще не обжигает. Богиня в своем ковчеге, перламутровой раковине-лепестке, подгоняемой ветерком, только приближается к зеленым берегам. Она еще не ступила ногой на эту грешную землю. Она сойдет на эти мозаичные ковры из цветов, углубится в эти тенистые гроты, где будет отдыхать, золотясь телом. Она не знает ни своего хромого мужа кузнеца, ни воинственного дружка Марса. Ее не именуют Венерой, она — не плоть, а перламутровая пена, “afros” — (пена с греческого). Афродита. Ветерок в ее волосах, задумчивость взгляда – прощальный привет Божественной Свободе. Оттого и грусть в этих пленительных чертах, обреченных на то, что их невозможно забыть.

     По мнению знатока Италии, искусствоведа Павла Муратова, картина Боттичелли «Рождение Венеры» является самой красивой картиной в мире.

Леонардо да Винчи, когда его попросили назвать художников во Флоренции, назвал одно имя – Боттичелли.

     Обладая некрепким здоровьем, в последние годы он стал ходить, опираясь на две палки. Художник прожил во Флоренции, оставляя ее за редким исключением, до шестидесяти пяти лет. В своем завещании этот верный паладин красоты попросил, чтобы его похоронили в ногах Симонетты Веспуччи, его модели и Мадонны, что и было исполнено 17 мая 1510 года через тридцать четыре года после ее смерти. В церкви «Оньиссанти», под скромной мраморной плитой, под своей фамилией Филипепи, покоится этот удивительный художник.

     Именем Боттичелли назван один из кратеров на планете Меркурий. В 2006 году на церемонии закрытия ХХ зимних Олимпийских игр, своего рода мирового турнира Джостры, проходившем в итальянском городе Турине, 35.000 зрителей, собравшихся на стадионе «Олимпик» и более двух миллиардов телезрителей, практически каждый третий житель земли, стали свидетелями того, как в небе ожила картина Сандро Боттичелли «Рождение Венеры». В роли богини Любви выступила чешская модель Ева Герцигова. Так спустя пять веков после того, как закончился его земной путь, этот удивительны флорентийский художник, расписавшись в небе еще раз, объединил восхищенных жителей земли универсальным мазком красоты.

(продолжение следует)