То, что Гарри обнаружил в покоях кайзера, огорчило его больше, чем общий разгром и разорение. Обрывки любимых картин последнего Гогенцоллерна говорили о его низменном обывательском вкусе, обломки его кресел кричали об отсутствии у монарха даже ничтожного представления о прекрасном, осколки его зеркал отвергали малейшую надежду на его понимании мира.
ПОЛЬСКАЯ РАПСОДИЯ
(Отрывок из второго тома романа «Былое и Дамы»)
(продолжение. Начало в №2/2018)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Граф Гарри Кесслер — дипломат, писатель и покровитель передового искусства. Он остался заметной фигурой на шахматной доске истории как выдающийся автор многостраничного собрания дневников, которые он вёл ежедневно с двенадцати лет. Второй том его дневников «Огни Берлина», описывающий годы между двумя мировыми войнами, был издан срезу после второй мировой войны. Тогда как первый, «Путь в бездну», покрывающий период конца 19 века и начала 20-го до первой мировой войны. долгое время считался потерянным. Его обнаружили только в 1987 году, когда согласно завещанию графа был открыт банковский сейф на Майорке, где рукопись пролежала пятьдесят лет.
Дневники графа Кесслера были переведены на многие языки не только благодаря добросовестно подробной манере записей, но и благодаря тому, что их автор был знаком со всеми, кто был хоть чем-нибудь знаменит. Помимо того, что граф Гарри был красив, талантлив и широко образован, он умудрился очень удачно родиться и, как говорится, с младых ногтей качался на правильных коленях.
Он был сыном гамбургского банкира Адольфа Кесслера и ирландской красавицы-певицы Алисы Линч, в которую безумно влюбился первый император объединённой Германии Вильгельм. Это была последняя любовь великого старика к юной девушке, нечто сродни любви умирающего Гете к семнадцатилетней Ульрике. Неизвестно, случился ли реально роман между Вильгельмом и Алисой, но точно известно, что первый германский император до конца своих дней осыпал милостями семью красавицы, — он пожаловал её супругу-банкиру дворянство и графский титул, и был крёстным отцом её младшей дочери Вильгельмины. Её сын Гарри получил образование в лучших университетах Германии и Англии, и с ранней молодости вращался в различных элитарных кругах, светских, дипломатических, артистических. Благодаря прекрасному воспитанию, близости к императорскому двору, а также красоте, богатству и личному обаянию он был желанным гостем любого модного салона, который по возвращении домой описывал в своём дневнике подробно, добросовестно и остроумно.
Юзеф Пилсудский — основатель независимой Польской республики.
Когда Польша была частью Росси, двадцатилетний Юзеф принял участие в заговоре против русского царя, в том самом заговоре, за который был повешен брат Ленина, Александр Ульянов. Тогда Пилсудского на пять лет отправили на страшную русскую каторгу. Каторга его не сломила, и когда польская армия в 1914 году вместе с русской ввязалась в войну с Германией, Пилсудский создал Польский Легион чтобы в составе австрийской армии воевать против ненавистной России.
Одной из главных заслуг Пилсудского считается невероятная победа Польского Легиона над Красной армией Тухачевского в Варшавской битве в 1920 году. Разгром Красной армии дал Пилсудскому возможность объявить независимой республикой Польшу, более столетия стонавшую под игом Российской империи. Эта республика — так называемая Вторая Речь Посполитая, просуществовала до 1939 года, когда ее полюбовно разделили между собой коммунистическая Россия и нацистская Германия. Увы, в 1939 году Пилсудского уже не было.
Время действия —1915-1919 годы
В австрийской армии Пилсудский вел себя как герой — он со всеми ссорился и никого не боялся. Где-то в конце 1915 года до германского командования дошли слухи, что командующий Польским Легионом потребовал позволить его бойцам временно не участвовать в очередной военной операции, чем страшно возмутил австрийцев. Немцы решили немедленно вмешаться, чтобы не позволить конфликту разгореться. Для выяснения отношений с Пилсудским они отправили двух австрийских аристократов и графа Гарри Кесслера, известного своими дипломатическими талантами.
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ГРАФА ГАРРИ
Землянка Пилсудского была построена из сосновых бревен, глубоко зарытых в песок. Когда мы вошли, польский командующий встал из-за стола нам навстречу, и так и остался стоять согнувшись, потому что он был очень высокого роста, а землянка низкая. Дверь пришлось оставить открытой, чтобы мы могли видеть друг друга. Пилсудский в гражданской одежде выглядит скорее ученым, чем отважным воином. Его слегка монголоидное лицо с тонкими усиками весьма похоже на лицо Достоевского, взгляд у него проницательный, немецкий язык вполне приличный, хоть и с сильным акцентом.
Он объяснил нам суть своего требования. Его легионеры — очень молодые люди из интеллигентных семей. Они замечательные бойцы, но физически не очень крепкие, потому что не привычны к тяжелым нагрузкам, и нуждаются в отдыхе, после чего они вернутся в строй с еще большим энтузиазмом.
Я пообещал, что срочно передам германскому командованию подробности требований поляков, и мы договорились, что наша делегация вернется через день для дальнейших переговоров. Наша следующая встреча состоялась в новой, гораздо более просторной землянке Пилсудского — похоже, дарованная немецким командованием передышка пошла полякам на пользу.
Поблагодарив нас за помощь, Пилсудский согласился ответить на мои политические вопросы. Он заявил, что после войны должна быть создана объединенная Польша, в которую войдут и Галиция, и территория, оккупированная Россией. Я спросил, будет ли он претендовать так же и на Померанию, и он ответил, что этот вопрос нужно оставить будущим поколениям.
Наш разговор несколько раз прерывался сопровождающим нас австрийским офицером, — очевидно австрийцев беспокоит столь долгая беседа представителя Германии с польским генералом.
ПЕТРА
Несмотря на то, что в 1915 году граф Гарри уладил конфликт немецкого командования с несговорчивым польским лидером, через год между ними разгорелся конфликт куда более серьезный. К июню 1916 года п поляки составляли заметную часть немецкой армии — в их легионах было около 25 тысяч человек. В ноябре 1916 года на этнических польских землях было образовано марионеточное Королевство Польское, подчинявшееся Германской империи, и польские легионы стали частью рейхсвера. Однако большая часть польских военнослужащих во главе с Пилсудским отказалась приносить присягу кайзеру, что привело к массовым арестам легионеров. Пилсудского заточили в одиночную камеру в тюрьме-крепости Магдебург, на этот раз не в русской, а в немецкой.
Неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы в октябре 1918 года в городе Киле не вспыхнуло восстание моряков, которое привело к разгоревшейся по всей стране революции, покончившей с германской империей. К счастью, кто-то вспомнил о сидящем в Магдебургской тюрьме польском генерале и спохватился — не прикончат ли его озверевшие революционные толпы? Чтобы вывезти его из Магдебурга, завершающая свое существование администрация германской империи снова обратилась к графу Кесслеру, в надежде, что он опять сумеет сговориться с гордым польским шляхтичем.
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ГРАФА ГАРРИ
Магдебург, 6 ноября
Ни свет, ни заря меня разбудил адъютант военного коменданта и попросил немедленно явиться в штаб. Военный комендант сообщил мне, что получил приказ поднять гарнизон по тревоге, но он не решается так поступить, опасаясь, что это приведет к мятежу. Пока мы беседовали, пришла телеграмма, что Ганновер захвачен мятежниками, и они стекаются в Берлин, где уже создано красное правительство.
Я решил, что нужно поспешить с отъездом Пилсудского, пока волна революции не захлестнула Магдебург, и помчался в крепость. Пилсудский уже собрал вещи и поджидал меня во дворе крепости, куда его вывела охрана. Долгое сидение в тюремной камере сделало его еще более хмурым, чем он был на линии фронта.
Я объяснил ему, что могу способствовать его освобождению и отъезду на родину, если он даст письменное обещание не переходить со своими легионами на сторону Антанты. Письменное обещание он давать отказался, но готов был дать свое честное дворянское слово. Я решил этим удовлетвориться, чтобы не осложнять и без того сложную ситуацию. К счастью, мы с ним друг другу доверяем. Адъютант коменданта помог нам вынести чемоданы Пилсудского, мы сели в мою машину и через несколько часов прибыли в Берлин, откуда он беспрепятственно отправился в Польшу.
ПЕТРА
Выйдя с платформы, с которой поезд увез Пилсудского в Варшаву, граф Гарри вздохнул с облегчением: «Слава Богу, с Польшей я покончил!» Но уже через неделю он понял, что был неправ — как он ни старался убежать от Польши, она опять его настигала.
А пока, довольный завершением нелегкой задачи, он расслабился и решил по дороге домой взглянуть на императорский дворец, по слухам разграбленный разъяренной толпой. Те же слухи утверждали, что император чудом вырвался из рук мятежников, отрекся от престола и скрылся неизвестно куда, спасая свою жизнь.
Хотя приближались сумерки, но на дворцовой площади было еще достаточно светло, чтобы заметить кучки людей, несущих и волочащих какие-то вещи, скорее всего украденные из бесхозного дворца. Гарри вошел в отверстие, оставленное сорванной с петель ой дверью и с печалью оглядел изувеченные парадные залы, и чуть не прослезился — смотреть на них не хотелось. Лучше пройти в личные покои кайзера, чтобы понять, каким он был, последний Гогенцоллерн.
То, что Гарри обнаружил в покоях кайзера, огорчило его больше, чем общий разгром и разорение. Обрывки любимых картин последнего Гогенцоллерна говорили о его низменном обывательском вкусе, обломки его кресел кричали об отсутствии у монарха даже ничтожного представления о прекрасном, осколки его зеркал отвергали малейшую надежду на его понимании мира. И этот жалкий человек правил великой империей! Ну удивительно, что он эту империю погубил. Гарри со вздохом покинул разоренный дворец, но отдохнуть ему не пришлось.
Через пару дней его неожиданно пригласили в министерство иностранных дел нового сомнительного правительства и предложили ему немедленно отправляться в Польшу в качестве посла.
«Посла? — не поверил он. — Разве там нет нашего посла?»
«Был до вчерашнего дня, но его оттуда выставили. Похоже, что поляки стали ненавидеть нас не меньше, чем русских».
«А чем я могу помочь?» — схитрил Гарри, уже догадываясь, куда клонит новоиспеченный министр. И тот не обманул его ожиданий:
«Все знают, что у вас есть особые отношения с этим упрямцем Пилсудским. Мы очень просим вас немедленно отправиться в Польшу».
«Почему немедленно?»
«Разве вам неизвестно, что наша армия в Польше и Украине взбунтовалась и дружно рвется обратно на родину? А поляки их не выпускают и не пропускают. Так что нам грозит новая кровопролитная война, тем более, что наша армия утомлена и дезорганизована. Я уже не говорю о пол-миллионе немцев, живущих в Польше — их просто перебьют».
«Но у меня нет никакого дипломатического опыта!»
«Странно! Я слышал, что вы неплохо поработали в Швейцарии».
«Там была совсем другая работа!»
«Я догадываюсь, что другая, — усмехнулся министр. — Но я уверен, что вы и тут справитесь. Так что, вы готовы ехать?»
«Разве у меня есть выбор, если вы грозите новой кровопролитной войной?»
ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ГРАФА ГАРРИ — 3
Варшава, 20 ноября
Меня с вокзала привезли в отель «Бристоль» на польской военной машине, которая выглядит как бывшая наша с намалеванным на ней красным польским орлом. Не успел я распаковать чемодан, как явился представитель немецкого верховного командования и начал жаловаться на Солдатский Совет, позволивший полякам захватить наш склад амуниции, нашу сырьевую базу, наших лошадей и дорогую конторскую мебель. Совет сам присвоил себе звание комиссии по ликвидации, за что назначил всем своим членам высокое жалование.
Вслед за ним явились представители Солдатского Совета и начали предъявлять какие-то требования. Но я не стал их слушать и объявил, что в соответствии с соглашением между немецким правительством и польским на сегодняшний день в Варшаве не должно остаться ни одного военного лица, а значит, им нужно забыть о ликвидации и немедленно покинуть столицу. Как ни странно, они подчинились. Но в Брест-Литовске немецкие солдаты были не так покладисты — они рассердились на невежливых поляков. Они в сердцах сожгли две деревни и захватили заложников, так что пришлось отправить туда карательные войска.
Поведение моих соотечественников меня огорчило не столько само по себе, сколько подтверждением печального факта, что произошло крушение всей многовековой системы — она просто прогнила и рухнула под собственной тяжестью.
21 ноября
Сегодня встретился с Пилсудским. Он выглядит больным — щеки бледные, глаза ввалились. Мы тепло поздоровались и я, не откладывая в долгий ящик, попросил его уладить вопрос о выводе разгромленной немецкой армии из Украины через Польшу. Он пообещал решить этот вопрос как можно скорее. Я спросил его, насколько прочно его положение. Он выразил уверенность, что сумеет сохранить свою власть над Польшей и справиться с главными врагами — с украинскими и русскими большевиками. Потом мы немного поговорили о наших личных делах и припомнили подробности наших прошлых встреч, которые были спровоцированы нетривиальными обстоятельствами. Пилсудский явно получал удовольствие от этих воспоминаний, — по-моему, время, когда он со своими легионерами воевал против русских было самым счастливым в его жизни.
«Ах, граф, — сказал он, смягчившись, — вы единственный немец, с которым я говорю как с другом. А все остальные … — он поморщился с отвращением, — остальные умудрились во время оккупации вызвать ненависть всего польского народа. Будьте осторожны, эта ненависть может незаслуженно обрушиться и на вас».
22 ноября
Совершенно неожиданно Пилсудский посетил меня в моем отеле, один, без охраны и свиты, а только в сопровождении своего адъютанта. Он сказал, что подписанный им вчера декрет сделал его верховным диктатором Польши. Этот декрет вошел в силу с сегодняшнего дня, что делает его визит еще более поразительным: не все главы государств так запросто навещают простых послов. Он подтвердил, что лично занимается выводом немецкой армии через Польшу, и похвастался роскошным старинным мечом, который преподнесли ему его легионеры в очередную годовщину создания Польского Легиона. Уезжая, он повторил свое предупреждение об опасности и еще раз попросил меня быть осторожным.
Несколько дней в ноябре
Честно говоря, я не очень представлял себе, как я могу проявлять осторожность в чужом городе, где все говорят на непонятном языке. Но что такое опасность я понял хорошо, когда сердитая толпа стала атаковать дверь отеля, требуя немедленнной выдачи графа Кесслера. Я как раз отправил своего вооруженного подручного в посольство с поручением и остался один, собираясь принять ванну. Под рев толпы испуганный хозяин отеля ворвался ко мне в номер, торопливо засунул мои вещи в чемодан и поволок меня за руку вверх по лестнице. Я, не сопротивляясь послушно последовал за ним, так как судя по грохоту и крикам внизу толпа уже оттеснила швейцара, сломала дверь и ворвалась в вестибюль. Хозяин втолкнул меня в пустой номер на пятом этаже, вбросил вслед мне мой чемодан, и умчался, захлопнув за собой дверь.
Осторожно выглянув в окно, я увидел, как толпа медленно, капля за каплей, вытекает из отеля на улицу, и вздохнул с облегчением — значит, хозяин как-то умудрился их выпроводить. Пока я приходил в себя, прибежа л бледный хозяин и объявил, что завтра до десяти утра я должен покинуть его отель. Я не представлял себя, куда я могу деться в незнакомом городе. Я бы мог вернуться в Берлин, но от меня зависела судьба полумиллионной германской армии, попавшей в западню между Украиной и Польшей. Доведенные до отчаяния немецкие солдаты, жаждущие вернуться домой, могли взбунтоваться и, нарушая все приказы, начать прорываться боем через польские кордоны. Трудно себе представить, какая в этом случае прольется кровь.
Прибежал мой подручный и рассказал, что пару часов назад группа вооруженных людей осадила посольство и потребовала выдать им посла Кесслера. Они связали швейцара и пригрозили, что убьют его, если он не расскажет им, где я живу. Ну, он и рассказал.
Осторожно поскребшись в дверь бочком вошел хозяин — он принес свежую газету, где была фотография толпы, штурмующей здание совета министров. Я понял, что вся эта агрессия — целенаправленная политика, а не личное нападение на меня. Возникал вопрос, кто за этим стоит — Антанта или большевики? В любом случае я должен был встретиться с Пилсудским.
Пилсудский пригласил меня через два дня, которые я провел в неуютной квартирке, сдававшейся по часам проституткам. На этот раз он принял меня в Бельведерском дворце, так мало похожем на тесную землянку нашей первой встречи. Да и сам он, хотя бледный и худой до истощения, выглядел не обыкновенным военачальником, а истинным правителем государства — даже трудно объяснить словами, в чем это выражалось. Но бросалось в глаза. Лицо у него измученное, но в глазах горит все тот же неугасимый огонь. Он еще больше похож на Достоевского.
Я рассказал ему, что этой ночью разъяренная толпа в третий раз ворвались в германское посольство с требованием выдать им Гарри Кесслера. Я попросил выделить нам надежную охрану — не менее взвода солдат, вооруженных пулеметом, — и пообещал, что германское правительство за это заплатит. Мне стало ясно, что Пилсудский не хочет разрывать отношения с Германией, но Национал-демократы стремятся любой ценой, даже ценой убийства германского посла, вызвать ситуацию, оправдывающую вторжение войск Антанты. На прощание он спросил, почему я попросту не сяду в поезд и не уеду в Берлин.
Я ответил, что уеду, как только добьюсь выхода германской армии из Украины и Польши. Чем дольше наших солдат задерживают, тем опаснее они становятся, а их шестьсот тысяч. Еще пару недель и их терпение лопнет, — тогда они начнут прорываться силой и зальют обе страны морем крови. Он согласился со мной и пообещал постараться, чтобы его правительство приняло правильное решение.
Назавтра меня тайно увезли из съемной квартиры в посольство, охраняемое десятком польских солдат, вооруженных пулеметом. Значит, Пилсудский сдержал свое слово насчет охраны посольства. Оставалось ждать, что он сумеет добиться и решения о выводе нашей армии из ловушки, в которой она оказалась.
Целые дни я бегал по административным инстанциям, а вечером узнавал, что разъяренная толпа опять атаковала посольские ворота и требовала выдачи посла. Я попытался снять квартиру, но ни одна хозяйка не решилась мне ее сдать, ни за какие деньги. На днях я возвращался в посольство после переговоров с военным министром и застыл на месте — навстречу мне катилось огромная мрачная толпа, прущая на Бельведерский дворец с криками «Долой! Долой!». Назавтра я узнал, что на Пилсудского было подготовлено покушение, но, слава Богу, он вовремя узнал об этом и принял меры.
В переговорах с военным министром кажется появился небольшой просвет — после того, как наши изголодавшиеся солдаты при ограблении продовольственного магазина на окраине Лемберга (Львов) расстреляли два десятка поляков. Вот тогда до министра дошел наконец смысл моих угроз, и он понял, что лучше от немецкой армии избавиться пока не поздно. И пообещал заняться преодолением бюрократических препятствий.
Тем временем в Варшаве появились французы, освобожденные из лагеря военнопленных. Их довольно много, они ходят по улицам в обнимку и поют Марсельезу, прохожие поляки им подпевают. Когда я проезжал по Краковскому предместью, кто-то указал французам на мою машину с табличкой посольства Германии. Они облепили мою машину на перекрестке, стали стучать в закрытые окна и корчить рожи. Мне было обидно до слез: практически я был даже больше француз, чем они — я родился в Париже, я учился в Сорбонне, моя мама держала в Париже интеллектуальный салон, многие знаменитые французские художники были моими друзьями, а эти простолюдины считают меня своим врагом. И все из-за этой проклятой войны!
Первая неделя декабря
Польское командование почти согласно выпустить нашу армию на родину, при условии, что мы вооружим население не только Польши, но и Литвы, чтобы оно могло защищаться от большевиков. Наше высшее командование никак не может на это решиться — оно не доверяет полякам и боится, что они направят наше оружие против наших же солдат. Я объявил, что если польское правительство позволит эвакуацию наших войск, я уговорю немецкое командование обеспечить польское и литовское население средствами, необходимыми для защиты от большевиков.
Вторая неделя декабря
Вчера прибыл курьер из Берлина с очередными указаниями от верховного командования и рассказал, что в нашей столице произошло сражение между правительственными войсками и спартаковцами, которых можно назвать немецкими большевиками. Более двадцати человек погибло.
А сегодня ко мне неожиданно явился курьер польского министерства иностранных дел и объявил, что Польша прерывает дипломатические отношения с Германией и наше посольство должно покинуть Варшаву немедленно. Это было официальное сообщение, а за закрытой дверью курьер открыл истинную причину нашего стремительного изгнания — Пилсудский просил лично передать мне, что моя жизнь сейчас в Варшаве в опасности и правительство не может обеспечить мне надежную охрану.
Весь день мы паковали бумаги. А наутро нам выделили пульман для посольского штата, грузовой вагон для отправки имущества и вагон с вооруженной охраной. И мы отбыли в Берлин — путь был довольно сложный, окольными дорогами. Мы расстались с дружественной польской охраной на границе и в конце концов прибыли домой живыми и здоровыми.
Когда я направился к себе домой с вокзала, я невольно оказался в большой толпе — это была колонна наших солдат, только что вернувшихся из Украины. У всех были счастливые измученные лица, многие плакали. Уличная толпа пела, плясала и осыпала их цветами.
На меня никто не обратил внимания.
(продолжение следует)
Примечание редакции
В издательстве «Семь искусств» вышел в свет роман Нины Воронель «Былое и дамы».
Приобрести роман можно в твердом переплете и в мягком.
